7. Птица Феникс. Необыкновенное путешествие

Автор – Птица Феникс - инкогнито   


     Народ к вечеру поминок постепенно разошёлся, сыновья вместе с жёнами и детьми разъехались по городским квартирам, и Любаша осталась в опустевшем доме только с дочерью, заботливо решившей остаться рядом ещё на неделю. Ей хотелось подольше поддержать в скорбные дни мать. После многолюдной толчеи в небольшом деревенском доме повисла пугающая равнодушием тишина.

     - Мамочка, ложись, наконец-то, отдохни,  сейчас таблетки тебе принесу, - суетилась Аурика, нежно гладя Любу по сгорбленной от горя спине, как брошенного всеми котёнка.

    - Нет, ну каков наглец! – не слыша дочкиных слов, Любаша пристально смотрела большими карими глазами на фотографию мужа в чёрной рамке и продолжала вести с ним свой разговор. – Ты бросил меня! Понимаешь? Бросил! Как ты мог? Что я буду теперь делать в этой деревне одна? Как я буду? Зачем мне твоя машина, если я не умею водить? До магазина пятнадцать километров, пешком я туда попрусь, что ли? На такси с моей пенсией не особо разъездишься, а ещё кредит висит. Что? Молчишь? Стыдно, что бросил меня? Забери меня к себе, мы же привыкли всегда вместе…

     - Мамочка, прекрати, не бросал он тебя! – Аурика попыталась оттащить мать от комода со стоящей на нём посередине фотографией отца. Правда, она и сама иногда не могла отвести от фото взгляда: поражали своим блеском и задором прежде всего глаза умершего, словно душа покойного переместилась в них. Возможно, это мерцающая церковная свечка создавала такой эффект жизни во взгляде.  Фотография тут же резко упала.

     – Вот видишь? Папа недоволен твоими словами, мамочка, он сердится.

     - Недоволен потому, что на стопку водки перед фото чёрный хлеб с солью положили, а отец отродясь никогда не ел его, только булку. Замени. - Люба упорно впивалась в комод цепкими маленькими пальцами, и ничто не смогло бы сдвинуть её с места.

     Аурика быстро поменяла хлеб на кусочек батона и снова попыталась увести мать в спальню:
     -  Нет, не бросал! Наш папа просто терпеливый очень…был. Никогда на здоровье не жаловался,  никого не хотел беспокоить, два инфаркта на ногах перенёс, а от третьего никто не выжил бы.

     - Бросил! – со злостью вскрикнула Люба. – Один раз пожаловался мне на жжение в груди, отправила его в поликлинику. Так он и там, наверное, всё с шуточками преподнёс, да, небось, с врачихой флиртанул, раз она ему выписала цитрамон с витаминами и отправила на работу. Кардиограмму, правда, сделали, но ничего там не нашли.  И откуда тогда взялся этот проклятый, третий по счёту инфаркт?

     Люба впервые взглянула на спорящую с ней дочь отчуждённо. В глаза, как никогда резко, бросились различия между ними: дочь на голову выше, внешности явно не славянской, восприятия жизни более сдержанного, что ли. Особенно поражал в дочке цепкий, почти китайский разрез глаз, в отличие от чувственного, влажного, молдавского взгляда Любы.

     - Ты, как неродная, будто отца не знаешь. Он всех женщин на ходу охмурял, поэтому его никто всерьёз и не принимал. Всё время хотел меня бросить, вот и бросил! – Люба гневно топнула ногой.

     - Всё, мамуль, хватит. Пойдём укладываться спать. Врачи у вас тут такие коновалы, вот и прозевали инфаркт, - Аурика нежно обняла мать за плечи и снова настойчиво повела  в спальню.

