4. Тугель. Русалочка

Автор – Тугель – Ольга Горбач http://proza.ru/avtor/gretta3


          Антонина сидела у старого мутного зеркала и расчесывала длинные темные волосы. Толстый деревянный гребень порой застревал в густых локонах. Она встряхивала головой, забрасывая волосы вперед. На белой обнаженной шее, словно капли крови, алели горошины ее любимых бус. Свернув тугой иссиня-черный узел на затылке, женщина оглянулась и посмотрела на двоих мужчин, внимательно наблюдавших за ней из комнаты.

Один — ее сын Колька, нескладный всклокоченный подросток двенадцати лет. Испуганные глаза пойманной птицы, белесые бровки домиком, вечно голодное выражение лица. Второй — Колькин отчим Харитон, ее молодой муж. Взгляд его обжигал и тревожил, пьянил желанием.

— Коля… — низкий голос матери прозвучал с придыханием, — ты бы сходил к бабе Агаше.

— Зачем?

Харитон медленно встал и шагнул к жене.

— Ты сходи, Кольша, проведай бабку-то. Скажи, завтра зайду, забор ей поправлю, — в тон матери, почти шепотом, велел отчим. — Иди. Да и оставайся ночевать у нее, неча шастать туда-сюда.

— Ма, а как же ужинать?.. Бабка-то только чаем горазда напоить. Может, после ужина?

Антонина, не в силах оторвать жадных глаз от молодого мужа, простонала:

— Иди уже… Сказано, сейчас…

— Иди, Николай, после отъешься. Пойдешь перелеском, там и малина тебе, и щавель… Опять же, папоротник сегодня цветет. Ивана Купала нынче. Нарвешь, так бабке и снеси, авось клад найдеть. Харитон обхватил могучей пятерней жёнину шею и прижал к себе. Антонина закатила глаза и засмеялась шутке хрипло и тягуче.

Колька встал и пошел к выходу. Сзади что-то ухнуло, всхлипнуло — там уже забыли о его существовании.

Месяц прошел как мать вышла замуж за Харитона, и не стало Кольке жизни. Мешал он им. В маленьком домике всего две комнаты: горенка, да кухонька. Спал Колька на сеновале. А что же зимой прикажете делать? Мать совсем забывала кормить его, стряпала лишь к приходу Харитона. А как тот в дом входил, так Кольку тут же усылали подальше, зачастую и не покормив. Хорошо бабка Агаша жалела внука, не гнала, хоть и покормить его у нее особо нечем было.

           Июльский вечер дохнул на мальчика сеном, парным молоком, да хлебом. Живот так и подвело от голода. Солнце закатилось за высокие ели ближнего леса и только розовое подбрюшье большого облака говорило о недавнем его присутствии. Сверчки завели вечернюю песенку. Им подквакивали лягушки, откуда-то издалека доносился девичий смех и обрывки песни. Благодать!

Но Колька никакой благодати не ощущал, а только обиду на мать и ненависть к примаку Харитону, вытеснившему его из родного дома и сердца матери.

Взять бы вот так и уйти куда глаза глядят. Не сказавши никому ни слова. И умереть где-нибудь. Пусть потом ищут! Прибегут к бабке: «Где Колька?» А она им: «Как где?» И начнется… А он будет лежать холодный и бледный, и только губы застынут в усмешке: «Эх вы!» Мать заплачет над ним, упадет на грудь. Ее слезы горячими каплями упадут на мертвое лицо. Колька вытер рукавом слезы, остановился и оглянулся по сторонам.

Незаметно для себя он дотопал до самого перелеска. С краю был малинник, можно было немного поесть, пока совсем не стемнело. Сладкая ягода слегка притупила чувство голода.

Достав большую тряпицу из кармана, Колька набрал в нее ягод про запас, свернул кульком и бережно засунул за пазуху.

«Вот черт! Все по его слову выходит, все делаю, как он сказал, — пришла в голову сердитая мысль. — Остается только цветущий папоротник найти и бабке снести, пока ентот гад там ужин жрет и мамку охаживает!»

Колька огляделся по сторонам. Сумерки сгущались, превращая молочную вечернюю дымку в черный бархат ночи. Лесные звуки становились глуше, уплотнялись, наполняясь тайным смыслом. Терпкие запахи ночных цветов волновали и дурманили. Сквозь высокие кроны деревьев пробивался голубоватый свет полной луны.

