Повесть об отце Гл. 21 Радости и печали

               

   Занятия начинались рано – в восемь утра звенел первый звонок. После обеда все шли на практику или дополнительные занятия, которые студентами воспринимались по-разному. Да и некоторые предметы общественно-политического цикла, где преподаватели ставили упор на плохое экономическое положение в стране, на усиление бдительности, на происки врагов, как внешних, так и внутренних, многим слушателям не нравились. Идейных среди них было мало. А наставники особо не стремились донести свои знания до студентов. 
   Например, Иван Васильевич Багранов – преподаватель ленинизма и классовой борьбы, невысокий, чуть сгорбленный сухонький старичок на каждом занятии монотонно бубнил о законах развития нового общества, о целях и задачах его построения, о вредных элементах, которые мешают молодому советскому государству двигаться вперёд.  Михаилу многое было непонятно, но обратиться к учителю он боялся. В памяти навсегда остался случай, что произошёл в самом начале обучения.
   
   Тогда Вовка Костромин, один из слушателей второго курса, задал вопрос, почему отчислили из техникума его друга Ивана Вершкова, который был самого что ни на есть пролетарского происхождения, который успевал по всем предметам, на практике считался одним из лучших и никогда не нарушал дисциплины. Преподаватель тогда поднял Вовку с места и в течение всего занятия громовым голосом воспитывал его в отсутствии понимания настоящего момента, когда перед страной стоят такие грандиозные задачи.
   Он старался всех убедить, что такие, как Вершков, умело маскируются, втираются в доверие, а на самом деле, это кулацкие элементы, подрывающие изнутри молодую развивающуюся страну.
   
   Отец Ивана был участником гражданской войны, имел боевые награды. Вернувшись в родную деревню, долгое время работал председателем сельского совета. Что тогда произошло, никто не знал, но только однажды средь бела дня к конторе подкатили военные седоки и спустя час увезли Петра Вершкова с собой в райцентр, даже не дав ему попрощаться с семьёй. О дальнейшей судьбе бывшего героя-фронтовика никто так и не узнал. 
    Вовку Костромина потом вызвали к директору на беседу, после которой он вышел молчаливый и подавленный. Никому не рассказывал, о чём шла речь в кабинете, но Михаил твёрдо усвоил, что лишних вопросов лучше не задавать.
   Так до завершения учёбы и занимался по этим предметам средне, получая тройки, которые иногда разбавлял хорошими оценками. Правда, по ленинизму дела шли лучше, чем по истории классовой  борьбы, что позднее и отразилось в его дипломе.
      
   Больше привлекали уроки математики и графики. Вот уж где пригодились ему знания, полученные в Можгинской школе. Преподаватель Иван Павлович Чернобровкин требовал чётких, ясных ответов, уроки вёл так, что скучать и смотреть по сторонам не было времени. С теми, кто не успевал, занимался дополнительно или прикреплял к ним более успешных учеников.   
Михаилу самому не раз приходилось заниматься с такими нерадивыми друзьями. Учительствовал, так сказать.
   
    Однажды к нему подсадили Лёньку Бердникова – красивого кучерявого парня с огромными карими глазами, которые сводили с ума всю женскую половину техникума. Вот из-за этих-то глаз и страдал Лёнька. Тут уж не до учёбы. Поведение у него было как у заправского ловеласа.
     Одетый в коричневую вельветовую куртку с двумя большими нагрудными карманами и брюки невероятной ширины он шастал после занятий по общежитию в поисках приключений. Заигрывал с девушками, угощал их сладостями, которые у него постоянно водились в неограниченном количестве. И слова ласковые да заманчивые всегда находились. 
     «Не жизнь – малина», – завидовали иногда сокурсники.
   
   Михаил старался заниматься с отстающим Лёнькой добросовестно. Объяснял ему правила, помогал решать задачи, строить графики, но тот слушал своего наставника в пол-уха, равнодушно глядя в его тетрадь, где ровным почерком были записаны все решения.
    С некоторых пор учитель заметил, что Бердников стал выполнять домашнее задание и на уроке справляется не хуже других.
        – Молодец, Михаил, я так и знал, что ты сможешь подтянуть соседа. Видишь, как у Леонида дела в гору пошли. Вот и с последней контрольной он хорошо справился. Берите пример.
    Лёнька сиял, как начищенный самовар: ещё бы, от самого строгого учителя дождаться похвалы – это многого стоит.
   
