Тот самый кирпичный завод у Парка Победы

Накануне 75-летия Московского парка Победы заглянул на их официальный сайт, дабы в форме рецензии пропиарить сам парк и его летописцев — материал за пределами позитивной критики. Источник прямого заимствования нашёлся легко. Им оказалась глава «Парк Победы» книжки А.Жданова «Метрополитен Петербурга. Легенды метро, проекты, архитекторы, художники и скульпторы, станции, наземные вестибюли». Кое-какие похожие ляпы нашлись у Аркадия Векслера — плодовитого, но малоразборчивого то ли собирателя, то ли сочинителя «городских легенд».

Однако многие фрагменты выдавали не кабинетный, а журналистский в худшем смысле этого слова стиль — произвольно комментируемые вырезки из неких интервью. Наконец, первоисточник вроде бы нашёлся. Им оказался документальный фильм «Первый кирпичный» (ВГТРК, дирекция «Санкт-Петербург», 2001. Автор и ведущий Алексей Олиферук). Журналистам его жанра свойственно игнорировать классификацию отца русской историографии Ключевского, ставившего личные мемуары по их достоверности на низшую ступень среди остальных исторических источников. Наоборот, под маркой „воспоминаний” они вбрасывают домыслы, выдавая их за „скрываемую истину”. В любом случае, официальный сайт парка — не место для воспроизведения полемики между официальной наукой и так называемыми „маргинальными исследователями”, которую не разбираясь залил в свою книжку А.Жданов.

Далее в кавычках после маркера „•” — разбираемые тексты (Олиферук, Жданов и пр.), а следующий абзац в форме прямой речи (после длинного тире) — комментарий.

_____

* * *

• «Показания работниц завода, очевидцев и участников событий, сильно отличаются от официальных данных обнаруженных историками.»

— «Прокурорско-следовательский» тон Жданова (ср. «показания») выдаёт желание повысить авторитетность своих высказываний негодными методами. Журналистам и публицистам положено различать «показания следствию» и «ответы интервьюеру». Посмотрим, как препарируется исходный материал

• «Говоря о количестве сожженных трупов, бывший главный технолог завода Сергеева говорила, что их было „около 600 тысяч”» (Жданов)

—  Насчёт «главного технолога» Жданов как-то перегнул. Олиферук говорит (на 04:28 по хронометражу), что на начало войны Сергеевой было 19 лет, и что на завод она пришла в 1939 году — то бишь, в 17 лет и без образования. Главный технолог? Ну-ну.

Вообще-то цифра 600 тысяч известна давно: это общее, заниженное при округлении число гражданских жертв блокады по всему городу. Скорее всего, её Сергеева и имела в виду. Но не цифру по Московскому району, однозначно. Иначе прибавив Пискарёвку, Охтинское и другие кладбища с братскими могилами, дойдём до абсурда, что умерло вдвое больше, чем вообще могло находиться в Ленинграде.

• «Бывший начальник 33 о/м Московского района Степанов Г.П., ежедневно получал информацию о количестве сожженных от директора завода-крематория и передавал ее в Смольный.» (Жданов)

— Отделение милиции с таким номером, действительно, было на Сызранской 5. Сам Степанов появляется в начале 12-й минуты интервью Олиферука. Был ли он во время блокады начальником 33 о/м, или просто участковым (закадровый текст автора можно понять двояко) уже неважно после следующего его рассказа

• Текст Олиферука на 11:22: «Весной 1942-го в отделение поступили сигналы о фактах людоедства на 1-м кирпичном».
Степанов (11:30–11:38): «Не только сигналы, а потом и я проверил, вот. Трупы, как говорится, ели».

Во как! И это несмотря на полноценный, более, чем милицейский — практически „смольнинский паёк” («как в горячих цехах») всем 80 работникам завода-крематория?

• Степанов (11:40–11:51, после явной вырезки части текста): «Потом меня предупредили, говорят, что если ещё, мол, будешь следить, то… это… так…  тоже в кочегарку… запрём. Я так больше… этих… не преследовал их».

С трудом верится, чтобы начальник (!!!) отделения советской рабоче-крестьянской милиции после таких прямых угроз повесил на рот замок и „перестал преследовать людоедов”, весь запуганный. Оговорка «их потом забрали в Большой дом» — кого? Забрать, а может и расстрелять должны были вместе с людоедами и директора завода — к счастью, все остались на своих местах, а документов о расстреле кого-либо с кирпичного завода за людоедство как-то до сих пор никто не предъявил. Зато пятно на всём коллективе, и тех самых „девчушках” благодаря Олиферуку и Степанову осталось.

