10. Ошибка Чижа
Растирая бока, Михаил вышел из избы и, прикрыв ладонью глаза от ярких солнечных лучей, сделал шаг назад. Через несколько секунд он все повторил: сделал шаг вперед, шаг - назад, и – ещё раз. Жмурясь, смотрит сквозь кроны деревьев на солнце, пытаясь разобраться, почему его лучи так неожиданно теряют свою силу. И, обратив внимание на стоящую рядом у входа в дом деревянную бочку с водой, понял, почему так происходит: его ослепили солнечные лучи, отразившиеся в её воде. Усмехнулся.
Чиж, воткнув топор в пень, внимательно смотрит на него, мол, чего улыбаешься?
- Да, так, - отмахнулся Михаил. – Красиво здесь! Сам избу построил?
- Не, моя она. Сам не пойму, откуда она здесь.
- Хм, но очень похожа на твою.
- Что-то есть такое. Но это если говорить о дворе. А моя изба поменьше этой раза в два, и сруб другой. Заметь, здесь дерево толще, рассчитанное на зиму. И печка в ней не как у меня из трубы, а настоящая, русская, из глины вылеплена, а вместо кирпича – голыш. Что не заметил? Эх ты, а еще журналист, - улыбнулся Чиж.
- Да, такой домик одному не сложить.
- Разве? А ты посмотри сюда, - и Владимир ткнул рукой в сторону широкого бревна, стоящего посередине двора. На его конце, на высоте в полтора метра поперечно насажено короткое бревно с округлой выемкой посередине. – Видишь, оно вертится, - Чиж провернул его рукой из стороны в сторону. – А вон и «журавлик» сам, - и указал подбородком на несколько разных по длине узких обтесанных длинных бревен, стоявших справа и упершихся в крышу избы. – Вон, видишь, на их концах веревки привязаны. Вот за счет их он и поднимал на разную высоту бревна. Изба-то, заметь, не высокая, со двора верхнее бревно чуть выше тебя, а войдешь в нее – до потолка не дотянешься, потому что изнутри в землю врыта, на метр, не меньше. И вода после дождей в ней не скапливается, потому что на вершине стоит.
- Да, да, - согласился Михаил.
- А ты, думаешь, мне ту избу, в которую идем, кто-то строить помогал? Нет, всю сам сложил, вот этими руками, - и Владимир поднял свои тонкие ладони. – Мы просто замки на избы, когда уходим из них, не ставим, потому что знаем, людям, потерявшимся в лесу, лучше остановиться в избе, чем под корневищем вывернутого из земли дерева, так безопаснее и комфортнее.
- Да, да, да, - согласился Михаил.
- Вот тебе и «да». А эта не моя изба, - тяжело вздохнул Чиж. – Вот смотри, - и присев начал палкой на земле чертить карту. – Здесь должна быть Верблюжка, ну, те два бугра, через которые зимник идет.
- Понял, понял.
- Здесь ручей Малый Вой течет, там Эсска. Мы сейчас где-то здесь должны находиться, между Торским озерами и Эсской. Но вот ручья этого или речки, что внизу, не должно быть. Я и сам теперь не пойму, где маху дал.
- А может просто не дошли до них?
- Хм, Миша, нашел, чем меня успокоить. Оладь мне в душу.
- Но ты же в свою избу всегда со стороны Югорска шел, а не с поселка Агириша. Он - с севера, а Югорск - с юга.
- Не из Агириша, а из Торского лесничества, - поправил Филиппова Чиж. - Это раз. А во-вторых, ты прав, в смысле этой дороги. Толком и не знаю, там ли свернул, вот в чем вопрос. Вроде и шел по засечкам, что в прошлом году поставил, и тропка нахожена от Сережки Ямишкина. У него-то я много раз гостил, он хорошо знает медвежьи берлоги. Но не так часто, чтобы тропку так находить, вот в чем вопрос.
Чиж, упершись на палку, воткнутую в землю, о чем-то задумался.
- Ну ладно, давай на денек здесь задержимся, - вздохнув, прошептал Владимир, - обмозгуем все и утром пойдем, вернемся немножко назад...
- Так, может, сейчас это сделаем? У тебя же есть какие-то ориентиры, ну там холм, обрыв, дерево обожженное? Что-то же есть?
- Вот та коряга, что осталась от сосны, помнишь? В неё лет пять назад попала молния и расщепила ее надвое, оладь ей в душу.
- Так коряга, не дерево!
- Ты это брось, оладь тебе в душу! - выругался Чиж. – Я, в принципе, понимаю, где находимся, плутанули-то немного, градусов так на восемь – десять к востоку, а нужно идти было южнее. Но я этих мест не знаю, понимаешь? …Как и то, что это не Эсска, - кивнул он в сторону речки, - и это не Малый и не Большой Вой. Может, это ее какой-нибудь северный приток, а может, и нет. Мы, скорее всего, зашли на восточную сторону Пяты.
- Чего?
- Чего, чего, Витька говорил, что моя изба на пятке Стопы Сэвс-ики.
- Что, что? – переспросил Михаил.
- Великана, значит. Так Виктор говорил, оладь ему в душу. Это то ли их богатырь Ойк, вернее дух старика-богатыря, который защищает их, хантов и манси, от злых духов.
- Во как! Интересно, а Вой как тогда переводится?
