Зараза

               
               Зараза
   Я цежу это слово сквозь свои зубные протезы и сжимаю свои рабоче-крестьянские кулаки. Не хочу, чтобы мои правнуки видели меня в эти моменты. Но я читаю и читаю о жертвах сталинских репрессий и не могу сдержать злости. Зараза – это самое сильное в русском языке ругательство, которое я могу себе позволить, матом я не ругаюсь, не приучена. Я читаю о временах становления советской власти, построения социализма и постоянно натыкаюсь на новые и новые имена репрессированных, замученных, расстрелянных. Писатели, поэты. Поэтов-то за что? Артисты (!) – а этих за что? Ученые, ученые, ученые. Просто рабочие и крестьяне. Дети!!! Партийное и советское руководство. Военные! Маршалы и генералы….Теперь все реабилитированы….
    Мне давно известно имя Николай Николаевич Урванцев. Исследователь Севера. Он обследовал побережье Таймыра и Таймыр. Острова Северного Ледовитого океана. Изучил месторождение норильского никеля, открыл залежи каменного угля, возглавлял экспедицию по разведке нефти в Северной Сибири. Изучить подробно его биографию мне пришлось в связи с работой над книгой «Повесть о Мангазее». Эту книгу мы написали авторским коллективом: Лола М.В., Болин А.В., Мангазеев И.В., Трубин Д.В. для того, чтобы напомнить людям о стране «Мангазея» и древнем городе «Мангазея Златокипящая». Полуостров Таймыр был когда-то частью мангазейского уезда. Н.Н.Урванцев - орденоносец, профессор, известный на весь мир ученый. В 1938 году осужден на 15 лет исправительных лагерей. ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ! Нашли, кого исправлять. Что же делать тогда с остальным населением Советского Союза?!
   Остальное население, кто под конвоем, кто в качестве вольнонаемных, в руках с лопатой и тачкой, строило социализм. Одним из объектов строительства была Великая Северная магистраль – железная дорога между Салехардом и Игаркой. На земле Мангазея – так в старину называли это место - развернулась Великая стройка. У нас все было «Великое»: Великий Сталин, Великий Советский народ, Великие стройки коммунизма, даже кровавую бойню, унесшую миллионы людей, назвали Великой Отечественной Войной. Великая стройка Великой Северной магистрали велась с двух концов: от Салехарда и от Игарки. Это были поистине Великие мучения для 40 тысяч заключенных и стольких же вольнонаемных людей. Многие и многие погибли от непосильного труда, голода и непереносимых климатических условий. (Сорок тысяч заключенных – это единовременно, одни умирали, других присылали на место умерших). Дорогу стали звать «дорогой на костях». Очевидцы уверяли, что под каждой шпалой – труп человека. Теперь Северную магистраль зовут «Мертвая дорога». Строительство, выполненное на 80%, со смертью Сталина было прекращено. Перепоясала Мертвая дорога страну Мангазею прямо по середине, и осталась лежать памятником себе самой, постепенно утопая в болотных топях, зарастая лесом, корячась ржавым железом рельсов, различных механизмов, паровозов и вагонов. По всей трассе несостоявшейся дороги – постройки, обнесенные колючей проволокой – «колонны», так назывались лагеря заключенных. Тоже разрушаются под воздействием климата и времени.
   Что же случилось? Почему почти готовая, стальная тысячекилометровая магистраль стала не нужна? Разное говорят. Дорого достраивать, деньги на другое нужны. Трудно и дорого поддерживать дорогу в рабочем состоянии. Вечная мерзлота ведет себя непредсказуемо: то начнет подтаивать – железнодорожное полотно проседает, то выпячивается, то водой зальет. Возможно, люди просто не научились, пока, строить железные дороги на вечной мерзлоте. И, наконец, пришла мысль, что эта магистраль вообще не нужна. По ней просто нечего возить. Но это тогда. Сейчас-то бы нашли, что возить.