• Олиферук, с 12:03: «Начальник о/м каждый день общался с директором [фио] и главным инженером [фио]»

В этой части верно. Повод для общения был: не подменяя загсы в функции регистратора смертей, в блокаду при работе с трупами милиция была причастна к сдаче райфо ценностей, изъятых с трупов — эту процедуру упоминает в своём отчёте начальник треста «Похоронное дело» (ф. 2076, оп. 4, д. 63, л. 147-191). Однако именно об этом Степанов не говорит, или Олиферук зачем-то скрыл этот пикантный момент.

• Олиферук, с 12:10: «Начиная с марта 1942 года [читай: с началом сжигания трупов — А.Ч.] в задачи Степанова входил ежедневный доклад дежурному управления милиции Ленинграда о количестве сожжённых за сутки»

Жданов и здесь остался верен себе: переврал, гиперболизировав — пишет «и передавал её в Смольный». Новое поколение сочиняльщиков некомпетентно в вопросах функционирования всей махины государственного управления в СССР и принципов построения информационных потоков. Звонить прямо в Смольный — «не по команде». Низовые отделения передавали статистику исключительно в УРКМ на Урицкого, где её сводили и передавали в Смольный, причём не по телефону, а в письменном виде, в составе ежедневных пакетов с нарочными.

• Олиферук: «Степанов вёл свой учёт в блокадном дневнике»
• Жданов: «В его архивных записях, по неполным данным, сведения о 580 тысячах сожженных в печах»

— В этой точка уже можно ставить крест на „воспоминаниях” Степанова. Что это за личные архивы из служебных данных строгой секретности? Копировать в дневничок ежедневные сводки — компромат почище собственного признания–«царицы доказательств». Расстрельная статья, причём в боевой обстановке (ведь «Ленинград — город-фронт») — на месте. Даже «тройку» не надо собирать. Хорошенькое хобби у начальников отделений милиции — в военное время личную статистику по секретным материалам вести!

• Олиферук: «К сожалению, этот документ был утерян 20 лет назад при переезде семьи Георгия Петровича на новую квартиру».

Ещё бы! Так и во всём у привиральщиков: документы «потерялись».

* * *

Вбрасывая ложную цифру, манипулятор сопровождает её оценкой «по неполным данным». То есть, «полными» он заведомо объявляет не исторически подтверждённую цифру, а некий максимум, на который ориентируется в уме, и который хочет навязать другим в качестве «скрывавшейся правды».

• «Как мы видим, зазор между цифрами огромен, - 132.000 и 600.000»

— Зазоры если и есть, то в головах тех, кто ставит документально подтверждённые факты на одну полку с явно сомнительной цифирью, небрежно прикрытую именами людей, которые часто оказываются вовсе не при чём.

• «есть надежда, что со временем появится более точная выверенная цифра»

— Более точной, чем уже опубликованная историками по документам — «по 1 декабря кремировано 117.300 трупов… (ЦГА СПб,, ф.2076, оп.4, д.53, л.111. Подлинник)», появиться не может. Неподтверждённым домыслам, дезориентирующим читателей, не место на официальном сайте парка. Цифра 117 тысяч уже сама по себе внушительна, чтобы потомки могли дать качественную оценку. Если человек объективен, то никаких „усилителей вкуса” через преувеличение цифр ему не требуется.

* * *

• «У заводского забора вдоль Московского проспекта и около 300 м. вдоль Бассейной улицы, с внутренней стороны, стояло множество навесов, где штабелями складировались трупы.» (Жданов).

— Бассейной улицы во время войны не существовало. Ни на картах, ни на аэрофотосъёмке. Заводской забор примыкал к достаточно большому дому, за которым практически сразу начинался забор стройплощадки будущего «дома с башней». Что касается навесов, то автор фантазий абсолютно незнаком с технологией кирпичного производства, и не знает, для чего они нужны. Специально для складирования трупов их не возводили в любом случае. Да и надоело уже повторять, что дорога вдоль парка называлась «Московское шоссе», а не «Московский проспект».

• «По воспоминаниям очевидцев, нескончаемая вереница грузовиков с закрытыми брезентом трупами стояла от Кузнецовской улицы до въезда на завод. Это более километра». (Олиферук 04:48 + расчёты Жданова)

— Это слова не очевидца (что делать посторонним «очевидцам» в режимной прифронтовой зоне, за третьим КПП после путепровода), а всё той же Сергеевой. При всём уважении к её заслугам в блокаду, её слова о веренице грузовиков — свойственный возрасту вымысел. Здесь, кстати, не отмеченное Ждановым прямое противоречие с предыдущей цитатой. Если трупы „складировались вдоль забора”, то как раз, чтобы поскорее высвободить автотехнику — откуда тогда очередь грузовиков от Кузнецовской?

