de omnibus dubitandum 110. 100

ЧАСТЬ СТО ДЕСЯТАЯ (1899-1901)

Глава 110.100. В МОСКОВСКОМ ЖАНДАРМСКОМ ДИВИЗИОНЕ…

    Прослужив около трёх лет* в 7-м гренадерском Самогитском полку и не чувствуя призвания к строевой службе, Мартынов Александр Павлович** стал намечать себе иное служебное поприще.

*) Для перевода в Отдельный корпус жандармов требовалось выполнение следующих условий: быть потомственным дворянином, окончить военное или юнкерское училище по первому разряду, иметь трезвое поведение, не быть католиком и даже женатым на католичке, не иметь долгов и пробыть в строю НЕ МЕНЕЕ 6 лет. Тот, кто удовлетворял этим требованиям, допускался к предварительным испытаниям (устным и письменным) в штабе корпуса для занесения в кандидатский список, а затем должен был прослушать четырехмесячные курсы и выдержать выпускной экзамен. Только после этого экзамена офицер высочайшим приказом переводился в Отдельный корпус жандармов.

    В это время его старший брат Николай служил в Московском жандармском дивизионе, будучи незадолго до этого переведён в него из 10-го драгунского Екатеринославского полка. По его совету младший брат возбудил ходатайство о прикомандировании его к тому же дивизиону для совместного служения с братом.

**) МАРТЫНОВ Александр Павлович (евр.)(1875-1951)(см. фото) - родился в Москве. Из дворян. Окончил в Москве кадетский корпус, 3-е военное Александровское училище. Подпоручик 2-го пехотного Софийского полка (1893), поручик 7-го гренадерского полка (1897).
Младший офицер Московского ГЖУ (май 1899), адъютант Петербургского ГЖУ (1901), помощник начальника Петроковского ЖУ для заведования паспортным просмотром в местечке Морджиево (1903), прикомандирован к Петербургскому ГЖУ (1903), в резерве Саратовского ГЖУ, начальник саратовского районного ОО (1906). Штабс-ротмистр (1903), ротмистр (1904), подполковник (1910), полковник (1915).
Считался одним из лучших агентуристов политической полиции Российской империи. 14 января 1917 года получил высочайшую благодарность и орден Святой Анны II степени за "своевременное и полное освещение противогосударственных замыслов революционных элементов" и "полную дезорганизацию московских подпольных организаций".
Арестован 1 марта 1917 года. В июле-августе 1917 года обвинен в нецелевой растрате государственных средств. По распоряжению Комиссии по обеспечению нового строя заключен под стражу; освобожден под залог. Офицер контрразведки Черноморского флота (с 1918). В середине ноября 1920 года эвакуировался из Крыма. Корабли русской эскадры покинул в Константинополе, где вместе с экс-начальником Московского сыскного отделения А.Ф. Кошко основал детективное агентство. В 1923 году эмигрировал в Нью-Йорк, работал в охранных структурах. В конце жизни переехал в Калифорнию, где и скончался в возрасте 75 лет в Лос-Анджелесе (США).
Автор воспоминаний "Моя служба в Отдельном корпусе жандармов" (1938).

    Ходатайство было удовлетворено, и в мае 1898 года Александр Павлович был прикомандирован к Московскому жандармскому дивизиону, начав, таким образом, свою почти двадцатилетнюю службу в Отдельном корпусе жандармов, прерванную революцией 1917 года, когда он состоял начальником отделения по охране общественной безопасности и порядка в Москве.

    Служба в Московском жандармском дивизионе была, почти исключительно строевой, и для него она была только временным этапом к дальнейшей службе в Отдельном корпусе жандармов, несколько облегчая путь к зачислению в так называемый «дополнительный штат» Корпуса, к чему, собственно, он и стремился.

    Жандармский дивизион являлся условно парадным придатком к полицейской организации обеих столиц — Петербурга и Москвы — и Варшавы. Командование этими дивизионами было чистейшей синекурой и являлось одной из самых завидных должностей в Корпусе.