   Теперь это «Мертвая дорога». Проходит по стране Мангазея. Вблизи места, где стоял город Мангазея, она должна была соединиться. Соединить железной дорогой Салехард и Игарку. Рационально мыслящие люди подсчитали, что дешевле было бы для страны дорогу достроить, чем бросить ее недостроенной. Другая часть людей, может быть, думает, что вот и хорошо, что перестали строить дорогу. Скольким десяткам тысяч осужденных по 58 статье это спасло жизнь. После смерти Сталина, и остановки Великой стройки, с нее было вывезено 50 тысяч реабилитированных заключенных. Может быть это чудо? Страна Мангазея полна чудес. Дорогу тянули с двух концов с запада и востока, от Салехарда и от Игарки. Где предстояло встретиться двум строительствам? От Салехарда шли быстрее. Туда был лучше подвоз строийматриалов, техники, людей. Город (городище) Мангазея расположен ближе к Игарке. И вот, не дойдя до Мангазеи, оба строительства остановились, и несколько десятков тысяч людей остались живы. Может, это самое большое чудо, которое сотворил на мангазейской земле ее Мангазейский Святой, Чудотворец, Великомученик, Василий Мангазейский (о нем - в нашей книге «Повесть о Мангазее») . Может быть, мольба и муки десятков тысяч людей, доведенных до края, были услышаны Святым и переданы в Высшую инстанцию, и люди – десятки тысяч – остались живы. И случилось это благодаря смерти лишь одного человека – «Отца народов» Сталина. Это легенда, придуманная нами, хоть мы и материалисты. Но, начитавшись материалов о старинной жизни города и страны Мангазеи, мы всерьез стали размышлять о чудесах, описанных в старинных книгах. Нам стало казаться, что такие чудеса были, даже есть и еще будут.
   Поплакав над гробом вождя, его бывшие соратники – остановили Великую стройку. Многие люди были спасены.
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то все косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
                (Н.А.Некрасов Железная дорога)

   Когда я работала над книгой о моем отце «От первого до последнего десятилетия 20-го века», то часто встречала имена репрессированных. Мой отец Владимир Дмитриевич Трубин тоже был в их числе. Его арестовали в 1937 году, и было ему 28 лет. Его освободили через два года после ареста, во времена «бериевской оттепели», но клеймо «врага народа» носил долго, пока не добился реабилитации.
   В шестидесятые годы Владимир Дмитриевич в Архангельске повстречался с Яковом Никитовичем Набатовым. Он был старше Трубина на десять лет, но многое их сдружило. Яков Никитович родился в Каргопольском уезде, где Трубину довелось работать с 1944 по 1951 год директором Каргопольской МТС, но главное что их потянуло друг к другу – это общая несправедливая и необъяснимая беда, обрушившаяся на них в 1937 году. Яков Никитович освободился только в ноябре 1954 года, он был осужден на 25 лет по нелепому обвинению и отсидел 17 .
   Набатов и Трубин встречались во время командировок последнего в Архангельск. Беседы их были продолжительными. Было что вспомнить. Сын Владимира Дмитриевича - Борис Владимирович, который присутствовал на этих встречах, вспоминает, что больше всего эти беседы касались товарищей, арестованных в 1937 году, большинство которых были расстреляны. Я.Н.Набатов работал с ними в аппарате Архангельского крайисполкома, со многими дружил. В.Д.Трубин знал их по встречам на совещаниях.
Вот некоторые из этого трагического списка:
В.А.Строганов – председатель крайисполкома,
А.И.Мануйленко – заместитель В.А.Строганова,
В.И.Матросов – заместитель председателя исполкома,
В.А.Горохов – директор Лесотехнического института,
Н.М.Пичугин – председатель краевого совета профсоюзов,
В.П.Юркин – председатель профсоюза рабочих лесопиления и деревообработки,
М.А.Кожевников – заведующий промышленно-транспортного отдела крайкома партии,
Н.М.Карманов – управляющий трестом Двинолес,
С.А.Соболев – управляющий трестом Северолес, член ЦИК от Северного края,
К.П.Каминский – начальник краевого финансового управления.