С наступлением темноты лес проснулся, задышал, зашевелился, засмеялся филином в глухой чащобе.

«Ух ты!» — только и смог вымолвить Колька, увидев, как среди густой травы зажигались и гасли крохотные огоньки: не то ночная роса, не то светлячки, не то чьи-то маленькие внимательные глазки.

«А что, — думал мальчик, — может и зацветет сегодня папоротник. Говорят же, что цветет он лишь одну ночь, и только в полночь. Надо просто пойти туда, где его очень много — к Черному озеру. Недавно он видел там огромные заросли папоротника! Если уж и зацветет, то точно в том месте, у старых дощатых мостков».

              Осторожно ступая по мокрой траве, Колька спустился к самой воде и присел на шершавые теплые доски. Над водой стоял крепкий дух тины, ряски, еще чего-то сладкого. Лягушки гортанно выводили похожую на заклинание мелодию. Поодаль всплескивала сонная рыба. Черная вода казалась глубоким провалом, над которым серебристыми плоскими облаками колыхались листья кувшинок. На противоположном берегу шелестел камыш, отсвечивая изумрудным частоколом в лунном свете.

Прекрасная волшебная ночь!

Внезапно, совсем рядом, среди спускавшихся к самой воде ветвей старой плакучей ивы, Колька услышал тихий всплеск. Затаив дыхание он всматривался в зыбкую пятнистую тень. Серебристые листочки чуть колыхались, словно спутанные волосы седой колдуньи.

— Оххх..., — донесся то ли вздох, то ли стон. По черной поверхности озера побежала зыбь.

У Кольки от ужаса все волоски на теле встали дыбом, будто ватой заложило уши. По спине змейкой побежали мурашки.

— Кто здесь? — выдохнул мальчик.

— Есть… есть… есть…

Глаза защипало от напряжения. На какой-то миг Колька увидел, как на торчащей из воды коряге, среди ветвей, блеснул большой чешуйчатый хвост.

Рванулся было бежать, да обмякли, подкосились ноги, и он плюхнулся на траву, едва не лишившись чувств.

Припав грудью к самой земле, Колька тоненько запричитал:

— Отче наш, иже еси на небеси… спаси и сохрани! Спаси и сохрани!

В ответ послышалось еле слышное хихиканье.

— Изыди, нечистая! — размашисто перекрестился похолодевшей рукой, ухватил на груди оловянный крестик, закусил его дрожащими губами.

— Чистая я, чистая… — долетел тихий шепот.

Колыхнулись ветви, заблестели смоляные космы, сверкнул слезой огромный черный глаз.

Горло перехватил спазм, и Колька затих. От коряги отделилась большая тень и поползла к мосткам.

Что-то мохнатое и блестящее выскользнуло из воды и растянулось на досках. Вода глухой волной ударилась о берег и откатилась обратно. Колька смотрел на существо и не верил глазам. Призрачная лунная тень то набегала, то отступала, то разбивалась мозаикой на тысячи мелких осколков, не давая сложить картинку. То ли девушка, то ли рыба изогнулась причудливо, прикрывая себя то ли водорослями, то ли длинными спутанными волосами. Медлительные движения завораживали. Тонкие пальчики перебирали черные пряди.  Блеснули в лунном свете белые зубки. Она улыбается? Такой красоты он никогда не видел, да и представить себе не мог.

— Кто ты? — то ли подумал, то ли прошептал Колька.

— А ты?  —  головка повернулась и посмотрела влажными черными очами.

— Я? Я Колька… живу тут…

Существо ответило тихим печальным смехом, будто серебряный колокольчик звякнул. Голос был странный, совсем без выражения, словно и не человечий, и не живой вовсе. Не то эхо, не то ветер траву колышет:

— Это я живу тут…

— Ну да, я не тут, я в селе, за полем.

— За полем?..

— Ну да… А ты здесь, в озере живешь? В воде?

— Где?.. — существо опять засмеялось серебристым голоском.

— Ты… живая?

— Живая…

Колька увидел, как большой серебристый хвост шлепнул по мосткам.

— Это у тебя хвост?

— Хвост…

— Ты — русалка?

— Русалка… - не то ива прошептала, не то волна прошелестела.

От удивления Колька высунулся по пояс из-за мостков. Русалка встрепенулась и плюхнулась в воду, блеснув серебристой спинкой.