— С цифрой «более километра» мелкое жульничество. На самом деле от баррикады на Кузнецовской (между углами домов №153 и №186 по Московскому проспекту)  до баррикады перед въездом на завод (от нынешнего дома №165 до ограды парка/завода) всего лишь 555 метров, но Жданову проверять некогда: чем больше (километров, трупов, тонн) — тем лучше для „соцзаказа” на завышение цифр, который они с Олиферуком исполняют.

Очередь грузовиков на входе не могла возникнуть уже потому, что разгрузка — самый скоротечный этап всей горестной процедуры; полчаса-час в зависимости от грузовика (пятитонка привозила 100 трупов, трёхтонка 60 и полуторка 40). Однако зачем теоретизировать насчёт производительности, когда известны точные цифры из документов? В декабре (трупы ещё не сжигали), для их вывозки были привлечены 3 5-тонных автомашины 2-й автобазы треста уличной очистки и 3 автомашины треста «Похоронное дело». Помимо водителей, на местах для погрузки и выгрузки было выделено 50 человек — бойцов МПВО. За неделю с 19 по 25 декабря они вывезли с улиц 4591 труп, или 656 в сутки.

Сопоставим с производственными мощностями завода-крематория: среднее за весь период — менее 500 при максимуме после подключения второй печи в мае — 1400 трупов за сутки. Как мы выяснили выше, для цифры 656 в день хватало 6 автомашин. Значит, по самым что ни на есть завышенным оценкам, для того, чтобы загрузить печи до предела, было достаточно 13 (тринадцати!) грузовиков. Даже если предположить, что по каким-то причинам все они оказались одновременно перед воротами завода (к примеру, пережидали бомбёжку), то и в этом случае длина автоколонны составит менее 100 метров, а не „от Кузнецовской до парка”, и тем более не километр.

Те, кто в погоне неизвестно за чем поджаривает факты и раздувает цифры, должны помнить: что чем больше их приписки, тем сильнее недоверие к источнику, который эти дутые цифры пропагандирует.

• «Заезд осуществлялся с Бассейной улицы, примерно там, где сейчас находятся ворота в парк у автобусной остановки»

— Вновь приходится возвращаться к вранью, полностью идущему вразрез с картами. Опишем завод, как он видится на зимней аэрофотосъёмке 1942 года. Здесь ясно читаются два пункта выхода/выезда с завода, выходящих исключительно на Московское шоссе:

1. Основные ворота — ближе к городу. По долготе они расположены на уровне современного подземного пешеходного перехода, выводящего от станции метро к северному проезду вдоль площади, где раньше ставили цирк-шапито, а теперь стоит библиотека. Судя по грязноте накатанного снега, они использовались и на въезд, и на выезд.

2. Вторые ворота (на некоторых заводах их называют «пожарные») — у юго-западного угла забора, огораживающего территорию. Никакой Бассейной улицы повторяю, там и в помине нет! Зато метрах в 50 к югу от заводского забора начинается новый — это только что (накануне войны) огороженный участок строительства «дома с башней». Между двумя заборами зажато строение, похожее на деревянный жилой дом. Даже если оно имеет отношение к заводу, позади него (к югу) никаких проездов нет.

Пожарные ворота проецируются на южный проезд вдоль уже застроенной южной стороны площади на западной стороне шоссе. Интенсивного встречного движения машин с «грузом-200» в форсмажорный блокадный период не было, поэтому вторые ворота могли использоваться, как и прежде, для въезда и выезда машин, доставляющих топливо. На зимней аэрофотофотосъёмке видно, что колея из южного выезда накатана гораздо слабее, и по мере удаления от ворот интенсивность загрязнённости следа снижается настолько, что на подъезде к баррикаде колея почти исчезает. Выше мы доказали, что и самих машин было немного, а теперь и с выдумкой насчёт завоза груза-200 через южные ворота господа фантазёры сели в лужу.

* * *

ПО МЕЛОЧИ

• «Мы находимся в Московском парке Победы, посвященном подвигу нашего народа в Великой Отечественной войне».

— Начнём с того, что парк посвящён не подвигу, а ПОБЕДЕ. Подвиг совершался с первых её часов, с первых выстрелов защитников Брестской крепости. Миллионы советских людей совершили подвиги и погибли, не зная, чем война кончится. „Подвиг” и „победа” понятия совершенно разные; агрессоры тоже получают ордена за „подвиги”, но вот память об их деяниях не увековечивают.