Сам Я.Н.Набатов в 1937 году был начальником краевого управления легкой промышленности.
   С болью в сердце рассказал Я.Н.Набатов о встрече в камере с профессором медицины Дмитрием Дмитриевичем Плетневым. Известный ученый в области кардиологии был приговорен к 25 годам строгого тюремного режима. В 1941 году – расстрелян.
   В одном из лагерей Набатов встретился и подружился с Юсуфом Касимовым – в прошлом видным партийным деятелем, делегатом нескольких партийных съездов.
   В числе имен, названных Я.Н.Набатовым в своих воспоминаниях – Матросов Василий Иванович – заместитель председателя исполкома Северного Края. Ни в чем неповинный человек погиб, его жена страдала в тюрьмах десять лет, а его пятнадцатилетний сын Александр был приговорен к пяти годам тюремного заключения.
    АЛЕКСАНДР МАТРОСОВ – Герой Советского Союза! «Не сын ли это нашего Василия Ивановича?» - Не раз думал Яков Никитович Набатов. Фамилия редкая, имя совпадает, совпадают и годы жизни. В 1939 году Александру Матросову было пятнадцать лет. Тогда его и приговорили к пяти годам тюрьмы. Совпадают и факты биографии: детский дом, колония. Не знаем мы – сын ли Василия Ивановича совершил этот подвиг, мы только точно знаем, что у политкаторжанина Матросова был сын – Александр, и в 1939 году в возрасте пятнадцати лет он осужден на 5 лет. Потом была колония, а, потом - фронт. Что касается несовпадения в отчестве, не долго было переделать или перепутать.
   Имена, перечисленные Я.Н.Набатовым, записаны в воспоминаниях, вышедших в 1990 году, через двадцать лет после его смерти. Литературную запись воспоминаний бывшего политкаторжанина Я.Н.Набатова сделал Альберт Николаевич Буторин. Очерк «Без какой-либо вины…» опубликован в Историко – краеведческом сборнике «Летописец Севера», Архангельское Северо-Западное книжное издательство, 1990 год. Альберт Николаевич Буторин – общественный деятель, депутат Верховного Совета РСФСР 1990-1993 гг., смелый и честный человек обессмертил горькие воспоминания Я.Н.Набатова. Подобных произведений могли быть миллионы. О каждом, испытавшем на себе, ужас сталинских застенков могла бы быть написана книга. Но нет столько авторов, и никакой бумаги не хватит для этих свидетельств бессмысленной жестокости. Недаром Александр Солженицын в посвящении к своему «Архипелагу ГУЛАГ» написал: «Посвящаю всем, кому не хватило жизни об этом рассказать. И да простят они мне, что я не все увидел, не все вспомнил, не обо всем догадался».
    И вот еще один неизвестный мне ранее факт. Свою книгу «От первого до последнего десятилетия 20-го века» я послала своей однокласснице-подружке Гале Малицкой (теперь – Васильева Галина Всеволодовна). Галя мне ответила потрясенная тем, что мой отец «враг народа», так же, как и ее отец. Оба с 1909 года рождения, оба арестованы в 37 году. Мы учились в одном классе и не знали об этом. Я тоже была потрясена. Все одноклассники любили Галю. Знали ее трагическую судьбу. Мать ее померла, отец где-то на Дальнем Востоке. Она жила с бабушкой, дедушкой и тетями Ниной и Валей. О том, что ее отец был репрессирован, узнала в 49-м году – год окончания нами средней школы.
