Дар Степаниды

2007 год
Надежда редко ходила в церковь, но сегодня ей очень хотелось поехать туда, постоять у икон, да и просто побыть одной, наедине с Богом. Она открыла массивные дубовые двери, у порога неумело перекрестилась и бочком прошла внутрь. Затем огляделась, подошла                к лавке, купила свечи и шепотом спросила у немолодой свечницы:
-Скажите, куда мне можно за мать свечи поставить?
-За здравие или за упокой?
-За упокой…
-Да вот сюда, сюда, милая!
От резкого, тягучего запаха ладана у Надежды закружилась голова.
-Ой, извините, что-то голова закружилась, - сказала Надежда испуганной служительнице и опустилась на скамейку.
-А ты сядь, сядь, милая. Вот так. С непривычки, видать. В церковь-то, наверное, не ходишь? Не ходишь… Ладно, посиди тут, - промолвила женщина и скрылась в маленькой комнатке у дверей. Почти сразу вернулась со стаканом воды и протянула его Надежде.
Надежда отпила несколько глотков, поблагодарила добрую женщину, и, почувствовав себя значительно лучше, расстегнула модный кардиган.
У нее вдруг появилось ощущение, что она как будто бы вернулась туда, где не была очень долгое время. Может быть, это было на уровне генетической памяти или что-то другое, но состояние дежавю не покидало ее.
В двух шагах от скамейки, где она сидела, остановились только что пришедшие в церковь две женщины преклонного возраста. По их разговору Надя поняла, что это мать и дочь. При этом дочь, женщина лет семидесяти, с трудом передвигалась, а мать, дожившая лет до девяноста, помогала дочери идти и всячески опекала ее.
-Доча, осторожнее. Давай крепче держись. Ты хотела Пантелеймону поставить…
-Сама знаю, мама! Мозги еще есть, слава Богу! Будто я не знаю, где Пантелеймон висит. А где он? Перевесили, что ли? Сейчас болеть нельзя! Это ж сколько денег надо! Легче сдохнуть, чем лекарство в аптеке купить. Не дай Бог, в больницу попадешь! Да где же этот твой Пантелеймон?  А вечером в баню, в баню поедем. Пусть Славка свезет! - капризничала дочь.
-В байню, Галька, надоть было до церквы идтить. Ишь, удумала байну посреди недели…
Надежда улыбнулась, вздохнула, откинулась на спинку скамьи, прикрыла глаза, и мысли унесли ее далеко-далеко…



***
1961 год
- Ох уж эта мне женская баня! Крики, визги, скандалы! Вчерась полотенце у одной дамочки скрали. Видано ли дело! Я говорю всем: «Не работають замки!» А они баские полотенца на видно место ложуть. То ли дело - мужские дни! Тишина и покой! - жаловалась банщица в белом халате, надетом на рыхлое голое тело, пропуская женщин в порядке очереди к освободившимся шкафчикам.
-Вот, Никита Сергеевич объявил, что коммунизм наступит через двадцать лет! Это ж надоть, через двадцать лет! Точнехонькое время – тысча девятьсот восьмидесятый год! Бань уж не будет. У всех будет своя личная лохань из мрамора…  Ну не знаю, как вам, а я считаю, что баня для тела все равно, что Божий храм для души, – рассуждала женщина, вытирая пот с лица широкой ладонью, - так, двое вышли, двое заходють! Не, вы что, глухие, что ли? Заходют двое, говорю! Четырнадцатое и пятнадцатое место!
Народу действительно было много, и стоящие в очереди усталые бабы тоскливо поддакивали говорливой банщице, и с завистью посматривали на тех, кто уже занял местечко в теплом закутке или рядом с помывочной. А там, за заветной дверью, в мыльном отделении, в клубах пара сверкали своей белизной женские фигуры. Длинные распущенные волосы прикрывали некоторые части тела, но здесь никто никого не стеснялся. Длинноволосые русалки гремели тазами, лихо терли друг друга лохматыми мочалками, громко кричали и не жалели воды. На мраморной скамейке, аккуратно застеленной желтой клеенкой, в тазу с мыльной водой сидела белокурая кудрявая девочка. Она играла с потерявшей цвет уточкой, то опуская, то вынимая ее                из мыльной пены. С двух сторон от нее, на лавке, молча сидели подвыпившие женщины. Одна - молодая, высокая, с осиной талией и большой грудью, мать девочки, Зинаида, расчесывала вымытые, густые, каштановые волосы. Ее тонкий, чуть длинноватый нос, полные губы, карие глаза и милая ямочка на подбородке придавали ей большое сходство с итальянской актрисой Софи Лорен. Вторая - ее свекровь Полина Венедиктовна, женщина лет пятидесяти, полная, грузная, властная, еще не потерявшая своей былой красоты, не спеша болтала в шайке с горячей водой мочалку и вновь намыливала ее хозяйственным мылом.
- Вот за что тебя люблю, Зинаида, так за то, что ты легкая                на подъем, -  разбила тишину свекровь, - Раз! Собралась, пошла, все сделала. Кипит у тебя все в руках… и чистоплотная. Вот ты мне невестка, а не поверишь: я люблю тебя, как дочку.
-Да я верю… - промолвила отстраненно Зинаида.
Немного помолчали, и Полина Венедиктовна, махнув рукой в сторону парной, спросила:
- На полок пойдешь? Я веник запарила!
Зинаида молча качнула головой и подняла с полу бело-желтую уточку.
-А за сына ты меня прости. Дурак Генка. Не пил бы, какой бы парень был… Вот тебе уже двадцать семь, а ему еще двадцать четыре!
-И что? - вспылила невестка. - И что из того? Я что, хуже его выгляжу?
-Да что ты! Нет, конечно! Зря, что ли, люди говорят, что ты похожа на Софи Лорен. Такая же красавица! Мне просто жаль его. Инвалид детства… Хромой, эпилептик… Кому он такой нужен? - свекровь вытерла накатившую слезу и все же бросила камушек в Зинин огород:
-Да и тебя – то, кто бы с приплодом взял? Ааа?
-Да я понимаю, - кинула Зина виноватый взгляд на свекровь.
Полина Венедиктовна продолжала:
-А ведь какой красивый…. Любит он тебя…
-Ну да. Бьет - потому что любит, - Зинаида опять повысила тон, но вдруг побледнела и положила руки на грудь.
-Ой-ой-ой!
-Ой, Зинк, ты чего? Спьянилась, что ли? С двух-то глотков? Или перепарилась? Какой с тебя на хрен парильщик? - забеспокоилась Венедиктовна и внимательно осмотрела невестку.
-Щас, щас, все пройдет, повело чего-то… - прошептала Зинаида и крепко уцепилась за тазик.
-А то, может, сходим в раздевалку и еще по глоточку? А, Зинк?
-Не, не, не, у меня Надька… - запротестовала Зинаида.
-Таааак, понятно. Слабовата ты, Зинка, по части выпивки. Ладно. Давай-ка, споласкивайся и иди одевайся! А я Ленина намою!
Свекровь легко подхватила таз с чистой водой и окатила из него невестку, а затем ловко и энергично принялась тереть мочалкой недовольного, громко верещавшего ребенка.
 

***
Хрусть, хрусть, хрустит под ногами снег. По узенькой тропинке, через поле, пьяненькая Зинаида тяжело тянула санки с ребенком, глубоко вдыхала чистый морозный воздух, бивший ей в лицо, и слушала далекие и нереальные голоса и звуки железнодорожной станции.
- И до чего ж они тоскливые, унылые и безнадежные… - думала девушка об этих звуках, - такие же, как моя загубленная жизнь! А ведь сама виновата… И слово свекрови зачем-то дала, что не брошу Генку. А как оно потом в жизни обернется? И ее понять можно - мать! И помогает нам! Вот и комнату в бараке нам выбила. Маленькая, зато своя!
Малышка, закутанная в платки, держала в руках таз, веник и холщовую сумку с вещами. Дитя задремало. Сначала в снег бесшумно упал таз, потом веник. Санки перевернулись, и ребенок, крепко сжимая в руках сумку, упал в снег. Малышка понимала, что её потеряли, но спокойно осталась лежать на снегу. Ей нравилось смотреть на чистое, темно-синее небо и яркие звезды. Вот опять упала звезда. А если звезда падает - это к счастью! Мамка говорит. А если мамка говорит, значит, все правда.
Зинаида, озабоченная своими мыслями, не заметила потери и продолжала идти вперед по снежному полю. На душе у нее становилось спокойнее, и она стала напевать речитативом: «Степь да степь кругом, путь далек лежит, в той степи глухой умирал ямщик».
-Чего он, спрашивается, умирал, – пьяненько бормотала себе под нос Зинаида, - дак потому, что в степи. Вот как у нас. Пока до дому дойдешь, три раза сдохнуть успеешь.
Действительно, барак находился вдали от остановки автобусов, и ближайшее человеческое жилье - поселок «Пролетарский» - находился почти в километре от них.
-Все, пришли, кажись, - вздохнула Зина, подойдя к длинному темному дому барачного типа, с маленькими, словно игрушечными, оконцами. В этом доме проживало семь семей, но нельзя сказать, что соседи жили дружно. Во многих семьях были мужья, и   жены очень ревновали их к молодой, веселой и красивой Зинке. Дружила Зина только со стариками - Таней и Ваней, жившими за стенкой. Комната Зинаиды и Геннадия была отделена от других семей и имела свой вход с небольшим крылечком. Зинаида взглянула на свое единственное светящееся окно и, бросив веревку от санок, вбежала на крыльцо. Дверь незамедлительно отворилась, и на пороге появился ее изрядно выпивший муж Геннадий. Молодой мужчина был хорош собой. Высокий, смуглый. Густые, каштановые, чуть вьющиеся волосы падали на лоб. А глаза… глаза совершенно необычного цвета -  ярко-синие! И если бы его левая рука не висела, как плеть, и не хромал бы он так сильно при ходьбе, он был бы завидным женихом. 
-Зинка, стерва, где шлялась? – заорал он, и глаза изменились - стали стального цвета, что совсем его не красило, - прихожу с работы, пожрать нечего. Тебя опять дома нет, лярва, где шлялась?
-Да не ори ты. Мы в бане были. Между прочим, с твоей матерью, – спокойно доложила Зинаида. 
-А где мой маленький Ленин? – оглянувшись по сторонам и увидев пустые санки, еще громче заорал Геннадий, - Надька где?
-Надька… Надька?? Надька!!!- взглянув на санки, в ужасе закричала Зинаида и бросилась бежать по тропинке назад.
Зинаида бежала в темноте по полю, напролом, уже не видя тропки, проваливаясь по колено в глубокий снег. То и дело она истерично кричала:
- Надька! Надька!
Увидев темное пятно на снегу, Зина кинулась к нему, схватила дочку и прижала ее к груди.
- Жива, жива! - повторяла мать и, с трудом взвалив на себя, потащила драгоценный груз домой. Через несколько минут Зина устала, разозлилась, и по полной оторвалась на ребенке:
-Сидишь, да? Хорошо тебе сидеть, кобыла стоеросовая! А мать- руки обрывай! Что ж ты за гадина такая? Что ж ты молчала-то, а? Вот ведь гаденыш-то! Навязалась ты на мою голову! Говорили люди добрые, надо было аборт делать! И таз… такой хороший таз потеряла из-за тебя! Ладно хоть сумку-то не потеряла. Полотенце там новое…
Дотащившись до дома с Надькой на руках, она вошла в маленькую прихожую, которая также служила и кухонькой - с небольшим обеденным столом, двумя самодельными табуретами и тумбочкой для керосинки. Дальше, в девятиметровой комнате стояла железная кровать с шишечками - гордость Зинаиды, подарок свекрови. В двух шагах от нее прилепились к стене маленькая оттоманка и небольшой, темного дерева комодик с тремя ящиками для белья, покрытый зеленой вылинявшей скатеркой. Над кроватью и оттоманкой были приклеены портреты Софи Лорен, вырезанные из журнала «Экран». Что поражало в этой комнате, так это - чистота! Белоснежный подзорник на кровати, домотканые половики на полу и гордость Зинаиды - вышитые гладью накидки на подушках и диванчике. Зинаида и впрямь была чистюлей.
Зина, не раздеваясь, в валенках, прошла в комнату и брякнула на оттоманку ребенка, как мешок с картошкой. Затем быстро сбросила с себя на пол тяжелое пальто и потертую меховую шапочку. Размотала на ребенке пуховый платок, сняла шубку, шапку, валенки и… из кокона появилась чудесная, светловолосая, кудрявая Надька. За сильную схожесть с вождем пролетариев всех стран Геннадий и стал называть дочку «Лениным».
-А я не понял, ты где, курва, была? – возник на пороге недовольный Геннадий. - Ты чего в баню повадилась каждый день? – хмуро поинтересовался он, накручивая себя.
-Я же сказала, с матерью твоей в бане мылись! И почему каждый день? Раз в неделю вообще-то! Или ты у нас барин и в наших хоромах ва-а-анна есть? – поперла на него жена, закрывая дочку собой.
-Ну, сука, пеняй на себя, - пригрозил жене Геннадий, - если мой Ленин заболеет… Если только хоть раз кашлянет… Да я тебя… Я тебя… - затрясся вдруг Генка и рухнул на пол, как подкошенный.
Зинаида схватила испуганную Надьку и сильно прижала ее к себе, потом успокоилась, посадила ребенка на кровать и склонилась над мужем. Генка бился на полу с открытыми, вытаращенными глазами. Из его рта потекла слюна с белой пеной.
-Ой, мамочки, припадок! Ложку! Ложку надо! - засуетилась Зинаида и, быстро отыскав деревянную ложку, с трудом разжала челюсти припадочного и засунула ее между зубами мужа. Любопытная Надька, словно горошина, скатилась с кровати и подошла к отцу.
-Мам, а зачем ты ложечку ему в рот засунула?
-Ну, чтоб язык не проглотил… 
-А-а-а!? Да и пусть бы проглотил, больше бы не ругал нас!
-Ладно, - укутывая мужа телогрейкой, сказала Зинаида. – Давай-ка, Надька, чаю попьем и спать! Он сейчас очнется, увидит, что мы дома, да и заснет.



***
Зинаида с дочерью очень любили приходить в гости к своим соседям по бараку, пожилым людям - бабе Тане и дедушке Ване. Соседи ласково называли их «Таня-Ваня» за то, что неразлучные, что никогда они не ругаются меж собой, живут, поддерживая друг друга. Сегодня был день чаепития, и Зинаида принесла со столовой жареные пирожки. Пили чай по-разному. Баба Таня и Надька - из блюдечка, шумно втягивая в себя горячий напиток. Дед Ваня - щедро подливая себе в чай козье молоко. Зинаида - аккуратно, мелкими глоточками, вприкуску с колотым кусочком сахара, который приберегала вот на такие дни. 
Комната у стариков (да какие они старики по нынешним меркам - ей шестьдесят, ему семьдесят) комната у них - пятнадцать метров. Больше, чем у Зинаиды. Сервант с полками для посуды. А посуды… полным-полно. Но вся она заросла пылью и дохлыми мухами. Зинаида уже не раз собиралась все помыть и навести порядок, но баба Таня категорически была против.
-Нет и все! Надоть будет - сама все сделаю! – закрывая широко расставленными руками сервант, зычным голосом трубила баба.
А на тумбочке, покрытой плюшевой скатертью, восседал гордость всего барака – единственный телевизор «Т1-Ленинград» с огромной линзой для увеличения изображения. Вот и сегодня вся компания: Таня-Ваня, Зинаида и Надюха - собралась перед телевизором. На экране соловьем заливался Муслим Магомаев, а за стеной буянил пьяный Геннадий. Слышались матюги, угрозы, звуки падающих предметов. Дед Ваня встал, недобро посмотрел на стену и добавил громкость у телевизора.
-Видимость плохая, - невозмутимо произнес он.
-Ну как же душевно поет… Какой красивый! Настоящий мужчина. И ведь жена, наверно, есть… Любит его… - в тон ему проговорила баба Таня.
Зинаида тяжело вздохнула:
-Чего ж его не любить-то? Денег, поди, куры не клюют… Мы, Татьяна Осиповна, у вас еще немного посидим? Генка уснет, и мы домой пойдем.
-Да, жди, уснет он! Надька уже носом клюет. И кашляет опять девка… – заметил дед. - Я тебе, Зинаида, завтра барсучьего салу принесу. Есть тут у меня один друг, охотник….
Зинаида сморщила носик и принюхалась.
-Татьяна Осиповна! А чего у Вас всегда так нафталином пахнет? Чтобы перебить козий запах?
-Да не… это ковры, - не ожидая вопроса, брякнула, не подумав, баба Таня. Дед как-то сразу съежился, и, глядя на жену, покрутил скрюченным пальцем у седого виска.
-Чего? – не поняла Зина.
-Ковры у меня под кроватью! Пять штук, - почти шепотом объяснила соседка и бросила виноватый взгляд на мужа.
-Ко-овры? Мать честная… Настоящие? – очумела Зинаида. – А чего не вешаете-то? Какая бы красота была!
-Куда вешать-то? Людей дразнить? Ограбют! - отрезала баба Таня.
-Дык мы, к тому же, холодной зимой коз своих на ночь сюда приводим. Околеют в сараюшке-то, на морозе. Вот ковры-то и прованиваются, - поддакнул ей дед.
-Да у вас и так этими козами все провонено! Надо же - ковры… Это ж какое богатство…
Дед Ваня и Баба Таня переглянулись. И заговорили наперебой:
-Ты, Зинка, не подумай чего! Все за свои кровные, заработанные куплено!
-Да я и не думаю! -А-а-а! Ой! Я ведь самое главное не успела рассказать, – сменила тему разговора Зина, - я ведь в Кремль написала! Генеральному секретарю! И меня вчера в горисполком вызывали, - воодушевленно стала рассказывать Зинаида.
-Ох ты, батюшки! В Кремль!? Написала!? Зинушка, и не побоялась?!- заохала бабка и уважительно посмотрела на молодую соседку.
-А чего бояться - то? Они там жируют, кровушку нашу пьют, а у меня муж - инвалид второй группы, ему нужны покой и тишина! И дочка у меня больная! Ютимся на девяти метрах. Правда - на моей стороне! - хорохорилась Зинаида. Щеки ее разрумянились, глаза заблестели.
-Ох, хороша девка! – загляделся на нее дед, за что тут же получил тычок в бок от своей благоверной. - Так что теперь будет-то, Зина? Ведь за смелость такую могут и посадить!
-А поживем - увидим. Им уже сверху отписали – «разобраться»! Вот и пусть разбираются! Ладно, утих Генка-то. Надька, давай собираться!
-Ну мам! Давай еще песни послушаем… - заканючила девочка.
-А ты давай молчи! - приструнила ее мать.
-А я и молчу! - пробурчала Надька.
-Вот и молчи! - поставила точку в разговоре Зинаида.




***
Надюха все же заболела. Она родилась слабым ребенком, сказались большие физические нагрузки Зинаиды во время беременности, плохое питание и постоянный страх - «А что будет завтра?»
Девочка спала, когда в дверь постучали. Зинаида поджидала детского врача и побежала открывать дверь. Но на пороге стояла не докторша, а ее бабушка Степанида. Впрочем, Зина даже не знала, прабабушка она ей или прапрабабушка…
Жила Степанида на окраине деревни Вольково, в небольшом крепком домике. Соседи обходили его стороной и посещали Степаниду в крайних случаях: если кто-то заболеет, если надо снять или наложить порчу, отыскать пропажу, принять роды - хоть у людей, хоть у животных…  Да много чего могла она - ведьма Степанида. Жители деревни боялись и остерегались ее, кто-то завидовал, а кто-то и уважал. А вот, сколько ей было лет, никто не знал.
Зинаида с интересом рассматривала ее. Степанида была одета совсем не по-зимнему. Высокая и статная. Глаза - для ее возраста не выцветшие, а яркие, темно-зеленые. И смотрела она на людей цепко и пронзительно. Черные с сединой волосы, словно соль с перцем, крепко завязаны в узел и убраны под темный платок. Длинная темно-синяя юбка и шерстяная, большого размера, болтающаяся на ней кофта с широкими рукавами придавали Степаниде вид черного ворона.
Бабка потопала, стряхнула с валенок снег, но раздевать их не стала. Отодвинула рукой очумевшую внучку и вошла в комнату. Там огляделась по сторонам и недовольно покачала головой.
-Бабушка!? Какими судьбами? Что случилось? – удивленно спросила Зина и усадила гостью на единственный в комнате стул.
- Время пришло. Помру я через три дня. Попрощаться пришла. Одни вы с Аннушкой у меня остались. Две внучки. Но ты же знаешь, что не смогу я умереть, пока не передам свой дар.
- Так ты мне его передать хочешь?
- Нет, не тебе! В тебе, Зина, стержня нет. Слабая ты. Да и до денег ты охоча. А деньги в нашем деле брать нельзя. Надьке передам.
-Надьке??? Даааа, Надька у нас странная… Ты знаешь, она с рождения почему-то никогда не плачет. Даже когда болеет. Только глядит на тебя так, как будто читает твои мысли …. Врачи намекают, что не жилец она на этом свете. Уж очень часто болеет….
- Ничего, дуплистое дерево скрипит, да стоит… Она борец - выживет. А сейчас оставь нас, - не терпящим возражений тоном приказала бабка, и Зинаида тотчас же ретировалась.
Степанида взяла ребенка за руку и, поглаживая ее, стала что-то нашептывать. Надька проснулась и поглядела на бабку таким долгим, таким взрослым и понимающим взглядом, словно проникла ей прямо в душу и увидела все, что Степанида хотела бы скрыть. Она не испугалась постороннего человека, не вырвала руку, но серьезно спросила:
-А ты кто?
-Степанида я, прабабушка твоя, а если правильнее, то прапрапрабабушка, - стала загибать старуха костлявые длинные пальцы, пораженные артрозом, - впрочем, вспоминай меня, как бабушку Степаниду. Я, детка, бабушка непростая, сегодня я передам тебе мой дар. С ним ты сможешь уметь то, что не могут остальные люди. Я не могу сказать, что это будет, но ты, что бы с тобой ни происходило необычного, волшебного, не пугайся, никто тебе плохого ничего не сделает. Очень жаль, что нет у меня времени тебя научить. Не рассчитала силы свои…  Справляйся, внучка, сама…
Степанида поцеловала внучку и ласково попросила:
-А сейчас - спи! - девочка уснула в тот же миг.
Бабка взяла ее руки в свои и, прикрыв глаза, зашептала что-то быстро и непонятно, а из носа ребенка тоненькой струйкой побежала кровь.
В это время на кухне Зинаида поставила чайник на керосинку и стала искать в тумбочке, что подать к чаю. Несмотря на топившуюся печь, почему-то повеяло холодом. Ее волосы взметнулись, как от сильного ветра, и она автоматически взглянула в окно. А за окном – темнота…
-Почему так темно, как ночью… – одними губами прошептала испуганная Зинаида. - А ведь только что было светло! Ну да, еще и пяти нет, - посмотрела она на ходики, висящие на стене, - и Генка еще с работы не пришел… Черт, что же случилось? 
И вдруг ее осенило:
-Бабка!!! А что она там делает? - заинтересовалась Зинаида и прижалась ухом к двери.
Степанида перестала шептать, нежно уложила руки правнучки на постели, достала из недр широкой юбки белую тряпицу и вытерла ребенку кровь на лице. Затем вынула из оранжевой сетки бумажный пакет, размером с пухлую книгу, сунула туда окровавленный платок, встала на колени и запихала сверток глубоко под оттоманку.
-Зина! - крикнула она. - Помоги мне встать!
Зинаида вбежала в комнату и, подняв бабушку с колен, поинтересовалась:
- Ты что, упала?
–Подслушивала!? – поняла старуха и покачала головой. - Под оттоманку не залезай и не смотри туда. Когда время придет, вытащи все оттуда и закопай у забора.
-Так у нас и забора нет.
-Есть!
-А как же я узнаю, когда время придет? – допытывалась внучка.
-Узнаешь.
Бабка опять полезла в сетку:
-На-ко вот, возьми! – сунула Степанида Зине в руки небольшой стеклянный флакончик. - Как проснется ребенок, дай ей выпить вместе с чаем. А вот это, - достала она газетный сверток, - вам! Там две равноценные части. Одна тебе, другая Аннушке. Мужу не показывай, пропьет! Брать отсюда будешь, только когда сильно припрет. А лучше всего трать на нужды девочки. Ей, Зина, свобода нужна. Не дави на нее, а Дар ее от чужого глаза прячь. Страшные времена, страшные…  Хоронить меня не приезжай. Похоронят меня за кладбищем. Я уже договорилась с Иваном Мельниковым. Он и крышу мне разберет.
-А крышу зачем?
-Чтоб душа могла уйти с миром, - пафосно сказала она и, высоко подняв голову, вышла из дома.
Зина быстро натянула на себя валенки и полушубок, подхватила пуховый платок и догнала Степаниду. Зинаида взглянула на небо - светло и чисто. Даже солнце вышло. Чу-де-са!
-Баб, тебе не холодно? Может, я тебе фуфайку дам? Ведь замерзнешь!
-Не смеши меня, Зина…
Навстречу им, возвращаясь с работы, медленно ковылял усталый Геннадий. Степанида пристально оглядела внучкиного мужа, состроила брезгливую гримасу, снисходительно кивнула ему и, подняв гордо голову, прошла мимо.
Зина проводила бабушку до дороги к автобусной остановке. Они обнялись, бабка неловко прижала к себе внучку и поцеловала ее в лоб.
-Зря ты вышла за него, не твоего поля ягода, - отозвалась она о Зинином муже, -  не твой это человек, не твой... Эх, Зинка, вся бы стать тебе дар мой передать, но слабая ты… духом слабая… Позаботься об Аннушке. И никогда не пренебрегай словами, которые тебе будет говорить Надька. Особенно, если у нее из носа побежит кровь. Когда - то она спасет Анне жизнь. Береги ее.
-Это кто? – испуганно и с тревогой спросил Геннадий, когда Зинаида возвратилась домой.
-Прабабушка моя или прапрабабушка, из деревни.
-Зачем она приходила?
-Попрощаться.
-Уезжает куда?
-Умрет она в пятницу.
-Что-то на умирающую она не похожа… Так взглянула на меня, что я как к земле прирос, не могу и шагу ступить, мороз по коже… Прям ведьма какая-то…
-Так она и есть ведьма!
-Ну, ни хрена себе!



***
Время пришло через три дня, в пятницу. С утра в комнате невероятно завоняло гнилью.
-Боже, что за вонь? - сморщился Геннадий и сел на кровати.
-Может, мышь какая сдохла? - предположила Зина и стала принюхиваться.
-Неа, крыса, - решил Геннадий и стал одеваться. 
Зинаида вдруг вспомнила, как Степанида что-то засунула под оттоманку дочери. Она быстро накормила и выпроводила мужа на работу. Пока дочка спала, она достала жутко вонючий сверток, оделась и вынесла его на улицу.
-Куда ж мне его, - подумала Зина, вертя головой и осматривая местность вокруг барака, - здесь и забора-то нет! И вдруг она увидела рядом с поленницей бабы Тани несколько покосившихся штакетин, оставшихся от старого, давно сгнившего забора. Кое-как она выдолбила в мороженой земле ямку, брезгливо кинула туда сверток и закидала его землей и снегом. Чтобы не растащили собаки, она забросала тайное место поленьями. Дело было сделано.



***
Зинаида никогда не боялась работы. Бралась за все, чтобы заработать лишнюю копейку. И вот, месяц назад - такая удача. Сам начальник ОРСа, Арон Моисеевич, предложил ей, официантке столовой, приходить прибираться в его квартире. Сначала девушка заволновалась, посчитав, что он решил к ней так подобраться, но увидев в квартире его жену, со странным именем Фрума, передвигающуюся по комнатам на костылях, Зинаида успокоилась. Девушка сразу пришлась хозяйке по душе, и, не имеющая своих детей, Фрума прикипела к маленькой Надюшке. Она могла ей часами плести косички, читать детские книжки, которые по ее поручению доставал по своим связям муж. А Зинаида делала уборку, мыла, скребла, чистила. И только удивлялась, как это хозяйке интересно заниматься с чужим ребенком? 
Богато обставленная трехкомнатная квартира сталинской застройки захватывала воображение Зинаиды. Мебель массивная, из темного полированного дерева. На стенах - вышивки в золоченых рамках, везде белые накрахмаленные салфетки, хозяйка – рукодельница. Вот и сегодня, делая генеральную уборку, Зина боялась выронить из мокрых рук хрустальную рюмку или немецкую статуэтку. Фрума подсела к столу и, не торопясь, стала протирать насухо вымытую посуду из серванта. Надюшка же сидела на диване и играла со своей единственной куклой Буратино. Часто с интересом девочка посматривала в простенок между шкафом и стеной и что-то беззвучно нашептывала.
-Ну, вот и все, Фрума Натановна! Порядок в танковых частях, как говорит мой муж, – звонко отрапортовала Зина.
-Все блестит, сверкает! Ну какая же вы, Зиночка, чистоплотная! У вас дома, наверное, такая чистота… - похвалила девушку хозяйка, наблюдая за ребенком.
-Да что Вы, Фрума Натановна! Мы живем в девятиметровой комнате плюс махонькая кухонька - втроем. Да и мебели у нас - кровать, комод да Надькина оттоманка. А удобства все на улице. В баню по субботам ходим, в городскую, – застеснялась девушка.   
-Зиночка, я так люблю, когда Вы приходите. Вы как солнечный лучик! Как хорошо, что Арон Моисеевич привел вас в наш дом. Вы кем у него работаете? – спросила Фрума.
-Официанткой в первой столовой, - ответила Зинаида, поправляя выбившиеся из-под платочка каштановые локоны.
-Молоде-ец! Мой Арон людей насквозь видит! Да и как же иначе? Все-таки, директор ОРСа! Да, Зиночка, для меня ваш приход всегда праздник! Я ведь давно уже из дома не выхожу. Полиартрит. Руки не гнутся, ноги не слушаются… Ну, слава Богу, в такой чистоте можно и Хануку отмечать!
-А что это - Ханука? Новый год? – заинтересовалась Зина.
-Ханука, Зиночка, еврейский праздник. И у нас он длится восемь дней, с 25 декабря. Правда, у Хануки другое значение. Но ладно, не бери в голову. Новый год и Новый год. Фрума встала и, держась за мебель, подошла к серванту. Вынула из шкафчика красивую лаковую шкатулку, достала из нее несколько рублей и подала Зинаиде. Девушка взяла новенькие хрустящие бумажки и пересчитала их.
-Так много же, - удивилась Зина.
-Бери, девочка, бери, ты их с лихвой отработала. А теперь садитесь с дочкой чай пить, – пригласила их к столу хозяйка и подала самолично приготовленный чай - с добавлением веточек мяты, смородины и малины.
Зинаида сняла косынку и причесала копну каштановых волос. И Фрума невольно залюбовалась девушкой.
-Зиночка, а вам никто не говорил, что вы очень похожи на итальянскую актрису?
-Да, часто говорят. На Софи Лорен! - смущенно откашлялась Зина.
-Во, во! На Софи Лорен! И фигурка, и талия, а лицо…
-Да ерунда это все! На маму свою я похожа! – закончила разговор Зинаида.
Она помогла Фруме накрыть на стол и разостлала на столе небольшие вышитые салфеточки под чашки. Принесла вазочки с вареньем, батон, печенье.  Наконец-то подсели к столу и стали чинно пить чай. Фрума залюбовалась, как Надька серьезно и деловито прихлебывает из блюдца и подбирает со скатерти крошечки.
-Ну что за ребенок… Чудо какое! Ведь сколько просидела на диванчике и никаких с ней хлопот. Давай-ка, бери конфетки, солнышко.
Девочка макала в чай печенье, а Фрума заметила, что ребенок постоянно поглядывает в угол у шкафа. Хозяйка внимательно посмотрела туда сама, но ничего не увидела. Вдруг Надька отодвинула чашку, вылезла из-за стола и подошла к месту, куда смотрела. Остановилась, присела и зашептала одними губами.
-Что там, детка? Что это она, Зина? - забеспокоилась Фрума Натановна.
-Так увидела видать кого-то… - невозмутимо ответила Зинаида.
-Кого? Там нет никого, - удивилась хозяйка, встала и на костылях доковыляла до ребенка.
-Надька, кого увидела - то? - спросила у Надьки мать, прихлебывая чай.
-Суседко, - прошептала девочка.
-Соседку? – допытывалась Фрума.
-Поди, домового… - пояснила Зина, отпивая глоток чая и кусая булку с малиновым вареньем.
-Д-до-мово-го? - со страхом спросила Фрума и отодвинулась от шкафа.
-Ну да.
Надька вернулась к столу, взяла свой кусочек печенья, понесла его в угол и сказала почти беззвучно:
- Кушай, угощайся, маленький, - затем положила угощение на пол и вернулась за стол. Пододвинула к себе чашку, аккуратно налила чай в блюдечко и взяла себе новое печенье из вазочки.
За столом воцарилось молчание. Через некоторое время Фрума пришла в себя и, улыбаясь, спросила:
-Шутка, что ли? Разыграть хотели меня? – вспыхнула румянцем Фрума Натановна и вернулась за стол.
-Что, напугала человека? А он теперь подумает, что ты чокнутая… Хотя чокнутая и есть, - подытожила Зина, укоризненно глядя на дочь.
Надька невозмутимо жевала печенье и с интересом поглядывала в угол.
-Он Фрумочку обожает. Сказал, что брошка, которую Фрума летом потеряла, лежит под ванной. Руку надо сунуть подальше, к трубе.
Фрума вошла в ступор. Она не понимала, как ей себя вести, и что за розыгрыш происходит в ее доме. Хозяйка в растерянности посмотрела на Зинаиду. Зина решительно встала и пошла в ванную комнату. Через минуту она вернулась и протянула Фруме ладонь, на которой лежала пыльная, в паутине, дорогая брошь.
-И? И что теперь? - спросила Фрума, бережно взяв в руку давно потерянное украшение, доставшееся ей от матери.
-Табак хочет и пряничек… А ладошки - лохматые. Мя-я-ягонькие,- радостно сказала Надюша.


***
Зинаида и Надя вышли из дома Фрумы и тронулись в сторону автобусной остановки. Мать резко дернула девочку за рукав и зашипела:
-Надька, сколько раз тебе говорила, не своди людей с ума. Вот теперь эта богатая тетенька, Фрума Натановна, посмотрела на тебя и скажет: «Нечего сумасшедших в свою квартиру звать. Ограбят еще…» А нам деньги нужны!
-А-а-а,- тихо пискнула из пухового платка Надька.
-Чево, а-а? Говорю тебе: видишь чего - молчи… Так и до беды недалеко… Понятно? Понятно тебе?
-Да-а-а.
-Чего да-а-а? И чтоб больше я не слышала… ни про каких суседков!
-Мам, на ручки! - попросила девочка.
-Еще чего! Кобылу такую на руках таскать…
 Некоторое время мать и дочь шли молча. Но Зинаида все же не выдержала и спросила:
-А чего ты про нашего домового никогда не рассказываешь?
-У нас - нету, - сердито буркнула Надька, и сердито зыркнула глазами на мать.
-Как это нету? У других есть, а у нас нету… Чем это мы хуже других? Может, у нас тесно?
Надька посопела в платок, подумала и ответила:
-Им любовь нужна… Они без любви сохнут.
Зинаида подхватила заплетающегося ребенка на руки и потащила к остановке.
А дома… А дома их ждал погром… Пьяный Геннадий разбросал табуретки, опрокинул керогаз, расшвырял обувку в прихожей. Благо в комнатенке особо бросать и ломать нечего. При виде жены и дочки в нем заговорил суровый хозяин:
-Где шлялась, тварь подзаборная? Время к ночи, а ты с ребенком шатаешься? - грозно спросил он.
-Да меня ноги сюда не несут! На твою морду пьяную смотреть!?
Геннадий схватил с подоконника стеклянную вазочку и запустил ею в жену. Зинаида заслонила собой ребенка и закричала:
-Надька, беги к Тане-Ване! - девочка, как пингвин, заковыляла к соседям.
А вслед ей неслись громкие вопли отца:
-Софийка недоделанная! Ишь, возгордилась! Да и не похожа ты на нее нисколечко! Суки! Верните мне голову назад! И руки верните! Сдохну! Сдохну, немного осталось!
Перепуганная Надюха добежала до соседей, подергала дверь - заперто. Света в окошке тоже нет! Девочка, слыша громкие вопли отца, в панике заметалась и побежала вокруг дома. Далеко она не ушла, тяжело идти по снегу, да и метель разыгралась. Спряталась за домом, у разобранной поленницы. Села на колотые бревнышки, съежилась, и, чтобы страшно не было, стала рассказывает сама себе сказку:
-И была у них внучка - Снегурочка. Она холода совсем не боялась… А чего ей бояться - Снегурочка все же! Вот была бы я – Снегурочка! А кто бы была моя мама? Снегуриха? Нет, лучше бы она была Фрума! Она добрая, хорошая! А моя мамка… Нет, пусть уж моя мамка будет моей мамой! И не надо мне ихнего варенья! – так, развлекая себя, Надюшка уснула.
Зинаида обежала уже всех соседей. Бегала по полю, искала дочь, кричала и плакала:
-Надька, где ты, зараза такая?
Вернувшийся с дежурства дед Ваня нашел замерзшую девочку в поленнице. Зинаида выхватила ребенка у остолбеневшего старика и понесла ее в дом, приговаривая:
-Какого черта тебя понесло на улицу? Я тебе сказала: к соседям! А ты куда жахнула? Понеслась, глаза вытаращила… Вон недавно, у Никитиных, волки собаку задрали. Вздумала куда бежать, дурная! Ой, да ты вся горишь, да что же это такое - то, Господи!




***
Утром все переменилось. Геннадий виновато прятал глаза и не знал, как угодить жене. Да вот еще и ребенок заболел. А виноват-то – он! Он!
Зинаида демонстративно достала из комода градусник, прошла мимо Генки, задев его плечом, и засунула термометр дочери подмышку. Укрыла ее одеялом. Покачивая ногой, она не сводила с Генки укоряющих глаз. Геннадий попытался сколотить сломанный табурет одной рукой, но у него ничего не получалось. Он со злости бросил табурет о стену, и тот разлетелся на кусочки. Расстроенный Геннадий встал на колени, пополз к жене и уткнулся в ее подол, запричитав:
-Зинк, ну прости ты меня. Ведь я же тебя люблю!
-Ага, любишь, как волк овечку.
-Ну прости. Это все водка проклятая. Если бы ты меня не злила… Ну, ничего бы этого не было! - оправдывался Геннадий.
-Чтоо-о-о-о?! Я тебя злила?! – взвилась Зинка. - Черт ты хромой! Поиздевался над нами? Вот, смотри, ребенок опять заболел. В поленнице от тебя пряталась… А если б ее волки загрызли, как ту собаку? Собака-то была не маленькая, между прочим, - накручивала себя Зина.
Геннадий встал, принес из кухни второй, починенный им табурет. Осторожно сел на него, но табурет тут же развалился под ним, и Геннадий с грохотом, некрасиво, саданулся на пол.
-Да японский городовой! - заорал Генка. – А ты, паскуда, куда глядела?
-Сам урод! Я думала, она у соседей!
Зинаида вынула из-под кровати мятые фотографии Софи Лорен и по одной стала старательно разглаживать их ладонью на коленях.
-Чего тебе фотографии-то помешали? Они, между прочим, на стенах пятна грязные закрывали… - не унималась Зинаида.
-Ты их - того…. Это… утюгом прогладь… - несмело предложил муж.
-Ага! Еще будешь мне тут указывать!
-Я тебе за Надьку бошку оторву! - зло проговорил Генка, собирая куски некогда бывшей табуретки.
-Бошку оторву! Тебе бы только что-то оторвать! А попробуй, почини! Давай, иди, шкандыбай к матери! Пусть Надьке врача вызывает. Скажи, что я на работу приду, как врач уйдет, - потребовала Зина.
-Какая работа?  Кто с Лениным сидеть будет? - возмутился отец.
-Мы завтра СЭС ждем, зал в порядок привести надо. А с дочкой сам посидишь, не развалишься! Не до нее мне сейчас. Может, ее и вовсе в больницу увезут.
-Ну ты, Зинка, и стерва…
-Ухгу… - вызывающе глядя мужу в глаза, подтвердила Зинаида, и, покачивая бедрами, вышла на кухню. А ее походка и яркая внешность словно говорили, что ей уготовано иное будущее, далекое от жизни в этой убогой жалкой лачуге.





***
В доме жила крыса - огромная, больше 40 сантиметров, толстая и усатая. Хвост у нее был длинный и облезлый, шерсть черная, с рыжими подпалинами. Она выходила только тогда, когда Надька оставалась в комнате одна. Вот и сейчас - отец ушел на колодец за водой, а она уже тут как тут. Села и посматривает с любопытством на девочку своими маленькими глазками-бусинками. Отец говорил Наде, что одна крыса на человека не посмеет напасть, другое дело, если их много… Животное сидело у порога и двигало усами. Но что-то крыса держала в лапках… Надька кашлянула - облезлый грызун задергал хвостом и насторожился. Надюхе уж очень хотелось посмотреть, что же в цепких своих лапках прячет крыса. Крыса сделала несколько шажков в сторону девочки и положила на пол… кольцо!
Дверь протяжно и уныло заскрипела - вернулся отец. Крыса подскочила, хрюкнула и исчезла. Надюха молнией метнулась с кровати на пол, схватила колечко и засунула его под свою оттоманку.
-Папка, папка, - закричала Надюха, юркнув в постель, - Крыса-то опять приходила…
Геннадий снял валенки и теплую куртку, подаренную матерью, посадил Надьку на плечи и неуклюже поскакал по комнате. Надюха звонко визжала и пыталась достать потолок руками.
-У-у-у-у! Лошадка, лошадка, везет не шатко. На ней – дочка, скачем по кочкам, - уставший отец сбросил Надю на кровать, но она не унималась:
-Еще, папка! На закорки меня! Еще хочу!
-Уф-ф-ф, устал! Держи, дочка, хвост пистолетом! И не болей! Ты же мой маленький Ленин! – Геннадий ласково потрепал дочку по голове и заплакал.



***
Наконец-то Зинаида нашла время навестить свою сестру, двадцатидвухлетнюю Аннушку, и отдать ей подарок бабушки Степаниды. Ей очень хотелось посмотреть, что же досталось сестре, но она сдерживала себя. В своем же свертке она обнаружила несколько золотых колец, женских сережек, брошек и пачку облигаций 1927 и 1936 года.
Зинаида встретила сестру на главпочтамте, куда та устроилась после окончания техникума почтовой связи. С тех пор у Зинаиды стало одним ртом меньше. Сестры закрылись в подсобке, и Аннушка поставила чайник. Зина достала жареные пирожки с повидлом, которые так любила ее младшая сестренка. За чашкой чая Аннушка рассказала сестре о своем романе с белокурым красавцем Виктором, который возил начальника главпочтамта на черной Волге. Он уже сделал ей предложение и даже подарил колечко. Зинаида обиделась:
«Ну, ничего себе, такие события, а сестра решила только сейчас ей рассказать».
-Вообще-то, он должен был попросить у меня твоей руки, ведь я столько лет была тебе матерью…
-Ну ладно, не дуйся, - стала подмазываться к сестре Аннушка.
-Ладно… А что я тебе принесла… - вытащила из сумки бабкин сверток Зинаида.
-Ой, что это?
-Разверни и увидишь, - схитрила Зина.
Аннушка развернула тряпицу и нашла там… Клад драгоценностей…
-Боже, что это? Откуда это у тебя? – испугалась за сестру Аннушка.
Зина поняла, что, в принципе, содержимое свертков одинаковое, и поведала сестре о приходе к ней бабушки Степаниды. Не рассказала она только о даре, который передала бабка ее дочери. Чего забивать девчонке голову.
-То-то она мне один раз приснилась… Поцеловала меня и сказала:
«Недобрый человек скоро появится рядом с тобой. Настоящая ведьма в шестом поколении. Берегись ее.» Я тогда так испугалась… А потом забыла… Значит, все это правда? Что это? От кого она меня предостерегала?
Пытаясь подбодрить сестру, Зинаида весело обняла ее и сказала, глядя ей в глаза:
-Все у нас с тобой будет хорошо! Мы с тобой все выдюжим, надо только держаться вместе!



***
С утра, хоть солнце было уже яркое, а небо ясное, за щеки пощипывал легкий морозец. Пьяненький, заросший щетиной, в огромном тулупе, не по размеру для его небольшого росточка, отец Зинаиды и Аннушки развозил по столовым ОРСа ящики с пивом и водкой. Рядом с ним важно восседала закутанная в платок Надюха, покрикивая и на лошадь, и на деда: «Но, лошадка, но! Деда, скажи ей!» Дед въехал на хозяйственный двор, остановил лошадь, и, запутавшись в зимней одеже, скатился с телеги. Степенно, не торопясь, по-хозяйски привязал лошадь, постучал в окно столовой и что есть мочи закричал:
-Девочки мои, красоточки! Привез вам молочка от бешеной коровки.
В наспех наброшенных на плечи пальто во двор выбежали молодые веселые официантки. Дед попытался заигрывать с ними. Он извернулся, подмигнул и огладил аппетитную попку одной из девушек. Она увернулась от смешного старика и погрозила ему пальцем. Со смехом официантки цепляли по ящику и уносили в столовую. В дверях появилась Полина Венедиктовна, свекровь Зинаиды, главный повар столовой, гроза официанток, поваров и грузчиков. Шеф-повар куталась в пуховый платок и пристально рассматривала работничка.
-Ты чего это, Алексан Михалыч, раскричался? И что это ты сегодня такой веселый? Поди, на грудь уже принял?
Дед Саша попятился и, стараясь не дышать на родственницу, тоненько проблеял:
-Что ты, Вини, Виниди, Вини-дикто-вна… Тьфу ты!
-Ах ты, черт чумазой! Никак не можешь мое отчество запомнить. Как врежу щас между глаз!
-Ты, это, ты не балуй, Диктовна! И вообще… мне надо Надьку кормить! Ребенок голодный, - не глядя на начальницу, дед суетливо засеменил к телеге, бережно снял внучку и понес ее в столовую. В дверях плотно стояла Венедиктовна. Дед Саша протиснулся мимо сватьи, словно кусок мокрого мыла:
-Извиняйте, мадам! А ну-ка, подвиньтися!
Ошарашенная такой наглостью, Полина Венедиктовна пропустила деда.
-Девочки мои! А ну-ка, быстро несите моей Надьке кашу! – гаркнул дед и, кряхтя, уселся на свое постоянное местечко, поближе к раздаточной.
-Дедка, каши хочу! - заорала Надька деду и тут же переключилась на официанток:
-Быстро, красоточки, каши! Манной! - внучка, подражая деду, прикрикнула на нерасторопных официанток и стала снимать с себя многочисленные одежки.



***
В столовой вкусно пахло кислыми щами, жареным луком и мясом. За столиками сидело несколько человек. Но ближе к обеду столовая ломилась от людей. В вотчине шеф-повара был налажен четкий порядок. Все сверкало чистотой, и даже на столиках стояли маленькие пластмассовые вазочки с искусственными цветами.
Дед Саша, подперев кулачком голову, с нежностью глядел, как его внучка, его кровинушка, уплетает вторую порцию манной каши. Перед ним стояла тарелка с макаронами и котлетой, жидкий чай в граненом стакане и три куска хлеба.
-Деда, ешь! - приказала Надька.
Дед хитро посмотрел на внучку, достал из-за пазухи початую бутылку, сделал несколько глотков, и, засунув в горлышко пробку из газеты, тихо запел:
-Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, так на Руси повелось! Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, горло ломая врагу! Черт, руки замерзли, - дед растер ладони и взял вилку. Поковыряв в тарелке, положил ее на стол.
-Горло, Надюня, врагу сломали, а жизню нашу всем вскочевряжили. Клавушка, бабка твоя, - стал жаловаться внучке старик, - бабушка-то твоя… Красавица...
Дед вытер глаза кулаком и пьяненько всхлипнул. Надя, наевшись до отвала, вылезла из-за стола и протянула руки к деду. Тот подхватил ее и посадил на колени. Девочка прижалась к старику, погладила его по небритой колючей щеке. Внимательно посмотрела в его слезящиеся глаза и приготовилась слушать.
-Че глазками зыркаешь на деда? Клавушка во время войны была председателем колхоза.
-Угу, - поддакнула Надька.
-Весь колхоз на себе и перла! Вот и надорвалась. Девчонки без матери остались. Зинка да Анька, младшенькая. Остальные-то детки все померли. И Павлик, и Галька с Нинкой. А Анька и Зинка того...
-Зинка - это мамка! - поддержала разговор внучка.
-А Симка… э-э-э, Симка-ведьма! Подвалила ко мне под бочок, вот Мишенька-то и народился! Куда теперь от ребятенка-то от своего?
-Да... Куда… – поддерживала разговор внучка.
-Эта ведьма ни варить, ни стирать не умеет. Если бы не Зинка, мамка твоя, сидели бы в грязи да голодом, - опять прослезился дед.
Из кухни вышла раскрасневшаяся Полина Венедиктовна и, покачивая полными бедрами, подошла к деду Саше и, играючи, шмякнула дедку полотенцем.
-Ты что, старый хрыч, ребенку всякую чушь несешь? - грозно спросила она.
-А я не чушь! Это ж жисть! Где Зинка то?
-Зинка? А танцует твоя Зинка! Все работают, а дочь твоя… Иди- ко, глянь!
Дед Саша поставил внучку на пол. Встал из-за стола, посадил Надьку пить чай с ватрушкой и припустил за родственницей. Пройдя через кухню, свекровь осторожно приоткрыла дверь банкетного зала. Зинаида в белом передничке официантки, на паркетном полу, натертом до блеска, выделывала сложные пируэты.
-Раз, два, три! Раз, два, три! Раз, два, три! Раз, два, три! - считала в такт движениям не замечающая незваных зрителей Зинаида.
Полина Венедиктовна прикрыла дверь и повернулась к свату.
-Ну что, видел? Разучивает испанский танец.
-Видел… Могла бы артисткой стать… - гордо сказал отец девушки,
вздохнул, а затем напустил на себя строгий вид.
-А что ж ты не заругаешь ее? Не дело это - во время работы танцы устраивать. Вы ж не только ее свекровь, вы ж – главный повар! - решил польстить начальнице дед Саша.
-Да жалко мне девку. Сосватали мы ее с тобой за Генку. Но ведь хотели-то - как лучше…. А вон оно как обернулось. Ладно, пойдем.
Дед приосанился и, как бы ненароком, приобнял начальницу.
-Я ведь кто, Венедиктовна?! Я - минер! А минер ошибается только один раз! А я - живой! Значит, ни разу не ошибся! И значится что??? Я - герой! А герой может себе позволить…. Ах-ха-ха-ха! Красивую даму потрогать!
Дед ущипнул женщину за попу. Хрясть! И получил полотенцем по макушке. А потом еще и еще!
-Э-э-э! Ты чего, Вини-дик-товна, дерешься? Я ж любя! - взвился дед, почесывая затылок.
-Ах ты, старый черт! Башка вся седая, а туда же!
-«Говорят, что старый я, только мне не верится. Ну какой же старый я - во мне все шевелится!» – вполголоса запел Александр Михалыч. - Да чего это я старый-то? Мне ведь еще только пятьдесят годочков стукнуло!
-Да что ты?! – не поверила Венедиктовна, оглядывая заросшее щетиной лицо и седую, давно не стриженую шевелюру родственник. - Ладно, обедать приходи! Любовничок! И Надьку приводи!
-Бабка, каши хочу! Манной! - громко заявила Надька, когда дед и бабушка Поля подошли к ней.
-Далась тебе эта каша! Обед скоро! Щи есть будем, – приструнила ее бабушка.
Полина Венедиктовна, похлопывая себя по бокам полотенцем, величаво удалилась на кухню, а дед, оглянувшись по сторонам, достал из кармана драной дохи заветную бутылку. Еще раз обвел глазами зал. Нет, никто не смотрит. Подмигнул внучке и приложился к горлышку бутылки.
-Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, так на Руси повелось!



***
Весна! Долгожданная! А это значит, что пришёл конец снежным и холодным ветрам. По улицам, звеня, бегут весёлые ручьи, предвестники пробуждения природы. Очнулся ото сна лес, окружающий полукольцом деревянный барак. Расправили свои ветви деревья. Белое снежное покрывало, которым зима укрывала землю, исчезло под жаркими солнечными лучами, и уже кое-где, в теплых местечках проклюнулись маленькими солнышками цветки мать-и- мачехи.
Принаряженные, довольные собой и весенним теплым деньком Сенины всей семьей вышли из дома. Трезвый Геннадий и впрямь был красив, Зинаида всегда следила за его внешним видом, что постоянно подмечала ее свекровь. Радостная Надька крепко держала родителей за руки и постоянно заглядывала в их глаза: «Все ли в порядке? Хорошо ли и вам так, как мне?» Ну что еще для счастья надо? Около дома пятнадцатилетние сестры Пахолевы ковыряли мотыгами холодную землю на огороде Тани-Вани. Зинаида, завидев молоденьких соседок, ковыряющихся в земле, закричала:
-Бог в помощь! Что, девки, вы сегодня в рабстве?
-А ну и что, зато денег баб Таня даст. Морожено купим и на танцы пойдем! – доложили сестренки.
-Ну, ну! Дураков работа любит! – красуясь, ответила Зина.
-Зинк, а куда это вы? -  не выдержав, спросила одна из сестер.
-А куда надо!
-А куда надо-то? - не унималась любопытная девица.
-А в кино идем! Всей семьей! В кино!



***
Посмотрев во дворце культуры «Железнодорожник» чудесный фильм «В джазе только девушки», Зинаида и Надюха были в восторге от прекрасной Мерилин Монро и всю дорогу обсуждали ее походку, улыбку, красиво подведенные глаза. Геннадий, терпеливо выслушивающий их впечатления, заявил:
- А по мне, так Софи Лорен - лучше! – и заулыбался, глядя, как просветлело и зарделось лицо жены. – И она на нашу мамку похожа! Правда, Надюха?
И Надька, соглашаясь с ним, радостно кивала. На подходе к дому они увидели своих соседей по бараку, столпившихся у дома и что-то горячо обсуждавших. Зинаида забеспокоилась:
-Надька, давай быстрей ногами шевели, что-то случилось!? Может, пожар, а Генк?
Тот пожал плечами, а навстречу им уже спешили соседи: Дед Ваня, сестры Пахолевы, Куликовы и Зябликовы. Дед Ваня махал руками, как ветряная мельница, и кричал:
-Зинушка, слыхала? Радость-то какая!
-Что, что случилось? - вконец переполошилась Зинаида.
А сестры уже кричали наперебой, перебивая друг друга:
-Наша ракета, в космос!
-Юрий Гагарин в космос полетел!
-Дура, его в космос запустили!
-Слава Юрию Гагарину - первому человеку в космосе! Ура, товарищи, ура!!- кричал дед Ваня, не переставая махать руками.
Лицо Зинаиды просветлело, ее охватило всеобщее ликование. И вот уже все обнимались, прыгали, поздравляли друг друга. От них не отставала и Надюха:
-Ура! Ура! Слава! Слава!
Вдруг Дед Ваня замолк и торжественно произнес:
-Запомните, девчонки, этот день! 12 апреля 1961 года! Сегодня можете к нам все приходить, новости по телевизору смотреть будем!



***
Еле дождались вечера. Наконец все соседи собрались в маленькой комнате Тани-Вани. Важный дед долго крутил ручки настройки, чем почти вывел из себя зрителей. Но, слава Богу, на экране, на редкость, было хорошо все видно, и слышимость была хорошая. Стали смотреть новости. За стеной бушевал Геннадий. Еще что-то из бедных пожитков Зинаиды полетело в стену.
- Не выдержал, нализался-таки, ради праздничка, - заметила баба Таня.
-Да уж, этот день я запомню надолго! - вздохнула Зинаида.
-Тише, тише, Зинка, - зашикали сестренки Пахолевы.
Из репродуктора своим необыкновенным голосом - «голосом эпохи» - вещал Левитан: «Этот день навсегда вошел в историю человечества. Весенним утром мощная ракета-носитель вывела на орбиту первый в истории космический корабль «Восток» с первым космонавтом Земли - гражданином Советского Союза Юрием Гагариным на борту!»
-На какие шиши теперь керосинку покупать? – озадаченно спросила Зинаида сама себя, услышав очередной стук в стену, и выместила злость на дочери:
-Да сядь ты, Надька, хватит дрыгать!
-Ничего с этой Зинкой не посмотришь…  Тише, ну тише вы… - разъярились молодые соседки, - надоела уже!








***
1963 год.
 Надьке еще только пять лет, а вот Маринке, ее закадычной подруге, уже – семь! Поэтому она всегда задирает нос. Хочет быть главной. «А вот уж и нет, фигушки! А ростом она и вообще с меня! Ну разве чуть-чуть повыше», – думала Надька, гуляя с подругой на небольшой зеленой полянке, за верандой, в детском саду. Летнее июньское солнышко пригревало, но девчонки напялили на себя взрослые фуфайки, которые висели на гвозде, рядом с кухней. Благо за детьми почти никто не глядел. Гуляют дети и пусть гуляют… Детский сад находился в лесопарковой зоне, далеко от жилых домов и принадлежал ведомству «Шестой ГЭС». Был он маленьким, деревянным, всего на две группы. Добираться до него было несподручно. Ни тебе автобусов, ни дороги асфальтированной. Но уж какой дали… «В городе детских учреждений мало, с местами туго, и нечего тут привередничать», - заявила ее мамке тетка из исполкома с крашеными, мелко завитыми кудряшками.
Надька подхватила Маринку под ручку, кренделем, и неожиданно звонко и сочно затянула песню:
- «Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
Все отдал бы за ласки, взоры,
Чтоб ты владела мной одна».
Надюха, явно подражая матери, вкладывала в песню всю душу. Маринка подхватила знакомую песню:
-«Не надо мне твоей уздечки,
Не надо мне твово коня,
Ты пропил горы золотые
И реки, полные вина».
Подруга вдруг остановилась и, строго взглянув на Надьку, выпалила:
-Надька, ты неправильно поешь! Правильно надо петь «зо-ло-тые горы» и «тво-ево коня», а ты поешь, как пьяница.
-Сама ты, Маринка, пьяница!
-Я, Наденька, между прочим, не пьяница, - парировала Маринка, - и мать у меня не пьяница. А отец у тебя, между прочим - очень заносчивый. Так мой папка и говорит: «Этот Генка,- говорит,- очень заносчивый… Подумаешь, художник, картинки в «Химдыме» рисует». А еще твой папка - пропойца, все пропил из дома, и работать ни черта не хочет. Да еще и заносчивый!»
Высказав всю свою осведомленность про Надькиного отца, Маринка гордо задрала нос.
-У него ноги больные, вот его и заносит! – заступилась за отца Надюха, - и вообще, он бедный, весь свой талант растерял. И ты так про моего папку не говори! А то как врежу! И еще как поддам!
-Ну, дай! Дай! Я своей сестре скажу! А она тебе как даст!                - взъерепенилась подруга. Хотя какая она теперь подруга?! Видали мы таких подруг…
-А я, Мариночка, своему старшему брату скажу! Он твоей сестре как врежет! - не осталась в долгу Надька.
-Ой-ой-ой! У тебя и брата-то никакого нет!
-Ну да, нет. Тогда я сама тебе как дам!
Подруги, как два молодых петушка, стали наскакивать друг на друга, пока не выбились из сил. Запутавшись в фуфайках, девчонки, тяжело дыша, упали в траву и еще немного повозюкались. Бросая друг на друга свирепые взгляды, они раскинули руки в стороны и молча стали смотреть в небо. Это было одно из их любимых занятий. Первой не выдержала Надька.
-Маринка, смотри, какой по небу конь летит… А рядом, как будто догоняет его, - Баба Яга. Ну вон, видишь, в ступе! Какая ж красота! Как в кино…
-Где? Ну где? Придумываешь ты все, нет там ничего! - занервничала Маринка.
-Да вот же, смотри, как следует, вот голова, ноги, хвост… - показывала Надька подруге на быстро растворяющееся в небе облако. Вот оно уже приобрело новое очертание. На что похоже? Надо подумать.
-Вижу, вижу…. Какашки козлячьи, как у твоих Тани-Вани.
-А мне, Маринка, нравятся козлячьи какашки. Они такие блестящие, такие гладенькие, как конфетки, которые мамка приносила.
-Ну и гляди тут на свои какашки, а я пойду с другими девочками играть.
Марина встала, сбросила фуфайку на траву и запела:
-«Не раз, Мария, твою руку
Просил я у отца, не раз.
Отец не понял моей муки,
Жестокий сердцу дал отказ».
Маринка с чувством превосходства медленно пошла туда, где ребятишки играли в салочки. А Надюха осталась лежать на траве. Она выискивала в косматых облаках принца для принцессы, которая только что растворилась в воздухе. Нет, нет, она не ушла. Вот же ее рука, она машет, машет и зовет….
- Сенина! Сенина! Да где же ты, дрянь такая! Что за манера убегать с территории! - Надюха вздрогнула от резкого голоса, поднялась и, скинув свое нелепое одеяние, вприпрыжку побежала на зов воспитателя.



