Подмастерья бога Глава 32

                Глава 32.
                Острая сердечная недостаточность.

Гиви Тамаридзе пинком распахнул дверь отделения, и та с грохотом ударилась в стену. Глаза больных и медперсонала удивлённо уставились на пришельца, а тот, как разъярённый лев, бросился по коридору к ординаторской. Никто не посмел его остановить, так страшно сверкали его глаза, а руки сжимались в увесистые кулаки.
Молодой грузин без стука ворвался в ординаторскую, молниеносно оценил обстановку и шагнул к стоявшему возле доски с графиком дежурств Глебу Астахову. Тот даже сообразить ничего не успел.

- Ах ты, сволочь! – рявкнул Гиви и сгреб доктора за грудки так, что затрещала ткань хирургической робы, и придавил спиной к стене, - думаешь, тебе всё с рук сойдёт?!
Он навис над Астаховым, угрожающе сверкая чёрными кавказскими глазами, задыхаясь от ярости. Голос его дрожал и вибрировал, напоминая звериный рык. Воздух в ординаторской мгновенно сгустился, потрескивая невидимыми электрическими разрядами.
- Что происходит?.. – выдавил из себя ошарашенный Вадим Сергеевич, а Петя медленно втянул голову в плечи и постарался спрятаться за спиной наставника.
- Этот подлец убил моего деда! – прошипел Гиви, буравя взглядом ненавистного доктора и до боли сжимая кулаки.
- Эй, генацвали, - осторожно приблизился к нему Сева Ярцев, оказавшийся в двух шагах сбоку от агрессора, - успокойся. Никто никого не убивал.

Сева примирительно вытянул руки раскрытыми ладонями вперёд, а сам шаг за шагом стал приближаться к грузину. Тамаридзе повернул лицо к Всеволоду, но не отпустил Глеба, продолжая вдавливать того в стену. Астахов молчал, совершенно не сопротивляясь напору кавказца, и только мертвенная бледность разливалась по его щекам.
Вдруг Гиви отпустил свою жертву и всем корпусом повернулся к Ярцеву, и заговорил на грузинском гневно, запальчиво, для пущей убедительности размахивая руками. В сбивчивой речи сквозь поток незнакомых слов прорывались знакомые, русские, нелицеприятные эпитеты: «сука», «сволочь», «урод». А Сева понимающе кивал и поддакивал:
- Да, да, я понимаю… конечно… совершенно согласен…

За спиной Гиви в ординаторскую тихо вошла Кристина Эдуардовна и, когда накал страстей стал угасать, вклинилась в возмущённые излияния грузина.
- Гиви Ираклиевич, - произнесла она твёрдо, но спокойно, - я вас прекрасно понимаю и соболезную. Я обещаю: мы разберёмся в произошедшем и выясним причину смерти вашего дедушки. Как только я получу заключение патологоанатома, я сама вам лично сообщу.
- Знаю я вас, - с горечью произнёс Тамаридзе, - отделаетесь какой-нибудь отпиской. У вас же принято, что рука руку моет! Но не надейтесь, я этого так не оставлю! – он снова повернулся к Астахову, тыкая в него указательным пальцем, как концом рапиры: - И если ты, док, хоть чуть-чуть виноват в смерти моего деда, я тебя по судам затаскаю, так и знай! – и он вышел, бросив на прощание испепеляющий взгляд на своего врага.
- Фу-у-у! – выдохнул Сева и опустился на стул, будто ноги его перестали держать. – Вот это псих!
- Ты что, грузинский знаешь? – робко поинтересовался у Ярцева Петя, вылезая из-за спины наставника.
- Нет.
- А как же ты с ним объяснялся?

Сева только рассеянно пожал плечами.
Кристина Эдуардовна окинула строгим взглядом подчинённых и вышла следом за Тамаридзе. А Глеб поправил ворот рубашки и на негнущихся ногах подошёл к окну. Он всё ещё был смертельно бледен.
- Ты как, Глеб? – участливо поинтересовался Сева.
- А что мне будет? – дёрнул плечом Астахов, но не повернулся. – Это не я лежу на прозекторском столе, мёртвый и холодный, а его дед.
- Да он просто умом тронулся!
- Я бы на его месте тоже умом тронулся и захотел уничтожить убийцу своего деда.
- Но ты ж его не убивал… - прозвучало это как вопрос, а не как утверждение.
- Выходит, что убил, если человек мёртв… - Глеб опустил голову и сжал кулаки до боли, до белых суставов, потому что руки предательски дрожали. – Может и не надо было делать эту операцию? Прожил человек семьдесят пять лет, сколько было ему отмерено, а я тут со своей операцией влез, вмешался в божий замысел…
- Глеб, ты не прав! – встрял в разговор Казарин, наконец придя в себя после потрясения. – Операция была необходима, без неё он и года не протянул бы, да и мучился от болей каждый день. Я уверен, что причина смерти совершенно естественная, он же был действительно старым человеком. А технически мы с тобой всё сделали правильно!