Когда шум утих, и серебристые круги улеглись, Колька увидел, как с другой стороны мостков появилась небольшая головка с огромными грустными глазами. В приоткрытом ротике поблескивали белые зубки.

— Не бойся меня… Я ничего тебе не сделаю… Я не знал, что русалки существуют.

— Существуют…

— А ты меня в озеро не утащишь? Нет?

— Нет…

— Хочешь малины? — Колька осторожно достал сверток, развернул и медленно выдвинул на середину мостков.

Маленькая ручка вытянулась и взяла несколько ягод. Колька заметил, что у нее не хватает двух пальчиков, а на тонком запястье виднеется красная ниточка.

— Понравилось?

— Понравилось…

— А зовут тебя как?

— Как?.. Никак…

— У тебя нету имени? Плохо. У нас даже у кошки имя есть — Муся. И у коровы — Репка… Давай я буду звать тебя Глаша?

— Глаша…

Где-то высоко ахнул филин. Заскрипел старый дуб: «Рра… Рра» Русалка протяжно вздохнула и встряхнула головой:

— Порра…

— Приходи завтра! Я еще малины принесу. Придешь?

— Приду… — блеснув черными волосами над водой, Глаша с тихим всплеском скрылась в зарослях камыша.


             Через полчаса Колька сидел у бабки Агафьи и хлебал пустой чай. В голове все еще шумело не то от голода, не то от пережитого волнения. Бабка сидела супротив, подперев дряблую щечку вострым кулачком.

— Ба, сегодня ночь на Ивана Купала?

— И то…

— А что этой ночью бывает?

— Что бывает? А все бывает. Чудеса разные… В старину говорили, что ведьмы разные да вурдалаки по лесу гуляют, людей зазывают. Чудеса кажут, заманят, да кровушку и выпьют.

— Ба, а русалки бывают?

— Бывают, отчего же нет.

— А они добрые?

— Добрые? Нет, не добрые. И не злые. Они сами по себе, у них своя жизнь.

— А что они едят?

Старушка усмехнулась:

— Да кто ж их кормить-то станет? Не знаю… Может, лягушек…

— Нет, ба, они ягоды любят, малину там.

— Ишь ты, малину. А ты почем знаешь?

— А я сам видел! Только мамке не говори. Был я на Черном озере вот только. Там вот и видел!

— Ну, и какая ж она, русалка-то?

— Да ты не смейся, а то не скажу!.. Красивая очень. Черная… И голос такой тихий-тихий, словно колокольчик звенит.

— Ох ты, боже ж ты мой, довели хлопчика, с голодухи уже нечистая мерещится! Опять, небось, не евши весь день? Забросили паренька. С тоски не то что к русалке, к кикиморе болотной прижмесси…
 
— Да ну тебя, ба, почему ты мне не веришь?.. Вот не стану боле сказывать!

Бабка завздыхала, прошаркала к сундуку и отперла его большим черным ключом. Откинув тяжелую скрипучую крышку, порылась, достала холщовый мешочек с головкой сахара. Хранился он у нее там на случай болезни, или еще какого крайнего случая. Большими щипцами откусила кусочек, протянула Кольке:

 — На-ка, касатик, поешь. Завтра скажу этим молодым, что совесть надо иметь. Совсем парнишку не жалеють. Ладно ентот, а мать-то? Эх, греховодница!

— Ба, ну не надо, я не голодный…

- Иди, не голодный, я вон тебе тюфяк в горенке кинула.

Колька улегся на тюфяк, пахнувший травами, деревом и ладаном. Тело сразу налилось свинцовой тяжестью. Успел только один раз лизнуть кусочек сахара, как сон нахлынул на него, словно темные воды Черного озера.


           Весь следующий день Колька работал в огороде на прополке. Жара стояла знатная. Теплая пыль покрыла босые ноги. Иссеченные травой, они потрескались мелкими пластинками, словно рыбья чешуя, или, как хвост русалочий. Сейчас, под ярким полуденным солнцем, Колька уже и сам сомневался, что вчерашняя русалка ему не примерещилась. Но ведь съела же она малину? Но ведь видел же он ручку без пальчиков, и красную ниточку. Не может такое привидеться!

            Время до вечера тянулось бесконечно долго. Колька забежал к матери, увидел, как она ставит на стол горшок с вареной картошкой.

— Мама, я к бабке Агаше пойду.