***
Обед. Для Надюхи он был пыткой. Ела она всегда плохо, но именно в обед давали рыбий жир. Тем самым укрепляли здоровье детей. Воспитатель Римма Захаровна, лет сорока, дебелая, неряшливая старая дева, с ехидной улыбочкой, держа в руке ложку с вонючим лекарством, приближалась к Наде.
-Сенина, ты портишь нам всю картину cчастливого детства, доходяга. Жри давай суп! Вот тебе еще рыбьего жиру ложечка, - язвительно добавила она.
Воспитательница насильно открыла ребенку рот и влила в него отвратительную, сильно пахнущую, противную жидкость. Спазмы перехватили горло ребенка и ее вырвало. Надька с ужасом смотрела то на испачканный белый халат воспитателя, то на ее глаза, выкатывающиеся из орбит на бордовом, круглом лице.
-Дря-я-янь! Вы только поглядите на этого выродка! Сегодня… одела чистый халат…  - Римма Захаровна схватила за руку Надьку так, что та повисла в воздухе. - Не умеешь жрать по-человечьи, жри, как свинья, в туалете. Жри, падла, руками жри! - злая ведьма, как ее называла Надька про себя, швырнула ребенка в туалетную комнату, принесла ей тарелку супа и поставила на пол. Надька, лежа на холодном кафельном полу, размазывала руками по лицу сопли, слезы, суп и рыбий жир.
-Что ты, Римма, к ней все цепляешься? Несчастный ребенок-то! – вступилась за Надьку старенькая нянечка тетя Клава.
-Нашла несчастненькую. Глянь на ее мамашу-шалаву. Фу ты - ну ты, ножки гнуты! Платье не платье, сумка не сумка…
Снимая испорченный халат, воспитатель зверем обвела взглядом своих притихших, испуганных воспитанников.
–Что уставились? Быстро жрите и спать! Уроды! – дети, как по команде, уткнулись в свои тарелки и застучали ложками.
-Да вроде скромно очень одевается, - добавила нянечка. Ей совсем не хотелось связываться со скандальной воспитательницей, имеющей родственников в самом исполкоме. К тому же на должность нянечки всегда были желающие, а ей, Клавдии-то, уже и лет то много, аж за семьдесят…   
- Все равно проститутка! - безапелляционно заявила Римма и открыла дверь туалета, посмотреть, съела ли суп эта мерзкая девчонка.
Услышав, как обозвали ее мать, Надька с ненавистью сорвалась с места и со всей дури врезалась головой в ненавистный, огромный живот воспитательницы.
-Сама приститутка! Сама дрянь пузатая! Не смей мою мамку обзывать! А то… А то…
Римма Захаровна в ярости схватила ребенка за шкирку так, что ворот ее платьица впился ей в горло и затрещал.
-А то что? Ну что ты мне, соплячка, сделаешь? А ну пошла в угол! Будешь стоять здесь целый день, – ткнула ее за дверь злая ведьма.
Прошел обед, затем тихий час, полдник, и дети опять ушли гулять, а Надька все стояла и стояла в углу. Там же, за дверью, на гвозде висел плащ нелюбимой воспитательницы. Надя от скуки стала рассматривать дорогую вещь. Шуршащий, гладенький, а цвет какой красивый… Красный! Вот бы ее мамке такой… А то она мерзнет под дождем в своей старой кофте. Карман какой красивый, с пуговичкой. В нем - монетки. Чего им здесь лежать… В Надькином-то карманчике им лучше будет.


***
Незаметно наступил вечер. С шести до семи родители забирали детей домой. Наде разрешили выйти в группу, и она, позабыв все свои горести и обиды, уже играла с Маринкой. Увидев в окно, что за ней пришел отец, Надька каким-то шестым чувством уже знала, что он пьяный, и спряталась в чуланчике, где тетя Клава хранила ведра, тряпки и швабры. Надька устроилась там поудобнее, закрыла глаза и зашептала:
-Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!
-Где моя дочь? Где мой маленький Ленин? Надька, выходи, пойдем домой! – кричал, стоя на пороге группы, Геннадий.
-Сейчас, Геннадий Владимирович, найдем и отдадим вашего Ленина в лучшем виде! Нам он совершенно не нужен! Правда, ребята? – ехидно пропела Римма Захаровна.
Тетя Клава бесшумно подскочила к воспитателю и тихо зашептала:
-Ты что это, Римма Захаровна, пьяному отцу дите хочешь отдать?
-А ты, Клава, хочешь, чтобы я сидела и ждала, когда ее мамочка-шалава соизволит ребенка забрать, – парировала воспитательница, - или мне ее к себе ночевать взять, как это уже бывало? Впрочем, не мне с ней сидеть. Сторожихе сдам! У меня тоже свои дела дома имеются. Кстати, а за сторожа то сегодня - ты! Вот и сиди с ней!
Геннадий пытался пройти в группу, но баба Клава грудью встала в дверях. Геннадий продолжал дебоширить:
-Прячешься! А я вон тебе сырок купил - «Дружба»! Как ты любишь! Ленин, выходи! Ну-у, не хочешь, так не надо! И черт с тобой… Зараза! Вся в мать! Дура!
Римма Захаровна подошла к Геннадию и ласково так проговорила:
-Почему же дура, Геннадий Владимирович!? Она как раз и не дура… Украла у меня сегодня пять рублей! И мелочь.
-Чтооо? Мой Ленин – воровать? - возмутился Геннадий, – а мнееее… воровка не нужна! Сиди здесь! Пусть тебя твоя мать забирает!
Геннадий погрозил кому-то кулаком и вышел из детского сада, повторяя:
 - Мне воровка не нужна!
Надюха, свернувшись калачиком в своем схороне, услышав, что отец ушел, вышла, подошла к окну и, глядя Геннадию вслед, в ритм его хромающей походке, тихо, одними губами шептала:
-Рубль с полтиной, два с полтиной! Рубль с полтиной, два с полтиной!



***
Надюха играла в куклы рядом с открытым подполом. А там, внизу, в холодном подвале тетя Клава чистила картошку, приговаривая:
- Начищу картошечки, завтра детки йисть будут. Скажут, спасибо, баба Клава, а может, не скажут. Да, конечно не скажут, не дождесси!
Часы, висевшие над столом воспитателя, показывали десять, когда раздался громкий стук в дверь.
-А вот и мамка твоя… А ты боялась! – сказала Надьке баба Клава, бросив очередную очищенную картошину в огромный бак, медленно поднялась по лесенке, вылезла наружу, заковыляла к двери и открыла засов. Зинаида чуть не снесла с ног сторожиху. Раскрасневшаяся, взволнованная, с блестящими ярко-зелеными глазами, и волосами, отливающими медью осенних листьев, она была необыкновенно красива. Нянечка невольно залюбовалась девушкой.
-Теть Клава, Надька моя здесь?
-Да здесь, здесь, где же ей быть-то?
-Здрасте, теть Клав! Вы уж простите. Меня в новое кафе сегодня официанткой перевели! Пока кафе закрыла, до дому доехала… Прихожу-Генка пьяный спит, Надьки нет! Я бегом сюда. Да садик-то еще как далеко от дома… Давайте, я вам помогу картошку почистить, - выпалила все сразу Зинаида и легко спустилась в подпол. За ней, охая и держась за спину, слезла по лесенке сторожиха.
-Мам, попроси баб Клаву, чтоб разрешила мне на пианине поиграть, - попросила Надька.
-Да играй уж, играй, - милостиво разрешила сторожиха.
Надюха бережно подошла к пианино. Трепетно подняла крышку, нежно провела пальцами по клавишам и начала играть. Трям, трям, трям, пам - пам, - бренчало пианино, но Надюше казалось, что она играет божественно, великолепно. И видела Надюха перед собой не группу детского сада, а большой-пребольшой зал с огромными золотыми люстрами, как в журнале, что мамка приносила. И народу там сидело видимо-невидимо. И тут на сцену вышел дирижер. С палочкой. С длинной, черной, пышной бородой, с загнутыми вверх усами, похожий на Карабаса-Барабаса. Он взмахнул своей волшебной палочкой и громко сказал:
-Выступает великая артистка, всех величей на земле - Надежда Сенина! А тут – я! Выхожу в черном платье. Нет, почему же в черном… В голубом блестящем платье до пола. И бант сзади. Ну почему сзади? Кто его сзади увидит? Ну хорошо! И огромный бант впереди. Все радуются, хлопают в ладоши, кричат: «Вы великая музыкантша!»
А я поднимаю вверх руку, и наступает тишина… Я говорю:
- Да, я - великая музыкантша! Но моя мамка меня еще величей! Она может бак картошки начистить, хоть бы хны!»
В подполе сторожиха и Зинаида наполняли бак картошкой и говорили о своем, наболевшем.
-Господи, как много еще этой картошки. Скоро коммунизм наступит, а мы все ножичком картошку колупаем, - не выдержала Зинаида. 
-Да, Зиночка! Хоть бы одним глазком пожить в коммунизме! Говорят, машины для стирки белья на улице поставят. Прачечные! Стирай - не хочу!
-Как же это, на улице? Так там все белье перепутают. И с чужим бельем я свое стирать не хочу! Уж я лучше дома, в тазике! - возмутилась Зина.
-А еду варить дома тоже не надо будет. Везде столовые. Приходи и ешь! Бес-плат-но! Денег же не будет, - размечталась баба Клава и положила нож на пол.
-Вот прямо приходи… и бесплатно? А если мужик больше ест? Или повкуснее что захочет? Или я шоколаду вкусного попрошу?
-Каждому по способности и умению… На полиформации у нас так говорили. Ты уж поверь моему слову! И все про это в газетах пишут, - просвещала Зину сторожиха.
-Да-а! Чудеса! Уж если в газетах… - огорчилась Зинаида, - а водка, как же с водкой?
-А вот водки не будет! Будет только лимонад «Буратино» и квас!
-Вот это хорошо! Это вот правильно! А в какой газете про это написано, а, теть Клав? – обнадежилась Зинаида.
-Зин, скажи ты ей, пусть перестанет! По башке бом, бом, бом! Бом, бом, бом! – показывая рукой наверх, жалобно попросила старушка и снова подхватила ножик.
-Эй, музыкантша, заткнись уже! – крикнула, задрав голову, Зинаида.
-Ну еще капельку… – донеслось сверху. И Надя, сбавив звук, продолжала мечтать: «А рядом, в первом ряду, сидит очень толстая тетка! И говорит мужу: «Иди скорее, возьми ее замуж, она будет нам картошку чистить! Вот все обзавидуются… Целый бак…»
Мать оборвала видения дочери криками:
- Тебя же просили - перестань!
Прекрасные звуки музыки стихли и замолчали.
-Дааа! И впрямь чудеса-а-а! – находясь под впечатлением тети Клавиной политинформации, пропела Зинаида. - Надька, одевайся. Домой пойдем!



***
Растрепанная Зинаида носилась по квартире с ремнем, пытаясь ударить Надьку, но та шустро отворачивалась от ударов, всхлипывая и пища: «Мамочка, это не я!»
Геннадий с утра рассказал жене, почему он не забрал «воровку» из детского сада и сейчас хмурый сидел на табурете, делая вид, что читает книгу и разборки воспитания дочери его не касаются.
-Вот тебе, вот! Получай, воровка! – делая очередной виток по комнате вокруг сидящего мужа, кричала, срываясь на визг, Зинаида:
 - Ишь чего удумала - деньги воровать? Пять рублей! Где деньги? Куда девала?
-Мамочка, миленькая, я только копеечки… Бумажек там не было! Я денег не брала! Ма-ма! Больно!
-Дрянь! Не сдохнешь никак. Руки мне связала по рукам и ногам. Воровки еще в нашей семье не хватало. На тебе, получай!  Получай!
-Мамочка, дорогая, прости! Я завтра начну новую жизнь! Но я не брала денег. Я только монеточки! Нечаянно! - причитала выбившая из сил Надька, закрывая голову руками.
Мать в очередной раз сильно стеганула ребенка по руке, оставив на детской коже багряный рубец. Надька закричала от боли и отбежала в противоположный угол.
-Почему, почему никто мне не верит? – разозлилась девочка.
Вдруг в центре комнаты, непонятно откуда, в воздухе, возник   крупный водяной комок. Он резко дернулся в сторону девочки, затем молниеносно подлетел к Зинаиде и с силой опустился ей на голову.
-Зиннн-ка, что это-о-о??? – заикаясь, спросил Геннадий, пытавший сдержать дрожь в больной руке.
-Чертовщина… - онемев от ужаса, произнесла Зинаида.
Еще один водяной комок появился рядом с лицом Зинаиды, пульсируя и переливаясь, повисел над ней, вроде как подумал, и плавно, как бы охлаждая ее, опустился на Зинаиду. Непонятно, каким образом, появлялись лужи на полу, мокрые пятна на стенах и потолке. Еще несколько водяных шаров поменьше возникли в воздухе и громко, с силой, шмякнулись в Зинаиду.
Наконец - то Зина поняла, чьих это рук дело. Она схватила дочь за шкирку, выставила ее на крыльцо и закрыла дверь на щеколду.
Уставшая, обиженная Надюха пошла прятаться от матери. Она залезла в уже обжитую поленницу Тани-Вани и подстелила под себя старую, дырявую фуфайку хозяина. Затем поглядела на свои худые, в цыпках и в красных отметинах от ремня ручонки, и чувство горькой обиды и острой жалости к себе охватило ее. Худенькие костлявые плечики ее дрогнули, и она, уткнувшись головой в колени, беспомощно заплакала.
-Не останусь больше с вами – ни в жизнь, нажилась я с вами досыта… В Индию убегу… Там тепло…





***
 Перепуганная Зинаида все же сводила Надьку к психиатру, у которой наблюдался ее муж. Несвязно и путано рассказала врачу про водяные шарики и домового…
-Ну что ж, все понятно, - в обычной нравоучительной манере стала излагать доктор, - у ребенка - дефицит внимания, вот она и сочиняет.
-Ну как же… Летали ж вещи… - промямлила Зина.
Доктор бросила взгляд на хорошенькую, чисто одетую девочку, которая скромно сидела на кушетке, застеленной белой простынею, и баюкала куклу с длинным носом.
-Пьете?
-Чтоооо? - возмутилась Зинаида.
-С мужем, спрашиваю, выпиваете? Чего молчите? Понятно! В общем, если будете пить, поставлю на учет.
Зинаида разозлилась, но не посмела испортить отношения с нужным ей врачом, а просто взяла Надьку за руку и повела из кабинета. У дверей Надюха притормозила и, обращаясь к доктору, сказала:
-Тетя! Вам по телефону муж звонит!
-Хммм! Он никогда мне не звонит! – не повернув головы, сказала психиатр.
Зина вывела дочь за дверь, но не стала уходить. Уж очень ей было интересно, будет ли звонок…  Через несколько секунд в кабинете зазвонил телефон. Зинаида приложила ухо к двери, чем вызвала возмущенные взгляды сидящих в очереди больных. За дверью доктор сняла трубку и удивленно спросила:
-Николаша, это ты??? Что случилось?
Зинаида ехидно улыбнулась, расправила плечи, и, довольная собой, гордо пошла по коридору. Надюха вприпрыжку побежала за ней.







***
В субботний день Зинаида с Геннадием ушли на юбилей Полины Венедиктовны. Надька засопливилась и кашляла, и мать решила оставить ее дома. Не маленькая уже, шестой год. Надюха долго играла с Буратино, перечитала все свои немногочисленные книжки и решила выйти на крылечко - подышать свежим воздухом.  Если повезет, то к крылечку придет пасюк, так называет крысу отец, или семейство ежиков.
Она села на ступеньки, укуталась в отцовскую рабочую куртку и стала слушать стрекотание кузнечиков. Где-то кукукнула пташка. Надюха крикнула:
- Эй, кукушка-кукушка, сколько мне жить? -Птичка кукукнула от испуга и замолчала. А потом вдруг как начала без остановки кукукать, что Надюха сбилась со счета. Над головой низко пролетела белобокая сорока, села на ветку, покачалась и с криком поспешно улетела. Сверху, с темного неба, на нее пялилась яркая полная луна.
Но что-то появилось тревожное в воздухе и вокруг… Надюша удивилась, когда в нескольких шагах перед ней заклубилось серое непроглядное облачко, похожее на туман. Откуда!? Только что все было прекрасно видно… а сейчас не видно даже луны…  Неожиданно громко кто-то рубанул по стеклу. За спиной, в буфетике звякнула посуда. Надюха вздрогнула. Гулко забилось сердечко. Ужас шершавым языком лизнул ее пятки. Потом забрался под старенькую фланелевую рубашонку, и волосы на ее голове зашевелились.
Надя решила уйти в дом, оглянулась назад, а туман-то   исчез, точно его обрезали. Девочка быстро прошмыгнула в комнату и закрыла дверь на щеколду. Прислонилась спиной к двери и отдышалась. Панический ужас пронизывал ее.
Надюха немного постояла и мелкими шашками направилась к кровати. Ей казалось, что стоит только укрыться с головой одеялом, то все страхи исчезнут. Где-то рядом послышался тихий вздох. Девочка стала прислушиваться и всматриваться в притаившиеся по углам тени. Звук повторился. На сей раз еще ближе. Не вздох даже, а стон.
-Кккто, ккто тут? - собственный голос сделался хриплым и незнакомым. «А луна ведь совсем не яркая», - подумала Надя, взглянув в сторону окна. На подоконнике сидела ее приятельница - крыса.
-А, вот тут кто… - догадалась Надюха, - это ты тут безобразничаешь? – громко, чтобы не слышать громкий стук своего сердца, спросила девочка.
Огонек настольной лампы с зеленым абажуром мигнул и погас. И тут же она почувствовала едва ощутимое, ласкающее прикосновение к плечу. Ей захотелось закричать, а воздуха нет…. А плечо сжимали холодные пальцы…
-Надень колечко, внучка! Надень колечко! – услышала Надька голос в своей голове. Надюха сильно дернулась и плюхнулась на пол. Подползла к оттоманке и засунула руку в свой схорон. Достала оттуда свое заветное колечко и надела на пальчик. Колечко, свернувшийся в кольцо змей, кусающий себя за хвост, было ей очень велико.
«Не бойся, никогда не бойся, они не любят, когда их боятся», - то шептал, то стучал, словно молоточком, голос в голове.
- Кто ты? Ктоооо??? - закричала Надюха.
- Я твоя бабушка - Степанида. Делай, что я тебе скажу.
Девочка поднялась с пола и отшатнулась от ужаса. Перед ней стояло нечто неживое, с мертвенно-бледным лицом и с черными провалами глазниц. Спутанные космы черных волос и испачканное кровью простое светлое платье, а может, и ночная сорочка. Призрак не шел, а словно парил в воздухе, и мертвое лицо уже было совсем близко. Руку протяни и – коснешься истлевшей плоти.
Надька закричала. Единственным ее желанием было залезть на кровать и закрыться одеялом. Но голос в голове продолжал ей говорить:
-Увидишь страшное, не бойся, просто узнай, что ей нужно. Просто узнай. И не бойся. Она уйдет. Решит свое дело, и уйдет…
-Уйдет? - недоверчиво повторила Надюша.
-Я ждала тебя, ждала три года… Помоги… - зашелестел голос призрака, словно змеиная кожа.
-А как, как помочь, что тебе надо? - превозмогая страх, пролепетала Надюха.
-В церкви старой, под камнями лежу. Пиджак… не дает… покинуть. Похороните! Прошу.
По босым ногам потянуло холодом, стекла тоненько зазвенели, и призрак бесследно растворился. Надька почувствовала что-то теплое и липкое на своих руках.
-Кровь из носа, - подумала Надюха, - не страшно, у меня уже было так, - успокаивала себя девочка.
Настольная лампа вновь загорелась. Крыса все еще сидела на подоконнике.
- Аааа?! – обратилась к ней Надюха. - Так это ты моя бабушка?
Крыса недовольно пошевелила усами, спрыгнула на пол и исчезла под оттоманкой.
Ночью ребенка мучали кошмары. Она вскакивала в холодном поту и кричала:
- Вот она! Она вся в крови! Не отдавайте ей меня! Я больше не буду!
Утром злая и невыспавшаяся Зинаида ушла на работу. А у Геннадия был выходной, и ему волей - неволей пришлось остаться с дочкой. Когда девочка проснулась, он спросил ее:
-Что снилось то тебе, маленький Ленин? Чего кричала то?
-Кричала? – удивленно переспросила она, и, нащупав колечко под подушкой, все вспомнила. Не сон это был!
Надька решила рассказать все отцу. Должен же кто-то ей помочь…
Геннадий выслушал, но во время ее рассказа все ерзал на новой табуретке и даже хотел уйти из комнаты, всем видом показывая, что нет у него времени слушать дурацкие россказни.
-Не говори ерунды. Что за дурацкие выдумки, - все-таки оборвал он ее.
-Не веришь…  - грустно сказала дочка.
Геннадий наморщил лоб, закусил губу и долго молчал. Сначала он счел ее рассказ за буйную фантазию. Потом подумал, что, может быть, и у нее с головой не все в порядке, и, возможно, его заболевание передалось каким - то путем и ей. А затем вспомнил водяные комочки и решил проверить ее рассказ. Наскоро поев и прихватив с собой лопату, они отправились к разрушенной большевиками и временем некогда красивой белокаменной церквушке. Когда они подошли к пролому каменной стены и пролезли внутрь, внезапно из-под ног Геннадия выскочил черный кот!
-Фу ты, черт бы тебя побрал! Напугал-то как! – вытер Геннадий вспотевший от испуга лоб и начал усиленно плевать через левое плечо. 
Надюша отшатнулась от отца, прислонилась к пыльной каменной кладке и тут же провалилась в темноту. Начался приступ.
Зябкая сырость пробирала до костей. Язык не ворочался, руки-ноги застыли, голова была будто налита свинцом. «Господи, помилуй! Да где же это я? Папка, папка!» В горле пересохло, во рту ощущался противный горький вкус железа. Запах прелых листьев и влажной земли забивал нос, мешал дышать. Туман, облако или зыбкая субстанция возникла перед ней. Она сверкала и издавала разноцветное сияние, словно бы в нереальности. «Не бойся! - стучало в ее голове!- Не бойся!»  Надюха протянула руку к облачку, коснулась его, продвинула руку дальше и наткнулась на что-то твердое, деревянное. Похоже, это была дверь! Надька на ощупь стала искать ручку, но не нашла. Тогда она навалилась на дверь плечом, и дверь довольно легко открылась. Она вошла и оказалась в том же разрушенном храме, куда они пришли с отцом. В эту минуту лунный луч пробился через прореху в куполе храма и осветил синеватым светом стоявшего темноволосого мужчину лет сорока, склонившегося над неглубокой, в человеческий рост ямой. Рядом, на земле, в луже черной крови, лежала мертвая женщина со связанными руками и проломленной головой. Мужчина, расставив руки, измерил длину выкопанной ямы, а затем приблизительный рост женщины. Остался доволен измерениями и с улыбкой на губах столкнул убитую в могилу. Она упала лицом вниз, и платье ее некрасиво задернулось, обнажив белые голые ноги и простые голубые трусы. Мужчина снял с себя окровавленный пиджак и набросил на мертвое тело. Спокойно, не торопясь и не нервничая, он закопал ее, притопал ногами землю и сверху наложил больших камней.
-Ну вот, пропала и пропала! Земля тебе пухом, женушка! Здесь тебя никто не найдет! – сказал мужчина и громко рассмеялся.
Его смех становился все громче и громче, и Надюша закрыла уши руками. Открыв глаза, она обнаружила, что лежит на коленях у отца, а он вытирает кровь с ее бледно-зеленого лица полой своей рубашки.
- Папка, она - под этими камнями, - вскочила Надька и показала место отцу. Геннадий стал разбирать кучу камней и откидывать их в сторону. Булыжники убрали, и Геннадий принялся копать землю. Одной рукой ему это делать было трудно, и Надька, подобрав у заросшей колючками стены дощечку, стала помогать отцу убирать взрыхленную землю. Очень скоро девочка отрыла нечто, похожее на черную ткань. Геннадий шагнул вперед, подкопнул сбоку, нагнулся и извлек из-под земли человеческую кость. Девочка порывисто вскочила на ноги и повисла на отце. После непродолжительного молчания, стараясь не смотреть на жуткую находку, Надя с благодарностью прошептала:
-Спасибо, спасибо, что поверил.
-Поверил-то поверил. А что мы милиции расскажем? Зачем, спросят, копали?


***
-Труп женский, вроде как убита примерно года три назад, - диктовал текст протокола пожилой медэксперт милиции молоденькому милиционеру. Два сержантика с лопатами в руках стояли рядом с трупом и прикрывали нос ладонью. Тронутое тленом мертвое тело издавало неприятный запах.
Надя вздохнула и еще раз посмотрела на откопанную мертвую женщину, лежащую на земляном полу. Дело сделано. Она нашла ее. Отец крепко сжал руку дочери.
-Это она к тебе приходила? – шепотом спросил отец.
-Она! Все хорошо, она больше не придет!
-Что же они с тобой сделали? Твари поганые. Что ж они на тебя повесили, - вспомнил про бабку Степаниду разозленный Геннадий и сделал несколько шагов в сторону, ближе к выходу, но властный мужской голос остановил его.
-Здравствуйте, моя фамилия – Корнев! – медленно подошел следователь к Геннадию и Надюхе. - Так что вы там искали на развалинах?
-Так играли же... В кладоискателей. Приехали наши племянники на выходных. Надо же их чем-то развлекать…
-Сколько лет племянникам? – спросил Корнев.
Геннадий помялся. Пожал плечами и неуверенно пробормотал:
-Четыре и три… А может, пять и четыре…  Ну так вот… Потом играли в минеров. Наденькин дедушка был на войне минером… Хотели понарошку мину разминировать. Копнули, а тут вот что… Ну, я детей и увел быстро. Они и не поняли ничего.
-Рубленая рана головы. Яма неглубокая, видно, копать было тяжело, и сверху камнями забросали, - продолжал диктовать медэксперт.
-Скажите, может вы помните, - обращаясь к Геннадию, спросил следователь Корнев, - никто из ваших соседей или знакомых не пропадал в последние годы?
-Как же не пропадал, - вспомнил Геннадий, - Аронова. Машка. На Пролетарской жила. Пропала года три назад. Только все считали, что она мужа бросила и с любовником сбежала.
Медэксперт отошел от трупа, выдохнул с облегчением и вздохнул полной грудью свежий воздух.
-Вспомнил я! - воскликнул Корнев. - Муж ее в розыск подавал. А уж убивался по ней… Но женился на молоденькой девице аккурат через три месяца. Говорил: «Один жить буду - сопьюсь мигом!»
-А тут и пиджачок его весь в крови, - поддел лопатой полуистлевшую ткань сержант, - прикрыл женушку, чтобы не замерзла.
К церкви подъехала труповозка и стала пятиться задом к самому большому пролому в стене полуразвалившегося здания.
-Все! Грузите, - скомандовал медэксперт сержантикам.
-Пойдем, доча, домой пора. Голодная с утра, - потянул за собой Надьку Геннадий.
-Эй, гражданин Сенин, я вас на следующей неделе вызову, как свидетеля, - крикнул вдогонку Геннадию следователь.





***
Зинаида серьезно опаздывала на работу и вымещала свою злость на дочери:
-Да что ты плетешься-то? Ногами-то шевели! Нет, ты что, издеваешься надо мной? Тьфу ты! Опять где-то витает… У всех дети как дети, а эта… У-у-у!
А Надька уже представляла себе картину другой ее жизни. Она думала: «Вот была бы ее мамка певицей. Могла бы спать сколько хочешь и не опаздывала бы никуда. Работа такая… И жили бы они в красивой квартире! И пол бы мыла не мамка, а вовсе даже прислужница. И еду бы она им готовила. Ей манную кашу, а мамке чай с бутербродами. А квартира бы у них была с двумя комнатами…. Нет, с тремя! Всем по комнате. И был бы у нее целый ящик с игрушками…  и пианино… А как же, мамке без пианино нельзя! Певица все-таки. Вот она встанет, шкаф откроет, а там платьев… завались. И она не знает даже, какое надеть! А я тут подхожу, волосы в бигудях… А зачем мне в бигудях, у меня и так сплошные завитушки. Вот подхожу я к ней и говорю: «Маман! Оденьте серое, с розами. Сегодня на концерте оно будет выглядеть что надо!  А она мне: «Что бы я без тебя делала, доченька моя!»
Тычок в спину вывел Надюху из мечтаний. Зинаида, как только показались ворота детского сада, тут же рванула на остановку, подтолкнув дочку, чтобы пошевеливалась.
Надя издалека увидела свою подружку Марину, катающуюся на калитке туда-сюда, туда-сюда. Дверца противно скрипела, но девочке это совсем не мешало.
-Никогда она раньше меня не встречала, - подумала Надюха, - а может, и не меня она ждет…
-Надька, ты зачем опаздываешь? Завтрак уже! Римка жрать опоздавшим не дает. Все в банку себе складывает. Пойдем, сядем, я тебе чего-то сказать хочу.
Марина взяла подружку за руку и повела на скамейку, под покосившийся, с облупившейся красной краской деревянный грибок.
-Я, Надька, уезжаю, - выпалила Маринка.
Надька выпучила глаза и долго не могла осмыслить - куда ее подружка может уехать? Может, в Ленинград?
-Уезжаешь? Надолго? – вдруг дошло до Надюхи.
-Мамка нашла мне нового папку. И мы с ним едем на Север.
-На Север? Где живут пингвины и белые медведи?
-Да-а! – неуверенно, но гордо ответила Марина.
-Как тебе повезло! - засветилось радостью лицо подружки.
Марина вздохнула, и глаза ее наполнились слезами:
-Папку жалко!
-У тебя ведь хороший папка! Он пива не пьет!
-Мама говорит, что он зануда и… нужда. И еще - от него мухи дохнут.
-А твой новый папка - хороший?
-Не знаю. Бабушка маме говорит, что он далеко пойдет…  Начальник! Куда пойдет? Зачем пойдет? Мы же не пешком на этот север пойдем?
-Я буду скучать по тебе! - прижалась Надя к Маринке и, почувствовав ее тепло, замерла и мелко задрожала. На минуту она потеряла сознание, но пришла в себя быстро.
-Ой, как я испугалась, я думала, что ты умерла. Хотела сейчас Римку кричать! – рассказывала напуганная непонятным поведением подруги Марина.
-И хорошо, что не позвала, - прошептала Надюха, и изо всех сил обняла подружку.
Потом, помолчав, посмотрела на нее и тихо сказала:
- А ведь мы еще увидимся, ты вернешься сюда, но не скоро!



***
Надя опять заболела. Доктора уже поставили ей диагноз: хронический бронхит и бронхоэктатическая болезнь легких. Она лежала на своей оттоманке, рассматривала трещины, расползающиеся по потолку, и горестно вздыхала. Ей стало жарко, она откинула одеяло и очень захотела пить. За столом, неестественно согнувшись, сидел Геннадий. Неловко, больной рукой он держал картошину, другой срезал ножом кожуру.
-Папка, посиди со мной! - прошептала девочка.
Геннадий бросил картошину в кастрюльку с водой, подошел к дочери и неловко присел на краешек кровати.
-Что же ты, мой маленький Ленин, все болеешь? Уж лучше бы я болел вместо тебя! – заплакал Геннадий, отворачиваясь от дочери и закрывая лицо здоровой рукой.
-Папка, не плачь! Ты и так наскрозь больной. Если бы ты водку с пивом не пил, то я бы тебя любила! - тихо сказала Надя.
-Ленин ты мой золотой!
-Пап, а откуда у нас в комнате, ну, в тот раз, водяные шарики взялись?
-???
-Мне так страшно было… А чего ты на меня так смотришь?
-Ээ-эээээ, так это…
-Я-я-я-???  Как же это я так сделала? Эх, Римму бы Захаровну под такой «дождик», и чтоб не врала, что я деньги у нее брала. Я не брала у нее денег, пап! Ты мне не веришь?
Геннадий промолчал и стал подтыкать дочери одеяло.
-Не веришь…
Надюха отвернулась к стене и поковыряла разводы на обоях, похожие на ежика, где, по ее мнению, у него должен быть хвостик. Вскоре это занятие ей надоело, она повернулась к отцу и спросила:
-Папка, а тебе сны снятся?
-Сны? А черт его знает…
-А мне, папка, очень часто снится один сон… Город весь такой темный, из камней. И люди все ходят в длинных и темных одеждах. И злые дяди тетеньку ведут. Волокут ее по земле связанную. Я ее ноги вижу - все в крови. А другие, плохие очень люди, камни в нее кидают. Ей так больно…
-Камни… значит… - проявил интерес отец.
-Кричат: «Ведьма, ведьма!» Ей очень больно. Я лицо ее не вижу, а только длинные волосы, белые… - девочка показала на себе эти длинные волосы и замолчала. Потом резко села и крикнула:
-Папка! Это я!
-Это всего лишь сон. Сказка! Просто сон. Проснулась, и ты здесь!
-Нет, ты не понимаешь, это… я шла! В меня камнями кидались! Все тело болит. Вот, даже синяки есть!
Надька откинула одеяло и стала осматривать свое тельце. Геннадий опять жалостно всхлипнул.
-Ну, где же? Были же! И еще я вижу костер большой, и все кричат: «Сжечь ведьму! Сжечь!» - громко продолжала девочка. - Я даже помню запах горелого мяса.
-Ленин ты мой маленький! Ладно, градусник принесу, жар у тебя… Геннадий неловко встал, опрокинув кастрюльку с одиноко болтающей в воде картофелиной, и, укрыв дочь одеялом, направился за термометром.



 
 
***
В квартире Фрумы Зинаида затеяла грандиозную генеральную уборку с перестановкой. «Вот хлеба не давай этой Зинке, дай только сделать перестановку», - говорила про нее свекровь. Приведя в порядок спальню, Зина принялась за шкаф. Сильно намочив пол, она толкала платяной шкаф к противоположной стене. Передвинув обеденный стол к окну, она отошла в сторону и залюбовалась своим творением. Фрума сидела у книжного шкафа на стуле, протирала корешки запылившихся книг и наблюдала за Зинаидой. Надюшка, сидя с ногами на диване, играла в пуговички. Фрума дала ей целую коробочку. Это было несметное богатство! Пуговички и золотые, и серебряные, и красные, и с дырочками, и на ножке, и с ободочком. Клад, да и только…
-Зиночка, мы шкаф-то двигаем, а у суседушки - то спросили? – вспомнила Фрума.
-Чего? А-а-а-а! Надька сказала, он на антресолях живет.
-Надо бы там лишний хлам выкинуть, а то ему, может, тесно… - забеспокоилась хозяйка.
-Надо, так выкинем. Ну вот, совсем другое дело! И места больше и уютней, и в кухню вам ближе ходить! – весело сообщила Зинаида. Видя, что генеральная уборка подходит к концу, из соседней комнаты выглянул зашуганный Арон Моисеевич. Он терпеть не мог, когда женщины затевали глобальную уборку.
-Фрумушка, ты не устала? Хватит тебе уже. Отдохни! - проявил заботу Арон и подошел к жене.
-Милый, да я ж сидя! - ответила жена, ласково потрепав его по руке.  Арон Моисеевич тут же скрылся в спальне, прихватив с собой роман Жюля Верна.
-Вот смотрю я на Вас, - позавидовала Зинаида хозяйке, - счастливая Вы! Муж Вас любит, не пьет, деньги хорошие зарабатывает. Повезло Вам. А у меня не жизнь, а каторга!
-Зиночка, как же так получилось, что Вы, такая красивая, талантливая, вышли замуж за Геннадия? - поинтересовалась Фрума.
-Если бы Вы знали, Фрума Натановна, что такое жить в курятнике…
Зинаида помолчала и смахнула слезу со щеки.
-Да, да, в курятнике. Дом сгорел, и остались мы с маленькой полуголодной сестрой без гроша в кармане, с отцом, который как пришел с войны, так и пьет, не просыхая. Он после смерти матери женился на сущей ведьме, намного старше его, и про нас вообще забыл. Да и ребенка она ему родила - Мишеньку. Приходилось помогать, Серафима-то ничего не умела. Ни стирать, ни варить… Да еще и беременность моя…  В общем, все было так плохо… Хоть в петлю! И тут тебе предлагают деньги, дом, работу, но… в придачу – сына. Инвалида. К тому же недееспособного… ну, Вы меня понимаете? Он не может… это… по мужской части. А я любить хочу! Иметь нормальную семью, денег, наконец! - пожаловалась новой подруге Зина.
-Все будет, Зиночка, все будет! Зато ангел Вам послан с неба! - поддержала ее Фрума.
-Нда…  Зачем только... Опять подслушиваешь взрослые разговоры? - строго спросила Зина у дочери.
-И ничего я не подслушиваю… - ответила тихо Надька, перебирая пуговички из красивой шкатулочки доброй Фрумочки.
-Вот и не подслушивай. Сейчас ведро вылью и – кра-со-та-а-а!
-Спасибо, Зиночка, спасибо, родная! И хлам весь выбросила, и с хлорочкой все намыла, и с синькой все перестирала… Заканчивай уже, и давайте пить чай. Арон, можешь выходить! Генералка закончилась! Ну надо же, как же мужики боятся уборки…
-Мы сегодня, Фрума Натановна, чай пить не будем! - заявила Зинаида. Надюха встрепенулась, выразительно подняла брови и удивленно посмотрела на мать.
-Надо еще к отцу сходить, щей им сварить да полы у них помыть. Мишенька там, поди, голодный сидит.
-Понимаю, Зиночка, понимаю. Арон! - крикнула Фрума Натановна мужу, - неси деньги. И сверток.
Радостный, что уже все закончилось, Арон Моисеевич, вышел из спальни и протянул девушке деньги:
-Вот, Зинаида Александровна, пять рублей! И примите от нас подарочек!
-Что же это? - удивилась Зина, с интересом разворачивая сверток и доставая из него удивительной красоты комбинацию. На бежевом фоне бордовые розы и коричневые кружева.
-Господи, красота-то какая, - воскликнула Зина, - это ж как дорого то!
Довольные хозяева заулыбались, и, наслаждаясь своей щедростью, радовались, что смогли угодить этой милой, чудесной девушке.
-Да не дороже денег! Зина, ты нам, как родная! Я к тебе и малышке так привязалась. Возьми и носи с удовольствием! Немецкая! - в заключение сказала Фрума.
На глазах у Зинаиды появились слезы. Она сглотнула ком, появившийся в горле, и порывисто обняла Фруму:
-Никто никогда не дарил мне таких подарков… Никто… - дала волю слезам Зинаида.


***
Зина, держа за руку дочку и радуясь чудесному подарку от хозяев, торопилась к автобусной остановке. От ее взгляда все же не скрылось то, что Надя ведет себя странно и прячет руку в кармане.
-Ты чего там прячешь? А ну, покажи! - потребовала мать.
Надя покраснела и прошептала себе под нос.
-Пу-го-вички.
-Пу-у-го-ви-чки… Пуговички? Ах ты, зараза ты поганая. Пуговички… Фрума - святой человек! Благодетельница наша! А ты у нее имущество воруешь!?
-Я только поиграть. Я не насовсем! - пролепетала девочка, протягивая матери открытую ладошку с тремя пуговичками.
-А ну, иди назад! – грозно велела Зина.
Надька «мухой взлетела» на второй этаж и нерешительно остановилась у квартиры Фрумы. Тихо поскреблась. Потом постучалась. И через некоторое время удивленная Фрума открыла ей дверь.
-Фрумочка, миленькая, прости! Я у тебя имущество украла, - запричитала Надька, - я бы его потом отдала. Поиграла бы, да и отдала. Честное - пречестное!
-Спасибо, что отдала назад мое имущество, ангел мой. А за честность я тебе их дарю. Мне они все равно не нужны. Играй, мой ангелочек, сколько хочешь!
-Фрумочка, забери их от греха подальше! А то мамка меня ремнем залупит! - заревела девочка.
Надя повернулась, чтобы уйти, и вдруг, почувствовав головокружение и резкую головную боль, осела на пол. Глаза ее стали неподвижными. На бледно-зеленом лице появилось выражение ужаса. Ее начало трясти мелкой дрожью. Из носа тоненькой струйкой потекла кровь. На минуту она потеряла сознание.
-Зина, Зина, скорей сюда! Зина, да где же ты? Арон, воды! - в испуге закричала Фрума, сама вот-вот готовая потерять разум.
Зинаида огромными скачками вбежала на площадку. Подложила свою руку под голову дочери и стала внимательно вглядываться в лицо девочки.
-Надька, что с тобой? – потряхивая ребенка, допытывалась мать, - неужто припадки, как у Генки?
-Огонь… Пожар… Дедка наш… Саша… - еле слышно прошептала Надя.
-Фрумочка, пусть Надька у вас побудет, уложите ее… Полотенце холодное на лоб… там отец мой… Господи, видно суждено ему в пожаре погибнуть, - выпалила Зинаида, передав дочь на руки Арону Моисеевичу, побежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки.
-Беги, Зиночка, беги! Арон, да неси же ребенка в комнату! – отдала команду Фрума и захлопнула дверь.



***
Широко раскинулось старое тесное кладбище на Октябрьской набережной. Со всех сторон стояли покосившиеся деревянные (почти гнилые) и железные кресты. Оградки, разные по цвету, конфигурации и размеру, лепились друг на друга, составляя непроходимый лабиринт. Заросшие травой по пояс, заброшенные могилки нагнетали на людей страх и напоминали о бренности жизни. Пахло влажной землей. Приглашенные на похороны деда Саши малочисленные знакомые разошлись, а у свежей могилы остались лишь Зинаида, Надюха, с утра плохо чувствующий себя Геннадий, мачеха Зинаиды (сорокапятилетняя худющая Серафима) и ее десятилетний сын Миша, запуганный худенький мальчик.
-Ты, Зинка, к нам больше не ходи! – резко и громко заявила Серафима, - это нам с Мишкой комнату выделили, взамен сгоревшего дома… И ничего твоего там нет!
-Но могу я с Мишенькой видеться? Он же мой брат! - заискивающе спросила Зина.
-С тебя и сестры твоей хватит, Аннушки. Есть за кем ухаживать. Ходит вся не то синяя, не то зеленая! - злорадно усмехнулась Серафима. - Больная, что ли? Даже на похороны не соизволила прийти!
-Да приболела она, в больнице лежит. И что из этого? - спросила уже готовая заплакать Зинаида.
До Надюхи, наконец, дошло, что ее мамку на глазах у всех обижают, и она ринулась в бой.
-И что из этого? И пусть лежит и лечится! Ты - ведьма злая! Дедка говорил, что ты змея подлокодная, подлегла под него и Мишеньку состряпала. А то, кто бы на тебе, такой страшенной, поженился!? - истерично кричала Надька на Серафиму.
-Надька, замолчи! – отвесила дочери подзатыльник Зинаида.
-Ооо! Яблоко от яблони недалече падает. Такая же будешь - потаскуха, - язвительно вставила свои полкопейки Серафима.
-Не на ту напала. Сама постастуха! – выпалила Надька в ненавистное тетки Симино лицо. Ей до боли было жалко мать, жалко Мишеньку, который так радовался приходам Зинаиды и ее гостинцам. Жалко и стыдно было за отца, который стоял, держась за ограду, с белым лицом и синими губами и не хотел, а может, и не мог заступиться за жену и противостоять тетке Симе. Жаль своего безвольного, вечно пьяненького деда, который так хорошо играл на гармошке и кормил ее манной кашей.
-Мамка вас всех поила, кормила… А вы… - причитала Надька, взывая к взрослым.
Ощущение непоправимости произошедшего переполняло ее. Деда, ее смешного, веселого, родного деда больше нет. С кем она будет петь песни, с кем вести задушевные разговоры? Надюха опустилась на край могилы и зарыдала. За ней заплакал Мишенька.
Зинаида решила забрать дочь и уйти с кладбища. Она подхватила Геннадия под руку, но тот, в ожидании выпивки на поминках, со злостью оттолкнул жену. Тогда Зинаида схватила плачущую Надьку за руку и выволокла ее за оградку. 
-Не нужны мне эти поминки, сама помяну своего отца. А они пусть живут, как хотят, - высказалась обиженная Зина, пробираясь к выходу.
Недалеко от дороги, у братского воинского захоронения тоже проходили похороны. Невооруженным глазом было видно, что умер отнюдь не бедный человек. Рядом с могилой стоял уже приготовленный огромный памятник из черного гранита. У полированного, дорогущего гроба толпились мужчины, дорого и со вкусом одетые. Один из них, с оспинами на худощавом лице, пристально и с интересом рассматривал Зинаиду. Во рту его сверкал золотой зуб. Зинаида заметила его взгляд, сбавила шаг и улыбнулась. Мужчина подмигнул ей, но Зина строго взглянула на него, тряхнула своей рыжей шевелюрой и гордо прошествовала мимо.
   


***
В маленькой комнатенке Сениных - беспорядок. У Зинаиды и Геннадия приподнятое настроение и целая куча дел, которые срочно надо переделать, ведь семья готовится к переезду. Надюха сидела на оттоманке и заворачивала свою единственную пластмассовую куклу Буратино в застиранную пеленку.
-Мам, почитай сказку, - канючила она.
-Ой, отстань! Не видишь, я вещи собираю.
-Да какие там вещи, не смеши меня, уже все собрали, - засмеялся Геннадий.
-Вот видишь, все собрали! - обрадовалась девочка.
-Завтра переезжать, машина с утра приедет, а тут еще конь не валялся, – раздраженно отпихнулась от нее мать.
-Ну почитай, что тебе стоит…
-Отстань, Генку попроси!
-Генка плохо читает, а я люблю по ролям… Генка, почитаешь мне?
-Я тебе не Генка! Будешь так меня называть, вообще не буду читать, - грубо ответил ей обиженный отец.
-Большая уже кобыла – пять лет, читай сама. Господи! Однокомнатная квартира! С горячей водой! С туалетом! Дождались- таки! Генка, шевелись давай! Неси коробку от Пахолевых. И Нинка Куликова обещала мешки чистые посмотреть, - командовала Зинаида, доставая из недр комода два белоснежных комплекта постельного белья.
-Мам, я медленно читаю, а там сейчас самое интересное будет – свадьба!
-Дура ты! Самое интересное - как раз до свадьбы! А чего это ты отца Генкой называешь?
-Ну ты же сама мне говорила, что он мне не родной…
-Ндаааа? - удивилась мать.



***
1965 год.
Зинаиде уже тридцать один год, Надьке - семь. Они по-прежнему любят ходить в кино. А чего не ходить-то? Телевизора все равно у них нет. А билет, если пойти на дневной сеанс, можно купить и за двадцать копеек. Сегодня они посмотрели аргентинский художественный фильм «Мое последнее танго». Вышли из кинотеатра молча, с заплаканными глазами. И настроение - ни к черту… Помолчали.
-Третий раз смотрю, и все время плачу! - наконец произнесла Зина.
-И я, и я, - поддакнула Надюха, пытаясь ухватиться за материну руку.
-Вот это любовь! Это ж надо! Дай платок!
-Да! Вот так бы полюбить… и помереть не страшно! - ответила Надька, вынимая из кармана мокрый носовой платок.
-Да много ты понимаешь… дай же платок!
Надюха сунула матери платок. Зинаида повертела его в руках и с раздражением бросила его в лицо дочери.
-Ты чего мне сопли свои суешь? Совсем чокнулась? Господи, вот не было бы тебя, так и жизнь бы у меня по-другому пошла!
Надька замедлила шаг и пошла позади матери, вытирая сопливым платком свои горькие тихие слезы.



***
В однокомнатной квартире, «заработанной потом и кровью», никакого ремонта Зинаида решила не делать, а подкопить денег и спокойно, с удовольствием поехать в Ленинград и поискать обои на свой вкус. Обстановка в квартире была скромная: круглый стол, который можно превратить в большой, овальный, когда приходят гости), разномастные стулья, металлическая кровать с «шишечками» и Надюхин диванчик. Да еще новый, трехстворчатый, с огромным зеркалом, желтой полировки шкаф. Как всегда, в квартире царила чистота.
Сегодня мать и дочь решили устроить вечерний спектакль. Обыграть сцену на перроне из фильма «Мое последнее танго». Счастливый трезвый Геннадий в роли зрителя, в предвкушении чего-то интересного устроился на кровати. Надюха, в белых трикотажных трусиках и тесноватой застиранной майке с вишенками, натянула на голову отцовскую кепку, села на стул и стала перекатывать во рту скрученную из газеты сигару. Зинаида играла роль Марты Андреу.
-Вот. Возьмите свой портсигар! – начала диалог Зинаида и подала Надюхе небольшую книжку, изображающую портсигар, - это ваша спутница его выкинула на перрон!
-Спасибо! Синьора, позвольте поблагодарить Вас еще раз, - грубым мужским голосом отвечала Надя за главного героя фильма.
-Фу, еще до сих пор диклофосом пахнет. Генка, чувствуешь? - отошла от текста Зинаида.
-Да есть маленько, – подтвердил счастливый Геннадий.
-Мама! Ну не отвлекайся… Сейчас будет сцена, где поезд уходит.
-Ладно, ладно, - извинилась мать и продолжала, - это Вы? Разве Вы не уехали?
-Если бы я уехал на этом поезде, я бы кое-кого убил! - насупив брови, пыталась говорить взрослым голосом Надюха. - Извините, я бы хотел узнать, как…
-Марта! Марта Андрэу! – вставила свою реплику Зинаида.
-Я, вообще-то, хотел узнать не Ваше имя, а название этой станции.
-А-ах! Нахал. Поднимите голову и прочитайте.
-Вы верите в любовь с первого раза?
-С первого взгляда! - поправила Зина дочь.
-Вы верите в любовь с первого взгляда? Это кто Вас там зовет? Вот эта толстая женщина? Кто она? – спросила Надя, показывая рукой на отца, да так правдоподобно, что Геннадий повертел головой, не стоит ли рядом с ним эта толстая женщина из фильма. Оценив юмор дочери, Геннадий радостно заулыбался и захлопал здоровой рукой по противоположному плечу.
-Это? Теща моего будущего мужа! – не сомневаясь, ответила Зина.
Надюха шепотом напомнила матери, что начинается следующая сцена:
  -Теперь ты поешь.
Зинаида кивнула и, накинув на плечи шелковый платок, запела песню Сары Монтьель, добавляя в нее свои тарабарские слова:
«-Моники, моники!
Пам, парам па, пам па рам!
Моники, моники!
Пам, парам па, пам па рам!
Нелета, кокета, носи!
Моники, моники!
Пам, парам па, пам па рам!
Сольфриа, май фриа, драки»
Надюха, видя, что мать теперь не остановить и петь она будет   долго, строго сказала:
-Ты в этом месте, на скамейке, ему скажи: «Да что вы? Спасибо вам за Вашу доброту!» И посмотри так на него, влюбленно! «Я Вас вовек не забуду!»
-Так не было там такого! – возразила ей мать.
-Было! Я это хорошо помню!
-Он просто на нее смотрел. Вот так! - настаивала на своем Зинаида.
-Ну, будешь ты мне говорить! Все, что касается любви, я помню все на зубок! - не отступала Надюха.
-Ну и играй тогда сама.
-Ну и буду!
-Ну и будь! - поставила точку мать.
-Ну и ладно. Ты всегда так! Лишь бы не играть… - обиделась Надя.
-Ну что ж вы, ну что ж вы ругаетесь? Ведь все так прекрасно было! Ведь настоящий же спектакль!
-А ты, Генка, вообще молчи! – рявкнула Зинаида.
-Да! Не понимаешь ничего в спектаклях, так и не лезь! – поддержала Надюха мать.



***
Городская гостиница была расположена почти в центре города в деревянном одноэтажном бараке. Добротная, сложенная из бревен, с длинным коридором и небольшими комнатками в ряд. Одна из комнат, куда была приглашена Зинаида, впрочем, как и все остальные гостиничные номера, была обставлена просто: стол, два стула, тумбочка и железная кровать. На кровати лежал мужчина по прозвищу Рябой. Это был тот самый мужчина, которого Зинаида встретила на кладбище во время похорон отца. Видимо, кличку свою он получил из-за ямок на лице, образовавшихся от заболевания кори в детстве. Он лежал, заложив руки за голову, в темно-синих сатиновых трусах и белоснежной мужской сорочке с позолоченными запонками. Примяв набриолиненные, гладко зачесанные назад редкие волосы, которые прикрывали лысеющую макушку, довольный жизнью, Рябой по-хозяйски, чуть шутливо приказал Зинаиде:
-Ну, Софийка, раздевайся! Я буду восхищаться тобой!
Зинаида в этот день была чудо как хороша. Яркое цветастое платье подчеркивало ее тонкую талию. Полные губы подкрашены помадой бордо. Не той, красной, что в народе называли «кондукторской», а более темной, коричневатой. Она стала медленно раздеваться, подражая героиням своих любимых фильмов. Сняла платье и осталась в новой комбинации, которую подарила ей Фрума. Затем, не торопясь, изящно сняла чулки и игриво бросила их по очереди ему в лицо.
«Нет, эта женщина положительно плохо кончит. Хороша! Ой, хороша! А какие прелестные ножки, – восхищался Рябой, все еще не веря своему счастью, что такая женщина сейчас находится с ним, в его кровати. - А ведь ее место не здесь, а где-то там, среди богатых и вышестоящих людей. Ей бы актрисой быть или певицей», - подумал он.
Зинаида кокетливо опустила бретельку, другую. Сняла комбинацию и, как пантера, грациозно прилегла к нему в постель.
-Эх, Софийка… Софийка! Тебе часто говорят, как ты похожа на Софи Лорен?
-Коне-ечно! Все только и говорят: «Ах, как она похожа на Софи Лорен!» А меня, между прочим, вчера заведующей кафе назначили! Ну-у! Чего не поздравляешь?
-Обалдеть! Заведующей?! - удивился кавалер. - Да разве ж тебе такая жизнь предназначена? Такие женщины, как ты, должны жить в роскоши! Вот выгорит у меня одно дельце, увезу тебя к морю! Ты была на море?
-Нет, не была.
-Да… Море… Красота! Там песочек желтый, мягкий, как пух!
А в это время Надюха, сидя в коридоре на полу, ожидая мать и, как всегда, прислонившись к дверям, подслушивала взрослые разговоры. Из-за двери послышался голос Рябого:
-Пальмы кругом, а на них бананы! Ешь - не хочу! А на других пальмах - кокосы! И обезьяны кругом скачут!
-Так уж и обезьяны, - хохотала счастливая Зинаида.



***
А Надька, услышав заветное слово «море», предалась мечтаниям.
 И вот уже они с мамкой на юге – фантазирует девочка.
«Идем мы такие красивые по набережной. И дядя Гриша с золотым зубом с нами, - представляет она, - они меня держат за руки. У мамки платье белое, с вышивкой. И я вся такая… белая-пребелая и в рюшечках…. А прическа у мамки высокая, с начесом. У дяди Гриши во рту папироса толстая - сигара. И котелок на голове. Смешно - котелок! Еще бы кастрюлей назвали… Все на нас смотрят, любуются. Завидно им. А мы такие идем… и не смотрим ни на кого! На нас все оглядываются. Завидуют, знамо дело. А кругом пальмы растут, на них скачут обезьяны, бросают бананы в прохожих и смеются! Интересно, могут обезьяны смеяться? И тут к нам подъезжает красивая, расписная коляска с лошадьми. Из нее выходит извозчик. (Извозчик очень похож на дирижера из ранних Надиных мечтаний: такая же длинная, пышная борода, загнутые вверх усы, большой и высокий) Он важно и с почтением распахивает дверь коляски и басом приглашает их в свой экипаж:
-Садитесь, господа хорошие! Я Вас сейчас мигом к морю домчу!
Наш дядя Гриша подает мамке руку, подсаживает ее в коляску, словно драгоценность, сажает рядом с ней Надюху, поправляет им платья, чтобы не помялись и снисходительно кивает извозчику, разрешая трогаться:
-Поехали, уважаемый! Да осторожно, Ленина везете! С матерью ее…»
В реальность Надьку возвращает громкий скрип кровати за дверью. Надька вздыхает, встает и выходит на крыльцо.



***
Довольный, получивший свое Рябой обнимает Зинаиду, гладит ее атласную кожу и продолжает тему про море:
-Вообще-то, я там уже не один раз бывал с корешами. Вот помню, приехали мы как-то раз…
-Ну чего ты все красуешься? – обрывает его недовольная Зина. - Распустил перья… Чего петушишься?
-Зина, ты знаешь, я это слово не люблю!
-Море, море! У самого дырка в кармане да вошь на аркане… Море, море… какое мне море, у меня – Надька! – все больше распылялась Зинаида.
-Надьке тоже море нужно. Болеть меньше будет! А где она у тебя? – поинтересовался Рябой.
-Где, где? В Караганде! На крыльце сидит.
-А че ты таскаешься-то с ней?
-А куда я ее дену? За ней глаз да глаз нужен. А то таких дел натворит…. Соседи то и дело жалуются.
-Красивый ребенок у тебя, Софийка! Но на тебя она не похожа. Кого-то она мне напоминает…
-Ленина! - выпалила Зина.
-Какого Ленина? Ты серьезно? Иди ты! Чур, чур!
-Ну не самого Ленина, а маленького, Володю Ульянова! – пояснила Зина.
-Ой, аха-ха! Вот уморила! Это ее поэтому твой инвалидик так называет? Аха-ха! – скабрезно заржал Рябой.
-Хватит! - гаркнула Зина.
-Да ладно, шучу я! - миролюбиво закончил разговор Григорий. – Гадом буду. Возьмем мы твоего Ленина на море!




