Мой путь по следам литературы

В районе Параисо Дос, на выжженной земле, там, где солнце с другой стороны, во втором раю я стала писателем в сорок лет.
А в пятнадцать на Разгуляе, что у Красных ворот, делала ремарки под Триумфальной аркой строк Ремарка - подчеркивать и подчеркнуть хотелось всё.
Я никогда не хотела стать писателем, но начала писать стихи, да и влюбляться начала.
А через год нашел на меня достоевский бред, я даже умудрилась сочинение преступно написать в стихах, но наказана за вольность не была. Просто писать много было лень, а стихи мне даром приходят: они сами прут из своих порталов, потом лишь просыпаешься как от летаргии, выдыхаешь и идешь трапезничать или гулять.
Стихийный период перешел в романтичный и через Драйзера сменился Фитцджеральдом, заканчиваясь пропастью и Сэлинджером. Но в общем, мои ночи были нежны.
Но здесь в мою жизнь причухал Цвейг, и всё моё Нетерпение сердца отозвалось и ушло штопором в самоанализ.
Цвейг притянул собой Фрейда, и я ушла в Психологию сновидений и иже с ней.
Потом я стала моделью и стала читать Саган. И вот в точке Пруда одиночества писателем Франсуазой стать захотелось до красивых трагически- черных макияжных слез.
Но я стала студенткой и матерью. И начала принудительно читать Воннегута и Голсуорси в оригинале, а для кормящей матери - это больно. Боль снимала кровавая Агата, и я хотела убивать и писать детективы.
Но со второго курса я стала эффективно и эффектно ходит на работу, а значит читать Коэльо и мотать выходные в закоулках мира, наблюдая, по его совету, за настоящей жизнью и людьми.
За Паоло естественно тащился Маркес. Он тащился со мной все мои Сто лет одиночества.
Но дед Эрнест отвадил латиносов и слезы, и позвал на Кубу. Хитер, старик, дорога то ближняя, ромовая, пронзительная.
Праздник я привезла с собой вместе с разводом, и через Париж вернулась с книгой Симоны де Бовуар. Очень легкая смерть.
Экзистенциальный период закончился по-французски, я изменила Сартру с Жапризо.
Меж тем в моей жизни были и другие мужчины и женщины литературного склада, но здесь же про следы. Все эти годы меня преследовал Лермонтов, и оттого я стала фаталисткой и отдалась Байрону. И начались мои скитания.
Порой, в мою спальню на сон грядущий пробовали ворваться Вуди и Теннеси, и, признаюсь, пьесы случались.
Случались даже Санаев и Минаев. Случался Одновременно и Гришковец.
И вот в каком-то книжном  бреду я вышла опять замуж и с книжечкой цитат Шопенгауэра и элегантной сумкой надежд полетела в Рим, купила по дороге книжище от Марио Пьюзо, но мать его, крестного отца, не прошло и года, как нас заслали в Мексику, прикрывшись Ночью в Лиссабоне, - опять ремарка от Ремарка.
Пишу я по своим следам, почитывая Хайяма, я вообще, когда наслежу, сразу рублю наотмашь Рубаи.
«Меняем реки, страны, города.
Иные двери, новые года.
А никуда нам от себя не деться,
А если деться — только в никуда.» О. Хайам