Эллинизм

Термином «эллинизм» в современной науке обозначают культурные и политические образования, развившиеся из смешения элементов греческих с восточными на почве сначала единого, а затем ряда однородных государств, объединенных единой культурой, единым правом, единой государственностью. Во всех этих образованиях эллинство преобладает, но различную окраску придает отдельным комплексам примесь разнообразных восточных элементов: общеэллинское, выработанное соединенными силами отдельных эллинских племен и политий, окрашивается в разнообразные оттенки соответственно примеси того или другого восточного элемента.

В IV в. до н. э. в Македонии было создано боевое подразделение – фаланга-паук. Тогда же Рим усовершенствовал свой легион. Это было результатом развития плоскостной геометрии, примененной в военном деле. Отныне стратег был обязан принудить противника к бою на относительно гладком поле, где, осуществляя единство удара во всех направлениях, фаланга или легион сломают любое войско. Так, солдаты Александра Македонского неизменно успешно встречались с войсками, превосходящими их численно во много раз. Это не помешало большинству из тридцати пяти тысяч молодых людей, отправившихся с Александром на завоевание Индии, дожить до старости в строю фаланги. То были победы воинского порядка над ополченческим беспорядком, но не бойца над бойцом, торжество выучки каждого солдата и общей организации военного строя, но не личной доблести или физической силы бойцов.

Во время похода на Восток Александр Македонский разбил армию последнего персидского царя Дария III и весной 329 г. до н. э., перейдя через горы Гиндукуша, спустился в среднеазиатскую равнину. Отчаянное сопротивление македонцам оказали жители Согдианы – области в восточном междуречье  Амударьи (Окса) и Сырдарьи (Яксарта), в центре Зарафшанской долины. Воспользовавшись отсутствием Александра Македонского, устремившегося с главными силами к Сырдарье, население во главе с вождем Спитаменом истребило в городах македонские гарнизоны. Тогда Александр Македонский поспешно вернулся в Согдиану и подверг ее страшному опустошению. По приказу Александра сжигали села и убивали всех взрослых. По сведениям греческого историка Диодора, было уничтожено 120 000 человек. Однако, несмотря на огромные потери, население продолжало сопротивляться. Спитамен с отрядами всадников производил неожиданные нападения на македонцев и держал их в состоянии постоянной тревоги. После долгой борьбы македонцам удалось разбить Спитамена, после чего он ушел в степь вместе с бывшими с ним в союзе кочевниками. Последние, опасаясь мести со стороны македонцев, убили Спитамена и принесли его голову Александру. Так погиб этот энергичный вождь согдийцев.

Основанное Александром Великим на развалинах государства персидского греко-македонское государство, при организации которого немалую роль сыграли персидские государственные и культурные элементы, распалось немедленно после его смерти на ряд частей, естественно выделившихся из огромного комплекса.
 
Имя Александра Македонского в течении двух тысячелетий окружалось всевозможными легендами и ореолом необычайного величия и благородства, получившими начало в тех дневниках, которые велись специальными секретарями; их держал при себе в походах тщеславный македонский царь.  В последующее время в сочинениях греческих и римских историков, по желанию римских императоров, искавших «идеальных монархов» в прошлом, образ Александра крайне идеализировался. Ясно выступает желание возможно выше возвеличить идею императорского самодержавия, священного происхождения царской власти, чем обосновать «законность» завоевания Римом других стран и народов.

Образ Александра был крайне идеализирован тип прекрасного монарха, образец добродетели, мужества, великодушия для сыновей европейских аристократов. В эпоху распада колониальной системы, движения порабощенных народов к национальной независимости на Западе появилось немало солидных научных исторических работ, стремившихся оправдать современный неоколониализм ссылками на «исторические примеры», чем показать «цивилизирующую роль» колониальных держав, якобы «особую роль» Европы на Востоке и «великую миссию белого человека» в Азии, Африке, других колониальных регионах мира. С этой целью в ряде книг западных историков был воскрешен и широко разрекламирован образ легендарного создателя первой европейской колониальной державы – Александра Македонского, причем ему приписывается роль родоначальника европейского «культургрегерства» в Азии. В этих книгах завоеватель и насильник Александр Македонский выведен «просветителем азиатских варваров», а его армия – «носителем светоча европейской культуры», непомерно преувеличивается роль и значение похода Александра в дальнейших судьбах народов Азии, принижается борьба завоёванных народов с захватчиками.