 ***
Во дворе своего нового дома на отчаянно скрипучих качелях качалась Надя. Раскачивалась сильно, высоко.
-В небо! В небо! Выше, еще выше, – раскачиваясь, кричала она, и весь ее мир подлетал в небо вместе с качелями, и был таким чудесным, таким счастливым и радостным.
Рядом крутился вихрастый мальчишка лет восьми с симпатичной, чумазой, хитренькой мордашкой и белозубой обаятельной улыбкой. Замызганная некогда белая футболка и трикотажные спортивки с вытянутыми коленками завершали образ классического беспризорника. Наконец он решил подойти к незнакомой девочке, которая недавно въехала в двадцать седьмую квартиру.
-Че, качаешься? – спросил между прочим мальчик.
-Ну и че? - услышал он в ответ.
-Да ни че!
-А меня Надька зовут! Мы недавно переехали!
-А-а-а! А я – Вилька! Это ты Гультяю нос расквасила? - поинтересовался он.
-Ну... Я! А че?
-Молодец! Уважаю! С Гультяем у нас никто не связывается. Он здесь заводила, - восхищенно отметил Вилька, с интересом разглядывая девочку, которая подняла руку на самого Гультяя, толстого третьеклассника.
-Да-а?! А теперь я заводила! Меня слушать будете!
-Тебя? Еще чего!
-Ну да, меня! Давай, раскачивай меня! Сильней качай!
-Вот еще. Больно надо…
А руки его уже потянулись к качелям, и Вилька, сам не ожидая того, уже раскачивал девочку и кричал: «В небо! В небо!»
-Еще, еще, сильнее! До стукалки давай! Сильней! Эге-гей! Я лечу! Я лечу к звездам! - кричала Надька.
-Надька, домой иди! - послышался из окна голос матери.
-Щас, мам! Я на космонавта тренируюсь! Щас дотрени-и-и…
Фью-юить! Хрясь! И Надюха вылетела с качели. Приземлилась лицом на влажную от дождя землю и здорово шлепнулась головой.
-Ну вот… прилетела! - сказала она, подняв перепачканное лицо. На лбу зияла кровавая рана, и кровь тонкой струйкой побежала к бровям и глазам…



***
Надька важно прогуливалась по двору с забинтованной головой. Мимо нее прошел сосед с верхнего этажа и с любопытством оглядел девочку.
-Ну что, Щорс, как дела? – неожиданно спросил он у девочки.
Надька недовольно и строго посмотрела на него и спросила:
-Какой еще Щорс? Я – Надька! С двадцать седьмой квартиры!
-Тю-ю! С двадцать седьмой? А Щорса не знаешь? Кстати, меня дядя Витя зовут. А Чапаева знаешь?
-Ну! Кто ж его не знает?
-А Щорса не знаешь? А он такой же, как Чапаев!
-Скажете тоже… - не поверила Надюха.
-Эх, Надька… Николай Александрович Щорс — начальник дивизии Красной армии времён Гражданской войны, член Коммунистической партии.
-Даа!?
-Знать надо героев своей Родины, Надюха! Знать и помнить! А песню про Щорса ты знаешь? «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве…» - запел сосед, - А маму- то твою как зовут? Эх и красивая у тебя мама…
-А какие там дальше слова, дядь Вить, скажете!? Я очень хочу эту песню выучить!
Дядя Витя ушел, а Надюха направилась к играющей на футбольном поле стайке мальчишек. Увидев машущую им рукой Надьку, ребята прекратили игру и пошли ей навстречу.
-Эй, парни, в Щорса играть будем?
-Как это? – оторопели парни.
-Так это! Вы что, Щорса не знаете? Щорс - это красный командир полка. Он с белыми бился. Ранили его. В голову. И кровь текла ручьем по траве.
-Помер? – уточнили мальчишки и обступили Надюху.
-Да, но позже. Жизнь у него была тяжелая, в холоде и голоде. И был он сыном батрацким.
-Каким, каким? - переспросил один из ребят.
-Матраским, – повторил Вилька.
-Матросским! - закричал Гультяй, который ходил теперь за Надькой по пятам, как хвостик.
-Темнота! – застыдила их Надюха. - Завтра дядя Витя из нашего подъезда слова песни мне даст. Выучим. Книжку в библиотеке сейчас возьмем. Прочитаем! И вообще - знать надо героев своей Родины, парни! Знать и помнить! Так! Кто со мной в библиотеку? Отряд, стройсь!



***
В столовой, где не так давно работала Зинаида, отмечали юбилей директора ГЭС. Почти сотню приглашенных вместил в себя банкетный зал. Полина Венедиктовна следила за каждой мелочью. Белоснежные салфетки, ножи и вилки - все блестело. Ну-ка, люди собрались такие важные… Из самого Ленинграда да Новгорода. На столе и буженинка, и язык говяжий. В центре стола - осетрина. Царская рыба…  А уж салатов, икорки… Так, как вкусно готовила Венедиктовна, пожалуй, никто не мог приготовить. Поэтому крупные начальники загодя записывались на проведение банкетов по случаю юбилеев, свадеб и других культурных мероприятий.
Концертную программу обеспечивали работники Дома культуры «Железнодорожник». Артистов привезли на двух автобусах и еле разместили в подсобных помещениях, используя их под гримерки. После очередного тоста хор пожилых женщин в кокошниках исполнял песню «Ревела буря, гром гремел». Стоя за дверью перед выступлением, остальные артисты самодеятельности переживали и нервничали. Среди них находилась и Зинаида. Трясущимися руками она подкрашивала губы, глядя в оконное стекло. Художественный руководитель дворца культуры прошептал в сторону Зинаиды:
-Человек девяносто в зале-то, а может, и сто… Сенина, готовься! Твой выход сейчас!
Взволнованные краснолицые певицы народного хора выходили из зала гуськом, обмахиваясь руками, как веером. Они были счастливы, что успешно выступили и что сейчас заказной автобус довезет их до Дома культуры, и они смогут попить чаю с пирожками, которые им оплатил юбиляр и вдосталь наговориться друг с другом. Зинаида подошла к двери, оглядела зал. За огромным столом восседал директор ГЭС. Для своих пятидесяти пяти лет он совсем не был старым и седым, но был крепким и сильным. Гостей много. Много и еды. У Зинаиды потекли слюнки. Зря она не поела, когда свекровь ее звала на кухню.
-А сейчас Зинаида Сенина, заведующая кафе «Турист», исполнит песню «Голубка». Аккомпанирует Татьяна Ивановна Руденко. Хлопаем, хлопаем, товарищи! - услышала Зина голос конферансье.
На импровизированную сцену Зинаида вышла в черной облегающей блузке, ярко-красной, цветастой, широкой юбке и с красным цветком в волосах. Она несколько дней мастерила себе костюм, стараясь, чтобы он сидел на фигуре как влитой. Зинаида загадочно обвела взглядом публику, эффектно встала в позу, остановив взгляд на юбиляре. Аккомпаниатор заняла свое место и кивнула солистке. Зазвучали аккорды вступления, и Зинаида запела:
«Когда из твоей Гаваны уплыл я вдаль,
Лишь ты угадать сумела мою печаль.
Заря золотила ясных небес края,
И ты мне в слезах шепнула: «Любовь моя!»

Она пела и, обмахиваясь веером, пританцовывала. Ее свекровь, наблюдая за ее выступлением в щелочку приоткрытой двери, вдруг увидела на сцене не Зинаиду, свою невестку, а совсем другую женщину: незнакомую, загадочную и прекрасную. Она с восхищением смотрела на нее и вытирала краем передника выступившие на глаза слезы.
На последнем проигрыше Зинаида исполнила испанский танец, притоптывая каблучками и прищелкивая пальцами, и зал взорвался аплодисментами. Смущенная Зинаида остановилась, набралась храбрости и громко сказала, глядя в лицо юбиляру:
-Спасибо! Я от всей души поздравляю Вас, Петр Николаевич, с юбилеем. Счастья Вам и здоровья!
Петр Николаевич соскочил было со стула, чтобы в знак благодарности обнять певицу, но жесткая рука супруги усадила его на место.
Ведущий праздника уже спешил объявить следующего артиста. Зинаида очень устала, и от всех пережитых волнений чувствовала себя ненужной тряпкой, которую отжали и выбросили. И только свекровь, семенящая рядом, похвалила невестку:
-Ну ты, Зинушка, дала! Знай наших! Юбиляр-то чуть из штанов не выпрыгнул!
Женщины скрылись за кухонной плитой, и Зинаида стала переодеваться. Свекровь пошарила по многочисленным алюминиевым кастрюлькам и вытащила из одной из них наполненную чем-то авоську. Обиженная молчаливостью невестки, Венедиктовна гаркнула:
-Да не тряси ты своей юбкой. У меня тут, воще-то, все стерильно! На-ко вот сетку держи. Я тут вам вкусненького с барского стола утырила.
-Мама, да неудобно как-то.
-Чего? Тебе что, заплатили за выступление?
-Нееет.
-А что ты, должна тут перед ними прыгать и дрыгать? А дома семья не кормлена. А эти богатеи и копейки одной не дали. На, держи! И Надьку порадуй! – расставила все по местам свекровушка и сунула Зине в руки сетку с продуктами.
-Да и правда, - смирилась Зина,- хоть дочку накормлю.
Праздник шел своим чередом. Выходя из столовой, Зинаида подумала о том, как хороши эти белые ночи, ведь и не скажешь, что сейчас уже десять вечера. Хотелось домой. И хорошо бы Генка не был пьяный… А тут еще на остановке сколько стоять, ожидая автобуса.     Из-за угла к ней метнулся худощавый мужчина и сильно испугал девушку. Он встал перед ней и протянул букет наскоро сорванной с клумбы космеи вместе с колючими сорняками. Зинаида спрятала сетку со снедью за спину, взяла цветы и стала рассматривать новоявленного кавалера. С виду он выглядел интеллигентно. Очки в роговой оправе прикрывали умные пытливые глаза. Рыжеватые, волнистые, хорошо причесанные волосы. И ростом вроде с нее… Но уж очень он был худенький. «Еврей», – почему-то подумала Зинаида, хотя в национальностях она совсем не разбиралась.
-Здравствуйте! Я вас жду, - приятным голосом сообщил мужчина.
-Зачем вы нашу клумбу оборвали? – не зная, что сказать, ляпнула Зинаида.
-Простите. Так хотелось вам приятное сделать. А других-то цветов - нет! Вы так чудесно пели… Меня Юлий зовут.
-Как, как?
-Юлий! Друзья называют меня Эйнштейн!
-Физик, что ли? – удивилась она, стараясь спрятать за спину смешную сетку.
-Да нет. Просто умный! Я инженером работаю на ГЭС.
-А-а-а. Вы извините, но мне домой надо. Автобусы вечером ходят плохо.
-Да, да. Простите. Не смею вас задерживать. Но может, дадите номер телефона?
-У меня только рабочий. Запомните или записать?



***
Для бродячей собаки, которая прибилась к ребятам во время игры в войнушку, Надюхина компания соорудила конуру из коробок в подвале своего дома. Пес был грязный, в колтунах. Он поскуливал и позволял детям чесать свое голодное брюхо. Собака радовалась своей нужности и была счастлива, что она здесь, в тепле и заботе, и что лучшая девочка на свете вернулась с двумя котлетами и тут же скормила одну из них собаке, а вторую отдала голодному мальчику Вильке.
-Вкусные котлеты готовит Гультяева мамаша, - сглотнув слюну, прокомментировала Надя.
-Угу-у! – мгновенно проглотив котлету, согласился Вилька.
Вилька почесал благодарную морду собаки и удивленно заметил:
-Ни фикассе! Глянь - улыбается! Хороший, хороший песик!
-А давай, это будет наша пограничная собака. Будем о ней заботиться, - предложила Надька, вытирая жирные от котлет руки рваной тряпкой, которую притащила с чердака, чтобы постелить песику в конуру.
-Я ее причешу-у! Вы-мо-ю-ю. Бантики привяжу-у! - приговаривала Надюха, поглаживая собаку.
-Ну где ты видела пограничную собаку в бантиках? – возмутился Вилька.
-Ни у кого нет, а у нас - будет! Может это для маскировки, чтобы никто не догадался, что собака военная. А может, мы ее правильно сдрессируем, а потом с ней в Красную армию пойдем! Хотя космонавтам собаки не положены…
-Как же не положены? А Белка и Стрелка?
-Точноооо…
Понимая, что дети сейчас уйдут, дворняжка льстивым вьюном закрутилась у ног ребятишек, прыгая на них, пытаясь лизнуть лицо своим шершавым языком. Ребята еще раз почесали ей живот, доставив той огромное удовольствие. Блохи все же ее мучали.
-Думаешь, и она может в космос полететь?  Вильк, слышь, как у нее в животе бурлит?
-Не-е! Это не у нее, это у меня! 
-Аааа! А как мы ее назовем? А это мальчик или девочка?
-Мальчик! Видно же! Да и титек нет. У женщин всегда по шесть титек!
-А-а-а! Нет, Вилька, это у него в животе булькает. Слышишь? Буль-буль! Буль-буль! А давай его Булькой назовем, - предложила Надька.
-Ладно! Только никаких бантиков! Пойдем, поесть ему поищем! Что ему одна котлетина? Да и самим бы надо перекусить…


***
Зинаида сняла новое крепдешиновое платье и осталась в кружевной черной комбинации. Ее крепкие высокие груди отливали перламутром. Высоко подобранные шпильками волосы подчеркивали ее длинную шею.
-Чудо! Ты просто чудо! - выдохнул от неожиданности полный пятидесятилетний мужчина, сидевший на стуле. Зине было ужасно смешно видеть полковника в семейных сатиновых трусах до колен и обвисшей, голубой, не первой свежести майке. Но смеяться было нельзя. Ведь она играла роль. Роль обольстительницы. Ну надо же как-то устраивать свою жизнь. Пока молодая, надо искать… А полковник – большой человек в воинской части. Да к тому же богат. Наверно… 
Зинаида изящно села к нему на колени, обвила рукой его бычью шею и стала отмахивать ладонью от себя вонючий дым от его дешевых сигарет. На столе стояла бутылка красного вина, а на газете лежало несколько кусков хлеба и два краснобоких яблока.
-Зинушка, - затушил сигарету полковник и крепче обнял девушку, - я тебя с первого взгляда! Я тебя как увидел… Ну, как будто громом меня хреннануло! Люблю - не могу!
-Любишь? Так женись, милый! - промурлыкала Зинаида.
По ту сторону двери уже примостилась Надюха. Она ухом прижалась к картонной двери и решила послушать, как там у мамки дела с полковником продвигаются.
-Ну не могу я жениться на тебе! Зинушка, ну что ж ты руки-то мне крутишь? Зинушка, я ж тебе говорил, у меня очень больная жена. Зинушка, двое детей. Ни о каком разводе и речи быть не может, – гундосил толстяк.
Зинаида встала с каменным лицом, демонстративно взяла в руки платье. Полковник тут же вскочил и плюхнулся ей в ноги.
-Ну, Зинушка, ну, родная! Вот помрет она, и поженимся! Вот тогда и на море поедем! Заживе-е-ем! - обнадежил он ее.
-Врешь ты все, Павел! У тебя жена и дочки, как сыр в масле катаются, а для меня ты и вина хорошего жалеешь. Купил самой дешевой бормотухи. На море он меня повезет… - пристыдила его Зинаида, одевая платье.
-А вот и повезу! Повезу, Зинушка!



***
Услышав заветное слово «Море», Надюха закрыла глаза. И перед ней сразу же появились волшебные картинки.
-«Это кладбище, где мы деда Сашу похоронили. Кресты кругом. А вот и могилка, где хоронят жену полковника. Наверняка она была еще толще полковника. И гроб ее несли шесть человек! Нет, десять человек, ведь она же еле-еле в него влезла. Людей вокруг много...А полковник держит мамку под ручку. И я рядом с ними! Мы такие красивые, все в черном, траур все-таки… А у мамки перо в шляпе и вуаль. Все кругом нам завидуют. Аж слюни у них текут. И вот мы уходим все втроем с кладбища. И тут подъезжает к нам коляска с черными лошадьми. Из нее выскакивает извозчик - Карабас, открывает дверцу и говорит: «Ну, наконец-то Ваша жена, господин хороший, умерла! Счастье-то какое! Садитесь скорее, я домчу вас прямо к морю!» А мы такие счастливые, садимся в коляску. Едем!!! А за коляской бегут две толстые девочки. Очень толстые, жир у них так и трясется. Они кричат нам вслед: «Возьмите и нас к морю! Мы отдадим вам и сыр, и масло!» А я такая, обмахиваюсь веером и говорю: «Маман, давайте возьмем их с собой! А то пропадут они без сыра и без масла! А бананов там на всех хватит».
Громкий крик Зинаиды выдергивает Надю из мечтаний:
-Все вы, мужики, одинаковые. Вам только одно и надо! Мы столько времени встречаемся, а что ты для меня сделал? Я просила работу в воинской части? Ты обещал! Где она?
-Не-е, Зиночка, нельзя тебе туда, уж слишком красива… Внесешь смятение во вверенный мне гарнизон. Зиночка, ягодка моя ненаглядная, ну иди ко мне, моя киска. Лапушка моя ненаглядная!
-Да завейся ты блином, Паша… Все! Я ухожу.
Надька мигом вылетела на крыльцо и присела на ступеньку с книжкой, как ни в чем не бывало. Зинаида хлопнула дверью комнаты и быстрым шагом вышла на улицу, ища глазами ребенка. Надька подбежала к матери, заискивающе заглядывая ей в лицо, и поинтересовалась:
-Так он на нас женится или как? Ааа? 
Но, увидев злое материно лицо, миролюбиво сказала:
- Да и ладно! Да и черт с ним! Мы себе получше найдем! Побогаче. С сыром и с маслом!
-Да ты-то хоть не лезь! Чего ты за мной таскаешься? Сиди дома, со своим папашей! Идиотка! Лучше бы я вообще тебя сдала… на опыты!



***
Надюха и Вилька в прекрасном настроении сидели на скамейке и горланили недавно выученную песню:
«Шёл отряд по берегу
 Шёл издалека.
 Шёл под красным знаменем
 Командир полка.
 Голова обвязана,
 Кровь на рукаве,
 След кровавый стелется
 По сырой траве».
-Надька, а ты хотела бы Щорсом быть? – почему-то заинтересовался Вилька у подруги.
-Не-е! Я - космонавтом! Ну-ка, пойдем на качели, раскачай меня до стукалки! Я сегодня еще не тренировалась!
-Опять грохнешься!
-Не грохнусь, у меня просто в тот раз... нос зачесался.



***
У Зинаиды появился новый поклонник. Тот, который оборвал для нее клумбу с цветами на юбилее директора ГЭС. Уже третий раз она встречалась с инженером Юлием, по кличке «Эйнштейн», в номере гостиницы. Они тоже встречались в гостинице, но той, у реки, которая принадлежала электростанции. Обернувшись простыней, она сидела за столом, подперев рукой голову, и внимательно слушала любовника. Ей было интересно с ним и спокойно. Вот и сейчас он рассказывал что-то новое:
-Знаете ли Вы, Зиночка, что наша ГЭС - это инженерная мысль гения! Еще в двадцать третьем году берлинская газета писала: «В России имеется три чуда: Красная армия, Сельскохозяйственная выставка и Волховстрой».
-Да что вы… - поддерживала разговор Зина.
-Волховстрой был действительно чудом. В лесной глуши, среди болот, на самом трудном порожистом участке реки вырос дворец на воде, который приезжали смотреть со всех концов света.
-Да ну….
-Еще Михаил Иванович Калинин, председатель ВЦИК, сказал: «Нужно снять последнюю рубашку, но построить Волховстрой!» Эта стройка была воплощением мечты людей труда о светлом будущем, залитом ярким электрическим сиянием… - продолжал инженер.
-Ну надо же… - уже по-настоящему заинтересовавшись, сказала Зинаида.
-Как внимательно Вы меня слушаете. Вот так бы говорил и смотрел бы на Вас, и смотрел… Вам и правда интересно?
-Правда! Говорите, говорите! - искренне воскликнула девушка, плотнее заворачиваясь в простыню.
-А знаете ли Вы, что ниже уровня дна наша ГЭС уходит под землю еще на 25 метров! Да-а! Я счастлив только от того, что имею возможность трудиться на благо нашей Родины!
-Да что вы….
-А сколько людей за всем за этим погибло… Эпидемии, несчастные случаи, недоедание… Сколько людей…. Вы останетесь сегодня или убежите от меня? Впрочем, как всегда… - посетовал Юлий.
-Что вы, какое останетесь, у меня Надька на крыльце сидит.
Зинаида, бросив влажную простыню на кровать, стала надевать трусы и лифчик. 
-Как? Ребенок в столь поздний час на улице? Зовите ее сюда! -    испуганно закричал Юлий.   
Радостная Надюха тут же появилась в комнате.
-Подслушивала? - строго спросила мать, натягивая платье.
-Не-е-еа! - замотала головой Надька.
-Какая ж ты у нас красавица! - воскликнул Юлий, увидев ребенка, взял ее на руки и посадил за стол. - Кушай, милая. А я тебе купил шоколадку, - нежно сказал Юлий и пододвинул все съестное на столе к девочке.
Эйнштейн ласково смотрел, как Надька поглощает бутерброды и запивает их водой из графина. Шоколадка уже исчезла в ее бездонных карманах.
-Какой красивый ребенок, сущий ангел… - не мог насмотреться на Надюшку инженер.
-Ага. Черт в кудряшках рожки спрятал.
В этот момент Зинаида и впрямь была уверена, что заметила во взъерошенных кудрявых волосах дочери торчащие рожки.
-Мягкий вы очень, Юлий! А надо прийти к начальству, стукнуть кулаком по столу и сказать: «Или дайте мне жилье, или я уезжаю!»
Зинаида поняла, что взяла лишку, тут же подошла к мужчине ближе, погладила его руку и, склонив голову ему на плечо, сказала:
-Эйнштейн ты мой милый, не могут они разбрасываться такими инженерами. Сели на тебя и поехали.
-Ага, и ножки свесили… - вякнула Надюха.
-Ты-то молчи! – цыкнула мать.
-Я и молчу!
-Вот и молчи!
Сытая Надька прилегла на измятую кровать, закатила глаза кверху и стала мечтать. О чем? О море, конечно!
«По набережной, в белом кисейном платье (Что такое «кисейное»? Может, кисельное? Ну что, его киселем облили?) с красными маками по подолу идет моя мамка. На руках у нее перчатки в дырочку. По моде, значит. Шляпка у нее кружевная и сумочка, как мешочек из кружевной ткани. Она держит белый зонтик от солнца. Тоже, конечно, кружевной! А за ней на четвереньках ползет инженер Юлий. А на нем, крепко держа его за волосы, сижу я. А то еще брякнешься… И тут… подъезжает извозчик, ну тот, который Карабас… Открывает дверцу кареты и говорит:
«Здравствуйте, говорит, господа хорошие! Давно вас жду-дожидаюсь! Садитесь скорей! Домчу вас прямо к морю!» А мамка ему: «Нет, спасибо, мы с моей любимой дочерью лучше на Юлике поедем. Чего зря деньги всяким извозчикам платить. На нашем Юлии все ездят! Правда, Надька?» А я ей… Что же я тут говорю? Аааа! Да! А я ей: «Все ездят, а мы что, лысые? Пусть возит, раз не женится».



***
Пожилой врач-гинеколог тщательно мыл руки под краном, затем старательно вытер их чистым полотенцем. Только потом он сел за письменный стол, открыл амбулаторную карту пациента и что-то начал писать в ней своими врачебными иероглифами, понятными только ему. Из-за ширмы, одергивая юбку, вышла пунцовая смущенная Зинаида. Она старалась не смотреть на доктора и теребила прядь кудрявых волос, наматывая их на палец. Зина очень сильно стеснялась того, что доктор – мужчина, но понимала, что с женскими болезнями не всякому покажешься, и ходила только к этому врачу, которому целиком доверяла. 
-Слышь, Зинаида, а ты и вправду похожа на Софи Лорен! Красавица… - поднял голову доктор и залюбовался девушкой. 
-Александр Ошерович, у меня все в порядке? – желая быстрее выйти из этого кабинета, спросила Зинаида.
-Да. Все в порядке. Рожать будешь?
-Что-о? Шутите? – перепугалась женщина.
-Какие шутки? Взрослая женщина… Учись предохраняться. Нельзя, Зина, столько абортов делать.
-Да что я могу сделать… У меня организм такой. Только чихни и   сразу - беременна.
-А Вы, Зиночка, слышали такой анекдот? - воодушевился разговорчивый доктор. - Пациент заглядывает в кабинет: «Доктор, вы принимаете?» Доктор: «Принимаю. Каждые полчаса по сто грамм. Больше нельзя, работа!».
-Ага. Только когда смеяться? – нервно теребя в руках сумочку, спросила Зина.
-Ах-ха-ха, - веселился доктор, - или еще этот: «Пациентка говорит: «Доктор, что мне делать, чтобы не беременеть?» Доктор: «Пейте томатный сок!» Она: «А когда - до того или после?» Доктор отвечает: «Вместо!»  Ах-ха-ха!
-Угу, – выдавила из себя, еле сдерживаясь, Зинаида.
-Ах-ха…. Гх-мы… да… это… на аборт я вас на понедельник записал! Придется недельку полежать. Да, Зиночка, дорогуша, возьми моих два халата. Постирай, там, накрахмаль, ну, как всегда…
-Да, да, конечно…
Неимоверным усилием воли Зинаида заставила себя тихо закрыть дверь кабинета, когда ей так хотелось грохнуть этой дверью, да так, чтобы стекла вылетели...





***
Ночь, но на улице было еще светло. Пьяный Геннадий прямо в одежде уснул на полу и храпел, и всхлипывал, как младенец. Зинаида тихо лежала на кровати и прислушивалась к его дыханию. Надюха спала на своей продавленной оттоманке и уже видела не один сон. Зинаида тихонько встала с кровати, подошла к платяному шкафу и, порывшись на полке, достала юбку плиссе. Торопливо одела тоненький свитер. Нашла на столе расческу, но нечаянно задела пудреницу, и та с грохотом покатилась по полу. Надюха тут же проснулась и шепотом спросила:
-А куда это ты?
-Куда надо! Вспомнила, что кое-что на работе забыла.
-Завтра заберешь.
-Ну вот, еще ты меня учить будешь… Куда надо, туда и пошла.
-А ты не ходи. Дядька твой… умрет скоро, - сообщила матери новость Надька.
-Какой дядька? - всполошилась Зинаида.
-Не скажу.
-Какой? С золотым зубом или худенький такой - Юлий? Или такой здоровенный, в форме? Кто? Кто из них?
-А вот не скажу.
Зинаида в гневе запустила расческой в дочку:
- Уу-у-у! Змея подколодная! – кулаком погрозила дочке Зина и, уже не стараясь соблюдать тишину, вышла из комнаты.





***
1965 год.
Первое сентября! Как ждала Надюха этот день! Она школьница! У нее будет шерстяное коричневое платьице с белым кружевным воротничком - бабушка Поля обещала связать. Читать Надя умела с пяти лет. Причем бойко и выразительно, а вот писать не умела, и очень боялась, что дети будут смеяться над ней. С вечера мать принесла букет шикарных гладиолусов, купленных у магазина у бабок за баснословные деньги, и поставила их в трехлитровую банку. Надька долго не могла уснуть, а проснулась от крика Зинаиды:
-Какого рожна ты выключил будильник?
-Я не выключал! - отпирался всклокоченный Геннадий.
Пока Зинаида оделась, пока заплела Надьку, общешкольная линейка прошла без них.
Подбежав к школе, они застали только мужчину, который, видно, тоже опоздал, а теперь на крыльце фотографировал свою дочку.
-Говорила же, давай быстрей! Вечно ты копаешься! Вот, на линейку не успели! Ушли уже все… - выговаривала Надька матери.
-Надька, ну-ка встань-ка к девочке, сфотографируйтесь! Вы и для нас фотографию сделайте, мужчина! Спасибо! Надька, рожу сделай повеселее! Мужчина, мужчина, а теперь со мной, пожалуйста!
Гордая Надюха крепко сжимала в руке букет гладиолусов. Сначала она сфотографировалась с девочкой, потом с матерью и девочкой, затем с матерью без девочки.
В дверях школы Зинаида столкнулась со своим врачом- гинекологом.
-Ой, Александр Ошерович!
-Зинаида Александровна! Мое почтение! Как ваше драгоценное здоровье? – обрадовался доктор и привлек Зинаиду к себе.
-Спасибо, нормально! - неловко отстранилась она.
-Нормально… Перепугала нас… Столько крови потеряла…
-Да все хорошо! А вы-то, как здесь?
-Да как все! Ты – дочку привела, я – внучку! А здоровье свое, Зинаида, береги!
-Да берегу я, берегу! – процедил она ему в след.



***
Зинаида, веселая, с горящими глазами, наряжалась перед зеркалом. Мурлыкала модную песенку про черного кота и любовалась собой. Надька делала вид, что читает книгу, а сама из-под длинных ресниц подглядывала за матерью. На улице громко плакал младенец.
-Мам! - окликнула мать Надя.
-Нууу.
-А я какая была маленькая?
-Ой, отстань.
-Мам! Ну какая я родилась?
-Страшная, лысая и красная.
Зинаида, не желая в этот момент ссориться с дочерью, поменяла тему разговора. Услышав по радио зажигательную мелодию, она стала ловко выписывать ногами кренделя:
-Смотри. Чарльстон. Вот так! А теперь другой ногой – вот так. Влево - вправо. Влево - вправо.
Зинаида так здорово танцевала, что Надька, отбросив книгу, присоединилась к матери и стала ей подражать. Влево - вправо. Влево - вправо. Музыка закончилась, и запыхавшиеся танцовщицы разом плюхнулись на диван.
-Че это ты? Развалилась… Устала, что ли? - спросила мать.
-Надоело. Мам, а кто все-таки мой родной отец? В прошлый раз ты говорила, что он военный.
-Да-а? Да нет. Ерунда. Он был… летчиком-испытателем. Жаль – погиб, - безапелляционно заявила Зинаида.
-Летчик по небу летал, нигде Бога не видал, - с издевкой запела Надька частушку.
-Хватит, раскричалась! – одернула Надьку мать, то и дело поглядывая то на часы, то в окно.
-Мам, ты куда? - заволновалась Надя.
-Я скоро! – ответила мать, придирчиво разглядывая себя в зеркале. Что-то в своей внешности ее не устроило. Она сняла платье, которое уже надела и прикинула на себя другое.
-Так ты куда? - не унималась дочка.
-На Кудыкину гору. Ты мне лучше платье ворсалановое со стула подай, да быстрей, пока Генка не пришел!
Но Генка пришел. Пришел совсем некстати. Сразу прошел в комнату, увидел наряжающуюся жену и озверел:
-Это куда, это ты куда?! – заорал Генка, ища глазами, чем бы запулить в жену.
-Я всего на час. Я к Зойке - юбку подрубить.
-Я же тебе сказал, чтобы никаких Зоек, никаких Тамарок! Никаких подруг!
-Гена, я быстро! Чисть пока картошку.
-Что, еще и пожрать ничего нет? – заорал разъяренный Генка.
Зинаида выскочила в прихожую, схватила туфли и уже с лестницы донесся ее голос:
-Я скоро-о-о-о!
Цок, цок, стучали по ступенькам ее удаляющиеся каблучки. А Надька вдруг посмотрела на отца и увидела его глаза. И была в них такая боль, такая безысходность… Он смотрел и смотрел туда, куда ушла его жена. Потом встрепенулся и закричал:
-Вернись, сука!
-Да ну тебя! - донеслось до него уже с улицы.
Вслед за матерью выбежала Надюха, надевая на ходу сандалии и походя бросая отцу:
-Надоел хуже горькой редьки!



***
Надя догнала Зинаиду у подъезда. На ходу застегнула сандалии и пошла за матерью, отставая от нее шага на три.
-А ты-то чего опять за мной увязалась? Иди домой! Книжки читай.
-Скажи, куда пойдешь? - допрашивала Надька мать.
-Хочу к плешивому хрену сходить. Ему сегодня пенсию принесли.
-Мама, ты к плешивому не ходи! Сдохнет он! - шепотом сообщила Надька.
-Чего мелешь?
-Не мелю я, сама видела. И ты там была.
-Что, тоже сдохну?
-Нельзя тебе туда, нельзя!
-Надька, я только на минутку, а ты во дворе побудь. Посторожи!
Зинаида скрылась в подъезде соседнего дома. С громко бьюшимся сердцем Надя заняла наблюдательный пост. Качалась на качелях и зорко поглядывала на окна плешивого старикашки - пенсионера. Сзади осторожно подошел ее дружок Вилька.
-Гав!
Надюха вздрогнула и со злостью посмотрела на Вильку.
-Дурак!
-Испугалась? Надька, давай играть! Как вчера, в фашистов и наших. Я и флаг принес.
Вилька вытащил из кармана мятую красную тряпицу и помахал ею возле Надькиного носа.
-Нет, не хочу! - наотрез отказалась девочка.
-Ну давай в салки или прятки! Щас Колька с Саньком выйдут.
Надька отмахнулась от дружка и лихорадочно стала искать камушек на земле. Нашла. Достала рогатку. Направила ее на окна Плешивого. Брямц! И стекло вдребезги! Через несколько секунд из подъезда выбежала растрепанная Зинаида с туфлями в руках и завернула за дом. Надька догнала ее. Зинаида прислонилась к стене и глубоко задышала, держась за сердце.
-Это ты сделала? Надька, ты дура, что ли? Ты зачем плешивому окно разбила? Ой, сердце так и скачет, так и скачет! А, так ему и надо! Денег не дал, скряга, морда плешивая… так, говоришь, сдохнет? Ведьма ты, Надька…. Ох, ведьма! Ладно, домой иди.
-А ты?
-А я к Зойке схожу. Ненадолго. Правда, к Зойке.


***
Смеркалось. У открытого окна был накрыт к чаю большой массивный обеденный стол. На белой скатерти с вышитыми крестиком узорами по углам, сверкая начищенными боками, шипел чайник, только что снятый с огня. Фрума, как хозяйка, залила кипятком насыпанный в заварочный чайник чай, плотно закрыла крышкой и сверху водрузила на него бабу-грелку, искусно сшитую из старого ватного одеяла. Зинаида расставила на столе чайные приборы, принесла с кухни пряники, печенье и конфеты.
- У нас сегодня сырники! В духовке, горяченькие, – похвасталась Фрума и, облокотившись на стол руками, подбодрила Зинаиду:
-Зиночка, ну, что там дальше, рассказывай! Жуть ведь как интересно!
Зина присела, живо, но вполголоса, чтобы не слышала Надька, играющая на диване с бумажными куколками, продолжала свой рассказ:
-А вечером соседке стало интересно, почему это у старика окно разбито, а он ничего не предпринимает…  Соседка к нему. Дверь открыта. А он лежит в прихожей - мертвый.            
Зинаида убавила голос:
- Знаете, Фрума, я иногда ее боюсь! Правда, что ли, что она что-то видит?
Озадаченная Фрума не знала, что и сказать. Она смущенно взглянула на девочку, пожала плечами и как-то виновато сказала:
-Да, Зиночка. Не простой ребенок, не простой! Если столько раз такие совпадения… Да по девочке же видно, что Богом одарена с избытком! Поет, рисует, читает уже вовсю… А какое у нее воображение… Хотя и у вас талантов много. Вам бы учиться!
-У нее после таких приступов, ну, или видений, голова очень болит… Бывает, что и рвет по-страшному, – продолжала Зина, - а после того, как она в меня водяными шариками бросалась, неделю в постели с температурой валялась. Я тогда со страху отвела ее к психиатру.
-И что? – испугалась Фрума.
-Что, что? Да никудышный из нее врач! Не поверила ни единому моему слову! Сказала, что это мои фантазии и что я пью! И проверять надо меня, а не ребенка.
-Зря ты ее туда повела, Зиночка. А ну, кабы поверила? За границей таких людей, как Надя, называют ясновидящими или экстрасенсами. А у нас таких в психушку прячут и опыты проводят. И заставят ребенка коробки взглядом двигать! Нельзя никому про дочку говорить. Отберут ее у тебя! И не увидишь ее! И она пусть молчит! Приступы и приступы. Ведь у отца - эпилепсия, – учила Зину Фрума, наливая ароматный, вкусно пахнущий коричневый напиток в чашки.
–Ну, Зинушка, продолжай! Я аж вспотела… Вот это да… Фууу! Дай дух перевести, – отхлебнула Фрума из чашки, – а еще что было?
Зинаида отпила из Надькиной чашки чай, попробовать, не горячий ли? И стала продолжать:
-Тут заметила я, что Надька в новой квартире с кем - то разговаривает. Я ее пытать… А она: «Это мой друг! Кот, говорит, у нас живет, большой полосатый кот». Я ее ругать - она в слезы. «Есть, говорит, кот, ходит по стенке». Это все так странно… особенно если учесть, что никакого кота у нас в квартире нет и никогда не было. А тут и я стала его видеть, но боковым зрением. А ещё замечала его, если внезапно оглядывалась. Он – шасть, и холодом по ногам как понесет… Месяца три это все продолжалось. Потом исчез, кот-то.
-Матушки родные… Страх-то какой… Тебе-то разве не страшно?
-У меня в детстве нечто похожее было, как у Надьки. Нет, не видение, а острое какое-то чувство… или предчувствие беды.  Мать никому не рассказывала о моих странностях, но люди все равно видели.
-Ну, ну… - приготовилась слушать Фрума Натановна, отхлебывая из чашки.
-Бегу, бывало, по деревне, вижу: пастух стадо коров гонит. Смотрю на них, и так мне плохо становится…  А над Клеопатрой, ну, коровой тети Дуси, темное облачко вьется.
-Ну, и…
-Я возьми, да и скажи: «Дядь Мить, Клеопатра-то помрет у тебя!» Он: «Тьфу на тебя!» Вечером корова издохла. По всей деревне слух прошел: «У Клавки Яшиной дочка корову сглазила». А потом Надьку родила, вроде и прошло все…  Фантастика!
Зинаида немного помолчала, сжевала печенинку, запила ее чаем и продолжила:
-Я, Фрума, родилась с шестью пальцами на левой руке. В нашей деревне говорили, если у человека шесть пальцев, такие люди могут быть шаманами и колдунами. А четырех и трехпалые - это уже бесы. Говорят, Сталин был именно таким: со сросшимися двумя пальцами на левой ноге.
-Не называй это имя к ночи, - почему-то шепотом сказала Фрума.
-Да и правда. И его ненавижу, и Родину нашу… - резко высказалась Зинаида. - Вы уж простите…
-Что так? – схватилась за сердце Фрума.
Зинаида помолчала. Отпила из чашки и стала рассказывать историю, которую не рассказывала никому:
-Через несколько месяцев после окончания войны неподалеку от нашей деревни стояли наши доблестные советские солдаты. Мы, ребятишки, к ним с концертами ходили. Поем для них, танцуем, стихи всякие… Голодные… Они нам хлебушка. А то и тушенки банку. В один из таких дней меня заманили в сараюшку и изнасиловали. Трое их было.
-Да что ты… Зинушка… - не стесняясь, вытирала слезы Фрума.
-Мне тогда не было и одиннадцати. Мать меня в лесу нашла, через два дня. Выходили. Я год не разговаривала. Мать к начальству поехала, в район, жаловаться… Сказали - молчи, а то посадим… 
Тут Фрума уже заплакала в голос.
-Милые вы мои, горемычные… Как же вам тяжко пришлось…
-Ладно, чего уж там… У каждого своя судьба. Надька, садись уж, чай остыл… - нарочито веселым голосом позвала дочь Зинаида, - где, Вы говорите, ваши сырники?



***
Эйнштэйн сидел на узкой скрипучей кровати в гостинице, привалившись к изголовью, и смотрел на Зинаиду долгим задумчивым взглядом. И в груди у него разливалось сладкое тепло. Он с восхищением рассматривал сидящую рядом полураздетую раскрасневшуюся Зинаиду. Залюбовавшись на ее влажные от пота завитки волос и на то, как она взмахом руки небрежно откинула назад свои каштановые локоны, он подумал, что она необычайно прелестна. Да, да. Именно «прелестна» - самое подходящее слово. Надо что-то сказать ей. Ведь женщина любит ушами… Да, ей надо сказать что-то очень красивое…
-Мне никогда не постичь тайны женской души! Мне нравится смотреть, как ты поправляешь волосы извечно женским движением. Ты - женщина моей мечты. Ты безраздельно царишь в моей душе! Я люблю тебя! Спой, мой соловей! Спой для меня… - попросил Юлий.
Зинаида кокетливо взглянула на Эйнштэйна и без всякого стесненья запела:
«Будь со мною ласковым,
Будь со мною нежным.
Будь со мною бережным,
Будь со мною прежним.
Говори счастливые,
Глупые слова,
Чтобы каруселила
Счастьем голова,
Чтобы было жарко
Даже и в морозы,
Чтобы лишь от смеха
Появлялись слезы.
И тогда, любимый,
Ты увидишь чудо -
Я всегда веселой
И красивой буду!»

-Ты поешь лучше, чем Аида Ведищева, твой голос завораживает. - искренне похвалил ее Эйнштейн. - Боже, такой талант … И где? На сто двадцатом километре… Да… Все царства - прах! Величие - любовь!
Зинаида, опьяненная счастьем, громко захохотала и с неистовой силою стала покрывать лицо Юлия горячими поцелуями.
А затем они долго лежали без сна. Просто лежали и чувствовали тепло друг друга. Она спряталась в его объятиях, уткнулась в его грудь, и ее ярко-рыжие волосы нежно щекотали его кожу. Они слушали дыхание друг друга, стук сердца и наслаждались тем, что они вместе.



***
1967 год.
Зинаида уже который раз упорно терла шваброй пол в коридоре отделения пульмонологии. С тревогой она то и дело поглядывала на операционную. Уже более шести часов прошло, как на каталке увезли Надьку, закрытую белой простынкой. Операция на легкие. Бронхоэктазы какие-то. Как измучилась Зинаида за последнюю неделю… «Разрешать операцию или нет? А может, все только хуже будет? Нет, врачи - они лучше знают, что для Надьки лучше. Господи, да почему так долго-то? Седьмой час пошел»,- взглянула Зина на свои маленькие часики на руке. И только хотела она сходить поменять грязную воду в ведре, как из операционной вышел уставший хирург Мирзоян, Надин лечащий врач. На ходу снял белую шапочку и поискал глазами Зинаиду. Увидев ее, он просиял белозубой улыбкой и с акцентом сообщил:
-Зинаида Алэксандровна! Операция длилас шэсть с половиной часов. Сам профэссор Гаджиев оперировал вашу дочь! Все прошло харашо! Да не просто харашо, а отлично!
Зинаида в порыве обняла его и спросила:
-Где она? Можно мне к ней?
-Нэт, нэт, нэт! Она сейчас в реанимации. Через день, два, если все харашо, тьфу, тьфу, переведем в палату. Надо отмэтить блестящэ проведенную опэрацию! Зиночка! Сегодня я приглашаю Вас в ресторан!



***
Сон был липким и вязким. Почему-то не слушались ноги. Потом отказали руки… Надьке хотелось, как обычно, разбежаться, оттолкнуться, и-и-и-и… прыгнуть в высоту, как на «гигантских шагах». Взлететь! И парить в чистом, ясном небе. Лететь и задевать руками маленьких божьих пташек. А можно еще кувыркаться и угодить в теплый грибной дождик, или с разбегу попасть в радугу и смешать ей все краски. Как там? Каждый охотник желает… Но сегодня она не взлетала, а, оттолкнувшись от земли на несколько метров, падала в пропасть… и просыпалась. Страшно, аж сердце замирает. А где же мама? Вот уже два дня ее нет. Как плохо без нее. Почему она не идет? Может, она меня не любит? Может, уехала домой? Больно. Больно кашлять. Чего ж так больно- то? Боженька, миленький, сделай так, чтобы не было больно. Боженька, слышишь меня?
  -Ангел мой! Проснулась, душа моя! - услыхала Надя голос Боженьки, продирающийся, словно сквозь вату. Девочка открыла глаза и дернулась сперепугу. Прямо над ней склонилось старое морщинистое лицо, словно запеченное в печи яблочко.
-Нянечка! А я думала, что это Боженька, – радостно прошептала Надька.
Старушка рассмеялась:
– Это я-то Боженька? Эх, куда хватила! Давай-ка ты вставай! Садиться надо на третий день, по ихней новой методе. Нечего прохлаждаться.
-Да как же я встану? Я ж даже сесть не могу. Тут у меня везде трубки вставлены.
-Ааа, не бойся, это дренаж! А вот веревки из бинтов привязаны к кровати. Берешь в руки - и тянешь на себя. Вот так и сядешь. Не ты первая, не ты последняя.
Надька взяла в руки импровизированные веревки и потихоньку стала подтягивать свое тело. Нянечка поддерживала ее за спину, помогая сесть. «Вот, молодец деваха. Молодец! Тебе б еще барсучьего салу… Да где ж его взять? - и как бы невзначай спросила:
   -А что, мать-то, не сказала, когда придет?
-Нет, не сказала, да я ее после операции еще и не видела, - перевела дух Надя и вытерла рукой потный лоб.
-И врача твоего, Мирзояна, нет уже третий день. Странно все это, очень странно.  Подумать только… Ребенку поллегкого оттяпали, а мать шляндает не пойми где…
-И ничего она не шляндает! Не шляндает она! Ей ведь тоже отдохнуть надо… - вступилась за мать Надюха.
Дверь в палату распахнулась, и, словно солнышко в погожий день, ворвалась сияющая, счастливая Зинаида. В руках она держала слегка увядшие цветы и сетку с продуктами. Надька так вся и потянулась к матери, готовая спрыгнуть с кровати и броситься ей на шею.
-Мамка!!! Я же говорила: «Не шляндает она!» – закричала Надька и даже не взглянула на добрую нянечку, возившуюся с ней все эти дни.
-Надька, ты не поверишь! Я была … в театре! А смотри, что я тебе принесла… - рассказывала с виноватой ноткой в голосе Зинаида, доставая из сумочки два помятых эклера.



***
Зинаида и Эйнштейн прогуливались по темным дорожкам городского парка. Зина крепко держала спутника под локоть, иногда ласково и доверчиво прислоняя голову к его плечу.
-Вы, Зиночка, натура утонченная. Жалостливая, ранимая. И мать Вы хорошая. А уж хозяйка! Я таких вкусных щей никогда не ел, - расхваливал Зинаиду Юлий.
И действительно, стряпня, которую она часто приносила Юлию в кастрюльках и баночках, была изумительная. У него даже исчезла изжога, и не так сильно мучили боли в желудке.
-А я бы Вам каждый день щи варила, – взволнованно пообещала Юлию Зинаида, - а если вы думаете, что я необразованная, то я, между прочим, закончила восемь классов и два года в торговом техникуме отучилась.
-Да что Вы, что Вы! Я ведь не в этом смысле!
-Ну почему никто не понимает, что я хочу не постели, не мужиков, а простого женского счастья. Жить с нормальным мужем, дочкой. Заботиться о них. Всей семьей ходить в кино. Летом ездить на море.
-Зиночка, но со мной это невозможно! – в отчаянье произнес Юлий. - Я живу с мамой в коммунальной квартире, на девяти метрах. А в квартире еще семь комнат, и в них проживает более десяти соседей. Пьющих, скандальных, воняющих, гадких.
-И что? Я этого не боюсь! - заверила его Зина.
-Я специально командировки у начальства выпрашиваю, только чтобы там не находиться. И маму жалко! Ну куда бы я Вас с дочкой привел? Да и вы, Зиночка, не свободный человек!
Юлий увидел, как расстроилась Зина. Ему так захотелось ее обнять, успокоить, сказать, как она прекрасна и как ее присутствие волнует его.
Он попытался сменить тему и завести обычный разговор, но словно кто-то украл весь его словарный запас, и ничего подходящего не приходило в его голову.
Зинаида потупилась, убрала свою руку и отошла от инженера на два шага. Так…  Жениться, оказывается, никто и не собирался…  Ну что ж, на нет и суда нет! Ну почему, почему же ей так не везет? Почему она все время выбирает не тех мужчин? Да, видно есть она – судьба-то. А судьба - это Надька… и Генка.



***
В новом, современном, недавно построенном на средства железной дороги кафе «Турист» к обеду было совсем не протолкнуться. Взвинченные официантки сновали между столиками, принимая заказы и разнося на тарелках ярко-красный, посыпанный зеленью борщ и свиные котлеты с гарниром из аппетитно пахнущей жареной картошки. Несколько человек осаждали стеклянную витрину, в которой были выложены пышные ватрушки с творогом, пирожки с яблочным джемом, пирожные «Корзиночки», шоколадки «Аленка» и батончики. В центре, на большом блюде, украшенном листьями салата и петрушкой, красовались дорогущие, слегка заветренные бутерброды с икрой, белой и красной рыбой. За стеклянной стойкой стояла здоровенная, пышнотелая матрона Тамара. Из-за обилия румян и краски на бровях в свои тридцать пять Тамара выглядела на все пятьдесят. Навалившись на стойку грудью, она бойко покрикивала на мужчин:
- Ну сядьте же за столики, а-а! Я подойду и приму заказ! Не-е-ет! Ну глядь, Зинк, ни черта не слушают! – жаловалась она заведующей кафе. – Это ж вам не пивнуха какая, а кафе! Почти что ресторан! Да и черт с вами! Не хотите по-людски - и не надо! - сказала Тамара и приняла заказ, не выходя из-за стойки.
Теплой семейной атмосфере в кафе способствовали завсегдатаи, уютно расположившиеся за столиками с пивком и водочкой.
Тамара ловко открывала бутылки с дорогим пивом и втюхивала подвыпившим мужичкам вчерашние бутерброды с черной икрой и бужениной.
Зинаида, балансируя на трехногой табуретке, расставляла в блестящей сияющей витрине коньяк, водку и вино. Все это с большой наценкой. Опохмелив партию мужичков, не дошедших со вчерашнего вечера до дома и потерявших за ночь свой товарный вид, Тамара, устроив большие мясистые груди на прилавок, с довольным видом оглядела зал и пропела:
- Какая ж красота, Зинка! Партия и правительство заботятся о народе. Дали нам еще один выходной день… Теперь мы заживем, как белые люди - суббота и воскресенье! Чёёё вот только два выходных делать? Ума не приложу! Зинк, слышь? Новый анекдот! «Встретились две подруги. Одна спрашивает: «А почему Танька с мужем разошлась?»  А вторая ей: «Понимаешь, у них были разные вкусы. Танька любила мужчин, а ее муж - женщин!» Ах-ха-ха!
Зинаида не слушала, она придирчиво рассматривала на свет фужеры и расставляла их среди бутылок с грузинским коньяком.
Рядом с прилавком, за столиком на двоих, сидел подвыпивший мужичок. Время от времени, стараясь, чтобы не заметила строгая Тамара, он подливал в свой стакан с пивом   водку. Залив в рот «ерша», он вновь устремлял свои глаза на красивые стройные ножки Зинаиды и выглядывающие из-под ее платья кружева комбинации. От Тамариного взгляда не ускользнула ни водка, принесенная с собой, чем он нарушал правила заведения, ни его похотливые взгляды на ее начальницу. И она с некоторой завистью прокомментировала:
-Зин, ты глянь, как на тебя Власов слюни пускает. Уже давненько мужик по тебе сохнет…  Может, снизойдешь?
-Кто это? - без интереса спросила Зина, медленно поворачиваясь.
-Старший кассир железной дороги! А лет ему где-то сорок с хвостиком! Постричь, помыть, приодеть… ничего будет! – критически осмотрев потенциального жениха для Зинаиды, подытожила официантка.
Зинаида повернула голову и осмотрела тщедушного человечка с бледным, изможденным лицом. Редкие пряди начавших седеть волос  едва прикрывали блестевшую лысину. На горбатом носу неуверенно сидели круглые очки в роговой оправе. Глаза за толстыми стеклами были похожи на рыбьи. Потрепанный, не то серого, не то синего цвета пиджак и грязный, засаленный воротничок рубашки довершали картину. Увиденное не впечатлило Зину.
-Еще чего! Очередного урода мне только сейчас и не хватало, -
тихо сказала Тамаре Зинаида и почувствовала закипавшее раздражение.
Власов встал. Во рту его как-то сразу пересохло и запершило. Он допил содержимое пивного бокала и несмело подошел к стойке буфета.
-Зиночка, - сиплым голосом сказал кассир, - Вы просто ослепительно красивы!
Увидев недовольную мину на лице толстой официантки, он заискивающе улыбнулся и отвесил ей комплимент:
- Вы, Тамарочка, тоже! Я приглашаю Вас в ресторан! Немедленно, - набрался храбрости и выпалил Власов.
-И меня? - встрепенулась Тамара, поправляя наколку в волосах.
-Ах, как я мечтал о такой женщине, как вы! - протянул Власов руки к Зинаиде. - Вы, Зиночка, должны жить только в Париже! И в красивых шляпках ходить по Монмартру.
Зинаида выставила последнюю бутылку коньяка и медленно, театрально повернулась на табуретке к Власову, тут же притянув к себе мужские взгляды. 
-И этот туда же! Говорите, в Париже я жить должна?! Да мне ведь и на шпильки, и на шляпки, мужчина, деньги нужны!
Зинаида легко спрыгнула на пол, подхватила полотенце и подошла к прилавку:
-Хватит уже болтать, да и пить Вам тоже хватит. Домой идите!
-Нет, Зиночка, нет! – запротестовал новоявленный Дон Жуан.
-Вот любой со мной согласится - с вашей красотой, с вашими ножками только в Париж! – не унимался Власов.
-Знаете…  Власов, любой каприз за ваши деньги! Но я, пожалуй, соглашусь на Крым, или на Евпаторию. Мне дочку лечить надо!
Зинаида развернулась и, медленно покачивая бедрами, направилась на кухню.
-Ик! Зиночка, звезда моя, вы это правда? И вы могли бы поехать со мной? Поедете? Ик! Господи, неужто? А дети - это святое! Дети - это ж превыше всего! – закричал ей вдогонку Власов.
-Все, дорогой мой, хватит пить! А сейчас - домой, домой, домой! Трезвый приходите, - выйдя из-за прилавка, Тамара стала выпроваживать любвеобильного мужчину.
-Зиночка, ик, я трезвый. Я приду трезвый! Скажите только, Вы правда поедете?
-Правда,- донесся голос Зинаиды из кухни.
-Ик! - И окрыленный Власов вприпрыжку поскакал к выходу.
Тамара тяжело вздохнула, поправила бретельки бюстгальтера – жмет зараза! Говорили «импортный», а подмышки все натер… Чего вечером сварить? Щей? Нет, щи недавно варила… да, неплохо бы в ресторан сходить… А хоть бы и с Власовым, - думала Тамара. - И почему этой Зинке так везет? Чего мужики в ней находят? Ни кожи, ни рожи… Да еще и заведующей поставили. Красоту она здесь наводит… Ага… Художник хренов!



***
На следующий день побритый, принаряженный, с небольшим букетиком розовых садовых цветов, известных в народе как «мыльницы», в кафе вошел Власов. За версту от него пахло одеколоном «Шипр». Не уверенный ни в себе, ни в своей жизни, оглядываясь, мелкими шажками кассир подошел к прилавку, где со скучающим видом восседала Тамара, подпирая голову рукой. При виде Власова она расцвела, словно маков цвет, оживилась, заулыбалась:
-Ой, какие люди!!!
-Ах, Томочка, здравствуйте! Зинаида здесь? - промямлил Власов.
-Здесь, где ей еще быть? – обиделась официанка.
Тамара вышла из зала и заглянула в подсобку. Зинаида, присев на корточки, считала ящики с пустыми бутылками. Ехидным, тихим голоском Тамара сообщила:
- Зинаида Александровна, там к Вам пришли! Хахель тут… к вам пришел!
-Какой еще хахель? Опять сбила, Тома… Сейчас выйду.
Зинаида бросила на стол тетрадь, подхватила ящик шампанского и вышла с подсобки. Войдя в помещение кафе, она с грохотом поставила ящик на пол. Поправила волосы, отряхнула платье и тут заметила Власова.
-А… Власов… Ну что, на море едем? – без воодушевления, лишь бы что - то сказать, спросила Зина.
-Зиночка, отойдем в сторонку. У меня к вам приватный разговор…
Зинаида нехотя последовала за суетливым Власовым и присела с ним за самый дальний столик в углу. Не зная, с чего начать, Власов сунул Зинаиде в руки букетик и быстро, боясь, что его не будут слушать и не примут всерьез, затараторил:
-Зиночка, у меня есть деньги. Много денег. Мы уедем в какой - нибудь небольшой поселок. Или деревню…  И климат там твоей дочке очень подходящий. Как раз от простуды. Ты не сомневайся, я все продумал, все просчитал. Нас никто не найдет! Но я должен точно знать, что Вы поедете. На все готов ради вас.
Зинаида, почувствовав, что удача плывет к ней в руки, враз преобразилась.
-Что надо делать?
-Увольняйтесь, забирайте все документы и все самые необходимые вещи. Завтра я принесу вам билеты. В пятницу доедете электричкой до Ленинграда, на Московском вокзале пересядете на поезд до Евпатории. Я поеду в другом купе. В поезде встретимся.
-Власов, откуда у Вас деньги? Вы их украли? - не выдержав, спросила Зина.
-Да нет, что Вы? Как вы могли такое подумать? Пусть это Вас не волнует… Ну все! До завтра!
-До завтра…
Власов стремительно встал, опрокинув стул, схватил руку Зинаиды, суетливо, несколько раз поцеловал ее и выбежал из кафе. Ошарашенная Зинаида посмотрела ему вслед. Тамара, передразнивая Власова, подплыла к Зинаиде:
-Ой-ё-ёй… У меня к вам приватный разговор… Ну, и че надо было этому козлу с букетиком?
Зинаида решительно встала, и букетик полетел на пол.
-Отпуск мне нужен, срочно! Подменишь меня, подруга? Я к начальству! Я быстро!
Зинаида на бегу сняла фартук, бросила его в руки оторопевшей Тамаре и выбежала из кафе.