    В порядке подчинения командир дивизиона имел двух ближайших начальников: в административном отношении он подчинялся градоначальнику и, в строевом — начальнику местного жандармского управления.

    Для первого — жандармский дивизион был «чужой» и потому рассматривался им как неизбежное и неотвратимое зло и помеха для учреждения «своей» конной полиции, которая была заведена за несколько лет до революции. Этой конной полиции дали какую-то среднюю форму между общеполицейской и жандармской и снабжали бракованными лошадьми из жандармского дивизиона.

    Чины этой конной полиции были вполне «в руках» градоначальника, знали наружную полицейскую службу лучше чинов жандармского дивизиона, и поэтому у них с градоначальством никаких «трений», наблюдавшихся в то время между чинами дивизиона и чинами общей полиции, быть не могло.

    Что касается второго подчинения, то достаточно указать на обстоятельство, что начальники губернских жандармских управлений были в подавляющем большинстве по своей прошлой службе пехотинцы, а им приходилось инспектировать и направлять службу чисто кавалерийской организации, какой был жандармский дивизион. На этой почве происходили часто забавные инциденты.

    Ещё до прикомандирования Александра Павловича к Московскому жандармскому дивизиону он знал из рассказов своего брата всё, что касается внутренней организации службы, характера и личностей офицерских чинов; навещая их иногда в казённой квартире, он перезнакомился с ними, что облегчило его первые шаги на новой службе.

    Надо сказать, что подавляющее большинство офицеров дивизиона было в прошлом офицерами кавалерийских полков, и пехотинцев было всего несколько человек. Дух чести, манеры, товарищеская солидарность, обращение старших с младшими чинами — всё это напоминало кавалерийскую закваску, выгодно отличаясь от той разобщённости, в которой пребывали в то время офицеры пехотных полков.

    Ко времени прикомандирования Александра Павловича к дивизиону его брат Николай был временно откомандирован в Московское губернское жандармское управление для исправления должности адъютанта, тогда вакантной, и он его уже не застал в дивизионе. Его начальник, уже и тогда престарелый, генерал-лейтенант Шрамм, оказывал Николаю Павловичу большое внимание и сердечно полюбил его и, вероятно благодаря этому, перенёс затем и на Александра знаки своего расположения.

    В дивизионе числилось около 25 офицерских чинов и около 300 нижних чинов — жандармов, набиравшихся согласно общим правилам, установленным для распределения их по кавалерийским полкам. Ошибочно было бы полагать, что молодой мужчина, взятый на военную службу и попавший по усмотрению соответствующего воинского начальника в жандармский дивизион, чем-то отличался от другого рекрута, попавшего на службу в один из кавалерийских полков! Были лишь некоторые общие указания относительно нежелательности зачисления в дивизионы жителей больших фабричных районов [Это было связано с тем, что в фабричных районах революционные партии развернули активную пропаганду] и другие, более или менее незначительные ограничения.

    Дивизион разделялся на два эскадрона. Во главе каждого из них стоял свой командир, и остальные офицеры были распределены по этим эскадронам. Значительный штат составлял канцелярию эскадрона; тут значились и адъютанты, и казначей, заведующий хозяйственной частью, делопроизводитель суда и ещё какие-то должности. Офицеры, занимавшие эти должности, представляли собою, так сказать, «аристократию» части и, соответственно этому, не делали ничего.

    Вновь поступающие в дивизион офицеры несли на себе всю службу, которая в то время была совсем не обременительна.

    Казармы Московского жандармского дивизиона занимали большую площадь, выходившую лицом на Петровку в той её части, которая называлась Каретным рядом, а боковыми фасадами в Большой и Малый Знаменские переулки. Напротив распологалось  здание Екатерининской больницы, а наискось — большой сад и театр, где поочередно помещался летний театр с фарсом и опереткой «Эрмитаж». Одно время его снимал Художественный театр, в самом начале своей деятельности, в предреволюционные годы — театр Суходольского, а затем так называемый Драматический театр с его первоклассной труппой, в составе которого значились Полевицкая (Елена Александровна - Л.С.), Певцов и другие известные артисты [Московский художественный театр арендовал помещение театра «Эрмитаж» в 1898–1902 гг.; финансируемый В.П. Суходольским Свободный театр располагался там в сезон 1913–1914 гг., а Драматический театр (того же Суходольского) — в 1914–1917 гг.].