   Каково же было удивление Михаила, когда он застукал подопечного на месте преступления. Тот, взяв без разрешения тетрадь своего наставника, списывал задачу, которую не решил дома.  Вот так и открылась тайна Лёнькиных математических успехов. Оказывается, всё это время он пользовался чужими трудами.
   Подопечный за молчание пообещал Михаилу «награду», а тот и не думал выдавать своего соседа, хоть не очень-то его уважал.
   Лёнька был из состоятельной семьи. Проживали Бердниковы в соседнем районе, мать работала медиком в сельской больничке, а отец – механиком в ремонтной мастерской. Младшая сестра Ленка училась в седьмом классе.
Жили они в новом большом доме, держали полный двор живности. Катался Лёнька, как сыр в масле. Он раза два в месяц ездил домой, иногда за ним приезжал отец – такой же высокий, красивый кареглазый мужчина. Возвращался студент всегда с сумкой, полной всяких припасов. Что интересно, делился по-братски. Не скопидомничал, как некоторые.
   
   Михаилу было непонятно: всё есть у Лёньки – сыт-обут-одет, а стремления учиться нет.
      – Вот тебе, Миха, за услуги, – сказал как-то Бердников после очередной поездки домой. – Давай, налетай, пробуй, что Бог послал.
    С этими словами он развязал узел, где лежали домашние постряпушки: сдобные калачи, пироги и шаньги. Кроме этого, Миша увидел головку домашнего сыра, бутылку топлёного молока, несколько яиц и кулёк пряников.
       – Это мамка послала. Я ей про тебя всё рассказал.
    Лёнька ещё долго что-то говорил, но Мишин взгляд притягивал этот ароматный кусок сыра. Он вспомнил, как такой готовила бабушка Анисья. Даже вкус вспомнил. И у крёстного Елена Артемьевна сыр варит.
    
    В добавок ко всему Лёнька достал из кармана небольшой кисет. Потряхивая мешочком, буднично спросил:
         – Будешь?
         – Нет, конечно, и тебе не советую.
    Но Лёнька уже сворачивал самокрутку. Получалось у него очень ловко, как у конюха Степаныча, с которым Михаил недавно подружился. Как-то так вышло, что на конный двор студент-первокурсник был допущен сразу, хотя это было запрещено администрацией техникума. Но это отдельная история.
    …Не успел он отломить кусочек сыра, как в комнату вошли друзья-соседи.
        – По какому случаю праздник, парни? – весело спросил Вовка Емельянов, оглядывая стол. – Чайник нести?
         – Конечно, неси. И травку свою завари, ту, что из дому привёз. Уж очень духмяна, запашиста. И цвет красивый.
    
   Через полчаса от гостинцев остались одни воспоминания. Но Михаил был доволен и этим. В комнате у них царил дух братства. Особенно он сошёлся  с Вовкой и Витькой Кузнецовым, который приехал из Новой Малиновки Вятско-Полянского района. Все четыре года они прожили бок о бок, выручая друг друга в самые трудные моменты.
      А для всех так и остались тайной временные математические успехи Лёньки Бердникова, который к концу учёбы за слабую успеваемость чуть не вылетел из техникума.  Тогда Михаил смолчал и никому не открыл Лёнькин секрет.
   
   Хорошие отношения сложились у Михаила с преподавателем химии – Чайниковым Владимиром Аркадьевичем. Всех привлекал тихий спокойный голос учителя и его приёмы ведения занятий, где слушателям подробно объяснялось, насколько важен этот предмет для их будущей профессии.
   Химия давалась легко.  Ещё в Ильинской школе были заложены неплохие основы, а потом и в Можге давали хорошие знания. Предметы химического цикла, как и математика, считались основными. Теоретические знания подкреплялись на практике. Без них невозможно было освоить основы химической переработки древесины, понять, как можно из дерева получить канифоль и смолу, дёготь и скипидар, камфору, ацетон, уксусную кислоту и многое другое.
     К счастью, Михаилу всё это было известно ещё в стенах Можгинской профтехшколы. Сильный учительский коллектив давал своим ученикам глубокие и прочные знания, ориентируя их на дальнейшую учёбу и работу по специальности.
 ***
    А жизнь, между тем, продолжалась. Время шло незаметно.  Предаваться скуке было совершенно некогда. Занятия шли, можно сказать, в две смены. С утра до обеда были лекции, после обеда – практика в лабораториях или производственных помещениях.
    Общественная жизнь в стенах техникума кипела. Строго по расписанию проводились партийные, комсомольские и профсоюзные дни, работали общественные организации, например: МОПР, цикловые и учебно-методические комиссии, учебные «треугольники».
   В члены МОПРа записывали всех безоговорочно. Международная организация помощи революционерам или Международная Красная помощь имела отделения в десятках стран мира, оказывала денежную и материальную помощь осуждённым революционерам. Студенты часто работали за пределами техникума и отчисляли в помощь этой организации небольшие суммы, помимо этого платили членские взносы. 