 
***
В большой зал привокзального ресторана, оформленного во французском стиле, вошли Зинаида и Рябой. Григорий заметил, как головы присутствующих повернулись в сторону его спутницы. Он мог поспорить, что она даже не догадывалась о том, что ни один мужчина в этом заведении не остался к ней равнодушным. Подумал, что она и сама не понимает, насколько она хороша. Сегодня Зинаида чувствовала себя неуверенно. И взгляд у нее был какой-то другой – непривычно-загадочный. Они сели за дальний столик у окна, и девушка стала рассматривать помпезный зал с бордовыми, в цвет стен плюшевыми шторами, с белой мебелью, украшенной изящной золотой отделкой с вензелями. Зина была в полном восторге от нового ресторана. Но самым впечатляющим для нее был оркестр. Ни в одном ресторане города не было живой музыки. Небольшую сцену украшало белого цвета пианино. Молодые музыканты, одетые в темно-вишневые пиджаки с золотой каймой, заиграли инструментальный вариант очень модной песни Эдди Рознера «Зачем смеяться». На глаза Зинаиды навернулись слезы. Неужели послезавтра она уедет из этого опостылевшего города? Конечно, если поднакопить денег да занять у кого-нибудь, то она бы и сама могла свести Надьку на юг. Но с этим Генкой разве накопишь? Денег всегда только от зарплаты до зарплаты, да и то пятерку- другую приходится перехватывать. Да еще кредит взяла на два года…  А тут повезло. Человек для тебя на что угодно готов… Нет, надо ехать! А там – посмотрим! 
-Какой же молодец Арон Моисеевич! - воскликнула Зинаида. - Совсем недавно открыл кафе «Турист», а сейчас – такое чудо! Раньше, наверно, в таких ресторанах цари обедали…
-Ну уж цари - это вряд ли, а вот знать – точно, - с чувством превосходства подметил Рябой, закинув ногу на ногу, вяло ковыряясь в тарелке с закуской и прихлебывая шампанское, - пользуйся, пока я богат! А чем мы с тобой не знать? Вон ты какая у меня краля! Графиня или маркиза... Да, Софийка?
-Ндааа! Взять хотя бы этого старика с бородой в расшитой золотой униформе… А как он услужливо распахнул передо мной дверь, как помог выйти из такси…  ну чем я не царица?
-Аах-ха-ха! Смешная ты, Софийка!
-Слушай, Гриша, а почему ты никогда не рассказываешь, где ты работаешь?
-А работаю я, Софийка, посменно, сдельно и без выходных… Ах-ха-ха! - рассмеялся Рябой, но вопрос Зинаиды ему явно не понравился.
-Чудно… И все же, откуда такие деньги на рестораны?
-А тебе и понимать нечего! Угощайся! И все мысли из своей красивой головки выброси! - раздраженно ответил Григорий.
«Что хоть мне так с мужиками-то не везет… - думала Зинаида. – Появляются и исчезают! Упыри какие-то… Полковник с толстым брюхом, боящийся своей жены и начальства…  Юлий - Эйнштейн, убегающий не только от жизни, но, наверно, и сам от себя… Дурачок Власов, обиженный судьбой мужичонка, даже сказать о нем нечего. И Гриша… Рябой…  Непонятный, неясный Зинаиде. От него исходила какая-то опасность», - думала Зина и продолжала рассматривать зал.
Иногда знакомые Рябого подсаживались за их столик, и Зинаида старалась быть с ними милой и разговорчивой.
Музыканты заиграли произведение Эдди Рознера «Прощай, любовь», и Григорий пригласил Зинаиду танцевать.
-Вокруг тебя, дорогая, - c ревностью говорил он Зинаиде, - в воздухе летают таинственные флюиды, и у мужчин сразу начинают гореть глаза…  Я попрошу тебя - не надо разговаривать с ними…
-Что же мне, молчать, что ли? – выразительно подняла брови молодая женщина.
-Да, молчать.
-Ну ладно. Буду теперь изображать глухо-слепо-немую…
-Ну, ты палку-то не перегибай!
-А можно я Надьке фрукты возьму? Болеет она… - ушла от разговора и наставлений любовника Зинаида.
-Бери, что хочешь, я сегодня добрый! Эх, ну до чего ж ты красивая…
Рябой стал гладить Зинаиду по плечу и приговаривать:
-Моя женщина. Моя! Только моя!



***
Стемнело. Последнего посетителя кафе «Турист» выпроводили, и Зинаида попрощалась с двумя молоденькими официантками, весело убегающими домой. Пока Зинаида вставляла контрольки и закрывала замки, Тамара топталась рядом.
-Спасибо, что выручила, - поблагодарила ее Зина. Завтра утром я передам тебе дела, приеду недели через две, максимум - три. Если что, позвоню по межгороду в кафе.
-Да ладно! Свои люди - сочтемся! Ты мне с юга ракушку привези, большую такую! Леха у меня аквариумом занимается.
Девушки попрощались и разошлись по сторонам. Тамара к вокзалу, а Зинаида к остановке.
Небо затянуло. Стал накрапывать мелкий дождик, и Зинаида прибавила шаг. «Даже укрыться от дождя негде! Ни навеса, ни тебе крыши какой…» - подумала Зина и вздрогнула. Из-за угла дома неожиданно выскочил Власов.
-Фу ты, как черт из табакерки! С ума сошли, Власов? Сердце в пятки!
-Зиночка, душа моя, готовы ли Вы бросить все и начать новую жизнь? – заглядывая любимой женщине в глаза, с надеждой спросил кассир.
-А Надька? - тут же уточнила Зина.
-Конечно! Конечно, с дочкой! Одной семьей! Я все продумал, все просчитал! Держите, здесь билеты до Евпатории.
Власов, оглядываясь по сторонам, торопливо стал засовывать билеты в ридикюль Зинаиды. Зине передалась эта атмосфера таинственности. Она тоже стала осматриваться по сторонам, но никого, кроме двух бродячих собак, не заметила. Наконец подошел автобус, и Зинаида рванулась к открытым дверям. Вскакивая на ступеньку, шепотом крикнула:
- Все, Власов, я поняла. Все, все!
-Я найду вас в поезде. Завтра, Зинушка, завтра, моя красавица, - бормотал ей вслед кассир.
Зинаида сунула четыре копейки за проезд кондуктору и прошла на заднюю площадку. В окно было хорошо видно освещенную фонарем, одиноко стоящую сиротливую фигуру Власова. Зинаида незаметно помахала ему рукой. И вот уже исчез за поворотом Власов, а Зинаида все думала и думала об этом странном человеке, с которым свела ее судьба. «Что скрывается за угрюмым выражением его лица, за глазами, прячущимися за очками в роговой оправе, за его трясущимися руками... Эх, Зинка, Зинка! Опять ты вляпалась в какую - то историю, – подумала девушка, – Ах, да гори все синим пламенем! Где наша не пропадала! Кто не рискует, тот не пьет шампанское, - подбодрила себя Зинаида мудрой народной пословицей,- ну две-то недели я тебя, Власов, вытерплю! Да, две! Но не больше….



***
Веселые и счастливые Зинаида и Надюха уселись в вагоне электрички. Зина пристроила чемодан в проходе, а Надюха, посадив на колени Буратино, рассматривала через грязное, плохо вымытое окно суетящихся людей на перроне.
-Смотри, Буратинка, жирная тетка заставляет своего тощего мужа чемоданы нести. А ему никак… О, как орет на него…  А смотри, милиция мужика ведет… А он плачет…
Зинаида по инерции посмотрела в окно и увидела милиционеров, уводящих под руки Власова. Зинаида отпрянула от окна, сползла на скамейку и схватилась за сердце.
-Господи! Власов! Да что ж это такое! Украл все-таки денежки из кассы… Не судьба нам, Надька, с тобой на море поехать. Не судьба…
Надюха скорчила жалостливое лицо и заплакала:
- Я знала, я так и знала, что мы сегодня никуда не уедем…
Зинаида некоторое время сидела без движения. Затем, как будто что-то щелкнуло в ее мозгу, она неожиданно для себя спросила дочь:
-Ты сказала – сегодня не поедем. А завтра? Завтра поедем?
-Да! Завтра поедем! - враз перестала хныкать Надька.
Зинаида решительно встала и пафосно произнесла:
- А кто, в конце концов, судьбу свою творит? Нет, Надька, не все пропало. Билеты в один конец у нас есть, а деньги… деньги достанем! Живо, хватай вещи. Выходим! Да не копайся ты… Идем билеты менять!
Зинаида схватила чемодан и сумку, Надюха подхватила Буратино, и они опрометью выскочили из вагона на перрон.
-У-ф-ф-ф! – одновременно выдохнули мать и дочь.
Электричка тронулась.



***
Зинаида настойчиво звонила в квартиру Фрумы. Рядом, на чемодане сидела Надюха. Дверь открыл встревоженный, удивленный появлением Зинаиды Арон Моисеевич.
-Зиночка! Так вы ж-таки должны были уже в поезде ехать? Что случилось? Так в отпуск просилась…
В прихожую, на шум, тяжело передвигаясь на костылях, вышла Фрума Натановна:
– Зиночка?! А чего ты их, Арон, на площадке держишь? Ну-ка, заходите в дом!
Зинаида с дочкой зашли в прихожую, поставили на пол вещи, и Зина, изобразив лицо «сиротинки», залепетала:
-Да так вышло. Деньги у нас на вокзале украли…
Надюха с интересом следила за перевоплощением матери и тут же подхватила ее игру, сделав многострадальное, жалобное лицо.
-Фрума Натановна, Арон Моисеевич, дайте денег в долг, - запричитала Зина, - я все отработаю! С лихвой отдам. Надьку жалко. Так мечтала о море и все прахом. Все надежды разбились.
Надюха всхлипнула и в тон матери завела песню:
- Отработаем… Позарез надо!
-Зинаида, это ж какие деньги! Да где ж мы их возьмем? – больше по привычке прибедниться, чем из-за того, что ему жалко этих, в принципе, небольших для него денег, залепетал ее начальник,- вы хоть в милицию-то заявили?
-Да что эта милиция найдет-то?
-Все! Ша, Арончик! Неси кубышку! - твердо указала мужу пальцем на дверь Фрума. - Пусть Зинаида с дитем едут! Я Зине по гроб жизни обязана. Ни руки, ни ноги у меня не двигаются, не она, так в грязи бы уже сдохли. Сколько она для нас делает! А ты…  Пусть уже они съездят к морю!
Уставшая от всех перипетий Надюха сползла по стенке на пол. Волшебное слово «море» сработало, и в голове девочки стали оживать прекрасные картинки: «Так вот… Выходим мы с мамкой из поезда. И прямо к вагону, в красивой карете из чистого золота и драгоценных каменьев подъезжает извозчик. А все на нас смотрят, а мы такие… Ну мы, конечно, такие красивые… В желтых платьях, словно в золотых. Да нет же! В золотых мы платьях!  И туфельки на каблучках. А извозчик усы поглаживает и говорит: «Приехали, мои красавицы, приехали! Присаживайтесь в карету! Наконец-то я вас дождался…»  Мы - к карете, но тут подходят противные милиционеры и садятся в нашу коляску. Милиционер такой говорит: «А вам, гражданочки на море нельзя! Здесь, на вокзале сидите!» Но вдруг из-за угла появляется наша Фрума на костылях, а за ней бежит Арончик. Фрумочка кричит: «Ша, Арончик! Надери им задницу! А я еще им накостыляю! Мы сами делаем свою судьбу!» И тут дядя Арон за шкирку вытаскивает из тарантаса испуганных милиционеров и усаживает нас с мамкой в коляску. А извозчик такой: «Вот это правильно! Нечего в моем тарантасе каким – то там милиционерам ездить! Должен же я вас когда-то на море отвезти!?»  А мамка, как в кино, руки к Фруме протягивает: «Благодетельница Вы наша! Поедемте с нами!» Ну, а Арончику-то денег жалко… Плачет: «Зинаида, это ж какие деньги! Да где ж мы их возьмем?» А я такая: «Ну давайте тогда нам свою кубышку! И дай Вам Бог здоровьичка!»
-Дай Вам Бог здоровьичка! - благодарит Зинаида Фруму и Арона Моисеевича и прячет деньги в ридикюль.
-Надька, вставай, хватит мечтать, – резко обрывает прекрасные картины дочери Зинаида.
Надя вскакивает на ноги и отвешивает поклон Фруме Натановне.
-Благодетельница Вы наша!
-Спасибо, Фрума Натановна! Спасибо огромное, - повторяет Зинаида, подхватывая чемодан и пятясь задом к двери.
-Да хватит благодарить, ты же взаймы берешь! Даже неловко как-то! - проговорила Фрума, еле сдерживая смех. Она отворила входную дверь и выпустила своих любимиц. И уже с первого этажа услышала Надюхино:
-Дай Бог Вам здоровьичка, родные вы наши!



***
Вилька и Надя сидели на ящиках в темном сыром подвале, где у них был организован штаб. Рядом лежал и грыз косточку чистый пушистый Булька. Надька с нежностью глядела на собаку, ставшую уже ей родной, и давала Вильке указания:
-Ты его береги! Собака у нас хорошая, породистая! Ты не скучай, Вилька, мамка сказала, что через две - три недели приедем. А если к тебе Гультяй опять приставать начнет, скажи: «Надька приедет, башку оторвет!»
-Ты что? Я тебе что, девчонка, что ли? Я ему и сам - как дам! Полетит вверх тормашками… Ты это… Давай это… Быстрей приезжай-то… И чего ты там, на этом юге, не видела…
-Ой, смотри, по тебе божья коровка ползет, - умилилась девочка.
-Да скинь ты ее.
-Не-е-т, она хорошая. «Божья коровка, улети на небо, принеси нам хлеба. Черного и белого, только б не горелого», - пропела Надька детскую считалочку.
-Я б сейчас и горелого поел… – вздохнул Вилька.
-И я бы…  Что, отец опять запил? - участливо спросила Надька.
-Угу! Боюсь, как бы с работы не турнули.
Булька вильнул хвостом, лег на коврик и положил морду на вытянутые лапы.
Услышав с улицы голос Зинаиды, зовущий дочь домой, Вилька встал и помог встать Надьке.
–Ну, давай, - не зная, что сказать, он неловко, на мгновение, прижался в подружке и, хлюпнув носом, произнес, - Ты, это… иди, мать тебя зовет!
А Надьке хоть и жаль было расставаться со своим закадычным другом, но сейчас она уже была не здесь. В мыслях она уже ехала на юг, где с нетерпением ждет ее бородатый извозчик.





***
Тарам - парам. Тарам - парам. Тарам - парам… Стучат колеса скорого поезда «Ленинград - Евпатория». «Тарам - парам. Тарам – парам… Встречайте нас, мы в гости к вам», - шептала Надюха, лежа на верхней полке плацкартного вагона и рассматривая пейзажи за окном.
На противоположной верхней полке лежала смешная тетка с длинным носом и тонкими, как нитка, губами. Она зорко поглядывала на мешки, рассованные по всем верхним полкам для багажа, и беззвучно шевелила губами, наверное, считала котомки.
Зинаиду же развлекал грузный представительный мужчина - в дорогом костюме, лет пятидесяти. За рыхлые, отвисшие щеки и толстые губы Надюха прозвала его «губошлепом».
-Какая же Вы, София… красавица! Да-а-а! Вы с таким интересом смотрите в окно, как будто это интереснейшее развлечение… - мурлыкал попутчик.
-А вы правы! Окно - это действительно главное развлечение для путешественника. Вы только посмотрите, в нем, как в калейдоскопе, мелькают поля, леса, деревеньки и города, полустанки и вокзалы… А за всем этим - жизнь… Люди, с их удивительными судьбами… 
-Ой, Софьюшка, да вы - мечтательница!
-Что вы, вот где мечтательница, - Зинаида махнула рукой в сторону прилипшей к окну дочери.
Надюхе нравилось, что наконец-то ее никто не трогает, и она может вот так лежать, смотреть в окно и предаваться своим мечтам.  Она улеглась поудобнее, заложила руки за голову и представила себе перрон южного города, куда они уже послезавтра приедут:
«И выходим мы с мамкой из вагона. Такие все из себя красивые! А нас уже встречает… извозчик! Но без коляски. И говорит такой: «Наконец-то! Я тут с голоду чуть не умер, вас дожидаючись! Красавицы мои приехали!» А мамка у него спрашивает: «А где же ваша коляска?» А он: «Так ее Власов украл! Но конь остался! Его там милиционеры караулят! Я вас до коня на руках понесу! Видали, какие у меня руки крепкие! О-го-го!»
А потом… извозчик хватает нас с мамкой на руки… Ну да… Он же здоровенный! Подхватывает нас на руки… и несет по перрону. А впереди - Черное море!  Черное? Почему, интересно, море черное? Вдруг оно не отмывается? Наверно, негры черные из-за моря. Точно! В том году соседи ездили на черное море и вернулись коричневыми. А если бы они там не две недели пробыли, а месяц, то точно стали бы неграми! Чего-то я не хочу быть негрой!»
- Надька, Надька!
«Фу ты, черт! Чё ей надо?» – разозлилась Надюха на мать.
-Надька, спустись на землю! Смотри, какими деликатесами нас Николай Петрович угощает, - дернула мать Надьку за платьице.
 Тетка на верхней полке многозначительно хмыкнула и закатила глаза.
-Да что вы! Все очень скромненько! О-о-чень скромно! – протяжно проговорил попутчик.
На столе появилась колбаса копченая, курица в судочке, черный и белый хлеб, баночка икры, кофе, красные сочные помидоры и бутылка армянского коньяка. Попутчик не сводил с Зинаиды масляных глазок. А она, слегка кокетничая, понюхала белый хлеб:
-Ситный, настоящий ситный! И хлеб «Ленинградский».
-Ешьте, угощайтесь! Этого добра у нас хватит.
-Спасибо, Николай… э-э? Петрович!
-Просто Николай!
-Николай… неудобно! Мы тут… с сестрой…  Надюхой, едем отдыхать в Евпаторию, дикарями!
Надя, узнав, что она теперь «сестра», навострила уши и внимательно стала прислушиваться к разговору.
-Билетов в купе уже не было, пришлось плацкарт покупать. А тут людей много, а я человек известный… - щебетала Зинаида.
-То-то я смотрю на вас, София, что лицо мне Ваше очень знакомо! Вы актриса!?
Зинаида скромно опустила глаза. Тетка свесила вниз голову и с интересом посмотрела на девушку. Затем пренебрежительно сморщила вытянутый нос и убралась на свою полку.
-В каких же фильмах вы снимались? Или вы, простите, актриса театра? – допытывался Николай Петрович, вытирая потный лоб и шею огромным носовым платком.
-Да нет, я в кино! Я все как-то больше в музыкальных… «Синие ночи Крыма», «Последний… э-э-э поцелуй»!
Зинаида, не моргнув глазом, напропалую врала попутчику, но все это не ради корысти, а оттого, что натура такая - артистичная! Ну, если к этому еще и перепадет что-то, ну самую малость…
Тетка вновь заинтересованно высунула голову и стала прислушиваться к разговору.
-Поцелуй? Нет… кажись… Нет… Надо же, жара какая, - опять достал платок из кармана Николай Петрович и промокнул залысины и шею.
-Очень хороший фильм получился,- продолжала Зинаида, - а вот еще один фильм - «Прощальная песня». Весь зал рыдал… Наверно, теперь в Канны поедем, приз получать. Вот видите, а Вы и не смотрели…
-А-а-а! Вот «Песню» - то я и смотрел… кажись!
-О-о-о! Моя ма… Моя Софийка, она так поет! Так поет! Помню, на одном фестивале… - решила поговорить давно молчавшая Надька, - Софийка у нас как запоет! Так все мужчины захотели на ней жениться! А вы бы знали, как она умеет картошку чистить. Целый бак за час начищает!
-А вот хвастаться не надо… - остановила ее мать и потихоньку, чтобы не видел попутчик, сильно ущипнула не в меру разговорчивую «сестру».
-Да, поспорили мы тут с одной актрисой, кто быстрее бак картошки начистит… А нет… Это певица была. То ли Аида Ведищева, то ли Людочка Гурченко.
Тетка с верхней полки резко повернула голову и стала сверлить Зинаиду взглядом.
-София, золотце, может, споете? – осмелился попросить попутчик.
-Как, здесь? Если бы в купе, то еще ладно… Мы бы были одни… а то… люди кругом… неловко как-то.
-Одни… Да, конечно, одни! Да зачем дело встало!? Щас мы договоримся, - засуетился попутчик и рванул к проводнику.
-Скряга! – изрекла тетка так, словно заключала пари.
-Ну не скажите, - Зинаида таинственно улыбнулась и протянула Надьке бутерброд.
-Ешь, ешь, сестра… наедайся…



***
Зинаида, Надюха и Николай Петрович обосновались в отдельном купейном вагоне. Проверить, все ли у них в порядке, заглянул заступивший на дежурство проводник. Он цепким понимающим взглядом оглядел Зинаиду, хмыкнул и поставил на столик три пустых стакана с подстаканниками. Завистливо кинул взгляд на продукты на столе и сказал:
-Ну, желаю счастливого пути. Счастья вам. А может, чайку?
-Можно и чайку. Ребенок чаю, наверно, хочет, - спохватился Губошлеп.
Проводник, закрывая дверь купе, еще раз бросил оценивающий взгляд на Зинаиду, от которого ей стало не по себе. «Дрянь человек!» - подумала она.
-Хороший человек, - подытожил Николай Петрович, - и никого обещал к нам не подсаживать! Я все оплатил. Ну, за это можно и выпить!
Попутчик налил себе и Зине коньяк в стаканы, а Надюхе открыл лимонад «Буратино». Выпили. За встречу, за знакомство, за удачный отпуск…
-А сейчас споете? Спойте для меня, Софиюшка? Ну, промочите горлышко!
Опять выпили. Закусили. Попутчик вытер жирные губы ладонью, достал платок, основательно вытер пот с шеи и лысины, и приготовился слушать:
-Покорнейше прошу, покорнейше! – поцеловал, а вернее - обслюнявил Зинину руку Губошлеп. - Нус, ждемс! Ждемс!
-Отчего же для хорошего человека не спеть? – нежным голоском сказала Зинаида, незаметно вытирая мокрую руку. Прочистила горло: «Кх-кхе, кхе. А-а-а-а-а-а», - и запела:
 «Я могилу милой искал,
 Но найти ее нелегко,
 Долго я томился и страдал,
 Где же ты, моя Сулико!»
Глубоким, сильным голосом, с большим чувством пела Зинаида:
«Увидал я розу в лесу,
Что лила, как слёзы, росу.
Ты ль так расцвела далеко,
Милая моя Сулико?
Над любимой розой своей
Прятался в ветвях соловей.
Я спросил, вздохнув глубоко:
«Ты ли здесь, моя Сулико?»
-Бесподобно. Какой талант! Браво! Брависсимо! – закричал, хлопая в ладоши, Николай Петрович. От избытка чувств он вскочил из-за столика и брякнулся на колени, заполнив собой все пространство между сиденьями.
Зинаиде стало неловко за попутчика, она помогла ему встать и усадила на сиденье. Сама села напротив и самую малость поправила подол крепдешинового платья. Чуть–чуть, чтобы стал виден кусочек кружевной резинки, поддерживающей капроновый чулок. Теперь у попутчика обильно потек не только пот, но и слюни.
- София, я бы хотел сделать Вам предложение! - прохрипел попутчик, закашлялся, достал платок и высморкался.
При слове «предложение»  Надька скатилась с верхней полки и налила себе еще один стакан газированного напитка. А Зинаида часто-часто захлопала длинными ресницами, того и гляди - взлетит!
-У меня в Евпатории, - вновь вспотел Николай Петрович, не сводя глаз с запретного кружева, - почти в центре, на берегу моря есть домик. Может, вы с сестрой поживете у меня?
-Да что вы, что вы, Николай! Вы и так много сделали для нас. Мы, конечно, сейчас стеснены деньгами… Съемок пока нет… Кинопробы ждем. Но у вас?! Да еще в центре... Это, наверно, дорого?
-Что вы, что вы, Софиюшка! Никаких денег! - замахал толстыми ручками Губошлеп.
-А я так не могу! Что люди подумают? Значит, вы меня считаете девицей легкого поведения? – призвала к ответу кавалера Зинаида и поправила ворот платья так, чтобы приоткрылась ложбинка между грудями.
-Да-а!? Да за кого вы нас принимаете! - взвизгнула Надька и строго поглядела на Губошлепа.
-Софьюшка, я не хотел Вас обидеть! Ничего, ровным счетом ничего! Смотреть только на вас и любоваться, - высказал свои пожелания Николай Петрович, но, наткнувшись на строгий взгляд девушки, он поежился и добавил, - издали…
-Ну, тогда другое дело! Не хочу обидеть такого замечательного, чуткого и… нежного человека. Я принимаю Ваше предложение,- смилостивилась Зина.
-Мы принимаем Ваше предложение! - внесла свои пять копеек Надюха.
-Да ты-то там молчи, - прикрикнула на нее мать.
-Я и молчу! Сестра…
Последнее слово, как всегда, осталось за дочкой. В дверь купе постучали. Вошел проводник и поставил стакан чая. Подобострастно улыбнулся и, пятясь задом, ушел.
-А вот и чай! Пей, золотко, пей! А мы уж с сестрой твоей что покрепче… Счастье, счастьице-то какое. Актриса. София…?
-Ковальская! Но это мой псевдоним! – игриво пояснила Зина.
-Это ж надо! София Ковальская в моем доме! Как же жарко, как жарко…  Ну, за вас, милые дамы, за вас!
Николай Петрович лихо опрокинул четверть стакана коньяка в рот и, заедая напиток кусочком лимона, стал поглаживать грудь в районе сердца. 
Надюше вдруг стало плохо. Девочка замерла, взгляд ее стал пустым и отсутствующим. Из носа показалась тонкая струйка крови. Начался приступ. Резко, тугим обручем боль сковала голову, и ее затрясло мелкой дрожью.
 «На ее груди сидело странное отвратительное существо. Не то человек, не то животное. Белесое, сморщенное. Редкие, длинные клочки волос доставали ему до пояса и опускались девочке на лицо.  Оно повизгивало и сдавливало грудь, не давая Наде дышать. В руках оно держало острые спицы и втыкало их в тело девочки, принося ей этим страшную боль. Незримая опасность обвивала девочку кольцами страха. «Прочь, прочь! Уходи!» - закричала Надюха, пытаясь сбросить с себя ужасную сущность. Та вдруг подскочила, сделала страшную гримасу и одними губами прошипела: «Не всегда пути приводят туда, куда нужно...»
Зинаида прижала дочь к себе, пытаясь укрыть Надькин приступ от попутчика.
-Тише, тише, Надька. Успокойся. Тише, тише! – приговаривала Зинаида, взяв дочь на руки и тихонько покачивая.
-Что случилось? Что с девочкой? - забеспокоился попутчик.
-Это приступ. Это у нее бывает. Быстро идите к проводнику или в ресторан, принесите чего-нибудь сладкого! Что-нибудь! Идите, быстро! – выпроводила из купе попутчика Зинаида.
Прихватив толстый кошелек, растерявшийся толстяк как-то по- шутовски поклонился, вышел из купе и засеменил в вагон-ресторан.
-Тихо, тихо, тихо! – приговаривала Зинаида, увидев, что дочь открыла глаза. - Не надо нам сейчас твоих видений. Я уж думала -прошло все, а ты опять. Ну что? Лучше тебе? Как ты меня напугала! Кого увидела? Говори!
Надька постепенно стала приходить в себя.
-Дядька этот… Губошлеп… Помрет он… Щас и помрет… В ресторане!
-Черт, как же некстати-то, а! Такой шанс был… У-у, ведьма! Все из-за тебя, - отпихнула от себя дочь Зинаида.



***
На станции «Бологое» с поезда вынесли на носилках труп Николая Петровича, полностью закрытого простыней. В купе испуганная Зинаида прижимала к себе дочь. Следователь дописал протокол и протянул Зинаиде паспорт.
-Все, гражданочка, можете ехать дальше. Если гражданин Нерыгайло умер своей смертью, то вас вызывать не станут. Да, да, да-а… А вы думали? Вместе выпива-а-али… А коньяк и еду я забираю… На экспертизу! Может, они были отравлены?!
-Адамчук! – кивнул следователь милиционеру. - Вещи его взяли?  Еду всю забирайте! Уходим! И так поезд задержали!
Проводник закрыл двери вагона за работниками правопорядка и, проходя мимо купе, где случилось происшествие, с нескрываемой злобой посмотрел на Зинаиду.
Тарам - парам. Тарам - парам. Тарам - парам…  Совсем не весело стучали колеса поезда.
-Ну до чего ж я невезучая, - сокрушалась Зинаида, - В кои-то веки такой мужик богатый попался! Раскрутила бы его по полной. Так нет же - сердечный приступ! Все из-за тебя! – крикнула Зина в сторону верхней полки, где лежала Надюха, и демонстративно отвернулась к окну.
-Не надо было ему пить давать! От водки он сдохнул! – слабо защищалась Надюха.
-И не от водки - от коньяка,- поправила ее мать, - да ты-то хоть помолчи!
-А я и молчу!
-Вот и молчи, без тебя тошно! Ну почему мне так не везет? Да… на себя надо надеяться, на себя! Давай спать укладываться.
Но тут дверь резко открылась, и в купе, громко смеясь, ввалились две женщины в синих, хлопчатобумажных, тренировочных штанах и в бесформенных шерстяных кофтах. С собой они тянули набитые под завязку мешки и стойкий запах пота. Женщины, как эквилибристы, ловко хватали тюки и закидывали их на верхние полки. Надюха кубарем слетела с верхней полки к матери. Затем тетки бесцеремонно согнали Надюху с Зиаидой с сиденья, открыли нижние ящики и полностью забили их мешками и коробками. Все, что не поместилось, поставили в проход между сиденьями. Мать с дочерью поджали ноги.
-Э-эээ, гражданочки, здесь вообще-то мы едем… - пристраивая свой чемодан, пыталась обуздать произвол Зинаида, - и купе у нас оплачено!
-Ничего, дамочка, чай, в тесноте да не в обиде! Нам, чай, тоже ехать надо! - примирительно сказала одна из теток.
Тут же, как из-под земли, появился проводник и поставил на столик четыре стакана с чаем:
-Пейте, пейте, дорогие мои, - обратился он к новым пассажиркам,- устраивайтесь поудобнее, лапулюшки, - лебезил кондуктор, а если некоторым актрисам не нравится, - многозначительно поглядел он на Зину, - то они пойдут сейчас в свой вагон, на свое законное место. Мне и так из-за них попало! И спать будете, актрисульки, на верхних полках! А гражданочки уставшись, им, с ихним весом, трудно по полкам скакать.
Гражданочки закивали головами и, оккупировав столик, принялись выкладывать на него вареные яйца, картошку и соленые огурцы.



***
У большого, двухэтажного, каменного дома, заросшего диким виноградом, такси остановилось. Надька, расстроенная тем, что их не встретил «извозчик», недовольно вылезла из машины и села на чемодан. Отпустив и вдогонку отругав наглого таксиста за то, что много содрал, Зина подошла к воротам частного дома. Подергав калитку, она громко закричала:
-Хозяева! Эй! Хозяева, есть кто?
С глубины сада раздался зычный властный голос хозяйки, которая кричала громче Зинаиды.
-Ну, вот хозяева, я – хозяева! Чего орешь, чай, я не глухая! Заложку не отодвинуть? Ходют тут тудым-сюдым, тудым-сюдым!
Наконец-то появилась и сама хозяйка. Этакая гренадерша в резиновых галошах, в платке, поверх которого надета видавшая виды шляпа. Хозяйка вытерла руки о подол ситцевого, широченного, выгоревшего халата.
-Я тут в одном лице! Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик! Аха-ха! Ну, че? Вас Хизматик привез? Молодец, не забывает тетку Параску.
-Какой фисматик?
-Вам комнату надоть? Так есть комната! Айдайте смотреть!
Хозяйка повела Зинаиду с дочерью по лестнице на второй этаж. Открыла каморку, обставленную скромно и без фантазии: узкая железная кровать, тумбочка, стол и два стула. Бледная, уставшая Надюха тут же прилегла на кровать. Утреннее солнце весело заглядывало через криво повешенные ситцевые занавески. Зинаида подошла к единственному окну, из которого открывался великолепный вид на покрытые зеленью склоны, которые плавно встречались с безбрежным синим морем. Ошеломленная этой неземной красотой Зинаида тут же вообразила себя античной Богиней, взирающей с вершины Олимпа на свои владения.
-Вот. Красота! И все это за три рубля! - гордо сказала хозяйка, увидев, как загорелись глаза приезжей девушки.
-Что?! – присела на кровать очумевшая от такой цены Зинаида. - Три рубля??? В сутки?! За эту комнатушку? Да это грабеж! Это ж что же… сорок два рубля за две недели??? Так ведь еще и есть нам на что-то надо!
-Хошь - бери, хошь - не бери! Квартирантам нравится! Соседи за пять сдают!
Возмущенная Зинаида уже было собралась схватить чемодан и искать другое пристанище, как снизу послышался низкий мужской голос: «Что, тетка Параска, еще одну дурочку нашла?» В проеме двери незамедлительно появился красивый мужчина, похожий на Василия Ланового в молодости. Зинаида сделала стойку. Эффектно облокотилась о спинку кровати, заметив, что на «Лановом», кроме полотенца и узеньких плавок, ничего нет.
-Не знаю, как вас это устраивает, а я так сразу сказала - дорого! Три рубля - дорого, - машинально расстегнула верхние пуговички блузки Зинаида, и замахала рукой, словно веером.
-А вы поторгуйтесь! - предложил Лановой и подмигнул ей.
-Думаете, поможет? - кокетливо спросила Зина.
-А вы попробуйте…
Хозяйка, выжидая, наблюдала за постояльцами и посмеивалась. Ей, прожившей долгую, трудную жизнь, уже было ясно, что между молодыми людьми возникло влечение. Но вот чем оно закончится? А молодуха эта уже никуда не уйдет. И, скорее всего, на два пятьдесят согласится. «Но ведь и мы не изверги какие, - подумала Параскева, глядя на лежащего с закрытыми глазами ребенка.
Зинаида ласково обратилась к хозяйке:
-Уважаемая Параскева! Не знаю Вашего отчества… Нельзя ли плату за комнату сбавить? Ну хотя бы за два рубля. А то кровать одна. Как нам с… сестрой спать?
Параскева вздохнула:
-Как же с вами, интеллигентами, скушно! Торговаться и то не умеете! Сколько Вам скажешь, столько и даете! А ведь это целая игра! А вот ты, к примеру… Помогать бы мне смогла? Белье постельное постирать, погладить. Комнаты подместь? Я бы с тебя за сутки рубь пяйсят брала!
-Да, я согласна! Я работы не боюсь, - обрадовалась Зинаида и глаза ее снова засверкали.
-Вот и по рукам! А столоваться где будете? В грязном общепите или у меня, на домашнем питании? Рубь в день! С ребятенка - семьдесят копеек, – сообщила свои расценки Параскева.
-У вас, у вас, - быстро согласилась Зинаида и многозначительно посмотрела на Ланового. А тот подхватил хозяйку пол локоток и повел вниз, уважительно приговаривая:
- А для девочки давайте я кровать соберу! В сарайке у вас, дорогая Параскева, старые стоят…


***
- Здравствуй, море! Вот ты какое! – прошептала Надюха, протянув руки к бескрайнему морю, как будто пыталась его обнять. Такого простора, такого ослепительного сияния, девочка не видела никогда. Она зажмурилась на секунду, и всей грудью вдохнула струю чистого, пропитанного запахом водорослей воздуха. Затем осторожно вошла в море, и вода ласково подхватила ее. Не умея плавать, девочка нежилась в ней, барахталась, кружилась на месте. Довольная Зинаида плескалась у бережка, так как тоже не умела плавать.
-Мама, какое счастье! - кричала Надя, то окунаясь с головой, то выныривая. - Мы на море! И не надо нам никаких козлов! Жаль только, что извозчика нет…
-Какого извозчика?
-Да так. Одного моего знакомого… Наконец сбылась наша мечта!
-Эту мечту, Надька, мне еще долго отрабатывать придется, - грустно заметила мать.
Надюха, отфыркивая соленую воду, попавшую в нос, затараторила:
-А я тебе все-превсе помогу. Я у Фрумы… и пыль… и посуду помою… Я еще и дома помою…
-Молчи ты уж, мойщица!
-А я и молчу!
-Вот и молчи, - закончила разговор Зинаида, и, встав в воде на полусогнутые ноги, стала разводить руки в стороны и делать вид, что плывет.



***
Ближе к вечеру Зинаида потащила дочь на концерт в дом культуры. Это был даже не дом, а дворец! Парадный вход расположен на южном фасаде здания. Ступеньки из розоватой мраморной крошки сияли чистотой, а изумительную резную дверь украшала металлическая решетка в виде стилизованной ветви. В лепном убранстве дома много восточных мотивов и растительных орнаментов. Сколько же гостей принимали эти двери! А нынче заходят они - Надюха и Зинаида… На стенах просторного светлого фойе были развешаны фотографии актеров советского и зарубежного кино. Доедая мороженое, чинно, на небольшом расстоянии друг от друга они прогуливались вдоль стен, высматривая фотографию Софи Лорен. Наконец Зинаида увидела ее. У нее такой фотографии не было.
Доев мороженое, Зинаида с дочерью тихо прошли в зал, где уже шел концерт, и сели на свободные места. На сцене группа парней в матросских костюмах задорно танцевала «Яблочко». Затем дуэт   молодых людей исполнил песню из кинофильма «Человек амфибия». Надьке немного надоело, и она начала вертеться и смотреть по сторонам, а потом толкать мать локтем и громко просить ее:
-Мамк, спой!
-Сдурела, что ли? Тихо! - очумела Зинаида.
-Ну спой, ты лучше поешь!
-Отстань, дура, здесь артисты поют! - зашипела на дочь Зина.
Зрители, кто с укоризной, а кто с любопытством, стали поворачивать головы на странный шум. А Надюха вдруг встала и заорала на весь зал:
-А моя мамка лучше поет! Пусть лучше мамка моя споет!
Зрители засмеялись, зашушукались и стали выкрикивать: «А пусть споет! Спойте же нам!» Конферансье оказался в некотором замешательстве, но быстро взял себя в руки и с доброжелательной улыбкой на лице спустился к ним и предложил Зинаиде подняться на сцену, чтобы в зале все успокоились. Зинаида готова была провалиться сквозь землю, она покраснела и неловко стала выбираться со своего места. Конферансье за руку вывел ее на сцену, немного с ней пошептался и представил:
- Зинаида Сенина, наша гостья из города Ленинграда! Прошу Вас!
Зинаида попыталась объяснить, что она не из Ленинграда, а из области, но ее никто не слушал. Зрители переговаривались и посмеивались в ожидании фиаско этой молодой и красивой женщины. Зинаида наконец-то взяла себя в руки, подняла голову и посмотрела в зал.
-Я, конечно, не певица, и не смогу спеть так, как пели эти симпатичные ребята, но раз уж так получилось… я спою свою любимую… «Соловей мой, соловей» Алябьева.
-«Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?»
Зинаида пела без аккомпанемента. Зал слушал ее чистые, звонкие трели, затаив дыхание. Песня закончилась… и наступила тишина. У Зинаиды от страха перехватило дыхание… И тут зал взорвался аплодисментами. Надюха огляделась по сторонам и гордо, взмахнув рукой в сторону сцены и задрав нос, сказала:
- Это мамка моя!!!
Но мамкин взгляд со сцены не предвещал для Надьки ничего хорошего.


***
Договор с хозяйкой вступил в силу, и теперь каждое утро для Зинаиды начиналось с уборки комнат отдыхающих. Зина протерла пыль с подоконника в комнате Ланового. Напевая, она подняла с пола голубую рубашку, что так подходила к глазам постояльца, и поднесла к лицу. Закрыв глаза, она вдохнула его запах и не заметила, как мужчина вошел в свою комнату. Лановой широко улыбнулся, обнажив красивые белые зубы, и спросил:
-Ну, Зиночка, как пахнет… мой одеколон?
Зинаида вздрогнула, смутилась и залепетала в свое оправдание:
-Да я посмотрела только… грязный ли воротничок… и манжеты…
-Вот и я… Посмотрел… и пропал…
Лановой подошел к Зинаиде и крепко поцеловал ее.


***
Надюха лежала на раскладушке, которую вместо кровати выпросил веселый сосед у хозяйки, и, оголив спину, стонала:
- Ой-оё-ёй, чего ж так больно-то?!
Зинаида не обращала внимания на ее причитания и мазала ей сгоревшие плечи и спину сметаной.
-Завтра будешь в тенечке сидеть. А купаться в кофточке. Поняла?
-Фу-у, в кофточке…
-Не фукай! Смотри, шов от операции сгорит! А теперь - спать!
Надюха аккуратно легла на живот и стала наблюдать за матерью. А Зинаида собиралась на свидание. Надела купленное вчера на рынке ситцевое платье в морском стиле - с воротником темно-синего цвета и белыми полосками по краям. К платью она еще прикупила кокетливую фуражечку, которую тоже решила надеть. Она сняла бигуди-тряпочки, расчесала волосы, ниспадающие волной на плечи, и подкрасила губы. Надюха, волком глядевшая на сборы матери, не выдержала и, простонав для порядку, спросила у матери:
-Ну, и куда это ты навьючилась?
-Тебе-то что! Спи, давай. Кому сказала! Сейчас посижу немного с соседями и домой приду.
-Я с тобой!
-Еще чего. Уже поздно. Ремня захотела?
Перед тем, как уйти, Зинаида посмотрелась в зеркало и, не удержавшись, спросила дочь:
-Ну как я тебе? На кого сейчас похожа?
-Ты сейчас похожа на мачеху! - выпалила Надюха и отвернула голову к стене.



***
Зинаида и Лановой, взявшись за руки, медленно брели по берегу моря. На девушке прекрасно сидел морской наряд. Белая блузка и синяя юбка-клеш выгодно подчеркивали ее стройную фигурку и грудь четвертого размера. Она, вытянув шею, кокетливо поглядела на своего кавалера из-под козырька фуражки и кончиком языка облизала пересохшие губы. Переходя через мокрый и склизкий от водорослей настил, девушка с притворным испугом завизжала:
-Держите, держите! Упаду!
Лановой крепко обхватил горячее, извивающееся под его рукой тело Зинаиды и впился в нее жадными губами.
«Самые божественные поцелуи бывают только с закрытыми глазами», - подумала Зина и ответила на его поцелуй.
Шумно плескались и грохотали галькой волны, разбивались о берег и откатывались назад.
-Почему море черное, когда оно синее? – спросила Зина, вырвавшись из объятий мужчины.
-Оно в ясную погоду синее, а в шторм становится совсем черным,- ответил Лановой.
Зинаида сняла босоножки, подбросила их вверх и побежала по кромке воды. Смеясь, она закружилась в танце, и Лановой залюбовался ее стройной фигуркой:
-Девчонка, сущая девчонка… - с восхищением отметил он, подбирая ее босоножки.
-Эй, сосед, не стойте истуканом! Догоняйте! Радуйтесь жизни!
Зинаида забежала по колено в море, зачерпнула в ладони воды и обрызгала Ланового. Тот звонко засмеялся, сбросил с себя футболку, шорты и с громким криком: «Ааааа!» побежал в море. Уже в воде он снял свои сандалии и выбросил их на берег.
Он плавал и фыркал, как тюлень, и махал ей рукой, приглашая к себе.
Зинаида сняла с себя платье, поежилась.
-А, была не была! - подошла к морю, по щиколотку зашла в воду, показавшуюся ей сначала очень холодной, потом терпимой, а еще через минуту – приятной.
Он подхватил ее, мокрый, холодный, сильный. Зина невольно залюбовалась им, его крепкими загорелыми руками, широкими плечами. Сама не понимая, что делает, она прижалась к нему всем телом и приблизила свои губы к его мокрым солоноватым губам. Он нежно поцеловал ее. Импульсивно она вырвалась из его рук и побежала по берегу.
Он быстро догнал ее. Ощутив его жаркое прикосновение, девушка замерла. Голос его прерывался от волнения:
-Ты играешь с огнем, Зинаида! - глухо сказал Лановой и вновь нежно и бережно обнял ее, словно боялся, что от его прикосновения она может исчезнуть. Зина, не глядя ему в глаза и спрятав лицо у него на груди, прошептала:
-Я люблю тебя! Давным-давно… Я видела тебя в своих снах. Ты тот, кого я ждала!
-Я не могу в это поверить…
Лановой поднял ее голову, их взгляды, их губы встретились. Объятия становились все теснее, обоих словно охватило пламенем, в котором радость и страсть, счастье и желание запылали с огромной силой. Поцелуи становились все более жаркими…
Наблюдая за влюбленной парой, Надюха горестно вздохнула и, понуро опустив голову, побрела домой.



***
Ночью Надюха проснулась от плача матери. Она долго не могла понять, где она.
-Мамк, ты чего?
-Ничего, спи давай, - раздраженно сказала Зинаида.
Надюха прошлепала босыми ногами к кровати матери и, проскользнув под одеяло, обняла ее, прижимаясь к ней всем своим худеньким тельцем.
-Мамочка, все будет хорошо! Ты самая лучшая на свете! Я для тебя все сделаю!
Зина не отреагировала на прикосновения дочери. Помолчав, Надюха попросила:
-Мам!
-Ну че тебе?
-Мам, приголубь меня…
-??? – очумела Зинаида, - слова-то какие… «приголубь»… совсем, что ли?
-Мам, а ты меня любишь?
-Отстань, спи уже!
-А я так тебя люблю… Больше всех на свете! Хочешь, я исправлюсь? Я стану такой, какой ты хочешь. Послушной. Уроки буду хорошо делать. Драться не буду, - с пылом обещала дочка.
-Замолкни уже! И иди на свою раскладушку. И так тесно.
Надюха вылезла из кровати матери, легла на раскладушку и всхлипнула.
-Спи, я сказала! – со злостью сказала Зина.
-А я и сплю!
-Вот и спи!
-Вот и сплю!



***
Рано утром Надюху разбудил звук шаркающей метлы. Это беспокойная Параскева подметала двор. А двор у нее был ухоженный, красивый. От дневной жары и палящего солнца можно было укрыться под тенистыми деревьями и навесами, заросшими ветками виноградника. Большой деревянный стол и лавки были изготовлены ее давно умершим мужем с большой выдумкой и любовью.
Надя, набросив на себя розовый выгоревший халатик, осторожно прокралась к комнате Ланового и заглянула в комнату. Мужчина собирал чемодан. И даже не собирал, а просто сбрасывал туда все свои вещи, словно спасался бегством. Он обернулся на скрип двери и, увидев ребенка, с досадой спросил:
-Тебе чего, Надюха?
-У меня к Вам разговор. Мужской! - серьезно ответила девочка.
-Мужской? Серьезный, значит. Ну, садись, - Лановой посмотрел на часы, вздохнул, снял чемодан и освободил стул. Надюха спокойно, с достоинством присела на краешек стула.
-Женитесь на моей мамке, - строго сказала Надя. И тут же, боясь заплакать, быстро проговорила:
-Пожалуйста! Я вас очень прошу! Позарез надо!
-Что? Все так плохо? - сочувственно глядя на девочку, спросил постоялец.
-Плохо… Мамка плакала ночью. Она хорошая!
-Эх, Надюха, Надюха! Если бы я встретил твою мамку лет восемь назад… Все могло бы у нас получиться… Но сейчас… У меня семья. Жена, сын и дочь - двойняшки!
-Так зачем же… Вы… вы… целовались с моей мамкой? – вскочила со стула, сжав кулачки, Надя.
-Вот вырастешь - поймешь! - пытался погладить ее по голове Лановой.
-Я и так все понимаю, не маленькая, - резко откинула его руку Надюха, - Вы ведь и жену свою не любите, раз целуетесь с другими тетеньками.
-Ну, малыш! Ну как бы тебе это объяснить…
-Никакой я вам не малыш! Я думала, что вы… А вы! Козел!
Надя выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью, а Лановой вдруг вспомнил свою некрасивую нелюбимую жену, дочку прокурора города, забеременевшую по чистой случайности, и уже не в первый раз подумал: «Ну почему одни женщины трогают сердце, а другие застревают в печенке?»



***
К дому подъехал на машине веселый Хизматик, и Лановой уехал, ни с кем не простившись. У Зинаиды весь день было плохое настроение, и смурная Надька не отходила от нее ни на минуту.
С пляжа они вернулись в шестом часу. Зинаида стала готовить на ужин яичницу и салат из помидоров и огурцов. У Надьки сильно болели сожженные солнцем плечи и голова, и она, сняв футболку, улеглась прямо на траве, чтобы все видеть, все слышать и не пропустить ничего интересного. Остальные постояльцы Параскевы тоже готовили незатейливую еду с огромным количеством специй, то и дело с любопытством бросая взгляды на соседний двор, где необычно было очень шумно. Рыдали женщины, кричали и ругались мужчины. Тетка Параска не выдержала, скинула фартук и пошла узнать, что случилось у соседей. Через четверть часа она вернулась и вполголоса стала рассказывать, что к хозяину дома, Арсену Шевкетовичу, из Москвы приехала погостить невестка с двумя детьми. Занятые своими делами взрослые не заметили исчезновения трехлетнего малыша, ведь он все время крутился рядом, под ногами. Осмотрели весь дом, сад, близлежащие улицы. Дед обратился в милицию. И теперь страшные, почти звериные вопли матери можно было услышать даже в Крыму. На новые поиски малыша стали собираться и Параскевины постояльцы. Надька лежала притихшая и безучастная, как будто глядела внутрь себя. Зинаида решила пойти на розыски малыша со всеми, но Надя окликнула ее:
-Мама, как мальчика зовут?
-Тебе-то что? – на ходу засовывая в рот кусок колбасы и не ожидая ответа, спросила мать.
-Это важно! Спроси! - настаивала девочка.
-Лукас! Его зовут Лукас, - крикнула тетка Параскева, услышав Надькину просьбу.
-Лукас… Ну да… Лукас! «Любит Лукас лук крошить в суп»… - прошептала Надька непонятные ей слова. И вдруг резко вскочила на ноги, побежала к матери, но неожиданно закатила глаза и брякнулась на каменный пол двора. Зинаида и Параскева бросились к ней и перенесли на траву. Как всегда, во время приступа, у девочки пошла из носа кровь.
-Не трогайте ее, это сейчас пройдет, - не позволяла Зинаида никому подходить к дочери. Через некоторое время Надя очнулась. Взгляд приобрел осмысленность. Она встала и тихо, но уверенно сказала:
-Я мальчика нашла.
Рядом прозвучал тоненький, ехидный, старушечий смех. Надька сердито поглядела на заросли винограда у забора.
-Где, где же он? Где Лукас? – занервничала Параскева, держа трясущимися руками стакан с водой.
Зинаида стала делать Надьке знаки: «Молчи! Лучше молчи!», но Надька уже выпалила:
-В уборной он, котика достать хотел, да и свалился.
-Божечки! Да откуда ж ты это знаешь? Видала ты его, что ли? – хватаясь за сердце, спрашивала Параскева.
-Бегите уж, тетя Параска. Скажите деду, - обреченно сказала Зинаида и сбросила туфли на высоком каблуке, которые надела, чтобы идти искать мальчика.
Параскева, держась то за сердце, то за поясницу, громко охая, поспешила к соседям. А Зинаида со злостью схватила дочь за волосы, сильно дернула их и прошипела:
-Вот что мне делать? Я-то тебе верю, а как людям сказать? Ты представляешь, что сейчас начнется? - Зинаида отпустила дочь, села на лавку, прикрыв лицо руками и задумалась.
- Так, ты сейчас иди в комнату и ложись спать. А я никого к тебе не пущу, - приняла решение мать.
Со стороны соседнего дома раздались крики, плач, приехала вызванная кем-то карета «Скорой помощи» и милицейская машина.
Постояльцы, не зная, что мальчик нашелся, уже прочесали слободку, вернулись, но не расходились, а ждали новых указаний. Наконец им сказали, что мальчика нашли, но уже мертвого. Деда Арсена и мать Лукаса увезли на скорой помощи, а тело мальчика забрали в морг. Люди стали расходиться. Через час, как и предполагала Зинаида, во двор пришел следователь.
-Мне бы девочку допросить! - сказал он.
-Девочка спит, а я ее мать! - подскочила к нему Зина.
-Ну так разбудите!
-А зачем?
-Что зачем? Пусть расскажет, как он упал, и где она в это время была, почему не позвала на помощь? А может, это она его в дырку и толкнула?!
-Да как вам не стыдно, нас до ужина и в доме-то не было. А к соседям мы вообще никогда не ходили. А ребенка я будить не буду! Она и так перенервничала… Завтра приходите, завтра, - строго сказала Зина и закрыла дверь.



***
Надьку всегда после видений мучали головные боли, а после визитеров она страдала страшной мигренью, с рвотой. Зинаида, зная это, берегла ее сон. Напряженный день и беспокойная ночь дали о себе знать и Зинаиде. У нее повысилось давление, и она, наглотавшись таблеток, прилегла возле дочери.
К обеду приходил дед мальчика и кланялся Надьке в ноги. Благодарил за то, что нашли тело, а то бы искали еще очень долго. Никто не мог предположить, что ребенок рядом был. Опять приходил следователь, затем инспектор детской комнаты милиции. И всем Надя рассказывала байку, которую для нее сочинила Зинаида. Мол, что слышала, как в поезде тетенька кому-то рассказывала о похожем случае, а она вдруг это вспомнила.
Тетка Параскева ходила кругами вокруг Зинаиды и Надюхи и бросала на них недоверчивые, испуганные взгляды:
-Зина, а ведь твоя Надька вчерась правду сказала. Видела она, как мальчик - то погиб. И про котика сказала. Их вдвоем и вытащили… Так как она это сделала? Ведь с моря вы позже всех пришли?!
Зинаида ничего не ответила, но к вечеру собрала чемодан, рассчиталась с хозяйкой, подхватила Надьку, поймала попутку и переехала в другой конец города. Осталось семь дней отдыха…



***
Устроились они дешевле, а условия для проживания были намного лучше, да и к морю ближе.
- Не было бы счастья, да несчастье помогло… - сказала Зинаида и тут же заснула на удобном мягком диване.
Надя улеглась в постель и долго–долго перебирала в памяти все события вчерашнего дня. Началось все с утра. Надю постоянно сопровождал бледно-голубоватый призрак. Четкого образа девочка не видела. Возможно, ей просто примерещилось невесть что… Несколько раз рядом с ней кто-то тихонько вздыхал и хихикал, и от этого волосы у нее на затылке вставали дыбом. Надька пыталась спрятаться за мать, но кто-то невидимый дергал ее за шортики, и ее дыхание перехватывало так, что она была не в силах промолвить слово. Сказать бы матери… Но Зинаида не поверила бы россказням дочери.
-Мам, тут кто-то есть, ты видишь?
-Тьфу! Чего ты все за меня цепляешься? Блаженная ты какая-то!
-Чего?
-Чокнутая, говорю! – с долей отвращения крикнула мать, - купаться иди! Зря, что ли, на море приехали?
Надька отодвинулась от нее, прижимая руку к позорно колотящемуся сердцу, и пошла в море.


По возвращению в дом Параскевы, как только Надя оставалась одна, призрак становился ярче и четче. Это была женщина. Сначала она показалась Наде страшной, но потом, разглядев ее, Надя поняла, что это просто пожилая женщина, одетая в длинную рубаху, фартук и платок. Но платок какой-то странный, больше похожий на полотенце. Надюха старалась не бояться своих странных визитеров. Она знала, что они не причинят ей зла.
Сначала женщина проходила мимо Надьки и бормотала: «Любит Лука лук крошить в суп…», потом, глядя на Надю, громко выкрикнула: «Лукашка с кошкой поиграй, да и нам отдай!» Что это, считалка?
Не иначе кто-то умрет… Но кто? Обычно это близкие люди…
А уже к вечеру она узнала, что в соседнем дворе потерялся мальчик. Но что она могла сделать? Призрак женщины стоял в зарослях дикого винограда и пристально смотрел на девочку. Вот тут Надька и потеряла сознание. В тот момент она увидела все, как в кино: маленький мальчик крутится рядом со взрослыми, и они все говорят ему: «Лукас, не мешай! Лукас, иди поиграй». Мальчик увидел кошечку и пошел за ней. Затем они скрылись в деревянном туалете. В таком же, какой был и у них во дворе.
Теплая струйка крови пошла из носа. Надя очнулась, встала и тихо, но уверенно сказала:
-Я мальчика нашла.
Женщина в тот день больше не появлялась. Но сегодня, уже в новом жилище, куда перебрались они с матерью, она весь вечер торчала в их комнатке и не исчезала, даже когда входила Зинаида.
Надюха с надеждой спрашивала у матери:
- Мам, ты что-нибудь видишь?
-Где?
-Вот, прямо перед тобой, у окна? - показывала Надя рукой на качающийся в воздухе зыбкий призрак. Но услышать от своей матери она могла только такие слова: «Да ложись ты спать, чокнутая!»
Зинаида предполагала, что дочь и в самом деле кого-то видит, но сама так боялась, что ей легче было сделать вид, что ее это совсем не касается.
Надя дождалась, пока мать уснет, и вышла на улицу. Уходить далеко она побоялась и просто отошла к забору. Ветер был теплый, упругий, весь пропитанный запахом моря. Наде было холодно и страшно. Она сняла с шеи нанизанное на шерстяную веревочку бабкино кольцо со змеем и надела его на палец. Надюха посмотрела в сторону, туда, где ничего не было, кроме яркой, темно багровой листвы винограда. И тут возникло очертание призрака. Он становился более четким, и девочка могла хорошо рассмотреть его. Надька крепко вцепилась в колечко и с вызовом, не показывая своего страха, выкрикнула: «Что тебе?!»
Говорили они недолго. Как только Надя вернулась в свою комнату, ей вдруг так сильно захотелось спать… Глаза стали слипаться, голова сделалась тяжелая, и она ничком упала на подушку.



