Проводы

25.06.09
Очень напряженная оказалась неделя. 22 июня — защита диплома у сына Игоря, 23 июня — выпускной бал у Дорогой, 24 июня — уход Игоря в Армию.
Мы очень волновались, как Игорь защитится. Папа натаскивал его три дня, переработал весь доклад, отработал ответы на вопросы, но все они оказались другими: по метрологии и электрической схеме. Защитил на «хорошо». Слава Богу! Мы счастливы — семилетний марафон закончен. Диплом выдадут второго июля, но Игорь уже в Армии. Хотела попросить, чтоб диплом дали получить, но Игорь сказал, что не стоит — уже настроился на Армию. Наш папа в командировке. Так грустно было сегодня спать втроем: Любаша, Максим и я. Игорь уже не с нами, а где-то далеко.
Прошлую ночь мы с Игорем тоже почти не сомкнули глаз, волновались, переживали, каждый по отдельности, раза три-четыре я подходила к нему. Слышу, что он не спит, говорю:
— Поговори со мной, всё равно не спим.
А сын:
— Иди спать, мама. Не люблю, когда над душой стоят.
Под утро забылись, но в шесть прозвенел будильник, и через полчаса мы были на улице. Перед выходом Игорь говорит:
— Мама! Оставайся лучше дома, ты меня тормозить будешь!
А я в ответ успокаиваю:
— Нет, если что, мы машину возьмём.
И спрашиваю сына:
— Тебе сколько денег дать?
А он мне:
— Рублей двести.
Я дала двести пятьдесят — нас предупреждали, чтобы много денег не давали, всё равно всё отберут. Он взял деньги — и за дверь. Я говорю:
— Подожди, вместе поедем.
Но он в лифт — и поехал. Не дождался!
Я бегом по лестнице. Почти догнала, когда хлопнула дверь. Выскакиваю на улицу — никого! Думаю, наверно, спрятался от меня за выступ дома во дворе — они так с братом Костиком, маленькими, делали.
Вернулась назад — во дворе никого, только какой-то парень с машиной возится. Я спрашиваю:
– Только что сын вышел, куда он пошел?
Парень махнул рукой на арку. Смотрю, а там Игорь из магазина выходит — я же ему сама денег дала, а про магазин не сообразила. Он там сигарет и воду «Аква Минерале» купил.
Нам удобно ехать через метро «Рижская» — ближе всего, а там всего две остановки на метро, без пересадки. Но в этот момент на Сущёвском валу, по закону подлости, транспорта никакого.
Игорь разворачивается и идёт быстрым шагом в другую сторону, в направлении к метро «Савеловская». Я кричу ему вслед:
— Погоди! Мы сейчас машину возьмём!
Но мой мальчик припустил от меня, чуть не бегом. Я за ним — и вижу, как «нулевой» из-за угла выворачивает, кричу изо всех сил:
— Игорь, скорей, наш автобус!
Но он пулей от меня.
Так стыдно: бегу за ним, кричу, голос срываю. Догнать не могу. А он и не смотрит в мою сторону. Остановилась, пошла назад, но автобус уже отошёл. Думаю, пойду домой, не хочет — как хочет. Но как тогда узнать: куда его, что с ним?
Взяла себя в руки, стиснула зубы, решила — ехать надо.
Тут автобус подошел №12, неудобный, до Рижской не идёт. Но я села, думаю, главное начать движение, уехать отсюда. Села, а сама оглядываюсь: точно, на моё счастье, позади маячит троллейбус. У кинотеатра «Гавана» пересела в него. Доехала до метро.
А куда ехать точно не знаю, где этот военкомат? Была там сто лет назад! В повестке видела: метро «Цветной бульвар», «Чистые пруды», «Сухаревская». Спросила накануне, что ближе, «Чистые пруды» или «Сухаревская». Игорь ответил, «Сухаревская», до неё и поехала.
Вышла на уютную Сретенку, сто лет там не была, думаю, буду внимательно смотреть во все переулки, найду, вспомню. Прошла Даев переулок, оттуда когда-то наши старшие дети, Мишута с Костиком, на дачу в Зосимову пустынь с садиком ездили. Иду-иду, а Печатникова переулка нет, спросить особо не у кого, людей нет — рано очень. Думаю, может, проскочила. А сама боюсь, что им вообще в другое место явиться надо было. Но иду. Тут какая-то женщина повстречалась, успокоила меня:
— Не волнуйтесь! Дальше ваш переулок будет.