    Казармы дивизиона занимали место в центральной части города, и строения принадлежали городу, который и нёс заботы о них. Когда-то здесь был выстроен барский особняк в стиле ампир, с колоннадой в центре. Этот особняк, весьма импозантный и в то время, был приспособлен под квартиры офицеров дивизиона, и из них наибольшая, во втором этаже, принадлежала командиру дивизиона, полковнику Фелицыну, бывшему офицеру лейб-гвардии Конного полка, занявшему эту должность, очевидно, после того, как его денежные средства не позволили ему продолжать службу в этом привилегированном блестящем гвардейском полку.

    В небольшой квартире первого этажа помещалось очень скромное Офицерское собрание дивизиона. Дежурный по дивизиону офицер должен был находиться в нём, но на практике преспокойно сидел в своей квартире, если она находилась при дивизионе. Почти все офицеры имели казённые квартиры, в особенности семейные, а таковых было большинство.

    В положении «прикомандированного» к дивизиону офицера, продолжая носить форму своего полка, Александр Павлович пробыл с небольшим год. Зачисление в списки офицеров дивизиона зависело от освобождения вакансии, т.е. от убыли по какой-либо причине одного из офицеров. Так как такие убыли происходили нечасто, то в положении прикомандированного можно было пробыть значительное время. Ему, вероятно, сравнительно повезло! Уволен был по возрасту и, кажется, за обшей непригодностью один из престарелых офицеров дивизиона.

    Таким образом, в 1899 году приказом по Отдельному корпусу жандармов Александр Павлович был официально переведён в корпус с зачислением в списки офицерских чинов Московского жандармского дивизиона. Это событие превратило его внешне в подлинного по виду жандармского офицера. Тогдашняя форма жандармского офицера почти ничем не отличалась от формы, установленной в драгунских кавалерийских полках русской армии; исключением был тёмно-синий цвет мундира и сюртука и небольшой султан-шишак из белого конского волоса на парадной барашковой шапке.

    Полная перемена формы и покупка седла несколько нарушили его скромный бюджет.
С переменой формы Александр Павлович превратился «внешне» в жандармского офицера. И это совершенно верно определяет его служебное положение, потому что вся служба в жандармском дивизионе почти не имела отношения к той деятельности, которая обычно связывалась в представлении общества со службой в Отдельном корпусе жандармов, т.е. со службой, предназначенной к ограждению существовавшего государственного и общественного строя от злонамеренных покушений на него со стороны революционных организаций.

    Впрочем, участие чинов дивизиона в поддержании порядка на улицах в случаях враждебных правительству демонстраций (во время службы Александра Павловича в дивизионе весьма немногочисленных и редких) до известной степени плавно вводило, чинов дивизиона, в общежандармскую работу, если только она не могла бы быть более справедливо причислена к общеполицейской, а не специфически жандармской.

    Оглядываясь на то время, он часто с завистливым вздохом продумывал набегающие воспоминания о той лёгкой и беззаботной, можно сказать, почти безоблачной жизни. Судите, впрочем, сами! С первых дней его прикомандирования к дивизиону он был зачислен во 2-й эскадрон, которым командовал бравого вида типичный кавалерист, очень красивый, с выхоленными молодецкими усами, статной фигурой, ротмистр И.К. Терпелевский. В первый же день революции, происшедшей в Москве 1 марта 1917 года, этот лихой кавалерист, уже в чине полковника и в должности командира Московского жандармского дивизиона, ПЕРЕШЕЛ В ПОДЧИНЕНИЕ революционного комитета, который взял в свои руки так легко выпавшую из рук московских властей «капральскую палку». Но тогда, во время нахождения Александра Павловича в эскадроне, бравого ротмистра Терпелевского положительно невозможно было представить украшенным красной революционной перевязью.