Маринелла

— Почему из всех людей, живущих на нашей огромной планете, удочерил меня именно ты? — с толикой недовольства и с нескрываемым разочарованием в голосе произнесла девушка, плетясь по дороге за высоким мужчиной.
Позади осталось серое здание детдома, с его обшарпанными стенами, провисшим полом, грязными туалетами и жесткими матрасами.
За несколько месяцев, проведенных там она выплакала почти все слезы и исписала целую тетрадь стихами.

Краснота на левой щеке мужчины еще не прошла после недавней звонкой пощечины.
Он все еще молчал, когда девушка поравнялась с ним.
Она не могла до конца понять его настроение, поскольку глаза ее новоиспеченного отчима были скрыты за темными стеклами очков.
Он всегда надевал их, выходя из дома, неважно солнечно или пасмурно, неважно лето или зима, он всегда носил темные очки.

— Почему удочерил тебя? — мужчина хмыкнул, улыбнувшись краем губ.— Потому что, теперь я единственный человек, которому не все равно на тебя.

Эти слова больно ранят, напоминая девушке, что она осталась одна в этом безумном мире: без поддержки, родительской любви и заботы. И внезапно объявившийся неравнодушный вряд ли поможет ей вновь ощутить эти чувства.

— Значит, чтобы тебе стало не все равно, нужна была веская причина? Родителям нужно было умереть?

Мужчина резко остановился. Он бы предпочел сделать вид, что не услышал сказанного, но не мог сделать этого, просто не имел права.

— Мы с твоим отцом были в ссоре последние два года, ты прекрасно это знаешь. Но это не значит, что я стал меньше любить его или твою мать, или тебя. Я очень виноват перед ним, и я никогда не прощу себе эту ошибку, и самое главное не дам своей племяннице жить в одиночестве.

Всю дорогу они ехали молча. Сказать можно было многое, но ни одному не хотелось начинать разговор.
Мария всматривалась в профиль отчима, думая о том, что он совсем не изменился за прошедшие два года. Все те же светлые растрепавшиеся волосы, серьезные голубые глаза, легкая небритость и такой знакомый, пересекающий бровь и правый глаз шрам.

— Сколько тебе уже? Семнадцать?

— Мог бы запомнить год моего рождения, — с раздражением отвечала девушка.— Я твой почему-то помню.

Мужчина усмехнулся. Конечно он помнил тот год, и даже тот день, но сейчас просто надо было начать с чего-то.

— Неужто помнишь?

— Хотелось бы забыть, да вот только память слишком хорошая, — съязвила она, продолжая смотреть в своё окно, не разворачиваясь к водителю.
За стеклом расстилались поля, которые вскоре сменились густым лесом на горах. На трассе было много машин, которые часто создавали пробки, потому что начался дождь. Будто, когда начинают выпадать любые осадки, люди забывают как водить автомобиль.
Уже смеркалось. Впереди виднелся очередной затор. В голове у Марии промелькнула мысль о том, что они приедут только через день.

— В тот день было очень жарко, — голос Филиппа нарушил напрягающую тишину. — Мы с твоим отцом мчались по дороге в родильный дом на его старой Daewoo Nexia непонятного цвета. Он был в своей любимой торжественной белой рубашке, весь светился от счастья.
Помню как нас остановила милиция, и как Костя бурно жестикулировал, объясняя им причину превышения скорости.
Мы все-таки доехали, чуть не попали в аварию, но доехали.

Когда Ники вышла к нам, мне показалось, что ее волосы стали ещё сильнее кудрявиться, а глаза ещё больше светиться. Она, правда, выглядела прекрасно.

Тот день запомнился мне двумя вещами: твои родители подарили мне фотоаппарат на восемнадцатилетие. Первый в моей жизни фотоаппарат. И главное — я впервые увидел тебя.

В этот момент кто-то сильно подрезал Филиппа, и он резко затормозил, дабы избежать столкновения, яростно ругаясь.

Мария даже обрадовалась сложившейся ситуации. Разговор был замят, и ей не пришлось ничего говорить.
Девушку совсем не смягчил монолог дяди, слишком сильно она злилась на него. Но как ни крути, ей было приятно слышать эти слова.