Минут через пять нашла его. Посредине переулка темнеет небольшая группа людей, кучкуются. Поняла, что такие же бедолаги. Подошла, увидела взъерошенного Тёму, друга Игорька. Он звонил накануне, спрашивал, во сколько Игоря забирают, я ответила, кажется, в семь. И он пришёл. Говорю:
— А где Игорь? Он от меня удрал.
Через пять минут подошёл Игорь. Увидел меня, удивился:
— Мама! Ты как здесь? Что, машину взяла?
— Нет, просто знала, как лучше ехать. И зря ты от меня удрал! Могли и машину взять, и автобус с троллейбусом упустили, пока за тобой бежала. Доехали бы вместе спокойно.
На улице было свежо. Какого-то мужчину с парнем пустили в военкомат, мы зашли за ними. Молодой человек, впускавший нас, предупредил:
— Только призывники и родители. Остальные — на улице.
В военкомате была открыта всего одна комната с табличкой «Отсрочки по семейному положению». Дверь в неё была нараспашку. Темноволосая пожилая еврейка, интеллигентного вида, хорошо поставленным голосом отвечала что-то мужчине.
Я сказала:
— Сына забирают в Армию…
Она дёрнулась при этих словах, и я уже знала, что она мне ответит, но продолжала:
— Можно ли оставить нам его паспорт? Нам нужно получать разные справки, и мы хотели бы получить его диплом в институте.
Она ответила, как я и ожидала:
— В Армию не забирают, а призывают. А паспорт взять нельзя. Служат они теперь с паспортами. Паспорта будут передаваться с места на место, вслед за призывником.
Я кивнула и подумала, что первое — чепуха и пустая болтовня, потому что на призыв можно не откликнуться, а здесь ловят и судят, какой уж тут призыв!
Потом сказала Игорю:
— Иди, поговори с Тёмой, а я тебя, если что, позову.
Игорь ушёл.
Прошло минут десять, и я обратила внимание, что все призывники, человек четырнадцать, не только с родителями, но и с провожающими. Решила позвать ребят, что им мёрзнуть на улице. За углом были ступеньки вниз и металлическая дверь. Но сколько я в неё ни билась, она так и не открылась. Подождала, может, кто-то войдет, а я выскользну. Но бестолку. Еще раз убедилась, какая я непроходимая тупица насчёт дверей. Вернулась.
Скоро пришёл Игорь. Спросила его про Тёму. Но оказалось, что друг уже попрощался и уехал. И в дверь я, оказывается, билась не в ту, а в какой-то запасной чёрный ход.
Через некоторое время вышел бравый военный в щёгольских башмаках и почти реперской кожанке, с молниями на рукавах, и скомандовал построение призывников. Все встали в шеренгу. Оказалось, что все ребята одного роста, как на подбор, хоть в кремлёвский полк.
Игорь был выше всех, поэтому встал первым: высокий красавец с шикарной шевелюрой, тёмными кудрями до плеч. Все остальные были брито-стриженые. И тут женщина сказала:
— А Вы куда с такими кудрями собрались?
— В армию!
— Как фамилия?
Игорь назвал.
— И повестка есть?
— Да, на сегодня!
— Дайте!
Игорь подал.
Женщина взяла паспорт и повестку, удивилась, потом что-то сложила в уме и сказала:
— Вы не приходили на контрольную явку. На Вас не оформили до конца документы, личное дело. Посчитали Вас уклонистом.
Тут я обрадовалась:
— То есть Вы его сегодня не заберёте!
И с надеждой добавила:
— Можно, он получит диплом второго июля? Им в институте будут вручать!
Но женщина пресекла мои радужные надежды:
— Поедет вторым рейсом, сейчас будем оформлять, а пока его постригут.
Тут же в соседней комнатке сына постригли машинкой под ноль. Я заглянула в отворенную дверь, увидела копну чудесных волос, сиротливо лежащую на газетке, и своего теперь лысого сыночка. После стрижки он преобразился: стал маленьким и беззащитным.
Ребят увезли. А мы просидели там ещё четыре часа, наблюдая трудовые будни военкомата. Разгильдяйства было много, но и работа подвигалась.