***
Зинаида любила загорать до одиннадцати часов, чтобы не сгореть на южном солнце. Поэтому и вставала рано. Сварила на завтрак яйца, вскипятила чайник, наломала мягкий лаваш и пошла будить дочь. Нерешительно остановилась у постели девочки и стала ее разглядывать. Надька хорошо загорела, правда, нос облупился и плечи были покрыты пятнами новой, розовой кожи. Спала она тревожно. Влажные от пота белокурые волосы дочери разметались по подушке. Не успела Зинаида окликнуть дочь, как та села и выпалила:
- Мама, мы должны сходить к деду мальчика.
- Чего? Еще чего? Делать мне больше нечего…
- Мама, если мы к нему сейчас не сходим, ты даже представить себе не можешь, кого мы с собой привезем…
- Да?! Тогда собирайся! Чего сидишь? - быстро отреагировала Зинаида и попросила хозяйку вызвать такси.
Подъехав к знакомому дому, Зинаида первая выскочила из машины и закричала: Арсен, Арсен!
Сгорбленный, погасший старик, удивленный приходу гостей, открыл калитку и молча провел в свой дом. Усадил Зинаиду и Надьку за стол и с достоинством сообщил:
- Похороны мальчика – завтра. Правильнее надо было бы сегодня, но милиция не разрешила. Приходите на поминки.
Надюха поерзала на стуле и сказала:
-Мама, выйди! Мне надо послание передать!
-Ну, вот те на! Я бросила все дела, в такую даль приперлась… - запротестовала было Зинаида, но быстро опомнилась и вышла во двор.
- Дядя Арсен! Мне нужна Кафие, - сообщила Надя.
Удивленный и испуганный дед встал и почти выскочил из комнаты. Через несколько минут он привел в комнату свою постаревшую и почерневшую от горя дочь.
Надюша помялась, не зная с чего начинать, и тихо начала:
-Ко мне приходила Зулейха.
-Чушь! Какая чушь! Папа, что она несет… Мы похоронили тетушку месяц назад! - истерично закричала Кафие, с ненавистью глядя на девочку.
Дед жесткой рукой усадил дочь на стул и спросил у Нади:
-А как она выглядела, девочка?
-Нуу, это была не совсем она, а ее призрак, или приведение, или сущность. Я не совсем в этом разбираюсь. У нее на голове был одет странный платок или полотенце… А вот еще… она держала в руках ножницы и прижимала их к груди.
-Врет она! Она все врет! - кричала Кафие.
-Нет. Она не врет! Откуда ей знать про ножницы?
Наде становилось не по себе, когда ее уличали во лжи. В такие моменты она покрывалась красными пятнами. Девочка встала и совсем по-взрослому сказала, глядя на деда и его дочь:
-Я сейчас передам вам послание и уйду. А вы сами решайте, врала я или нет. Зулейха просила найти Кафие и передать ей, что та не выполнила свою клятву и не положила в гроб то, что была должна. Если она не вернет то, что ей не принадлежит, до погребения Лукаса, умрет и ее первенец, а люди все узнают про Айдера.
-Ты, ты…. Ты не положила браслет? Да как ты могла?!
-А зачем он ей в гробу? А, отец? Зачем такая дорогая вещь покойнице??!
-Дура, дура! Да как ты могла? Ты и второго сына хочешь лишиться? А кто это - Айдер? Аааа? Или я чего-то не знаю?
Надюха посчитала свою миссию выполненной и тихонько проскользнула на веранду. Взяв мать за руку, они быстрым шагом пошли от злосчастного дома.
Ты-дым, ты-дым, ты-дым… Кто-то тяжелой поступью догонял Зинаиду и Надюху. Они обернулись и остановились. Это был дед Арсен.
-Дочка. Доченька, подожди, - второй раз нам помогаешь… вот прими от меня. Вижу, небогато живете… Дед развернул носовой платок и достал оттуда три красненьких купюры достоинством в десять рублей. Большие деньги…
-Нет, нет. Мне нельзя! - закричала Надька.
-Давайте, давайте, дорогой Арсен, - отодвинула дочку Зина, - вы же от всего сердца. Спасибо вам, - выхватила десятирублевки Зинаида и засунула их в лифчик.
- Купи дочке что-нибудь. 
- Да, конечно. До свидания.
Надька обиделась на мать и отвернулась, понимая, что она уже ни за что не отдаст деньги.
-Чего надулась то? – весело спросила Зина дочку, отойдя от дома Арсена. - Нет, надо было мне тебя Нелей назвать, или Нонной, или Беллой! Хоть имя было бы красивым. А то... Знаешь, Надька, я вчера, в павильончике у пляжа, такое платье видела… обалдеть. И размер мой, и расцветочка такая веселенькая… Мы и тебе там чего - нибудь купим…



***
Незаметно пролетели волшебные, южные, отпускные денечки. Зинаида вернулась в кафе и приступила к своим обязанностям. Ее боевая подруга Тамарка, отгуляв свой отпуск, сегодня вышла на работу. Когда посетителей стало меньше, Тамара рассказала, что Власов сбежал из камеры предварительного заключения, а нашли его на следующий день. И где бы вы думали? На ручке двери квартиры Зинаиды! Он повесился на своем ремне.
Зина не стала ей говорить, что в тот же день, когда они с Надькой вернулись с Крыма, соседи со всеми подробностями рассказали ей об этой трагедии. И, конечно, Зинаида отрицала свое знакомство с Власовым. Она постоянно вздрагивала от хлопков двери, ожидая, что к ней нагрянет милиция, но все было спокойно.
Уже к закрытию кафе подруги решили расслабиться и открыли бутылочку армянского коньяка. Зинаида ни словом не обмолвилась о смерти богатого поклонника в поезде и смерти маленького мальчика, но зато, как настоящая актриса, рассказала Тамаре историю своей последней любви:
-Мужчина… высокий, сильный, косая сажень в плечах. Полубог! Вылитый Василий Лановой в фильме «Офицеры»! Я полностью отдала себя ему во власть, - прикрыв глаза, томно сказала Зина.
-И че? Дальше-то че, Зинк? - заерзала на стуле Тамарка от нетерпения.
-Его губы крепко и сладостно прикасались к моим губам… Я задохнулась, потерялась и утонула… Все вокруг перестало существовать.
-Ну надошшшь…, - всплеснула полными руками Тамара.
-Не было ни моря, ни холодного колючего песка, ни родных, ни знакомых… Не было ничего, кроме этих губ. Я таяла и растворялась в его объятиях, но краешком сознания понимала - не может быть так счастливо, так хорошо!
-Это ж любофь, Зинка! Настоящая любофь! - вытирала сердобольная Тамара слезы белым передником.
-Он целовал мне ноги. Каждый пальчик!
-Ноги??? Ну это же не гигиенично, Зин! Бр-р. А дальше? Что дальше?
-А что дальше? Уехал. Ничего не обещал. Но кое-что мне оставил.
-Украшения? Деньги? Сколько? - загорелись глаза у завистливой подруги.
-Дура ты, Тамарка! Беременная я!
-Как, опять? Ты точно знаешь?
-Точнее некуда…  Все, как всегда - сначала сладко, потом гадко!
Зинаида поморщилась, подошла к зеркалу и поправила свои шикарные волосы, уложенные просто и высоко. Затем, что-то вспомнив, заговорила:
- Нет, ты представляешь, Надька моя сегодня утром подскочила, руки на живот мне положила и смотрит мне в глаза! А я стою и пошевелиться не могу. Смотрю, а зрачки у нее становятся ярко-зелеными и светятся...
-Све-тя-тся... – выпучила глаза и закрыла рот ладошками Тома.
-Ну да! А потом мне говорит: «Мама, не убивай их!», Я спрашиваю: «Кого, их?», а она: «Это двойняшки у тебя! Если ты их родишь, то у тебя все наладится! И все будет хорошо!»
-А ты?
-Сдурела, что ли? Трое детей! Чокнутых плодить! Я с этой-то справиться не могу! Ишь, чего удумала – двойняшки...
-Значит, опять на аборт?
-А куда ж еще? 



***
Сентябрь подкрался тихо и незаметно. Осеннее дуновение ветра и лёгкая прохлада окутали землю ещё с конца августа.  И пахло прелыми от дождей листьями и…  несбывшимися мечтами… Эйнштейн и Зинаида бродили по парку, они вновь стали встречаться. Зинаида сплела венок из желтых листьев клена и веточек ярко - красной рябины и, надев его на голову, стала похожей на лесную нимфу. Она огляделась по сторонам, и, не заметив никого, закружилась в вальсе. Эйнштейн залюбовался ею. Молча сел на скамейку, затем встал, направился к Зинаиде и громко стал читать стихи:
- «…Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд ли
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног…»
-А это я знаю! Это Пушкин! – вставила Зина, поправляя венок на голове.
-Да-а! Евгений Онегин!
-Юлий, неужели в прошлом веке все женщины были кривоногими?
-Ну, не все, наверно… Кстати, про стройные ножки. В зороастрийских текстах сказано, что женщина с кривыми ногами не войдет в царствие божье — может поскользнуться и грохнуться с моста Чин Ван.
-Чего, чего? – смеясь, переспросила счастливая девушка.
-То есть женщина с кривыми ногами может не войти во врата Рая.
-Да-а-а… Правильно тебя друзья назвали, ты и впрямь - Эйнштейн!
Юлий нагнулся завязать шнурок, а Зинаида ласково поглядела на него и поняла… как ей дорого все, что имеет к нему отношение: даже такие глупые мелочи, как фасон его давно устаревшего пиджачка, и то, что у него на затылке - две макушки. Ужасно захотелось тронуть их пальцем. И он, видимо почувствовав что-то, поднялся и прижал ее к себе.



***
1967 год.
Весь сентябрь Надюха пролежала в больнице с воспалением легких. От уколов и капельниц болело все тело. Мать навещала ее нечасто, отговариваясь работой. Многие дети из ее палаты угощали ее сладостями и фруктами, но Надька никогда ничего у них не брала, ведь сама она не могла предложить ничего взамен и отговаривалась тем, что с ее-то печенью… ничего, кроме больничной пищи есть нельзя. Печень-то у нее как раз была в порядке, но, чтобы не обижать людей, приходилось немножечко врать. Она слышала, как упоительно вели разговоры о своих болячках санитарки детского отделения и делились домашними рецептами настоек, которые вмиг могут вылечить любую печень.
В начале октября Надя пошла в школу. Второй класс принял ее с радостью, так как все помнили ее проделки и шутки в первом и во втором классе.
В коридоре Зинаида объясняла учительнице дочери:
-Мария Ивановна, дорогая! После такой тяжелой операции ей нельзя никаких физических нагрузок. Я сама буду портфель утром приносить. А со школы пусть Вовка Дробышев несет, он в нашем подъезде живет. И чтоб никто не толкал ее!
-Хорошо, хорошо! Я все поняла! – пыталась поскорее уйти учительница. - Так вы говорили, что сейчас заведующей кафе работаете? А продукты дефицитные у вас есть?
-Нет, продуктов у нас нет, - отрезала Зинаида.
Мария Ивановна поджала губы, отвернулась от ненужной ей мамаши и скрылась в учительской. Собеседница стала ей совсем не интересна.
Зинаида недалеко отошла от школы, как зарядил противный мелкий дождь. Она с досадой стукнула себя по лбу и остановилась:
-Фу ты, черт! Справку медицинскую забыла отдать. И зонтик не взяла, как назло.
Зинаида вернулась в школу. Уроки еще не начались, по коридору стайкой бегали ребятишки. Зинаида вошла в класс и стала искать глазами дочь. Ребят в классе было мало, и Надьки среди них не оказалось.
-Ребята, а где Надя Сенина? - спросила Зина.
 -Так она на вешалке дежурит! – выразительно ответил маленький лопоухий мальчишка.
 -Как на вешалке? На какой вешалке? - не поняла Зинаида и поспешила в раздевалку. Действительно, в гардеробе Надя принимала у детей мокрые от дождя пальто и куртки. Зинаида оттолкнула вахтершу, ворвалась в гардероб и буквально за шкирку вытащила дочь.
-Ну ты дура… Не, ну ты что, дура?! – Зинаида потянула дочь по лестнице на второй этаж. У кабинета директора она оставила ее, и Надюха тот час же прильнула к замочной скважине, но и без того можно было услышать, как за дверью ее мать, не выбирая выражений, объясняет директору, кто есть эта Надькина учительница - Марья Ивановна, он сам, и вся его школа. Проходившая мимо учительница остановилась и с осуждением посмотрела на Надю:
-Девочка, подслушивать нехорошо, иди–ка ты лучше в класс. Надюхе уже давно надоел скандал за дверью, и она с радостью помчалась к своим одноклассникам.
Ученики второго «б» класса, сидя за партами, ждали учителя. Когда вошла Надюха, они повскакали со своих мест, окружили ее и засыпали вопросами:
-Ну что? Ну как? Дала твоя мамка Марьванне жару?
-Куда Мариванна ушла? Ее к директору вызвали?
-Тихо! Садитесь, а то опять всех накажет!
Через пять минут в класс с перекошенным злобой лицом и ярко-красными пятнами на шее ворвалась Мария Ивановна. Она схватила со стола деревянную метровую линейку и стала громко лупить ею по столу. Дети испуганно вжали головы в плечи и вздрагивали от каждого ее удара.
-Ох уж эта мне Надя! - приговаривала расхаживая по классу, Мария Ивановна, время от времени стукая линейкой по чьей - либо парте, - Ох уж эта мне мама! Глядите-ка, нашлась прынцесса. Нельзя ей ничего поднимать! А другим так можно! Королевна она у нас… Да, дети?
Несколько детей угодливо посмотрели на учительницу и засмеялись. Мария Ивановна почувствовала, что многие ученики сочувствуют этой противной девчонке, и резко остановилась возле ненавистной девочки, от мамаши которой ей еще, видно, придется потерпеть. Надюха, парализованная страхом, стала медленно «стекать» под парту. Учительница истерично, визгливо закричала:
-Все! Быстро все сели! – линейка вихрем побежала по всем партам и больно ударила Надю по пальцам. Дробышев с жалостью схватил пальцы девочки и стал на них дуть. Марья Ивановна, увидев это, застучала линейкой по парте перед лицом мальчика и прошипела:
-А ты, Дробышев, не смей за нею портфель носить! Понял? Я спрашиваю, понял?
–Понял, - прошептал Вовка и, робея под грозным взглядом учительницы, опустил глаза. «Мучительница» повернулась к доске и мелом написала: «Изменение прилагательных по родам».
В полнейшей тишине, неожиданно для всех, с парт, где сидели ученики, медленно взлетели учебники, дневники и тетради. Все они, как будто под воздействием чьей-то невидимой руки, резко набрали скорость, врезались в Марию Ивановну и градом посыпались на пол. Изумленная и испуганная учительница интуитивно прикрыла руками свою голову от ударов и повернулась к детям.
-Чтоооо? Учебниками в учителя кидаться? Да как… да как… Как вы посмели, гаденыши? Это ты, Сенина, всех подбила?
-Неет, - солгала Надька. Хотя она и вправду не понимала, ее ли это рук дело. Она же не дотрагивалась до учебников… Надя вдруг вспомнила водяные комочки, которые набросились на ее мать. Так может все-таки это она?  Девочка была в растерянности. Она и не подозревала, что может сделать такое… Надюха, открыв у себя новые способности, растерялась и заплакала. Она не знала - как же теперь ей этим управлять?
В гневе или страхе Мария Ивановна выбежала из класса. Все ребята, как по команде, уставились на Надю и как будто ждали ее объяснений.
- Это не я… - открещивалась Надюха, - ребята, вы что, это же не я!
Ребята повскакали с мест, стали поднимать с пола свои учебники и обсуждать произошедшее. Многие не связывали это с Надей Сениной – ведь это же невозможно! А кто-то, наоборот, восхищался «книгопадом», сотворенным волшебницей Надей.
Дробышев подвинулся к плачущей соседке и быстро зашептал:
-Это не ты! Мы же все видели, что это не ты. Ты не плачь, я буду носить тебе портфель и утром, и после школы. А пупсик у тебя есть?
-Пупсик? Какой пупсик? Есть…
-Я твоему пупсику одеяльце свяжу. Я и шарф могу! Длинный… А еще - ты приходи к нам домой, сырники есть! Моя мамка так их вкусно готовит…



***
Прошел месяц. Учеба давалась Наде легко, у нее была чудесная память, но почерк ее был ужасен. Учительница по-прежнему придиралась к Наде. А девочка на перемене так комично изображала орущую на нее Марьиванну с линейкой в руках, что весь класс хохотал до коликов. Несмотря на свой небольшой рост, она была заводилой в классе. Когда она с озорством встряхивала своими белокурыми кудрями и в ее серо-зеленых глазах вспыхивали бесовские огоньки, тут уж устоять перед ее отчаянными выходками - проказами никто не мог. Домой Надьку провожали полкласса. Полкласса… мальчиков. Девочки давно уже создали пары, а Надя постоянно то болела, то месяцами жила в пригородном санатории, какие ж подружки ее будут ждать? 
В этот день дома ее уже поджидала Зинаида. В руках она держала старый ремень Геннадия.
-Ну, чего встала? Застыла, как статуя. Мать Кукушкина приходила жаловаться. Ты чего парня застращала? Избиваешь его?
-Я-я-я? Ку-куш-кина? Избиваю-ю? Когда? Да ты его видела? Он в два раза толще меня. У него харя…
-Ты мне не про харю, ты мне расскажи, зачем ты мальчиков курить учила?
-Я-я-я? Ку-ри-и-ть? - возмутилась Надька, демонстративно отвернулась и, как самая прилежная ученица, стала вынимать учебники из портфеля.
-Ты, ты! Значит, ты и сама куришь?
-Да я не….
-Ты видела хоть раз, чтобы твоя мамка курила? Не-ет? Запомни! Нет ничего омерзительнее, чем курящая женщина. Если хоть раз унюхаю…. А теперь задницу поворачивай!
Зинаида огрела дочь ремнем, замахнулась, но Надька ужом проскользнула мимо нее. Зинаида побежала следом и успела перехватить ее, пока дочь не закрылась в ванной, а то пришлось бы опять заложку на дверях менять. Надя извивалась и громко орала:
-За что? Мамка, больно!
-За разбитое стекло в школе. За двойку по математике. Вот те за Кукушкина… Вот те за Петруничева, которому ты фингал поставила… - приговаривала мать.
-Ты за это меня в прошлый раз била…
-Ни-че-го! Чтоб запомнила получше!
-Мамочка, я так больше не буду! Мамочка, любимая, я с завтрашнего дня начну новую жизнь!



***
В подвале у Надькиной банды давно было облюбовано местечко. Там было тепло и сухо, и мебель какая - никакая, смастеренная из ящиков, стыренных из ближайшего продуктового магазина, имелась. Раньше в доме были печки, и для хранения угля и дров жильцам были отведены отсеки в подвале. Потом в дом провели газ и паровое отопление, и отсеки стали использовать как складские помещения для ненужных вещей. Авось, когда пригодится. Кто-то хранил там консервированные овощи и фрукты со своего огорода или дачи, кто-то лыжи и санки… Жильцы туда почти не заглядывали, а ребятам было где посидеть и поговорить. Сегодня Петруничев угощал ребят драниками. Мать наготовила их на два дня, а сама в деревню уехала. А сам он оладьи из картошки терпеть не может, да и сестра его старшая больше любит бутерброды.
-Умммм, пальчики оближешь, - похвалила драники Надька, вот только не пойму, почему их драниками называют, если там только картошка и мука?
-??? - пожал плечами Петруня, – а черт его знает!
-А мне так все равно, лишь бы пожрать! – сказал Вилька, хватая последнюю лепешку с газеты.
-Ну что, в ножички? - спросил у дружков Вилька, вытирая той же газетой жирные руки, - в «Земли» или «Города»?
-В «Земли», для «Городов» маловато места…. Колька, начинай, -скомандовала Надька, поигрывая новым, с перламутровой ручкой ножичком.
-Какой здоровский ножичек у тебя, Надька! Где надыбала?
-Мамкин хахель подарил!
-Че врешь-то, сама говорила - свистнула! – вывел подругу на чистую воду Вилька.
-Ну-у… и че? Свистнула и свистнула. Он все равно им колбасу резал. А такой ножичек, - Надька с восхищением провела по переливающемуся перламутру пальцем, - уж точно не для колбасы.
-Да, это уж точно! - решил Вилька поддержать подругу, и вдруг обратил внимание, что она как-то странно закатила глаза и медленно стала заваливаться на бок. Лицо ее становилось белым, как мел, а губы принимали сиреневатый оттенок. Ее трясло. Испуганные мальчишки, не зная, что делать, отпрянули от нее, но не убежали, а ждали, что скажет Вилька.
-Что это с ней, Вилька? – прошептал, не выдержав, Колька.
-Колька, беги скорее к ее матери - вдруг дома, или отца зови! А ты, Петруня, воды принеси! Ну, мигом!
Не прошло и нескольких минут, как в подвал прибежал бледный Геннадий. Он схватил дочку, обнял ее, и, гладя ее по волосам, запричитал:
-Да что ж это такое? Так как же ж это? Зинка, стерва, никогда ее нет… Доча, Ленин мой маленький...
Испуганные мальчишки переглядывались и пожимали плечами.
-Сбрендил… Ленина зовет…
-Это на неврвной почве… Я знаю… У меня бабка… - начал было рассказывать Петруничев.
-Иди ты со своей бабкой, - грубо оборвал дружка Вилька. Петруничев надулся и стал ковырять пальцем штукатурку на стене.
-Дочка, ну как ты? Все прошло? – тихонько потряс Геннадий дочь.
Постепенно Надька пришла в себя и огляделась по сторонам. Вилька сунул ей грязный носовой платок - вытереть кровь под носом. А Надька, будто что вспомнив, стала вырываться из рук отца и кричать:
-Булька! Буленька! Ребята! Бежим Бульку спасать!
-Глюцинации!!!- поставил диагноз Колька.
-Да! Я про эти глюконации все знаю… У меня бабка… – опять начал Петруничев.
Надюха вскочила и понеслась к выходу, за ней бросился Вилька:
-Эй, ребя, чего стоим, бежим! - крикнул он ничего не понимающим друзьям.
Мальчишки очнулись и кинулись догонять Вильку. Сильно прихрамывая, Геннадий поспешил за ребятами.




***
Выскочив из подвала, Надюха неслась к небольшому продовольственному магазинчику, расположенному во дворе. На площадке перед магазином трое пьяных молодых парней с остервенением били ногами лежащего на земле любимца всей дворовой ватаги - Бульку.  Увидев жуткую картину, Надя замерла от ужаса - голова, пасть, лапы, живот собаки - всё было в крови. И кровь крупными каплями шлепалась на жёлтый щебень… Не задумываясь, она с криками: «Сволочи! Сатрапы! Батраки фашисткие!» - налетела молнией на одного из ублюдков. Вилька повис на самом здоровом парне, который уже было занес ногу над собакой. Геннадий, подхватив лежащий на дороге сук, со всего маху опустил его на голову бритоголового парня. Тот, не ожидавший нападения, рассвирепел и одним взмахом руки отбросил Геннадия в сторону. Отлетев, Геннадий крепко приложился головой о кирпичную стену здания. Немногочисленные прохожие шарахались от дерущихся, стараясь побыстрее уйти. Но все же одна шустрая бабка с криками: «Милиция, убивают!» - вбежала в магазин. Здоровяк оторвал от себя Вильку и ударом ноги вновь отбросил его в сторону:
-Че лезешь, недомерок! Он мне руку прокусил. Поддай ему еще, Серый! Палкой его, палкой! – закричал бугай дружку по кличке Серый.
-Ой, бля, он меня, кажись, за ногу тяпнул! - заорал Серый, только что сбросивший с себя Надьку. - Да я его щас своими руками задушу! - и парень навалился на собаку всем телом.
-Не смей! Гад! Не трогай мою собаку! - вцепилась Надя зубами в плечо парня. Мучитель страшно закричал, вытаращил глаза и резко ударил девочку по руке. Сильная боль пронзила ее, она покачнулась и упала. Геннадий, с залитым кровью лицом, поднялся с асфальта и со словами: «Ах так! Ленина моего бить? Ну, держитесь, паскуды!! Ну, ты, падла, щас у меня получишь!» - Геннадий с яростью схватил Бритого за рубаху, тот грязно выругался и вывернулся, оставив в руках Геннадия кусок ткани. Здоровяк и Серый опрокинули мужчину на землю и принялись бить его ногами. Вилька разошелся и метелил бугая, как только мог, нанося ему несильные, но частые удары. Самому тоже крепко досталось. Куртка порвана, глаз подбит, выпростанная рубашка разорвана в клочья и заляпана грязью. Колька и Петруня тоже приняли участие в драке. Они кидались камнями в хулиганов, а потом, подобрав за магазином выброшенные кем-то деревянные доски с гвоздями, нанесли парням весьма ощутимые удары.
Надя сидела на земле, прижимая к себе зверски болевшую сломанную руку. Ей было жаль отца, жаль Вильку, у которого шла носом кровь, и бесконечно жаль милого, родного, лежащего на земле и еще пытающего сопротивляться Бульку.
Она молча, сосредоточенно остановила свой взгляд на Бритоголовом, который душил Бульку. Из глубины ее души поднялась такая черная ненависть… Ненависть… НЕНАВИСТЬ… Лицо ее покраснело и стало приобретать бордовый цвет, глаза потемнели. Из носа тоненькой струйкой потекла кровь. Парень вдруг отпустил собаку, схватился руками за свое горло и захрипел. Глаза его вылезли из орбит. Он будто пытался оторвать от своего горла невидимые руки, пытающиеся его задушить.
Надька все глядела и глядела на Бритого. Парень упал и стал в ужасе рвать ворот своей рубахи. Из горла хулигана вырывались хрипы и стоны, ноги его мелко - мелко застучали по асфальту.
Лежащий на асфальте Геннадий с удивлением, страхом, а затем с ужасом завороженно переводил глаза то на парня, то на дочь. Что-то в голове отца щелкнуло и, очумев от догадки, он подполз к дочери и, тряся ее за плечи, закричал:
-Надька, нельзя! Не смей! Слышишь, не смей! Нельзя так, нельзя!
Геннадий заплакал и крепко прижал Надю к себе. Бритоголовый хватал ртом воздух и кашлял. Через минуту он успокоился и затравленно стал оглядывается по сторонам.
А Надька с гневом устремила свой взгляд на двух других парней, не понимающих, что же произошло с их приятелем, и резко толкнула их взглядом. Толкнула изо всех сил. Она и не знала всей силы того, что таилось в ней. Но удар был так силен, что оба дюжих молодца, только что поднявшиеся на ноги, отлетели прочь. Оглушенные, ничего не понимающие, они покатились по земле.
-Атас, ребя! Менты! - закричал ополоумевший Здоровяк.
Парни подхватили Бритого под мышки и потащили за собой.
Несколько человек, проходивших мимо, умолкли, даже не поняв, что произошло, но почувствовали, что произошло нечто нереальное.
Геннадий, держал дочку на коленях и, покачиваясь, гладил ее по голове. Обессилевший маленький Ленин, такой маленький, но такой храбрый, лежал в его руках. Золотистые волосы девочки слиплись от пота и непонятно чьей крови. Геннадий вдруг отметил, что обычно серо-зеленые глаза дочери приобрели вдруг ярко фиолетовый цвет. 
Надька смотрела на отца бессмысленным, обращенным в неизвестные глубины взглядом, и бушевавшая, изнуряющая буря чувств внутри нее вдруг стихла под натиском нежной жалости отца.
Геннадий заплакал и неожиданно вспомнил о бабке Степаниде, ведьме, высокой и черной… Неспроста она приходила… И эти Надькины видения домовых… И сны… и мертвая женщина в церкви… Что она сделала с ребенком? И как же она, бедная, бедная Надька, живет со всем этим?
Вокруг них стал собираться народ, и Геннадий решил убраться подобру-поздорову.
-Вилька, помоги–ка мне, - попросил он мальчика.
Растерзанный Вилька помог Геннадию встать и взять на руки Надьку. Сам же расстелил на земле свою испачканную землей и кровью курточку и переложил на нее Бульку. К нему чумазые, с палками в руках подошли Колька и Петруня. Вилька спросил:
-Дядь Ген! Мы к ветеринару его отнесем! Вы сами дойдете?
-Дошкандыбаем как-нибудь, здесь недалеко, - ответил Геннадий, прижимая дочь к себе.
Медленно подволакивая больную ногу, Геннадий потащил домой свою дорогую ношу.



***
Зинаида не появлялась дома уже три дня. А сегодня заявилась и, помня, что лучшая защита - это нападение, с места в карьер стала орать на Геннадия:
- Это что за срач вы мне тут устроили? Это откуда столько песку на полу? Это что за гора посуды на кухне?
  Геннадий опешил от ее наглости, но смолчал и вывел жену в кухню, чтобы не разбудить спящую Надьку. Рассказав Зинаиде все, начиная с Надькиного приступа, Геннадий с надеждой посмотрел на жену:
- Ну что делать то? Ведь она может кого-нибудь и того…
 Впрочем, Зинаида не удивилась и легко так сказала: - может, нам все-таки отвезти ее в Ленинград и сдать в институт? Пусть ее там изучают!
-ЧТО??? – взревел Геннадий. - Попробуй только вякни где-нибудь про нее. Я тебе тогда точно башку разобью!
-А чего это ты так о ней печешься? Будто она твоя родная дочь?  – вызывающе спросила Зинаида и поставила на электрическую плитку чайник.
- Моя - не моя… Не знаю. Но это точно – мой маленький Ленин! – твердо сказал Геннадий.
-Боже, с какими чокнутыми приходится жить! – театрально заломила руки Зинаида, оглядев свое отражение в стекле кухонной двери.



***
Школа отмечала праздник «День учителя». По этому случаю состоялся концерт, в котором выступала и Надюха. После драки у магазина Надьку знали все учащиеся школы. Она стала героем дня и даже месяца. Девочка гордо держала на перевязи сломанную руку в гипсе и пела песню из кинофильма «Неуловимые мстители». Учитель пения аккомпанировала ей.
-«Есть пули в нагане, и надо успеть
Сразиться с врагами и песню допеть.
И нет нам покоя, гори, но живи!
Погоня, погоня, погоня, погоня
В горячей крови!
Погоня, погоня, погоня, погоня
В горячей крови!»
 На первом ряду между собой перешептывались две учительницы.
-Так это она с хулиганами дралась? Ну и ну! Такая маленькая!
-Она из 3б! У Марьи Ивановны учится.
-Аааа! Так это у нее мать скандальная?
-Ага! Хоть один человек смог Марию Ивановну на место поставить.
-Ну как поет девчонка! Аж мурашки по коже.
-А вы в курсе, что учительница по музыке Анна Анатольевна пыталась ее в интернат для одаренных детей устроить?
-Да что Вы!?
-Представляете? Такая возможность для ребенка! Мать вроде и не против, а ребенок - ни в какую! А мать-то любит выпить… и, простите, - погулять… А видели бы Вы рисунки этой девочки…
-Да-а-а! Жил бы ребенок в Ленинграде. На всем готовом. Сыта, обута… А здесь… Что она увидит с такой-то матерью?
-«В удачу поверьте, и дело с концом!
  Да здравствует ветер, который в лицо!
  И нет нам покоя, гори, но живи!
  Погоня, погоня, погоня,
  Погоня в горячей крови!» - заливалась Надюха.



***
Уже темнело. Солнце уходило за чугунную ограду, и причудливые тени от ветвей деревьев ложились на тропинки сонного парка. Эйнштейн провожал Зинаиду домой. Влюбленные не замечали, что сзади за ними осторожно крадется Рябой, которому Зинаида уж месяц назад дала от ворот - поворот. Эйнштейн рассказывал девушке очередную байку, а она держала его под руку, время от времени с обожанием заглядывая ему в глаза.
-Первый список чудес света приписывается Геродоту. Список появился в Древней Греции, в пятом веке до нашей эры. Все чудеса находились на острове Самос. Это перечисление состояло из трёх чудес света: акведука в виде тоннеля, дамбы в порту на острове и Храма богини Геры.
-А богинь я знаю, - поддержала беседу Зина и погладила его руку нежным движением своих легких пальчиков.
-В третьем веке появился новый список чудес. Его источником историки считают стихотворение Антипатра:
«Видел я стены твои, Вавилон,
на которых просторно и колесницам;
Видел Зевса в Олимпии я,
Чудо висячих садов Вавилона,
колосс Гелиоса и пирамиды —
дела многих и тяжких трудов»
-Ну надо же… - вставила Зина, крепче прижимаясь к любимому.
Рябой, скрываясь за деревьями, вслушивался в разговор Зинаиды с Эйнштейном. Скрипя зубами, он недобро смотрел на соперника.
«Знаю Мавсола гробницу огромную.
Но лишь увидел я Артемиды чертог,
Кровлю вознесший до туч,
Все остальное померкло пред ним.
Вне пределов Олимпа солнце не видит
Нигде равной ему красоты».
-«Равной ему красоты…» - зачарованно вторила ему Зинаида.
-Впоследствии список дополнили: храм Соломона, Ноев ковчег, Вавилонская башня, храм Софии в Константинополе. Ну вот, какую кучу всего наболтал.
-Господи, как много всего ты знаешь, как с тобой интересно…
-А мне так приятно рассказывать Вам…
-Тебе! Мы уже давно перешли на «ты»!
-Тебе… моему самому внимательному слушателю. Ты, Зиночка, очень умная, слету все схватываешь!
-Я еще раз вам напомню, что после восьми классов я два года в торговом техникуме училась.
-Ну, тогда это многое объясняет.
-А что это ты в сетке с собой таскаешь?
-Это Вам с Надюшей  подарок, - ответил Юлий с такой радостью, как будто это ему сейчас сделают подарок.
-Подарок? Какой? – удивилась Зина и подалась вперед.
Рябой споткнулся о корень дерева и чертыхнулся, но никто не услышал его. Юлий присел на скамейку и развернул жесткую коричневую бумагу. 
-Пластинки! Твоя любимая Сара Монтьель, держи! - Юлий достал из сетки несколько пластинок и стал по одной подавать Зинаиде: - Вот - музыка индийского кино! Это Надюшке, танцевать! Александра Коваленко - «Прощальная песенка» - твоя любимая!
-Боже! - выхватила из его рук очередную пластинку Зина, - да ты  волшебник!
-Не-е-ет! - Эйнштейн медленно достал последнюю пластинку. - А вот теперь я волшебник! С большим трудом ее достал… София Виллане Шиколоне!
-Господи, Господи, Господи! Это невероятно! Моя любимая Софи Лорен! А ты знаешь, что мы родились с ней в один год? В 1934-й? Не-ет? А я много про нее знаю. Как-нибудь тоже расскажу.
Зинаида страстно поцеловала и обняла своего кавалера. Глаза ее наполнились слезами.
Переполненный ненавистью Рябой отступил в тень и, сжимая кулаки, грязно выматерился.
-Ну, ну, ну… Ладно, Зина! – смутился Юлий.
А Зинаиде хотелось сказать ему, как же ей хочется оберегать его, заботится о нем, любоваться им, слушать его рассказы и засыпать вместе, крепко, изо всех сил прижав к себе. Она обвила руками его тоненькую шею.
-Ну до чего ж ты у меня худенький! Жалко мне тебя. Неухоженный какой-то. Дай, хоть рубашки постираю! Вон, пуговицу пришью…
Эйнштейн поцеловал Зинаиду в висок и, глядя в ее сияющие глаза, сказал:
-Я все решил. Зина! Мы поженимся! Непременно поженимся! Подавай документы на развод. Я уже и маме про тебя сказал. Комнату снимем или дом.
-Если дом, то и маму твою к нам возьмем. Боже, как я счастлива! Я сча-а-стли-и-ва-а!
-Ну, теперь я заслужил, чтобы меня порадовали!? Спой, милая,
спой! Как же я люблю твой голос!
Зинаида отдала Юлию пластинки и запела с большим чувством «Прощальную песенку» из кинофильма «Возраст любви»:
- «Если ты в глаза мне глянешь –
И тревожно мне, и сладко.
Если ты вздохнешь украдкой –
Мне печаль твоя видна.

Если, руки мне целуя,
Ты шепнешь одно лишь слово –
Жизнь отдам и не спрошу я,
Для чего тебе она»

Тут уже на глазах Эйнштейна заблестели слезы.

-«Пламя взгляда
Расточать не надо.
На других ты
Так смотреть не смей –
Взгляд свой чистый,
Светлый и лучистый,
Ты подаришь только
Любимой своей.

В час печальный
Пред дорогой дальней
Я твой взгляд прощальный
Унесу с собой»

Растроганный Эйнштейн прижал ее к себе,  поправил волосы, выбившиеся из-под вязаного беретика, поцеловал висок, волосы, лицо, губы.
-Зиночка, мы не виделись два месяца, я с ума сходил. Мы должны быть вместе! Всегда! И теперь только смерть разлучит нас…



***
Счастливая и продрогшая Зинаида потихоньку вошла домой и, скинув платье, нырнула к дочери в постель. Надя вдруг резко проснулась, села, ее лихорадило. Глаза затуманились. Лицо окаменело. Испуганная Зинаида стала трясти ее.
-Надька! Что? Что ты меня всегда пугаешь? Что видишь, Надька, говори же! Все… В отключке… Не, ну надо же, как мне повезло… Два сумасшедших в доме… А-а-а!?
«Лестницы! Много лестниц. Они бесконечно пересекались, соединялись друг с другом и разбегались в разные стороны. Одни приводили к чужим дверям, другие резко обрывались и уходили в пустоту. Надя осторожно, держась за перила, поднималась вверх. Эта лестница ей знакома. Это ее парадная. А вот их дверь! Расстояние между лестницей и потолком резко сужалось. Девочка наклонилась, затем поползла. Тупик! Дверь исчезла. Она протянула вперед руку, и наткнулась на жесткую, шершавую стену, и тут же оказалась на первом этаже. Вот они - лестницы! На этот раз они, как волшебные… Воздушные, хрустальные…  Выбирай! Она выбрала с резными перилами. На них страшно было встать, того и гляди - разлетятся вдрызг! Надюша быстро помчалась наверх, но, добежав до пятого этажа, обнаружила, что в доме нет ни крыши, ни квартир… Нет и самого дома. Есть одно лишь большое, бездонное небо. Ярко-синее. Оно стало закручиваться в спираль и становилось все темнее. И вдруг все как будто взорвалось, и небо покрылось миллионами звезд. Они мерцали и становились все крупнее. С бьющимся, как набат, сердцем Надя протянула руку к самой близкой звезде, но как только она прикоснулась к ней, та стала не звездой, а фосфоресцирующей бабочкой, испускающей ярко-голубой свет. Боже, как она была красива! Еще одна села Наде на руку, еще, еще! Их становилось все больше. Они облепили девочке лицо, шею, руки, и нечем стало дышать…  «Прыгай, прыгай», - стучало в голове. Надюха тряхнула головой и… прыгнула. Сердце ушло в пятки. Она приземлилась на своей лестничной клетке, открыла незапертую на ключ дверь и прошла в комнату. На кровати спала ее мать и счастливо улыбалась. И сама она, заплаканная, в короткой маечке, крепко прижималась к матери и обнимала ее рукой. Девочка на кровати жалобно всхлипнула, и Надя отшатнулась от них. Затем на ватных ногах подошла к окну, отодвинула занавеску и посмотрела во двор…»



***
Эйнштейн со счастливой улыбкой раскачивался на качели и смотрел на окна своей любимой. Из темноты, как черт из табакерки, появился Рябой. Незаметно он подошел к Эйнштейну:
-Ну, что, инджинер? Говорил я тебе, не тяни руки к чужому. А ты меня не послушал…
-Она не вещь. И сама решит, с кем ей быть!
-Я тут решаю, кто, когда и с кем!
-Вот здесь вы не правы!
Рябой близко подошел к Юлию и одним движением вонзил заточку в сердце Эйнштейна.
-Моя женщина. Только моя! – подвел приговор Рябой и легкой тенью растворился в темноте.
Запрокинув лицо к небу, Эйнштейн продолжал качаться. Жизнь быстро уходила из него. А перед глазами стояло такое родное, такое любимое лицо Зинаиды. 
«В час печальный
Пред дорогой дальней
Я твой взгляд прощальный
Унесу с собой»…
 «Скрип - скрип, скрип – скрип»,- жалобно поскрипывали качели.


***
В этот раз Надя «возвращалась» долго. Мать сильно трясла ее за плечо. В голове шумело и чавкало. Надя хотела попросить у матери холодное  мокрое полотенце, но, вспомнив только что увиденное, она, побелев от ужаса, быстро-быстро залепетала:
-Нет, нет! Спи, мамка, спи. Все хорошо. Ты спи! Давай я тебя укрою….
-Черт, может у тебя тоже припадки, как у Генки? – не знала, на что и подумать, мать.
Зинаида легла и отвернулась к стене. От криков жены проснулся недовольный Геннадий и стал укорять жену за все ее грехи.
-Что, шлюха, вернулась? Щас я врежу тебе меж рогов!
-Папка! Спать! - строго прикрикнула Надька на отца.
-Ладно, Ленин мой маленький… Спи уж…, - и Геннадий заплакал, как ребенок, - не нужен… никому не нужен…



***
Надя проснулась посреди ночи. Вдруг, вспомнив что-то, она вздрогнула. Сердце девочки заколотилось с удвоенной силой. Она тихонько, чтобы не разбудить мать, вылезла из-под одеяла и подошла к окну. Погода была изумительная. Чистое небо сплошь покрыто яркими звездами. Огромная  круглая луна освещала двор. На качелях сидел человек. И девочка знала, кто это. Она закрыла занавеску и подошла к кровати. Поглядела на безмятежно спящую мать, на ее счастливое лицо и беззвучно заплакала, размазывая засохшую кровь из носа по лицу. Потом забралась в постель, крепко прижалась к матери и прошептала:
-Спи, мамочка, спи моя самая лучшая!



***
В столовой, где работала шеф-поваром Полина Венедиктовна, было людно и шумно. Зинаида вошла в зал и чуть не задохнулась от запахов вкусной еды и какофонии звуков. Свекровь встретила ее и провела в свой небольшой кабинет, больше похожий на кладовую или небольшой продуктовый склад. Она усадила Зинаиду на единственный, не заваленный чем-либо стул и, отодвинув стопку бумаг на столе, спросила невестку:
-Чай будешь? – и, не дождавшись ответа, выглянула в цех и закричала:
-Эй, Серафимовна, принеси чайник, да чтоб горячий был!   
-Плохо выглядишь. Ой, плохо… - качала головой свекровь, рассматривая невестку.
-За два дня у него случилось три припадка, - с места в карьер сообщила свекрови Зина.
-Дааа. Это много.
-А потом он такой злой делается. Глаза вытаращит и бегает по квартире. Ищет каких - то партийных деятелей.
-Когооо?
-Че Гевару!
-Кто это?
-Латиноамериканский революционер - Эрнесто Че Гевара. А еще-  Фиделя Кастро и Хо Ши Мина.
-А это кто ж?
-Один, кажись, руководитель Кубы, а другой - Вьетнама. Да черт их разберет. Надьку боюсь с ним оставлять. Ночью не заснуть после того случая, когда он с ножом бегал.
-Ладно, Зина. Буду звонить в Свирскую. Пусть полежит. Подлечат. Да и вы отдохнете.
В кабинет вошла повариха и принесла на подносе чай и свежую сладкую выпечку с изюмом. Зинаида кивком головы поблагодарила женщину и схватила горячую булочку:
-М-м-м! Вкуснотища!
Свекровь метнулась к шкафчику и достала початую бутылку коньяка.
-Давай – ка, Зина, выпьем! Давно поговорить с тобой хочу.
Свекровь достала рюмки и наполнила их по полной. Зина отложила булку, опрокинула рюмку и демонстративно сложила руки на груди.
-Зина, я тоже женщина, - начала свекровь, - когда мой муж погиб, после него у меня мужчин не было, хотя я не могу сказать, что любила его безумно. Ну, жила и жила… Я понимаю, что тебе нужен мужчина, но позорить меня не надо! Город у нас маленький, тут чихнул, а там сказали: «Будь здоров!» И все знакомые мне рассказывают, что ты - то с одним, то с другим. Уже и до гостиниц добралась…
-Так, я все поняла. И не надо мне ваших нотаций. Скажите спасибо, что не бросаю вашего сына…
Зина вскочила и стала надевать плащ. В глубине души ей было стыдно и хотелось быстрее уйти. Но и мать жалко… Хорошая, душевная, заботливая женщина. И сына своего любит, и нас с Надькой.
Свекровь молча достала из-под стола холщовую, плотно набитую сумку  и протянула ее невестке:
-Я тут вам гостинец собрала.
-Не надо! - резко отодвинула сумку Зинаида и бросила тоскливый взгляд на надкусанную булочку.
-Надо! Ребенка кормить! Надьке питание хорошее нужно. Особливо – сливочное масло! Слышала, что опять ты в своем кафе недостачу огромную заплатила…
-Спасибо! - Зина все же взяла сумку и пошла к дверям, но голос свекрови остановил ее:
-Зинк!
Зинаида остановилась и оглянулась на Полину Венедиктовну.
-А все – таки, какой он у нас умный!? С какими людьми общается… Фидель, Хошимин…
-Даа. Что есть, то есть! – согласилась Зинаида.



***
Боже! Как Надька любила такие дни! Мама дома! И играет с ней! Какая же она у нее красивая, добрая, умная…
Зинаида в кружевной комбинации  «плыла» по комнате с чемоданом на голове. Надя в трусиках и майке пыталась удержать на голове чемодан поменьше.
-Женщина должна быть грациозной, - поучала мать Надьку, - давай, давай, старайся! Держись прямо, по центру! Да шею-то  расслабь! Смотри на меня! Получается? Похожа на Софи Лорен?
-Похожа! Прям вылитая!
-Вот смотри и делай, как я!
-Да, у тебя чемодан хороший, прямой, а у меня дурацкий.
-Не пеняй на зеркало, коль рожа крива! Ну, попробуй возьми мой!
Надька поменяла чемодан, но тот с грохотом упал на пол, и девочка заплакала:
-Ты считаешь, что у меня кривая рожа? Я страшная? Да, я страшная! И никогда не стану такой красивой, как ты…
-Все! Хватит нюни распускать! Жратву надо готовить. Щас придет «рубль с полтиной», опять будет матери жаловаться, что не варю ничего. Иди, чисти картошку! Хватит глупостями заниматься.



***
Ночью Надя проснулась и, лежа на своем диванчике, тревожно вслушивалась в шепот родителей:
-Урод! Ничего не можешь, так и не лезь лучше! Что тише? Тише, тише! Инвалид недоделанный, - отчитывала мужа Зинаида.
-А ты - шлюха, шалава!
Надька закрылась с головой одеялом и стала нашептывать одной ей понятную мантру:
-Боженька, миленький, пусть они не ругаются. Прошу тебя, Боженька, сделай моего папку здоровым! Пусть его мамка полюбит, и пусть у нас всегда будут сырники!
Зинаида зашлепала босыми ногами по полу и, продолжая шепотом ругать Геннадия, прошла в ванную комнату.
-Только белье испачкал… Урод!
-Боженька, пожалей ты мою мамку! Пусть папка будет не «рубь с
полтиной»! Пусть будет здоровым! Пусть она его полюбит! И про сырники не забудь, - шептала под одеялом Надька.






***
Шел урок литературы. Мария Ивановна стояла у доски и держала в руках несколько тетрадей.
-На дом я задала вам написать сочинение «На кого я хочу быть похожим?» И вот результаты: Храпова – пять. Дробышев - пять. Саничева - пять! И все… пятерок больше нет. Это в четвертом-то классе! Шесть четверок, остальные - тройки. И… одна единственная двойка! Ах-ха-ха!
Дети стали оглядываться по сторонам, пытаясь догадаться, у кого двойка.
-Вот послушайте! «Недавно я прочитала роман «Молодая гвардия» Александра Фадеева. Я читала его пять дней и потом долго  плакала, так жаль мне было юных комсомольцев, которые называли себя  «молодогвардейцами».
Мария Ивановна сделала эффектную паузу, обвела класс глазами и   продолжала:
-«Но больше всего я полюбила Любовь Шевцову. Она необыкновенная, веселая, талантливая и отважная. Ей бы жить да жить! Я бы хотела быть похожей на нее. Иногда я думаю, а смогла бы я так, как они? Выдержала бы я страшные пытки гестаповцев?»
Учащиеся стали перешептываться. Они уже поняли, кто написал это сочинение и с уважением поглядывали на одноклассницу.
-Тихо, молчать всем! Уроды поганые! Сегодня я принесла эту книгу в класс, - Марья Ивановна подошла к столу и, схватив увесистый роман Фадеева, помахала им. 
-Посмотрите на нее, недоумки. И скажите, может ли ученик четвертого класса прочитать такую толстую книгу?
Послышался гул голосов.
-Нет, конечно, не смог бы, - ответила на свой вопрос учительница, - и за год ее не прочитаешь. Вот за это вот вранье и получает Сенина двойку. Видите ли, за пять дней она прочитала… А сочинение ты просто списала!
Надя закрыла руками пунцовое лицо, но потом резко поднялась из-за парты и смело взглянула на учителя.
-Это вы врете! Вы все врете! А я правда прочитала. И вы не имеете права говорить, что я вру!
-Что-о??? Да я - учитель, проработавший в советской школе тридцать лет. И уж, наверно, я имею представление о том, что мне дозволено, а что нет?! Отец из психушек не вылезает, мамаша-шалава. А сама… цыпленок-недоумок… А все туда же! Прочитала она… за два дня!
На этот раз Надька схватила с парты учебник литературы и своей рукой запустила его в ненавистное лицо учительницы.



***
На следующий день, во время большой перемены Зинаида поджидала учительницу в учительской. Незаметно туда подошли все учителя. Им было интересно, чем закончится эта затяжная ссора между Марией Ивановной и родительницей из ее класса.
Первой начала Зинаида. Она поправила складки новой юбки и встала напротив своего врага:
-Уважаемая Мария Ивановна, хотя, какая Вы уважаемая… Вы перед всем классом назвали мою дочь вруньей.
-Да это же она! Она меня обозвала!
-А вот скажите,  за сколько дней вы бы сами прочитали «Молодую гвардию»?
-К чему все эти вопросы? Ну… за месяц, за полтора… Я ведь работаю…
- А моя – за пять дней! К тому же, это не в воскресные дни… К вашему сведению, она прочитала «Американскую трагедию» Драйзера, «Женщину в белом», «Овод», несколько томов Бредбери, Марка Твена… Да и не упомнить все! И ни одну книгу она не читала больше пяти-семи дней… И только попробуйте не исправить ее двойку по литературе на «пять». Я Вам тогда не советую ходить в темноте одной…
-Вы слышали? Вы все слышали! Она мне угрожает!
Учителя молча, не глядя на коллегу, по одному стали выходить из учительской. Мария Ивановна осталась в одиночестве. Она открывала и закрывала рот, как выброшенная рыба на берег. Зинаида подошла к дверям и обернулась:
-И чтобы извинились перед ребенком!



***
В классе, подпирая спинами стены, уже третий урок стояли наказанные ученики. Среди них (а кто бы сомневался!) была и Надя. Мария Ивановна размахивала деревянной метровой линейкой у ее лица и злобно пытала свою нелюбимую ученицу:
-Ну, и что же ты, наша умница, прочитала у Хемингуэя?
Надька с тоской посмотрела в окно, потом в пол и шепотом произнесла:
-«По ком звонит колокол».
-И по ком же он звонит, позвольте спросить?
-Там про войну. О гражданской войне в Испании, - робко сказала Надя.
-Чи-то? Чи-то ты там мямлишь, уродина? Громче говори, Сенина!
-О любви и о мужестве молодого американца.
-Ах, о любви! О чем же еще. А ну-ка, заступнички, кто из вас скажет, что такое 451 градус по Фаренгейту? Язык проглотили? Что, никто не знает? А наша выскочка знает. Знаешь?
-Знаю. 451° по Фаренгейту - температура, при которой воспламеняется и горит бумага. Это книга - фантастика. Там рассказывается о мире будущего, в котором все книги уничтожаются специальным отрядом пожарных, а их хранение преследуется по закону. А еще там есть электрический пес…
-И в каких же библиотеках тебе дают такие книги, позвольте вас спросить, мисс всезнайка?
-В детской, во взрослой на Авиационной, в Доме культуры и на Советской. Я в четырех библиотеках записана. Я говорю, что для мамы беру.
-Ты бы лучше уроки делала. Тупица безголовая… Ох уж мне эта Надя… И мама ее… Все, садитесь, дебилы! Писать сейчас будете!
Надька села, болели ноги… Дробышев пододвинулся к ней, под партой взял ее руку в свою и зашептал:
-Я знаю, что ты все это читала… И ребята все тебе верят. Расскажешь потом про электрического пса?




***
Самые страшные дни в жизни Геннадия и Надьки – дни, когда Зинаида устраивала генеральную уборку. На плите возвышался огромный бак с кипящим бельем, и вся кухня витала в клубах пара. Зинаида терла на терке хозяйственное мыло и подсыпала его в бак. В комнате трезвый Геннадий сидел на диване и с умным видом держал на коленях книгу «Ермак». Надька за большим столом резала капусту на щи. Рядом стояла уже натертая миска с морковью.
-Папка! Тебя из дурки насовсем выпустили? Ты что, теперь не псих? - спросила Надька от скуки у отца.
-Не-е! Я не псих! Это просто болезнь. Болезнь просто такая!
-А что за болезнь такая?
-Эта болезнь называется эпи-леп-си-я! Ты не подумай, что я дурак! Этой болезнью отмечены избранники Богов! Многие великие люди были эпилептиками!
Из кухни донесся саркастический смех Зинаиды, и Геннадия передернуло.
-Ну, кто, кто отмечен? – уточнила дочь.
-Ну…  Достоевский, Наполеон, Македонский, Цезарь и еще - Петр Великий… Эпилептики - люди большого ума.
-Папка, а ты у нас - Бог?
-Ну-у-у!?
-Ну, ясен хрен! Конечно, Бог! – не унималась на кухне Зинаида.
-А откуда же ты знаешь про этих… этилектиков?
-Ну, как же! Бог-то, он все знает! – уже вовсю веселилась Зина.
-И не надо смеяться! - крикнул в сторону кухни Геннадий и, снизив голос, повернулся к Надюхе, - Это мне мой врач рассказывал. А может, я и вправду Бог?! А ты зато – маленький Ленин! А ты, Зинка, вообще… никто! - громко, чтобы услышала жена, прокричал последнюю фразу Геннадий.
-Папка, я все хочу спросить у тебя, - снизила голос до шепота Надька, - когда нашего Бульку били… Этого парня… Ну, который задыхался… Это… я???
-??? Да-а нет! Да ты что? Это ж невозможно… Он просто был пьяный.
-А я ему желала смерти. Хотела, чтоб он сдох.
-Никогда никому не говори об этом. Ни-ког-да! И Зинке не говори! - тихим шепотом сказал Надьке отец.
-Ухгу, - прошептала, словно заговорщик, Надюха.
Геннадий повернулся в сторону кухни и громко, чтобы слышала Зинаида, крикнул:
-А ты, Зинка, никто! И звать тебя – никак!



***
В привокзальном ресторане изрядно выпившая Зинаида сидела за столом, уставленным разнообразной снедью. Рядом вальяжно развалился на стуле Рябой. Время от времени он здоровался со знакомыми, улыбаясь, отвечал на рукопожатия, и ему льстило, что мужчины заглядываются на его спутницу.
-Ну что у тебя за фигурка, Софийка! А глазки - утонуть… Вот ведь никакой вульгарщины в тебе нет! А ветрености - полно! Ты, Зинка, баба хоть куда! - погладил ей колено Рябой.
-Хочу праздника! Хочу вкусной еды! Тепла хочу, ласки. Я такая несчастная… Ни в чем не виноватая… Пожалей меня, Григорий, пожалей…
Ей хотелось громко-громко закричать, так, чтобы сердце разорвалось от боли. Или встать и разгромить все вокруг. Но нельзя, нельзя…
-Софийка, ты это, послушай: у меня сейчас очень сложный период… Я завтра уеду. А будет тебя кто про меня спрашивать, ты меня не знаешь… Ну, про наши отношения никому не рассказывай! – вкрадчиво начал объяснять женщине Рябой.
-По-о-длец ты, Гришка, сво-олочь! Дай-ка я еще выпью! Сердцу больно. Уходи! Довольно! Мы чужи-ие! Ты… меня… забудь…
-Прекрати. Я эту песню ненавижу. Ты стала много пить. А пьяная женщина - себе не хозяйка! Тебе это не идет… Как ты только можешь столько пить?
-Легко! Я могу пить легко и с удовольствием! Я горе стопочкой глушу. А не нравится - уйду! Меня дома семья ждет!
-Ладно, Софийка, успокойся! Один раз живем! Гуляем! Официант,
еще водки!



***
Поздним вечером, в осеннем парке, на берегу реки стояла Надька. Подняв руки вверх, она смотрела в небо, и ее переполняла бесконечная, захватывающая дух радость. Казалось, все небо было утыкано звездами. Нет-нет, да и сорвется с темного небосклона звезда и полетит вниз, за речку Волхов, за деревеньку Пороги на том берегу. Самое время загадывать желание!
- Боженька, пусть моя мама меня полюбит! Пусть она будет здорова! Пусть мы будем жить с ней вдвоем! И пусть у нас всегда будут сырники! - шептала Надька. И тут ей так захотелось петь…. Петь сильно, во весь голос! Всей душой! И она, расстегнув верхние пуговицы своего пальтишка, запела:
-«Слышу голос из прекрасного далека,
Он зовет меня в чудесные края.
Слышу голос, голос спрашивает строго:
А сегодня что для завтра сделал я?
Прекрасное далеко,
Не будь ко мне жестоко,
Не будь ко мне жестоко,
Жестоко не будь.
От чистого истока
В прекрасное далеко,
В прекрасное далеко,
Я начинаю путь.
Я клянусь, что стану чище и добрее,
И в беде не брошу друга никогда.
Слышу голос и спешу на зов скорее
По дороге, на которой нет следа».

Надька самозабвенно пела, а рядом прогуливался ее верный паж, ее оруженосец Вилька. Он отгонял любопытных слушателей, а случайные прохожие, очарованные голосом девочки, останавливались и не желали уходить. Но Вилька был непреклонен:
-Проходите, проходите! Нечего здесь стоять. Видите, человек молится…



***
В кафе, в котором работала Зинаида, - наплыв. Все места были заняты.  Туда-сюда сновали уставшие официантки. Громко играла музыка, а за прилавком стояла подвыпившая раскрасневшаяся Тамарка. В кафе быстрой твердой походкой зашел директор ОРСа Арон Моисеевич и направился к стойке.
-Тамара, где Зинаида? - строго спросил директор.
-Так отдыхает… - испугалась Тамара.
-Какой отдых, народу полно! Где она?
-Т-там-м!
Директор прошел через бар на кухню и нашел пьяную, спящую   в подсобке Зинаиду.
-Зина! Ты что вытворяешь? Ты что ж это делаешь? Мне на тебя уже не один сигнал поступил. Ты что, место потерять хочешь?
-Горе-е-е у меня-я-я! - проблеяла Зинаида чуть слышно.
-Да, горе у тебя, но и радость у тебя есть!
-К-кака-ая ра-адость?
-Дочка! Дочка у тебя есть! Нам вот Бог детей не дал! А у тебя - солнышко!
-Так и берите ее себе!  Радость эту… солнечную…
-Да как ты можешь! Как можешь такие слова… Быстро собирайся домой! Мой шофер тебя довезет.



***
Пронизывающий ветер кружил желтые листья и холодным колючим дождем хлестал в лицо. Пьяная Зинаида, шатаясь, бродила по двору.  Молния яркой вспышкой разорвала тьму, а следующая за ней  осветила весь двор голубоватым светом. От раскатов грома дрожали стекла. 
Заплаканная Надюшка в ночной рубашонке стояла у окна и смотрела, как мать, скользя ногами по размякшей земле, спотыкаясь, подошла к качелям, опустилась на колени и стала целовать их. «Па-пам, па-пам, па-пам»,-слышала Надька стук собственного сердца, которое билось у нее в груди, смешиваясь с биением сердца матери.
Она слышала, как в сознании матери в бесчисленный раз крутилась «Прощальная песня».
-«Уходи, не проклиная
Расставанья час жестокий,
Наши судьбы – две дороги,
перекресток позади»
Надька с тревогой смотрела на мать и шептала одними губами:
-Мамочка любимая, я знаю, как тебе плохо. Я чувствую твою боль. И мне тоже плохо! Мамочка, иди домой! Иди ко мне!
Молния осветила квартиру, и за ней последовал страшный раскат грома. Надюшка вздрогнула.
-Не спится? – проснулся отец и завертел головой.
-Нет…
Геннадий повозился на кровати и заплакал.
-Вот и мне не спится. Пока она домой не придет…
Молнии полосовали темное небо за окном, а девочка все стояла и стояла.


***
Наконец-то Надюха выбралась в гости к Фруме и Арону Моисеевичу. И вот они все вместе сидят в зале за красиво сервированным столом. Пьют чай. Надя в очередной раз рассматривает серебряные вилки с затейливыми вензелечками, вышитые салфеточки.
-Как у вас, Фрумочка, все дома  красиво! Как я люблю красоту.
 