- Зверь, оладь ему в душу, - разнервничался Чиж.
- Да уж. Сколько с вами ходил на охоту, а этим вопросом как-то не задавался, - Михаил уселся на землю рядом с Чижом и задумался. – Действительно ведь знал, что Виктор изучает жизнь хантов, манси, самоедов. А кто это такие, кстати, самоеды?
- Самоеды? Это ненцев так называют здешние люди.
- У-у.
- Ладно, Миша, еще наговоримся, вся жизнь впереди, - сменил тему разговора Чиж. – Ты это, давай так, оладь ему в душу, иди за водой, шулюм приготовим, да и в бочке нужно воду заменить, а то совсем зацвела.
«А зачем?» - хотел было поинтересоваться Михаил, но этого не стал делать. Если воду нужно в кадушке заменить, то, значит, врет, что это не его изба. Ну, скажите, зачем тогда нужно новую воду наносить в кадушку, если завтра из этой избы уходим? Понятно, чтобы умываться, или пить её. Нет, что-то здесь не так, все секретничает и секретничает Вовка, хоть бы не запутался своим враньем до конца, а то сам потом не поймет, где правда, а где кривда. И зачем тогда я нужен вам здесь, что мешает тебе об этом сказать?»
Опрокинув с Чижом бочку наблюдад, как вода бурными потоками побежала вниз, с бугра по беломошнику, теряясь вдали. А вода действительно зацвела, отметил про себя Михаил, темно-зеленая, а со дна из бочки даже ил вышел. Такую воду не то, что пить опасно, а и умываться ею.
Взяв ведро, он пошел по тропке вниз.
Тропка была хорошо нахожена. Да, да, видно, это и есть та самая изба Чижа, в которой Михаил бывал в своей жизни раз десять, но всегда удивлялся тому, что никак не мог запомнить лесного дворика на этой заимке. Хотя изба тогда была поменьше у Чижа, они впятером еле размещались в ней, а сейчас такие хоромы - и десятерым места хватит, даже больше. Потом, он помнит, огромное дерево ураган сломал, оно упало на тропу и вид на ручей закрыло. А теперь от него и следа нет, значит, Чиж на дрова распилил. А еще у самого берега ручья корневище торчало. Огромное такое, его Михаил про себя пауком звал. А сейчас его тоже нет, и ручей значительно шире стал. Да уж.
Оглядевшись, Михаил зачерпнул в ведро воды, слил его в кустарник, еще раз зачерпнул и, приложив его кромку к губам, начал пить. Вода ледяная, аж зубы от холода заломило. Еще чуть-чуть отпил её, распробовал, вкусная.
Бочка, как назло, заполнялась долго. Сбился со счета, сколько ведер слил в неё. Двенадцатое, нет пятнадцатое ведро, а бочка только наполовину заполнена. Бывает же, а. А в каждое ведро литров десять воды входит, не меньше. Что ж выходит, в бочке больше двухсот литров, а на вид она не такая большая. Нужно разобраться, почему. Может, и в ней двойное дно, как в избе, на вид низкая, а внутри о-о(!), на землянке воздвиг ее. Один вопрос, где он столько щепы набрал, чтобы нижнюю часть избы обсыпать? Наверное, сам настрогал, нарубил её, значит, и зимует здесь с мужиками. Раньше-то он любил в своей избе Новый год и Рождество встречать со своими братьями. Чего же он до сих пор что-то утаивает от меня, словно чар чьих-то боится. Той ведьмы, что к нему в Югорске заходила, что-ли? И почему? Вот глупости в голову лезут.
А почему? – остановился и задумался Михаил. - Да, нужно внимательнее все осмотреть! – И, обойдя лужицу на тропке, прошел дальше. Погоди-ка, погоди-ка, а откуда ж лужа на тропке? Вернулся назад, осмотрелся и несколько удивился, заметив, что вода в ямке не стоячая, а, как ручеек бежит в кустарник. Откуда ж это она бежит. Это не та ли вода, которую я из бочки вылил? И до сих пор течет, что там тонна её была, что-ли?»
Прошел Михаил за лиственницу, на нижней ветке которой громким цоканьем встретила его испуганная белка, и нашел источник ручейка. Это было старое гнилое дерево, ставшее желобом для ручейка. Забрался наверх по нему и от удивления чуть не ойкнул: вода, оказывается так и бежит из той самой бочки, которую он наполнял. И сочилась она сквозь щель в дырке, неплотно закрытой сучком-затычкой, видно только что отстроганной. Старая затычка, покрытая зеленым грибком или мхом, валялась рядом.
- Ну, ты, брат, и удружил мне, - посмотрел на Чижа Михаил.
- В смысле? – удивившись, спросил тот.
- А очень просто, в бочке дырка была закрыта затычкой, а ты ее взял и заменил. Вот через эту щель и вода убегает, а я все ношу её и ношу. Зачем же так издеваться надо мною, Володя?
- Да? - удивился тот. – А я-то как-то и не приметил этого. Вот оладь мне в душу. Ладно, давай старую затычку забью.
- … И воду наношу, - с еле скрытой злостью в голосе досказал его слова Михаил. Хотя понимал, что Чиж в возрасте, и издеваться с его стороны над ним нехорошо. Хотя и не верилось в то, что он, заменив затычку в бочке, забыл ее проверить, как она легла, держит ли воду. Человек он такой. А если уж заставил его побегать, значит для чего-то ему нужно было это сделать, к примеру, что-то спрятать от Михаила, или… А что «или»?
