Небо. Часть 2. Эпоха плаваний Чжэн Хэ. XV век

   Сталь ударила мимо. Прощён? Да – неплохо прощён. Палки, голод и труд – изнурительный труд! – рыть каналы, деревья валить – может быть, для моих кораблей! Я готов был проклясть корабли… Нет, не проклял – хоть было за что. Спас страну от Тимура – дал ей новое зло. Сколько гибло людей у меня на глазах. Нет, не резали их. Для работы нужны. Сами – с голоду – в смерть. И я мучаюсь здесь, чтоб грехи искупить? Их, свои? Что за чушь! Искупить тяжкий грех?.. Не искупишь ничем. Даже думать смешно!.. Да и я не Христос – хоть и слышал легенды о нём. Утешенье кому-то – не мне… Обитателям Смирны, когда их истребляли. И другим обитателям дальних земель. А сейчас вспоминаю о них в ещё более дальней стране – без надежды спастись! Море, море – за что? Почему ты пустынно? Почему не приплыли за мной, как приплыли тогда?.. По каналу – корабль: небольшой, но прекрасный, как сон… Хоть давно спал без снов. Погружался во тьму и вставал в ту же тьму – только в худшую тьму. И сейчас – в непонятном тряпье, средь скелетов в таких же лохмотьях – я смотрел на корабль… Кто б позволил смотреть? Крики, палки – и в землю глаза – и копаем опять. Только вдруг, пресмыкаясь, надсмотрщик – ко мне. Поклонился, повёл… Нет – с почтеньем, слегка заикаясь, попросил с ним пойти – и я шёл – и корабль вырастал предо мной – и Чжэн Хэ – постаревший – на нём. И приказ Сына Неба: свобода – и довольно высокое звание мне. На рванину – халат – и уже я не раб, и что было – забыть! Почему это было – не знаю – и Чжэн Хэ хмуро бросил: «Молчи!» – когда я попытался спросить. «Ты свободен теперь и назначен ко мне – как знаток дальних стран. Нет, не тех, куда мы поплывём – но всё ж знающий мир и способный помочь в пониманье людей». И он мне рассказал про походы в моря, про высокие волны, богиню Тяньфэй, выручавшую в шторм, про единую синь – океана и неба – обнимавшую мир – и дававшую мир – мир душе. И я думал о море, ждал свидания с ним – как ни с кем никогда – лишь потом с ней… Но нет – не хочу я о ней! Лучше море – ведь прекрасно и впрямь! И я плыл, и сияла вода, и весёлое сердце стучало в груди. И тщеславье отбросил я прочь. Пусть не знает никто, что моя это мысль! Пусть не славят меня! Лишь бы путь продолжался, лишь бы плыли суда, лишь бы мир становился всё шире! Стыдно лишь пред Чжэн Хэ: ведь не знал он, что следует воле моей, что я, жалкий его подчинённый, изменил его жизнь, превратил в открывателя новых земель. Ну а впрочем – не стыдно! Я открыл ему путь к вечной славе – и тем выполнил долг перед ним, столь помогшим мне в жизни. И всё шло, как в мечте: небывалый, невиданный флот, единящий людей. Не стремящийся взять города, свергнуть местных властителей, стать властелином морей. Приходящий с добром. И правители разных земель выражают почтенье владыке Юнлэ – добровольно вручают дары, отправляют послов. Красота! Дарят странных зверей и диковинных птиц, драгоценные камни и ткани, благовонья и жемчуг, чудеса человеческой мысли и рук. Поразить Сына Неба, порадовать – да ещё когда рядом огромнейший флот – хочет всякий. И в ответ получают подарки – ещё более щедрые. От властителя – к подданным. От того, чьё главенство они признают и готовы склониться пред ним. Не из страха, а из почтения. И могущество флота способствует в том. Шестьдесят исполинских судов среди множества мелких – как киты средь дельфинов. А на них – тридцать тысяч людей. Войско в славе и силе. Кто дерзнёт воспротивиться мощи? А уж если дерзнёт!.. Как тогда на Силане [Цейлон]! Непочтительный царь был доставлен в цепях, ощутил свою малость. А потом император даровал ему милость – и прощённым отправил домой. Да, Сын Неба желает всеобщего блага, вразумляя, коль надо, безумцев, не стараясь убить, а внушая понятье о должном – и о том, что он – сила, дающая жизнь, единящая Небо с Землёй. Вправду, путь недеянья велик – когда воля владыки сливается с сущностью мира, когда можно без войн достигать единенья народов. Полководец Чжу Ди не направил войска для захвата, а послал их, как символ величья.
 