    Нет конца трагическому списку: еще один «враг народа» - отец моего мужа Михаил Иванович Лола. Вот отрывок из моей повести «Вовкин батя»:
    «1937 год. Вовке 10 лет. Отца - директора совхоза Михаила Ивановича Лолу пришли арестовать серьезные, молчаливые, исполненные чувства долга, люди. Что-то сказали, Вовка не запомнил. Отец спокойно встал и пошел. Вовка понял – происходит то, что не должно происходить, то, чего не может быть. Отца забирают! Лучшего в мире отца, лучше которого только Сталин, уводят навсегда. Вовка рванулся, вцепился, повис на широкой груди. Трое оторвали, отшвырнули. Он долго кричал, бился в припадке бессильного горя. Никто его не успокаивал, матери у Вовки не было, умерла в 1929 году. Мачехе Клавдии Захаровне молодой, красивой - не до Вовки.
   Утром, как всегда, встал, оделся, повязал красный галстук, пошел в школу. В школе все стало не так, как раньше. Никто не крикнул ему: «Вовка!», не стукнул по спине, не подставил подножку.
   На большой перемене к нему подошла пионервожатая Аня и повела в учительскую. Там она стала говорить слова, которые Вовка не мог понять, как ни старался. Она говорила долго и под конец спросила:
   - Ты все понял?
   - Да, - сказал Вовка.
   - После уроков будет сбор пионерской дружины в спортзале. – Опять спросила.- Ты все понял?
    - Да.
     - Ну, вот и хорошо, - сказала Аня.
     Когда все построились, Вовку поставили лицом ко всем. Аня сказала речь о том, что враг народа, изменник Родины Лола, который пролез на должность директора совхоза, разоблачен и посажен в тюрьму, и вот его сын – пионер Вова Лола отрекается от него. Тогда Вовка сказал:
    - Нет!
     Стало тихо, потом шумно. Потом Аня развязала и сняла с Вовкиной шеи пионерский галстук. Вытерла о свою юбку руки, на которые накапало из Вовкиных глаз, пока она развязывала узел. Из всеобщего любимца, дисциплинированного и активного пионера за эту «торжественную церемонию», он превратился в дикого, неистового, злобного звереныша. На всю жизнь остались у Вовки чуть заметное заикание и кривоватая ухмылка.
     Он не перестал быть патриотом любимой Родины, не перестал любить товарища Сталина, но если кто-то посмотрел на него «не так» или просто посмотрел, он кидался в драку, бил что есть силы. Его стали бояться, звали «бешеный», старались не смотреть на него и обходили стороной. Иногда он нападал на ребят старше и сильнее, тогда его избивали. Следы побоев носил на себе долго, некоторые остались на всю жизнь». Вовкиного отца освободили через два года после ареста. Обескураженного произошедшим, потерявшим способность держаться на ногах, вынесли за ворота тюрьмы, положили на землю, сказали: «Свободен» - какое счастье!»
   Не всем так повезло.
   В конце войны в нашем доме в городе Каргополе, на первом этаже жила, высланная из Ленинграда, семья «врага народа» - Журавлевы. Мать – Наташа и дети: десятиклассница Надя, пятиклассник Витька, дошкольница Нина. Комната 2 метра шириной и 4 с небольшим - длиной. На стене, в рамке – почетная грамота, выданная их отцу, передовому рабочему ленинградского завода, коммунисту. Его арестовали, куда-то сослали без права переписки. Семья голодала. Все были истощены до предела, а мать - Наташа выглядела полной – она опухла от голода. Иногда, собрав силы, отправлялась по окрестным деревням за милостыней. Приносила домой скупые кусочки. Тогда приглашала на чай нашу бабушку, с которой дружила. Бабушка по утрам относила Журавлевым вареную картошку в мундирах, если оставалось у нас от завтрака. Делала она это тайно, а когда мы – дети ее уличали в этом «воровстве», говорила: «Я их спасаю». Мы все тогда голодали, а Журавлевы были на краю жизни от голода. Потом им разрешили уехать, и они уехали кто куда. Витька наконец-то оказался в Ленинграде, о котором грезил все годы, стал хлопотать о возвращении ему, отобранной при аресте отца, квартиры. Хлопотал долго, умер, не дождавшись результата.
   Это что выходит? Кинь палку – попадешь во «врага народа»!? Зарррраза…, но надо остановится, а то сойдешь с ума.