Между тем точные исторические данные свидетельствуют, что Александр был таким же беспощадным колониальным завоевателем и истребителем народов какими были позднее кондотьеры в Америке, англичане в Индии и т.д. Он оставлял за собой разрушенные города, дымящиеся развалины, опустошенные провинции, целые народы обращал в рабство, продавал их, как рабочую скотину, на рынках. Реальный, настоящий Александр, такой, каким его изображают первоисточники, без идеализации, мистики и прикрас – разрушитель, интервент, беспощадно и безжалостно истребляющий своих противников.

История Древнего Востока дает многочисленные примеры подобных завоеваний. Все эти великие перевороты, которые приносили Востоку различные племена, стоят в одной ступени с эллинистическим завоеванием, хотя о славе этих народов не так прокричали, как о славе предводителя «первого цивилизованного народа Запада». Результаты завоеваний так же не дают оснований для подобной оценки: Восток действительно покорился силе греческого оружия, но он оказал противодействие греческой культуре – и, в конце концов, он снова вытеснил завоевателей. Греки подчинили своему влиянию, казалось, большую часть мира, а в самой Греции рос страх перед перенаселенностью и проводились попытки планировать семью, ограничивать рождаемость, практиковалось убийство детей.
 
Наиболее прочным из выделившихся государств был Египет, где утвердилась династия Птолемеев. Постепенно распадалось великое европейское и азиатское царство Лисимаха, из которого прежде всего прочно выделились Македония, где утвердилась династия Антигона, и Сирийско-малоазийское царство Селевка и Антиоха I. Из последнего, в свою очередь, выделились постепенно мелкие сравнительно государства Атропатена, Армения, Каппадокия, Понт, Вифиния, Бактрия. Граждане малоазиатского города Пергама почтили царским титулом одного из своей среды, Аттала, который проявил большую энергию и дарования в борьбе с соседними кельтскими племенами и был основателем династии, представители которой отличались среди современных им властителей простотой нравов и интересом к наукам, искусствам и литературе. Рядом с этими монархическими государствами существовал ряд свободных и полусвободных политий и союзов в собственно Греции и на островах, принимали культурный облик такие полудикие племена, как эпироты, под руководством местных династий основывались на далеком западе сходные с восточными государства, например царство Гиерона в Сицилии. В самой Греции Афины были совершенно бессильны, ореолом старинной аттической слав были окружены ничтожные потомки великих предков. В Спарте Набис образовал царство бродяг и странствующих наёмников, грубых и низменных. Этолийцы были тоже совершенно развращены службою в качестве наёмников. Беотия находилась в полном упадке. Ахейский союз, казалось, возрождал лучшие силы Греции, но Арат среди пагубных ссор своих со Спартою впутал в дела Пелопоннеса Македонию, и после этого македонские гарнизоны уже не выходили из пелопоннесских городов. Наибольшее значение из греческих городов после смерти Александра Великого приобрели Византия, Кизик и особенно Родос, – в них процветала торговля, они разбогатели и играли немалую политическую роль, являясь защитниками свободы всякий раз, когда эллины где-либо отстаивали свои права – против Македонии ли, в Азии ли.

Македония представляла собою военную державу, прочно организованную и с хорошими финансами, в ней уцелела ещё та здоровая народность, которая когда-то давала марафонских героев. В Азии утвердилась династия Селевкидов, их царство обнимало то, что что прежде составляло державу персидского царя, эти земли эллинизированы были очень слабо и сколько-нибудь прочной внутренней связи были лишены, в Азии Селевкидов были особенно часты и сильны внутренние смуты. Наконец в Египте Лагиды основали абсолютную монархию, население здесь было совершенно пассивно, но представители династии отличались выдающимися дарованиями и ловкостью. В то время как Македония в качестве родины Александра, а Азия в качестве той страны, где он основал свою монархию, предъявляли довольно фантастические притязания владычествовать над всем Востоком и приносили жертвы этой мечте, Лагиды преследовали чисто практические цели, развили до высокой степени торговлю и промышленность Египта, накопили огромные богатства, и главным образом благодаря им Египет долго был неуязвим ни для Македонии, ни для Азии, хотя эти два государства, постоянно соперничая между собою, для действий против Египта всегда готовы были объединится.