   Есть сомненья – но я их отмёл. От Чжэн Хэ я однажды слыхал: «Тот считает великим себя, кто сумел победить исполина». Он взглянул на меня испытующе, странно – или мне показалось? Но за столько годов тайной службы научился я чтению взглядов. И прочёл. Осознал… Вот за что я был пытан, измучен, лишён многих лет! Император хотел победить Тамерлана. Я ж того отравил – хоть, наверно, не я. Кровь мильонов людей – тут погибли б мильоны – для Чжу Ди нипочём!.. Нет, не верю – хоть, может, и так. Что мы власти? Ничто. Ради места в истории – фразы иль двух – им не жалко сгубить миллионы – а льстецы их восславят потом. Или сами владыки – нет, не тушью, а кровью людской! – в назиданье потомкам напишут, как кротки они. Вон, Тимур написал. Милосердье своё вострубил. Пирамиды голов его знают. И я. А не знавший поверит. Почему же я верю в доброту Сына Неба, в справедливость его? Может, план мой ужасен для мира, может, гибель принёс бы всему – пострашней, чем Тимур? Может, должен воспеть я величье небес, не позволивших выполнить план?..
 
   Мысль возникла – и – прочь! Ибо видел я дело. Всё прекрасно и мирно, как задумано мной. Кроме нескольких раз. Но там сами цари виноваты: кто – пират, кто осмелился дерзко ответить посланцу владыки Юнлэ. И пришлось пролагать путь к всеобщему благу – мечом. Но творивших недолжное мало – и лазурные волны несли нас вперёд, и багровый оттенок им давало лишь солнце, опускаясь к воде, и ещё – паруса. Мысль моя даровала им цвет – и не мрачно-багровый, а радостно-алый, раскрывающий душу мечте. И напрасно в душе оскорбил я владыку Юнлэ, заподозрил в желанье захвата. Недеяние выше деяния. Победить недеяньем достойней, чем разбить, уничтожить в бою. И Чжу Ди – полководец Чжу Ди – это знал! Ведь не зря взял девизом правленья "Юнлэ" – "Вечная Радость"! Я ж – дурак: безобидную фразу Чжэн Хэ толковал вкривь и вкось!.. И отбросил я ложную мысль.

   А потом вновь мелькнула она. Перед новым отплытием флота я был вызван в Священный Дворец, точней – тайно доставлен туда. И Сын Неба – он сам! – дал приказ мне: исследовать Запад. Разузнать про дороги, державы, силу войск, отношенья правителей. Знал мой опыт войны, знал мой опыт разведки, знал мой ум – оценил всё же план и его выполнял! – и поэтому выбрал меня. Дальновидно и мудро. Только мысль пронеслась: «Неужели стремится к захватам? Неужели прекраснейший мирный поход – лишь благое начало чудовищных дел?» Но подумал я: «Вряд ли. Столько лет, столько плаваний – и без войны! Так зачем же она на другом конце света, в совершенно ненужных нам землях? В ней ни пользы, ни славы. И никто не начнёт... А узнать о неведомых странах действительно надо. И пополнить ещё одним томом, а скорей – не одним, грандиозный свод знаний Срединной страны. Свод, творимый по воле владыки Юнлэ. Двадцать тысяч томов – всё, что создано мыслью людей за десятки веков, нынче собрано вместе. И для пущей сохранности сделали копию. Колоссальнейший труд – и достойней Великой стены. Долговечней её! И я счастлив, что книгам, которые я напишу, тоже быть в этом своде». И сомненья ушли. И я с чистой душою шагнул к выполненью приказа.