— Иди, сынок, вот картошки поешь, покудова Харитоша не подошел, — мать смотрела виновато, суетливо вытирая руки о передник. Видать, бабка успела к ней сходить днем — отругала. Колька усмехнулся:

 — А коли он прям щас прийдет, не есть картошку-то?

Словно в ответ на его слова распахнулась дверь и через порог широко шагнул Харитон. От него пахнуло жаром, потом и лошадьми. Мать аж присела от радости, заметалась, закудахтала курицей:

— Харитоша, пришел уже! А я и картошечки наварила, вот и молочко наливаю. Садись, соколик, садись! А Никольша к бабке уже уходить. Вот я ему с собой немного картошки отсыплю…

             Колька шагал по тропке к лесу, размахивая узелком, впервые не чувствуя обычной досады и обиды на мать. Наверное, она, как и он теперь, сгорала от нетерпения. Думать больше ни о чем не могла, кроме как о встрече с любимым. Только бы это свидание состоялось, только бы не оказалось обманом. Увидеть бы хоть одним глазочком русалочку, убедиться, что существует такая красота на свете!

Быстро сворачиваясь, сумерки выпадали черным осадком в лесную чащобу. На небе не видать ни луны, ни звезд. Колька шел почти на ощупь, вытянув руки вперед. Мелкими шажками осторожно ступал по мягкому покрову, постоянно натыкаясь на ветви деревьев, острые сучья и лохмотья липкой паутины.

          Озеро предстало перед его взором внезапно, словно упало долу темное покрывало из спутанных ветвей. Над водой чуть колыхался серебряный туман. Откуда-то из глубины, с самого дна озера исходило слабое зеленоватое свечение. Вдоль черных берегов скрючились, словно от боли, ивы да вербы, мохнатые еловые рукава свисали черными лохмотьями до самой воды, раскачиваясь и поскрипывая, словно кресты на деревенском кладбище. Страшно…

           Разлепив пересохшие губы, Колька тихо позвал:

— Глаша!.. Ты здесь?

— Здесь… — прошелестело в ответ.

Зыбкие тени заколыхались над мостками, и Колька увидел знакомую фигурку, наполовину высунувшуюся из воды. Силуэт расплывался, то исчезая, то появляясь вновь, но было отчетливо видно как маленькая черная ручка с красной ниточкой на запястье держится за край доски.

От радости Колька тут же забыл свои страхи. Одного он боялся больше всего на свете: не вспугнуть русалочку,  не разрушить это чудное видение.

— Глаша, это я, Колька. Не бойся. Я тебе гостинец принес.

— Принес?.. — тень колыхнулась, и на мостки, мелькнув хвостом, выползла темная фигурка.

     Колька вытащил из узелка теплую еще картофелину и положил на край доски. Маленькая осторожная ручка протянулась к клубню, цепко ухватила его и прижала к груди.

— Ты попробуй. Это вкусно!

Поколебавшись, русалочка начала есть, откусывая маленькие кусочки. При этом она похрюкивала и причмокивала до того потешно, что Колька невольно засмеялся.

— Ты совсем голодная? Ешь, у меня есть еще.

Колька достал вторую картофелину и положил на доску. Маленькая ручка проворно захватила угощение почти без всякого страха.

— А что ты обычно ешь? Траву?

— Траву…

— А правда, что пьешь человечью кровь?

— Кровь?

— Ну, кровь людей, что под воду утаскиваешь? Правда или ложь?

— Ложь…

— Я так и думал! Ты такая маленькая и красивая. Ты ведь добрая?

— Добрая…

— А у меня еще что-то есть. Смотри! — Колька вытащил кусочек сахара, положил его на мосток.

Русалочка ухватила кусочек и принялась его грызть.

— Это сахар. Вкусно?

— Вкусно, — ответила Глаша, сверкнув зубками.

Она придвинулась ближе. Но личико ее все еще скрывалось за густыми черными волосами.

— А у тебя родители есть?

— Есть…

— А у меня только мамка. Отец помер.

— Помер, — сочувственно вздохнула Глаша.

— А мамка замуж вышла. Житья мне нет. Отчим теперь у меня — Харитон. Явился мне на погибель!

— Мне на погибель…

— Хоть из дому беги.

— Беги…

— Так куда?

— Сюда… Сюда…

Колька вздрогнул: заманивает?

— А правда, что все русалки раньше девушками были?