Все эти отдельные политические образования, несмотря на разнообразие географическое и этнографическое, несмотря на противоположность и постоянное столкновение политических интересов, выражающееся в ряде почти непрерывных войн, живут однородной культурной и политической жизнью, одними и теми же интересами и идеалами, и это единство и определяется термином эллинизм.
 
Главными центрами развития эллинизма были большие города – в столицы отдельных государств, преимущественно, Александрия в Египте и Антиохия в Сирии, с которыми соперничали малоазийский Пергам, островной Родос, сицилийские Сиракузы и другие менее крупные эллинистические города. Роль Александрии не раз и не без основания сравнивали с ролью Парижа в Европе XVIII и начала XIX в. Поражает прежде всего почти полное однообразие внешнего вида эллинистических городов. Как показали раскопки в Александрии, Ефесе, Приене, Магнесии на Мэандре и других эллинистических городах, везде мы имеем вполне благоустроенные, в современном смысле, города, с правильными, сравнительно широкими, мощеными улицами, с прекрасной канализацией, с каменными домами иногда в несколько этажей, с роскошными площадями, богатыми храмами и общественными зданиями, среди которых научные и образовательно-воспитательные учреждения играют далеко не последнюю роль. Нередко колоссальные памятники – вроде алтаря Зевса в Пергаме –  сосредоточивают на себе интерес властителей и городского населения и являются показателями той суммы художественных и культурных приобретений, до которых дошла жизнь той или другой местности. В главных центрах эллинизма живет литература, наука, искусство, возрастание их числа и их рост указывает на культурное развитие страны, о них почти исключительно говорит и предание. Их население может быть названо вполне эллинским, частью по составу, частью по укладу и внутреннему содержанию жизни.
 
Большинство составляло, однако, не городское население, а сельское. Насколько в эту среду проникла эллинистическая культура – сказать нелегко. Археологическое исследование деревень Египта дает по большей части вещи римского времени; если, однако, судить по папирусам, сообщающим немало сведений об интимных подробностях жизни сельского населения, то придется признать, что культура вряд ли глубоко прошла в сельское население. Номенклатура эллинизируется, местный язык и письмо вытесняются греческим, но общий уклад жизни и нравов вряд ли меняется, вряд ли делаются шаги для поднятия сельского населения до уровня городского. И это в Египте, где рабское население сравнительно ничтожно и государственные земледельцы не находятся в положении крепостных. Иначе в Азии и Сирии, где, судя по некоторым данным, можно предположить именно закрепощенный субстрат населения, вынашивавший на своих плечах расцвет городской культуры. Все говорит за то, что селянин, житель комы (деревни), с трудом воспринимал эллинизм и эллинизовался только чисто внешним образом. Поступательное движение эллинизма состоит не столько в поднятии деревни до уровня города, сколько в вытеснении городом и городским строем сельских форм и уклада жизни. Не одна кома за три века эллинизма превращается в город там, где городской строй сознательно распространяется на счет деревни.

Разнородность состава населения в социальном отношении, идущая параллельно разнородности национальной (сельский субстрат, как и городское население, состоял из самых разнообразных национальностей; по отношению к первому особенно пеструю картину дает Малая Азия) естественно вызывала такую форму правления, которая носила бы в себе хотя бы внешнее единство и которая издавна была привычна для большинства населения, а именно монархию, в её абсолютистической форме. К этой форме подготовлена была и греческая культурная часть населения, долгим развитием греческой политии и проникновением в нее ярких индивидуалистических течений, что шло рядом с определенным этически-индивидуалистическим направлением греческой мысли.
 