   И мы плыли, и море сияло, и мечта воплощалась… Вперёд! И всё было, как в сказке о море, – волны с гору, сиянье небес, алый цвет парусов – и огни благосклонной Тяньфэй [огни святого Эльма, возникающие при грозе на концах мачт], помогающей нам среди бурь… Мне б помог кто сейчас… Не поможет никто… Этот берег проклятый, где я жду неизвестно чего!.. И тогда я был высажен здесь, в Мугудушу [Могадишу – город в Сомали, где побывали пятая и шестая экспедиции Чжэн Хэ]. Так велел император – видно, глупый чиновник, не знающий стран, написал документ – я ж не смел возразить. Если б вышел в Хормузе [город на юго-востоке Аравийского полуострова у входа в Персидский залив], – по торговым путям – очень быстро б – в Европу – и разведал бы всё. А теперь этот город на выжженной дикой земле, в африканской стране Булава [юг Сомалийского полуострова] – и оттуда я должен достичь европейских земель. Вместо лёгкой дороги – кружной и растянутый путь. И нечасто приходят суда. Но пришло. И я плыл. Взяв пять спутников, сел на корабль – и – к Эданю [Аден – город на юго-западе Аравийского полуострова] – к торговым путям. И – пираты. Что ж за бред: судьбы мира – и кучка вонючих воров! Я – с мечом, моя свита – за мной, а команда – от страха – в углы. Нас – лишь шесть – но я бил янычар – мне ль бояться ничтожных бродяг! – и летели они – труп за трупом – и, когда убежали, дрожа, и их парус исчез – я взглянул на своих. Только был лишь один – да и тот умирал. Остальные – уже. Я склонился над ним – и – удар! – я успел отскочить. Меч мгновенно в руке – и из шеи на руку мне – кровь. Голова капитана свалилась за борт, занесённый топор вместе с телом – туда же. А за ним – ещё несколько тел. Остальные – забились в углы – как в бою, при атаке пиратов – и глядели, не смея напасть. Захотели ограбить? Посчитали, что будет легко, что один я – добыча для вас?.. Но судёнышко надо бросать. Коль засну – эти трое зарежут меня, одному ж с парусами – никак. Смог заставить бы их, под прицелом работали б днём, на ночь – в цепи – и к мачте… Если б кровь не текла… Рана в бок – небольшая, но злая. Воспалится – и лягу пластом. И зарежут тогда.
 
   Я взял лук и заставил шакалов направить плавучую плаху к земле. Не хотели? Пришлось. А потом я пустил три стрелы, сделал так, чтоб укрыться от птиц – и упал с перевязанной раной без чувств. Был корабль на воде, так что звери залезть не могли. Ну а люди?.. Я сделал, что мог. Наложил мазь на рану, приказал себе жить – и ушёл в черноту. Только крысы – не сгрызли б меня, не отгрызли б мне нос! Но я сделал, что мог, – и осталась надежда, что хватит им тел, – и упал я, заснул. Сном без снов. И проснулся, и выжил – чтоб дальше пойти. Долг, мечта – и я должен был жить и идти. Гнусно пахло, и птицы возились у тел – и мне жаль было свиту, а немного – и мёртвых врагов – хотя им-то меня было б вовсе не жаль. Я взял всё, что возможно с собой унести, – и пошёл по чужой, неизвестной земле – выполняя свой долг. Направляясь туда, куда должен прийти. Пояс с золотом часто худел, и порою кровавился меч – но я всё же дошёл. Да, судьба не глупа. Всё – не зря. Я шагал по древнейшей земле – столь же древней, как наша – или даже древней. Взгляды грозных богов провожали меня – позабытых богов позабытой страны. И я плыл по реке, называвшейся Хапи [древнеегипетское название Нила] – в те века, когда не было нашей Великой стены, – и годов до неё было больше, чем потом от неё до меня. В те века, когда были богами они, – те, кто нынче – рисунки иль камни. И однажды в заброшенном храме кто-то странный прочёл мне слова о создателях книг – что бессмертней они пирамид... Поэтический образ. Сравненье бессмертий. Не хочу обсуждать. Принимаю, и всё!..

   Пирамиды – гробницы. Я их видел потом. Велики… Но что толку правителям в них, будь хоть даже они выше гор, – а они ниже самых ничтожных вершин! О бессмертье они говорят – но века гложут всё – и я знаю о том! Видел я под пластами земли сотни тысяч костей неизвестных существ. Может, это гиганты из мифов, легенд – то ль драконы, то ль люди? Может, кто-то чудовищный их истребил – как индийцев Тимур? Иль великий потоп? Костяки исполинов в монгольских песках [скопления костей динозавров] – нагляделся на них, когда землю копал – среди тысяч других. Что-то строил владыка Юнлэ. Изнурительный труд. А потом прекратили копать, ничего не построив, – и ещё через век всё закроется массой песка. Человечьи труды и скелеты огромных зверей. Или всё же людей?.. Тоже, может, писавших стихи, как и я, – здесь, где некому их прочитать!.. Исполины. Ужас смерти в скопленье чудовищных тел. Даже страшно представить неистовый крик, сотрясающий горы!.. Что же: горы слегка потряслись – и стоят, как стояли. А гиганты – лишь груды костей. И громады их слов – мощных каменных слов – превратились в ничто. Может, горы стоят – пирамиды гигантов? И не все превратились в песок иль сравнялись с землёй... Ну а смысл? Всё равно, их творившие – прах. И не сыщешь спасенья ни в камне, ни в слове. Ни в чём...   