   Интересно была налажена работа «треугольников». Сначала Михаила позабавило само название этого «воспитательного» органа:  «учебный треугольник», но со временем понял, что на его заседания лучше не попадать.
   Традиция создавать учебные «треугольники» пошла с недавних пор, когда на советских промышленных предприятиях формировались заводские «треугольники», своего рода неформальная властная иерархия, механизм урегулирования конфликтов между административными, партийными и профсоюзными руководителями низового звена.

   В техникуме состав таких «треугольников» был видоизменён: туда входили представители профкома, парткома и администрация. Вопросы, которые рассматривались на заседаниях, касались, в основном, учёбы и дисциплины слушателей. Нарушителей вызывали, разбирали, что называется, по косточкам, строго наказывали. После этого на видном месте вывешивалось решение, где были указаны фамилии нарушителей: прогульщиков, летунов, лодырей и виды наказания вплоть до исключения из техникума.
   За годы учёбы подобных случаев было немало.

  Кружковая работа велась довольно активно. Михаил сразу записался в драмкружок, а в хоровой, как ни сопротивлялся, его затянули девушки  из группы.
    В драмкружке ставились пьесы по классическим произведениям, часто готовили постановки революционной направленности.
    Иногда Михаилу доставались даже главные роли. Он поначалу робел, а потом привык. С удовольствием декламировал стихи Маяковского и Блока, классиков русской поэзии: Пушкина и Лермонтова. 
    А вот в хоровом кружке ему не понравилось. Во-первых, потому что подводил голос, а во-вторых, ничего, кроме русских народных песен, у него не получалось. 
   
   Ещё с раннего детства Михаил помнил, как дед Фёдор, приняв стопочку винца, неизменно заводил свою коронную песню «Снежки белые, пушистые…»  Пел неумело, с подвыванием, но Наталья никогда не останавливала. Выглядело это немного комично: Фёдор и песня. Иногда, разойдясь не в меру, он начинал другую: «Ой мороз-мороз, не морозь меня! Не морозь меня, моего коня!..»
Тогда маленькому Мише хотелось куда-нибудь убежать, спрятаться, чтобы не слушать нескладное пение деда, но останавливала Наталья. Обняв внука, она уводила его в горницу или во двор и, улыбаясь, гладила по головке:
      – Терпи, Мишенька. Напоётся – уснёт. Утомился, видать, наш дед.
     И вправду, спустя время, пение затихало, и самодеятельный исполнитель мирно похрапывал за столом.
   Знал бы Михаил, что эти две песни, так запомнившиеся с детства, станут его «обязательными» в любой компании. До самой старости при случае, приняв немного спиртного, он заводил эти любимые песни своего деда. 
***
   Группа, в которой учились Михаил и его соседи по комнате, к концу года очень сдружилась. Они активно посещали кружки художественной самодеятельности, занимались спортом. Учитель физкультуры Николай Петрович Вероникин был требовательным, но справедливым. На занятиях гонял всех до седьмого пота. В техникуме проводились соревнования, товарищеские встречи, шахматно-шашечные турниры.
    Не расставался Михаил и с книгами. Он был постоянным посетителем техникумовской библиотеки, частенько забегал в сельскую, где ему нередко удавалось разжиться хорошей исторической повестью или добротным романом. Ребята взрослели, но по вечерам всё так же просили друга рассказать им что-нибудь интересное. И внимательно слушали. Рассказчиком он был отменным.
   На вечерах студенты устраивали танцы и весёлые розыгрыши. Нередко приглашались сельские ребята и девчата.
 ***
   Всё бы ничего, но строжайшая дисциплина в учебном заведении немного сковывала студентов. Особенно тех, кто только приступил к учёбе. А старшекурсники иногда могли позволить себе что-то из ряда вон выходящее. Правда, расплата была неминуема, но риск – благородное дело.
    Не раз между собой студенты возмущались, что директор слишком уж закручивает гайки. Им казалось, что в пропусках или, тем более, в опозданиях ничего страшного нет. А лишиться стипендии для студента, который из дома ничего не получал – было смерти подобно.  Ведь прожить только на скудный столовский рацион было совершенно невозможно.
   