— Были…

— А потом утопли и русалками стали?

— Стали…

— И ты стала?..

— Я упала…

— В озеро упала? Давно?

— Давно…

        В чаще заухал филин, Глаша встрепенулась и быстро нырнула в воду. Через мгновение над поверхностью показалась маленькая черная головка, фыркнула, обернулась. Сверкнули зубки — Глаша на прощание улыбалась.

— Глаша, не уходи!

— Уходи… Уходи!

— Ты придешь завтра?

— Завтра…

— Здесь же?

— Здесь же…


              Колька сидел у бабки Агаши, пил чай и ел картошку. Его так и распирало от желания рассказать обо всем сидящей напротив старушке. Но ведь не поверит же! Не поверит, да ещё и на смех поднимет. Нет! Пусть это останется его тайной.

— Что ты все улыбаешься, Кольша? Али мать за ум взялась?

— Взялась, взялась, — прошептал Колька, копируя интонацию Глаши.

— Да что ты там шепчешь, окаянный, никак не пойму!

— Спать пойду…
 
Колька вскочил, чмокнул бабку в сухонькую щечку и завалился на лавку счастливый и веселый: впервые с тех пор, как умер отец.


              Весь следующий день Колька тщательно готовился к предстоящему свиданию. Нарвал малины, в огороде выкопал парочку крепких желтеньких репок, прихватил сочную морковину.

              Вечер спустился теплый, ясный. На небе — ни облачка. Солнышко клонилось к закату. Легкий ветерок гнал волнами нескошенную луговую траву за околицей. Хорошо!

— Мам, я сегодня к бабке схожу.

— Погодь, Кольша, Харитон поговорить с тобой хотел. Может, после сенокоса отправит тебя в город, к дядьке его.

— Это зачем? Никуда я не поеду!

— Ладно, не поедет он! Вона вымахал! Ужо сам должон себя кормить. Или Харитон тебя будет содержать?!

От обиды и возмущения у Кольки брызнули слезы. Вот и дождался — из дома гонят! Хлопнул дверью, аж щепа посыпалась, и зашагал вон из села.

           Одна бабка Агафья и есть у него на всем белом свете. А больше — никого. Не вспомнит никто, никто и не заплачет… Разве что Глаша. Колька смахнул горючие слезы и заспешил к лесу.


— Глаша, а меня скоро ушлют в город.

— В город?.. — маленькая ручка с морковкой замерла.

— Это очень далеко. Пешком не дойти, надо ехать на подводе целый день.

— День?..

— Плохо мне там будет… Ни бабки Агаши рядом, ни тебя… А ты будешь скучать?

— Буду скучать…

— Глаша, ты такая хорошая… Знаешь, я таких красавиц не видел никогда.

— Никогда? — кокетливо уточнила Глаша и захрустела репкой.

— Никогда. И таких добрых… Я бы хотел, чтобы ты всегда была рядом. Мне больше ничего и не нужно. Так бы мне было хорошо…

— Хорошо…

— Глаша, а бывает так, что русалка и человек вместе живут?

— Живут?.. Тут?..

— Я бы шалаш построил, мхом внутри выложил, сено разложил. Овощи бы таскал тебе с огородов. И ничего нам больше не надо, правда?

— Правда…

— А я, знаешь что? Я вот завтра же и приду сюда! Бабке только скажу, чтоб не искала. А мамке: мол, в город ухожу. Не нужны мне никакие дядьки Харитоновы. Твои-то против не будут?

— Будут… не будут…

—  И верно, что нам все они? Нам вдвоем хорошо!

— Хорошо! — колокольчиком зазвенел нежный Глашин смех. То ли ручеек заплескался, то ли птичка во сне зачирикала. Эхом разлетелся звон по озеру, бубенчиками ударился о корявые дубы, рассыпался хрустальными осколками по прибрежным валунам. Ночь всколыхнулась, зашелестела, затрепетала тревожно.

«Рра… Рра» заскрипел старый дуб, зашумели камыши на другом берегу, пошли изумрудные круги по черному бархату озера.

— Мне пора… пора… — Глаша медленно поплыла на спине, растворяясь в ночной мгле, пока совсем не исчезла из вида.

— Я завтра приду, жди!