   ...Пирамиды… Созидают из камня – пускай! Но зачем из голов? Обессмертить себя так желают владыки? Пусть же будет бессмертие им – в бесконечных проклятьях из груд черепов, в вечной муке в загробных мирах!.. Только слабо уж верю я в эти миры… Хорошо, что Тимур не видал пирамид! Пожелал бы соперничать с ними. Сколько жизней ещё б истребил!.. А владыке Юнлэ расскажу? Не Тимур, не Тимур он – не будет такого!.. Только в нашей истории тоже воздвигали из тысяч голов пирамиды. Или в землю порой зарывали десятками тысяч. Как, возможно, гигантов – их великий правитель – или грозный захватчик... А не всё ли равно!.. И про них не узнать. А про наших узнал. В старых книгах прочёл, хоть неправда – бессмертие книг. Как писал Синь Цицзи:

Так сонмы книг
От нас веками скрыты,
Написаны
И скоро все забыты [перевод М. Басманова].

   И сам будет забыт, как они. И великий свод знаний прошедших эпох, кропотливым трудом сотворённый по приказу владыки Юнлэ, тоже будет забыт... Нет, не верю! Это просто привиделось мне. Будьте ж прокляты эти виденья! Жить собранию книг – сотни, тысячи лет! Верю, верю, что жить! [Из созданного в годы правления Юнлэ и продублированного собрания всей имевшейся к тому времени в Китае литературы – 22 877 томов, до наших времён дошло несколько десятков книг.] Хотя вера пуста. Всё уйдёт, всё забудется. Всё! Сколько тысяч поэтов писало о том – и в Срединной стране, и в других – и их книги истлели, и ушли имена, и уйдёт – всё уйдёт – и не всё ли равно, где мне жить и сдыхать? Здесь остаться – и жить – просто жить. Но идея звала – и я шёл, и таилась надежда: делам моим – жить! Вечно жить. И всему вечно жить, если я их свершу!.. Быть гармонии мира! Бессмертию быть!

   Как изменчивы мысли… Только что – про всеобщую гибель, забвенье, а ещё через миг – про бессмертье всего. Как когда-то: натянул драгоценный халат на лохмотья – и надсмотрщик, лупивший меня, бьёт поклоны, дрожа всей душой. А сдерут вновь халат – снова будет лупить. Так и мысли: частица надежды – и уже воспарил к небесам. А потом – мордой в грязь. И опять – к небесам!.. Может, что-то останется? Что? Письмена – на камнях, на бумаге? Или камень исчезнет, бумагу сожгут – а бесплотное слово из одних уст в другие пролетит сквозь века – и останется мысль, хоть забудут язык? Нет давно уж листов, на которых писали Ду Фу и Ли Бо, но остались слова... Утешаюсь бесплодной надеждой сохранить свою мысль? Ну хоть чем-то. Лучше так, чем никак.

   Хоть мерзавцам уж лучше – никак! Где-то – память о них. Письмена на громадных камнях – и никто не прочтёт. А потратит всю жизнь, чтоб прочесть, – и пробьёт камень лбом, расшифрует язык – а окажется чушь: заблуждения древних эпох; прославленье навеки забытых владык. Хлам веков. Для кого-то – не хлам. Воскрешенье ушедшего мира. Может, где-то в загробных мирах вспоминаемым станет теплей. Или жарко, как в пекле, если вспомнят недобро! Да, для гадов и вправду уж лучше – никак! Но пусть вспомнят и пусть проклянут! Справедлива расплата!.. И как страшно, что будет подобная – мне! За итог моих дел. Не хочу и не верю. Нет, он будет благим, мой итог! Для того и живу. Но сомнения жгут. И как тяжко шагать, если пламя внутри. И не легче, коль пепел.

