Подмастерья бога Глава 26

                Глава 26.
                Вот это новость!

Время шло, а в клинике что-то неуловимо менялось: вроде те же стены, тот же коридор, те же палаты и операционные, тот же воздух с запахами лекарств и дезинфицирующих средств, те же люди, но ощущение другое, изменилась невидимая глазу аура. Постепенно, словно незаметным сквознячком из старой университетской больницы выдувало ощущение родственности. И в конце концов она перестала быть родным домом. Глеб по-прежнему много работал, погружаясь с головой в ежедневные выписки, назначения, операции, но чувство радости, когда он распахивал дверь отделения, исчезло.

Вадим Сергеевич Казарин, человек замкнутый и малообщительный, сосредоточился на работе со студентами и старался не вникать в проблемы клиники. Кучка ординаторов и аспирантов ходили за ним по пятам, как преданная свита и ловили каждое его слово. С ними он и общался, меньше внимания уделяя остальным коллегам. Вишневская, будто орлица, кружила над клиникой, не вдаваясь в мелкие подробности и проблемы, но направляя в целом неповоротливый больничный корабль. Она часто куда-то уезжала, изредка к ней приходили важные, одетые в дорогие костюмы люди, тихо совещались за дверью начальственного кабинета, и уходили с высокомерными и надменными лицами. А следом за ними летели по коридору шепотки медсестёр: «спонсоры!»

Закрыли на ремонт первую операционную. Ходили сплетни, что там будут менять всё устаревшее оборудование, что несомненно радовало. Поток обычных пациентов, которых Глеб отбирал на госпитализацию, проводя консультации в поликлинике, стал мелеть. Кристина Эдуардовна, не объясняя причин, сняла Астахова с консультативного приёма и заменила его на Ярцева. Глебу было всё равно, кто отбирает больных. Но почему-то их становилось меньше и меньше, пока он однажды не выяснил, что приказом той же Вишневской установлен список необходимых для госпитализации обследований, который при всём своём желании мог выполнить далеко не каждый больной, особенно из глубинки, из маленьких деревень и городков области. В их населённых пунктах не было такого сложного оборудования, да и найти специалиста, способного на нём работать, было негде. А обследоваться за деньги в Питере могли позволить себе единицы.

Зато увеличилось количество платных пациентов, им старались угодить, им делали такое количество ненужных анализов, что становилось жалко университетскую лабораторию. Больше проводили простых, но прибыльных операций. Все меньше шли на риск, спасая запущенных пациентов. Да и запущенных становилось меньше: люди с деньгами старались следить за своим здоровьем, а безденежные теперь редко добирались до больницы, да их там не особо и ждали. Глебу становилось скучно и грустно.

На выходных он старался уезжать на дачу к Катерине Васильевне, чтобы надышаться чистым загородным воздухом, напиться колодезной воды, а заодно помочь по хозяйству пожилой женщине. Зойка в очередной раз пропала и у тётушки не появлялась который месяц, только изредка звонила ей, сообщая, что всё нормально и волноваться за неё не надо. Но тётя Катя всё равно волновалась, переживала за племянницу и жаловалась Глебу, в глубине души радуясь, что хоть Глеб её не забывает.

В середине мая, когда в северный город неожиданно рано заглянуло лето и стало тепло как в июле, зазвонил телефон, а на экране высветилось имя: «Зоя». Глеб так обрадовался, что без всякого приветствия заговорил в трубку с места в карьер:
- Зойка, ты у нас случайно не в разведке работаешь? То пропадаешь на несколько месяцев, будто тебя на спецзадание отправили, то появляешься неожиданно…
- Привет, Склифосовский! – прервала его строгим голосом Зоя. – Надо встретиться и поговорить.
- Не пугай меня, - предупредил Глеб, внутренне напрягаясь. -  У тебя опять что-то стряслось?
- Стряслось. Но подробности при встрече.
- Говори сразу, Зоя, а то я до встречи с тобой не доживу, слягу с инфарктом. Я всё-таки уже не мальчик, и твои выходки давно подкосили моё здоровье.
- Успокойся, Склифосовский, ничего катастрофического не случилось. Мне просто надо с тобой поговорить. Давай встретимся сегодня вечером часов в шесть в нашем парке, на скамейке в центральной аллее, той, что ближе всего к моему старому дому.
- Хм, ты точно решила в шпионов поиграть, Зоя Алексеевна. Явку назначаешь?
- Придёшь? – не поддалась девушка на шутливый тон Глеба.
- Приду. Ты не убегай никуда, если я немного опоздаю.