«Вот вырасту и куплю домой телевизор! И еще разные красивые вещи! А мамка придет с работы, я посажу ее за стол чай пить и телевизор смотреть. Пусть сидит и радуется!» – мечтает девочка.
-Ты, Надюшка, что-то сегодня грустная… Что случилось?
-Фрумочка, сегодня в классе ребята сказали, что евреев надо ненавидеть и истреблять. Это убивать, что ли? А девочку из нашего класса, Цилю Земенскую, дразнят и бьют тычками.
-Послушай  меня, детка, - встрял в разговор дядя Арон, - есть много национальностей в нашей огромной стране. Есть русские, есть грузины, армяне и татары. Есть цыгане. И все они проживают в нашем городе. А мы - евреи! Я - еврей, тетя Фрума - еврейка, очень много евреев в нашем городе. И они умные и трудолюбивые люди. Бывает, что люди одной национальности считают себя лучше людей других национальностей. И начинают их травить, ну, обижать, значит. А это неправильно!
-А что делать?
-В школе? Бить! Бить в морду!
-Ты чему ее, Арончик, учишь? - возмутилась Фрума Натановна.
-Давай, я тебе Надюша, лучше расскажу, как евреев
ловили и истребляли, - не мог успокоиться Арон Моисеевич.
-Не засоряй ребенку голову, Арончик.
-Расскажите, дядя Арон!
-Уже после войны, когда началась кампания по борьбе с космополитизмом…
-А-ро-о-он….
-Ну, это когда еврейские головы слетали с плеч налево и направо, ночью в нашу квартиру в Ленинграде пришли люди из НКВД. Показали ордер на арест и обыск. Отец наш был фигурой заметною. Директором завода работал…
-Ни фикассе!- удивилась Надюха.
-Отец возмутился очень: «Вы, говорит, допускаете страшную ошибку и ответите за нее по всей строгости!» А те ему: «Вы говорят, враг народа!» и увели…
Мы с матерью и сестрой испугались, тут же собрали документы, вещи и уехали в Харьков. Все оставили: картины, фарфор, ковры…
-Ой, мамочки…
-А за нами пришли следующей ночью, это мы уже через многие годы узнали. Потом переехали на Кавказ, затем в Ташкент, потом опять на Украину. Успокоились только тогда, когда Сталин умер. Осели здесь пятнадцать лет назад. Начали новую жизнь. Отца мы так больше и не видели.
-Ну, пошел молоть. Страсти такие ребенку. Ты ей еще про Сару расскажи!
-А и расскажу. Тетушка моя, Сара, в Москве жила. Сталина люто ненавидела, но все-таки пошла на его похороны. А домой не вернулась. Затоптали. Попали с подругами в жуткую нечеловеческую давилку.
-Как это?
-А просто… Люди падали на землю, а толпа, не в силах остановиться, шла по их телам. Ходынка, в сравнении с похоронами диктатора, была детским лепетом.
-Ну чего ты ребенку голову дуришь? Она Ходынку-то еще не проходила…
-Ничего, я не ребенок! Сталин был плохой человек, жестокий. Много народа погубил. Это Эйнштейн мамкин говорил. Я слышала, что он тоже еврей. Хороший человек был. На мамке жениться собирался. Только о Сталине никому говорить нельзя!
-А вот это - да! Это правильно!
Фрума встала и потянулась к чайнику, но муж тут же подхватился и сам налил всем горячего чаю. Как бы мимоходом он ласково провел рукой по седой голове своей спутницы жизни. Надюха невольно залюбовалась этими пожилыми, любящими друг друга людьми. «У меня тоже так будет,- поклялась мысленно Надька,- вот такая в точности семья».


***
Когда Надя вошла в класс, ребята уже гоняли Цилю из угла в угол с криками: «Евряшка, евряшка, в попе деревяшка!» Витька Фарин, едва тянувший школьную программу, здоровенный и тупой, как сибирский валенок, задирал ей подол платья и просил показать подштанники, а отличница Храпова басом орала: «Жидовка, жидовка!»
Урок Арона Моисеевича не прошел даром. Надька шваркнула на парту свой портфель, и в классе воцарилась тишина. Надька села на парту и, глядя на Фарина, как удав на кролика, медленно и четко заговорила:
-Так, Витек, я что-то не поняла…  А что, у нас евреи не люди, что ли? Мало их во время войны фашисты в печах сожгли? А они, между прочим, самые умные. Вот у тебя, Витька, мать кто?
-Не твое дело!
-Дворничиха! А у Цильки кто? Инженер! Сечешь разницу?
-Да ты, Надька, сама еврейка! Вот и защищаешь эту Цильку-мильку.  А еще у тебя титек нет, - объявил всем Витек.
Упитанная, не по годам физически развитая, Храпова громко засмеялась. Надька бросила свирепый взгляд в ее сторону, и та сразу же замолчала.
-Титьки у меня, Витя, вырастут, а вот мозгов у тебя никогда не прибавится, - парировала Надька, - поэтому учить тебя надо.
Надя быстро подбежала к столу учителя, схватила любимую линейку Мариванны и стала дубасить Витьку, Храпову и тех, кто издевался над девочкой со смешным именем «Циля».
-Дура ты, Сенина. Бешенная! Дура, больно! – кричали, изворачиваясь от линейки-дубинки, ученики.
В класс вошла Мария Ивановна, остановилась и стала смотреть на растрепанную красную Надьку, а та, в пылу драки не замечая учителя, громко огласила свой вердикт классу:
-Теперь Земенская будет находиться под моей защитой! Все слышали?
-Слышали, слышали, - ответила за всех Мариванна, - ну, как всегда – Сенина…  Завтра мать в школу! К директору! А сейчас - дневник на стол и в угол!



***
Два дня назад Зинаида получила повестку в милицию. Она считала, что ее вызвали в связи со смертью Эйнштейна. И сколько можно допрашивать? Но выглядеть надо прилично, одни мужики кругом – милиция! С утра надела свой серенький костюмчик с нежно-фиолетовой манишкой, уложила волосы в замысловатую прическу, подкрасила губы. И все зря! Фамилия следователя была  Шутов и, похоже, что его все раздражало в Зинаиде.
Шутов гоголем расхаживал по маленькому, давно не ремонтированному, тесному кабинету, где с трудом помещались два обшарпанных стола, четыре стула и огромный металлический сейф на две ячейки. Мужчина прямо-таки упивался своей властью, своей вседозволенностью. Каждый раз, проходя мимо зеркала, висящего на стене рядом с дверью, он приглаживал волосы или поправлял галстук. Этакий самовлюбленный павлин. На вид ему было лет сорок, и красота его была скорее отталкивающая.
-Итак, продолжаем! В воинской части был застрелен полковник Жуйков Павел Владимирович.
-Почему застрелен? Вы только что говорили, что он сам застрелился?! - уточнила Зинаида.
-Даааа. Но кто довел его до самоубийства?
-Кто? Я, что ли?
-Когда вы видели его в последний раз?
-Ну…. Уж месяца три - четыре назад… Мы расстались с ним!
-Врешь! Врешь все, стерва!
Лицо следователя покрылось красными пятнами. Он развернулся и наотмашь ударил Зинаиду по лицу. Она закрыла лицо руками.
-Врешь, врешь, тварь. Вчера вы виделись! Его жена видела, как
 вы садились в машину! - закричал следователь.
-Да не садилась я никуда, это она врет! - оправдывалась
Зина.
-Его жена - порядочная, честная женщина. А ты - дрянь! Шлюха! Кому я поверю?
-С чего это я шлюха? - возмутилась Зина.
В кабинет вошел мужчина постарше. Он бросил быстрый, но цепкий взгляд на Зинаиду и прошел к окну. Седая шевелюра на голове украшала его и придавала солидности. «Вот это - настоящий мужик! Да где же они такие прячутся?» - подумала Зинаида. Седой подошел к выкрашенному зеленой краской сейфу и стал перебирать бумаги на верхней полке. Он отметил, что щека у девушки красная и покачал головой. Зинаида заметила его молчаливое участие и резко повысила голос:
-А почему вы себе позволяете меня бить? Это вам не 37-год! Я на вас управу найду! И никуда я не садилась! Я на работе весь день была! Это что здесь творится? Советского человека бьют ни за что, ни про что! А ну-ка, дайте мне бумагу и ручку. Я начальнику вашему сейчас писать буду! Ишь, взяли моду…
-Заткнись, Сенина! Чего визжишь? Щас тебя на пятнадцать суток оформлю, писать она будет… - чуть поубавил тон следователь.
-Привет, Корнев! – подал руку товарищу Шутов.
-Шутов, выйдем на два слова, - попросил товарища Корнев.
Недовольный следователь нехотя поплелся в коридор, в дверях погрозив Зинаиде кулаком.
Как только дверь за следователями закрылась, Зинаида на цыпочках подкралась к двери и стала подслушивать разговор.
-Ты чего, Шутов, совсем охренел? Ты на фига бабу бьешь? Тебя в том месяце за алкаша чуть с работы не турнули, а ты опять за свое. Да и Жуйков-то, выходит, еще тот кобель…
-А ты не знаешь ничего, так и молчи! Жуйков, который застрелился, был мужем моей родной сестры - Гальки. И он, сволочь, путался с этой Зинкой. А Галька на него в партком телегу написала. Аморалку ему пришили. Да еще там, на работе кое-какие дела вскрылись… 
-Ладно. Бабу не трогай!
-А что, понравилась? Хочешь - твоей будет?
-Даааа бляяя. Ты точно больной!



***
После занятий в школе Надюха решила проводить Цилю домой. И роль защитницы униженных и угнетенных ей очень понравилась. Она уже представляла, как интересно и красочно она расскажет эту историю Вильке. Вот уж кто оценит ее поступок…
-Тебе теперь попадет! У тебя мать во какая… строгая! – робко завязала разговор Циля.
-Да, нет. Мамки и дома-то почти никогда нет.
-А у тебя куклы есть?
-У меня только одна. Но она - Буратино! И пупсик еще.
-Ну-у! Буратино - это и не кукла… - поморщила носик Циля, - а пойдем ко мне! У меня куколки заграничные есть и сервиз маленький-маленький. Вот такусенький… И одежка для пупсика, - перечисляла новая подружка.
-Ты только не подумай, что я тебя из-за твоих куколок защищала, - поставила все на свои места Надька,- а только потому, что ты – человек!



***
Вчера девочки чудесно поиграли у Цили. Ах, сколько же у нее игрушек… А какие куколки… Надюха о таких и мечтать не могла. Но самое главное - это не игрушки, а то, что у Надьки появилась подруга! Девочка! Это тебе не Вилька и не парни из Надькиной «банды». И мама у Цильки - такая добрая… Наденькой меня называла. И братик у нее такой хорошенький, а уж папа… Смешной… Цилькину маму называет «милая моя». Да, вот такая и должна быть счастливая, дружная семья. Наверно, и ее мамка ищет такую. Но что же сегодня происходит с Цилей? Почему она упорно не смотрит в ее сторону? Глаза отводит, на перемене не подошла. Может, обидел кто?
Прозвенел звонок с урока. Марьванна вышла из класса, и Надя подошла к Циле. Подруга опустила голову и попыталась выскочить из класса, но Надя преградила ей дорогу.
-Циля, что случилось, ты почему ко мне не подходишь?
-Да так…
-Нет, ты скажи. Ты что, на меня обиделась? - допытывалась Надюха.
-Мне моя мама не разрешает с тобой играть. Сказала, что твоя мамка гулящая, и ты такая же будешь. Еще грязь какую к нам в дом занесешь! И кашляешь ты! Может, у тебя туберкулез…
-Я думала, ты мне подруга, а ты… ты… - со слезами на глазах прошептала Надька.
-А что? Неправда, что ли, что яблочко от яблоньки недалеко катится?
Надька подошла к учительскому столу и постучала по нему линейкой, чтобы привлечь внимание одноклассников. Затем села на учительский стол и громко, на весь класс сказала:
-Эй, Фарин! Ты меня извини!
Фарин от неожиданности разинул рот и присел за парту.
-Я за Земенскую заступалась, потому что думала, что она - еврейка. А оказывается, евреи и жиды - это разные люди! А наша Циля как раз-таки, оказывается, жидовка! А жидовок надо гнать! Поганой метлой! С нашей Советской родины!!!
Надька подбежала к Цилиной парте и скинула на пол портфель и учебники Цили на пол. Циля покраснела и с ревом выбежала из класса.
-К Марьванне побежала! – посочувствовал Дробышев.
-Ну ты, Сенина, даешь! Ну ты – молоток! - с восхищением воскликнул Фарин.
-Дура! Вот дура-то! - закончила разговор Храпова. - Цилька же жаловаться побежала!
И тут в класс ворвалась злющая Мария Ивановна. За ее спиной пряталась Циля и показывала Надьке язык. Мариванна схватила пресловутую линейку и стала дубасить ею по столу,  что есть силы, подкрепляя стуком каждое свое слово.
-Ох уж эта мне Надя! Ох уж эта мне мама! В угол, мерзавка! На весь день! А из школы будем гнать тебя! Не место таким ублюдкам в советской школе! - и саданула линейкой об стол так сильно, что та сломалась пополам и отскочила Мариванне в лицо.
Надька, увидев царапину на ее лице, подумала: «Правильно, зло должно быть наказано! - и побрела в свой родной  угол.- А мамка моя  все равно - самая лучшая на земле женщина!»





***

А самая лучшая на земле женщина, изрядно выпившая, сидела за столом со своим любовником в маленьком гостиничном номере. На столе стояла початая бутылка красного вина, полбуханки хлеба и большой кусок вареной колбасы. На полу валялась пустая бутылка из-под водки. Зинаида плакала, размазывая слезы по щекам.
-Какой человек был, ка-а-кой челове-ек! А ты знаешь, Гриша, он же жениться на мне хотел, с матерью познакомить…  Ты знаешь, я ведь не столько замуж хотела, а тоска меня мучила. Ждала я человека, который бы уберег меня от всех невзгод, заслонил бы меня от этой поганой жизни. И я бы никогда ему не изменяла!
-Да, ладно, ладно. Выпьем давай! - пытался уйти от неприятного разговора Рябой и разлил красное вино по стаканам.
-Юлий, Юлий… Ну как же так-то? Как же ты так? Давай, Гриш, помянем, - не унималась Зина.
Рябой разлил вино по граненым стаканам, залпом выпил и подошел к Зинаиде. Провел рукой по ее плечам и стал наглаживать ее грудь, расстегивая пуговички на ее блузке.
-Как же ты прекрасна… Ну иди ко мне, иди, София, я соскучился.
-Ты чего, хватит лапать! - возмутилась Зина.- Сдурел, что ли? Человек погиб, мой близкий человек. Година же. Помянуть…
Зинаида оттолкнула его. Но Рябой не сдался. Он бросил ее на кровать и силой сорвал с нее одежду.
-Мразь, скотина, животное! – отбивалась Зинаида. Вырвалась, вскочила с кровати и ударила Григория в пах.
-А-а-а! Сука! - закричал взбешенный Рябой. - Да так ему и надо! Нечего на чужое добро зариться. «И только смерть разлучит нас… Уходи, не проклиная… Нате вам пластиночки…» - передразнивал Рябой Эйнштейна.
Зинаида резко взмахнула рукой и опрокинула стакан. Темное красное вино, как кровь, стало быстро впитываться в застиранную старую скатерку на столе. Зинаида вмиг отрезвела. В ее голове появились мысли…
-Ты это… Откуда про пластинки… - пролепетала Зинаида, наступая на Рябого. - Ты слышал! И песню ненавидишь… Ты… Ты! Ты убил его! Сволочь! Убийца! – закричала Зина.
-Замолчи! Заткнись! Вякнешь кому - убью-ю! Надьку твою….
-Тварь! Хочешь меня? Да? Хочешь? Во тебе! Фиг тебе! Пошел прочь!
-Прочь… на ночь глядя… из комнаты, которую я снял?
-Тогда я уйду, убийца!
Зинаида стала собирать одежду, но Рябой схватил ее за руку и бросил на кровать. Она вырывалась, плакала, но все было напрасно.



***
Она лежала на кровати в разорванной сорочке, уставив глаза в потолок. Разбитая губа сильно болела. Руки тряслись. Рядом с громким храпом спал Рябой. Зинаида брезгливо отодвинулась от него и, глядя в потолок, тихо сказала:
-Я опускаюсь все ниже и ниже, и предел наступит очень скоро. Я - тварь! Я – шалава! Сама себя не уважаю. Лежу в постели с убийцей… Господи! Сдохнуть хочу. Сдохнуть…
Рябой улыбнулся, повернулся к Зинаиде и, крепко обняв ее, сказал:
-Моя женщина… Моя…



***
1969 год
Вот уже час носился Геннадий с топором по всей квартире. С яростью крошил круглый обеденный стол в щепки. Затем вдребезги разбил дверь на кухне. Зинаида ловко уворачивалась от летящих в нее предметов, но выскочить из квартиры ей не удавалось. Они оба были сильно пьяны.
-Ненавижу! Ненавижу, тварина! - с пеной у рта кричал Геннадий.
-Господи, за что мне все это? – театрально заломив руки, вопрошала, глядя в зеркало, Зинаида.
Надюха забилась в угол под кроватью и тряслась от страха. Милиция так и не приехала. А может, никто и не вызывал. Кому охота идти среди ночи к Дворцу культуры. Постепенно скандал затих. И через час муж с женой уже спали в обнимку на полу. Надюха вылезла из убежища и, осмотревшись по сторонам, вздохнула. Затем привычно взяла веник и собрала осколки и щепки в большой  плотный мешок. Эх, жаль было стола… В этот раз его уже не починишь… Надюха притащила тазик с теплой водой и полотенце и стала осторожно обмывать от крови лицо и руки матери. Подложила ей под голову подушку, стянула с кровати одеяло и укрыла им мать. Прибрав в комнате, она легла на пол, рядом с матерью, и обняла ее.
-Мамочка  моя. Родная, любимая моя!
Мать вздрогнула, оттолкнула девочку и что-то невнятно пробурчала во сне. Дочка прислушалась к ее прерывистому дыханию и довольная заснула. Будильник показывал два часа ночи.




***
Труднее всего Надюхе было не заснуть на уроке после бессонной ночи. На уроке математики она клевала носом и изо всех сил пялила глаза на доску, но ничего не понимала. Уж очень плохо давался ей этот предмет. Слава Богу, что теперь, в пятом классе, у них новый классный руководитель – Раиса Васильевна. Стук мела по доске и мерный голос учителя сделали свое дело, и Надюша уснула. Дробышев незаметно придвинулся к ней и стал толкать ее локтем.
-Надь, Надя, проснись. Раиса уже на тебя поглядывает.
Надя подняла голову и стала щипать себя за щеки.
-Это твои вчера буянили? – спросил Вовчик.
-Мои… - устало ответила Надя.
-Жаль, в подъезде ни у кого телефона нет. А к автомату бежать далеко, а так бы твоего отца забрали…
-Тогда и мать бы тоже забрали. А ей в вытрезвитель нельзя! Сердце у нее! И с работы турнут!
-Ничего, может, они еще помирятся! И все будет хорошо! - обнадежил Надюху Вовка.
-Да нет, Вовка, если семья ругается и не пытается измениться, то и не будет никакого прогресса.
- А-аа! Ну да. Это так! А классная у нас вроде нормальная…, - перевел разговор одноклассник.
-Да, даже очень!



***
Тяжелый класс пришлось взять Раисе Васильевне. Дети не дружили между собой, ссорились, ябедничали, обзывались. И постоянно надо было говорить с ними на повышенных тонах. Не слышали они спокойного голоса. «Ладно, будем воспитывать»,- думала классный руководитель, подходя к подъезду своей ученицы - Надежды Сениной. Эта девочка ее очень беспокоила. Часто болеет, подруг нет, но все парни, даже хулиганы, вроде Фарина, ее слушают беспрекословно. И почему она так часто спит на уроках? Раиса Васильевна подошла к нужной ей квартире. За дверью было шумно. Что-то глухо упало, и послышались ругательства. Нестройный хор пьяных голосов затянул про калину, что в поле у ручья, и учительница, поколебавшись, нажала на звонок. За дверью наступила тишина, и через некоторое время дверь открыла пьяненькая,  икающая мать девочки.
-Вы кто? И-ик!- строго спросила она.
-Я - классный руководитель Вашей дочери, - представилась учительница.
-Иии? Что опять натворила… И-ик! Эта мерзавка?
-Да ничего она не натворила. Вот только к первым урокам опаздывает и спит на занятиях, - стала рассказывать Раиса Васильевна.
Зинаида силилась сделать серьезное лицо, но пьяная ухмылка то и дело вылезала наружу. В голосе ее послышались истеричные нотки.
-Ладно, я ее выпорю! - пообещала Зинаида.
-Нет, нет! Не надо ребенка бить! - испугалась учительница.
-И-ик! А вы, пе-да-го-оги… Куда ж смотрите? Да никуда вы не смотрите! Куда вам смотреть-то? И-ик! А вот ты, замужем?
-Замужем, - ничтоже сумняшеся соврала Раиса Васильвна.
-И хорошо живете? И-ик!
-Не жалуюсь!
-А я жалуюсь! И-ик! Вот ты морду свою от меня кривишь, а пожила бы ты с моим… и-ик… с инвалидом…  недельку. Да посмотрела бы на его припадки. Ладно, заходи, и-ик, выпьем и посидим по-человечески!
-Да нет, спасибо! Мне еще восемь квартир надо обойти.
-Брезгуешь, значит. Ладно, иди уж! Поди, такая же злая, как Марьванна? Будешь мою Надьку обижать, я на тебя Генку спущу! Он за своего Ленина всех поубивает! Поняла?
-Поняла! - пробормотала Раиса Васильевна и решила побыстрее уйти, пока пьяная родительница не спустила собаку. И на первом этаже учительница еще долго слышала песню всех времен и народов в исполнении своей родительницы:
- «И Ленин… и-ик… такой молодой,
   И юный Октябрь впереди!»


***
Нет, не в лучший день решила Зинаида проведать свою родную сестру Аннушку. На улице беспрерывно шел дождь. Несмотря на надетые дождевики, Надька и Зина вымокли насквозь, пока добрались до Аннушкиного барака. Сестра Анна достирывала в тазике детское белье. Кухня у нее была большая, просторная, с большой русской печкой. Здесь стояли и круглый обеденный стол, и старый, огромный, видавший виды диван. Здесь же была и прихожая. А вот комнатка была небольшая, метров семь-восемь. Очень чистая. Вышитые салфетки, на кроватях - подзорники. В красном углу висели иконы. Дети, трехгодовалый Лешенька и шестилетняя Танюшка, прыгали на оттоманке и горланили популярную песню «Замечательный сосед». Зинаида переоделась во фланелевый халат сестры, завернула Надьку в простыню и стала сушить ей волосы у печки.
-Аннушка, у тебя водка есть? Замерзла, как черт. И Надьку натереть надо, как бы не заболела… - спросила Зинаида.
Зинаида поняла, что Аннушка спиртного не даст, и вынула из сумки небольшую бутылку с самогонкой. Поставила ее на стол и достала из буфета стакан. Налила в стакан мутной жидкости из бутылки и выпила половину.
-Ох, хорошо пошла! Надька, зараза! Иди, натирать буду!!
-Это что у тебя, самогон? Зина, ты зачем пьешь? Спиться          хочешь? - всполошилась Аннушка.
-А чего это я пью? Ну… Выпью стопку… И что? - возмутилась Зинаида.
-Женщины с моей работы про тебя говорят…
-А ты не слушай никого, Аннушка… Плохо мне. Душа болит… Да ты присядь со мной, поговори…
Анна принесла табуретку и села рядом с сестрой, приобняв ее за плечи. Потом, вспомнив, она вскочила, открыла дверцы буфета и выставила на стол масло и хлеб. Открыла банку с солеными огурцами и достала из печи чугунок с тушеной картошкой. Наложив еду себе и сестре, она присела. 
-Аннушка, а ты знаешь, что такое «черная вдова?» - выпив еще несколько глотков, спросила у Аннушки Зинаида.
-Какая ты вдова при живом-то муже? Тьфу! - воскликнула младшая сестра.
-Все мужики рядом со мной  мрут, как мухи, - продолжала Зинаида таинственным приглушенным голосом, - помнишь, я тебе про Власова рассказывала? Его ведь отпустили тогда. Думали, что он приведет их в то место, где деньги спрятал… А он сразу поехал ко мне на квартиру. А мы с Надькой тогда уже на юге были.
-Так что, деньги-то не нашли?
-Нет. Решили, что деньги у меня. Затаскали, пока я доказала, у кого и сколько в долг взяла.
-И что Власов?
-Власов? Да лучше тебе и не знать! Все думаю, и как только Надька этого не увидела? Может, далеко была? Что это? Я проклята? Что во мне не так?
Аннушка обняла сестру и окинула быстрым взглядом игравших в комнатке детей.
-Все в тебе так! Вон ты у нас какая красивая, и все-то ты можешь… Все у тебя в руках горит, не то, что я - неумеха. И мужа своего я удержать не смогла… - заплакала Аннушка, - гуляет он, Зина!
Зинаида встрепенулась. Отодвинулась от сестры и внимательно посмотрела ей в лицо.
-И давно ты это узнала?
-Да уж с неделю как. Витина мать все рассказала.
-Твоя свекровь? Эта старая ведьма?
-Я даже не знала, что она такая гадина. Всю кровушку у меня выпила. Придет и жизни учит. А про Виктора такие гадости рассказывает…
-Как может мать о своем сыне плохо говорить? А с ним ты разговаривала? Он-то что тебе говорит? Ты в последнее время сама не своя. И бледная вся… или зеленая?
-Желудок болит ужасно, - пожаловалась Анна.
-А что обследование показало?
-Язву желудка.
-Аннушка! Да это все сейчас лечится. Сделают операцию, зашьют дырку…
-Зина, замолчи. Не хотела я тебе говорить. Витю вызывал доктор, а я подслушала… Рак у меня. Он, видно, женщину себе уже подыскивает…
Дверь в комнату резко открылась, и в кухню ворвалась сумасшедшего вида старуха с растрепанными седыми волосами, горящими глазами. Сущая ведьма. Зина знала, что Аннушкиной свекрови лет пятьдесят, не более, но выглядела она на все восемьдесят. Дети испугались и высыпали в кухню. Леша и Танюшка уцепились за мать.
-Эха, ты…  Сидишь, невароха! А он сейчас с бабой шуримурит. Улица Званковская, дом два. Палисадник синим покрашон. Беги туда, хватай за вихры, у вас дитятки малые… об их подумай…
Аннушка еще крепче прижала к себе детей. Но тут в бой вступила Зинаида. Она встала, поставила руки в боки и стала грозно наступать на свекровь своей сестры:
-Ой, а идите-ка вы отсюда… Куда подальше! Свекровушка вы наша добрая! И никуда она не пойдет! А ну, пошла отсюда, ведьма!
«Ведьма» сбросила пыл и попятилась к двери:
-А-а-а-а! Шлюх понавела полный дом… Щас сестренка тебя живо научит под мужиков стелиться. Она на это дело - мастак!
Зинаида разозлилась не на шутку и схватила табурет.
-Что, что, дым глаза ест? - кричала Зинаиде, пятясь к двери, Аннушкина свекровушка.
-А что, вы у нас пожарный? Прибежали тушить? – ехидно парировала Зинаида.
-Да ну тя к чертям собачим… Живи, как хошь! Слухай, слухай свою сестрицу. Она дык тебя всему научит.
Свекровушка хлопнула дверью и ушла. Аннушка долго смотрела ей вслед и вдруг встрепенулась, машинально развязала фартук и вытерла руки.
-Аня, неужели пойдешь? Да где твоя гордость? Лучше сделай вид, что ничего не знаешь,- посоветовала Зина.
-Не могу. Я должна точно знать. Увидеть все своими глазами. За детьми присмотри!
Анна быстро натянула на себя плащ и ушла.
-Аннушка, зонтик! Зонтик! - закричала ей вслед Зинаида, но сестры уже и след простыл.



***
Прошло уже несколько часов, а Аннушки все не было. Зинаида прополоскала и развесила в кухне белье, почитала детям книжку, посмотрела в очередной раз на часы и подошла к окну. Она внимательно вглядывалась в темноту. Сверкнула молния, и следом раздался сильный удар грома. Лешенька прижался к тетке.
-Ладно… Так, ребятки, сейчас кушать будем… Надька, На-а-дька, ты это что? Это ты зачем… - закричала Зина и отдала ребенка Танюшке. Она подхватила дочь, заваливающуюся на пол. У девочки начался приступ. Зинаида положила ее голову к себе на колени и стала качать ее, успокаивать и гладить по голове. Постепенно дочка пришла в себя.
-Мамка … Там… в туалете… Я видела…
Зинаида положила дочь на диванчик и бросилась к двери. Ее крики из общего коридора были слышны во всех комнатах барака.
-Анька, Анька! Помогите! Это ты что ж удумала! Что сотворила?
Надя крепко прижимала к себе двоюродных брата и сестру и приговаривала:
-С вашей мамой все будет хорошо. Все хорошо! Я знаю!



***
В доме отключилось электричество. Зинаида не нашла свечей и зажгла лампадку. На оттоманке валетом спали дети, а на кровати лежала бледная Аннушка. Растрепанная Зинаида неудобно притулилась рядом на стуле и гладила ее руку.
-Зачем? Зачем сняла? Все равно подыхать, - прохрипела Аннушка.
-Еще чего! Детей без матери оставлять… А этому кобелю я устрою! Отрежу все его хозяйство под корень! Все будет хорошо… Все обошлось. Вовремя Надька кувырнулась. У-у-у! Ведьма! - Погрозила Зина не то Надьке, не то Аннушкиной свекрови.
-Сестренка ты моя милая, одна ты у меня… как бы я жила без тебя…
Сестры обнялись и заплакали. А Надьке снился чудесный добрый сон. За столом сидит большая и дружная семья. Мать, отец, тетя Аня, Танюшка и Лешенька, Фрума с Ароном и даже «кобель» дядя Витя. Мамка угощает всех сырниками, и все говорят друг другу: «Милая моя!  Мой дорогой!»

***
Зинаида открыла квартиру и шепотом пригласила войти молодого мужчину. Парень лет двадцати снял с плеча рюкзак, разул ботинки и, войдя в комнату, спросил:
-А почему шепотом? Где, говоришь, муж-то?
-В дурке. В Лодейном поле. Какое счастье! Целый месяц спокойной жизни! Ну чем тебе не гостиница?
Парень заметил спящего ребенка и удивленно спросил:
-А это кто?
Зинаида шикнула и приложила палец к губам:
-Да дочка моя, не бойся, она крепко спит.
-Ты мне ничего про дочку не говорила…
-А чего про нее говорить-то? Ладно, пошли на кухню, поедим чего- нибудь.



***
В окно светило яркое солнце. Оно и разбудило Надюху. На душе было так радостно и весело. Это от солнца! Его так давно не было! «Все дожди да дожди», - подумала девочка. Она вскочила со своего диванчика и побежала в туалет. Вернувшись, она обнаружила, что в комнате она не одна. На кровати матери лежал парень. Одеяло сползло. Боже, она впервые видела голого мужчину. Он был очень красив. Парень проснулся, рассмеялся и натянул на себя одеяло.
-Ты ведь Надя? Надя, Наденька, Надюшка, Найденка… Красивое имя. Как тебя мать то называет?
-Надька… - пролепетала она и натянула на себя розовый, застиранный домашний халатик.
-Да, как это похоже на твою мать.
-Она, вообще-то, меня хотела Нелькой назвать, а я родилась 30 сентября…
-И что с того? - спросил он, надевая брюки.
-Ну, 30 сентября - Вера, Надежда, Любовь. Большой праздник. Бабушка, отцова мать, ей не разрешила.
-Надежда… Да у тебя, оказывается, двойной праздник. Счастливая…
Он посмотрел на часы и быстро стал одеваться.
-Ну, Надежда, на тебя вся надежда… Покормишь чем-нибудь? А то у меня поезд через полтора часа.
Надька побежала на кухню, и, порывшись в холодильнике крикнула:
-Есть хлеб, морковка и две луковицы! Еще горчица есть. Свежая… Будете?
-Ладно, может успею на вокзале поесть… - улыбнулся парень и вышел в прихожую. Быстро надел ботинки и, подняв с пола рюкзак, подошел к двери. Подумав, остановился, достал из рюкзака две банки сгущенки и протянул их Наде.
-Это мне?
-Тебе.
Глаза его заискрились весельем.
-Пока, Надюшка! Матери скажи…  А впрочем, ничего не говори…
Он вышел из квартиры и бегом спустился по лестнице. А Надюха еще долго стояла в темной прихожей, прижимая к себе банки со сгущенкой.





***
И вот наступил желанный день. День рождения. Надюха с утра была в приподнятом настроении. Ей нравилось все: и дождливая погода, и пронизывающий ветер, и то, что ремонтники приехали латать дыры на дороге в их дворе. Около пяти часов  домой пришла мать. Она уже была навеселе. В одежде плюхнулась на кровать. Надька расстроилась, ведь она рассчитывала хотя бы на семейный ужин. Да и картошка, селедка и овощи были уже начищены.
-Надька, а чего это ты от меня морду воротишь? – увидев недовольное лицо дочери, спросила мать. - Живешь на моем иждивении, этого черта хромоногого тащу на себе… Где он, кстати? А, нажрался уже! Где деньги взял? Я тебе что говорила, денег ему не давать, в магазин не отправлять!
-Я и не давала! Он бутылки сдал.
-Че-е?
-Бутылки сдал и денежки зажилил.
-Придурок хромоногий, а и черт с ним, сдохнет, может, скорей.
Сдыхать «хромоногий придурок» не хотел, а поднял голову и, угрожающе глядя на жену, произнес:
-Ну что, пришла, гулена?
-Сука Зойка, - не среагировала жена, - мои бутылки сперла. Я спрятала их за бочку. Нет, нашла, зараза. Ну, не было сетки, чтобы сложить… Прихожу – нету!
-Да и правда. Зачем она чужое берет? Уже не в первый раз, - поддержала мать Надька.
-Надька! Чего ты ходишь, как шишига растрепанная? Нее! Не в меня ты красотой, не в меня! Не наша порода! Раздень-ка меня, устала, как собака. Надо б помыться. Воняет этой пивнушкой…
Надька обрадовалась, что мать никуда не уйдет, и кинулась снимать с матери обувь, плащ.
-Надька! Я платье тебе купила у Клавдии. Дочка ее, Римка, его совсем мало поносила.
Надя метнулась к сумке. Достала сверток и вынула из него шелковое летнее платье с коротким рукавчиком. Натянула его на себя и закружилась перед зеркалом.
-Ой, какое красивое, с галстучком. Мамочка, спасибо! Это на день рождения? – Надюха попыталась поцеловать мать, но та резко отвернула лицо, и Надька клюнула ее в нос.
-Да отстань ты! Не люблю я эти муслюканья. Мать тебе платье   купила… А вот ты бы у меня хоть раз спросила: «Мамка, а ты хочешь новое платье? А-а?». А тебе глубоко плевать на мать! А мать-то еще молодая! И-и-эх! Сумку мою с деньгами спрячь! А на день рожденья у нас денег нет! Обойдешься!
Зинаида почти сразу заснула. А дочери для счастья много ль надо - чтобы мама дома была. А она еще и платье купила. А мамка проснется - картошки наварим и посидим все вместе.



***
Надюшкино сердце не вынесло радости, и пошла она на улицу.  Пусть все люди видят, как мамка ее любит! Такие подарки дарит! Пальто, правда, пришлось расстегнуть, а то кто ж платье-то увидит? Любуясь своим отражением, Надя важно прошлась мимо магазина «Силуэт» с огромными стеклянными витринами. Радость переполняла ее, и она стала напевать:
- «По переулкам бродит лето.    
Солнце льется прямо с крыш.
В потоке солнечного света    
у киоска ты стоишь…»
Прохожие оборачивались на красивую девочку, улыбались. Навстречу Наде бежала запыхавшаяся одноклассница Храпова. Она резко притормозила и выпалила новость:
- Надька, слыхала? Марьванна в лесу заблудилась. Три дня уже ищут.
-Три дня? А ты откуда знаешь?
-Так она в моем подъезде живет.
-А что она в лесу-то делала?
-Ответ для тупых - грибы собирала. А-у, а-у! Все вернулись к машине, а ее нет! Вот такая смерть. А ты-то, конечно, рада!?
-Не знаю… наверно, не рада…
Надька обошла занявшую половину тротуара Храпову, и направилась к своему дому. Настроение было испорчено.
Придя домой, она быстро почистила и поставила варить картошку. И пока резала на салат помидоры и огурцы, все время думала про Мариванну. Надю переполняло какое-то непонятное чувство, не сформировавшееся видение или томление. Когда-то она хотела, чтобы учительница умерла, даже кричала ей в лицо: «Сдохни, зараза!» Но хотела ли она этого на самом деле? Нет!
В девять часов вечера встала Зинаида, поела и опять легла. Надька подошла к матери:
-Мам, а ты не могла бы со мной сходить на квартиру к Мариванне.
-Чее? Сбрендила?
-Понимаешь, она сейчас в лесу, одна. Скорей всего умрет до утра.
-Туда ей и дорога, твари! Сколько ж она у меня крови попила…
-Ладно, все понятно. Спи!
В эту ночь она не могла заснуть, прислушивалась к шуму дождя за окном, к вздрагивающим от ветра стеклам в окне. Встал Геннадий. Побренчал кастрюлями, долго чавкал и, видимо, остался доволен едой. Сходил в туалет и угомонился.
Надюха легла, закрыла глаза и стала вспоминать лицо своей первой учительницы. Вот она кричит, стучит линейкой, трясет Надьку за грудки. Бьет указкой по рукам.
Вдруг в памяти девочки возникла сцена, когда Мариванна нашла у своей ученицы знаменитый роман Анн и Серж Голон «Анжелика» и била им Надьку по голове. Потом ей снилась или не снилась учительница, протягивающая к ней свои руки с ярко-красным маникюром. Ярко-красная рябина, трактор, яма с водой и кости. Много костей… И все сложилось. Надька увидела целую картинку, но было ли это правдой? А вдруг она все придумала? Ее же потом будут называть психованной…
«Ну и что, пойду», - приняла решение Надя. Она быстро накинула на себя пальтецо и шапочку  и подошла к матери.
-Мама, мам, сходи со мной, - потрясла она мать за плечо.
Зинаида открыла глаза, посмотрела на будильник и покрутила пальцем у виска.
-Чокнутая, в самом деле,  чокнутая! Мне к восьми на работу, а я должна в дождь к какой-то твари ходить. Я о ней и слушать не желаю! Тебе надо, ты и иди!
Погода выдалась мерзостная, дождь моросил, словно мелкая пыль. Непроглядная темень, грязь, невидимые лужи на каждом шагу. Одна –одинешенька брела среди ночи вся промокшая, озябшая Надюха. Почему мать отпустила ее одну? Почему не пошла с ней? Надя вдруг разом вспомнила все обиды, которые причинила ей мать за последнее время, и горькие мысли сдавили ее сердечко.
В квартире Оксанки Храповой ей долго не открывали. А открыв, ее мать долго слушала бред мокрой и грязной одноклассницы своей дочки, которая, не зная приличий, пришла посреди ночи к чужим людям…. Наконец, проснулся глава семьи, чуть постоял, почесывая живот, и просто назвал номер квартиры Мариванны.
Жалея потерянного времени, Надька спустилась на первый этаж и позвонила в квартиру. Открыла ей молодая заплаканная женщина.
-Что тебе, девочка? – устало спросила она.
-Я знаю, где Мариванна! - выпалила Надька.
-Что? Откуда? Миша, Игорь, пришла девочка, она знает, где мама, - закричала женщина и втолкнула Надюху в комнату. В комнате, в клубах папиросного дыма, на диване, на стульях сидело много народу. Они вполголоса разговаривали, о чем-то спорили. У Нади сразу разболелась голова.
-Дайте мне бумагу и карандаш! - попросила Надя.
Тут же на стол перед девочкой положили тетрадь и ручку. Двое мужчин, видимо, Миша и Игорь,  заинтересованно встали с дивана и подошли к столу. Надюха сосредоточилась и стала рисовать:
-Здесь, на шоссейной дороге, стоит сломанный трактор. Долго ли он будет стоять – не знаю.
-Есть трактор! Есть там трактор! Мы не так далеко от него машину и поставили, - обрадованно закричал один из мужчин.
-Лес там смешанный - березы, рябины… Много рябин, все от ягод красно, маленькие елочки и большой муравейник. Обязательно найдите муравейник. Дальше - поляна. И почти в центре - яма. Глубокая яма. С водой… Когда она туда упала, сломала ногу и была без сознания. Поэтому и не отозвалась. Люди мимо прошли. Еще где-то рядом большое поваленное дерево лежит. Вот и все! Впрочем, нет… В этой яме, на дне, есть еще кое-что. Что-то важное. Это нужно обязательно достать, - закончила Надька и достала носовой платок  вытереть кровь из носа.
В комнате воцарилась тишина, и чей-то голос спокойно произнес:
-Да врет она все.
-Да это, наверное, они сами, ее ученички, в лес затащили и бросили!
-Игорь, не мели чепухи, откуда они там взялись?
-Да она сама рассказывала, что они ее смерти хотят!
Молодая женщина, дочь учительницы, достала из секретера фотоальбом. На фото последнего выпуска Мариванны нашла Надькину фотографию и ткнула в нее пальцем:
-Вот, глядите! Надежда Сенина! Это она!
-А ну, рассказывай, откуда ты это все знаешь? Или придумала? - настаивал мужик с бородой и больно дергал Надюху за руку.
-Да она же вся промокла! Миша, да отстань же ты от нее! – воскликнула женщина и тут  же принесла и укутала Надю большим и мягким пуховым платком. От платка пахло запахом Мариванны, и у Надюхи еще сильнее заболела голова.
Надя вспомнила, как мать и тетя Фрума предупреждали ее, чтобы не рассказывала людям свои видения. Нет, не сдержалась. Надя вырвала свою руку, которую крепко ухватил бородатый дядька и с угрозой в голосе заявила:
-Если вы ее сегодня не вытащите, до утра она не доживет! Вы слышите меня?
В одно мгновение шум прекратился. Народ задвигался, стал одеваться, искать фонари, женщины наполняли горячим чаем термосы и резали бутерброды.
-Так откуда ж ты все это знаешь? - не унимался бородатый.
 



***
В этот прекрасный и такой тяжелый день, день Надиного рождения, Надюха все же промокла и простыла. Недовольная мать вставала ночью и давала ей аспирин. Температура спала только к утру, и девочке заметно полегчало. Родителей дома не было, и Надя, попив чаю, побежала к массивному трехстворчатому шкафу с зеркалом, и, открыв его, достала свое новое платье. Еще лучше платье смотрелось с мамкиными лакированными туфельками и сумочкой бордового цвета. Затем она стала примерять материны платья и бусы. Накрасила губы помадой цвета спелой вишни и громко запела:
-«Хорошо при всех девчатах
В летний звездопад
Загадать про неженатых
Нашенских ребят.
Ельничек-березничек,
Грибная сторона.
Утренняя звёздочка
Из лесу видна»
В дверь позвонили, и Надюха побежала открывать, хотя их дверь никогда не закрывалась на замок. На пороге стояла участковый детский врач Валентина Павловна, молодая и очень хорошенькая.
-Что тут за пение, Сенина? А что это у тебя с лицом?  Накрасилась, что ли? Родители-то где?
Надюха прикрыла накрашенные губы рукой и ответила:
-Я одна. Мамка на работе, а папка рисует. Ему на работе, в «Химдыме» задание важное дали. Он Ленина рисует!
-А зачем врача вызывали?
-Так температура!
-Температура, а перед зеркалом скачешь… Еще и губы накрасила. Ладно, иди, послушаю!
Врач прослушала Надькино дыхание и, убирая в чемоданчик фонендоскоп, нахмурилась.
-Нда. Не нравится мне все это. Скорее всего - пневмония. Мать-то когда придет?
-Вечером!
-Так, Надя! Собирай вещи, знаешь ведь какие… И жди скорую. Я вызову. В больницу поедешь с этим направлением.
-Опять?!
-Опять. Ну, ты не кисни! Тебе ж не привыкать! А песни ты пой! Пой, дорогая! В песнях - твое спасение!



***
Да, действительно, Надюхе не привыкать. Детское отделение для нее, как родное. Хорошие  добрые врачи, ласковые нянечки. В палате лежало всего шесть девочек. Надя в больничной пижаме, размера на три больше, сидела за столом и рисовала четырехлетнюю кудрявую девочку c натуры. Остальные с завистью заглядывали в ее рисунок и давали советы:
-У-у! Здорово!
-Не, губы надо потолще!
-Сама ты потолще! Похоже, правда!
-Надь, а меня нарисуешь?
-Смотрите, смотрите, как живая…
Надя искоса наблюдала за пожилой нянечкой Милей. Санитарка, закончив дневную смену, оделась и вышла из каморки, где переодевались медработники детского отделения. Надюха отложила рисунок и подбежала к санитарке:
-Тетя Милечка! Пожалуйста, сходите ко мне. Вы же знаете, где я живу… Узнайте, почему мамка не приходит? Ну, сходите еще раз! Ну, пожалуйста, здесь же рядом! Я очень вас прошу!
-Да схожу, схожу я, - виноватым голосом пообещала санитарка.
Женщина ушла, а Надя подошла к окну, из которого был виден главный вход в больницу. Прислонив ладони к окну, чтобы не отсвечивали в стекле люстры фойе, она стала всматриваться в темноту и быстро, скороговоркой зашептала:
-Мамочка, мамочка, милая моя. Ну приди ко мне! Моя миленькая… Мне не надо никаких передачек. Только сама приди, приди! Мама! Боженька, сделай так, чтобы моя мамочка пришла ко мне.
-Сенина, Сенина! – раздался крик медсестры. - Спустись к приемному покою, там к тебе пришли. Но мигом давай, посещения уже закончились!
-Боженька! Услышал! Я знала, что ты услышишь! – от счастья заплакала Надька и, перепрыгивая через ступеньки, пулей понеслась в приемный покой. Но… Матери там не было. Разочарованная Надюха обвела взглядом приемное отделение и увидела сидящих на крашеных синих скамейках взрослых детей Мариванны - бородатого Мишу, Игоря и Настю. В руках они держали пакеты и свертки. Бородач вскочил и усадил Надю на скамейку, а сам опустился на колени перед девочкой и заплакал:
-Прости нас, девонька! Прости нас, ангел! Мы были неправы, и если бы не ты, мать свою  мы бы больше не увидели.
-Да ладно, чего уж…  Да вы встаньте! – засмущалась девочка.
Настя тоже вдруг спохватилась и стала совать Надьке в руки свертки:
-Вот это тебе, и это, и это - все тебе! Ты ешь и поправляйся!
-Так как Мариванна?
-Она сейчас в больнице, в Ленинграде,  еще не пришла в себя, - ответила Настя.
-Я очень вас попрошу, не говорите никому, что это я вам сказала, где искать вашу маму, - попросила Надя.
-Хорошо, мы не скажем. Но хотелось бы знать, а ты знала, что находилось в яме? – допытывался Игорь.
-Наверное, знала, но боялась вас напугать.
-Когда мы достали из ямы человеческие останки, то очень напугались и вызвали милицию. Но сказали, что вынули кости случайно, когда доставали мать, - рассказывал Игорь.
-Слава Богу, с мамой все хорошо, и она обязательно придет поблагодарить тебя, как только сможет.
-Не надо! Не надо ей приходить, - всполошилась Надя, - и подарков мне от нее не надо!
Анастасия заплакала и вышла из приемного покоя, а Михаил как-то неловко спросил у девочки: «Она очень плохая учительница?»
-Она не любит детей, а они ее боятся.
-Ладно, мы ее уговорим уйти на пенсию… А все же, Надюша, скажи, как ты узнала, где ее искать? – не унимался Игорь.
-Сон я видела! Видимо, вещий! – на ходу сочинила отмазку Надя.
Вернувшись в палату, Надя всем рассказала, что приходила ее мама. И стала распаковывать свертки и открывать пакеты. Там она обнаружила и пижамку, настоящую, для девочек, и мягкий ярко-красный свитерок, и книгу Ивана Ефремова «Лезвие бритвы» и, конечно, сладости. Надька с удовольствием все раздала, оставив только самую малость для Вильки.   



***
С утра Надька караулила, когда придет Миля. И наконец-то дождалась. Не выдержав, Надюха тихо подошла к комнате для персонала и встала к неплотно приоткрытой двери. Надька прислушалась и насторожилась, разговор шел про нее.
-Ну, чего, Милька, сходила вчера к Сениным?
-Сходила… Лучше б и не ходила… Дверь настежь… такая гулянка идет… А мать-то сама на кровати валяется… Да мужиков двое… Пьют за столом. Я плюнула и ушла. Что сейчас девчонке говорить буду? Вот у таких, прости Господи, такие дети хорошие родются, а тут… - рассказывала подругам Миля.
-Это ты про Сашку своего? Да-а-а! Не повезло тебе, Милька, непутевый у тебя сынок, – вставил кто - то из санитарок.
Надька тяжело вздохнула и, понурив голову, поплелась в палату. По ее щекам текли горячие слезы. И даже гора гостинцев, принесенная вчерашними гостями, не смягчили ее детского горя.



***
Надька и Вилька сидели в подвале у теплой трубы. Рядом, на старом матрасе посапывал, дергая задними лапами, Булька. Он уже оправился от жестоких побоев, ведь лечили его всем миром. Сердобольные соседи дали денег на ветеринара, ребятишки приносили ему вкусных косточек, кто-то притащил ему теплый матрасик.
-Вильк, посидишь со мной еще чуть-чуть? Пусть мои заснут. Тебя ругать не будут? - спросила Надька у друга.
-Не-а! Ругать некому. Отец на смене. Придет после двенадцати… Надьк, а у тебя друзья есть?
-А как же, ты, ребята!
-Да нет, кроме нас? До нас…
-Друзья? Не знаю… - подумала Надька, - Был у меня один друг…
Вилька заерзал и недовольно поджал губы. Ему почему-то не хотелось, чтобы у его Нади, его милой, славной подружки  был друг.
-Был друг! Кот! - вспомнила Надька.
-Ну, кот… Это разве друг?
-Ну, он не совсем кот, он привидение. Кроме меня, его никто не видел. Он меня любил. Называл ласково - Наденька, Надюшка. Обнимал меня. Когда мне грозила опасность, он меня предупреждал.
-Как это?
-Ну, например, утром он мне сказал: «Пойдешь со школы, не наступай на скользкий камень в луже. А то ногу сломаешь!» Вышли мы со школы с Вовкой Дробышевым, подошли к этой луже, я ее обошла, а Вовка на камень встал, поскользнулся, упал и ногу себе сломал! Мне было его жалко и стыдно. Я потом коту и говорю: «Зачем ты так сделал? Это же я должна была ногу сломать!» А он отвечает: «Да, ты! Все, что суждено, должно было произойти. Но тебя я люблю, а Вовку нет!» 
-А как его звали? – без тени улыбки спросил Вилька.
-Кого? Кота? Да так и звали - Котяра! Тяжелый был зараза!
-Как, разве призраки имеют вес?
-Да, иногда такой тяжелый… мягкий и теплый. А иногда - проходит через мои руки, а то и через меня. И холодно так становится. Бр-р-р! Несколько раз он говорил мне, кто из знакомых скоро умрет. Больше года жил у нас. Потом говорит: «Пора уходить!» И больше не вернулся.
Вилька неловко прислонился к Надюшке, желая ее уберечь и успокоить, и она поняла его и тоже теснее придвинулась к нему. Воцарилась неловкая тишина.
-Вилька, а от чего твоя мама умерла? - осторожно спросила Надя.
-Мама умерла от рака, мне тогда было шесть лет… Я еще в детстве решил: мама не умерла, а уехала. Далеко-далеко, в командировку. В Африку… Негров вроде как спасает… революционеров! Потом понял: она теперь на небе. Ты только не смейся…
Надька энергично замотала головой.
-Она – ангел. Летает где-то рядом, оберегает меня. Когда я так думаю, мне легче….
-А отец, как ты с ним?
-А что отец? После ее смерти как начал пить, так до сих пор и пьет. А до меня ему дела никакого нет.
Воцарилась тяжелая тишина.
-Раньше я думала: мама добрая, умная, красивая. Мне надо стараться быть похожей на нее. А сейчас… мне так за нее стыдно. Она делает некрасивые вещи. А еще люди говорят: «Яблоко от яблоньки недалеко падает…»
-И что?
-Что, что? Значит, что и я такая же…
-Нет, ты не такая, ты хорошая, жалостливая, добрая.
-Знаешь, я иногда думаю, что я ей не родная…  Другие мамы так со своими детьми не поступают. А может, она мне и не мама, а мачеха? А моя мама где-то ходит, ищет меня…
-А ты документы посмотри.
-Какие документы?
-Ну, бумага такая, документ, когда они поженились. И твой документ о рождении, там написано, когда ты родилась. Вот все и выяснишь.



***
Эх, как некстати Зинаида затеяла эту генеральную уборку. Именно сегодня Надюха хотела сходить с Вилькой в кино, но, видно, пропал день. Зинаида мыла окно и покрикивала на домашних. Надька преувеличенно-старательно вытирала пыль в серванте. Испуганный Геннадий время от времени выглядывал из кухни и проверял, когда же закончится эта «пытка».
-Ну все? Долго там еще? - шепотом спрашивал он у дочери. Надька пожимала плечами и подавала ему знаки, махая руками - «Скройся с глаз!».
-Да-а. Всю квартиру загадили. Вот нет меня, и прибираться никому не надо! Ну что ж вы за свиньи-то такие? Это ж надо, окно так заляпать. Это ж какие должны быть грязные руки. Генка!
-Чего тебе? – закричал из кухни Геннадий.
-Это ведь тебе делать нечего, это ведь ты у нас - хреном груши околачиваешь. Ты все окно заляпал? - распалялась Зинаида.
-Зачем мне твое окно? Давай воду в ведре поменяю, - заискивая, подскочил к жене Геннадий.
-Да уж сделай милость. Хоть какая-то польза от тебя будет.
Зинаида присела на подоконник, поправила платок и увидела, как во дворе симпатичный мужчина повесил на турник ковер и начал энергично выбивать из него пыль. Она оценивающим взглядом окинула мужчину, затем, глядя на свое отражение в стекле, сняла платок и поправила волосы.
-Нет, ну ты глянь. Мужик этот, из восемнадцатого дома… И дорожки трясет, и ковры, и белье развешивает. Может, и стирает сам?  Краси-и-вый! А что же жена у него делает? Нет, но видела бы ты его жену! Ни кожи, ни рожи! Ножки - как у моей козы рожки… Как он с ней живет?
Надюха, готовая в любой момент угодить матери, поддакнула:
-Да. Очень страшная женщина. А ты бы видела, какая у них дочка уродина. Вся в конопушках, и на велосипеде никому не дает прокатиться. Жадина-говядина.
-Вот где они таких мужиков находят? И почему они достаются таким страшилищам? – гнула свое Зинаида.
Наконец-то Геннадий принес в комнату ведро с чистой водой.
-Генка! За смертью тебя посылать! Куда на хрен в обуви прешься! - закричала Зинаида.
Испуганный Геннадий тут же скрылся в кухне.
-Ма! – негромко, чтобы не услышал отец, окликнула мать Надя.
-А кто был моим папой?
-Ооооой, - недовольно вздохнула мать, - лыжником он был… спортсменом. Ты бы видела, как он с трамплина прыгал… Красивый, высокий! Да ну! Чего это я чушь несу. Генка твой отец! Кто ж еще?!
-Мамк!
-Не мамкай!
-Ты меня любишь?
-Ну чего ты заладила: Лю-ю-бишь - не лю-юбишь! Ромашки какие-то. Сходи к гадалке. Знаешь ведь, что не люблю я эти пуси-муси. Да и вообще, я тебя рожать не хотела. Ты - так, случайность! 
Надька остолбенела.
-Я… случайность?!
Надьке настолько было горько слышать такие слова, знать, что она не любима, не желанна, что она не нужна никому…  Надя с силой швырнула тряпку на пол и пулей вылетела из дома.
-Видали? Слова ей не скажи…  Уж такая вся нежная… Меня-то  никто в детстве не целовал и не обнимал, и ничего, выросла…
-Дура  ты, Зинка! - вышел из кухни Геннадий,- Зачем Ленина обидела? Злая, подлая… И убиваешь всех беспощадно своим жалом. Жалишь всех, кто тебя любит…
- И чего я такого сказала? - пожала плечами Зинаида, подошла к зеркалу, причесалась и подкрасила губы. Открыла настежь окно и стала тщательно тереть его газетой. Затем громко и с чувством запела, кидая призывные взгляды на хозяйственного соседа, колотящего по очередному ковру модной выбивалкой:
-«Бесаме, бесаме мучо,
    Комо си фуэра эста ноче ла ультима вес.
    Бесаме, бесаме мучо
    Ке тенго мьедо пердерте,
    Пердерте деспуэс»



***
По крыше дома, озираясь, крался Вилька. Наконец он нашел Надюху, забившуюся между трубами. Подошел, накинул на нее свою курточку и сел рядом. Отсюда прекрасно был слышен голос Зинаиды, разливающийся соловьем.
-Вот ты где… С матерью поругалась? А я ищу-ищу. Никто тебя не видел. Но я-то знаю все наши тайные места, явки и пароли…
Надя молча пожала плечами и всхлипнула.
-Ладно, не спрашиваю. Давай просто помолчим. Эх, хорошо она у тебя поет…
-Она не поет. Она мужика с соседнего дома охмуряет.
-Да-а-а!? Женщины…
Помолчали.
-Вилька! Зачем мы родились, если нас не хотят? Если нас никто не любит? Разве нас не за что любить?
-Моя бы мать меня любила… Я бы ее попросил, она бы и тебя любила.
-Если тебя никто не любит, в сердце образуется громадная дыра. А душа потом становится черная.
-Не-е! У тебя не станет, - категорично возразил Вилька, - ты добрая и сама всех любишь. А я – буду любить тебя!
-Правда?
-А давай, Надька, поклянемся друг друга любить.
-Давай. Кровью! Подай-ка мне это стеклышко.
Надька выхватила у друга острую стекляшку, поплевала на нее и протерла подолом платьица. Сначала она полоснула по своей ладони, поморщилась, затем сделала надрез на Вилькиной ладошке и приложила ранку к ранке.
-Теперь я тебе навеки сестра, а ты мой брат! Клянусь!
-Клянусь! – почему-то шепотом повторил Вилька и добавил. – А я всегда буду защищать тебя и делиться последним куском хлеба.
-Кстати, про хлеб, - вспомнила Надюха, - так есть хочется… Хочешь, я тебе бутербродов сделаю? Я умею! Ну, надо взять кусок хлеба и еще масла и колбасы! Или сыра…
-Хорошо бы… Только дома - один хлеб.
-А еще можно хлебушек помочить и посыпать сахарным песочком…

***
Зинаида больше не ходила к Фруме, она до сих пор была обижена на ее мужа за то, что уволил ее. А Надька нет-нет, да и забегала к ним. Пол помоет, посидит, поговорит.
А сегодня ей дверь открыла незнакомая женщина и провела ее в комнату. Но что творилось в комнате! Пустая мебель частично была обернута большими листами бумаги. Всюду стояли запакованные коробки и мешки. Навстречу ей, держась за костыли, вышла Фрума. Она очень обрадовалась появлению своей любимой девочки.
-Что это, Фрумочка? - развела руки оробевшая Надя.
-Переезжаем мы, детка. В Грузию. Врачи прописали мне сухой климат. Да и родственники наши там живут - внучатые племянники.
Надька почувствовала, как в ее сердце отрывается второй кусочек. Сначала дед, теперь - Фрумочка. Чувство потери нахлынуло на нее, слезы накатились на глаза, и она стала прощаться.
Фрума засуетилась:
- Наденька, да как же так, только пришла… Галя, можем мы девочку чаем напоить?
-Нет, нет, я не буду! - замахала руками Надя, незаметно вытирая слезы, - Я, Фрумочка, тороплюсь очень.
-Наденька, а как с суседушкой-то быть? Поедет ли с нами, или здесь останется?
-А ты сама как хочешь?
-С собой хочу увезти…
-Тогда поставь рядом с антресолями большую коробку. Положи туда что-нибудь мягонькое и немного сладостей или хлеба. Выйди из комнаты на несколько минут. За это время домовой успеет собраться и решит, нужно ли ему переезжать на новое место. А еще скажи: «Дедушка, дедушка, забираю я тебя с собою. Если хочешь быть со мной, то забирайся сюда. Я покажу тебе твой новый дом. Ты будешь там хозяином.»
-Агааааа! Ладноо! – удивленно протянула Фрума, повернулась к Галине, помогавшей ей по дому и спросила:
-Галя, а где сумочка, которую я просила тебя отвезти девочке?
Галя шустро соскочила со стула, скрылась в спальне и тут-же вынесла красивую кожаную сумочку. Фрума протянула ее Наде и попросила открыть ее. В ней лежала небольшая, чудесная, фарфоровая куколка. Она была так прекрасна, что у Нади защемило сердце. Это была ее первая кукла, мать всегда считала, что игрушки детям ни к чему. И кроме Буратинки, пупсика без ножки, неваляшки и пластмассового зайца у нее ничего не было. А тут – такое чудо!
Провожая Надю, Фрума вспомнила, что в сумке лежит письмо для Зинаиды, и попросила девочку передать его.
Девочка обняла и расцеловала Фруму, почувствовав, что все у них с мужем будет хорошо.