   Мысли мыслятся, дело идёт. Я шагал вдоль громадной реки – и ещё в одном храме забытой страны кто-то, помнящий мудрость веков, рассказал мне про Гора и Тота, про название "Хапи". На арабском, конечно. Я не знал языка фараонов, и настолько спешил, что не мог изучать. Жаль, – и свитки манили, и хранитель был счастлив поведать секреты – почему-то проникся доверьем ко мне, – только надо спешить. Но немного услышать успел – о старинных богах, о пророчествах древних времён. И всё сходится в них – если знаешь ответ. Подогнать можно всё. И, внимая рассказам жреца, – средь массивных колонн, средь таинственных статуй – я печально, хотя и неслышно, вздыхал. Может, ведали что-то они, может – нет, – и от страха пред вечностью смерти говорили о новых веках – и о жизни за смертной чертой. Сохраняли останки, творили гробницы, сочиняли трактаты – чтобы выжить хоть в чём!.. А ни в чём. И никак. И забудут язык, и слова не прочтут – и что толку в бессмысленных знаках, содержащих великую мысль? И что толку душе в сохранении тела – хотя как я дрожал, когда думал: лишусь головы! Да и так, с головой – кто поможет душе, кто накормит её? Никого у меня, никого! – и скитаться душе – злой, голодной – и мучить людей!.. Глупо верить – а всё же боюсь. И другие боятся разгневать богов – и у всех свои боги. Смешно! Страх рождает богов – и из страха пред ними люди часто готовы на смерть… Как тогда на турецкой земле – бывшей греческой. Круг-то какой! От захваченной Смирны – к Срединной стране – в рабство, в гибель надежд; вдруг надежды опять – и, как вольный, как владыка судьбы – как создатель судеб! – я – в Египет, в Европу – и сейчас – двадцать лет уж спустя – на Балканах, куда так стремился Тимур, – но шагнуть через море не смог. А здесь снова – война. Турки с турками – междоусобье. Заодно достаётся и грекам – и кому там ещё… И шагал я, где только промчались бои, – и уже прибежали купцы – чтоб схватить, как шакалы, добро – по дешёвке скупить у солдат – у убийц и грабителей… впрочем – чего я брюзжу? Что за дело до них? Я иду по своим – по всемирным! – делам – и какое мне дело до жалких людей с их ничтожными жизнями?.. Есть охранная грамота – стоила много монет, верный меч – и иду с полусотней людей – разношёрстных торговцев, их слуг и охраны – и обычным бандитам на нас не напасть!