Я попросила снять нам копию паспорта. Сначала перепутали — сделали ненужные копии фотографий, шесть штук. Потом ксерокс паспорта — оказалось чужого. Наконец, ксерокс нашего. Качество было отвратительным, вместо лица — размытый блин. Но сделали!
Всё время подходили ребята на контрольную явку, их направляли по разным кабинетам. Все были при деле. Царило разумное оживление. Мы, как старожилы, уже могли что-то подсказать, но, в основном, молчали.
Мы смотрели на ребят: таких цивильных, в хорошей одежде и с причёсками. А они смотрели на Игоря, как на своё ближайшее будущее.
Наконец — было уже одиннадцать — им, троим, скомандовали сбор и прощание.
Двум ребятам прощаться было не с кем. Один, нормальный, всё это время просидел, молча, в одиночестве. Другого, субтильного мелкого доходягу, что растила вместе с младшим братом одна мать, почтальонша, нетрезвого, на слабых ногах, привезли прямо из дома на машине. Он был жалкий, и его всё время тошнило. Его и отчитали — что-то типа отеческого бубнёжа, и пожалели — дали водички и печенья с конфетами.
Я обняла и поцеловала Игорька, и они вчетвером поехали с военкомом на автомобиле на сборный городской пункт. Я предупредила, смотри, чтоб мелкий на тебя не сблеванул.
И Игорь с нормальным парнем предусмотрительно сели вместе на заднее сидение. Уехали. А я вернулась домой и легла спать, потому что силы меня покинули.
Повсюду лежат вещи Игоря, как он их оставил. «Расставанье — маленькая смерть», но я стараюсь об этом не думать. Только очень грустно…
26.06.09
Вторая ночь без Игоря. Эти два дня на улице серость и морось. И от этого ужасная бесприютность на душе. Игорюшка так и не позвонил. Может, лучше бы взял мобильник, пусть бы потом отобрали, но хотя бы позвонил. Не сообразила сказать, чтобы в карман одежды положил для нас записку. Карандаш, ручку, бумагу сын тоже не взял. Хотела дать конверты, но он сказал, что армия обеспечит, не на северный полюс идёт.
И от мужа ничего, он в командировке, и не достучишься — абонент недоступен. Тревожусь за обоих. Муж и сын причудливым образом переплетаются, и от этого страшно за Игорюшку, как он там? Позвони нам, позвони!
Трудно любить тех, кто рядом, легче отсутствующих. Глупо это всё. Детки иной раз так обижают, что начинаешь думать, что любовь — выдумка. Но терпишь, иной раз не сдержишься — выговоришься, а потом думаешь, что суждено одиночество в старости. Всё может быть. Сколько мы натерпелись от Игоря за время его учёбы в институте! Слава Богу, что выучили! Теперь бы дождаться сына из Армии.
29.06.09
В пять утра муж Костенька уехал с дачи на работу, а полшестого пошел дождь. Стало грустно, сердце сжалось. Ах, зачем мы не поехали с ним? С другой стороны дача на месте, и лето идёт своим чередом, проходит. Дождь смыл все цветки с жасмина.
30.06.09
Мой любимый чудесный муж так многому меня научил. Например, косить корпусом. Тридцать два года вместе. Сазоново от него.
Поэтическое слово — точность образа. Ветер полощет косыньки берез. Почти постоянный шум листвы. Две березы обычные, а третья — плакучая. Береза трепещет, волнуется, как я об Игорюшке. Если б ребята служили с мобильниками, насколько бы родителям было проще.
Сегодня, как и вчера, облачность. И когда солнце прячется за облака — прохладно и не очень уютно, а когда выглядывает — очень хорошо. Почти постоянный ветер, но без него было бы жарко.
Наши младшие дети не хотят идти в лес, даже прогуляться, не то что за земляникой.
Зреют ягоды смородины на кустах, но вряд ли их кто-то будет есть, даже если соберешь.
А раньше мы ходили за малиной на вырубку каждый день, даже с грудным младенцем в коляске. Потому что нам полагались только лесные ягоды, те, что соберём. Их мы ели, из них варили варенье и компоты на зиму. Ягода, что росла на участке, которую мы пололи и поливали, считалась родительской. Почему родители были такие скупые? Или их так голод военных лет напугал?