Рабочий день закончился, а дел ещё было по горло. Но Глеб не стал разбираться с ворохом бумаг, быстро собрался и переоделся, то и дело бросая взгляд на часы, торопясь на назначенную встречу. Он бы с удовольствием посидел с Зойкой в каком-нибудь кафе за чашкой чая, но прогулка по парку тоже сулила массу приятного: ранняя и тёплая весна благоухала цветущей сиренью, играла солнечными бликами сквозь зелёное кружево листвы, звенела птичьими голосами.
Он с удовольствием прошёлся по парку, вдыхая ароматы цветущей сирени и с улыбкой разглядывая неспешно гуляющих по аллеям молодых мамочек с детьми и старичков, наслаждающихся теплом на скамеечках. На клумбах радовали глаз яркие россыпи тюльпанов. Сквозь густой, головокружительный аромат сирени пытались пробиться нежные нотки запахов поздних нарциссов. Свежая зелень, умытая недавним дождём, дарила глазу все оттенки от салатового до изумрудного.

Нужная скамейка, к большому удивлению Глеба, оказалась свободна, как по заказу. Он сел, вальяжно откинувшись на спинку скамьи и положив ногу на ногу. Тёплый ветерок теребил волосы, приятно обдувая разгорячённый от быстрой ходьбы лоб. Глеб вспомнил, как не так давно они с Зойкой гуляли по этим аллеям, возвращаясь из театра и болтали обо всём на свете. Эти воспоминания грели душу и поднимали настроение.
- Привет! – раздалось откуда-то сбоку.
Глеб повернул голову и улыбнулся: лёгкая и тоненькая фигурка профессорской дочки в голубом летящем платье приближалась по аллее, постукивая каблучками изящных туфелек. В голову опять пришло сравнение с принцессой из сказок Андерсена.
- Вечер добрый, Зоя Алексеевна! – церемонно поклонился Глеб, пряча улыбку.
- Все ёрничаешь, Склифосовский? – девушка уселась рядом на скамейку и с совершенно серьёзным видом стала смотреть по сторонам. Похоже, сегодня у Зойки не было настроения острословить. В груди Глеба шевельнулась тревога.
- И вам здравствуйте! Рад тебя видеть в полном здравии, Зоя. Что-то редко мы с тобой стали встречаться. Не хватает времени на старых друзей? Выкладывай, что случилось.

Зойка помолчала, с притворным интересом следя за какой-то незнакомой старушкой, кормящей голубей крошками, и вдруг выпалила:
- Я беременна…
Глеб уставился на собеседницу, изумлённо округлив глаза.
- Ты шутишь?..
- Нет. Уже восемь-десять недель. – Она избегала прямого взгляда, отворачивалась, а бледные щёки вдруг покрылись красными неровными пятнами.
- Ну, ребёнок – это здорово, - наконец выдавил из себя совершенно ошарашенный новостью Глеб, - поздравляю… А кто счастливый отец?
Она нетерпеливо дёрнула плечиком, но не повернулась.
- Так, один козёл.
- Хм, - усмехнулся Глеб, - ты в своём репертуаре, Зоя: все нормальные девушки жаждут выйти замуж и родить ребёнка от настоящего принца, а ты – от козла. Кажется, я понял в чём проблема: принц, он же козёл, не жаждет примерять на себя роль заботливого папаши? Хочешь, я поговорю с ним, вправлю мозги? – Глеб для убедительности сжал руку в кулак.
Зойка наконец повернулась в его сторону и отрицательно мотнула головой, растрепав золотистые мягкие локоны.
- Не надо ни с кем разговаривать! Плевать мне на этого козла. Всё равно ничего серьёзного у нас не было, так, случайная связь. А ребёнка этого я рожать не собираюсь!
- Почему?
- Потому что он никому не нужен! Не нужен ни мне, ни козлу. Ну, какой ребёнок, Глеб, если я ещё учусь? У меня ж ни крыши над головой, ни денег! Я всё равно не справлюсь!

Зойка заволновалась, схватила подол платья и стала теребить тонкую ткань в руках. Глеб ласково и успокоительно положил ладонь на тонкие девичьи пальчики, останавливая их нервные движения.
- Зой, ты главное не торопись и всё будет хорошо. У тебя ж есть я и тётя Катя, мы всегда поможем. А с козлом я всё-таки поговорю по душам.
- Да не надо ни с кем говорить! – Зойка вырвала свою руку и уставилась на Глеба сверкающими голубыми глазами. – Ты ничего не понимаешь? Ну, какая из меня мать, Склифосовский, что я могу дать этому ребёнку? Он родится нежданным, ненужным и будет всю жизнь мучиться и страдать. А дети должны рождаться желанными, в любви, а не случайно по залёту.
Она перевела дыхание и немного успокоилась, уставившись немигающим взглядом себе под ноги.
- Зой, ребёнку не так уж много надо в жизни: любовь и забота самого близкого человека, и всё!
- Вот именно – забота! Я не смогу о нём заботиться. У меня о себе-то позаботиться не получается, не то, что о ребёнке. Нет, Глеб, - она упрямо тряхнула головой, - нечего плодить несчастных детей. Я сделаю аборт пока не поздно. Я уже записалась на понедельник.