   Здесь с едой тяжело. Пленных проще убить, чем кормить. И я видел, как сброд, захвативший людей, – да, не лучшее войско султана, а именно сброд – жалкий в битве, но первый в резне, – издевался над взятыми в плен. Скот плевал человеку в лицо: «Примешь веру – живёшь. А иначе…», – и трупы в крови объясняли, что будет тогда. Как смешно: из-за нескольких слов – на тот свет – да которого, видимо, нет! Но их бог обещал им бессмертье за веру – и они шли на смерть. Грустно было смотреть – хотя что мне до них? И крутились купцы, за бесценок желая кого-то купить, – если кто приглянётся. Что же – выступить в роли судьбы? Заплатить золотой – и кого-то купить и пустить на свободу?.. Зачем? После груд из голов – пирамид Тамерлана, замурованных в стены людей, – что способно растрогать меня? Те ли, эти – почему должен этих спасать? А из них кого выбрать, если б вдруг захотел? Всех – не в силах, а выбор… Да уж лучше – никак… А какой-то купец указал вдруг на женщину: «Эту куплю!» Что же – ей повезло. Мордой гнусен, невзирая на правильность черт, – но уж лучше такой, чем под нож. А она закричала: «Спаси! Мою дочку спаси!» А купец отмахнулся: «Зачем? Ты нужна, а ребёнок – зачем?» И молила она – а он крикнул: «Заткнись!» – и полез за деньгами – купить. Лишь её… Сколько видел таких! Жизнь. Обычная жизнь. А сейчас почему-то задело. Хоть она некрасива, и не нравится мне, и, как спутница, – в тягость – да тем более с дочкой!.. А отпустишь, купив, – тут же кто-то их схватит опять… Но уж больно противен купец!.. Оскорбить – чтоб до пяток его проняло? Так задеть, чтоб не видел никто, а купец оскорбился и вызвал на бой. И зачинщик – не я... Он не струсит, возьмётся за меч. Крепкий, наглый, крупнее меня. И не ведает, скольких убил мой клинок. Так что будет уверен в победе. И попрёт – как петух на орла. Нет, увы, будет жив – здесь есть тоже законы – и зачем лишний труп? Просто сделаю так, чтобы женщины были ему не нужны… Эти мысли – лишь миг. Может, годы назад – и не двадцать, а больше годов – я б так сделал. Теперь же – зачем? У меня своя цель, своя жизнь. Из-за этих случайных людей нарушать её? Нет. Да и чем эта женщина лучше других?.. Отвернулся, занявшись своим – что-то нужно в дорогу купить. Заплатил, повернулся опять. А там кто-то с приставленным к горлу ножом говорил снова: «Нет!» – как и те, кто уже не могли говорить. Я взглянул – и вдруг: «Нет!» – это я заорал, подскочил к изумившимся туркам и крикнул: «Беру!» …Ну, они заломили тогда! Как за десять рабов. И я им заплатил. Почему? Я не знал. Чем был этот достойней других? Что за бес меня дёрнул, чей взбесившийся дух? Кто смотрел, ухмыляясь: «Дурак! Влез незнамо во что. Спас незнамо кого. Денег кучу затратил – а путь долог ещё!» Я терзался в душе: «Что за бред? Ну зачем его спас?» И решил: что ж – узнаю, кто он и каков. Коль обычный никто, человечек, случайно привлекший меня, – зарублю его сам. Хотя, впрочем, за что? Отпущу. Пусть влачит свою жалкую жизнь, за которую я заплатил… Он же сам обратился ко мне – на турецком, который я знал. Обратился негромко – чтоб не слышали турки: «Не ошибся ли ты? Искупая какой-то свой грех, ты спасал христианскую душу – и ошибочно выбрал меня? Лучше спас бы любого из них. Вот они из-за веры готовы на смерть. Я ж не верю в Христа. И не верю вообще ни во что – только в разум людской. И в гордыню свою. Не отрёкся пред этими псами? Я – да чтобы отрёкся пред гнусным скотом? Перед грязным животным? Ну, нет!.. Не в религии дело. Средь приверженцев разных богов есть достойные люди, есть твари. Мы сейчас среди тварей. Так сложилось. И ты знаешь: приятно увидеть пред смертью человечье лицо. Ты – другого народа. Ну и что? Человек. Я же вижу. Отдавай меня им – и любого бери за меня. И искупишь грехи. А за помощь безбожнику не воздастся никак. Так что зря меня спас. Мог десяток спасти – а сейчас, может быть, согласятся на двух. Хотя вряд ли. Ну что ж, извини!»… Я сказал пред судьёй: «Он свободен!», дал спасённому мной золотой, отпустил – а потом подозвал, дал ещё золотой – и рукою махнул: «Уходи!» Он остался – и вот он со мной – и не раб он, а друг. Друг – единственный здесь, среди чуждых племён. Да и сам он из чуждых племён – из латинян, как их называют у греков. Из торговых земель, из богатой семьи. Только он не торговец. Учёный. И немного поэт. И, оставив торговлю другим, он ходил по Земле – чтобы что-то узнать. И знал много – и многое мне рассказал. И я тоже ему рассказал – очень многое – только не всё. И про замысел свой промолчал, и про то, что лазутчик. Чей-то глаз, чьё-то ухо и чья-то рука. Он бы смог оценить – и пытался б пресечь. Защищая свой мир. От меня, кто спасал бы весь мир! Кто вносил бы гармонию в мир, согласовывал Небо с Землёй – нет, не я, а владыка страны, Сын Небес, – исполняя мой замысел. Мой!