     Любаша перестала спорить, заправила густые тёмные волосы с серебристой сединой снова под чёрную косынку, туже завязав узел, и растерянно подчинилась дочери. Упрёки мужу сыпались уже больше под нос самой себе тихим голосом, переходящим иногда на шёпот. Из смирившихся с бедою глаз  опять хлынули крупные слёзы и задрожали на остром подбородке:

     - Вася, Вася, за что ты со мной так жестоко? Мы же с тобой пожить решили для себя, тебе и пенсию  хорошую только-только назначили. С работы ты решил уходить, чтобы дома больше мне помогать. Всю жизнь для детей старались, и только решили друг для друга, как… нате вам! Я не смогу больше спать в нашей кровати без тебя, не смогу ничего готовить без тебя, вообще ничего не смогу. Зачем мне одной этот дом и хозяйство?  Предатель ты, Вася, предал меня, оставил одну…

     Люба достала из шкафа рубашку мужа, прижала её к лицу, вдохнула в себя въевшийся в ткань запах никотина и мужского пота, бережно расправила все складочки и рукава  рядом с собой на подушке супружеской кровати. Она беспрекословно  выпила успокоительные таблетки, заботливо подсунутые дочерью, и провалилась, не раздеваясь, в зыбкий сон.

     Ей снились громадные качели, до тошноты долго и сильно раскачивающие их вместе с мужем. Вася смеялся и радовался, как ребёнок, затем наклонился к её уху и громко крикнул: «Люба!» Она тут же проснулась, не понимая, во сне или наяву послышался голос мужа. Сердце мгновенно сдавило тоской и предчувствием чего-то важного, что вот-вот должно произойти.

     В окно неприлично ярко  светила полнощёкая Луна, освещая скромное убранство спальни и часы на стене, показывающие начало третьего. Люба накинула на чёрный вязаный костюм тёплую шаль, сунула ноги в резиновые ботики и вышла на крыльцо.

     Влажный воздух в саду, пропитанный прохладной дымкой речного тумана, освежил лицо, закудрявил волосы. В томной тишине, по лунной дорожке на влажной траве Люба отправилась в увитую диким виноградом беседку перед обрывом. Там она любила вместе с Васей иногда пить чай из старинного самовара. К её удивлению, в ней кто-то уже сидел и приветливо махал рукой. Люба остановилась от неожиданности и  внимательно пригляделась.  Серебристый лунный свет услужливо вырисовывал в незнакомце до боли родные черты:  высокую худощавую фигуру, острые скулы, жёсткие густые волосы,  мохнатые брови…

     - Вася! – Люба распахнула для объятий руки и бросилась стремглав к беседке.

     - Ну, я, я, только обниматься не будем. Вредно это: живым с мертвыми обниматься. Лучше садись сюда, давай поговорим, -  слегка надтреснутым голосом чуть слышно произнёс Вася и  подвинулся на скамейке, похлопывая ладонью место рядом с собой. – Смотри, Люба, смотри какая Луна, она сегодня особо крупная, редко так близко подходит к Земле.

     Люба села рядом и положила голову мужу на плечо. Глаза её закрылись от счастья,  показалось, что беседка раскачивается, как огромные качели во сне. Все  женские тревоги и переживания последних дней тут же растворились без осадка.  Душе явилось безмятежное спокойствие и умиротворение, словно закончился страшный фильм про чужие несчастья, и всё встало на свои места, как раньше. Не хотелось двигаться и что-то выяснять.

     - Зачем так много плачешь? – Вася опустил голову. – Посмотри, я по колено мокрый от твоих слёз, новые ботинки размокли, хлюпают.

     - Ты меня бросил? Да? –  неуверенно пробормотала Люба, потому как ничего другого в голову не пришло.

     - Не хотел, Богом клянусь! Видно, на роду так умереть было суждено. Ведь, как чувствовал, что на день рождения старшего сына умру, хотя врачи мне говорили, что ничего страшного. Решил плюнуть на них и послушать интуицию. Выписал в течение года в банке четыре страховки за жизнь, карту медицинскую им показал, что здоров, как бык, по показаниям врачей наших. Эти страховки в гараже, в верхнем ящике стола письменного лежат. Ты за меня почти миллион по ним получишь, Любаня.

     - Зачем мне твой миллион? – всхлипнула Люба, сморщив лоб. – Лучше бы ты со мной оставался! Пусть и без денег! Не жили мы богато, так нечего и начинать!

