Из рукописи, не найденной в архивах Ордена

   «Я, Дитрих фон ..., смиренный раб божий, комтур замка ..., свидетельствую: нами был найден и выкуплен Зигфрид фон ..., орденский брат, долгие годы пробывший в плену в Тартарии и более дальних таинственных землях Востока. Зигфрид фон ... известен как доблестный рыцарь, свершивший много деяний во славу Бога и на благо Ордена, и Орден не поскупился на выкуп. Говорили – его не хотят выпускать, и брехливый посланец посмел намекнуть, что сам Зигфрид не хочет – и я чуть мечом не вогнал в его пасть извергнутую им клевету – но сумел удержаться, хотя каюсь за греховные помыслы. Но деньги делают всё – слава Богу, сейчас ради благого дела – и доблестный брат был доставлен в наш замок. И светел нам показался облик его, хоть изнурён годами неволи и тяжестью плена. А слова оказались не светлы, и, услышав безумные речи, я не дал ему сеять соблазн среди братьев, поместил в потаённую келью угловой башни и подвергнул строгому увещеванию. Но брат Зигфрид упорствовал в ложных идеях. Он твердил, что вся мощь – в человеке. Что он силой и волей своей может слиться с Единым, не прося никого, не нуждаясь в заступниках, в церкви, в святых – и в самом Иисусе Христе! Он в гордыне своей говорил, что стремлением духа желает пронзить установленный Богом предел, отделяющий нас от небес, что усилием воли своей, устремлением вглубь осознает, откуда пришёл и чему обречён, – и сумеет прорваться сквозь рок – и открыть путь к спасенью другим.
Я закрыл его в келье, предписал строгий пост – хлеб и воду – и сеченье плетьми для смиренья гордыни. Сторожить был поставлен брат Курт, сам прошедший когда-то через многие искушения и потому неподвластный им. И слабела плоть Зигфрида, но гордыня не гасла – и всем сердцем жалел я его. Ведь сражались бок о бок не раз, и когда-то он спас мою жизнь. Я ж пытался спасти его душу. Но гордыня сильнее, чем плоть, – и уже поднимаясь едва с перепрелой соломы и с трудом шевеля кандалами, он шептал: «Я пройду. Я ворвусь в храм небес – и других поведу за собой!» А потом – снова плети, ломоть хлеба и чаша с водой. И я верил: смогу победить – и придёт он смиренный к Христу – и весь замок склонится, кладя его тело во гроб, воздавая долг рыцарю Бога.

   А потом – тихий стук в мою дверь. Курт с каким-то нездешним лицом поволок меня к башне. Я, увидев, застыл: он торчал из раздвинутой страшным усильем решётки половиною тела наружу – и лицо было ликом святого. Как раздвинул, когда эти прутья и десятку людей не согнуть?.. А сиянье лица?.. Неужели прорвался, сумел?.. К чёрту ересь! Это Бог снизошёл на него, дал пробиться сквозь стену греха и в последний момент возвратиться к Нему – Созидателю мира – и не волей своей, а молитвой Христу. Так сказал я, направив на Курта свой взгляд – и не свой, а всей Церкви – всех святых, всех, творивших величье её, – уж простите меня за гордыню – но сейчас в этом замке я, ничтожный раб Божий, отвечал за них всех – перед Богом и Орденом. Нёс свет веры всем вверенным мне.

   Только Курт не смотрел на меня. Он смотрел на прорвавшего стену и шептал: "Я смогу. Своей волей смогу".

   И ему – хлеб и воду. И ученье плетьми».
                - - -
   И ниже – тем же почерком, только дрожащей рукой: «Неужели... О, Боже!»
                - - -
   Из рукописи, не найденной в архивах Ордена.

20.8.2017