Беспошлинный рассвет. Глава XIV

Глава XIV

«Вопрос: Как Вы оцениваете состояние советско-японских отношений, перспективы заключения мирного договора? Ответ: К сожалению, особенно в последние годы наблюдается известное топтание на месте, если не сказать большего искусственное сдерживание развития связей. В чем это проявляется? Прежде всего в развертывании не без участия японских официальных властей различного рода кампаний, недружественных в отношении нашей страны. При этом нам пытаются поставить условием стабильного развития советско-японских отношений удовлетворение незаконных территориальных притязаний Японии к Советскому Союзу»
Из ответов Председателя Совета министров СССР Н.А. Тихонова на вопросы редакции газеты «Асахи»

 газета «Правда» от 17 февраля 1982 года.


Горюнова Сергея Нестеровича односельчане считали человеком «себе на уме», недоверчивым и нелюдимым. Есть такая категория людей, которой по жизни не везет, хоть убей! Как будто злой рок висит над ними постоянно и наблюдает за всеми их начинаниями, чтобы в нужный момент вмешаться и помешать шаткому счастью. Этакие деды Щукари из жизни. А тут еще и фамилия была подходящая, которая  с незапамятных времен легко перекочевала в прозвище. Сколько помнил себя Сергей Нестерович, он всегда был «Горем». Прозвище прицепилось к нему еще с 30-х голодных годов, когда он вместе с родителями  как кулацкий элемент был сослан в Сибирь и попал в Лобатьюган. Можно сказать, что с тех самых пор его жизнь и пошла наперекос. Хотя, в те времена, одинаково плохо жилось всем – и «врагам народа» и самому «народу». Горе помнил, как жарким днем их, сто с лишним человек спецпереселенцев, сгрузили с баржи на берег после многодневного, изнурительного пути. Встречать «врагов» вывалило почти все население села.
Глянув исподлобья на своих сверстников, стоящих на берегу, «Горе», спрятавшийся за спиной старшего брата, тогда подумал: «Такие же голодранцы, как и мы…». Со временем, уже в послевоенные годы, некоторые переселенцы, состоявшие в массе своей из бывших кулаков, которые, как известно, отличались предприимчивостью и трудолюбием, начали жить лучше, чем местные. Многие стали уважаемыми людьми, передовиками производства и новаторами.  Но, «кулаками», втихаря,  их называли еще очень долго.
А Горе, на то и Горе, что ему счастья не бывает. Отец не выдержал длительного переезда, заболел в пути, и умер через несколько дней после прибытия в Лобатьюган. Мать осталась с пятью голодными ртами, самому старшему было 14 лет, а младшему полтора года. Через год, вслед за отцом, ушла  мать, и разбросала Горюновых злая жизнь по стране, по детским домам. «Горе» со страшим братом попали в один детский дом, а младших братьев и сестренку отправили в другие.
В тридцать шестом году, «Горе», уже шестнадцатилетним мальчишкой пытался разыскать своих братьев и сестру, но ничего у него не получилось – затерялся их след где-то далеко. И умные люди тогда отсоветовали ему заниматься поисками…от греха подальше. В тридцать девятом его призвали на службу в Красную Армию. Там он и встретил войну. И повоевать-то, толком не успел. На третий день войны часть попала в окружение, его тяжело контузило, очнулся  уже в плену. А потом был ад -  сначала немецкий «концентрационный», а потом советский «гулаговский». В Германии, чтобы не помереть в лагере с голоду попросился на свободные работы. Год помогал немецкому фермеру выращивать свиней. За этот год и впаяли ему после фильтрационного лагеря 10 лет. Вот и получилось, что плен Горюнова продлился тринадцать лет…с июня сорок первого года по август пятьдесят четвертого. 
Худой «доходяга», потерявший после цинги половину зубов, с фанерным чемоданчиком, словно по  насмешке злого рока, через двадцать с лишним лет опять сошел на берег пристани в селе Лобатьюган в сентябре пятьдесят четвертого года. Судьба, словно сделав круг длинною в несколько лет, вновь выбросила его в тоже время и место. И хотя было Горюнову тридцать четыре года от роду, выглядел он вдвое старше.  Получалось, что с самого детства Горе был на спецпоселении. Только теперь к кулацкому прошлому, добавилось еще и пленное прошлое. В деревянном чемодане лежала  справка об освобождении, согласно которой, осужденный в 1945 году по статье 58 пункту 1-а УК РСФСР к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества Горюнов Сергей Нестерович, освобожден от основного наказания по амнистии и направляется на поселение в село Лобатьюган Сосьвинского района Тюменской области. Кроме чемодана, и того, что было в нём, у Горя не было никакого имущества. Не нажил к тридцати пяти годам.
 За тринадцать с лишним лет скитаний Горюнов только и делал, что махал: то киркой, то топором, поэтому его определили в бригаду лесорубов, дали койку в общежитии. Кому-то другому такой расклад показался бы нерадостным, а Горюнову, после лагерей казалось, что он попал на курорт.  Годы, проведенные в лагерях, сделали его скрытным, научили не доверять людям. Односельчане относились к нему с осторожностью и опаской: враг народа, все-таки. Поэтому он долго не был женат и только в 1961 году сошелся с Натальей Кушнирук, недавно овдовевшей бабенкой почти вдвое моложе него. Терять ей было нечего: мужиков ведь не хватало, а тут, хоть и враг народа, зато свой и под боком. Да и в партию она с ним вступать не собиралась, а трех детей надо было кормить и растить.