   А пока мы с Франческо скакали вперёд – к средоточию древней страны – не такой, как Египет – но мудростью, может, и выше его. Единящей Элладу и Рим – что осталось от них. Мне, посланцу далёкой земли, почему-то близки были эти ушедшие страны. Видел статуи, книги читал – и мой друг мне поведал о многом. Было здесь, как когда-то у нас: неизвестно откуда возникшая мысль. И пока она есть – мир живёт. И мир жил – внутри стен, защищающих город от тьмы – от сил хаоса, рвущихся внутрь. Я ходил – средь былой красоты, средь остатков былого величья, средь дворцов и церквей. Очень мало людей – словно кто-то их выкосил здесь. Раз бы в десять побольше! Мне потом подтвердил образованный грек: было полмиллиона, а сейчас сорок тысяч едва наберёшь. Да и ходят одетые бедно – и в дворцовых покоях красный цвет заменяет богатство одежд. И смешно, что осколки былого продолжают считать себя светом всего – как и мы! Их владыку, хозяина малой страны, почитали они Сыном Неба! Смешно! Хоть когда-то, наверно, он был Сыном Неба для этого края Земли – отражением истинной власти того, кто связует миры, – императора нашей страны! И когда грозный флот с миллионом солдат – мной задуманный флот! – подойдёт к этим водам, не ворвётся сюда, а покажет величие, зримое всем, силу дэ властелина Юнлэ – этот город признает величье Срединной страны и вновь станет огнём – отражённым огнём нашей власти, нашим светом для края земли – и их мудрость даст новые силы для нас – как и мысль пробудившихся западных стран. Здесь с презреньем относятся к ним, почитают за варваров… Зря. Уже есть поучиться чему. И уже есть опасность и нам! Тоже мыслят о море они. Коль не мы к ним – они к нам придут! Видел принца я с дальнего запада – дона Педру – и бредил он морем, как я, а Энрике, его младший брат – по рассказам инфанта, захотел отправлять корабли в океан. Брата звал мореходом – с уваженьем, хоть с лёгкой насмешкой. И глаза португальца так блестели при беседах о волнах и ветре, о туманах и далях! Прямо песни ему сочинять! И, поддавшись сверканию глаз, я поведал ему о дворцах и шелках, о рубинах и злате, о чудесных садах и изысканных вазах. До чего же приятно вновь вспомнить страну, для которой живу и в которой почти не бывал! Приукрасить слегка… Но пусть знает о ней, пусть мечтает о ней!.. А сказав, пожалел. Как по-детски сиял его взор – и как страшно сверкнул при словах о несметных богатствах, о сокровищах дальних земель! Словно пламя из глотки дракона. И дракон устремляется в море. Их суда иль другие достигнут и нас! Не сейчас. Через много десятков иль сотен годов. И я тут ни при чём. До меня Марко Поло уж всё рассказал. И другие… Только всё же при чём! Дал живые слова, а они искромётнее тысячи книг. И за ними пойдёт – скажем, правнук его. Хлынет пламя из пасти дракона – и кому устоять? Коли будем слабее – разгром нам и крах. Снова сгинет страна, снова титул "Сын Неба" станет просто смешным – и, смеясь, я зарежу себя – чтобы только не слышать свой смех!.. Впрочем, мне не дожить до тех дней – и не быть им, не быть никогда!

   …Птица резко вспорхнула с куста – это я засмеялся сейчас – я, смотрящий с тоской на размытые звёзды вдали!.. Стёр слезинки. Теперь – не размыты – как и память моя – помню, помню я всё! Помню чтенье стихов – византиец читал. "Плач". О ком? О Тимуре – убийце людей! Я услышал – застыл, руку бросил на меч – и Франческо едва удержал. Милосердие Господа, спасшего гибнущий мир – византийский – единственный мир! – от турецких взбесившихся войск! Как же спасшего? Давшего миру Тимура, разгромившего турок?.. Ну что же – спаслись. Реки крови – не в счёт? Я их видел – и лил. Защищая свой мир. Но не славил убийц – и не славил себя. До сих пор снится мне… И считать даром Бога такое? Нет, подобной стране непристойнейше жить! А людишки считали: дар Бога! – и я видел их рожи – и готов был убить. Хорошо: наши лица для них – на замке – и они не могли прочитать мою злость. А поэт славословил Тимура – а потом вдруг повёл о другом – стал рыдать о несчастьях людей – о сожженных, изрубленных, втоптанных в кровь – и тогда я заплакал – впервые за множество лет – и убитые мною рыдали во мне, и молил о прощенье я их – но никто не прощал. А плач лился и бил – и стоял я с рукой на мече и слезами в глазах – и Франческо сжимал мои плечи, чтобы я не упал. А когда тот закончил читать – я прошёл сквозь толпу и склонился пред ним. И простил этот город и этот народ – они тоже способны понять! И для них кровь чужая – не то, что вода, и, спасая себя, они могут жалеть и других. И хотел я купить этот "Плач" – видел книгу на рынке, приценился – и в гневе ушёл: ну и цены у них! Почему? Вслух я задал вопрос – и какой-то латинянин – кажется, немец – сказал: «Ведь пока перепишешь – сколько времени, сколько труда!» "Перепишешь?" Совсем дикари! Переписывать книги вручную! Да последний дурак посмеялся б над ними!.. Нет, писать от руки, создавать красоту, наблюдать, как, сливаясь с душой, тушь, ложась на бумагу, воплощается в образ и мысль… Что прекраснее этого? Только она!.. Нет, не помнить о ней!.. Да, писать от руки – наслажденье – только книги должны быть доступны для всех. И уж сколько столетий печатаем мы – и одною дощечкой способны создать сотни тысяч листов. Это – дедовский способ! Ведь теперь – смена литер – и возможно печатать быстрей. До чего же отстали они! Вот, действительно, варвары! Стыдно смотреть. Пробурчав это немцу, я куда-то пошёл, недовольный собой. Пожалел золотые, не купил этот "Плач"!.. Но дорога ещё впереди – деньги надо беречь. У Франческо есть тоже – отыскал здесь своих должников – но то деньги его. Сможет ехать, куда пожелает, от меня не завися, – как и я от него. Только он почему-то со мной. Одинок, как и я. Я держусь на земле своей мыслью, мечтой – а чем держится он? Да, он мыслит и пишет – но легко ли ему?