- Технически… - невесело усмехнулся Глеб. – Кому от этого легче?
В груди тугим комком билась боль, подкатывая к горлу, мешая дышать. Глеб точно знал, что не виноват в смерти больного, но вину свою чувствовал, чувствовал мучительно и глубоко. И почему-то казалось, что лучше бы горячий грузинский парень его и вправду придушил, тогда бы боль, поселившаяся внутри, оставила его, отпустила.


- Гиви Ираклиевич! – позвала Вишневская, выйдя из ординаторской в коридор. Тамаридзе остановился и обернулся. – Пойдёмте в мой кабинет и поговорим.
Он удивлённо вскинул бровь. Что ещё нужно? Он ведь уже всё сказал! Но, секунду поколебавшись, всё-таки пошёл следом за начальницей.
Усадив посетителя на стул, Кристина Эдуардовна расположилась в своём кресле за столом и внимательно посмотрела на молодого грузина, прикидывая в уме: этот парень так же умён, как и горяч или нет?
- Вы не думайте, Гиви Ираклиевич, - произнесла она как можно более мягким голосом, - что нам безразлична эта трагедия. Нам, лично мне, очень горько, когда все наши усилия по спасению больных оказываются напрасными. Но вас я хорошо понимаю. Это большая трагедия, когда умирает близкий человек.
- Мой дед был лучшим дедом на свете, - хриплым голосом произнёс Гиви, опустив голову. – А теперь его нет.
- Да… Искренне сочувствую вам и вашей семье. Однако меня сильно задели ваши слова о том, что в нашей медицинской среде всегда рука руку моет, то есть мы покрываем своих проштрафившихся коллег.
- А что, не так? – с вызовом Тамаридзе вскинул на неё чёрные, горящие огнём глаза.
- Увы, Гиви Ираклиевич, в чём-то вы правы. Но это порочная практика и я всеми силами борюсь с ней. Я хочу, чтобы в нашей клинике работали только лучшие специалисты, поэтому те, кто порочит честное имя врача должны уйти. Если доктор Астахов виноват в смерти вашего дедушки, я сделаю всё, чтобы он здесь больше не работал. Но и вы со своей стороны должны мне помочь.

Кристина Эдуардовна смотрела прямо в глаза собеседника, наблюдая с чувством удовлетворения, как в них сменяют друг друга удивление, недоверие, а потом тихая радость.
- Что я должен сделать? – спросил Гиви, проникнувшись полным доверием к начальнице клиники кардиохирургии.
- Вы имеете полное право написать жалобу на действия врача в городской Комитет по здравоохранению. И тогда, будьте уверены, Астахову ничего скрыть не удастся. Каждый его шаг будет рассмотрен буквально под микроскопом авторитетной комиссией. И выявленные недостатки уже никто не сможет спрятать под сукно и замять. Вы меня поняли?
- Да… Вернее, нет. Вам-то это зачем? Доктор Астахов же считается одним из лучших в вашей больнице.
- Да, согласна с вами. Но врачу недостаточно иметь золотые руки, ему необходимо ещё иметь чистую совесть. Вот за это я и борюсь, уважаемый Гиви Ираклиевич.

На том и договорились. Вишневская быстро набросала карандашом примерный вариант жалобы, который Гиви или, лучше, кто-то из его родных должен был переписать от руки и отправить в нужную инстанцию. Тамаридзе сложил листок вчетверо и бережно убрал во внутренний карман модной дорогой куртки. Глядя на удаляющуюся по коридору широкую спину молодого грузина, Кристина Эдуардовна тихо молилась своим богам, чтобы с его помощью план наконец удался.


Часа в три, когда все хирурги были в операционных, раздался звонок из морга. Дежурный патологоанатом сообщил, что готово заключение по поводу смерти Тамаридзе Вахтанга Георгиевича. Постовая медсестра передала Кристине Эдуардовне. А та вдруг встрепенулась, заволновалась и сама побежала в морг вместо того, чтобы послать за бумагами какого-нибудь санитара.