     - Ээээ… нет. Я обещал тебе когда-то целый мир показать, а получилось, что мы с тобой больше сорока лет только вкалывали каждый день в одной упряжке на работе и дома, да от забот с детьми покоя не знали. Поживи, Любаня, хоть напоследок, как королева. Купи себе всё, что хочешь, съезди, куда мечтала. Про одиночество забудь, не будет его у тебя. – Вася нежно погладил женскую коленку и тут же испуганно отдёрнул руку

     - Никуда я одна не поеду! Ишь, чего удумал? – встрепенулась Люба, развернула мужа к себе за мужские плечи и заскулила, как раненая собака. – Сбежал, сбежал от меня и миллионом откупился. Вась, возьми меня к себе, а?  Нечего мне тут одной без тебя мучиться. Нет ничего страшнее одиночества!

     - Одиночество, говоришь? Я тебе сейчас покажу настоящее одиночество! – Вася осторожно снял с плеч женские руки. - Эх, Любаня! Сотни раз тебя на тракторе своём катал, прокачу ещё один раз. Последний. Далеко. Там ты точно никогда не побываешь хоть со мной, хоть без меня! Эй, залётные!

     В руках мужа появились, как в сказке, длинные вожжи, в ночи раздалось дикое ржание лошадей. – Держись за этот приколоченный к полу столик, Любаня, да покрепче! Не куда-нибудь, а на Луну путь держим!

     Беседка дёрнулась пару раз, земля словно выплюнула её из себя, осыпалась комьями с огромных колёс, возникших под полом. Закрутились, заскрипели ржавые колёса и понесли с обрыва высоко в небо цыганскую кибитку, увитую диким виноградом.

     «Только что ж это за «залётные» такие, которых я не вижу? – думала про себя Люба, рассматривая уменьшающуюся Землю, и улыбалась, вспоминая Васины анекдоты. – Бабы, небось, беременные, они всегда около Васи табуном ходят. Он их мне просто не показывает, чтобы не расстраивать. Однако и беседка по небу резво так летит, и колёса жутко скрипят. Ветер только в ушах слишком громко свистит. И чёрт с ними, с этими конями да бабами! Рядом с Васей ничего не страшно! »


     Луна встретила супругов унылым пейзажем: только камни да серый песок, похожий на пыль, простирались на несколько тысяч километров. В чёрном небе лишь злые звёзды, да неподвижно зависшая огромная сине-белая Земля – единственное украшение. Мёртвая тишина пугала, парализуя тело. Сердце Любы сжалось то ли от страха, то ли от дикого холода, насквозь проморозившего душу. Зубы начали сами по себе нервно клацать. Странным было только то, что дышалось и не дышалось здесь легко, да тело не превращалось в сосульку, что неминуемо произошло бы в открытом космосе.

     - Самая страшная тюрьма на свете…

     - Вот это и есть то самое настоящее одиночество, Любаня, когда ты одна, как перст, на безжизненной Луне, а все родные, дети, внуки, друзья – на недосягаемой Земле. Только и остаётся, что сидеть тут вечность да любоваться на Землю. От тоски свихнуться можно. А что ещё тут делать? Представляешь вечность полного одиночества? Слабо здесь жить? – Вася улыбнулся запуганному выражению лица жены.

     - Дааа…  Земля наша, конечно, безумно красиво тут выглядит, но мне страшно. Страшно не увидеть больше детей и внуков, - не на шутку забеспокоилась Люба.

     Она инстинктивно вцепилась в Васину руку, словно боялась, что он исчезнет, растворится, бросив её здесь одну. Перспектива остаться навсегда на Луне казалась особо жуткой. А что? Вася всегда любил приколы, мог, как пошутить, так и проучить. Потом забрал бы, конечно. Но даже час полного одиночества она не пережила бы. «И зачем истерила перед Васиной фоткой? Зачем покоя ему не давала?»

     -  Ну, наконец-то! Вот видишь? А помнишь, когда я вернулся к тебе с малышкой на руках, от которой мать отказалась в роддоме, то весь посёлок гудел тогда не один месяц? Бабы болтали, что ты дура, раз ушедшего мужа с нагулянным ребёнком обратно в дом приняла. Мужики говорили, что святая. А ты взяла девочку на руки и к груди прижала: «Ребёнок ни в чём не виноват!». Защищала и баловала мою дочурку потом больше родных детей. Да и уехали мы из Узбекистана, скорее всего, по той причине, чтоб никто, даже случайно не ляпнул Аурике, что она не родная тебе. Только не говорили с тобой об этом вслух.