Задача, которую должны были выполнить новые государственные образования, основанные на монархическом начале, состояла в приспособлении этого начала к политическим привычкам и укладу как эллинского, так и местного населения. Необходимо было совместить уклад политии с укладом абсолютной монархии, дать городу-государству определенное место и роль в жизни эллинистических монархий. Разрешалась эта основная задача различно: город как политическое целое то совершенно устранялся из жизни государства и играл роль только в социальном, экономическом и культурном отношении, как то было в Египте, то играл роль административного самоуправляющегося деления, как в Сирии и Малой Азии, то служил центром, объединявшим около себя государство, как в Пергаме и Сиракузах, иногда наряду с монархией, иногда помимо её (Родос). Были попытки совсем устранить монархический элемент и построить сильное государство на городе (греческие союзы, союз ликийских городов), но эти попытки плохо выдерживали борьбу с победоносным шествием монархизма. Все это вело к появлению новых по комбинации частей государственных образований.
 
Здесь сделалась возможной такая культурная экспансивность, какой не могли дать греческие города-государства. Формы эллинского быта, вместе с городами, возникавшими повсюду от Кирены до Инда и от Аравии до Галлии, проникали в страны другой культуры или лишь с зачатками культуры – а с этими формами шли и греческая литература, и греческое искусство, и греческая наука. Все эти части греческого культурного бытия теряли свой национальный характер, приспособляясь к новой жизни и новым условиям; вырастала культура вненациональная, мировая, космополитическая. Сирийцы, евреи, египтяне и другие начинают писать на греческом языке, пользоваться греческими методами исследования, развивать возникшие в Греции литературные формы; элементы греческой архитектуры, скульптуры, живописи сливаются с местными, причем, несмотря на всю оригинальность новообразований, в основе лежит все-таки греческий шаблон.  В Бактрии и Египте, Боспоре и Сиракузах культурный человек того времени находил тот или иной, более или менее знакомый ему ответ на свои запросы. Эллинистическая наука, искусство и литература – понятия хотя и делимые до бесконечности, но все же, в достаточной мере, определенные не только хронологическими рамками. Пышно расцвела наука во всех почти центрах эллинистической жизни. Число ученых было чрезвычайно велико, количество книг и научных работ необозримо. Грудами накопляется научный и quasi-научный материал, и в этом главная работа ученых. К услугам ученых имеется богатый материал, накопленный поколениями египетских и ассиро-вавилонских наблюдателей и регистраторов. Вместе с тем становится возможной в ряде наук (например, в истории и географии) мировая точка зрения; сравнительный метод входит в общий обиход (например, в началах этнографии), эмпиризму открывается широчайшее поле деятельности. В точных науках рядом с гениальными интуициями все прочнее ставится кропотливое научное исследование в области астрономии, механики, математики, медицины. Особое развитие приобретает применение научных открытий и научного метода к обыденной жизни в области техники. Остроумнейшие приборы и машины в значительной степени меняют жизненный уклад горожанина. Широкая фабрикация папируса и пергамента дает книге такое распространение, какого она не могла иметь до того времени, а мировая торговля рассылает научные продукты по всем культурным центрам не одного только Средиземноморского бассейна. Наука, таким образом, становится ближе к жизни и вместе с тем все более и более дифференцируется и специализируется. Власть человека над силами природы возросла, но он оказался жалким и беспомощным в столкновении с таинственными силами, вызывавшими кризисы, грандиозные войны и гибель целых городов. Люди пытались что-то сделать, взять эти силы под контроль, зародились даже некоторые идеи международного права и «общественного договора». Но все напрасно. Архимед открыл бесконечно малые величины и способы их анализа, взялся перевернуть весь мир, а люди в своем собственном общежитии потеряли точку опоры, и жалкие, беспомощные метались по всему свету. Анатомы заложили основы своей науки, стала развиваться медицина, а Деметрий Полеаркет при осаде Родоса применил грандиозные военные машины – новинку техники избиения и уничтожения людей – технику смерти. Космополитическая элита грабила и разоряла храмы и библиотеки, захватывала троны и вывозила статуи в свои дворцы.

Литература все больше и больше сближается с жизнью. Вся интеллигенция воспитывается на одних и тех же литературных образцах. Гомер лежит в основе, рядом с ним – трагики и лирики, приблизительно в том выборе, в каком они дошли до нас, философы – главным образом, Платон и Аристотель, историки – Геродот, Фукидид, Ксенофонт. Сотни обрывков рукописей всех этих авторов, рядом с единичными экземплярами фрагментов других писателей, показывают, что совершенно определенно установился круг литературных произведений, на которых вырабатывался кругозор тогдашнего культурного горожанина. Не мал был и круг подражателей этих классических авторов, но они не возбуждали и сотой доли того интереса, который представляла литература нового направления.
 