Глеб вздохнул, чувствуя, что уговорить её будет трудно, очень трудно, и обвёл печальным взглядом вечерний парк. Солнце уже позолотило верхушки деревьев, и ажурные тени легли на дорожки, превратив их в диковинные ковры.
- Тридцать лет назад моя мать по какой-то причине не сделала аборт, а уж ей-то точно ребёнок был не нужен. Возможно, она просто пропустила нужный момент, может быть ей было на всё наплевать, но не сделала. И родился я, Зоя, и живу на свете, по-всякому живу, но всё равно радуюсь жизни. И даже могу сказать, что в моей жизни есть какой-то смысл. Мне не за что благодарить свою мать, да и матерью-то её можно назвать с натяжкой. Единственное, за что я искренне могу сказать ей спасибо – это за тот поступок, который она когда-то не совершила. Вот так вот, Зайка.
- Ты, Глеб – особый случай, - возразила девушка, - ты умный, талантливый, неимоверно добрый, таких, как ты, на свете больше нет…
- Откуда ты знаешь, каким будет твой ребёнок? А вдруг в нём проявятся гены твоего отца и станет он великим учёным, врачом или кем-то ещё? Не стоит лишать человечество надежды на лучшее, Зой.
- Романтик ты, Склифосовский. С гораздо большей вероятностью в нем проявятся гены безалаберной мамаши и папаши – козла, а не гениального дедушки. Нет, Глеб, я всё решила.

Словно ставя точку в разговоре, Зойка впечатала каблук летней туфельки в желтоватый песок под ногами. Глеб вздохнул и предпринял последнюю попытку, заговорив тихо, проникновенно:
- Зой, не помню точно, но, кажется, на восьмой - десятой неделе беременности у плода уже работает сердце. Представь: он совсем ещё маленький комочек, сгусток клеток, но уже живой. У него пульсирует крошечное сердечко…
- Прекрати, Глеб! – закричала Зойка, вскакивая со скамейки так резко, что на неё стали оборачиваться праздные прохожие, – прекрати давить на жалость. Это у тебя всегда здорово получалось. Это ты у нас доктор Айболит: «Приходи ко мне лечиться и корова, и волчица…» Я не такая. Я глупая, слабая, неуравновешенная. За что бы я не бралась, у меня ничего не получается. Я просто не смогу, не справлюсь, даже пытаться не стоит. Всё, Глеб, не уговаривай меня. Я всё решила и не изменю своего решения.

Уже направляясь к выходу из парка, натянутая как струна, она бросила на него взгляд голубых, переполненных злыми слезами глаз и тихо добавила:
- Не вздумай звонить и рассказывать тёте Кате. Не нужны ей лишние переживания. Всё. Пока! Спасибо, что выслушал, – развернулась и пошла быстрым шагом в сторону метро.
А Глеб сидел, печально опустив голову, и думал: «Вот и повзрослела наша Зайка. И не переубедить… Зачем тогда приходила?» На душе от чего-то стало хмуро и зябко, будто в парке неожиданно наступила осень с её моросящими дождями и низкими тучами, да холодными, сырыми ветрами. В сердце, словно его насквозь проткнули иголкой, поселился неприятный холодок. Глеб почувствовал, что уходит что-то важное, что-то тёплое и светлое, неизменно согревающее своим светом его жизнь. Он ещё долго сидел на скамейке, пока тень от деревьев не накрыла её, погрузив в сумерки. Потом встал и медленно побрёл в сторону дома, засунув руки в карманы и ссутулив плечи.

В конце аллеи навстречу ему попалась молодая женщина. Она толкала перед собой коляску с ребёнком полутора-двух лет и увлечённо болтала по телефону. Малыш, одетый в голубой нарядный комбинезончик, держал в руках игрушечную машинку и смотрел по сторонам сонными глазками. Вдруг игрушка выпала из детских рук и осталась лежать на дорожке. Пропажу, похоже, никто не заметил. Глеб поднял машинку и шагнул к женщине.

- Извините, вы потеряли, - протянул он машинку мамаше.
Та удивлённо подняла брови и растерянно захлопала ресницами, продолжая обсуждать с невидимым собеседником какие-то покупки и их цены. Тогда Глеб протянул игрушку малышу. Мальчик прижал машинку к груди и посмотрел на Глеба круглыми удивлёнными глазёнками. Глеб улыбнулся и подмигнул ему. Спустя минуту женщина с коляской, так и не прервав разговор по телефону, скрылась за поворотом аллеи, а Глеб, проводив взглядом малыша, с горечью подумал: «Эх, Зойка, Зойка…»

http://proza.ru/2020/09/29/1626