***

Урок рисования
Тогда пили все, но не так обреченно и ритуально как их родители. Пили больше для бравады, a не от необходимости загнать глубоко под кожу животный страх и подниматься во весь рост в атаку, как мой дед на втором Белорусском фронте.

В жизнь очень незаметно вошел и пустил корни этот пост-гусарский синдром, когда выпитый залпом стакан стал первым признаком мужской сексуальности и производил неотразимое впечатление на окружающих и особенно на дам, мучительно мечтающих о своем Д'Aртаньяне. Конечно, водка была тогда лучше и вкуснее. Ею можно было питаться, но мне всегда казалось, что придёт тот день, когда сопьются все — от рядового до маршала Гречко, от работяги до министра тяжелой промышленности и от врачей до космонавтов. Останутся только женщины и дети. И возможно евреи. Но этих людей будет явно недостаточно для построения коммунизма. Наверное поэтому он представлялся мне волшебным миром существовавшим только где-то на далеких планетах.

Урок рисования во втором классе был посвящен городу будущего и наша учительница Белла Давыдовна Бернштейн (вольнопоселенка во втором поколении) раздала листочки бумаги, сказав, что нам даётся задание используя всю нашу фантазию, изобразить будущее, которое нам предстоит всем вместе построить.

Я увлеченно рисовал небоскрёбы, соединял их трубами, переходами, вешал на их стены загадочные антенны и выдуманные устройства, которые ещё предстояло изобрести человечеству. Между моими домами сновали летающие тарелки и летали сгустки космической энергии.

Я посмотрел на свой рисунок с гордостью. Да! Это мой город будущего! В нём не будет ни вокзалов с их пивными ларьками, ни их вечных спутников-забулдыг, а дома будут как межпланетные станции, в которых обязательно должны быть бесплатные аппараты газированной воды и, самое главное, в нём не будет музыкальной школы. Я был уверен, что в будущем люди будут рождаться сразу с запрограммированным умением играть на скрипке или пианино и не будут тратить столько времени, гоняя пальцами по клавишам взад-вперед эти бесконечные гаммы.

«Дети, — сказала учительница, — подписываем работы и сдаем через пять минут».

Я ещё раз взглянул на свой шедевр с желанием его улучшить. В самом верху ещё оставалось место, как раз между крышами трёх небоскрёбов и краем листа, и я скорее подсознательно дорисовал на их крышах три транспаранта, на которые наткнулся недавно, болтаясь по школе около кабинета завхоза и которые видимо были уже приготовлены для октябрьской демонстрации.

Родителей вызвали в школу. Мама не поднимала глаза, а отец закашлялся, но всё-таки смог один раз взглянуть на мой рисунок.

А мне он, честно говоря, нравился! Да и буквы на плакатах «Коммунизм — наша цель», «Наша цель — коммунизм» и «Цель наша — коммунизм» получились довольно ровно.

В тот день родилось моё космическое одиночество непонятого художника, а я пошел осваивать стены и заборы.
Вот так я стал первым советским Бэнкси, которому пришлось начать свой творческий путь с простых иллюстраций к наиболее популярным надписям того времени из трёх, четырёх, ну максимум пяти букв.