Весь сад был засажен ягодой — и родителям все было мало, нам и ягодки не оставляли, как поспевала, приезжали и всё собирали начисто, собирать подключали нас. Пробовала лукавить — пропускать ягоды — оставлять детям на потом, услышала: «Люба, ты не чисто собираешь, собирай лучше!» Удивительно, зачем им столько надо было!?
Однажды, много позже, я все-таки спросила свекровь, зачем им двоим нужны были такие запасы, ведь с нами не делились. И услышала, что они носили варенье и разносолы на работу — и их все любили.
Опять желание любви! Хотя бы таким способом!
Готова часами любоваться на цветы. Как Костик говорит, много аналогий. Цветы — это юность, молодость растения, только они обращают на себя внимание. Жизнь растения продолжается и дальше, но любуешься ими только в пору цветения. Ирисы отцвели, их зеленые шпажки растут себе дальше, но никто уже не смотрит на них.
01.07.09
Очень красиво наше Сазоново. Оно плод Костиных рук. Эта высокая шпалера с клематисами, кирпичный полукруг розария, роскошные кусты розовых пионов, плетень цветника, альпийская горка, куртинка ирисов, обложенная небольшими валунами, онегинская скамья, березовый частокол второго розария — во всем Костины выдумка, вкус и умение. Все это очень красиво!
Так бы сидела и любовалась целый день — и не надоедает. Особенно хорош высокий розовый куст, усыпанный гроздьями темно-малиновых соцветий. Выше над ним клематисы выбросили белое облачко нежных мелких цветов. Очень долго цветут бордюром темно-синие и ярко-желтые виолы, в просторечии анютины глазки. Скоро раскроется крупный бутон желтой розы, но удастся ли нам это увидеть? Мы с Любашей уедем с дачи завтра на рассвете подавать документы в институт.
Желтый лилейник, синие ирисы и огромные сибирские алые маки уже отцвели. Жизнь не останавливается ни на секунду, как бы нам этого ни хотелось. Эти мгновения можно задержать только в художественных произведениях: в стихах, на полотне, в музыке. Оставить на потом минутное настроение, образ.
Ночью становишься беззащитен перед думами. Думаешь, с утра начну жизнь сначала, лучше, чище. Мало уделяю времени детям, нужно быть деятельнее. А утром все по накатанному пути. Женская роль — хранительница семейного очага. Очаг, где тепло, уютно, куда тянет как магнитом.
11.07.09
Отличный солнечный летний день. Земляника в лесу в полной силе, собираешь, а кругом всё красно. Считаю, если ягода есть, то её на всех хватит. Сначала кланяешься каждой ягодке, потом садишься на корточки — и так собираешь, потом ползаешь чуть не на коленках, потому что сил встать уже нет, а когда готов лечь, понимаешь, что всё — хватит! Пора домой!
Чем дальше, тем больше приходит на ум бабушка Галя. Самоуправные дети активно начинают нас вытеснять, как когда-то мы их. «Не так живете, не так всё делаете!» Смиряемся и уступаем, отступаем. Хотя через год-другой Любаша сама перестанет сюда ездить до поры до времени.
Мой любимый сокол летает высоко в небе один-одинешенек, и мне его очень жалко. Но, кажется, дня четыре назад мы видели соколёнка, учившегося летать с какой-то пичугой. То ли его потенциальная добыча, то ли товарищ.
Всем светит солнце, веет ветер, всех поит дождь — равные права. Но все разные: грубый высокий чертополох, нежные белые звездочки. Все нужны для богатства мира. Левкой не лучше маргаритки. Люблю розы, сирень, жасмин, шиповник, ландыши. Раньше не любила грубые волосатые растения, теперь эхинацеи растут на участке — и ничего: они яркие, декоративные. Все нужны для полноты жизни. Траву топчут — она поднимается, проявляет гибкость и тем спасается. Чем более неприхотливо растение, тем выносливее.
Знакомая, милая женщина Аннушка говорит: «Садовые растения холишь, лелеешь, а оно то замерзло, то замокло, то инфекция попала — погибло. А сорняк дерёшь-дерёшь, а он всё лезет». Эзоп объяснял это так: «Сорняки — родные детушки земли, а садовые — навязываемые пасынки».