И тут, после долгих невзгод, счастье вроде бы повернулось к нему. Горюнов мужиком оказался работящим и мастеровитым, пахал на подворье Натальи, к которой перебрался, сутками и через несколько лет её захудалое подворье преобразилось. Новый хозяин отстроил добротный дом, расширил огород, завел живность, благодаря которой кормилась вся немаленькая семья. Ещё и оставалось на продажу и сдачу в сельпо. С годами Горюнов практически не изменился: и в шестидесятилетнем возрасте был сухим и поджарым, только лицо стало совсем сморщенным, как печеное яблоко.
Пожалуй, один из самым главных изъянов, который  у него имелся – это временное, запойное пьянство. Несмотря на свой тщедушный внешний вид, Горе мог пить много и по нескольку дней. В пьяном состоянии он становился неуправляемым и агрессивным, начинал все крушить в доме. После его пьянок, обычно, не оставалось ни одного целого окна (которые потом он сам добросовестно стеклил). Причем, буянил и дебоширил Горюнов, только у себя в доме, не пересекал границы своего двора и не выплескивал агрессивность на случайных встречных, как это зачастую бывает. Вообще, во время пьянства, он не покидал дома, заранее запасаясь спиртным и нагнав самогона. Пропившись, вновь на несколько недель, превращался в примерного работника и семьянина.
Наталья, за жизнь с ним, изучившая его, уже знала, когда наступит такой период, и загодя, собрав узелок с вещами, уходила к родственникам или знакомым. Когда дети были маленькие, то прихватывала и их. Но дети уже давно повырастали и поразъехались из родительского дома, а дурная привычка у «Горя» осталась. Вот и сейчас подошло то самое время, когда Горюнову нужно было уйти в запой, поэтому тётка Наталья собрала вещи и отправилась к своей давней подружнице на другой конец села. Возвращалась домой она только по вечерам, чтобы управиться со скотиной. На ночь опять уходила. Надо отдать должное Горюнову, что, несмотря на то, что он был уже несколько лет на пенсии, и времени свободного у него стало больше, пить от этого он больше не стал, выдерживая устоявшиеся сроки пития и количество выпитого…
Соседский кобель лаял и заливался уже второй час. Его, поначалу звонкий и заливистый брех, стал надсадным и сиплым – надорвал глотку.  Дружок, слушая длительные страдания коллеги, тоже стал проявлять беспокойство; тревожно поскуливал, поглядывая то на Юрку, то на забор, за которым на цепи тосковал соседский пес. Выйдя со двора на улицу, Юрка подошел к высоким железным воротам и толкнул внутрь небольшие дверцы в них. Пригнувшись,  зашел на территорию своего соседа Горюнова, которую можно было назвать заповедной, так как туда не ступала нога человека последние несколько дней. Сосед был в очередном запое и в это время к нему никто не наведывался. Маленький, коротконогий кобель неизвестной породы, бегал по натянутому между амбаром и баней проводу, и уже почти не гавкал. Юрка знал, что дома должен был находиться только Горюнов, потому, что тетка Наталья вчера вечером ушла. Они вдвоем гоняли скот на водопой к реке, и она ему всю дрогу жаловалась на своего деда. Боялась она, что когда-нибудь в пьяном угаре он спалит дом и сам сгинет.
Поднявшись на крыльцо, Юрка подергал двери, но они оказались заперты изнутри. Тогда он решил обойти вокруг дома и заглянуть в окна, чтобы убедиться, что в доме всё в порядке. Начав обходить дом с северной глухой стены без окон (у этой стены в деревнях стоят русские печи и в стенах в самом верху, практически под крышей, имеется небольшое световое окошко размером не больше тетрадного листа), Юрка поднял глаза кверху и замер. Из окна, наружу, торчала голая человеческая нога! Не вся целиком, а стопа! Развернувшись, он бегом направился к дверям, два раза наподдал плечом, и они открылись. Пролетев сени, Юрка заскочил в избу и сразу полез на печь, в избе было довольно прохладно. За занавеской спал дед Горюнов, издавая времени своими связками богатырский храп. Его правая нога каким-то образом, попала в окошко на печи и, выдавив стекло, оказалась снаружи. Юрка стал трясти Горюнова за плечи:
- Дед Сергей! Дед! Эй, просыпайся!!!
Старик не реагировал, только бормотал во сне что-то невразумительное, похожее на проклятия. Подобравшись к ноге, Юрка аккуратно затянул ее внутрь. Вся стопа, а особенно пятка, были ледяными, а цвет был почти такой же, как цвет у яиц, что несли Горюновские куры – матово-белый.  Укрыв деда тулупом и, заткнув дыру в стене тряпкой, Юрка побежал в участковую больницу за доктором…
Фельдшер, осмотрев ногу, сделал оклемавшемуся деду обезболивающий укол, и сказал:
- Кажется всё, отпрыгал своё дед…Отморозил ты свою ногу напрочь. Сейчас мы тебя срочно в район отправим. Там хирурги решат, но, думаю, ампутируют тебе её… - и, обращаясь к Юрке, сказал, - его срочно надо везти. Он пока пьяный, алкоголь действует обезболивающе. Начнет трезветь, боль будет жуткая. Ты, Юра, сбегай, разыщи его жену…
Горюнов еще плохо соображал, хмель не выветрился из его головы, он только таращил глаза на белый халат фельдшера и явно не понимал, что с ним происходит. Юрка, натянув поглубже шапку и, прикрывая нос варежкой, побежал искать тетку Наталью… Мороз крепчал, давило никак не меньше сорока ниже ноля по Цельсию.