- Да не обижайся, Миша, у меня самого в голове сейчас такой бардак творится, оладь в душу. Знаю, что тебе сейчас должен все объяснить, а как это сделать не знаю. Давай сначала покушаем.
Шулюм у Чижа получился вкусным. Из того самого оленьего мяса, которым их вчера угостил Ямишкин. Перекусили досыта, и усталость тут же вытеснила чувство голода, погасив аппетит, умаивая мышцы плечей, рук, ног, шеи, залезая внутрь головы. А вместе с этим и тело отяжелело, захотелось полежать, отдохнуть. И как Михаила ни давил интерес спросить, что же ему должен объяснить Чиж, согласился с ним, после отдыха на эту тему лучше поговорить, когда нервы успокоятся, и все его секреты спокойненько по полочкам можно разлож-и-ить.
Зевота растянула до боли мышцы на скулах, вот-вот дремота усыплять начнет его сознание.
- Вова, ты говорил, что изба жилая. Почему? – уняв зевоту, спросил Филиппов. - Как так?
- По хозяйству видно, - прошептал Чиж. - За избой огород, картошка окучена, морковь – тоже, укроп растет. Там ниже – сарай, в нем куча банок пустых, бочка для стирки, рядом мыло хозяйственное, не сильно потрескалось оно. В доме подвал с картошкой, две бочки с грибами солеными, мясо соленое. На полатях белье постельное аккуратно в деревянном ящике уложено, два одеяла, шкура медвежья выделанная, две росомашьи. В ящике, что в доме, в целлофановом кульке хранятся какие-то документы. Дальше продолжать?
- Значит, точно ошибся?
- Вот Фома-а, - лениво взбрыкнулся Чиж. – Ну, надоеда.
- И оладь мне…
- 2 -
Вода в ручье вязкая, течет как холодной осенью, медленно, словно яблочный кисель. Яблочный? Это, скорее всего, из-за того так кажется, что листья в ней желтые, красные плавают, как ломтики яблочные, то тонут, то всплывают.
Что-то всколыхнулось под кустиком, хм, это синичка, юркая московка. И чего так её назвали - «московка»? Наверное, из-за того, что это очень любопытная пичуга, зимой, когда сидишь на рыбалке у лунки, то прямо у руки твоей, на кончик удочки, сядет и щебечет себе, посматривая на тебя. Москвичи - люди добрые, если спросишь, как куда-то пройти, то не оттолкнут тебя своей занятостью, остановятся, объяснят, расспросят, чуть ли не до нужного места доведут... А когда угощаешь её, синичку, выбирает, какой кусочек хлеба, или опарыши ей нравится, этот – да, а этот - нет. Пожалуй, из-за этого и назвали её московкой, москвичи не знают, что такое дефицит, имеют на все свой вкус и не торопятся хватать первое, что попадается им в руки…
И только теперь Михаил приметил, почему пичуга не улетает с нижней ветки и прыгает по ней то вправо, то влево, сильно щебеча. Нагнувшись, Филиппов протянул руку и ухватил ее малыша, забившегося у самой воды в толстой паутине. Но когда нащупал его, то понял, что застрял желторотик не в паутине, а в скомканной сети из лески. К счастью, птенец только провалился в нее и еще не успел запутаться до конца крылышками, лапками. А малыш-то уже и перышками оброс.
Посадил его на травку и ждет, что будет дальше. А мамочка места себе не находит, распищалась и летает вокруг него.
Михаил потянулся к птенцу рукой, но тот не дался, захлопал своими крылышками по вершинкам брусники и с трудом взлетел и, как подбитый самолет, рухнул под другой кустарник, подальше от ручья.
Зацокала с ветки белка. Неужели решила за птенцом поохотиться? Поднял голову Михаил, а хозяйка пепельного пышного хвостика там не одна оказывается, с бельчатами носится по веткам сосны, никакого внимания не обращая на стоящего под деревом человека.
Поплавок из кусочка веточки закрутило в водной глади, подсек удочку, и небольшой окунек, величиной с мизинец, повис над веткой кустарника, на котором несколько минут назад он спас птенчика. Михаил отпустил полосатого малька в воду и еще раз аккуратненько опустил под куст удочку, и снова - такой же матросик подцепился. Это не радовало, видно, под кустом их целая стайка, так что задерживаться на этом месте не стоит.
Спустился ниже, у пня вода спокойная, такое впечатление, что течения под ним нет вообще. Забросил туда удочку, и леска так и осталась натянутой от мормышки до самого поплавка-веточки. И тут же поклевка: сильная, мощная, рыба - не поддается, пытается завести леску под другой берег, но… Хоть бы не сорвалась.
С испугом Михаил следит за леской, привязанной к кончику удочки, хоть бы не сорвалась. Удочка уже наполовину согнулась, такое впечатление, что ее гибкость дошла до предела и сейчас треснет удилище. Но, к счастью, рыбина быстро устала, и, подведя её ближе к берегу, вытащил наружу. Серебряной молнией забилась она в зеленом мхе. Редкая красота. Зажав ее между указательным и большим пальцами, Михаил с трудом удерживает её скользкое тельце. Выскользнула она в траву.
- Хариус, грамм пятьсот, не меньше, - оценил улов Михаила Чиж.