Даются ли от Бога всем равные права и возможности? Кажется, что да — свет, тепло, дожди… Мы дышим и наслаждаемся природой, невзирая на чины и звания. Всё нужно для богатства мира. Сныть не хуже розы, а лютик чертополоха. Но с другой стороны: кто-то в тени и в болотце, а кто-то среди луга. По наблюдениям Аннушки: чем проще растение, тем оно выносливей, садовым же то и дело угрожают напасти. Как у Лескова: «Кабы они счастливые были, им бы у меня тяжело было, а как они несчастные — им всё за счастье». Боюсь, что нашим балованным детям тяжело придётся в жизни.
Нежные зелено-белые облака донника вдоль шоссе сладко пахнут медом. На узловатых стеблях цикория прилепились голубые ромашки цветов.
Березы полощут на ветру свои зеленые косыньки. Неумолчный шум берез. Ветер треплет и треплет их. Они тут самые высокие, а он как раз в вышине и резвится. И думаешь, как это листья выдерживают эту постоянную трепку? А как человек выдерживает житейские испытания?
Когда мы приехали на дачу три недели назад, нас встретила трава по колено. Она была высокая, голубовато-зелёная и вся пронизана маленькими синими цветочками.
Мы скосили траву, но красивее не стало. Цивилизованнее — да, комфортнее ходить — да, краше — нет!
Коська и Игорь причудливым образом переплетаются, и от этого страшно за Игорюшку, как он там? Позвони нам, позвони!
19.05.10
Прошёл почти год Игорюшкиной службы. Много воды утекло.
За этот год мы несколько раз ездили навещать Игорька.
Оказалось, что не так страшна Армия, как её малюют.
Дедовщины особой нет, а отцы-командиры у них с человеческим лицом.
В один из приездов мы привезли в часть для библиотеки целый багажник художественной литературы, а сыну в подарок экземпляр моей новой книги.
Сыну Игорю поручили ведать книгами. Моя книга тоже пошла по рукам и пользовалась успехом, что мне как писателю приятно.
Один из рассказов был таким.
Доверие
Дурочка она была несусветная. Ей было шестнадцать лет, а она могла пойти с кем угодно куда угодно. Доверяла. Знакомые ребята за рулём, завидев её, бодро шагающую по тротуару, предлагали подвезти. Она садилась — трепались за жизнь, у своего поворота она выходила, желала счастливого пути.
Однажды один парень предложил ей поехать в лес.
— Поехали, — тут же согласилась она, — сейчас ландыши цветут, я их очень люблю!
Тут даже парень опешил и спросил:
— А ты не боишься ехать с парнем в лес?
— Чего мне бояться?
— Ты совсем не понимаешь?
— А, об этом? Ну, ты даёшь! — Она даже засмеялась. — Я же не с парнем еду, а с тобой. Я тебе доверяю!
— Но я же — парень, — настаивал шофер, — мало ли что: никого кругом нет, никто тебе не поможет…
— Не пугай меня, пожалуйста. Этого не может быть! Я же тебе доверяю! Что ты такого плохого мнения о людях? Люди очень хорошие! Запомни: если ты человеку доверяешь — он тебя никогда не подведёт!
Последние слова она произнесла тоном уверенного в своей правоте человека. Ей опять стало легко и весело.
Но парень, — брови которого во все время их разговора были сдвинуты, казалось, он решал для себя какую-то очень сложную задачу, — переменился: стал сух и сдержан. Он остановил машину и сурово сказал:
— Вылезай!
— Ты что? А ландыши?
— Вылезай, сказал! Иди своей дорогой.
Она обескураженно посмотрела на него, — он не шутил — сникла, вышла и пошла домой. Он с силой захлопнул дверцу и уехал, обдав её напоследок чёрным облаком выхлопных газов. Больше он её никогда не подвозил.
И только через много лет, вспомнив этот случай, она поняла, что он тогда не подвел её, — она же ему доверяла!
Позднее сын рассказывал, что книгу прочёл даже их отец-командир. Возвращая её, этот суровый человек сказал:
— Ты, Игорь, матери-то передай, пусть уж так-то всем не доверяет. Люди разные бывают!
Игорёк передал мне эти слова — и у меня потеплело на сердце от заботы постороннего человека.
А ещё я порадовалась, какие у нас в армии замечательные, заботливые и отзывчивые отцы-командиры! Не зря я им сына доверила!
За это время мы получили от сына много писем. И вот, наконец, в нашем почтовом ящике оказалось такое замечательное письмо, которое нужно привести полностью.