Змеи

Если бы кинотеатр находился на километр дальше, случилась бы беда. На пути было бы несколько светофоров, пришлось бы следить за такими примитивными действиями, как переключение цветовых сигналов, а по нормам дорожного поведения следовало бы дождаться зеленого, или, на худой конец, желтого, ведь ни один водитель не виноват, что снимают такие фильмы, после просмотра которых цвета светофора перестают иметь значение.
Если удастся каким-то чудом пересечь все дороги в целости, на пути обязательно возникнет разрытая дорожная яма, вырезанный и вспаханный прямоугольник асфальта, огороженный косыми железными прутьями. Вот бы упасть на дышащую паром и испачканную комьями земли огромную трубу, раскроить лицо, выбить зубы и опередить змей. Почувствовать.
Желание покалечиться – лучший оберег от фатальных случайностей.
Вуаль боли разбухает так быстро, как сломанный о ножку стула мизинец на ноге. Та упрямая часть мозга, которая до последнего держится после объявленного сигнала бедствия, горит красной сиреной и подгоняет механические ноги сто пятьдесят шагов прямо, затем сорок шагов направо во двор, две лестничных пролета наверх.
У кровати сирена замолкает и кокон боли падает на застиранную зеленую простынь. Левая рука под левым ухом, сердце шумит игрушечным морем в горле, пульсирует за глазами, вибрация теряется в предплечье.
Под ребрами рождается шарик – если задержать свистящее дыхание, можно услышать, как он вбирает в себя то живое, что осталось в теле, увеличиваясь и увеличиваясь в размере, и вот это уже не шарик, а клубок змей, они выползают и стискивают сердце, оставляют за собой отравленные черные дорожки анестезирующей слизи.
Змеи ползут, протыкают ядовитыми поцелуями ткани. Лодыжки распухают и распадаются внутри плоти на онемевшие кусочки, волны переходят на икры. Если не обращать внимания на змей, они скоро уползут домой. Чувствительность возвращается через семь тысяч вдохов.
 Язык деревенеет и становится слишком большим для пересохшего рта. Глаза слипаются, но дремота прерывается настойчивыми спазмами. Клубок в солнечном сплетении заставляет согнуться пополам – змеи не позволяют пропустить хоть часть их крестного скольжения. Глаза не разлипаются – змеи растекаются комками туши, склеивают ресницы.
Из глотки вырывается голодная отрыжка, кислый желудочный сок обжигает корень языка. Змеям нравится состояние голода.
Змеи стекают на щеки, воздух режет роговицы десятком страниц.
Далеко за пределом царства змей звон чужих ключей, щелчки замков чужих жизней и глухие шаги сливаются в единый предательский мотив. Часы отсчитывают секунды от конца мира до забвения.
На это уходит столько энергии, что кинотеатру хватило бы еще на один показ фильма, после просмотра которого цвета светофора перестают иметь значение.
Я кричу.