- Володя, но в том ручье, что у твоей избушки, к которой с Безы-мянного озера шли, хариуса не было, как и окуня, да и вообще рыбы.
- Верно, - прищурился Чиж, - олади им в душу.
- Ладно, контрразведчик. И долго мы здесь будем? А зачем нарвал багульника, - заметив в руках Чижа букет из цветов, поинтересовался Михаил. – Для крепкого сна?
- А это, - сделав удивленное лицо, отбросил на землю траву Чиж, - да сам не знаю, зачем сорвал. Что-то не то со мною сегодня. Сам не пойму, зачем пробку из бочки выбил и вставил в нее другую. И из чего? Из сука сосны, представляешь?
- Нет, - посмотрев в глаза Чижу, ответил Михаил. – Наверное, чтобы я до конца вымотался.
- А эта изба не моя, оладь ей в душу. Даже не знаю чья, как и то, что тропку спутал. Просто уставший был и не стал тебе об этом говорить.
- Продолжение старой сказки? – замотал головой Михаил.
- Да в том-то и дело, Миша. Вокруг забора с той стороны все медведем исхожено, а внутрь двора почему-то не полез он, оладь ему в душу.
Михаил молчал. Поправив на крючке кусочек оленьего мяса, заново закинул удочку в воду. Веточка-поплавок поддалась течению, закрутилась в омутке.
- А след медвежий крупный. Видно, старик размера пятидесятого, если не больше.
- И что? - спросил Михаил.
- Даже забора не подрал, а ведь ему только приложиться к нему, даже особого усилия не нужно, ветки старые, в некоторых местах совсем прогнили.
- И дальше что? – повернувшись к Чижу, не моргая смотрел в его глаза Михаил.
- Сам не пойму. Или побаивается, или еще что. Хотя дом не вчера сделанный, ему лет двадцать, не меньше, оладь ему...
Поплавок-веточка дернулся и, набирая скорость, пошел против течения. Подсек, и снова какая-то подводная сила натянула леску в струну. Но что это была за рыбина, Михаил так и не узнал, узел на мормышке развязался и она сошла…
Новую мормышку Михаил на всякий случай насадил на два узла «восьмерки», чтобы не развязалась. Но, когда забрасывал удочку, леска с поплавком где-то вверху зацепилась за ветку ели. Начал искать ее и только сейчас обратил внимание на настил, сделанный из тонких бревен на верхних ветках двух сосен. Что-то удержало его внимание. Присмотрелся внимательнее и невольно вскрикнул. С бревен лабаза свисала человеческая рука.
- Владимир Сергеич, бегом сюда! – крикнул Михаил.
- 3 –
- Он что, в коме?
- Похоже, - прошептал Михаил. – Сердце работает, - и продолжает медленно вести ладонь над грудной клеткой, считывая только понятную ему информацию, идущую от тела незнакомого мужчины, лежащего в бессознательном состоянии на бревнах лабаза.
– Судя по ссадине на лбу, долго лежит. - Ладно, Володя, давай что-нибудь найди походящее, чтобы его на веревках аккуратненько спустить на землю.
- А можно?
- Попробую сейчас его разбудить, - и Михаил, прикрыв глаза, начал быстро шептать, делая круговые движения ладонью над головой мужчины. – Все, что мешает тебе, уже ушло, организм хорошо отдохнул, набрался сил и теперь тебе нужно проснуться. Вставай, просыпайся человече, потянись мышцами, глубже дыши.
Чиж, задержавшись на несколько секунд на лабазе, затаив дыхание наблюдает за действиями Филиппова, но тут же спохватился, перекрестился и начал опускаться по вбитым в ствол дерева железным скобам.
- Просыпайся. Потоки крови набирают силу в твоем теле, бегут по венам рук, ног, питая весь твой организм кислородом, - продолжал шептать Михаил. - В тебя вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь. В тебя вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь. В твою голову вливается, огромная, колоссальная энергия. В твою голову вливается огромная, колоссальная сила жизни...
В произношение каждого слова Михаил старался вложить свою энергию, исходящую из его рук и пронизывающую тело находящего в бессознательном состоянии мужчины. Сейчас он ни как не мог определить, что с ним здесь произошло. Но мысли о том, что у мужчины мог произойти инсульт или инфаркт, он не допускал. Снимая биоэнергию, слабо идущую от его головы, сердца, Михаил пытался прочесть информацию, но силы этой энергии были очень слабы и почти неуловимы. И только позже, через какое-то время, ему удалось почувствовать порывистую силу энергию жизни, которая начала пробуждаться в теле этого человека.
- Во все твои нервы вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь. Во все твои нервы вливается стальная крепость - стальная крепость - стальная крепость вливается во все твои нервы, - словно считывая с невидимого листа бумаги текст, Михаил часто сбивался и повторял слова все громче и громче. - Во всю твою нервную систему вливается огромной, колоссальной силы новорожденная жизнь.
Новорожденная жизнь рождает сильную – здоровую - крепкую нервную систему. В тебе с каждой секундой возрастает сила духа, с каждой секундой возрастает сила духа. Огромная – колоссальная сила духа рождается в тебе.
И сжалась ладонь мужчины, и расслабилась.