***
Приехав домой, Надя долго любовалась куколкой. А когда насмотрелась, спрятала ее. Не дай Бог, разобьется… Затем развернула письмо, предназначенное матери, и стала читать:
-«Дорогая Зинаида, жаль, что ты совсем перестала бывать у нас. Я очень скучала по тебе. Да и Арон переживал… Мы уезжаем. Надя тебе все расскажет. Я очень прошу тебя, будь с ней поласковей. Недавно, с какой-то конференции Арон привез интересный журнальчик, и я вырезала из него статью. Прочти, сделай милость. Прощай, дорогая.
С любовью, Фрума.»
На улице громко плакал ребенок. Надюха досадливо поморщилась и развернула вырезку. Разгладила ее на коленях и стала внимательно читать:
«Дети-экстрасенсы.
В конце 1960-х годов Нэнси Энн Таппе, экстрасенс и лектор Университета Сан-Диего в Калифорнии, открыла миру существование детей - экстрасенсов. Вот что она рассказала: «Дети регулярно присылают мне письма, в которых спрашивают, как управлять своими экстрасенсорными способностями. Многие из этих детей пишут мне втайне. Как и я в свое время, они часто не получают поддержки и понимания от родителей, тогда как все, что им нужно, — это разобраться, что с ними происходит. Дети, которые обращаются ко мне, излагают свои мысли настолько толково и лаконично, так по-взрослому, что иногда мне кажется, что это маленькие гении.
Вопросы приходят от детей со всего мира, обычно в возрасте от десяти до шестнадцати лет. Они рассказывают мне обо всех тех удивительных вещах, на которые они способны, например, предвидеть будущее своих близких или принимать послания от умерших родственников. Обычно они лишь интересуются, реально ли все это, поскольку окружающие отказываются им верить или пугаются».
Надя отложила заметку и принялась ходить по комнате. Она так разволновалась, что вспотели ладони, и сильно забилось сердце. Она сбегала на кухню и выпила стакан воды из–под крана и продолжила чтение:
«Такие дети обладают истинным даром; даже ничего толком не зная об их жизни, я могу сказать, что они чрезвычайно умны, гораздо выше среднего уровня; их ощущение своего пути в жизни просто невероятно, а по зрелости и мудрости они во многом превосходят обычных людей. Многие из этого подрастающего поколения станут выдающимися экстрасенсами. Я убеждена в том, что интуитивные и экстрасенсорные способности в предстоящие годы изменят представления о возможностях человеческого сознания, и начало этому процессу уже положено так называемыми «детьми Индиго».
Все. Больше ничего. Ни адреса, ни телефона. Куда писать? Надька громко вздохнула и убрала вырезку в письмо.
-Ну надо же… неужели это про меня? Зачем только ты мне дала это, Фрумочка, как же мне самой разобраться со всем этим? А я просто хочу быть, как все! А ведь и мамка меня не любит… Боится она меня…
- Ой, опять… Где же это ребеночек плачет?

***
Надя вертелась перед зеркалом в материном платье и туфлях на шпильках. Губы у нее были ярко накрашены красной помадой. Она примерила шляпку, газовый шарфик и заговорила со своим отражением в зеркале: «Да-а! Это я! Спасибо за комплименты. Хорошо-хорошо! Конечно, спою, мои дорогие слушатели! Но я не слышу ваших восторгов».  Надюха откашлялась и запела:
-«Бесаме, бесаме мучо.
Комо си фуэра эста ноче ла ультима вес.
Бесаме, бесаме мучо.
Ке тенго мьедо пердерте, пердерте деспуэс.»
-Так, здесь где-то был белый ридикюльчик! – вспомнила Надюха и
порывшись в шкафу, достала из-под стопки белья маленькую белую сумочку. Открыла ее.
-Та-а-ак! Бумаженьки…
Надюха обрадовалась, села за стол и стала вынимать документы из сумки.
-Ну-у! И где тут у нас свидетельство о браке? Вот оно! А вот и мое… Щас мы вас на чистую воду и выведем! Поженились… так…  А я родилась тридцатого… Ага! И что? Ничего не понимаю я в этих документах….
Да что же это ребенок то до сих пор плачет?! У меня уже голова разрывается.



***

В темном подвале Вилька и Надюха склонились над документами. Рядом с ними лежал Булька и, громко чавкая, с удовольствием грыз огромную мостолыгу.
-Тэкс, – многозначительно сказал Вилька и сделал длинную паузу, - разберемся… Ты родилась 30 сентября, а они поженились… в июне этого же года.
-Ну, и-и?
-Раз, два, три, четыре… - с умным видом стал он загибать пальцы. - Да, кажись, они тебе неродные. У родных сначала женятся, а потом ребенок! Ребенок должен у матери в животе отсидеться девять месяцев.
Вилька еще раз посчитал на пальцах.
-Так, где же ты еще пять месяцев находилась?
-Ну, я не помню…
-Да, Надька, вот оно как все оказалось…
-Вилька, мы скоро переезжаем. На Авиационную. Нам квартиру дают. Двухкомнатную.
-Квартиру? Ну как же? Как же так? Нет, это, конечно, не так уж и далеко… Это же не в первый Волхов, всего-то две остановки…  Мы же будем видеться?
-Конечно, Вилька. Мы же с тобой как братья… Ой, опять…
-Что опять? Тебе плохо? - заволновался Вилька.
-Слушай, Вилька, тут такое дело… Скажи, ты сейчас слышишь, как ребенок плачет?
Вилька прислушался, походил по подвалу и потряс головой.
-Неааа! Никаких младенцев…
-Значит, опять… Виль, мне помощь твоя нужна.



***
Надя и Вилька уже несколько часов бродили между домов. Плач младенца то затихал, то становился громким и требовательным. И чем ближе они подходили к лесозащитной полосе, окружающей завод железобетонных изделий, крик становился все громче и громче.
-Как в игре «горячо-холодно», - заметила Надька, - и все же, самый громкий крик – у этой помойки…
-Да, развели грязюку. И ведь это все наши жители… Ну, что дальше делать будем? Плачет? – заботливо поинтересовался Вилька, заглядывая подружке в глаза.
-Плачет. Сильно, голова болит жутко…. А что делать, не знаю…
На последних словах Надюшу повело, и она упала, неловко, боком, прямо на кучу гниющих отходов.
-Ну, вот, опять! – успела подумать Надюха, и ее затянуло в ярко - красный туман, быстро меняющий свой цвет.
Вихрь живого огня был похож то на темную кровь, то вдруг глаза слепили бордово–оранжевые вспышки. Желтые световые осколки стали приобретать очертания осенних листьев клена и ясеня. Картинка приобрела реальность, и девочка увидела себя в домашнем легком халатике и тапках на босу ногу у мусорной свалки. Она оглянулась вокруг в поисках Вильки, но его рядом не оказалось. Где же Вилька? Странно. Кто-то идет сюда! Но это не Вилька…
Надя, недолго думая, спряталась за деревья. К мусорной куче, шатаясь, как после долгой болезни, шаркая ногами и оглядываясь по сторонам, подошла девушка, почти девочка. Она явно была нездорова. В руках она несла ведро, в котором кто-то шебуршился. Девушка подошла к куче мусора, поставила ведро и опустилась на колени. Она стала разгребать вонючий мусор руками, выкапывая нечто похожее на ямку. Где-то послышались голоса, она занервничала и стала рыть быстрее. Надька вышла из своего убежища и вплотную подошла к девушке. Не решаясь ее окликнуть, Надя тихонько кашлянула. Она хотела спросить, что она здесь делает и не нужна ли ей помощь? Но та ее не видела. Девушка аккуратно достала из ведра тряпочный сверток и прижала его к себе. Сверток мяукнул: «Мяааа, мяа-аааа!» Лицо девушки исказилось скорее от душевной боли, нежели от физической. Она заплакала и забормотала: - Прости, прости, прости! Я приду! Я скоро сама приду к тебе! Недолго уж осталось.
Она опустила сверток в ямку, край пеленки приоткрылся, и Надька увидела маленькую детскую ручку. Обезумев, Надя стала колотить девушку руками и кричать: «Не смей, не делай этого!» – но руки проходили сквозь тело молодой матери, которая уже забросала мусором тельце  своего еще живого ребенка.
Вилька, зная о необычных Надиных приступах, сильно не испугался, а присел рядом и стал терпеливо ждать, когда девочка очнется. Достал из кармашка Надиного платья носовой платок и аккуратно вытер показавшуюся из ее носа кровь.
Надюша открыла глаза. На нее навалилась тяжелая безысходная тоска. Девочка поднесла свои руки к носу, понюхала их, сделала отвратительную гримасу и с трудом встала на ноги. 
-Виль! В этой куче – мертвый ребеночек. Мать, очень молодая, в ведре его сюда принесла, он еще жив был. Пищал тихонько. Здесь его зарыла. Плакала сильно.
-Зарыла  да и зарыла. Пусть себе лежит…
-Ты что, Вилька!? Его надо похоронить. А-то у меня мозги не выдержат слышать этот плач.
-Ааааа!?
-Да, это он плакал. Уйти не может…. Виль, милицию надо вызвать…. Но про меня им знать нельзя! Придумай  что-нибудь…

***
Через двадцать минут к мусорной куче подъехала милицейская машина. Из нее вышли двое мужчин в милицейской форме и одетый в гражданское, уже знакомый Надюхе следователь Корнев. Сама она пряталась за углом дома и наблюдала за происходящим.
- Мальчик! - окликнул Корнев Вильку. -  Это ты милицию вызвал?
- Ну, я! - засунув руки в карманы, решительно ответил мальчик.
- Так где, говоришь, ребенок?
- Так там, в мусорной куче!
- Ты что, шутишь, что ли? – грозно рявкнул на Вильку один из блюстителей закона.
-Да не шучу я! Вон лопата! Я ее с подвала принес! Копайте здесь! Вот, посередине! - ткнул пальцем в середину кучи Вилька и оглянулся на Надьку. Девочка, словно ветряная мельница, жестикулировала руками, показывая что-то. Вилька ничего не понял из подающих Надюхой знаков  и подбежал к ней. Это не укрылось от глаз следователя.
Вилька вновь подошел к представителям доблестной милиции и показал более точное место, где надо копать. Один из милиционеров принялся раскидывать мусор лопатой, а другой - ковырять кучу палкой.
-Эй, девочка, подойди ко мне! - поманил Надю рукой Корнев.
-Яяяя? – показала на себя пальцем не успевшая убежать Надька.- А зачем?
-Ты, ты!
Надька робко, мелкими шажками подошла к Корневу, надеясь, что он не вспомнит ее.
-Тебя как зовут?
-Надя… А фамилия – Сенина… - еле слышно пролепетала девочка.
-Вячеслав Игоревич! Нашли, кажись! Точно, ребенок! – закричал мужчина в форме и уступил место другому, с фотоаппаратом.
Корнев подошел, присел, внимательно осмотрел находку, поморщился, словно его пронзила зубная боль, и вернулся к Надьке.
-Ну, рассказывай, дочка, как про ребеночка-то узнала?
-Я… я никак… - нечленораздельно пролепетала Надюха, пятясь назад, - это он, мальчик этот нашел! Правда, мальчик?! – обратилась она к Вильке.
-Правда, правда! Эта девочка тут ни при чем! Я ее первый раз вижу!
-Опять, как в церкви, в минеров играли? – сдвинув брови, спросил следователь, не глядя на Вильку.
-В каких минеров? - не поняла девочка, но вдруг вспомнила, как отмазывался отец несколько лет тому назад. И как он только помнит про это?
-Как ты узнала, что здесь труп ребенка? Ведь в этот раз вы его не откапывали?
-Плакал он. Несколько дней плакал… И сегодня, и вчера…
-Так…. А трупик-то давно здесь лежит, - сказал Корнев самому себе, - а, кроме тебя, кто-нибудь слышал, как он плакал?
-Нет, никто…
-И дружок твой, ну, этот мальчик, тоже не слышал?
-Нет. Не слышал!
-Никто, значит…
-Вячеслав Игоревич! – опять закричал Дылда. - Труп-то уже месяца два, если не больше, здесь лежит.
-Дааа! Дела… - протянул следователь и внимательно стал рассматривать такую славную, но очень странную, не простую девочку…
-Дааа. Кто ж ты такая, Надя Сенина?!



***
Зинаида и ее напарница, продавщица пива Зойка, не спеша возвращались с работы домой. Они уже успели отпраздновать Зинину первую получку на новом рабочем месте. Зойка была полноватой и низкорослой. И походила на добродушную маленькую хрюшку. Небольшие заплывшие глазки, словно бусинки, так и шныряли по сторонам. Она завидовала Зинаиде, ее красоте, безупречной фигуре, легкому характеру. Холодный ветер пузырил тонкие пальтишки Зинаиды и Зои. Но женщины не ощущали пронизывающего холода. Они изрядно выпили и, вспоминая разные смешные случаи в своей пивнушке, то и дело истерично хохотали. Впереди злобно залаяли собаки. Неожиданно раздался протяжный волчий вой. Девушки вздрогнули. Вой усиливался и наполнял душу первобытным страхом.
–Ой, мамочки, волки! – всплеснула коротенькими ручками Зойка.  Зинаида сложила руки рупором и, что было силы, закричала:
-А ну, пошли воооон! Волки позорные! – и почувствовала, как тугая пружина, сжимавшая ее изнутри последнее время, распрямилась и отпустила. И тут на нее напал такой гомерический хохот. Ее смехом заразилась и Зойка. Они хохотали, как сумасшедшие, и не могли остановиться до тех пор, пока на глазах Зинаиды не появились слезы.
Зойка предложила Зине пройти через парк, и подруги свернули с дороги.
-Да, Зинка! Как судьба-то распорядилась, - посетовала Зоя,- была ты - заведующей кафе. Уважаемой женщиной. А теперь эта страшила-Томка  сидит на твоем месте… Да какая с нее заведующая?
-Да-а! Ну какая из нее заведующая? – задумчиво произнесла Зина. - Она и считать-то не умеет. Ты правда считаешь ее страшной? А ты слыхала, что мужики ее называют Гренадершей… Ну, конечно, за спиной…
-Я-то понимаю, что официанткой тебе там в падлу работать. Правильно и сделала, что к нам пришла. Пивнушка, пивнушка… Зато в этой пивнушке на одной только пене столько намухлевать можно! А мужиков - завались! - расхваливала Зойка прибыльную работу.
-Да-а! Тамарка… Какая из нее заведующая… Зойка, я так устала, я так смертельно устала… Еще эта беготня с ордером на квартиру… Представляешь, на днях у меня будет двухкомнатная квартира… Набегалась я с ней. Нет правды. Нет… Устала - как собака. Зачем мы водку с пивом мешали? Ой, Зойка, я чего-то выдохлась. С сердцем плохо…, - Зина схватилась за сердце и прикрыла глаза.
-А мы сейчас посидим. Вот на скамеечке и посидим, - потащила Зойка Зину к деревянной лавочке.
-Слушай, Зина, а чего ты со своим инвалидом не разведешься? Была б одна, свободная, - поинтересовалась она и усадила Зину на скамейку.
-Зоя, как ты не понимаешь? Во-первых, я слово дала свекрови, да даже и не в обещании дело… А в жилье! Двухкомнатную квартиру, которую я с трудом таким выцарапала, делить нужно. Генке, как инвалиду, положена однокомнатная. Ну, а нам с Надькой - комната на общей кухне. А жить с чужими людьми я не могу. Вот и приходится терпеть. 
-А давай-ка еще по глоточку, для веселья! Когда на новоселье пригласишь, Зинуля? - поинтересовалась Зоя, достала из сумки початую бутылку водки и отхлебнула из горла.
-На–ко вот, теперь ты! – заставила она выпить Зинаиду. - Зинк, вот умора, че вспомнила! Знаешь, какой сегодня ко мне мужик подкатил? Красавчик! Какая, говорит, Вы, Зоя Пална, импозантная женщина! А рядом Васька - Жердина, слесарь из ЖЭКа, заржал и говорит: «Нашей Зойке надо лишний вес сбросить…». А красавчик мою ручку целует, смотрит многозначительно так мне в глаза. «Это,- говорит,- не лишний вес, это лишние места для поцелуев!» Ах-ха-ха-ха!
Зинаида держала руку на сердце, но боль не проходила.
-Ты, чего, Зинка? Не смешно? Не веришь? Я чего, правда такая толстая? - тормошила Зину Зойка.
-Что ж мне не везет-то так с мужиками? - завела Зина свою песню,- что же ты мне, Господи, не можешь послать одного - нормального, умного, заботливого мужика?
-Да и правда, за что нас Господь карает? А ты, подруга, выпей! Выпей, легче станет!
Зинаида отхлебнула через силу и поморщилась, а Зойка лишь сделала вид, что отпила из бутылки.
-Вот ты мне скажи, что во мне не так? Вроде и симпатичная… -продолжала Зина.
-Тааак! Вот, выпей еще! - сунула ей бутылку Зойка.
-Не дура и работящая, - отпила из бутылки Зинаида, - ой, как же я устала, Зойка, как устала… от жизни от такой… Ой, что-то плохо мне…
Зинаида завалилась на скамейку и заснула. Зойка потрясла подругу за плечи, воровато оглянулась по сторонам, и на ее лице добродушной хрюшки вдруг проявилось злобное и хищное - свиное рыло. Чуть поколебавшись, она забрала Зинину сумку и быстрым шагом направилась к выходу из парка.



***
По радио передавали «Пионерскую зорьку». В это время Надюха всегда уходила в школу. Но как она ни старалась тихо уйти из дома, Зинаида все же проснулась. С похмелья сильно болела голова. Зина села на кровати и закричала:
-Надька, зараза, ты почему меня не разбудила? Надька, ты где, дай попить!
-Мам, я в школу опаздываю! – ответила уже одевшаяся девочка с портфелем в руке.
-Обойдется твоя школа, деньги забаулила?
-Нет, ты очень поздно пришла, я уже спала.
-Тебе бы только спать. Считай, давай, деньги, - стала выходить из себя мать. Она совершенно не помнила, где она была вчера вечером и как добралась до дома.
-Ну, мне же в школу! - попыталась возразить Надя.
-А меня с работы уволят! Что жрать будем?
-Ладно, где сумка? - сдалась девочка и стянула с себя пальто.
-Где, где? Где-то здесь!
Зинаида вдруг резко оживилась и бросилась на кухню, потом в ванную, под кровать. Она обыскала всю квартиру. Сумки не было.
-Генка, ты не брал? Точно? Убью, если брал!
-Да не брал он, видно же! - вступилась за отца Надька.
-Сумка… В парке сидели, на скамейке. Зойка! Зойка, сука! Больше некому! А вот теперь, Надька, готовь матери веревку и мыло!



***
1972год 
Уже целый месяц семья Сениных проживала в двухкомнатной квартире. Квартирка была небольшая, хрущевской застройки. В большой, проходной комнате стоял светлый трехстворчатый шкаф, все та же кровать с шишечками, перевезенные со старой квартиры. Но появился и новенький круглый стол, четыре стула и письменный стол в Надину комнату. Пришлось снова брать кредит. А что, без кредита не проживешь! Тем более, каждый месяц Зина отдавала Фруме долг за поездку на юг. Но зато Зинаиде повезло, она совершенно случайно, почти даром, по объявлению, купила темный полированный сервант для посуды и книг. Ну, все как у людей…
Наконец-то у Нади появилась своя комната с письменным столом, небольшой книжной полкой и купленной с рук тахтой. Зинаида же с мужем заняли проходную комнату.
Зинаида уже подходила к подъезду, как ее окликнула незнакомая женщина. Волосы у нее были давно не крашенные, наполовину седые, наполовину ярко-красные, собранные на затылке в простой хвостик. Она постоянно поджимала и без того тонкие губы. Одета она была дорого, но безвкусно.
-Эй, гражданочка!– закричала женщина и вскочила со скамейки. - Это вы Зина? Я вас уж часа три караулю.
-А чего меня караулить? – удивилась Зинаида, быстро перебирая в памяти своих последних «знакомых».
-Тут кое-кто мне сказал, что дочь твоя… Слушай, можно я на «ты»?
-Да чего уж там…
-Так, сказали мне, что дочка ваша может убийцу найти. Брата у меня убили!
-Чушь какая… - Зина попыталась пройти в подъезд, но женщина навалилась на дверь спиной.
-А вот и не чушь! А ты не бойся, я хорошо заплачу!
-Сколько? - с деловым подходом подошла Зинаида.
-Сколько? Пять рублей!
-Да? - засомневалась Зина и выдержала длительную паузу.
-Десять!
-Хорошо! За пятнадцать она все вам скажет!
-Много конечно, да ладно! Жизнь дороже! По рукам! Меня Ольга зовут, - протянула руку женщина, - так вот, Зина, нужно выяснить, отчего в нашей семье произошли два убийства.
-Но ведь Надька не милиционер, откуда ей такое знать?
-Но она же не простая девочка у тебя…
-Слушай, а откуда ты это знаешь?
-Да оттуда! Я, милая моя, много чего знаю… Вольковская я…  Знаю, что дочка твоя - внучка Степаниды! А дар свой бабка скорей всего твоей Надьке и передала… Ну что, будешь мне помогать?



***
А в это время дома Надя готовила на электрической плитке суп с вермишелью и учила заданное на дом стихотворение. Мать ворвалась на кухню, как тайфун, плюхнулась на табуретку и утащила со стола почищенную морковку. При появлении жены Геннадий, лежавший на диване с любимой книгой про атамана Ермака, демонстративно отвернулся к стене. Зина отдышалась и исподволь завела разговор бархатным, елейным голоском:
 -Слушай, тут такое дело… У одной моей знакомой сестру зарезали. Одна бабка ей сказала, что семья вся проклята, и надо порчу снимать. Снимала, снимала, только не порчу, а денежки. А через месяц – брату горло перерезали... Или наоборот, сначала брата, а потом…  А, точно! Брата! Она и боится, как бы до нее очередь не дошла. А дом после ее смерти  племянникам достанется, - вкрадчиво рассказывала Зинаида, впиваясь в Надьку глазами, - надо бы ей помочь. Жалко женщину! Сможешь? А, Надька?
На лице дочери проступило изумление, затем недоумение, и она подумала: «Что это с матерью? Когда это ей кого было жалко? Видимо, денег ей посулили. Ведь она никогда не проявляла интереса к страшной и непонятной стороне жизни своей дочери».
-Нет! Помогать никому не буду! Я ее не знаю! Не видела в глаза. Что за люди? Что за дом, какой дом? Нет, не могу я. Не умею, - отрезала Надя, помешивая лук, жарящийся на сковородке.
-Ах, неблагодарная ж ты дрянь. Сидишь сиднем на моей шее. Кто тебя кормит!? Жрать-то вы любите! А вот людям хорошим помочь  или копейку в дом принести, тут вас нет! – стала упрекать дочь Зинаида.
Надька, чтобы не слышать ее причитаний, закинула лук в кастрюлю и скрылась в своей комнате.
-Нет, она еще и дверь закрыла, - закричала Зинаида, - а это, вообще-то, моя квартира! Слушай, что тебе мать говорит! - еще громче заорала она.
Через некоторое время Зинаида, хлопнув дверью, куда-то ушла. Надюха вздохнула: «Ну, наконец - то отстала». Да не тут-то было. Через час довольная мать вернулась и выложила перед Надькой пачку фотографий незнакомых людей.
- Вот, принесла! Изучай!
Надька со злостью бросила их на пол, и они разлетелись веером по всей комнате. Но, спустя полчаса она успокоилась, любопытство взяло вверх, и девочка собрала фотокарточки.
От некоторых карточек веяло холодом, от других - теплом.
-Живые и мертвые… - поняла Надька и отметила про себя, что раньше она такого не делала, а ведь могла бы по фоткам узнавать, жив человек или нет.
А вот фотография двухэтажного деревянного дома. Что-то странное… Да нет, вроде нормально все. Надя закрыла глаза, провела ладонью по снимку. Возникло покалывание в подушечках пальцев и сильная тревога. Нет, страх!
-Мама, нам надо в дом этот сходить.
-Так иди, вот адрес! А я не пойду, я еще с ума не сошла…
-Мама, так и мне страшно! Я не знаю, с кем или с чем еще придется столкнуться. Зачем ты меня в это втягиваешь? Ведь я всего лишь ребенок…
- Ребенок… Жеребенок! Тебе уже четырнадцать, корова…
- Ладно, пусть тогда Генка идет!
- Не называй меня Генка, – подал голос Геннадий, - пошли, схожу с тобой. Это ж надо, куда ребенка посылает! Ей ведь, суке, все равно! А там налево и направо горла режут!



***
-Вот, вот он! - закричала Надька, показывая отцу дом, указанный в записке. Это был обыкновенный, покрашенный сто лет назад зеленой краской, ничуть не страшный дом в поселке Халтурино. За забором заливисто затявкала собака, и на ее лай вышла хозяйка.
-А-а-а! Пришла? Может, еще фотографии нужны? Ольга Николаевна меня зовут!
-Мне бы в дом войти, – попросилась Надя.
-Так иди! Смотри, что хочешь!
Отец вошел первым, за ним, осматриваясь по сторонам, семенила Надя. Она обошла осторожными шагами все комнаты, углы, чуланы. Половицы поскрипывали. Надя вздохнула, сняла с шеи бабушкино колечко, одела его на палец и успокоила отца: 
-Нет, здесь все спокойно. Ничего не происходит. Может, дело в людях?
-А чердак и подпол у вас есть? - спросил Геннадий, явно давая понять Ольге Николаевне, что он здесь не последний человек. 
-Есть и чердак, и подпол… - засуетилась хозяйка и стала искать фонарь.
Сначала спустились в подпол, но, кроме запасов на зиму, там ничего не было. Да и запасы-то… Доживут ли до весны? Большинство банок с огурцами взорвались, и запах гнилостного брожения наполнял подвал. Хозяйка абсолютно не среагировала ни на огурцы, ни на запах. Надя, забрав фонарик у хозяйки, поспешила ретироваться. Компания поднялась в комнату, и Надюша тревожно сказала:
-Пойдемте дальше!
Ольга Николаевна дернула за крепкий шнур и опустила вниз легкую деревянную лестницу, ведущую на чердак.
-Залезайте! – скомандовала она, делая приглашающий жест рукой в сторону чердака!
-Мне не залезть, - виновато сказал Геннадий.
-А я боюсь! – отошла в сторону хозяйка.
-Ну что, тогда я?! – не ожидая ответа, спросила Надя и полезла по хлипкой лестнице наверх.
-Выключатель слева! – заискивающе крикнула Ольга Николаевна и на всякий случай отошла подальше.
Включив свет, Надя обошла запыленный, заваленный рухлядью и всяким хламом чердак. После второго круга она почувствовала ощущение тревоги рядом с огромным старым сундуком, стоящим под крошечным слуховым окошком, в дальнем конце мансарды. Замок был выломан. Сундук - пуст.
- Когда вы открывали сундук? – громко крикнула Ольге Николаевне девочка.
- Так незадолго до Васькиной смерти. Он и открывал, - закричала Ольга, сложив ладони рупором.
- А что взяли из него? - крикнула Надька дрожащим голосом и поежилась.
Стало очень прохладно. Висящая под потолком, загаженная мухами лампочка вдруг замерцала и потухла. Потянуло холодом. Надьке стало по-настоящему страшно, и по ее виску побежала струйка пота. Внизу заволновался Генка:
- Ленин, что там? Почему молчишь?
Надька хотела отозваться, но голоса не было. Она, как рыба, открывала и закрывала рот. А на сундуке сидела бледно-голубого цвета женщина, лет сорока. На шее у нее был огромный разрез, нанесенный или лезвием, или острым ножом. Лицо не было запачкано кровью, но платью здорово досталось. И эта темно-бурая кровь еще больше усилила страх Надюхи. Призрачная женщина держала в руках то ли картину, то ли большую семейную фотографию в красивой золотой рамке.
- Что т-т-тебе надо? – заикаясь, спросила Надька.
Женщина потрясла картиной и прошипела: «Смерть…».
Надька со страху кубарем вылетела с чердака. Как только ноги не переломала… Отец подхватил бледную, испуганную дочь и потащил ее к выходу. В прихожей  он споткнулся о здоровенные кирзовые сапоги и чуть не упал:
-Ну, японский городовой!
-Ну что, что там? Узнала, что ль, чего? – пыталась выяснить хозяйка, но Надька с отцом уже были за забором. Сердце у Надюхи колотилось, как сумасшедшее, еще маленько - и выскочит из груди.
-Скажешь что-нибудь? – спросил Геннадий дочь, усаживая ее на лавочку у подъезда своего дома.
-Знаешь, я хочу, чтобы этого ничего не было… Хочу думать, что это сон… Боже, зачем я туда пошла, зачем? – разрыдалась девочка.
-Ну и ладно… Хочешь, так и думай, что не было ничего! - подбодрил дочь Геннадий.
Придя домой, Надюха умылась и собралась сразу лечь спать, но войдя в свою комнату, она поняла, что спать ей не придется. Дух женщины с картиной находился в ее комнате. Первая ее мысль была - выбежать из комнаты, но вдруг она услышала голос бабушки Степаниды: «Доведи все до конца, иначе она от тебя не отстанет… И что бы с тобой ни происходило необычного, волшебного или страшного, не пугайся, никто тебе плохого ничего не сделает. Колечко, колечко одевай! Не рассчитала…  Справляйся, внучка, сама…»
Призрак больше не пугал девочку. Прозрачная женщина молча сидела в двух метрах от Надюхи и прижимала к себе семейную реликвию.
Надя поняла, что тайна связана с этой картиной. И надо ее отыскать!
- Папка, одевайся! Идем скорее назад! - скомандовала Надька. Геннадий уже уютно устроился на кухне и ел холодные макароны с куском жареной докторской колбасы. Он обрадовался, что его маленький Ленин вновь позвал его с собой. Значит, не такой уж он и ненужный. Почувствовав себя неким Шерлоком Холмсом, важно, прихрамывая больше, чем обычно, он прошел мимо удивленной жены и молча стал одеваться. Зинаида, в ночной сорочке, так и осталась стоять посреди комнаты с открытым ртом.



***
Худосочная, болтливая невестка Зойка, жена Василия, к которой привела их Ольга Николаевна, взволнованно рассказала, что Ленка и Василий, брат и сестра Ольги Николаевны, решили почистить чердак, хотя чего там чистить, и нашли там старинный сундук. Сундук никакой ценности из себя не представлял, но замок на нем был - ого-го! Здоровущий замок взломали с трудом, а там картина, замотанная в старую мужскую рубаху. А рамка у нее, кажись, золотая! Вот и взял Васька картину, как старший в семье. А потом… когда уж Ваську похоронили, картину Ленка себе забрала. Говорит, это наши предки - их надо чтить. Это наша типа родословная…. А утром… Господи помилуй, - перекрестилась она, - ее нашли с перерезанным горлом….
-Так, тетеньки! Вот, что, - обратилась Надя к женщинам, - картину, то есть портрет этот, надо сжечь! Вы поняли меня? Это очень важно!
-Так ладно, я сожгу. Уйду в поле и сожгу! - клялась тощая Зойка.
Надя успокоилась. Она нашла источник проклятия. Можно спокойно идти домой.
Но как только она вошла в свою комнату, призрак с картиной уже ее поджидал.
- О Боже, что не так??? – воскликнула смертельно уставшая Надька. Она только что собиралась лечь и ничего ей сейчас не было нужно, только бы ее оставили в покое.
Но обозленная женщина-призрак не отставала. Она трясла картиной… Нет, не картиной, а старинной золоченой рамкой… и шипела: «Смерть, смерть…».
-Утром, все утром, - прошептала Надюха, махнула рукой и вырубилась.
Утром в квартиру трезвонила вусмерть перепуганная Ольга Николаевна. На ней просто не было лица.
-Убили, Зойку убили! Горло перерезали. Соседка ее рано утром нашла у крыльца. Милиция только уехала.
-Картину, картину она сожгла? – выбежала на крики Надя.
-Так откуда мне знать? Обещала сжечь!
Надюха, забыв про усталость, школу, и про все на свете, едва умывшись, побежала за Ольгой Николаевной в дом ее невестки Зойки.
Двери дома были опечатаны, но Ольга Николаевна отвела Надю на задний двор, поддела гвоздиком раму и открыла окно. Подсадила Надюху, и та, перемахнув через подоконник, спрыгнула на пол. Золоченую рамку она увидела сразу. Она стояла на комоде и переливалась в утренних солнечных лучах, падающих на стену.
Надя схватила рамку и подала ее в окошко Ольге Николаевне. Та схватила ее, прижала к себе, но тут же отшвырнула от себя, как будто обожглась.
-Вот ведь дрянь какая! Позарилась на рамку. Картину сожгла, а рамку себе решила прикарманить, - сокрушалась Ольга Николаевна,- всегда была жадной! И Васеньку-то ей было не жалко!
Надюха подхватила рамку и потащила Ольгу Николаевну подальше от людских глаз.
На пустыре, они пытались зажечь костер, но рамка упорно не поджигалась. Тогда Надя решила остановить проезжающего мимо парня на мопеде и рассказала ему сказочку о бабушкином предсмертном желании – сжечь раму. Парню понравилась красивая девчонка, и он не пожалел ни бензину, ни своего времени, ни сухих веток. Рамка сгорела, но Надька еще долго слышала шипение костра: «Смерть, смерть…»
Милиция больше месяца таскала на допросы Ольгу Николаевну, а потом, по состоянию здоровья, ее положили в психиатрическую больницу. Отдать ей должное, – про Надю она ничего не сказала. Зинаида один раз навестила ее в надежде, что та заплатит ей за проделанную дочерью работу, но Ольга Николаевна или притворилась, что не узнала Зинаиду, или и впрямь тронулась головой. Смерти в их семье прекратились. За убийства посадили одного из племянников убитого Василия, якобы нашли у него тот самый нож, и дело закрыли.
 
 

***
Зинаида недолго радовалась новой квартире. Жажда приключений манила ее, и она вновь исчезла в неизвестном направлении. Но дочь не переживала за нее, чувствовала, что у матери все хорошо. «Пусть мамка будет счастлива, а мы уж как-нибудь с Генкой проживем», - успокаивала себе Надюха, но сама очень скучала по матери. Девочка с удовольствием делала уроки и наслаждалась своей уютной, милой комнаткой, стены которой были украшены выжженными по дереву картинами.
Геннадий возлежал на диване и громко, вслух читал потрепанную книгу «Ермак». Надюха, сидя за письменным столом, заглянула в его комнату и сделала отцу замечание:
-Папка, читай про себя. Ты мне мешаешь уроки делать!
-Не-е! Я про себя не хочу! Я про Ермака хочу. Я, когда вслух читаю, запоминаю лучше! – ответил Геннадий. - Да-а-а! Какие люди раньше жили! Вот, Ермак Тимофеевич, казачий атаман, положил начало присоединения Сибири. А мы… Мы - ничтожные букашки, - Геннадий заплакал, а Надюха спросила его:
-Вот сколько себя помню, ты всегда читаешь две книги. «Ермак», и «Стенька Разин», почему?
-А что еще читать, «Малую землю»? А пожрать у нас, что-нибудь есть, а Надюха?
-Поесть? А я тебе утром деньги давала на хлеб и картошку, ты купил?
-Нет, потерял… Выронил как-то, - опять заплакал Геннадий.
-Как-то…
-Да, дырка в кармане.
-Дай, погляжу!
-А я уже зашил!
-Все ясно. Мне искать или сам отдашь?
-Ищи, раз делать нечего…
Надя вышла из своей комнаты и стала искать бутылку бормотухи под диваном, в кладовке, в шкафу. Но это была просто игра. Она прекрасно знала, где в этот раз отец спрятал спиртное. «Случайно» Надя нашла бутылку плодово-ягодного вина в туалете в сливном бачке. Быстро подбежала с бутылкой в комнату, к раскрытому балкону. Отец пытался ее перехватить, но наметанным движением руки Надя бросила бутылку с балкона, как гранату! Тыдыж! Точнехонько в огромный камень, лежавший на этом месте многие годы.
-Ну зачем? Зачем? За нее же деньги плачены, а бутылка-то - семнадцать копеек, - опять заплакал Геннадий.
-Денег у нас с тобой осталось на два дня, а пенсия у тебя через четыре… Ты же первый жрать запросишь!
-Зачем выбросила, взяла моду, - опять заплакал отец, - не нужен я никому! Зинка шляется - паскуда! Уж месяц носу не кажет… И ты, мой маленький Ленин, папку не любишь! Сдохнуть бы, сдохнуть…
-Ой, да не ной ты… Завтра к матери поеду, может, денег даст… Чай будешь?
-Чай? Чай не буду. А вот сахарок грызну. И водку пить не буду. Но если плиснешь, то немного лизну.
-Ага. Счас тебе! Я, папка, сейчас в магазин сбегану, а ты пока поспи. Не пей ты, нельзя тебе. Опять припадок будет…



***
Надюха закрыла входную дверь на ключ и столкнулась с симпатичной, модно одетой девушкой, выходившей из соседней квартиры.
-Привееет! Новые жильцы? – приветливо улыбаясь, спросила она.
-Да-а.
-Меня Людочка зовут. А ты… Надя?
-Ну-у.
-А что за парень тебя частенько у подъезда караулит? Я уже не первый раз его вижу. Красивый такой…
-А-а! Это Вилька… мой брат. Ну не совсем брат, а брат по крови. Ну, то есть по клятве, - застеснялась Надюха.
-Ничего не поняла… Но его кадрить-то можно?
-Кадрить? Кого, Вильку? Ха-ха! Ну, так кадри… - нерешительно сказала Надя, но отчего-то ей стало неприятно. И совсем она не хотела, чтобы ее Вильку кто-то кадрил. Надюха отвела золотистую прядь волос с лица, и, чтобы сменить тему разговора, спросила:
-Слушай, а я тебя в школе видела. Ты ведь в восьмом «в» учишься?
-Ну да! А я думаю, где я тебя видела…
-Да я в школе-то редко бываю. Все по больницам да по санаториям…
-Как интересно! Расскажешь? А в школу теперь вместе будем ходить. Ты за мной заходи!



***
Зинаида встречала дочь на железнодорожной станции Мга. Надюха увидела мать из окна. Красивая… Голову держит гордо, смотрит на всех свысока. Надька отметила у матери новый, ярко-красный плащ и бордовые, в тон плащу, ботильоны. Зинаида оглядела дочь, видимо, осталась недовольна ее видом и разочарованно вздохнула:
- Могла бы и приодеться! Все-таки в гости едешь… 
- Да ладно, что было, то и надела…
 Мать уверенно повела ее через железнодорожные пути, мимо вагонов, поездов. Счастливая Надька не сводила глаз с матери. Как же она соскучилась по ней.
-Ну вот, сорок минут - и ты здесь! Билеты проверяли? - поинтересовалась Зинаида.
-Даже два раза. Бегала от них по вагонам…
-Правильно, молодец! Государство наше не обеднеет. Вот смотри, видишь, вагончики стоят? Вот там мы и живем! Ты, Надька, будь с Толей повежливее, не хами! А то я тебя знаю!
-Я сегодня у тебя ночевать останусь! - поставила Надя мать перед фактом. Зинаида поморщилась, но ничего не ответила.
Минут через десять они подошли к вагончику, и Зинаида открыла дверь ключом:
-Ноги вытирай, - остановила Зина дочь.
Внутри оказалось очень просторно, чисто и уютно. Здесь была кухня с печкой и отдельная спальня за занавеской.
-Вот здесь мы с Анатолием и живем… Нравится?
-Нравится.
-Да ты садись, сейчас Толя придет, есть будем. Ты знаешь, Толя такой работящий! Его очень уважают! Он совсем не пьет. И представляешь, Толя такой умный, разгадывает все кроссворды.А недавно Толин портрет на доску почета повесили…
-На доску почета? - не поверила Надя.
-Знаешь, и вот все бы хорошо, но мать его, старая грымза, родом   из какого-то  Мухосранска, приезжала уже сюда два раза. К сыночку погостить… Это в нашу-то халупу… Уж больно она по Толеньке соскучилась. Я перед ней и так, и сяк! И так, и сяк! А она все морду кривит. И с ним все шу-шу-шу! Шу-шу-шу!
-Вот гадина, - поддержала мать Надюха.
-Не нравлюсь ей… Ну ничего… Ночная кукушка  дневную перекукует. А ты знаешь, Толя в этом году в таком почете… Представляешь, он какое-то рационализаторское предложение сделал…
-Да что ты… - зевнула дочь.
-Знаешь, что такое рационализация?
-Нет!
–Рационализация - это усовершенствование средств труда и технологических процессов, заключающееся в улучшении производственных и потребительских качеств выпускаемых изделий! Фуу! Ну, как я тебе?
-Четко! Сколько дней учила?
-Да дня три! Мне нельзя сейчас лицом в грязь… Сейчас, Надька, социалистическое соревнование принимает всенародный масштаб. И Толя со своей бригадой - всегда первый! Победитель во всем! Видишь, Толя еще и изобретатель. Соорудил для железной дороги какую-то штуковину, что начальство ахнуло! И выписало ему премию - аж пятьдесят рублей! И руководство… ну… выше! - показала мать указательным пальцем в небо. - Его решило поощрить…
-Мама, а почему ты не спрашиваешь, как мы живем, - перебила ее дочь.
-Что? Ну… И как там Генка? И, ты представляешь, выдали эту премию и еще билеты в театр. В Ленинград поедем. Он мне сапоги обещал купить и еще чего-нибудь. Ты знаешь, Толя еще и охотник. В эти выходные  зайца подстрелил. Вку-у-сны-ый!
-Мам, а ты мне денег дашь?
-Денег? Ты знаешь… У нас сейчас такие стесненные обстоятельства… Да и деньги-то мне Толя в руки не дает, - стала оправдываться мать.
В вагончик, громко топая, вошел смуглый, неказистый, маленького росточка мужчина. В резиновых сапогах, телогрейке и шапке из меха не то ондатры, не то  собаки.
- Татарин или узбек, - подумала Надька.
Он ей сразу не понравился. Не поздоровался, страшный какой-то… Анатолий долго и тщательно вытирал ноги у порога, сурово оглядел девочку и сделал гримасу, как будто ему вырвали зуб.
-Здрасти! - смущенно поздоровалась девочка.
-А вот и Толя пришел, – обрадовалась Зина, - Анатолий, знакомься, это Надежда, моя дочь! Она и рисует, и поет, стихи пишет… Она такая вся талантливая, ну вся в меня! – забегала вокруг любимого Зинаида.
Дядя Толя важно кивнул, подошел враскачку к рукомойнику и стал старательно мыть руки небольшой щеточкой с мылом. Особенно тщательно он вымывал грязь из-под ногтей. Зинаида тут же подбежала к нему с полотенцем и подобострастно заглянула ему в глаза.
- Устал…  Знаю, что устал… Ну, сейчас отдохнешь…
Надька не узнавала свою мать. Это просто была другая женщина. Ласковая, заботливая, любящая…  Как же она лебезит перед этим уродцем. И что она вообще в нем нашла? Толя молча вытер руки, крякнул и уселся за стол. Зинаида подтолкнула дочь к свободному стулу, взяла Толину тарелку и до краев наполнила ее горячим, вкусно пахнущим, наваристым супом. Потом налила дочери. У Надьки потекли слюнки и свело желудок. Дней пять они с отцом перебивались с хлеба на квас.
-Это  суп-харчо! Нравится? А потом еще и плов будет! Из зайца! Толенька, может, перчика? Сметанки? - тараторила Зина.
«Ни фикасе! Плов из зайца! А у нас дома - хлеб с луком…» - подумала Надька и, обжигаясь, стала глотать мясной ароматный суп.
-Ешь, Толя, ешь! Устал… Может, выпьешь стопочку?
-А чего ж не выпить? Выпью, - не отказался мужчина.
«А говорила, что он не пьет», - опять подумала Надька.
-Ну, а я тебе компанию составлю… Тебе, Толенька, соли хватает? А может, горчички положить?
-Положить.
-Знаешь, Надька! Когда Анатолий со своими друзьями встречается, у них такая интересная игра есть… Ну, они руками борются, кто чью руку на лопатки положит…. Ах-ха-ха! Так Толя…
-Ой, я забыла, мне ведь домой срочно надо! Я, кажется, утюг забыла выключить, - подскочила Надька и стала одевать резиновые сапожки.
-Ну как же? А как же заяц? Толя, скажи ей, - недоумевала Зинаида.
-А у меня на зайцев аллергия! - выпалила Надька, схватила сумочку, Фрумин подарок, сняла с вешалки куртку и выбежала из вагончика.
Растерянная Зинаида посмотрела ей вслед, удивленно пожала плечами. Анатолий крякнул, добавил в тарелку перцу и невозмутимо продолжил хлебать харчо.


***
После отъезда дочери у Геннадия все-таки случился эпилептический припадок. Геннадий еще не пришел в себя. И, находясь в возбужденном состоянии, ломал ножки у стульев и кидал их на новенький круглый стол. Туда же летели книги, Надькины журналы «Юность», газеты. Все это ему с трудом удалось поджечь одной рукой, и, брызгая слюной, он истерично орал:
-Суки! Все бросили. Никому не нужен! Ни пожрать нет, ни денег не оставили. Господи, куда же ты смотришь? Почему она еще не сдохла со своими кобелями? Гори все синим пламенем! Твари, уроды!
Журналы и газеты загорелись. Постепенно стали загораться и стулья. Комната наполнилась сизым чадом. На крики и запах дыма в квартиру прибежала соседка тетя Нина, Людочкина мать.
-Ох, батюшки, горим! Геннадий, да что же вы натворили? Пожарку и то не вызвать!? Ни одного телефона в подъезде нет! Где у вас ведро?
Геннадий присел на диван и принялся раскачиваться. Соседка залила костер водой, забрала спички и, покачав головой, тяжело вздохнула:
-Бедный, бедный! Глубоко несчастный человек…



***
Для такого позднего времени народу на платформе было полным-полно. Заканчивался летний сезон. Дачники, нагруженные саженцами, досками, сумками и рюкзаками немыслимых размеров, перли в сады, на сто двадцатый километр. В России отдыхать - означает строить свой сарай за городом, ковыряться в огороде и пить водку. По перрону проковыляла неопрятная тетка с большой корзиной пирожков с мясом сомнительного вида. «Тошнотики»,- называют их студенты. Но несколько мужиков не побоялись и купили себе пирожков на закуску. Да и что с ними, проспиртованными, случится!? Надюха одиноко стояла на платформе и ждала электричку. Она ежилась от холода в своей тоненькой курточке с уже ставшими короткими рукавами и вытирала слезы.
Надя издалека узнала мать по красному плащу. Было видно, что она торопилась, перепрыгивая через железнодорожные пути. Подбежав к дочери, тяжело дыша, она стала выговаривать ей:
-Я так и знала, что ты все испортишь! Чего ты подскочила, как ужаленная? Не могла посидеть для приличия? Что теперь Толик про тебя подумает?
-Да мне плевать, - взвилась Надька, - надоели мне все твои мужики! А ты… почему ты  никогда не задумываешься, как мы живем без тебя? Как твой ребенок  живет с больным  припадочным отцом - пьяницей? Думаешь, нам легко?
-А что, тебе, кобыле, кастрюлю щей не сварить?
-Да разве дело в щах? Ты ни разу не спросила: что я ем, как мое здоровье? Хватает ли нам Генкиной пенсии?
-Ну, я не знаю, я тут тебе три рубля принесла…
-Да подавись ты своей трешкой!
-Да как ты с матерью разговариваешь?
-Да какая ты мать? Да, кстати, а кто мой родной отец? Художник? Лыжник? Генерал? Кто на этот раз?
К перрону с грохотом подошла электричка, и Надюха, растолкав дачников, вбежала в вагон и заняла место у окна. Она смотрела, как мать идет по перрону. Молодая, красивая, гордая. Мать, которой она не нужна…



***
Запах гари Надя почувствовала далеко от подъезда, и уже знала, какой сюрприз ждет ее дома. На кухне отец с соседкой тетей Ниной пили чай с пирогом.
-Гена, да разве ж можно себя жизни лишать? – увещевала его соседка.- Да еще пожар… И мы могли бы все сгореть. Вот как теперь все это очистишь? Сколько мебели поломал.
-А я виноват? Виноват, что родился инвалидом? Что Зинка от меня бежит, куда глаза глядят. И что вместо рисования я клею коробки на химзаводе. А ведь у меня талант!
-Ну ладно, ладно, с кем ни бывает… Все будет хорошо!
В квартиру влетела раскрасневшаяся Надька.
-Папка, ты чего??? Опять надикуясил? Господи, у меня как сердце чувствовало. Всю дорогу от остановки бежала. Спасибо, теть Нин. Я теперь сама справлюсь.
Тетя Нина суетливо попрощалась и поспешила домой.
-Что, видела мать? - поинтересовался Геннадий.
-Видела, - преувеличенно спокойно ответила дочка, - да пошла она! Неси давай швабру и ведро мусорное!
-Стол-то совсем немного подгорел, скатертью накроем и не видно будет, - оправдывался Геннадий.
-Ага! Скатертью… поджигатель хренов! Окна открой, дышать нечем!
Надюха закатала рукава и принялась убирать квартиру.



***
В доме все еще пахло паленым. Последствия пожара были ликвидированы, но еще заметны. В большой комнате уже не красовались новые стулья, но у стола подгорела только крышка, и, накрытый старенькой плюшевой скатертью, он смотрелся вполне прилично.
Надюха забрала пенсию у отца, сходила за едой на фабрику-кухню и, поев вкусной общепитовской пищи, занялась рисованием. А отец, поливая традесканцию в деревянных горшках, с гордостью приговаривал:
-О-го-го! Цветочки мои, жирненькие… Глянь-ка, Ленин! Листья крупные, ни одного сухого стебелька!
-Любят тебя цветы! А вот мамку нет! Папка, на, попробуй! Это банан. Людка угостила, - протянула Надька отцу половинку заморского фрукта.
Геннадий осторожно взял угощение, понюхал его, с опаской откусил и пожевал. Брезгливо скорчил лицо, но банан проглотил.
-Ну-у, как тебе? – спросила дочка.
-Вата! Сущая вата! Не-е-е. Ешь сама. Надо же, сущая вата… Ну-ка, покажи, что нарисовала, - Геннадий взял в руки рисунок дочери и остался доволен. Ему казалось, что талант у дочери - это от него!
-Ну, по мне, так уж больно много тут всего…
-Ну как ты не понимаешь? Здесь вся жизнь. Встреча, любовь, расставание - это осенние листья и опрокинутые шахматы.  Королевский замок и летящие лебеди - мечты! А разбитые надежды - это осколки. Боль - репейник.
-Ишь ты. Мудрено-то как! Одним словом, - маленький Ленин. Мать-то где сейчас? Уж месяц, как не приезжала, - жалобно заплакал отец.
«Тааак, плохой признак», - подумала Надя, взглянув на побледневшее лицо отца.
-Папка, ты завтра на обед что хочешь? Суп с вермишелью или щи? Я и кислые могу!
-Охо-хонюшки… Нет, не хочу есть! Хвораю я что-то. Может, ты мне дашь на бутылочку красссссс-нень-е-е-е-е-когооооо? - спросил Геннадий и, как подкошенный, упал на пол, издавая стоны и хрипы. Он затрясся, лицо его еще больше побледнело, а губы посинели. Начались судороги. Изо рта выделилась слюна, окрашенная кровью. Видимо, прикусил губу или язык, когда падал. Надя уже привыкла к его припадкам. Она крепко держала голову отца на своих коленях, чтобы она не билась о пол. Постепенно судороги закончились, и сознание Геннадия стало проясняться. Он не помнил, что с ним произошло, и не понимал, где находится. Геннадий с трудом встал и, находясь в некой прострации, стал неуверенно передвигаться по комнате и что-то искать. Приподняв тонкую занавеску, он осмотрел чугунную батарею и спросил:
-А где носки?
-Какие носки? – с тревогой наблюдая за ним, спросила Надя.
-Носки… Мои и Леонида Ильича.
-Чьи?
-Генерального секретаря ЦК КПСС.
Надька фыркнула и достала носки отца из шкафа.
-На тебе твои носки!
-Ты что, они же рваные!
-А вот и пусть Леонид Ильич в рваных походит, а тебе я, папка, новые куплю! Иди-ка, полежи!
-Это ты с носками правильно придумала… Ха-ха-ха, - голос Геннадия становился все громче и агрессивнее, - пусть походит в рваных… Жируют, суки! Пьют нашу кровушку народную… кровопийцы!
Геннадий посмотрел в потолок, погрозил кому-то кулаком, а потом снял с ноги тапок и постучал им в стену:
- Вы еще у меня во рванье ходить будете! Я вам устрою кузькину мать…
Надька знала, что после приступа отец бывает очень опасен. Она на цыпочках вышла из квартиры, заперла дверь на ключ, а сама села на коврик под дверью, не дай Бог, отец опять начнет поджигать квартиру.



***
Уже три месяца Зинаида не появлялась дома, а Надя так скучала по ней. Она уже привыкла тянуть на себе хозяйство. Прибраться и сготовить незатейливую еду ей было нетрудно. Отец безропотно отдавал ей свою пенсию, а вот подработки и халтурки оставлял себе на дешевое винцо.
Пока выпивший отец храпел на диване, Надя, мурлыкая себе под нос современную песенку, домывала пол. С улицы, через раскрытый балкон, донесся зычный голос шестидесятилетней дворничихи тети Веры.
-Надька! Надька, зараза! Выходи, кому говорю!
Надя с тряпкой в руках вышла на балкон и посмотрела вниз.
-Че, теть Вер?
-Опять бутылки в камень метала? Это что тебе, гранаты, что ли? Иди, стекла убирай!
-Щас, тетя Вер, я все уберу!
-Ладно, я убрала уже! Но еще раз стекол набьешь, я эту чертову каменюку тебя заставлю отнести во-о-он туды! Понятно?! А теперь давай…  Спой мою любимую!
-Щас, теть Вер! Руки намою, - обрадовалась Надя, что сегодня ей не нужно идти собирать стекла от бутылок.
Надюха не спеша вылила воду из ведра, вымыла руки и подошла к зеркалу. Накрасила губы, достала из шкафа материн платок, накинула его на плечи, улыбнулась своему отражению и запела:
 - «Издалека долго течет река Волга,
   Течет река Волга, конца и края нет.
   Среди хлебов спелых, среди снегов белых,
   Течет моя Волга, а мне семнадцать лет.
   Сказала мать: «Бывает все, сынок.
   Быть может, ты устанешь от дорог.
   Когда придешь домой в конце пути,
   Свои ладони в Волгу опусти»
  Надька допела песню и выскочила на балкон за причитающимися ей аплодисментами.
-Умеешь же ты, зараза, слезу пробить, - вытирая слезы, похвалила Надьку баба Вера, - а бутылки больше с балкона не швыряй. Все равно их пить не отучишь!





***
Со вчерашнего вечера у Надюхи появилось нехорошее предчувствие. Она не находила себе места, зная, что мать в опасности. Надя металась по квартире. То сядет за книгу, то подбежит к окну, то откроет входную дверь и выглянет в подъезд. Геннадий молча наблюдал за дочерью и знал, что все это неспроста, но все же решился спросить у нее:
-Ты чего? Стихи пишешь? Ай, заболела?
-Плохо мне, папка. Ой, как плохо.
-Видишь чего? Зинку видишь? – занервничал Геннадий.
-Не вижу ничего, просто плохо.
-Заболела… Врача вызывать? Я сбегану, давай две копейки…
-Нет, что-то другое. С мамкой, наверно… Со вчерашнего дня у меня такая страшная тревога…
Неожиданно в квартиру вошла Зинаида. Да Зинаида ли это была?! Платье разорвано, лицо, руки, тело… Все покрыто красно - синими кровоподтеками и ссадинами. Надя бросилась к ней, но та отмахнулась от дочери, легла на кровать и отвернулась к стене.
-Мама, что с тобой? Это кто же, а? Это что ж такое-то, а? Кто это тебя?
Обрадованный возвращением жены, Геннадий участливо засуетился:
-Может, водички? Иль чай поставить? Зинк, а у нас капуста квашеная есть, да Надь?
-Иди, быстро ванну помой. Да как следует. И воду пусти, - дала ему поручение Надя, - да кто же это сделал? - с какой-то щенячьей грустью посмотрела она на мать.
-Толя… – застонала мать.
-Толя? Да его убить за это мало…
-Он уже! Уже убитый… Застрелился из ружья…



***
Надюша помогла матери вымыться в ванне, уложила ее в постель и стала осторожно прикладывать к синякам холодное полотенце.
-Юбилей начальнику отмечали, - начала рассказывать Зинаида, - всех в ресторан пригласили. Танцы начались. Толя меня к нему и приревновал… Домой пришли, он меня так бил, так бил… Я убежала, спряталась за вагончики. Потом прихожу, вещи собрать хотела, а он…. Сидит… С ружьем… Столько крови…
Надя расплакалась и стала целовать матери руки, гладить ее влажные волосы и шептать, шептать ласковые слова:
-Мама, мамочка! Я для тебя все сделаю. Милая моя, ты даже не работай. Я ведь теперь сама зарабатываю. Дядя Арон устроил меня в ресторан на вокзале. Посуду мою. Я еще одну работу найду, я тебе все-все куплю, ты только не пей!


