Алый отблеск зари. Глава 9

        Глава 9. Мама

     Мать приехала раньше Ярослава, и, открыв калитку, он сразу увидел ее стройную фигурку, застывшую в глубокой задумчивости, как на картине васнецовской Аленушки, только не на берегу омута, а на крыльце ее родного когда-то дома. На ней был какой-то подростковый короткий сарафанчик, открывавший незагорелые плечи и руки, босые ноги.

     И такую беззащитность, полный отрыв от действительности излучала вся ее поза в этом неухоженном, фактически заброшенном саду, где высокие кусты цветущих ярких роз с трудом пробивались сквозь плотные заросли самодовольных бурьянов. А подвязанные лозы разросшегося винограда выбились вверх ярко-зелеными метровыми побегами, которые некому было вовремя обломать.

     И Ярослав забыл тотчас заранее приготовленную речь в свою собственную защиту, с убедительными словами и доводами непредсказуемого поведения.

     — Мама! — позвал он негромко, но мать, словно пребывая в совсем другом измерении, еще несколько томительных секунд выплывала из своего состояния потерянности и покоя в окружающую действительность. — Мамочка, ты меня слышишь?

     И по тому, как она стремительно кинулась ему на шею, зарыдав громко и как-то безнадежно, Ярослав вдруг мгновенно осознал, что она пережила, представив его задержку как обещание свершившегося где-то далеко отсюда несчастья с ним.

     — Мама, да живой я, успокойся! Ничего ведь страшного не случилось! — он впервые в жизни поцеловал мать в макушку, потом — в лоб, смутился этой минутной слабости и просто крепко прижал к себе такую маленькую, неожиданно худенькую фигурку раньше всегда уверенной в себе и сильной матери.

     — Ярослав, признавайся, где тебя черти носили? Невозможно привыкнуть к мысли, что ты уже такой взрослый! — мать еще одну минуту пошмыгала носом, приходя в себя, решительно подхватила сына под руку и почти силой усадила на горячее крыльцо. — Рассказывай, что случилось!

      Ярослав вытащил из сумки паспорт, достал две фотографии Александра Владимировича и, прокашлявшись, спросил прямо, сжавшись от внезапности, резкости своего вопроса и непредсказуемой реакции матери:
    
      — Мама, тебе знаком этот человек?

     Мать вздрогнула, осторожно взяла пальцами обеих рук две фотографии, поднесла их близко к лицу, хотя никогда не жаловалась на зрение, и испарилась с этого нагретого прямыми огненными солнечными лучами крыльца.

     Она растворилась в этих фотографиях, пытаясь мысленно преодолеть, вопреки всем физическим законам, время и пространство, разделяющее ее с этим человеком. Ее лицо засветилось улыбкой приветствия, мокрые от пролившихся слез глаза она торопливо начала тереть тыльной стороной правой ладони, на секунду оторвавшись от созерцания знакомого лица, а потом опять впилась глазами в фото с собакой у бревенчатого дома.

      Пауза явно затянулась, и Ярослав повторил вопрос. Мать очнулась, положила фотографии на колени и ответила вопросом на вопрос:

     — Ярослав! Откуда у тебя эти фотографии? — и, не дождавшись ответа сына, сказала удивительно спокойно и ровно. — Это твой отец. Где ты его нашел?

      Калейдоскоп заранее продуманных в поезде вопросов стремительно закрутился в голове, готовый обрушиться с нотками обиды, возмущения, негодования на тротуарную плитку дорожки, на заросшие травой, не засаженные овощами грядки огорода.

     Ярослав молча протянул матери свой телефон и нажал перемотку фотографий лесного домика, высокого обрывистого берега таежной реки, навеса над кирпичной печкой и кухонным столом.

     И в это время его телефон вдруг взорвался радостной мелодией спортивного марша. В напряженной тишине их еле сдерживаемого волнения во двор ворвался громкий голос неугомонного и далекого Максима:

      — Ярослав, я же говорил тебе, чтобы ты притормозил до середины августа! Зря уехал так рано! Меня оставили на заимке вместо тебя временно лесником, а вчера поздно вечером наш главный лесничий привез на вездеходе твоего папашу. На костылях, но, главное, живой и почти здоровый! Я тебе ночью названивал, названивал, но ты был недоступен. В поезде всегда связь барахлит! Меня к столу сейчас зовут, потом перезвоню! Я Александру Владимировичу пока ничего про тебя не говорил. Снимаешь с меня мое честное слово? Еле-еле себя сдерживаю. Сейчас выпьем за здоровье дяди Саши, и я точно ему все про тебя расскажу. Надо ведь человека порадовать!