- Просыпайся, наступает утро, пора браться за работу, чтобы продолжать жить, - повысил свой голос Филиппов. – В твой организм начинает возвращаться здоровье, твоё сердце все больше и больше начинает сжиматься, проталкивая кровь в твой здоровый организм. Оно, как мощный родник посылает сильными потоками кровь, наполненную нужными веществами в легкие и бронхи, в головной мозг, во все органы…
Мужчина коснулся ладонью лба, немножко прикрыв ей глаза, прикрыв их от ярких солнечных лучей.
Михаил перестал водить руками, и начал следить за просыпающимся мужчиной. На вид ему было около пятидесяти лет, а может, и немножко больше. Ровно уложенные седые волосы, стянутые на затылке резинкой, в первую очередь говорили об аккуратности этого человека. А обросшая борода – о времени, сколько он не брился и всего-то. Если, конечно, это и есть тот самый хозяин избы.
- Фу-у, - прошептал мужчина и, часто моргая, стал внимательно всматриваться в лицо Михаила. – Я жив?
- Да, дорогой человек, - ответил Филиппов, - только не торопись вставать. Как сердце чувствует себя?
- Хорошо, - прошептал тот, пытаясь улыбнуться.
- А голова?
- Не знаю, туман какой-то в ней.
- Прикрой глаза и сделай небольшой вдох. Теперь выдохни. Еще сделай вдох. Та-ак, выдохни. А теперь поглубже вдохни в себя, та-ак. Выдохни.
Каждую просьбу, произнесенную Михаилом, незнакомец четко выполнял, что говорило о нормальной работе его сознания. Он понимал, что человек находящийся рядом с ним, помогает ему.
- Во-от! А теперь еще глубже вдохни в себя и почувствуй, как в голову входит свежий воздух, он разгоняет туман. А теперь выдохни его. Молодец, а теперь еще раз вдохни в себя…
- Как хорошо становится мне, - наконец с усилием выдавил на лице улыбку незнакомец и начал сгибать колени.
- Не торопись. Я не знаю, как долго ты тут пролежал.
- Сам не знаю, - прошептал мужчина, - все тело ноет, а ног еще не чувствую.
- Отлежал их, - согласился с ним Михаил и начал массировать бедра, коленные суставы. И уже через минуту-другую правая нога мужчины затряслась, словно по ней пустили электрический ток.
- У-у-у, - прикусил губу и застонал мужчина, пытаясь унять дрожащую ногу.
Михаил, помогая ему, продолжал массировать левую ногу до тех пор, пока и с нею не начало происходить тоже – задрожала, задергалась.
- А теперь начинай работать пальцами ног.
- Я их не чувствую, - сквозь слезы взмолился мужчина.
- Это тебе так кажется. Вспомни, как ты ими двигаешь, и делай это, - наставительно сказал Филиппов.
Фёдора Алексеевича Скуратова, таким именем представился им незнакомец, спускали с дерева аккуратно, с помощью толстой веревки, усадив его на сделанное Чижом сиденье. Потом перенесли его в избу и уложили на нары. Чай из листьев смородины, цветков брусники и голубики начал придавать мужчине силы.
- Сколько же ты пролежал там? – поинтересовался Чиж.
- Там, какое число? - поднял руку в сторону висящего на стене календаря Фёдор.
- Восьмое июля.
- А сегодня?
- Одиннадцатое.
- Значит, три дня, - закивал хозяин избы. - Побриться нужно. Мужики, вы только сейчас не покидайте меня, на ноги нужно встать, а то сами понимаете.
- А что случилось с вами, не помните? – спросил Михаил.
- У-у, - помотал головой Скуратов. – Хотя, что-то такое помню. Зашел ко мне старый человек в потрепанной старой одежде, в балахоне черном, засаленном таком. А глаза, вроде и есть, а вроде и нет их - такими длинными густыми бровями прикрыты. И как только через них он видит. В рюкзаке у него что-то было большое. Но когда я его поднял, он, как пушинка, легкий. Как его звали, не сказал, а сколько ему лет - трудно понять. Даже по говору его казалось, что ему не меньше ста лет. Боялся я его, - сквозь зубы процедил Фёдор, – от него такой холод шёл, даже казалось, что он вампир. Станет рядом, а из тебя тут же все силы начинают выходить. И все. Чего он хотел от меня, я так и не понял. Но самой страшной стала ночь. Медведь вокруг забора ходил, так рычал, что дом дрожал. Ну, все, думал, конец пришел. Медведь уж лет десять ко мне перестал ходить, а тут, судя по реву еще и огромный. А дед во дворе начал руками махать, что-то шептать, а медведь видно за ним, этим ведьмаком пришел. Все громче и громче рычит, на забор опирается, но не ломает его. А он выше забора раза в два, представляете.
- Кто?
- Да медведь этот.
- И что дальше было? – начал торопить Фёдора Чиж.
- Так медведь-то черный, метра под два с половиной ростом, если не выше, я такого еще и не видел. А старик пошел к нему, начал трещоткой трясти перед его мордой, а тот тут же испарился, представляете? А потом днем ушел и старик. Когда - толком не заметил. Выхожу во двор, а его нет. Но медведь заново пришел вечером. Я его не видел, но чувствовал, что он совсем рядом, и дыхание его даже слышал. А на следующую ночь все вокруг тех сосен, где вы меня нашли, перцем осыпал и залез на лабаз.