— Иди… иди…


                Колька набрал яблок, моркови, репки. Взял краюху хлеба, луковиц штук шесть, соль. Сложил это все в свой старый тулуп, на котором спал на сеновале, стянул узлом. Мать готовилась к приходу Харитона и не обратила внимания на сборы сына. Что-то напевая, она разглядывала себя в старое зеркало.

— Смотри-ка, трещина пошла по стеклу. А я уж испугалась — подумала морщинка.

— Мама, я ухожу от вас.

— К бабке Агаше?

— Нет, не к бабке… Я в другое место.

— А… Ну иди-иди, кланяйся ей от нас. Я после яиц занесу, пока мало собрала. Ты это, с Харитоном-то поговори. Он вот-вот прийти должен, с утра нету — с мужиками пострелять ушел. Может, принесет чего.

— Ма, я совсем ухожу…

— Совсем? Это как совсем? У бабки жить будешь? А она согласная?

— Да не к ней я, говорю же.

Антонина обернулась, уставилась на сына карими глазищами:

— Ну и куда же?

— В город пойду. Прощавайте. Мешать боле не буду.

— В город? И к кому же? Харитон адресок дал?

— Да к черту Харитона твоего! Целуйся и милуйся с ним, а я ухожу!

С грохотом хлопнула входная дверь, отворяясь. На пороге с мешком на плече стоял Харитон.

— Кто со мной целоваться будет? А? — весело прогрохотал он, снимая с плеча поклажу.

— Ой, Харитоша! Да никак с добычей, голубчик ты мой?

— Что, жена, хочешь в новой шубе щеголять? Вот, меха тебе принес! — Харитон вытряхнул на стол содержимое.

Среди рыжих беличьих тушек отливала черным бархатом богатая бобровая шкура. Харитон подхватил зверька за задние лапы, потряс на свету — шкурка так и заиграла, залоснилась.

— Ах, красота-то какая! Вот угодил-то, соколик ты мой! — залилась счастливым смехом Антонина, бросилась на шею мужу с поцелуями.

Харитон подхватил Антонину, отбросив тушку на руки застывшему Кольке.

             На руках у мальчишки искрилась на солнечном свете черная шубка бобрихи. Большой плоский хвост свисал лопаткой почти до самого пола. Мертвые черные лапки были сложены на груди, словно человеческие руки. На правой не было двух пальчиков. На запястье, словно струйка крови, алела ниточка.

Трясущейся рукой Колька поднял маленькую головку. В открытом ротике мелькнули белые зубы. Сквозь полуприкрытые веки сверкнула слеза.

— Знатная бобриха! Сама на мостки вылезла, будто ждала меня, — хохотнул Харитон, — на Черном озере взял. Знатный воротник будет!

         Завыл Колька, прижал к себе мертвое тельце, выскочил из избы и побежал к лесу. Спотыкался, падал на бегу, кричал что-то непонятное, все крепче сжимая ношу.

        Добежал до Черного озера, когда смеркалось. Упал на колени в воду, кричал и плакал, омывал тушку от крови, струившейся из ранки на груди. Целовал черные пальчики, красную ниточку, прощение просил.

        Как стало совсем темно, разделся, вошел в воду с трупиком на руках. Он с трудом шел по илистому дну, спотыкался о склизкие коряги, плакал, и повторял словно заклинание:

— Глаша, я пришел к тебе, Глаша… Мы всегда будем с тобой… Прости меня, Глаша…

          Когда вода дошла до самого горла, запрокинув голову назад, нашел на небе огромную желтую луну и смотрел на нее, пока не сделал последний шаг в черную бездну ночного озера.

          Заскрипел старый дуб: «Рра… рра…», пошли круги по черной глади, заколыхались серебряные листья кувшинок, словно облака над бездонной пропастью.

         Вскоре все стихло.

        Легкое изумрудное свечение озарило старое озеро. Говорят, идет оно из самого чрева земного, из бесконечных глубин, где обитают души утопших, да всех невинных и напрасно погубленных…


        Кольку не нашли. Утром прочесали все озеро. Сетями да баграми шебуршили заводи: только старые коряги, да тину вытащили. В протоколе написали: «Утоп в озере при ловле бобров». А на деревне говорили, что утянули паренька на дно русалки.

      Потому - нельзя человеку с ними заговаривать. Никак нельзя! Заманут, да всю кровушку и выпьют…


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2020
Свидетельство о публикации №220082100014

Комментарии: http://proza.ru/comments.html?2020/08/21/14