***
    
ПРИКАЗ
командира войсковой части *****
N **
    

"28" декабря 1981 г.             г.  Чир**к
    
    
(По строевой части)

§ 1
    
     В    соответствии    с    Положением о      прохождении воинской        службы          прапорщиками    и мичманами    Вооруженных Сил СССР нижепоименованных военнослужащих срочной службы, давших обязательство    продолжать    военную службу в качестве    прапорщиков,   зачислить   кандидатами   в прапорщики:
    
     1. Ефрейтора Бехтина Николая Петровича.
     1962 года р., русский, член ВЛКСМ,
     образование - 10 классов, в ВС с сентября 1980 года. Подлежит направлению  на учебу в     школу прапорщиков, Бердичев,  войсковая часть ******    к 28 февраля 1982 года.
    
     Предназначается на должность начальника продовольственного склада, ВУС N***.
    
     2. ...
    
    
§ 2   
      

     В соответствии с Положением о   прохождении  воинской службы прапорщиками       и     мичманами       Вооруженных Сил СССР нижепоименованных военнообязанных,      давших   обязательство   проходить военную службу в качестве прапорщиков, принять в добровольном порядке на действительную военную службу и зачислить кандидатами в прапорщики:
    
     1. Старшину запаса Нестеренко Андрея Михайловича.
     1952 года р., русский, член КПСС с октября 1980 г.,
     образование – средне - техническое, в ВС с мая 1971 года по май 1973 года. Подлежит направлению на учебу  в школу  прапорщиков, г. Печоры, Псковской области, войсковая часть   51064 к   28  февраля 1982 года.
    
     Предназначается на должность заместителя командира разведывательной группы, ВУС N 107*****.
    
     Состоит на учете в Сосьвинском РВК Тюменской области.
    
     2. ...
    
    