   Так я думал и мрачно шагал, и куда-то вошёл – и застыл, и вознёсся душой. То был храм – лучший храм – величайший их храм – и я был уже здесь – но, не глядя, прошёл. А сейчас поглядел, ощутил, слился с Господом в нём – выражаясь их слогом, а по-нашему – с Небом. Я смотрел и внимал, и молитва текла – из бесчисленных уст и бессчётных сердец – и неслась в высоту – к сводам храма – к сиянью небес! И гармония мира и неба обнимала меня – и в гармонии этой поехал я прочь – чтоб вернуться в Хормуз – к месту встречи с Чжэн Хэ. Он туда собирался приплыть, я – ему рассказать – всё, что видел, что знал, – чтобы новый, огромнейший флот устремился сюда – и чтоб мы, показав силу дэ властелина Юнлэ, без единого выстрела, тихо и мирно подарили б гармонию этой стране, покровительство Неба, приобщили её к царству разума, духа, порядка. Чтоб спасти то, что есть, – и придать ему новый, возвышенный смысл. И я буду командовать тут – и всё будет без жертв. Будет, будет без жертв! Этой силе с восторгом сдадутся они – и все прочие тоже – и Сын Неба войдёт в их прекраснейший храм – и сомкнётся небесная сила с земной – и великое благо настанет везде. И так будет – и значит, жизнь моя и стремленья – не зря! И не зря я шагал по Египту, плыл по длинной, как свиток столетий, реке, видел мощь пирамид, видел путь, по которому выведу флот в их великое море. Да – придётся копать – сотни тысяч людей прокопают канал – и весь мир будет связан водой, и с востока на запад пойдут корабли и обратно – безо всяких трудов! Да, придётся копать – сам копал – знаю цену труду – и народ бы не гиб у меня, как когда-то у Нехо – фараона Египта! У него сотня тысяч погибла. У меня бы – никто! Не лежал бы канал на костях. И деянье достойно веков. Превзойдёт пирамиды!.. Может, меньше Великой стены – но полезней её. И без многих людей, замурованных в стену! Вот как низшее связано с высшим: побывавши рабом – не желаю неволи другим. Буду честно платить и кормить – и сюда устремятся работать, созидать новый мир. И направлю канал по-другому. Чтоб не море с рекой единил, а два моря друг с другом – и два океана! Да, для Нехо Египет – центр мира, Хапи – бог, щедро шлющий еду, – потому так и строил канал. А для нас здесь – одна из окраинных стран, Нил – река в отдалённом краю. Так уходят величье и смысл… А ведь Нехо, наверное, тоже хотел стать владыкой Земли – и бессмертье найти. Для чего же ещё посылал корабли вокруг Африки?.. Да, мне жрец показал его торс – исполинский обломок без рук и без ног, без лица. И рельеф с полустёртым лицом – но с руками, охватившими весь континент – и, как жрец пробурчал, – с устремлением к вечности в мире земном – вместо мыслей про Ба и про Ка!.. Фараон не сумел, а мы сможем! И Чжэн Хэ расскажу про путь Нехо, чтобы знал он, куда устремить корабли!