— Дом совсем не изменился, — негромко произнесла Мария, стоя около темного кухонного стола.

С этим местом у девушки было связано много воспоминаний. Здесь были проведены все лучшие выходные в её жизни, здесь она научилась плавать, здесь она впервые танцевала вальс.

Филипп и отец Марии потеряли родителей около трёх лет назад, и без них большой дом стал казаться пустым, сад завял без ухода матери, мотоцикл отца запылился в гараже.

Как бы сложно не было вновь найти общий язык, им необходимо было это сделать, ведь они остались вдвоём, последнии из своего рода, осколки той небольшой, но такой дружной семьи.
Они просто не имели права бросать друг друга.

Девушка оглядела зал и, подойдя к большому шкафу, взяла с полки фотографию в серой рамке. На ней её родители, их старики, а рядом с ними стоит сам тринадцатилетний Филипп.

После минутного рассматривания, она вдруг громко рассмеялась. Смех был истеричным, он внушал страх.

Мужчина быстро подбежал к племяннице и, развернув её к себе лицом, положив ей руки на плечи, увидел, как по ее щекам скатываются слезы. Он крепко прижал девушку к себе, она продолжала истерить, то плача, то смеясь.

— Все хорошо, я с тобой. Слышишь? — но девочка уже ничего не воспринимала, она лишь смотрела на него затуманенными горем глазами.

Через полчаса она совсем успокоилась. Не произнося ни слова, девушка лежала рядом с дядей на большом ковре багрового цвета, положив голову и руки ему на грудь.
Пальцы одной руки мужчины медленно перебирали темные волны волос Марии, а другая покоилась на её тонкой талии.
 Тихо играла пластинка с песнями Маринеллы.

Странное спокойствие окутывало их обоих в эти минуты.
Сейчас Мария стала забывать все обиды, злость постепенно уходила. Она не хотела врать сама себе, она не хотела убеждать себя в том, что не скучала, что не хотела видеть этого человека.
 О, нет. Она безумно жаждала этой встречи, она изнывала от желания вновь оказаться рядом с ним.

Филипп медленно забрался одной рукой под свитер девушки и провел холодной ладонью по её горячей спине, та вздрогнула и посмотрела ему в глаза.

Он обвёл пальцами контур рёбер и слегка задел верх живота.

— По-моему, у тебя поднялась температура, — невозмутимо произнёс он, не убирая руки.

Сердце девушки забилось в бешеном ритме, ей показалось, что температура и вправду подскочила. Она шумно выдохнула.

— Просто у тебя как всегда холодные руки, — сама удивляясь четкости своего голоса, произнесла Мария.

Мужчина лишь ухмыльнулся, убрав руку, встал.

— Кофе будешь?

— Я не пью кофе.

— Почему?

Девушке хочется сказать истинную причину.
Раньше, когда Филипп приходил к ним домой, Мария всегда варила ему и себе ароматный напиток, они сидели и обсуждали новости из жизни друг друга. Она перестала пить кофе после того как Филипп уехал. Даже его запах напоминал девушке о дяде.

 Но вместо этого она говорит, что после кофе у неё стала болеть голова.

Мария всегда любила наблюдать за тем, как он готовил. Он делал это красиво, быстро и со всей любовью.
Он был похож на мать: мягкий, нежный и добродушный, возможно не всегда заботливый, но все равно внимательный. Почти всегда серьезный, за исключением моментов, когда на праздниках срывается с места и начинает танцевать. Танцевал он поистине прекрасно, пластичности его тела могли позавидовать многие девушки.
Все женщины хотели танцевать с ним, специально крутились рядом, но он всегда хватал за плечо ту, которая стояла поодаль от танцплощадки, задумавшуюся, слишком серьезную для своего столь юного возраста, и главное, совершенно не любящую танцевать.
Но ему Мария никогда не отказывала и медленно плелась вслед за старшим в центр зала.

Он был ворчливым, часто апатичным, ненавидел, когда с ним спорили, мог легко вспылить, заводился на ровном месте. Он был разным, а Мария была очень похожа на него.


