Миксаж на Брайтоне

  Как-то на брайтонском променаде Доня Хаселева сказала, что я вылитый Марчелло Мастрояни на обочину времени, осознавший, что писательская безвкусица начинЯется с обрезания языка.
  В груди торнадо, а на трупном пляже ни одна сука не шелохнет.
  Прямой контакт с бубликом с сёмгой в ресторане "Москва" с видом на Атлантический океан больше не радует.
  И мне  вдруг стало непонятно кто на кого по-куриному насупился - я на небо или небо на меня?
  Еле слышный смекшированный синтезатор голосовых связок никому не нужной безраздельной правды снизведен до стрекочущей морзянки попискивающего клаксона, расставляющего в сгущёнке воздушного тумана какафонические кляксы.
  Редеющие брови съезжаются и выпадают на веки веков.
  Мне не удаётся выправить кривую улыбку тотального придурка, когда на гениталии наступает длинная пауза в ожидании, чтобы на неё чего-нибудь повесили без прищепок.
  Лифты с замедленным торможением всё больше соответствуют моему характеру.
  Куда подевался густой студень из моих студийных записей песен интима, когда меня вызывали не на нескончаемый бис, а в местное отделение поллюций в отдел деградированных нравов.
  Никто меня больше не читает, кроме цыганок по руке.
  Перед выходом на пенсию коронавирусно дезинфицирую ручку дверей, не позолотив её.
  Хочется, чтобы надо мной взяли опекунство, но желающих не нашлось.
  Не превратиться бы в старую развалину, которую археологи разберут как антиквариат.
   А что ждёт впереди - инвалидное кресло или смирительная рубашка?
  Грехи я за полтинник у мола в океане замолил, а как с погрешностями быть не знаю.
  Может кто и подскажет.