Основной чертой этой новой литературы была большая и более интимная близость с окружающей средой, прежде всего – с природой, правда, с сильно сентиментальным оттенком. Буколика и идиллия – создания этого времени, создания чисто городского человека, для которого деревня и природа покрыты розовой дымкой редко достигаемого развлечения. Лирика, и религиозная, и политическая, и любовная, теряет свои основные черты: крепче всех стоит лирика любви; с религией теперь играют и в лирике, и в эпосе, ища эффектов, странности, пикантности и сентиментальности. Политика сводится к меткой иногда эпиграмме, но чаще – к придворной лести. Обыденная жизнь проникает в литературу, врываясь туда не только через комедию, но и через полулирические мимиямбы, и через прозаическую новеллу. Роман сближается с историей, история сближается с романом. Стало казаться, что можно найти истинного человека только среди тех, кто близок к природе, среди пастушек и крестьян со свободной и чистой душой. Варвары-скифы представлялись идеалом, потому что принадлежали «неиспорченному» цивилизацией обществу.

В искусстве мы наблюдаем те же явления. Оно проникает всю жизнь человека. Как древние авторы в литературе, так копии знаменитых статуй, картин и даже зданий находятся постоянно перед глазами городских жителей. Создаваемое вновь составляет продолжение эволюции разных направлений греческого искусства. Наибольший успех имеет направление Праксителя в области идеальных фигур, с превращением его нежности и изящества в сентиментальность и расплывчатость. Рядом с этим шаблоном вырастает другой – шаблон реалистически сентиментальный; и в живописи, и в скульптуре: сцены из обыденной жизни, иллюзионистические пейзажи и стенные декорации дают намеки на действительность. Как рядом с учением эпикурейцев-индивидуалистов покоя уживаются киники, индивидуалисты-искатели, аскеты и борцы, так рядом с сентиментальностью царит эффект, рядом с идиллией – грубая реалистичность. Пергамский алтарь и пьяная старуха рядом с головой Сераписа или Исиды и рельефом, изображающим корову и теленка, таковы основные мотивы эллинистического творчества в области скульптуры и живописи.

И все же… В конце II в. до н. э. работал в Малой Азии ваятель по имени Александр или Агесандр: в надписи на единственной дошедшей до нас статуе его работы сохранились не все буквы. Статуя эта, найденная в 1820 г. на острове Милое (в Эгейском море), изображает Афродиту – Венеру и ныне известна всему миру как «Венера Милосская». Это даже не просто эллинистический, а позднеэллинистический памятник, значит, созданный в эпоху, отмеченную в искусстве некоторым упадком. Но нельзя поставить эту «Венеру» в ряд со многими другими, ей современными или даже более ранними изваяниями богов и богинь, свидетельствующими об изрядном техническом мастерстве, но не об оригинальности замысла. Впрочем, и в ней нет как будто ничего особенно оригинального, такого, что не было уже выражено в предыдущие века. И, однако, в этой статуе все так стройно и гармонично, образ богини любви одновременно так царственно величав и так пленительно женствен, так чист весь ее облик и так мягко светится чудесно моделированный мрамор, что кажется нам: резец ваятеля самой великой эпохи греческого искусства не мог бы высечь ничего более совершенного! Обязана ли она своей славой тому, что безвозвратно погибли знаменитейшие греческие скульптуры, вызывавшие восхищение у древних? Такие статуи, как «Венера Милосская», ныне гордость парижского Лувра, вероятно, не были уникальны.

Область архитектуры нам менее известна, но и здесь можно уловить, с одной стороны, шаблон и синкретизм форм, с другой – страсть к эффекту, грандиозности и необычной комбинации обыденных мотивов. Продукты творчества очень быстро ассимилируются всем Э. Рядом с Пергамским алтарем изготовляются тысячи бронзовых статуэток; живопись переходит на стены даже беднейших домов; расписные от руки вазы заменяются фабричной штампованной посудой; статуи и статуэтки все более и более делаются декоративным средством, начиная от царских садов и дворцов и кончая перистилем обыкновенного дома.

