История домового

     Было ль это наяву или привиделось во сне… а может быть обо все поведал мне маленький домовой, который с незапамятных времен поселился у меня на шкафу, где стоял небольшой дом для куклы, сделанный еще моим прадедушкой, когда тот был маленьким. Он собрал его для своей маленькой сестренки тяжело и долго болевшей никому непонятной тогда болезнью. Семейное предание говорит о том, что девочка все же умерла. Домик долго стоял никому ненужный, но убирать его прадедушка не давал. Глядя на домик он вспоминал счастливые глаза сестренки, смотревшие на этот подарок, и душа его наполнялась, чем-то тоскливым, как длинные дожди и необычайно нежным, как цветы сирени цветущей за окном.
     Сирень… вот из чего я начала вспоминать эту историю, наверное, все-таки рассказанную маленьким скучающим   домовым.
     Две семьи были очень дружны между собой. В одной семье муж был краснодеревщиком и делал замечательные вещи из дерева, начиная от мебели и кончая затейливыми игрушками. Во второй семье хозяин дома был гончаром. Глина в его руках казалась волшебным материалом, из которого он изготавливал от самых больших нарочито-грубых кувшинов, до изящных, будто кружевных ваз. И у того и у другого хозяина не было отбоя от заказчиков.
     Не уступали им в ремесле и жены. Они ткали прекрасные ткани, вышивали узоры на полотнах. А за кружевами к ним приезжали из окрестных деревень и даже городов.
Так уж получилось, что с разницей только в две недели родились их дети. У краснодеревщика родилась девочка, а гончару жена подарила мальчика. Обе семьи были счастливы и, как водится, сразу же договорились породниться в будущем.
Прошло много лет, родители постарели, а юноша и девушка выросли и с каждым днем становились все краше. Все считали их женихом и невестой и с нетерпением ждали свадьбы.
      Дети любили друг друга той самой чистой непосредственной любовью, которая уютным пушистым комочком обволакивает душу и не причиняет никаких тревог. Их поцелуи были целомудренны, а прикосновение друг к другу не вызывало жара. Пламя страстей еще не коснулось их робких сердец.
      И вот они достигли своего совершеннолетия. Стоял май — свадьбу назначили на июнь. И закипела подготовка. Суетились родители, принимали горячее участие соседи. И только молодая пара оставалась абсолютно беспечной. Вместе они встречали весну, радовались солнцу, рано появившейся зелени. Они были безмятежно счастливы.
       Но вот однажды, когда они гуляли по расцветающей долине, раздалось курлыканье журавлей. Девушка вдруг беспомощно посмотрела на друга и впервые в жизни разрыдалась. Она плакала долго, взахлеб, словно оплакивая самую дорогую утрату.  Юноша растерянно топтался рядом. Какое-то нарождающееся внутри его неизведанное чувство подсказывало, что ничего не надо пытаться предпринимать, что любое утешение, любые слова сделают только хуже. Надо ждать, просто ждать.
      За эти минуты или часы ожидания в нем зажегся огонь, причиняя безумную боль и вселяя надежду. Дальнейшая дорога ярко высветилась — в этом пламени из юноши рождался мужчина. Наконец рыданья стихли. Они, не сговариваясь, пошли в свой любимый сиреневый сад. Когда восемнадцать лет назад они родились, счастливые родители посадили на пустоши за деревней по пять кустов сирени. С тех пор появился обычай: каждый родившийся ребенок увеличивал сад на пять кустов, а иные сажали и больше. Так вырос огромный сад, это был даже не сад, а сиреневый парк.
     Молодые люди медленно, держась, как всегда, за руки подошли к разбегающимся аллеям. Здесь они остановились. И юноша с грустью подумал, что детство ушло, ушло, сгорая в бушевавшем в нем огне, ушло, оплаканное лучшей подругой-сестрой, которая никогда не станет его женой.
     Посмотрев друг на друга, они разжали руки и впервые пошли по разным аллеям. Каждый шел по своей выбранной дороге навстречу неизвестному. Сирень, вздыхая, роняла лепестки. Сиреневый туман окутывал исчезающие силуэты. Было очень грустно и почему-то хорошо. Наверное, так и должно быть, когда дети вдруг становятся взрослыми и берут судьбу в свои руки.