Ночей-то еще толком нет, так, прикроет тенью на час-два, а потом рассветать начинает. Смотрю, заново старик тот появился, но одежда у него, как у приведения, была - не черная, а белая. Посмотрел на меня, и трещоткой начал махать, а я и не знаю, что делать. Честное слово, сам видел, как из меня воздух зеленый пошел прямо к нему, как дымка. А тот ухватил его и тянет к себе, обвивает ей себя, а я и сделать ничего не могу. Чувствую, что все силы из меня уходят, я, как тряпка, стал - ни руки поднять, ни двинуться. И сознание потерял.
- Впервые такое слышу, - сказал Чиж и сел за стол. – Фёдор, ты случаем не наркоман, или не пьяница?
- Да что ты.
- А сколько лет здесь живешь?
- О-о, много уже. Вы, наверное, слышали про меня. Я магазин на улице Механизаторов, в Югорске большой держал, а местным бандитам отказывался платить мзду. Из-за этого они не раз избивали меня, потом отобрали магазин, милиция даже не помогла. Ну, я дом их главаря ночью поджег и ушел в лес. С тех времен и скитаюсь здесь, в Агириш раз пять-семь в году за продуктами хожу, на шкуры меняюсь.
- Что же нужно было от тебя этому колдуну? – прервал рассказ Фёдора Михаил. – И так часто к тебе заходят колдуны?
- В первый раз, - ответил Скуратов. – Мои силы ему были нужны. И, кажется, он что-то искал здесь, на звезды смотрел, в бубен бил, танцевал.
- А медведь точно был! Точно! – подтвердил рассказ Фёдора Чиж. – Я его следы видел, огромные.
- Но мне казалось, что не только медведь приходил сюда, а и кто-то еще тёмный такой. Видел его только боковым зрением, а напрямую посмотришь – пусто. Такого еще не видел, и боялся этого старик, как только появляется, бубном начинал трясти.
- А ты его не пытался расспросить об этом? – поинтересовался Чиж.
- Только начинал спрашивать, так у меня сразу же кашель начинался, все внутренности выворачивал.
- Бывает же, а. Ну что ж, скоро ночь, посмотрим, - хлопнул руками по коленям и встал с нары Михаил. – Сейчас ухи сделаем, поешь, самое лучшее лекарство.
- 4 –
Ночь поздно пришла, заполняя светло-серые тона неба темными красками. А с нею и тишина без птичьих трелей и посвистываний, без беличьих цоканий. Единственное, что пугало, это крики куропаток, напоминавших ведьмины заклинания.
- Это куропач со своим семейством по болоту ходит, - сказал Фёдор. – А болото хлипкое, топкое, поэтому и медведя здесь нет, и лося с оленем. А вот соболя много здесь. Недавно глухаря хотел добыть, подошел к нему вплотную, прицелился, а он без выстрела на землю с дерева упал. Удивился, смотрю, а на нем соболь. Даже меня он не испугался. Ну, сейчас рано соболя брать, зиму нужно подождать, - сказал Фёдор и замолчал.
А небо звездное и низкое прямо выстлало свои звездочки над лесом, как маленькие лампочки. И кто-то невидимый протёр их от пыли, и они ярче и ярче сияют. Что-то хрустнуло в стороне, и – тишина. Чиж сунул Михаилу свое ружье и тихонечко ступая вперед, пошёл к забору.
- Не ходи туда, - сказал Фёдор. - Если по-маленькому хочешь, то иди под тот куст, где бревна наложены, там у меня для этого дела яма есть, – и перешел на шепот. - Я её каждый месяц засыпаю, чтобы не воняла и новую рядом выкапываю. А если нужно по-большому, то на речку хожу, чтобы зверей сюда не приманивать. Там у меня настил есть из бревен, а в нем отверстие. Водой все и сносит.
- Умно придумал, - прошептал Михаил.
Где-то кто-то тявкнул и раздался детский плач. Михаил вскочил на ноги, но Фёдор, смеясь, ухватил его за штанину:
- Это лиса зайца схватила.
- Да ты что? – отмахнулся Филиппов.
- Правда, правда.
Подтвердил это и подошедший к ним Чиж. Присел рядом с Михаилом и стал вслушиваться в шорохи леса.
- Что-то в этом году нашествие у нас колдунов разных, - разорвал тишину Чиж. – В Югорске откуда ни возьмись - цыганка-вещательница появилась, какая-то старуха-самоедка тоже пугает людей своими чарами, у меня по соседству – ведьма поселилась.
- У Витькиной жены – тоже, Феодора, - вставил свое слово и Михаил.
- О-о, а в Агирише несколько мансийских и ненецких шаманов остановились, - сказал Фёдор. - Люди говорят, что никто их не приглашал, сами пришли, в шалашах живут. И что самое интересное, ни одна живность к ним не суется ни собаки, ни кошки, - кашлянул Фёдор. – А здесь перед приходом этого колдуна, на болоте своими глазами видел человека. Представляете, идет прямо по воде. Думал, померещилось мне вначале. Присмотрелся, а то не медведь, не лось, не куст, а человек. Такой невысокий сам, сгорбившийся, с тростью идет. А меня когда заметил, остановился и туман поднялся. Все, больше его не видел.
- Оладь ему в душу, - то ли выругался, то ли удивился Чиж.
Что-то шумнуло под забором с той стороны.
- Наверное крыса, какая-нибудь, - прошептал Чиж, - или лиса.