     - Ты думаешь, я забыла? Я на самом деле полюбила твою девочку больше наших сыновей, - Люба потупилась, до сих пор ей было больно вспоминать о том единственном разрыве между ними, когда Вася молча ушёл к её подчинённой на фабрике.

     -  И, смотри, что получилось: любит она тебя, как не всякая ещё дочь любит свою родную мать, и постоянно помогает, всегда рядом в трудную минуту. Не говори ей ничего!  Знаю, что решила ты всю правду раскрыть. – Вася умоляющим жестом приставил указательный палец к женским губам. – Тссс…Не нужно. Нет у неё никого ближе тебя. Да и я в вечном долгу пред тобой. Что там какой-то миллион? Я тебя всегда берёг, даже когда уходил… И впредь оберегать буду, пока не пробьёт твой час. Вот тогда сам за тобой приду и провожу, куда надо. Не бойся ничего, тут всех и каждого любят любовью такой сильной, какой нет при жизни на земле. Здесь нет злобы и зависти. Всё, как мы мечтали…

     Вася обхватил лицо жены жёсткими от мозолей ладонями и пристально взглянул в её блестящие от слёз глаза. Они всегда поражали его каким-то по-вселенскому мудрым пониманием и скорбным всепрощением, которые считывались в самые тяжёлые минуты жизни. Наверное, именно такой взгляд был и у Девы Марии.

      -  Я тебя дождусь, Любаша, тогда и отдохнём с тобой как следует, а сейчас  в последний раз на нашу Землю с Луны полюбуйся.

      - Хорошо, Вася… Я всё поняла. Только давай лучше быстрее обратно домой вернёмся, -  и Люба не выдержала, прижалась всем телом к мужу, дрожащими пальцами нежно погладила его холодные скулы.

      - Нельзя, Люба,  говорил же, что нельзя! Тебе ещё жить и внуков растить, - Вася осторожно отодвинул её, опустил женские руки, развернулся и гаркнул, что есть мочи:  - Эй, залётные! А ну поскакали обратно! Э-ге-гей, родимыеее!


     Аурика проснулась, как от толчка в плечо, и прислушалась. Всё так же отсчитывали секунды на стене старенькие ходики, доставшиеся семье на память от деда. Из открытого окна с противомоскитной сеткой не доносилось чириканье птиц, не шумела от ветра листва деревьев, молчали даже чуткие петухи и курицы во дворе. От того, наверное, тревога на душе казалась особо тяжёлой, почти невыносимой. «Уж слишком убивается от горя мать. Шутка ли, столько лет с отцом вместе? Лишь бы не ушла раньше времени вслед за ним».

     Обычно Люба посапывала во сне, а сейчас лежала, почти не дыша и не шевелясь, как мёртвая.            « Мамочка, мамочка, какая же ты у меня хрупкая! Совсем не в меня».  Девушка поднялась с широкого раскладного кресла и на цыпочках подошла к спящей матери, осторожно потрогала её лоб, посчитала пульс, обхватив запястье пальцами. «Нет, дышит, и сердце бьётся. Слабо, но бьётся, а мне показалось чёрт те что».

     Огромная Луна удивительных размеров нагло рассматривала каждый уголок деревенской спаленки, пугая необычной яркостью. Аурика подошла к окну и засмотрелась на не такой, как всегда, лунный диск. Через несколько минут ей стало казаться, что Луна улыбается и дружески подмигивает. Потом появилась чёрная точка прямо посередине, там,  где должен быть, по идее, лунный нос.  Она сначала превратилась в запятую, потом  увеличилась больше, ещё больше, постепенно обрела контур кибитки на громадных  колёсах, но без лошадей. Аурика зажмурилась и быстро отвернулась от окна.  «Я просто ещё не проснулась, сплю, и мне всё это снится», - подумала она,  потянулась и с головой нырнула обратно под тёплое одеяло.

     В небе всё громче и громче раздавался странный скрип колёс.


© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2020
Свидетельство о публикации №220082400083

Комментарии: http://proza.ru/comments.html?2020/08/24/83