Жилой дом – вот на что в эту эпоху обращают особое внимание. В былые времена дом был приспособлен прежде всего для ночлега: жизнь горожан протекала на площадях и стадионах. Возросшее богатство высших слоев общества во многом изменило греческий быт, развило вкус к роскоши и потребность к комфорту. Мозаики и стенные росписи все чаще украшают удобно построенные жилища с галереями и колоннадами.
Новый быт, где домашней жизни уделяется больше внимания, возлагает на женщину новые обязанности, возвышая ее роль и в общественной жизни. И вот в мелкой терракотовой пластике, особенно подходящей новому быту, все чаще изображается женщина.

Терракоты – статуэтки из обожженной глины – выделывались в формах; это было дешевое и массовое производство как в самой Греции, так и в греческих городах Малой Азии, в Александрии, в Северном Причерноморье (в Пантикапее, Херсонесе, Ольвии). Они воспроизводят характерные типы, выхваченные из самых различных слоев населения: нарядных молодых женщин, детей, музыкантов, акробатов, кулачных бойцов, рыбаков, старух, негров, пигмеев, ремесленников, слуг, рабов... Первое же место по своим художественным качествам занимают терракоты конца IV – начала III в. из Танагры в Беотии, почти полностью посвященные культу женской прелести, женского изящества. Не устаешь любоваться этими маленькими шедеврами, навеянными гением Праксителя. Изяществом, грацией, самой тонкой поэзией дышит буквально все в каждой такой женской фигурке: от кокетливой головки в замысловатой прическе или остроконечной шляпе, от плавного изгиба юного тела, иногда полуобнаженного, но чаще закутанного в широкий плащ, до нежной, часто еще сохранившейся раскраски. И нет в них ничего слащавого, никакой нарочитой грациозности. Маленькие, словно игрушечные, женские образы пленяют нас своей свежестью, самой живой непосредственностью и той благородной сдержанностью, которая говорит о величии духа создавшего их искусства. Такими любимыми в быту статуэтками, по-видимому, украшали жилые покои, и их же клали в могилы, чтобы не разлучать с ними умерших. Большинство танагрских терракот обнаружено в погребениях.

Такое движение культурной жизни тесно связано с изменением экономических устоев существования. Слияние Востока с эллинством в одной общей государственности открыло эллинской промышленности новые рынки внутри комплекса эллинистических государств в местном населении, с одной стороны, и вне этого комплекса – в соседних странах Центральной Азии, Индии и даже Китая на восток и Центральной Африки на юге. Усиление спроса вызвало усиленную торговую и промышленную деятельность, увеличило количество фабричных центров, способствовало росту городов. Усиленный обмен все более и более вытеснял домашние устои хозяйства, все более и более вводил взамен натурального хозяйства чисто денежное. Рядом с этим требование интенсивности в труде производителя и интеллигентности этого труда под давлением конкуренции отдельных фабрик, городов и государств все более и более вытесняло рабов из производства, тем более, что рабский труд, с прекращением обильного подвоза и с развитием спроса на рабов, все дорожал, а труд свободный, с ростом городского населения и увеличением количества городов, все дешевел. Рабство не исчезло, но переставало быть явлением, дающим тон жизни.

Централизация власти в руках монарха выдвинула государство как огромный фактор экономической жизни. Государству и монарху принадлежало наибольшее количество земли на государственной территории: завоевание, конфискация, наследие монархов восточных монархий делали государство крупнейшим земельным собственником. В руках его находилось производство наибольшей массы натуральных продуктов. Выгода государственной обработки этих продуктов бросалась в глаза, а боязнь конкуренции и неограниченность власти вызывали тенденцию к монополизации производства. Эта монополизация наблюдается в Птолемеевском Египте в широчайших размерах: только государственные фабрики производят растительные масла, выделывают бумагу, льняные полотна, пеньковые товары, стекло; только государство добывает натр и соль и продает их.