- Так и тогда было, - остерёг всех Фёдор. – А потом старик появился, колдун.
Резко захлопала крыльями какая-то большая птица на дереве, заворковала, как голубь, и успокоилась.
И снова тишина, видно голубь во сне с ветки чуть не сорвался. Выходит и птицам снятся сны.
Ночь закончилась, начала набирать в свои телеса молока, серея. Звезды стали блеклыми.
Михаил потянулся с такой силой, что косточки громко захрустели в его плечах и локтях.
- Вы как хотите, а я спать пошёл, - и, поднявшись, ушел в избу.
Хотел было встать и пойти за ним Чиж, но уперся в руку, выставленную перед ним Фёдором. Он посмотрел в ту сторону, откуда не сводил своих глаз Скуратов. И – ойкнул с испуга.
На нижней сосновой ветке сидела не птица, а человек. Схватился руками за носки своих ног и наблюдал за ними.
- Что это такое? – прошептал Чиж.
А человек, услышав его слова, поднял руки и, замахав ими, как крыльями, сорвался с дерева и улетел. А то действительно крылья были вместо рук, и не человек, а птица.
- Что у вас такое? – выглянул из избы Михаил.
- Ворона, вот такая огромная сидела на ветке, - развел руки Чиж.
- Не может быть! - икнул Фёдор. – Такой огромной я еще здесь не видел.
- 5 –
Вторая ночь была тихой, без видений и ведьм.
Фёдор быстро восстановился, на его лице появился румянец, тело наполнилось силой, угостил гостей картофельным хлебом, а к концу лета обещал, если в гости зайдут, угостит такими разносолами, которые им никогда, поди, и не приходилось пробовать. Есть здесь у него места, где рыжики растут, белые и черные грузди, а белого гриба здесь всегда много, заготавливает его на зиму с избытком. И мёд есть, и картошка хороший урожай дает, и мясо добывает, только не ружьем, а луком.
Михаил попробовал натянуть его тетиву, стрельнул, стрела насквозь забор пробила. Да уж. И Фёдору, оказывается, уже далеко за пятьдесят, и силою наделены его руки большой, толстые ветки с легкостью разламывает.
- Сам деревенский-то? – поинтересовался Чиж.
- Москвич я, - потупил глаза Фёдор. – А то, что здесь живу и всему научен, это благодаря студенчеству. Закончил я филологический, собирал разные народные мудрости в уральских деревнях и как-то встретил у Ивделя в горах человека, пермяка. Из сталинских концлагерей еще сбежал в 1948 году. Посадили, якобы, за то, что резидентом какой-то иностранной разведки был. А сам-то мужик дерёвня, и читать толком не мог, да и откуда в их деревне, где люди всю жизнь звероловством занимались, секреты государственные были.
Прекрасный человек был, набожный. Да такими знаниями религиозными обладал, что нигде их и ни в какой книге не найдешь. Он не знал толком, что такое биология, ботаника, зоология, но мог лося подозвать к себе и усыпить. На медведя не ходил, но зато мог с ним рядом ягоду собирать – клюкву и бруснику, шишку кедровую бить, а тот даже и не рыкнет на него.
- Да выдумки это всё, - возмутился Чиж. – Оладь ему в душу!
- Я тоже поначалу старику не поверил. Но когда своими глазами это увидел, понял, что не врёт. Он обладал таким колдовством, что медведь его не чуял и не видел. Да, слышал, что у нас есть гипнотизеры, но они на человеческое сознание действуют, а он - на животных. Ружья у него не было а только нож и всё. И мясо он никогда не варил, не жарил, не солил, а – сушил. Нарежет тонкими пластами, разложит на камнях, развесит на ветках. И все.
- И сам пробовал?
- Да, Владимир Сергеевич, и – мясо, и учился у него многому, а потом бросил институт и год прожил у него. Такое видел, ребята, что не поверите.
- Что, духов? – невольно вырвалось у Михаила.
- Не знаю, можно ли их так назвать. Может лесных духов, медведя, глухаря, ворона. Разговаривают на людском языке, но его не слышишь, а чувствуешь, о чем он тебе говорит, и ты ему мысленно также отвечаешь, и он понимает все твои слова.
- А потом их убивал, чтобы мясо заготавливать, так что ли? – усмехнулся Чиж. – Оладь...
- Ну вот, я же сказал, - смутился Фёдор. – А как же ворон вчерашний? – посмотрел на Чижа Скуратов. – Вчера-то сами, Владимир Сергеевич, когда его увидели, чуть в штаны не наделали.
- Та иди ты!
- А здесь уже пятый день как ходите, и ничего другого больше не видели, так что ли? –спросил Фёдор.
- Да у вас лес какой-то заколдованный, - поежился Чиж. – То будто мы с Мишкой медвежонка убили, и после этого за нами гонится его мать. Её не видели, но слышали. То буд-то зима и люди гонят оленей.
- Вот, а вы говорите, что я врун.
- А что же вас так удерживает здесь? – не выдержал Михаил. - Чем занимаетесь? Старость-то она вот-вот придет, тело силы потеряет. Федор Алексеевич, в таком случае нужна помощь людская. А медведи? А росомахи? А волки? А простуда в конце концов и тот ведьмак, который у вас чуть всю жизнь не высосал?