  Командир войсковой части ******

  Полковник

На железнодорожную станцию Печоры (Псковские) поезд прибыл глубокой ночью, под утро. Станция была конечной по пути следования поезда, поэтому в вагоне осталось мало пассажиров. Заспанные, они стояли в тамбуре и ожидали, когда проводник откроет двери вагона. Молодая проводница приветливо улыбнулась на прощанье Андрею, сходившему последним, и стандартно сказала:
- До свидания, - потом вдруг,  добавила, - будете в Пскове, заходите в гости…
Андрей задержался на ступеньках, держась рукой за поручни, посмотрел на нее,  улыбнулся в ответ, и внезапно сказал, поражаясь своей смелости:
- Пиши телефон…
- Телефона нет…а адрес простой: улица Вокзальная двенадцать-двенадцать…
- И, правда простой…Две дюжины. Я запомню, - Андрей спрыгнул с подножки, и пошел к зданию вокзала, помахав улыбчивой девушке на прощанье рукой.
На перроне было малолюдно, пахло углем, дымом, мазутом и еще тем, что придает характерный запах любой железнодорожной станции. Человек, хоть раза там побывавший, навсегда запоминает эти запахи, потом вряд ли уже с чем-то спутает. Закурив, Андрей направился к одиноко стоящему у здания небольшого вокзала, пожилому служащему-железнодорожнику в форменной, не по погоде, фуражке.
-    Отец, подскажи, до города далеко?
-    До Печоры? Нет…километра  три. А тебе куда надо-то?
-    В учебку для прапорщиков…  «вэче» 51064. Знаешь где?
- Так, недалеко… Тоже километра три будет. Сейчас вниз спустишься и направо по Прибалтийскому шоссе, а там, где перекресток с Вокзальной будет, снова направо повернешь, дойдешь до развилки и на Юрьевскую улицу свернешь… По ней пойдешь и по правую руку увидишь. Так, ты погоди немного, скоро автобус будет. Папироской не угостишь?
- Конечно…Но у меня сигареты, - и Андрей полез за пачкой в карман овчинного полушубка, оставшегося со службы в милиции.
- А…какая разница. Отрава, она и есть отрава, - ответил железнодорожник, беря с запасом две сигареты и, прикуривая.
- Ты не пацан вроде, а там, мальчишки совсем…че так? – спросил он у Андрея, чтобы, видимо, поддержать разговор, который случается между двумя случайно встретившимися людьми.
- Так получилось, - Андрею совсем не хотелось рассказывать словоохотливому дедку, которому одному было явно скучно стоять на перроне, о своих перипетиях судьбы, - ладно, отец… пойду я пешком пройдусь, заодно и город посмотрю, бывай. Спасибо, что дорожку подсказал… - и он, пожав руку своему случайному знакомцу, вошел с перрона в здание вокзала.
- А что на него смотреть-то?! Его пешком за двадцать минут обойти можно…, - крикнул тот уже захлопнувшейся двери на толстой пружине.
…Одноэтажное здание контрольно-пропускного пункта из белого с рыжиной силикатного кирпича Андрей нашел сразу. У дверей висела красная табличка, на которой золотыми буквами было написано «Войсковая часть 51064». Молодой усатый сержант с лихо торчащим из-под шапки чубом и парашютиками на небесно-голубых петлицах (Андрею еще дома военком по большому секрету сказал, что это учебка спецназ, которая таким образом маскируется под ВДВ), просмотрел протянутые документы, с интересом взглянул на Андрея и сказал:
- Рано еще, в штабе никого нет пока... кроме наряда. Посиди со мной, поговорим…
«Везет мне сегодня на скучающих…» - подумал Андрей, но в помещение дежурного по КПП зашел, взглянув на наручные часы. С пяти-тридцати утра в расположение части стали подтягиваться офицеры. Дежурный сержант периодически вскакивал, приветствуя их. В половину шестого, внезапно подскочив и одернув гимнастерку, побежал к дверям, бросив в сторону Андрея фразой: «…Командир!». Андрей тоже встал со стула. За дверями послышался печатающий по полу, строевой шаг сержанта и его бравый доклад командиру части. Неожиданно для Андрея подполковник зашел в дежурку и, посмотрев на Андрея, спросил у сержанта:
- А это у нас кто?
Вытянувшись по стойке смирно, Андрей мгновенно вспомнил все армейские навыки и сообщил:
- Старшина запаса Нестеренко, прибыл для обучения в школе прапорщиков!
- Ясно…А что же ты, Федосеев, старшину здесь маринуешь, в штаб не отправляешь?
Андрей решил помочь растерявшемуся сержанту:
- Я начальника строевой части жду, товарищ полковник! Вот…с сержантом решил пока поговорить…
- Пойдем со мной, - и, выходя из дежурки, подполковник приказал сержанту, - начштаба появиться, передай: пусть сразу ко мне идет…
- Слушаюсь! – козырнул дежурный.
Когда новоиспеченный курсант школы прапорщиков в звании старшины Нестеренко вместе со старшиной школы, вышел из штаба учебного полка, после оформления всех нужных бумаг, он был удивлен - в части уже сыграли подъем, и роты вышли на утреннюю физическую зарядку. В их главе совершали пробежку офицеры, а не сержанты, как это обычно бывает. Мерный топот многих сотен сапог гулко отдавался в морозном воздухе, внезапно по команде офицера: «Вспышка справа!», какая-то рота дружно упала на руки и начала монотонно, под счет, отжиматься. Пока Андрей в сопровождении старшины шел к вещевому складу, такие команды раздавалась периодически.
Как потом оказалось, Андрей по годам был самым старшим не только среди курсантов школы прапорщиков (и, естественно всего учебного полка), но и командиров взводов и  многих рот. Среди его коллег по школе прапорщиков все были «срочниками», и только два – сержант Бугаев и старшина Ковригин  - «сверхсрочники». Бугаеву было 22 года, а Ковригину на 2 года больше.
Андрею сразу дали прозвище – «Дед», которое прочно продержалось все 9 месяцев учебы в школе, и потом благополучно перекочевала с ним в войска…