      Ярослав взглянул на мать. Она сидела как каменная статуэтка, безмолвно, отстраненно, видимо, растерявшись от неожиданности происходящего. Ярослав ответил сухо и немного равнодушно:

     — Максим, говори все, как есть. Чего теперь скрывать? Покажи ему наши с тобой фотки и посмотри на его реакцию. Только телефон мой пока не давай. Я не готов с ним сейчас объясняться.

     Он опять взглянул на мать. Она сидела, сжавшись, прижав к губам стиснутые в один кулак ладони, словно пыталась сдержать вырывавшийся из ее груди стон, выкрик. И вдруг в духоте августовского огненного полдня ее всю затрясло. Она еще плотнее прижала к груди согнутые локти и начала раскачиваться взад — вперед, чтобы остановить нервный озноб.

       Ярослав сорвался с места, торопясь, на веранде накапал в пол -литровую кружку бабушкиных сердечных капель из какой-то травы, приказал:

       — Пей! И, пожалуйста, успокойся! Все нормально! — он обнял непривычно упругое тело подавленной женщины, своей матери, впервые с легким испугом сознавая свою давнюю оторванность от самого близкого, по идее, для него человека.

     И ведь она в течение последних десяти лет регулярно приезжала со своим мужем и сестренками Ярослава в Россию из своего немецкого «рая». Две недели они откровенно терпели неудобства и хлебосол гостеприимного тесного дома деда и, выдохнув облегченно, стремительно срывались на своей дорогой иномарке в путешествия по стране: в Москву, Санкт- Петербург, в Крым, на Кавказ.

     И, если в памяти Ярослава еще теплились какие-то далекие горячие поцелуи, когда мать носила его, уже большого малыша, часами на руках, тискала, пела песни по вечерам, то с появлением девчонок и этого очкастого мужа ему явно оставалось все меньше времени и внимания.

     Особенно, когда исполнилась давняя мечта матери и отчима выехать в Германию на постоянное место жительства.

      И после каждого такого длительного расставания, при встречах он сам, повзрослев, как дикий неприрученный зверек, шарахался от ее попыток приблизиться, а тем более от невыносимо чужих объятий.

      После решения матери насильно увезти Ярослава в Германию он ее возненавидел. Это чуть не произошло в начале пятого класса. В середине лета Ярослав наотрез отказался ехать с новой семьей на отдых в Сочи, заявив решительно, что в случае принуждения он все равно сбежит из отеля и вернется на поезде обратно. И в качестве доказательства он высыпал на стол из большого почтового конверта все свои собранные сбережения.

      Мать тогда рыдала безутешно целый час, бабушка — с ней за компанию, пока дед не прикрикнул на обоих сердито:

      — Что вам малец плохого сделал, что вы его оплакиваете? Знаете ведь обе,  что все равно я его в обиду не дам. Повзрослеет — поумнеет. Интерес появится, заинтересуется чужой страной, язык в школе выучит, чтобы не выглядеть белой вороной. Поздно схватилась, доченька!

       На приглашение приехать в гости за границу дед всегда отговаривался работой и посаженным огородом. И Ярослав торжествовал.

       Лето растворяло, растягивало обычные дни до бесконечности, когда после незначительного перерыва на несколько ночных часов, солнце вновь стремительно заливало небесную ширь огненным потоком дармового огня.

       И в этом чарующем великолепии школьных каникул все мысли о матери, далекой семье гасли на берегу речки с удочкой в руках, ночных посиделках с друзьями у костра, в многодневных туристических походах по родному краю, в жарких сражениях по волейболу, баскетболу, легкой атлетике на зональных и областных соревнованиях.

    Предыдущая глава 8: http://proza.ru/2020/09/30/116

    Следующая глава 10: http://proza.ru/2020/10/02/46