- И над этим я думал, - ответил Фёдор. - Здесь жизнь полная, а там у вас, как в волчьей стае себя чувствуешь. Вожак всех себе подчиняет, и слова ему лишнего боишься сказать. А их в людской жизни много, этих вожаков. Это и городская власть, и бандитская, и на производстве, и тыкаешься среди них, как шакал. И каждый тебя ненавидит. Ну, как это ты можешь жить лучше, чем он или другой, а? Только попробуй, сразу придавит, сразу все твои богатства высосет.
А здесь ты живешь сам по себе и знаешь, как и когда нужно себя вести. Медведь - он великан, и если ему не досаждать, то и он добр к тебе, и не чувствует тебя своей добычей, а наравне ставит тебя с собою. Уважает. И волк тебя обойдет стороной, так как человеческим духом пахнет, а нет, так я его умнее, я знаю, как его победить и всю его волчью семью, потому что не с волчьим племенем нужно бороться, а только с его вожаком и главной самкой. Победил – уйдут. Росомаха, с ней другой разговор, в этом году шесть их шкур обменял в Агирише на соль, на одежду, на плотницкие инструменты и так далее…
«Философия отшельника, - глядя на Скуратова, подумал про себя Филиппов. – И он тоже во всем прав, и кто посмеет его обвинять за то, что он ушел от людей. В лесу жить еще сложнее».
Фёдор словно прочел эти мысли в глазах Михаила, подошел к нему поближе и, улыбнувшись, похлопал Филиппова по плечу, мол, спасибо за поддержку. Потом, кивнув на скамейку, сказал:
- Мне кажется, что это всего лишь листик истории. Понимаете? И их много, этих страниц, только успевай читать, когда они переворачиваются. А ведь так и происходит. Вы говорите, что видели зимний перегон оленей. Сейчас такого нет, а еще лет пятьдесят назад было. Ханты, манси, самоеды где-то рядом с этим местом их и прогоняли, в декабре-январе десятки тысяч голов на мясо в сторону Южного Урала, где работный люд живет. Есть и другая страница, не пойму только какой век, но люди русские, татары, мордва, торгуют между собой. А купцы, я вам скажу, разные, и наши, и не наши – аглицкие. Вот все это вижу, хочется поговорить с ними, что-то на свои шкуры поменять, а подходишь к ним, они воздушные. Ну как такое бывает, а? Даже цветные кафтаны видишь, но это всего лишь миражи. Представляете? – Фёдор для верности сильно стукнул кулаком по своей коленке.
- А в какое время года эту картину видите? - поинтересовался Михаил.
- Именно в это время. И знаете что произошло? У одного купца выпала из сундука икона, когда он вещи с одной повозки в другую перекладывал. И никто из них этого не заметил, а я её видел. Воткнул на этом месте лопату, а утром стал копать. И – нашел её. Пойдемте в дом.
Фёдор подвел Михаила к углу, отодвинул висящее на проволоке полотенце и показал небольшую икону.
- Она выдавленная, медная вроде бы.
Михаил подошел ближе к ней и начал рассматривать. Да, прав Федор, это была икона из выдавленного металла, а на месте, где располагалось лицо - вырезка.
- Здесь, было Лико Божией Матери, я его запомнил, когда «во сне» видел эту икону, выпавшую из сундука. Но много времени пролежала в земле и утеряла свое физическое состояние, сгнила, потому что из дерева была сделана и красками написана.
- Может быть, может быть, - согласился с ним Филиппов. - И что-то еще такое видели, выкопали?
- Не поверите, но это действительно так, - и, открыв крышку подвала, спустился в него. – Появился минут через пять, выложив перед Михаилом и Владимиром несколько свертков. – В первом свертке было оружие: остатки меча, сабли, на которых хорошо сохранились только набалдашники с рукоятками.
- Из золота сделаны, - сказал Скуратов, показав ему на рукоять короткого меча. - А та из серебра.
- Так вы богач! - воскликнул Чиж.
- Еще и какой, - согласился с ним Фёдор. – А в этом свертке зубила разные, клещи, подковы. Им лет по пятьсот, может, меньше. «Лист» о мастеровом видел, о его семье. Жил он в полутора километрах отсюда. Мужик был кузнецом, четверо детей у него. Я разобрал завал из деревьев, начал копать под ним, и прямо в кузницу уперся, сделана была из кирпича. От неё, правда, только одна стена осталась. Показал это место одному из ваших энтузиастов, Виктору Воробьеву, он музеем руководит. Может, слышали о таком? С ним всё выбрали с того места, провели раскопки, нашли могилки этого мужика и других людей. И еще кое-что. Интересный человек.
- Мы к нему сейчас и идем,- признался Михаил.
- А, снова, значит, он что-то новое нашел. Вы ему обязательно от меня привет передайте и скажите, что еще один лист видел, метку поставил на том месте. Но там совсем древняя картина была, может, во льду что-то и сохранилось, не знаю. До ледяной глыбы дошел, а дальше копать не решился.
- Что там, мамонты? – спросил Чиж.
- Нет, нет, - замотал головой Скуратов. - Это то, что ему будет особенно интересно. Да, да, его это особенно заинтересует. Некоторые вещи должны сохраниться.
- Хм, они что, из золота?
- Тебе это нужно? - остановил Чижа Михаил.
Свидетельство о публикации №220093000079
Александр Михельман 26.05.2023 19:49 Заявить о нарушении