Этой ночью Марии не спалось. В общем, как и во все остальные ночи последний месяц. Её мучила жуткая бессонница.

Она резко встала с постели в комнате, которая всегда была предназначена для неё в этом доме, от этого, конечно, закружилась голова, но девушка устояла на ногах.

Пройдя по коридору, постучала в дверь комнаты Филиппа. Услышав короткое «Входи», она открыла дверь, оставшись стоять в проёме, оперевшись на косяк, смотрела на мужчину замученным взглядом.
Тот в этот момент оторвался от книги, которую читал и, поправив сползшие очки, слегка улыбнулся.
Тихо играла пластинка с песнями Маринеллы.

— Мне кажется, я разучилась спать.

— Одно время я тоже думал так. Ничего, научишься снова.

— Давай посмотрим фотографии.

— Может быть, не стоит?

— Всё в порядке, правда.

Филипп поднялся с кровати и, встав на цыпочки, достал с верхней полки шкафа большую и пыльную коробку.

В комнате было накурено, и казалось, что запах табака впитывается в кожу.

Так они просидели больше часа, рассматривая фотокарточки, изредка сталкиваясь взглядами, неловко улыбаясь.

Мария уснула, положив голову на грудь дяди. Перебирая меж пальцев тёмные волны её длинных волос, он смотрел, как по щекам её текут слёзы, и проклинал себя за все проступки перед этой девушкой, которая так искренне и самозабвенно любила его.
И продолжала любить после всего, хотя сильно злилась и говорила, что ненавидит.
Он до сих пор не понимал, чем заслужил эту любовь.


Мария открыла глаза и увидела голубой потрескавшийся потолок. Она почувствовала, что кожу рядом с глазами стянуло. Значит плакала во сне.
На часах было 13:40, и вставать уже не хотелось. Сложно просыпаться, когда нет никакой цели.
Всё же, пролежав ещё минут десять, она поднялась. Пройдя в ванную, скинула с себя всю одежду и стала набирать ванну.
Она пролежала в ней где-то час, плача без остановки, а потом уснула, потеряв силы.

Филипп вернулся домой уставший и раздражённый. Пройдя по коридору он позвал племянницу. Ответа не последовало. Позвал громче. Ничего.
Он оббегал весь дом и, наконец, остановился у двери в ванную комнату. Позвал ещё раз. Вновь не услышав ответа, он вошёл.
Девушка полностью погрузилась под воду с головой.
Он с ужасом подбежал к ванне и вытащил её оттуда. Шепча себе под нос какие-то ругательства, мужчина стал откачивать племянницу. Откашлявшись, она пришла в себя и приняла сидячее положение. В её глазах было удивление и непонимание.
Филипп произнёс скомканное «Слава Богу» и стал крепко обнимать девушку.

— Я думал, что потерял тебя.

— Ну, благодаря тебе я всё ещё жива и всё ещё полностью голая, кстати.

— Точно прости, — сказав это, он встал, отвернулся и подал девушке полотенце. Та быстро обернулась им.

— Спать в ванне небезопасно, чтоб ты знала, — сказав это с явным раздражением, он вышел.


Мария нашла Филиппа на веранде. Он сидел на скамейке и курил. Его рука слегка тряслась. Она села рядом, и теперь они молчали уже вместе.

— Скажи, что это не было тем, о чём я подумал, — Филипп первым нарушил тишину.

— Что? Нет! Это вышло случайно!

— Надеюсь. Ты сильно напугала меня.

И снова тихо. И от этой тишины звенит в ушах.

— И что теперь? Снова заживём как милые родственники?

— Ну, насчёт «милых» ничего обещать не могу. У тебя прескверный характер.

— Интересно в кого? — Съязвила девушка, окинув взглядом дядю.

— Все в нашей семье такие, Маринелла, — сказал мужчина, закурив сигарету.

— Так меня всегда называли родители,— девушка легко улыбнулась и опустила голову на плечо Филиппа, а тот обнял её одной рукой и аккуратно поцеловал в макушку. 

Они оба совершенно не понимали, что им делать дальше, после того, как привычный мир был разрушен, они лишь знали, что теперь никогда друг от друга не сбегут.