— Парк, как гласила надпись на закладном обелиске, был заложен «в честь исторической ПОБЕДЫ СОВЕТСКОГО НАРОДА над Германией и Японией в Великой отечественной войне 1941–1945 года». Победа не бывает „вообще”. Победа всегда над кем-то, и экскурсоводам умалчивать об этом как-то стыдно.

— Если компиляторы текста считают современный нам народ советским, я очень за них рад. Однако сдаётся мне, что они просто не могут выговорить слово „советский”, которое подразумевает, что свой вклад в Победу внесли абсолютно все, без исключения, республики СССР. Ни одна из этих республик не может узурпировать право своего народа чувствовать себя победителем.

• «К началу 40-х годов оборудование завода было сильно изношено и нуждалось в модернизации.»

— Какое оборудование? Купец 2-й гильдии Никита Петрович Пиловальщиков построил кирпичный завод на Московском шоссе 62 ещё в 1903 году, и как минимум с 1905-го принялся рыть там карьеры. После смерти Пиловальщикова, с 1910 года завод взял в аренду Игнатович, присовокупив его мощности к уже имевшимся у него в Усть-Ижоре. Вопрос, поставил ли он туда самые совершенные кирпичеделательные машины, пока не ясен. Но в любом случае позор краеведам, принявшим 1931 год — дату первого упоминания «1-го кирпичного завода» в ленинградских справочниках — за дату открытия завода и начала рытья прудов. Если окажется, что в 1931-м на завод после капремонта поставили новейшее оборудование, то за 9 лет и оно вовсе износиться не успело, и тогда попадает впросак и автор вышецитированного утверждения.

Доблокадные страницы истории кирпичного завода на Московском шоссе заслуживают внимания и для установления последовательности отрытия будущих прудов. Не менее интересно, в каком году подвели трамвайный путь, который ошибочно связывают с пресловутыми вагонетками. Эту часть исследований опубликую отдельно.

• «Это место в начале ХХ века находилось за пределами городской черты и называлась Сызранское поле».

— Названия „Сызранское поле” нет ни на одной из десятков карт города, изданных с 1900 по 1991 год. Этот крайне неудачный топоним возник только после 1945 года, когда начали закладывать парк Победы — см. статью http://proza.ru/2020/10/01/1686

* * *

НЕ ПО МЕЛОЧИ

Не топили пепел в «Адмиралтейском» пруду, на который сейчас указывают. Зимой 1941–42 года тот старый пруд промёрз до дна: вспомним толщину льда под «Дорогой жизни». Чем проделать прорубь 2-метровой или ещё большей глубины, и не менее, чем 3-5 метровой ширины — взрывами? Края такой проруби рваные, не прямые — сколько ещё метров от вагонетки тащить…

Когда критики доказали, что в пруду пепел зимой не утопишь, версию подработали. Стали писать, ссылаясь на тех же «очевидцев», что-де сначала сбрасывали пепел вдоль пруда, потом колею наращивали, и лишь потом лопатами — в воду. Однако и в этом варианте концы с концами не сходятся.

После сжигания от человека среднего роста остаётся 3 литра пепла. Прижизненный вес почти неважен, так как кровь испаряется, плоть, как вся органика, уходит в дым и в пепел в основном обращаются кости. Нюанс, который обходят стороной: вышедший из печи скелет надо ещё раздробить в муку. Сейчас это делают шаровыми мельницами, а тогда? Оставим этот грустный вопрос, вернёмся к расчётам. 3 x 120 тыс. = 360 тыс. литров, или 360 кубов. Приняв поперечное сечение отвала, нарастающего по мере сброса, в 4 кв м (высота не более 1,5 м и угол склона 45 градусов), имеем протяжённость отвала 120 метров — надо ли было продлять пути для вагонеток?

Я провёл эти расчёты с одной лишь целью: показать абсурдность технологического решения, под которое было подведено определение мемориальной зоны. Зачем вываливать пепел вдоль берега замёрзшего «Адмиралтейского» ПРУДА (тем более, что на аэрофотосъемках никакой узкоколейки вдоль него не видно), когда уже есть КАРЬЕР с отметкой глубины –5.0, мимо которого идёт узкоколейка, обозначенная на топографических картах и видимая на АФС? Карьер этот называют сегодня «Верхним» прудом. На начало войны это был рабочий, действующий карьер завода №1, в него-то и сбрасывали пепел — и зимой, и весной и летом. На пятиметровую глубину., на протяжении не более 50 метров.

Вот и Веллер пишет: «Прах вывозился на вагонетках по узкоколейной железной дороге и ссыпался в КАРЬЕРЫ». Здесь коллекционер городских легенд против истины не погрешил