   Правда, кто-то мог сводить концы с концами, но большинству требовался дополнительный паёк. Некоторые ребята, их называли «счастливчиками», время от времени ездили домой повидаться и подхарчиться. Иногда удавалось подновить одежду и поношенную обувку.
    Это удавалось лишь единицам, особенно тем, у кого родные жили в соседнем Оричском районе.  Туда можно было и на своих-двоих добраться. Всего-то часа три пешего пути.
    Михаил за все годы учёбы лишь дважды побывал у крёстного в Нынеке. И то выбирал время сенокоса, чтобы помочь родным побыстрее справиться с делами. Гостил недолго – полторы-две недели, а потом довольный встречей и гостинцами возвращался обратно.
   
   Благодаря содействию Евдокии Ивановны, на время каникул ему удавалось устраиваться на работу в техникуме. Когда кто-то из подсобных рабочих уходил в вынужденный отпуск или болел, Миша с удовольствием их замещал. Да и сами каникулы длились недолго. Летом слушатели всех курсов выезжали на практику
    Платили немного, но бедному студенту хватало. Одежду он носил аккуратно и бережно. Тем более, с первого курса им выдали форму: синие диагоналевые брюки и куртку такого же цвета. В такой спецодежде учащиеся были похожи друг на друга, и это служило поводом для многочисленных шуток и острот.
***
    Пристрастился Михаил к рыбалке. А как иначе! Жить на такой полноводной реке в окружении малых притоков, полных рыбой, и не стать рыбаком. Такого Михаил допустить не мог. Да и детство помнил, как ходили с дедом Степаном  или дедом Фёдором на Бемышку. Никогда пустыми не возвращались. Хорошо ли, плохо ли, но на жарёшку приносили всегда. И рыбники, что пекли Наталья и бабушка Анисья, иногда вспоминались.
    Один ходил редко. Всегда подбиралась шумная компания. Но Михаил любил уединение. Он уходил куда-нибудь за мыс, и в тишине предавался мечтам и воспоминаниям.
Нередко ребята оставались до утра. На ранней зорьке рыба особенно хорошо клевала. На костре варили сборную уху и досыта лакомились рыбой, запечённой на углях.
   
   В первое время брали всё, что попадало на крючок. Позднее, познав вкус, бывалые рыбаки выбирали для ухи только подходящие сорта. Из окуней, судака, сазана, щуки получалось самое то. А уж если на крючок попадала стерлядь! радости рыбаков не было предела. Как же! Царская рыба.
    Рыбалка стала любимым занятием Михаила на долгие годы. Если появлялась возможность посидеть у речки или пруда с удочкой, он всегда ею пользовался. А возможность была. Особенно, когда жил в Куйбышеве и когда служил на Дальнем Востоке. Уже будучи в возрасте, любил ранним утром сходить на дальний пруд и принести на кукане с десяток карасиков или плотвичек.
***
   Какой бы строгой ни была дисциплина, получали студенты за хорошую учёбу премии и подарки. Так почти ежегодно выпускникам выписывались премии с формулировкой: «на учебные библиотеки». Суммы были приличными. От пятидесяти  до ста рублей. Правда, некоторые исхитрялись потратить деньги на другие нужды, но тут уж, как говорится, кому как повезёт. Зоркое око завуча бдило за всеми счастливчиками: книги, так книги.

   За селом на высоком берегу Суводи располагался техникумовский Дом отдыха – строение в два этажа, где были созданы условия для лечения и отдыха учащихся и сотрудников. Пусть ненадолго, на две-две с половиной недели, но студенты могли «пожировать»: повкуснее поесть и подлечиться. А отдых они устраивали себе сами. Михаил попал в такое «райское» место, когда учился на третьем курсе. В середине лета его вызвали в учебную часть и сказали, что подошла очередь, и он может отдохнуть и получить лечение и дополнительный паёк.
    Из средств по улучшению быта и материального обеспечения выделялись деньги на усиленное питание студентов-ударников.
    Нередко больные студенты получали дополнительные пайки в виде сливочного масла и белого хлеба. Всё это оформлялось приказом директора, поэтому «счастливчик» никак не мог утаить свой доппаёк. Порой приходилось делиться. Куда деваться?

 
  На снимке: Приказ о направлении Ёлышева Михаила в дом отдыха.

  Продолжение:  http://proza.ru/2020/10/09/676