 Государственное производство пользуется трудом почти исключительно свободным, но все же принудительным: оно вызывает прикрепление людей к месту и делу и стесняет свободу передвижения. Оно же создает такой важный экономический фактор, как покровительственные пошлины, и даже такой экономический гнет, как принудительное потребление. Если в Египте монополия могла ослабить частную предприимчивость, то все же свести ее на нет она не могла. Тем менее, могло это случиться в государствах городского строя, где частная инициатива и частная собственность были издревле главными лозунгами жизни. Все монополизировать было нельзя, и менее всего – художественную промышленность, которая более чем какая-либо другая работала на мировой рынок.
 
Очень большое место занимает массовое производство в создании того общеэллинистического облика, которую принимает мир после Александра Великого. Немалую роль сыграл экономический уклад и в создании социальных основ эллинистического бытия. Прежде всего он создал вне собственно Греции класс культурной буржуазии, которая давала тон и экономической, и политической жизни, поскольку из неё почти исключительно выходило чиновничество – это незнакомое политии образование. Из буржуазии и чиновничества выделилась придворная аристократия, тесно связанная с монархическим строем. Аристократия, чиновничество и, в особенности, войско путем системы жалования земельных владений из царских земель, создают класс зажиточных и богатых земельных собственников, который становится между колоном – или иногда крепостным – и государством. Класс этих землевладельцев увеличивается путем покупки земли капиталистами как у городов, так и у царя. При этом верхи общества – и чиновники, и солдаты, и купцы, и промышленники – в высшей степени подвижны. В Египте в составе привилегированных классов мы видим и македонян, и греков, и фракийцев, и персов, и разнообразных малоазиатов и т. д.
 
Подвижность и разнородность способствуют широкой интернационализации и космополитичности верхов общества. Гражданин вольного полиса уступал место «гражданину мира» (космополиту), деятельность которого протекала во вселенной, «ойкумене», как ее понимало тогдашнее человечество. И это, несмотря на кровавые распри между «диадохами» –  ненасытными в своем властолюбии преемниками Александра. Человек, рожденный на берегу Красного моря, в Бактрии, в стенах египетской Александрии, на побережье Адриатики, считал себя – и его считали – настоящим эллином. Эллинистические цари, за неимением лучшего, приняли всеобщую толерантность во всем и ограничили свои полномочия требованием почтения к своему могуществу. Государства, которые хотели быть республиками, остались таковыми; один город сохранял аристократические формы, другой выбрал чистую монархию. В такой ситуации властители ничего не отвергали и ничего не утверждали.

Смешение национальностей, широкий кругозор, знакомство с массой стран и народов неминуемо должны были отразиться и на эволюции религиозного миросозерцания эллинистического общества. Широкое распространение получили мистерии и тайные культы, родились новые боги, которые совмещали в себе черты и египетских звероподобных божеств, и эллинских небожителей, и персидских, и индийских, и среднеазиатских, и ассирийских, и других кумиров. Египетский культ приобретает эллинскую окраску, эллинская религия и культы в Сирии и Мал. Азии проникаются тамошними религиозными идеями. Создаются зачатки того синкретизма, который с такой силой развивается в период верховенства Рима.
 
Смешение восточного с эллинским создает и тот культ монарха, который сыграл такую роль в образовании идеи монарха Божией милостию. Царей чтили как богов, возводили их мифические родословные то к Аполлону, как Селевкидов, то к Дионису и Гераклу, как Птолемеев, а в богов верили больше по привычке. Самодержавный мощный царь, хорошо бы просвещенный, но обязательно сильный, – вот реальная опора мира, и, к нему обращаясь, подданные говорили: «Других богов нет, либо они далеко, либо они не слышат, либо не обращают на нас внимания; но ты здесь, и мы можем тебя видеть не в дереве или камне, но в живом виде».

Область эллинизма не ограничивается восточной частью бассейна Средиземного моря. Сицилия, галльская Массилия, некоторые испанские города являются проводниками эллинизма и на западе; не было недостатка и в попытках объединить западное эллинство в одно государство: сиракузские тираны и эпирские цари не раз пытались осуществить идею западного эллинистического государства. Здесь на пути эллинизма стал сначала Карфаген, а затем, и главным образом, Рим.