Кристина спешила по узким дорожкам, петлявшим между университетскими корпусами, зябко кутаясь в пальто и жалея о том, что не переодела сапоги, а так и помчалась на улицу в туфлях. Модные каблуки-шпильки то и дело попадали в мелкие ямки и трещины старого асфальта. У дверей морга она брезгливо обошла грязную лужу, обеими руками придерживая полы светлого дорогого пальто.

Доктор Зинченко, принявший во время обеденного перерыва вместе с чаем пару глотков коньяка, в хорошем настроении сидел над бумагами и мурлыкал себе под нос какую-то мелодию. Настроение было хорошим не столько от того, что он провёл два вскрытия и справился с ворохом документов, а от того, что коньячок был вкусным и крепким, как и полагалось настоящему армянскому коньяку.
- Я за заключением по Тамаридзе! – не поздоровавшись с порога заявила строгая дама – начальница кардиохирургической клиники.

Иван Петрович удивлённо моргнул, рассматривая с интересом эту птицу высокого полёта. С какого перепуга она сама зашла в его убогое обиталище?
- Вот, - протянул он даме распечатанный на двух страницах текст.
Вишневская вырвала бумаги из рук старика – анатома и стала быстро читать. На высоком лбу её появились хмурые морщинки, а зелёные глаза сверкнули таким холодом, что Зинченко зябко поёжился от этого взгляда снежной королевы, способного превратить живого человека в кусок льда.
- Острая сердечная недостаточность? – произнесла она удивлённо. – Вы вообще вскрывали тело? Такой диагноз обычно лепят всем подряд, кто умер без видимых причин. А этот Тамаридзе был прооперирован, ему аортокоронарное шунтирование сделали. 

Доктор Зинченко насупился, задетый за живое. Он был врачом старой закалки и привык работать честно и ответственно.
- Вскрывал. Хотите – можете убедиться сами.
Он сделал приглашающий жест в сторону двери, но визитёрша не испытывала ни малейшего желания любоваться трупами.
- Коллега, как вас там, - Кристина Эдуардовна сощурила глаза, пытаясь рассмотреть на потрёпанном бейдже на лацкане халата старика его имя и отчество, - Иван Петрович, но этого не может быть.
- Чего не может быть? Того, что старик семидесяти пяти лет перенёс тяжёлую операцию на сердце, да сердце через три часа не выдержало и остановилось, потому что было старым и больным?
- Ну, может быть вы обнаружили несостоятельность швов, внутреннее кровотечение, свежий тромб в шунте? Вы же должны были что-то обнаружить, уважаемый Иван Петрович! – Кристина произносила слова с напором, словно вдавливая их в голову старому анатому.
- Вы подозреваете, что хирурги плохо сделали свою работу? Нет, уважаемая, не знаю, как вас по имени-отчеству, ваши ребята сработали отлично, придраться не к чему.
- А я думаю, что есть к чему, - недоверчиво покачала головой Вишневская.

Кристина Эдуардовна посмотрела на своего собеседника пристально, словно выглядывая на дне его души самые слабые места, болевые точки.
- Иван Петрович, диагноз «Острая сердечная недостаточность» меня не устраивает. Будьте любезны, перепишите своё заключение, напишите что-нибудь более убедительное, а не то - потеряете свою работу. Вы ведь, как я вижу, уже не дотерпели до конца рабочего дня, выпили. Кому интересно держать на такой ответственной работе пьяницу! – и сунула ему в руки его же заключение.

Зинченко побледнел и, прижав к груди бумаги, отступил на шаг. Он прекрасно понимал, что все его грехи написаны на лице. Но так грубо ещё никто не пытался им манипулировать. Он с минуту подумал, а потом гордо вскинул седую голову и произнёс:
- Увольняйте! Я и так уже на пенсии, да всё никак не мог оторваться от привычного дела. Сорок лет в этих стенах тружусь!

Он окинул взглядом свой кабинет с обшарпанными стенами, старыми столами с допотопной оргтехникой и колченогим стулом, который он лично сам ремонтировал, потому что другого просто не было. Он даже не пытался заикнуться начальству о покупке нового принтера. Но на все его просьбы купить кресло или хотя бы просто новый стул, начальство отвечало глухим молчанием.
- Я и сам могу уйти, а вот подставлять своих коллег вы меня не заставите! Я хоть и пьяница, забулдыга, но честный человек. Пациент умер от естественных причин, на которые действия хирургов никак повлиять не могли. Это моё последнее слово.
Иван Петрович протянул заключение и долго держал его в напряжённой руке, пока Вишневская пыталась испепелить его взглядом своих зелёных кошачьих глаз. Наконец она не выдержала, выхватила листы и, повернувшись на каблуках, выбежала вон.

http://proza.ru/2020/10/01/1599