***
Надя откинулась на подушки, вытерла ладонью потный лоб и достала из подмышки градусник. Тридцать семь и восемь. Температура постепенно снижалась. В прихожей прозвенел звонок, и в квартиру, словно тайфун, ворвался Вилька.
- Здрасти, дядь Ген! – поздоровался он с Надиным отцом и резко открыл дверь в ее комнату.
-Вилька! – завопила Надя, натягивая на себя одеяло. - Дурак, стучаться надо!
-Так я же постучал, - без тени сомнения ответил Вилька, - я еще и звонил, - плюхнулся на стул и стал перебирать и разглядывать Надины рисунки, разбросанные на письменном столе. 
-Ну чё, опять заболела? Я тебе тут яблоко принес, - скороговоркой проговорил Вилька, вытащил из кармана осенне-полосатое яблоко, откусил от него и бросил подруге.
-Ну как же ты все это делаешь? - с интересом рассматривая странные Надины рисунки, поинтересовался Вилька.
-Что, рисую? Ну как… Беру в руку карандаш и рисую…. А ты разве так не умеешь?
-Я?! Да ты что? Я и ежика не нарисую… А тут… Что это? Пирамиды, другие миры… Люди какие-то странные… Почему ты вот этого обвела синим цветом, а этот будто в огне горит? Это все из-за твоих приступов?
-Да. Я вижу иногда сияние, исходящее от людей. Оно бывает разное, но я не могу в этом разобраться, не знаю, что это обозначает. А еще я вижу людей, которые высасывают нашу энергию. Они голодные и опасные для других.
-А что, есть такие? - усомнился Вилька, поежился и инстинктивно отодвинулся от подружки.
-Угу! - продолжала она, видно решив в конец его запугать. 
-А еще я вижу призраков. Если они сильно привязаны к кому-то из живых, они не могут уйти вовремя и застревают между миром живых и мертвых. Вот от них я больше всего устаю.
-Мороки, фантомы, спектральные души… Что там еще? Я тут в библиотеке попросил книжки про это, так нашли только про барабашку в журнале «Наука и жизнь», а остальное, говорят - мракобесие! И как ты вообще что-то видишь?
-Не знаю, просто вижу. Интуиция, чутье или провидение, ну, в общем, как рентген. Если бы я только умела управлять или контролировать свое состояние...
-Дааа… Как же тебе нелегко с таким даром!
-Не знаю, дар это или проклятие...
-Да что бы это ни было - я с тобой! Я всегда с тобой. И я тебе верю!
Надюша закашлялась, и Вилька увидел, какая она была бледная, уставшая, измученная, и ему так захотелось прижать ее к себе, заботиться о ней, защищать и оберегать ее.


***
Надька не любила праздники, не любила гостей и застолье, ведь все это заканчивалось пьянкой, скандалом или дракой. А сегодня праздник - 7 Ноября! Родители уже вчера начали отмечать этот «Великий праздник». Надька хотела остаться дома, зимние сапоги были сданы в ремонт, а демисезонные совсем прохудились. Но не пойти на демонстрацию - нельзя, классная сказала, что явка должна быть   стопроцентная.
В глаза светило неяркое солнце, вышедшее ненадолго из-за низких темных туч. Тепло одетые горожане спешили занять удобные места на площади, поближе к трибуне. Многие уже нарядились в зимние пальто и меховые шапки. Заводчане тащили огромные плакаты с лозунгами, прославляющими партию и советское правительство. В кузовах автомобилей, разукрашенных кумачом, стояли люди и пели песни, а то и плясали. Внутри сплоченных рядов весело выпивали, наверное, таким образом согревались. Из репродукторов неслась громкая музыка. В колонне собрались учащиеся школы и учителя. Надины одноклассники, веселые и нарядные, держали в руках красные флаги, огромные гвоздики из гофрированной бумаги, разноцветные шарики и транспаранты. Парни громко и развязно отпускали скабрезные шуточки, переговаривались, смеялись, потихоньку отлучались покурить. Циля держала под локоток Храпову, и, повысив голос, чтобы услышала Надя, сказала:
-А мы сегодня с мамкой все утро салат «Оливье» стругали. После демонстрации праздновать будем.
-А на заводе вчера всем, кто на демонстрацию пойдет, по бутылке водки выдали. Так что мы сегодня тоже в гости пойдем! - подхватила Храпова.
-Тебе, Храпова, только бы пожрать! – заржал Витька Фарин.
-И выпить! - закричал кто-то из ребят.
Надя зевнула и лениво ответила:
-Мы сегодня тоже с мамой целый таз «Оливье» приготовили. Пообедаем, потом в кино пойдем, потом в гости, а потом опять в кино… индийское - «Любовь в Кашмире».
-Подумаешь, кино… У нас с Храповой зато телек есть, вечером будем Кобзона и Сличенко в «Голубом огоньке» смотреть! - не унималась Циля.
Наконец, кому-то дали отмашку, заиграл оркестр, и колонна двинулась по центральной улице в сторону площади Ленина. Раиса Васильевна подхватила Надю под руку  и повернулась к ребятам:
-А что это, ребята, у нас так скучно? Надя! Спой что-нибудь!
-Да не-е, Раисвасильна! Я сегодня не в голосе, – запротестовала Надя.
-Спой светик, не стыдись! – попросил Витька.
-Давай, Сенина! Мы тебе подпоем! - подхватили одноклассники.
Надя не любила, когда ее упрашивали, и громко запела:
-«Будет  людям счастье,
    Счастье на века!
    У Советской Власти
    Сила велика!
    Сегодня мы не на параде,
    Мы к коммунизму на пути.
    В коммунистической бригаде
    С нами Ленин впереди!»
Ребята подхватили песню, затем к ним присоединились «ашки» и «вэшки». Фарин демонстративно взял Надюху под руку, увел ее вперед, подальше от классного руководителя, и восхищенно сказал:
-Ну и голосяра у тебя, Сенина! Уважаю! А ты, Надька, как думаешь, коммунизм у нас настанет?
-Конечно! Даже не сомневайся!
-Это значит, все общее будет? И еда, и шмотки, и бабы?!
-Дурак ты, Фарин! Бабы… При коммунизме все будет чистым! Люди-         Богочеловеки! Умные, честные, со светлыми помыслами. Дома  красивые, с висящими садами. Летающие машины. Звездолеты будут бороздить космические просторы.
-Да ну…
-По лунным трассам будут нестись луномобили на солнечных батареях. На земной орбите построят целые космические города. На Марсе будут обязательно цвести яблони, а фотонные звездолёты устремятся к Веге, Ориону и сверкающему Антаресу.
-Коммунизм - это вещание вечности, – добавил Вовка Дробышев.
-Заткнись ты, Вован, со своими вещаниями! – цыкнул на отличника Фарин и кивнул Наде, чтобы продолжала, - Надьк, ну что там дальше?
-Человек-коммунист смело и разумно шагнет далеко за пределы Солнечной системы, где столкнется с представителями иных цивилизаций. Человек понесет в ледяную космическую тьму Красоту, Надежду и, самое главное, Любовь! – с пасофом продолжала Надя.
-Основное же призвание Человека заключается в том, чтобы расти и познавать, чтобы по мере возрастания выполнить свой сыновний долг и взять на себя всю ответственность за судьбу этого мира. В этом, собственно, и состоит суть принципа активного антропоцентризма», - важно продолжил Дробышев цитировать роман братьев Стругацких.
-Слышь, зубрилка, помолчи ты! Скулы от тебя сводит. Так что там, Надька, впереди? - не унимался Витька.
-А значит, впереди - Солнце Полудня, победно сияющее над ССКР!
-Чего, чего??? - состроил глупую рожу Витек.
-Солнечным Собором Коммунистических Республик!
-У нас же Эс-Сэ-Сэ-Эр? – поправила Надю Храпова.
-Да умничает все она. Выпендривается, - подхватила Циля и скривила лицо.
-Это все не мои слова. Это Стругацкие, Ефремов, Снегов, Гуревич, Рыбин, Казанцев, - призналась Надька.
-А-а! А я-то думал, - разочарованно протянул Фарин.
-Вот я и говорю… В этом, собственно, и состоит суть принципа активного антропоцентризма, - подвел итог Дробышев.
-Ребята, приближаемся к площади, - закричала Раиса Васильевна, - давайте споем про Ленина! Ту, которую на уроке музыки учили! Надя, запевай!
И Надюша запела:
- «Неба утреннего стяг,
   В жизни важен первый шаг.
   Слышишь, реют над страною
Ветры яростных атак!
   И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди,
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди.
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди!»

-Ребята! Подходим к трибуне. Поднимаем выше транспаранты! И громко кричим «Ура!» Давайте же! Громко, - командным голосом закричала Раиса Васильевна.
-Мне эти деревяшки с гвоздями, ну… эти  транспаранты уже все руки оттянули. Раисвасильна! Я их точно в школу не потащу, - заныла Циля.
-Ребята, выше флаги! Приготовились! Ура! - кричала учительница.
-Ура! Ура! Ура! – подхватили ученики, проходя мимо трибуны, где стояли важные люди из исполкома и еще более важные гости из самого Ленинграда.



***
Возвращаться домой Надюхе не хотелось, но очень хотелось есть, и она надеялась, что мать что-нибудь все же приготовит.
Она вошла в квартиру. Зинаида лежала на диване, рядом примостился счастливый Геннадий и обнимал ее. Мать приподняла голову, увидела дочь, сбросила с себя руку Геннадия и недовольно спросила:
-А-а! Это ты? Где шлялась?
-Я на демонстрацию ходила. Ма, а поесть что-нибудь есть?
-Ахга! А ты сначала заработай, а потом уже проси поесть.
-Ладно. Ничего другого я и не ждала…
-Генка, а какой, ёпрстэ, праздник-то сегодня, Пасха?
-Не-е, Пасха, кажись, уже прошла… Хорошо вчера посидели...

 
***
Накануне дня рождения матери  Надя долго ходила по отделам универмага, выбирая матери подарок ко Дню рождения. Присматривалась к вещам в отделе «Женская одежда». Ей так хотелось купить что-то такое, чтобы мать очень удивилась и похвалила ее. Из примерочной вышла женщина, похожая комплекцией на ее мать, примеряющая на себя роскошный халат. У Нади загорелись глаза, но второго такого же она не нашла.  Женщина сняла халат и подошла к кассирше.
-Действительно индийский? Ну, тридцать рублей… С ума спрыгнуть! Девушка, отложите ненадолго, я еще похожу, посмотрю, подумаю, - сказала женщина, отдавая халат.
-Не придет! – констатировала продавщица сама себе. 
-Скажите, девушка, а есть еще такие халаты? - подлетела Надюха к продавщице, как только покупательница вышла из отдела.
-Нашла девушку, - фыркнула продавщица, - так его же отложили, размер - 48.
-А мне такой и надо! Продайте мне! Тетенька, миленькая, мне позарез надо! Мамке я хочу купить, на день рождения.
-Уж больно дорогой подарок для матери, - засомневалась продавец.
-Мне для своей мамки ничего не жалко, - воскликнула Надя.
-Господи, если бы кто из моих детей так про меня сказал, я была бы самой счастливой на свете, а то все – дай  да дай! Ладно, давай деньги, халат действительно чудесный, о таком только мечтать можно! Три-и-дцать рубле-ей!? А откуда деньги, девочка?
-Не бойтесь, не ворованные! - гордо ответила Надька.






***

Вечером Зинаида решила затариться продуктами и отметить свой день рождения с размахом. Из магазина они с Надькой вышли с тяжелыми сумками. Направляясь к дому, Зинаида стала перечислять купленные продукты и вдруг вспомнила:
-Селедку под шубой… Вот,  ты ж зараза… Свеклу-то, свеклу забыли!
Они остановились и поставили сумки на землю. Навстречу им, из-за угла, под руку с супругой вышел красавчик-сосед из восемнадцатого дома. Зинаида выпятила грудь вперед, обаятельно улыбнулась и автоматически обстреляла мужчину глазами. Семейная пара прошла мимо, едва ли заметив Зинаиду.
-Не, ну ты видела… Фу-ты, ну-ты - ножки гнуты…  Уродка жирная. Подбородок висит, как у свиньи… Не, ну чего он в ней нашел, - брезгливо спросила Зинаида у дочери.
Надя увидела в глазах матери откровенную зависть и возмутилась, так как женщина вовсе не была жирной и противной, а даже наоборот.
-Мама, а ты не можешь на миг представить, что он любит ее не за красоту. Просто она хороший человек. Добрый, ласковый.
-Ой, да брось ты. Поговори мне еще! Щас за свеклой пойдешь, и картошки килограмм десять купишь! Умная шибко стала… Больно много из себя понимаешь.



***
Наступил долгожданный день. Надюха торжественно вручила матери подарок и с восхищением и любовью смотрела, как она примеряет перед зеркалом новый халат.
- Индийский, говоришь? Вообще-то в Индии сари носят… 
Слегка пьяненький Геннадий восторженно захлопал в ладоши.
-Какая ты красивая! - восторженно глядя на мать, воскликнула Надя.
-Запомни, Надька! Никогда не ходи по дому в засаленном халате. Настоящая женщина должна и дома выглядеть красиво, - поучала Зинаида дочь, любуясь собой.
-Так тебе он понравился? - допытывалась Надя, заглядывая матери в глаза.
-Ну, на мой вкус, слишком темный… А я люблю буйство красок!
-Да, прости. Я забыла…



***
Надюха готовила уроки. Какой–то тонкий запах, идущий из большой комнаты, заставил ее принюхаться. Она встала, и запах привел ее в кладовку. Надя разобрала пальтушки, сваленные на табурете, и под ними обнаружила эмалированный бак, закрытый крышкой. Приподняла крышку и в нос шибанул резкий запах браги. Надюха отшатнулась:
-Та-а-к! Устроили мне тут «Кабачок тринадцать стульев». Бражку заварили. У-у-ух ты! Забродила уже! Ща-а-ас мы тебя подправим!
Надя кастрюлей вычерпала несколько литров браги и вылила ее в унитаз. Затем наполнила бак холодной водой из-под крана, аккуратно завалила «волшебный горшочек» старыми пальто, и с чувством выполненного долга села за незаконченную работу.
   


***
В посудомоечной привокзального ресторана, в который устроил Надюху Арон Моисеевич, было парно и душно. Надюха домыла последний стакан и, вздохнув, села:
-Фффууу! Наконец - то!
Надя облокотилась на стол, где стояли до блеска вымытые граненые стаканы, фужеры, тарелки. Достала учебник физики за восьмой класс и принялась читать. Из соседнего помещения донесся зычный голос:
- Надюха, тарелки закончились! Неси бегом! Да и Шекспир твой уже давно тебя ждет!
Надя захлопнула учебник, поправила выбившиеся из-под косынки белые завитки волос, вздохнула, поставила стопку тарелок на поднос и понесла на кухню.



***
Надя и Вилька сидели на ступеньках нового моста, проходящего над железнодорожными путями. Падал мелкий снежок и весело переливался в свете фонарей. Вилька знал эту Надькину дурацкую привычку - приходить сюда после работы, поэтому заранее приволок два ящика, не дай Бог, Надюха простынет…. Со свистом промчался без остановки скорый поезд. Надька уютно устроилась на ящике и прижалась к Вильке, чтобы было теплее. Она глядела в одну точку, куда-то вдаль. Вилька нерешительно посмотрел на нее, достал пачку сигарет «Родопи» и закурил.
-Ты чего, куришь? – отшатнувшись от него, удивленно спросила Надя.
-Нуу… Вообще - то, я уже полгода балуюсь. Глянь, «Родопи»!
-И что? Мне все равно. Но я бы не хотела, чтобы ты курил.
-Можно подумать, что тебе до меня дело есть. А хочешь, я и тебя курить научу!
-Нет. Я курить не буду. Один человек сказал, что целовать курящую женщину - все равно, что облизывать пепельницу.
-Ха-ха-ха! И этот человек, наверно, очередной хахаль твоей мамки!?
-Вообще – то, это Чехов!
-Аааа. Ну, тогда и от мужиков так же воняет!? Придется завязывать. А то ты со мной целоваться не будешь….
-Ну, хватит, Виль. Договорились же. Друзья! А друзья не целуются…
Вилька тяжело вздохнул:
-Ясно…
-Ой, да у тебя появились усики! - удивленно заметила Надя и всплеснула руками.
-Усики - это пароль, чтобы лазать в трусики… - парировал Вилька.
-Фу. Как пошло.
-Да. Ты права. Прости. А вот ты мне все-таки скажи, ты зачем на вокзал приходишь? Чего мы тут на мосту сидим? Кого ты ждешь? - поинтересовался Вилька.
-Никого. Я просто смотрю…  Все видят рельсы на вокзале, но никто не знает, где эти рельсы кончаются. Просто уходят куда-то - и всё. Красиво… Какую-то они в меня надежду вселяют, что где-нибудь там, далеко, лучше, чем тут! И когда-нибудь я туда попаду. И вообще интересно… Люди приезжают, уезжают. Встречаются и расстаются. Грустят, плачут, радуются. Вокзал - это то место, где соединяются прошлое, будущее и настоящее.
-Чудная, ты, Надька.
Вилька смотрел на нее и видел, что кожа у нее на лице шелушится, а на носу - маленький прыщик. На лбу прилипшие светлые завитки волос, которые так и хочется поправить. Он вглядывался в ее лицо и понимал, что есть более красивые лица, но он знал также, что для него прекраснее лица нет.
-Ладно, пошли в депошку, поедим. Я сегодня при деньгах… - скомандовал Вилька.
Они спустились с моста и тут же затерялись среди людей.






***
Надя чуть приоткрыла дверь своей комнаты, и стала подслушивать перешептывания Зинаиды и Геннадия, которые постепенно перешли в крики.
-Это же откуда такая вонь? Генка, ну ты, сволочь! Что с брагой сделал? Ты чего туда - воды вбухал? Новый год на носу! – орала Зинаида.
-Ничего я не бухал, - открещивался Геннадий.
-Знаю я тебя, алкаша! Потихоньку попивал и водички добавлял!
-Не пил я! Это, наверно, маленький Ленин!
-Ты хоть ребенка-то в это не впутывай! Выжрал всю брагу да еще и испортил…
-Сука! Я говорю - не трогал! - кипятился ни в чем не виноватый Генка.
-Все! Понесли в туалет! А то меня щас вырвет! Держи крепче, тяжелый, зараза! Дурак. Сколько денег в унитаз слить… Сука, ты Генка, в ботах! Сколько сахару-то…, - убивалась по браге Зинаида.
Ехидно улыбаясь, довольная Надюха прикрыла дверь в свою комнату и на цыпочках пошла ложиться в постель.



***
На встречу Нового года Зинаида решила пригласить свою свекровь, с которой вот уже год, как не разговаривала и не встречалась.
-Надо бы помириться, - думала она, - а то ни денег, ни продуктов, ничегошеньки…  Да ведь и виновата в ссоре  я.
Зинаида пригласила домой и сестру Анну с семьей. Но Аннушка в очередной раз поссорилась с мужем, и тот с детьми ушел отмечать Новый год к своей матери. Постоянные ссоры и скандалы на почве ревности, устраиваемые Анной, совсем доконали его. 
-К матери ли? - жаловалась Анна сестре. - Нутром чую, баба у него завелась. Одеколон только успевает покупать. Скажи, зачем ему одеколон?
- Ну, он у тебя чистоплотный, красивый… почему ему не подушиться?  Что тут такого? - успокаивала ее Зина. - Ты что, хочешь, чтобы от него псиной воняло?
Анна подарила племяннице настоящие акварельные краски «Ленинград», а на стол выставила купленный в магазине торт с кремовыми розочками.
К одиннадцати подъехала Полина Венедиктовна. Привезла внучке сладости, а взрослым - бутылку коньяка и банку красной икры.
Готовилась Зинаида к празднику со всей серьезностью. Перед свекровью-поваром нельзя было ударить лицом в грязь. Круглый стол в большой комнате разобрали - и появился  стол овальный…  Стол, застеленный белоснежной скатертью, ломился от яств.  Тут были и «Оливье», и «Селедка под шубой», и тушеная картошка с мясом.
Выпили за здоровье, потом за счастье… Третий тост - за любовь!  Поговорили о мужиках, о работе, о детях. Песен попели, отвели душеньку.
-А давайте  погадаем! - загорелась свекровушка.
-Так еще рано гадать! Гадать надо в Рождество, считай только через две недели, - вставила Аннушка.
-Какая, хрен, разница? Новый год! - стояла на своем Полина Венидиктовна.
-А вот в Америке Рождество отмечают за две недели до Нового года! - просветил гостей Геннадий.
-О, слыхали?! Мой сын все знает! Значит всё, гадаем! -  засуетилась Полина Венедиктовна. - Будем гадать на бумаге! Анна, давай ты!  Газету комкаешь, ложишь на крышку! Зинка, крышку дай! – приказала свекровь.
Аннушка скомкала газету «Волховские огни» и положила комок на крышку от большой кастрюли.
-Тааак! Поджигаем… осторожненько! А теперь, когда бумага съежилась, мы подносим ее к стене… Надька, свечку со стола сюда неси! - командовала свекруха.
Надюха живо принесла зажженную свечу, и бабушка стала вертеть крышку с лежащим на ней пеплом.
-Так, не пойму, корабли какие-то… или лес! -  шепотом прокомментировала Анна.
–Путешествие! Наверно, в санаторий поедешь! - ввернула Зинаида.
-Да нет, кресты! Глянь, Зинка, вот и вот, я ж говорю - кресты! – показывала на смутные тени свекровь, - да точно, кладбище!
-Какие кресты, тут белье сушится на веревке! – закричала Зинаида, увидев, как побледнела сестра.
Аннушка расплакалась.
-А теперь, мама, давай посмотрим на твои тени! - сказала расстроенная Зинаида.
-А чего на них смотреть-то?!
Полина Венедиктовна скомкала две газеты для пущего эффекту и подожгла бумагу. Сгоревший комок четко отбросил тени на стену в виде нескольких крестов.
-Ой, и у вас кресты! – обрадовалась Анна, вытирая слезы.
-Да фигня все это! - Зинаида выхватила у свекрови крышку и выбросила пепел в мусорное ведро. Это неправильное гадание! Говорила же, надо на Рождество! А пусть нам Надька погадает! Эта точно скажет всю правду!
Недовольная Надюха принесла из комнаты колоду и попросила бабушку вытянуть три карты левой рукой. При соприкосновении  их   рук, у Нади начался приступ. Часто кляцая зубами, она опустилась на пол, а из носа потекла привычная теплая струйка.
Полина Венедиктовна побежала на кухню за водой.
-Ой, не к добру это! – запричитала Аннушка.
-Чего ты мелешь? - зло оборвала ее Зинаида, присаживаясь на пол рядом с дочерью и вытирая кровь кухонным полотенцем, которое ей сунул Геннадий.
-Да ты сама говорила: «Если Надька кувыркнулась, жди беды!»
Через несколько минут Надя очнулась, пришла в себя и слабо улыбнулась.
-Что-то мне плохо стало. А гадать я и не умею вовсе. Так, девчонкам вру, что в голову сбредет, а им и нравится.
-Вся семейка у тебя, Зинка, чокнутая… И свекровь не чище моей… А ты говорила: «Хорошая, хорошая», - взъелась на сестру Анна.
-Да, Зинка меня любит. Так ведь  и я ее люблю! – гордо сообщила Полина Венедиктовна.
Надюша прилегла на диван и с огромной жалостью и любовью наблюдала за перепалкой своих родственников. Нет, не надо гадать и не надо заглядывать в будущее… Зачем им знать о себе раньше времени? Но как быть ей, Наде? Как жить с этим новым знанием?  Знать, что по иронии судьбы обе женщины – Аннушка и свекровь Зинаиды - через полгода обе будут лежать в больнице, в одной палате и умрут в течение одной недели: одна - от инфаркта, другая – от рака желудка.



***
Надюха проснулась ни свет, ни заря от дурного предчувствия. Не зная, откуда беда пришла и что ей делать, Надя набросила зимнее пальтишко с капюшоном, выбежала на улицу и побежала к остановке. Постояв, вернулась обратно. И так несколько раз. Туда-сюда, туда-сюда. Из-за угла с деревянной лопатой  вышла дворничиха баба Вера. Понаблюдала за соседкой и поинтересовалась:
-Надька, чего мечешься с утра пораньше? Че не спится-то тебе? Пяти часов нету.
-Теть Вер, если мамку мою увидите, сразу мне скажите!
-Так скажу! Как увижу, так и скажу! А че случилось-то?
-Не знаю, но что-то случилось. С мамкой моей… С мамочкой, - заревела Надька.
-Да успокойся ты, уж привыкнуть должна. Зинка месяцами дома не появляется! Да ничего с такими женщинами не сделается.
-Вы не понимаете. Сегодня что-то не так. Я чувствую. Беда! Мамочка моя дорогая, любимая моя мамочка! Я все для тебя сделаю, все, что скажешь, только будь живой.
Из подъезда, набросив пиджак на голое тело, выскочил встрепанный Геннадий.
-Ну что, нет ее? – спросила у отца Надя, надеясь, что вот они разминулись с матерью.
-Плевать я на нее хотел! Пусть шляется, где хочет. Для меня - ее нет! - сорвался Геннадий на крик.
-Да прекрати орать, пьянь! Вот ты у меня где уже сидишь… Мама, мамочка, ну где же ты? Ей плохо, ей больно. Я чувствую это. Ее надо искать. Ну где ты? Мамочка?
-Да ни хрена с твоей мамочкой не случится… Бабы живучи, как кошки, - высказался Геннадий, плюнул на заснеженное крыльцо и скрылся в подъезде.
Надька почувствовала, как сильно закружилась голова и к горлу подступила дурнота. Опираясь спиной о стену дома, она аккуратно опустилась в снег и потеряла сознание.
Она парила птицей над недавно построенными гаражами из белого кирпича. Вот приоткрытая железная дверь. Что это? Это мамин сапожок! Мать, видно, ползла к двери, но не было сил, и она бросила его в дверь. Запомнить, какой ряд… Четвертый! Тропинка. Пенек и несколько колес от машин. Все! Я найду ее!
Через несколько минут она пришла в себя, вспомнила свой необычный полет и, вытирая кровь на лице, быстро заговорила с подбежавшей к ней тетей Верой.
-Теть Вер, а где у нас здесь гаражи новые? Это в гаражах… Да, в гаражах…
-Гаражи… Где же у нас гаражи… так на Новгородской… и еще за больницей, на конце двойки. Но на Новгородской  - новые!
Надька стремительно понеслась на Новгородскую. Дворничиха, опершись на лопату, нахмурив брови и качая головой, неодобрительно смотрела ей  вслед.



***
Надя бежала за машиной «Скорой помощи», в которой увозили ее мать. Она падала и поднималась, плакала и кричала: «Мамочка, не умирай! Только не умирай!» Девочка лежала на дороге под проливным дождем и ее скрюченные, грязные, замерзшие пальцы царапали мокрый асфальт. А в сердце - холод и страх! Холод и Страх! ХОЛОД и СТРАХ!



***
В небольшом помещении приемного покоя  было безлюдно, и только Надюха, как раненный зверь в клетке, металась от стены к стене. Криво прибитые часы с едва видными цифрами показывали девятнадцать двадцать. Наконец, в комнату для посетителей вошла дежурный врач-терапевт - красивая, ухоженная женщина лет сорока пяти - и строго спросила:
-Ну, чего буянишь?
-Скажите, как моя мама? – рванулась к ней Надя, - Как прошла операция? Почему мне никто ничего не говорит?
-Мать твоя – паленой водкой отравилась или уксусом, пищевод весь в ожогах. Не привезли бы ее вовремя, через час бы загнулась. Да-а-а, везет алкашам. Если выживет, в реанимации будет долго лежать.
– А что ей можно принести? Ну, покушать, - допытывалась Надя.
-Ни-че-го! Через трубку будет есть! – с каким-то удовлетворением, а то и с издевкой сказала она девочке и направилась к двери. - А знаешь, мы с ней однофамильцы. Я тоже Сенина. И так противно, что вот такая мразь, как твоя мать, алкашка, нашу фамилию позорит, - высказалась возмущенная докторша.
До Нади вдруг дошло, что ее мать обзывают… И кто?! Какая-то чужая тетка, которая не знает, через что ее мамочке пришлось пройти…. У которой, наверное, сытая и безбедная жизнь, толстые ленивые дети... И сырники по воскресеньям!
-Ах ты, злая поганая фашистка! Сама ты алкашка! – взвилась Надька и истерично закричала. - Быстро иди, лечи мою мамку! А если не вылечишь… Смотри, я тебя, поганка… отравлю … уксусом!
-Ненормальная, - испугалась докторша и схватилась за ручку двери, - психушка по тебе плачет. Да что говорить, яблоко от яблони…



***
Как хорошо сидеть в квартире своей подружки Людочки  при свете маленького ночника, забравшись с ногами на мягкую тахту. А за окном падает хлопьями снег и жалобно завывает ветер. Надька наслаждалась тишиной и уютом и не слушала того, что ей рассказывала подруга, а поддерживала разговор чисто по инерции.
-А он на меня так посмотрел… ты не представляешь, у меня даже подмышки вспотели, - взахлеб рассказывала Людочка.
-А что, говоришь, на тебе было надето?
-Ну, коричневое шерстяное платье с жабо.
-Здорово! Тебе так идет… И что, что дальше-то было?
-Да ничего! Коновалова из 8 «а», ну, знаешь ее, кобыла такая! Так она к нему подходит и таким противненьким голосочком говорит: «Знаешь, Вадик, я в этой алгебре ну ничего не понимаю. Не поможешь? Ты же такой умный…» Тварь такая…
-Да, жаль. Но самое главное - он тебя заметил!
-Ну да! Заметил! Как хорошо, когда мамка в вечернюю смену работает. Жрать хочешь? Пошли на кухню, - позвала Люда.
-Хочу, - не отказалась Надя.
Подруги переместились на кухню, и Люда поставила чайник. Затем задумчиво рассмотрела содержимое холодильника и стала доставать продукты.
-Так, посмотрим, что нам сегодня Бог послал… А Бог сегодня послал сырники, фу, терпеть их не могу, будешь?
-Сырники!? А то! Все буду. Дома денег нет. Мать злющая, на мне срывается. Ей из-за Толика милиция всю душу на допросах вымотала.
-Это который застрелился?
-Ну да! Потом эта больница. Целый месяц бегала ее кормить. По три раза в день. Эти курицы, из которых я этот бульон варила, мне уже снятся! Бегают за мной и кудахчут! Ну, хоть Генка, в кои веки, курицы наелся. А с уроками… Я думала, меня из школы выгонят. Раиса, классная наша, меня прикрывала, как могла, до чего же мне с ней повезло! - рассказывала про свои тяготы Надюха.
-Ну ничего, все образумится. Сейчас-то мать поправилась?
-Ну да. Оклемалась.
-Она хоть работает?
-Пивом торгует…
-Да лишь бы работала…
-А толку… Денег-то не дает. Хорошо, Арон Моисеевич меня по чужой трудовой книжке на работу устроил.
-На какую работу?
-Посуду в ресторане на вокзале мою.
-Фу-у-у! Ты чего, посудомойка?
-Да, представь себе! Уж скоро год будет.
-Так вот ты где по вечерам шастаешь. А я-то думала, что ты парня завела и мне ничего не говоришь… Фу-у! Я бы ни за что не стала посуду мыть, - наморщила носик Людочка.
-Тебя, Людка, мать кормит, и пенсия за умершего отца идет. Тетя Нина, если не на заводе, то шьет целыми днями, а ты морду от нее воротишь… Мне бы такую мать, я бы с нее пылинки сдувала…
-Ой-ё-ёй! Пылинки! Плохо ты ее знаешь. Пилит меня с утра до вечера: посуда не мыта, шмотки разбросаны, мусор не вынесен… Да задолбала!
-Да. Каждому свое…. Кому-суп пустой, а кому жемчуг мелкий.
-Ну, хорэ мне уже нравоучения читать. Надька, мне мать разрешила два платья продать, будешь брать?
-Не знаю… Хотела мамке что-нибудь купить…
-Ну, ни хрена себе ты даешь! Я вообще тебя не понимаю. Ты, Надька, какая-то малохольная!
-Людк, а вам училка по литре задавала писать сочинение про семейные традиции?
-Ага! Чушь собачья. Какие еще там традиции… Это типа какая у нас дружная семья. Ну и в том же духе: ля-ля-ля, три рубля.
-Ты-то, что будешь писать?
-Ну, мать что-нибудь насочиняет, придумает… Она всегда за меня сочинения пишет.
-Знаешь, Людка, когда у меня будет своя семья, у меня обязательно будут традиции… В кино всей семьей, дни рождения, сырники… И дети у меня в голодные обмороки падать не будут. А я никогда не стану такой, как моя мать. Посмотри на меня, Людка! Слышишь? Я никогда не стану такой, как моя мать! И никто мне не сможет сказать: «Яблоко от яблоньки!» Надька закрыла лицо руками и заплакала. Все наболевшее и пережитое за последнее время вырвалось наружу слезами и рыданиями. Люда растерянно замерла, не зная, чем помочь, но потом засуетилась и стала метать из холодильника все, что там было, на стол. 
-Да, что это я… Вот еще колбаса и масло. Вот огурчики соленые, и сырники, твои любимые! Ешь, давай! - хлопотала подруга.






***
Возвращаясь со школы домой, Надя и Людочка издалека заметили у своего подъезда группу людей. Там явно что-то происходило. Надька припустила бегом, крикнув на ходу подруге:
-Это моя… Людка, давай бегом!
Запыхавшиеся девочки подбежали к дому и увидели такую картину: у подъезда столпились соседи и прохожие и с интересом наблюдали драку двух женщин. Зинаиду  почем зря  дубасила здоровенная тетка лет пятидесяти в натуральной шубке. Клочьями летели непонятно чьи волосы. Тетка визжала фальцетом:
-Вот тебе, зараза! Будешь знать, как чужих мужей уводить, шлюха подзаборная! Ой-ой-ой! Волосы не трожь!
«Принявшая на грудь» Зинаида крепко дернула соперницу за волосы, и в ее руках остался крупный кудрявый локон. Зинаида испуганно отбросила его в сторону, как вдруг поняла, что волосы - ненастоящие:
-Ах-ха-ха! Да у нее парик! Он лысый, и она лысая!
-Это – шиньон! Отдай! Ну, щас я тебе, стерва гулящая, задам!
-Да нужен мне твой хрен плешивый… У него уже давно на пол шестого!
Надя покраснела и дернула мать за руку:
-Мама, перестань! Прекратите! Господи, стыд-то какой…
Она попыталась затолкнуть мать в подъезд и преградить дорогу тетке:
- Женщина, как вам не стыдно! Вы зачем драку устроили?
-Ой, а ты ж кто? Софийкина дочка… Такая же распутница…
Но тут за Надю вступилась Вера-дворничиха. Она вышла вперед, закрыла Надьку собой и стала наступать на женщину.
-А что это Вы, гражданочка, детей оскорбляете? А ну, геть отсюдова! Мы Надьку в обиду не дадим, она девка хорошая!
-Ага, знаем мы… этих проституток!
И в тот же миг тетку с шиньоном сильной волной отбросило в снег. Она так нелепо приземлилась, что стоящие рядом зеваки рассмеялись. Соперница Зинаиды вертела головой и искала виновника ее падения. Надька, скрывая улыбку, подхватила мать под руку и повела к подъезду. А вслед им неслись крики сидящей в сугробе женщины:
-Она меня толкнула! Эта маленькая тварь  меня толкнула! Вы видели!? Видели? Какая у нее силища?! Только у психов столько силы!



***
Убавив звук утренней передачи «Пионерская зорька», чтобы не разбудить родителей, Надя собиралась в школу. Завязала хвостик черной аптечной резинкой и прошла на кухню, но там, кроме корки вчерашнего хлеба - ничего. Пусто. «Зря вчера в ресторане не взяла остатки еды, ведь предлагали же… Все стыдно, неудобно. Вот и ходи теперь голодная, - подумала Надька, - Ну и ничего, протянем до обеда, пятнадцать копеек у меня есть». Надюха сняла с вешалки пальто и вышла из квартиры. Непротрезвевшая за ночь Зинаида подняла голову с подушки и крикнула:
-Надька, падла, ключ оставь!
Надя позвонила в квартиру Людочки, та, в колготках и лифчике, открыла дверь.
-Ну, как всегда – в неглиже, - не сдержалась Надя.
-Где? – не поняла подруга.
-Там! Быстрей давай!
Люда убежала на кухню, а Надька, переминаясь с ноги на ногу в прихожей, слушала, как тетя Нина пыталась накормить дочь завтраком.
-Зайчик мой, лапа моя! Съешь еще кусочек, - сюсюкала мать.
-Ну, я больше не хочу-у-у! Хватит в меня засовывать, я и так уже поправилась на шесть килограммов, - отбивалась любимая доченька.
-Умница ты моя, красавица! Ну дай, еще поцелую…
Тетя Нина чмокнула Людочку и крикнула Наде:
-Надя, ты завтракала? Может, съешь что-нибудь?
-Спасибо, теть Нин! Я завтракала, мамка меня пельменями кормила! Вкусными… - заглушая голодное бурчание в животе, громко ответила Надюха.
Тетя Нина вышла провожать девочек до двери и, застегивая пуговки на новой Людочкиной шубке, давала дочери последние наставления:
-Людочка, солнышко мое! В школе пообедай! Слышишь, лапуленька, чтоб в столовую сходила!
-Ну хватит! Заколебала уже! - лениво-протяжно отвечала дочка.
Девочки вышли из подъезда, и Надя, не выдержав, отругала подругу:
-Людка, как ты с матерью разговариваешь?
-Да сил нет. Людочка, дочушка, заинька, лапушка!
-Я бы своей матери руки целовала, если бы она меня так называла…
-Надька, а давай, я тебя ласковыми словами буду называть, а ты мне будешь руки целовать. Давай?
-А давай я тебя портфелем… по мягкому месту…
-Чего ты, Надька, всегда такая серьезная. Надо наслаждаться жизнью, веселиться…
-Знаешь, Люда, я вот думаю: мне уже шестнадцатый год, а я еще ничего не сделала хорошего, полезного для людей. А ведь что-то, наверное, могла бы…
-А чего, надо чего-то делать? Ой, Надька, я такая ленивая… Ничего не хочу делать…



***
Это был хороший день, из тех дней, когда Зинаида была немного выпивши, но находилась дома. Она валялась в индийском халате на диване в большой комнате, читала книгу и с удовольствием ела красное сочное яблоко. Надя сидела над уроками и, посмотрев на мать, подумала: «Откуда зимой яблоко? И ведь даже не угостила» и задумчиво уставилась в окно.
-Мама, а почему ты меня в школу не провожаешь? Людку тетя Нина каждый день провожает, завтрак ей готовит,- не удержалась от вопроса Надька.
-Дура, вот и готовит. Потом ей эта Людка на шею сядет и поедет…
-Мама, поцелуй меня.
-С чего вдруг? Что ты, мужик, чтобы тебя целовать? Терпеть не могу я эти цыплячьи нежности…
-Мама, почему ты меня так не любишь? Ведь я же твоя дочь!
-Хм! – хмыкнула мать и повернулась на другой бок.
-А может, не твоя?
-А может, и не моя… - не глядя на Надю, лениво протянула мать.
-А кто ж мой отец?
-Ой, ну достала… Так Генка же! Слушай, ну чего ты вечно ходишь надутая, как сыч? Всем недовольная… Ты давай, одевайся! Щас  отец пенсию принесет, в магазин пойдешь!





***
1974 год
В здании горисполкома проходило заседание комиссии ГОРОНО. За столом сидели члены комиссии – важные, серьезные женщины, читали документы и передавали их друг другу, показывая на отдельные строчки пальцем. Время от времени они с осуждением посматривали на Зинаиду, которая примостилась на краешке стула и рассматривала портрет Макаренко на стене. Надя с безучастным видом подпирала стенку - ей сесть не предложили. Наконец, заведующая ГОРОНО начала заседание:
-Итак, гражданка Сенина, Вы считаете, что ваша шестнадцатилетняя дочь может учиться в вечерней школе и работать.
-Да-а! Она и сама так хочет!
-А не думаете ли Вы, что с ее здоровьем ей работать еще рановато? Не вы ли написали на нас тонну жалоб, чтобы Вам выделили двухкомнатную квартиру, так как у вас больная дочь и муж?
Зинаида тотчас встала, приняла оборонительную позицию и пошла в наступление:
-Что-о-о? Это Вы меня сейчас попрекаете квартирой? Всучили мне вонючую хрущевку, в которой не развернуться, не повернуться… Ремонт пришлось самой делать! Пенсии моего мужа хватает только ему на пропитание и то на десять дней. А он еще пьет! А где я денег возьму? А как мне их всех прокормить? И пусть работает, и пусть знает, как деньги достаются!
-Мам, ну мам, перестань! Мам, иди домой, – Наде было стыдно за мать. Она дергала ее за рукав, пытаясь ее усмирить, но не тут-то было…
-Что «мам»? Что «мам»? Навязались, нахлебники, на мою голову. Кому нужна эта ваша учеба? Я вот ваших академий не кончала, а ничего, заведующей кафе работаю. И все меня уважают… И кафе наше лучшее в городе!
-Какой заведующей? Вас из заведующих выгнали уже сто лет тому назад. За пьянство, между прочим, - сказала второй член комиссии.
-Да за этой мамашей за самой нужен контроль, - поддержала коллегу женщина помоложе, с обесцвеченными кудряшками.
-Что??? За мной контроль? Да знаешь ли ты, профурсетка крашенная…
-Во! Она еще и обзывается! Прав ее родительских лишить…
-Да прекратите Вы! – не выдержала Надька. - Взрослые люди! Дайте мне разрешение на работу, и мы уйдем!
-Да, конечно! - пристыженно сказала заведующая. - Вы посидите минут пятнадцать в коридоре…

 

***
- Ах, до чего ж хороша! Годы летят, а я все еще   хороша! - думала Зинаида, стоя перед зеркалом и тщательно рассматривая свое отражение. В свои сорок Зинаида выглядела гораздо моложе. Правда, после отравления она очень похудела, но это ее не портило. Глаза на ее лице стали ярче и крупнее. Рот у Зинаиды красивый, белозубый, как говорил покойный Юлий – «смехом наполнен». Губы полные, сочные. Зинаида поправила прическу, сделанную сегодня в парикмахерской по последней моде и застыла… Седой волос! Еще один. Зинаида лихорадочно стала вырывать их. Боже, еще один, и здесь, и здесь… Зинаида остановилась и безвольно опустила руки. Прошла, прошла твоя пора, Зинка…. И она сразу как-то отяжелела и, чувствуя, как закипают едкие слезы, присела к столу. Но в ту же минуту  все взбунтовалось в ней. Нет, не прошла ее пора! Не было у нее поры. Каждому положено цвести в своей жизни, а разве она цвела? Чем ей вспомнить свою загубленную жизнь?  Еще ребенком в деревне коров пасла, стирала белье соседям. Нянчила сестер и братьев. А уж после смерти матери и того хуже. А Генка? Вот зачем прилепила его к себе? Зачем дала его матери слово, что не бросит его? Ведь и она не каменная, ведь и у нее тоже сердце есть, и оно ласки хочет…
Не раздеваясь, она бросилась на кровать, зарылась головой в подушки и зарыдала: «Боже мой, Боже мой!»
Но Зинаида не умела долго печалиться. Она умыла чуть опухшие глаза, подкрасила губы и достала из шкафа новую, белоснежную, шифоновую блузку. На наряды для себя она никогда не жалела денег.
-Хороша…. Ай, как хороша! - подбодрила себя Зина и закружилась перед зеркалом. Затем взглянула на часы - пора! Она уже опаздывала на свидание. Зина улыбнулась своим мыслям, и в ее глазах появились бесовские огоньки:
-Был - Юлий, теперь - Юрий… Жизнь продолжается!




***
Надя перевелась в вечернюю школу и устроилась работать в небольшой уютный детский сад. Сначала мыла полы в коридорах и называлась   «коридорная няня». Затем ее перевели на группу, и она не только кормила детей, мыла посуду, полы, расставляла раскладушки на тихий час, но и занималась с детьми. Играла, устраивала небольшие спектакли, читала сказки. Заведующей детсадом понравилась талантливая девушка, и она посоветовала поступить Наде в педагогический. С первой получки Надюха с огромным удовольствием прогуливалась по магазинам и перебирала в кармане новенькие шуршащие купюры. Целых пятнадцать рублей! Ей хотелось купить себе туфельки или резиновые ботики, старые-то давно уже прохудились… А можно купить диковинку - фен «Олеся» для сушки волос или колготки. А можно… Нет, нельзя! Сейчас надо мать лечить. Ей пища хорошая нужна. Мягкая, полезная. Вон она как животом мается…
По пути она зашла в сберкассу заплатить за квартиру. На сдачу кассир предложила ей лотерейный билет.
-А что с ним дальше делать? – с интересом спросила Надя.
-Покупаете билет, а потом ждете газету «Труд», кстати, на следующей неделе розыгрыш, и ищите свой, вот этот номер. Если нашли, то смотрите выигрыш, - с увлечением и желанием продать билет рассказывала девушка.
Надежда взяла в руки несколько красивых глянцевых билетиков и, коснувшись одного из них, почувствовала теплое покалывание. Надя купила его за тридцать копеек. 



***
Спать до двух часов дня, в воскресенье, как ее подруга, Надюха не могла. Ей всегда было жалко времени на сон. Ведь столько дел можно сделать за это время. Например, заняться рисованием, выжиганием, да и просто… намыть окна. Мать уже давно перестала заниматься уборкой. А можно и суп сварить… Если мясо есть. Да, впрочем, откуда оно, мясо-то? Значит, окна! Не успела Надюха снять занавески в своей комнате, как ворвался запыхавшийся Вилька, размахивая тонкой ученической тетрадкой за две копейки. Из комнаты родителей заорала Зинаида:
-Надька, дрянь, опять двери не закрыла на ночь! И бегают тут по квартире все, кому не лень. Вилька, звонить добрым людям надо, а не врываться!
-Ой, простите, тетя Зина! Я торопился очень! - прокричал извинения Вилька.
-Чего это ты такой? Что случилось? – с интересом спросила Надя, слезая с подоконника.
-Так узнал я!
-Что узнал? - не поняла Надюха.
-Про колечко твое узнал! Вчера я ездил в Питер и записался в Публичную библиотеку, на набережной реки Фонтанки. Во! Полдня искал картинку с таким колечком. Нашел! А книжку с собой не дают. Только в читальном зале можно. Пришлось сбегать тетрадку купить и все переписать! – закончил свой рассказ Вилька и потряс тетрадкой у Надюхиного лица.
-Ну ты даешь, - с восхищением сказала девушка, листая исписанные страницы.
- Вот, вот отсюда читай, - выхватил тетрадь Вилька, плюхнулся на тахту, и сам начал торопливо читать.
-«Уробо;рос. От греческого – свернувшийся в кольцо змей, кусающий себя за хвост. Является одним из древнейших символов, известных человечеству, точное происхождение которого — исторический период и конкретную культуру — установить невозможно. Символ уробороса имеет богатую историю использования в религии, магии, алхимии, мифологии и психологии».
- Ну, не трындычи ты, Виля. Читай медленнее, - толкнула в бок его Надя и присела рядом, пытаясь разобраться в Вилькиных каракулях.
-А ты – слушай! - прикрикнул на нее Вилька и продолжал. - «В учении христианских гностиков уроборос был отображением конечности материального мира».
-Каких еще «ностиков»? – не поняла Надька.
  - А я знаю? Слушай давай! - занервничал Вилька и продолжил. - «Для алхимиков уроборос был воплощением цикла смерти и перерождения, одной из ключевых идей дисциплины; змей, кусающий себя за хвост, олицетворял законченность процесса трансформации, преобразования четырёх элементов».
-Ничего не понимаю, - расстроилась девушка, а Вилька продолжал читать:
-«В новейшее время швейцарским психоаналитиком К.Г. Юнгом был вложен новый смысл в символ уробороса. В ор-то-док-сальной ана-ли-ти-ческой психологии ар-хе-тип уробороса символизирует темноту и саморазрушение одновременно с плодородностью и творческой потенцией».
Вилька остановился.
-О! А это слово я как раз знаю.
-Какое слово?
-Так «потенция»!
-Ой, да ну тебя! Дурак какой - то…
-А вот это ты зря! Я, между прочим, неплохо учусь! Так! Продолжим! - Вилька строго посмотрел на Надюху и стал читать очень медленно.
-«Дальнейшие исследования данного архетипа нашли наибольшее отражение в работах юн-ги-ан-ского психоаналитика Эриха Нойманна, обозначившего уроборос в качестве ранней стадии развития личности. В ведийской религии и индуизме…» - Вилька закрыл тетрадь и сунул ее Наде в руки:
-Все, на, держи тетрадь, и сама в ней разбирайся. А то у меня сейчас голова закипит!
- «Уроборос», значит… - прошептала Надя.






***
С самого утра семья Сениных находились в приподнятом возбужденном состоянии. Отец постоянно поглядывал на часы и спрашивал у дочери:
-Ну что, где твой сюрприз-то? Долго еще ждать? Уже двенадцатый час.
-Все! Успокойся, через минуту будет тебе сюрприз!
Ровно через минуту в дверь позвонили. Геннадий открыл дверь и опешил. На пороге стояли два огромных мужика и держали в руках большую коробку с надписью «Не кантовать». Они занесли груз в комнату и поставили его на пол. Надя расписалась в квитанции, и грузчики с топотом ушли.
-Ну, и что это? - не выдержала Зинаида.
-Давайте откроем, -  соблюдая интригу, предложила Надька.
Дружно, всей семьей, они открыли коробку и вытащили из нее…
-Ах! Телевизор! Горизонт! Откуда деньги? – воскликнула Зина.
-Выиграла в лотерею! Завтра мастер придет подключать!
-Ну-у! Теперь все, как у людей! И телевизор, и… В общем, все, как у людей. А куда поставим? Тумбочки-то нету? – как-то виновато спросил Геннадий.
-На табуретку. А тумбочку потом купим! - ответила счастливая Надюха.
-Да-а, все, как у людей… Наш Ленин… Это наш Ленин! И стол купила, и стулья новые! А ты, Зинка… Ты это… так… И не Зинка ты вовсе! А теперь еще и телевизор… Но обмыть надо, - и, поймав строгий взгляд дочери, заискивающе пробормотал, - ну, чтоб хорошо работал…



***
Через неделю хулиганы отобрали пенсию у Геннадия. Мать чуть не попала под машину. И Надька поняла: если ты что-то получаешь, то обязательно надо что-то отдать взамен. Где прибыло, там и убыло. Больше лотерейных билетов она не покупала.



***
Трезвый Геннадий с разбитой хулиганами губой  смотрел польский фильм «Четыре танкиста и собака». Надька делала уроки и одним глазом следила за сюжетом фильма о боевых буднях экипажа танка «Рыжий» и пса по кличке Шарик во время Второй мировой войны. Какой же замечательный этот Шарик… Входная дверь открылась, и из прихожей послышался преувеличенно веселый голос Зинаиды:
-А ктоооо у нас дома-а-а?
«Не одна! И чего заявилась? Так все было хорошо!» - подумала Надя и сказала отцу:
-О-о, не прошло и полгода! Наша мать пришла, молочка принесла!
В квартиру вошла радостная Зинаида. Позади нее переминался с ноги на ногу незнакомый мужчина лет сорока пяти, с широким носом, рыжий, с конопушками по всему лицу, похожий на льва, героя мультфильма «Каникулы Бонифация».
-А это что еще за Бонифаций? – тихо спросила Надюха.
Зинаида бросила на дочь косой взгляд и уже тверже заявила:
-Вот, знакомьтесь, это Юра! Юра, знакомься - это моя дочка, а это… Геннадий. И… это… - обратилась она к мужу, - Гена, Юра у нас поживет. Ему идти некуда!
-Геннадий! А что у вас с губой? Подрались? – пожав Геннадию руку, вежливо начал разговор Юрий.
Геннадий пощупал языком губу и улыбнулся. Ну не рассказывать же ему об отобранной пенсии, когда в руках у гостя такие большие сумки, а из них просачиваются такие благоухающие колбасные запахи и слышится волшебное позвякивание стеклянных бутылок.
- Этому Юрию удивительно подходит кличка  «Бонифаций», - подумал с гордостью Геннадий, и глаза его заблестели,  вот ведь какой умный его маленький Ленин, все-то подметит, все-то увидит...
Зинаида засуетилась, стала доставать из сумки бутылки с портвейном и закуски. Геннадий совсем преобразился. Нынче у него роль гостеприимного хозяина. Только Надюха, стоявшая у дверей в свою комнату, зверем смотрела и на мать, и на гостя. 
-Юрий, да Вы проходите, кино вот идет, - залебезил Геннадий, - про танкистов, не смотрели? Доча, доченька, а ты бы матери помогла… поставила картошку вариться, а-а?
Надя зашла на кухню и обратилась к матери:
-Играешь в радушную хозяйку?
-А что это ты себе позволяешь? Почему так с матерью разговариваешь? - накинулась на дочь Зинаида.
-И как ты себе это представляешь? Чужой мужик, где он спать-то будет?
-Ой-й! Не начинай только! Что ты меня все время учишь… Не пей! К друзьям не ходи! Домой никого не води! Мой дом! Кого хочу, того и привожу! Надоела, как собака!
-А не надо было рожать меня!
-А я и не хотела! Выродила на свою голову! У-у! Змеища! Чисть картошку.
-Тебе надо, ты и чисть!
Чтобы гость не слышал перепалку между женой и дочерью, а главное, чтобы не ушел и не унес с собой заветные гостинцы, Геннадий сделал звук телевизора громче. Но Бонифаций все же с тревогой прислушивался к ругани, доносящейся из кухни. Геннадий снисходительно улыбнулся и успокоил Юрия:
-Не волнуйтесь, Юрий! У нашего Ленина не забалуешь, она еще и водку может разбить.
-И что делать? – испугался Юрий, подумав: «А не дочка ли избила своего папашу?»
-Надо убрать пока бутылки. Ничего… поругаются и… еще поругаются… Это ж мать… и дочь! 





***
Взволнованная, еще не остывшая от тревожного возбуждения, Надя возвращалась домой из вечерней школы. Сегодня ее приняли в комсомол! Из тридцати человек приняли только пять. И утвердил их горком партии! Было все совсем не официально, а как-то очень по–дружески. Ее спросили, а могла бы она проявить силу воли, сделать что-нибудь особенное, поехать куда-нибудь далеко, если пошлют. Или другое что-нибудь. В общем, проявить смелость. И она ответила: «Постараюсь!» Хотя по состоянию здоровья, с ее слабыми легкими никто и никуда ее не возьмет. Но ничего, и здесь она найдет себе занятие! Так много чудесных профессий.  Наде казалось, что всем сегодня так же хорошо и радостно, как и ей. Но, заходя в подъезд, она столкнулась с заплаканной дворничихой.
-Теть Вера, что случилось? – спросила Надюха.
-Да сил моих уже нету смотреть на эту ленивую корову, - стала рассказывать женщина про свою невестку.
Сын тети Веры погиб при взрыве на крупнейшей шахте в Донецке, а невестка в скором времени переехала к ней  с тремя детьми и ни дня не работала, а сиднем сидит на ее шее.
-Я уж жду - не дождусь, когда помру, чтобы этого безобразия не видеть. Ведь целыми днями лярва лежит на диване, смотрит телевизор, а как я войду - руки скрестит на груди, ни дать, ни взять – покойник! Вот сколько лет она у меня живет, она либо заболела, либо только вылечилась, либо вновь подхватила что-то, еще более опасное. А у меня, в моем-то возрасте, она думает - лошадиное здоровье? Четверых тащу на себе. Помру, может, на том свете встречу мужа своего покойного, Федечку. Он мне часто снится. Стоит, улыбается, молчит. А иной раз протягивает мне ветку черемухи… Уж больно я черемуху люблю… А иногда манит меня куда-то, мол, пошли со мной…. Вроде, он с собой зовет…  Я и просыпаюсь. Знаю, что с покойником идти нельзя! А умные люди говорят, что есть жизнь после смерти. Ты как, Надька, думаешь правда?
-Думаю, что да, теть Вера.
Вечером у Надюхи возникло таинственное «ощущение» чьего-то присутствия в комнате. Прежде чем это ощущение оформилось в мысль, а скорее, еще не дав ему оформиться, Надюха резко повернулась и увидела мужчину-призрака. «Мама дорогая, не иначе нас посетил уже три года как умерший Федечка…» - подумала Надя, проверив наличие бабушкиного кольца на пальце. Надюха узнала его по ветке черемухи. Еще ни разу ее визитеры не приносили с собой запаха, а тут на тебе - черемуха!
Надя заглянула к родителям, поняла, что никому не интересно, что происходит в ее комнате, и вернулась к призраку.
-Федор? - уточнила она, - тети Верин муж?
 Федор кивнул.
-Ну и чего ты хочешь, Федор?
Федор колыхнулся и поплыл из комнаты. Надежда поспешила за ним.
-Надька, куда пошла? – окликнула ее мать. - Сходи на почту с Генкой, он сегодня пенсию получает, а то не увидим ни пенсии, ни Генки, улетит в вытрезвитель или отнимут опять. Да и бутылки сдайте, спотыкаюсь уже об них!
-Сейчас я, на одну минуту, - крикнула Надя, выскакивая на лестничную площадку.
Федор «спустился» по лестнице, «вышел» из подъезда и «двинулся» к подвалу первого подъезда. Девочка спустилась по ступенькам, ведущим в цокольное помещение. Дверь в подвал была не заперта. Включив свет на стене за спиной, Надюха уже не   так боялась. В подвале было сухо и чисто. Баба Вера несла свою службу исправно. Разномастные двери были коряво пронумерованы в соответствии с номерами квартир. Надя стала оглядываться по сторонам в поисках Федора. Да вот же он… Машет веткой у отсека номер восемь. Призрак остановился - и тут же оказался по ту сторону решетки. Все знали, что у тети Веры три сарайки: дворницкая - для инвентаря и песка, вторая своя - для банок с соленьями и хранения овощей со своего огорода, и сарайка - для разного хлама, которую она давным-давно получила в постоянное пользование. Состоятельные жильцы из восьмой квартиры. В восьмом отсеке стояла старая, покрытая пылью мебель. У стены были составлены доски и бруски разных размеров. Федор помахал веткой, чтобы привлечь внимание девочки, а затем переместился к противоположной стене и указал на четыре красных кирпича в общей  светло-желтой кладке. И растворился…
Надюха  внутрь сараюшки попасть не могла.
- Эх, ключа нет… Что же он хотел мне сказать? По-любому, надо тетю Веру звать. Ведь послание-то от Федора для нее!
Надюха отыскала тетю Веру, болтающую с дворником с соседнего двора, и потащила ее к подвалу. Недовольная женщина, ничего не понимая, кряхтя и охая, держась за поясницу, поплелась за девочкой.
-Вчерась, видно, спину продуло, вот ведь зараза! Ну что тебе, самой не открыть подвал? Сказала же, бери ключ, я тебе доверяю. Нет, иди да иди со мной. Когда Надюха подвела дворничиху к восьмой сарайке и попросила ее открыть, тетя Вера удивилась, но открыла. И только тогда Надя рассказала о посещении Федора. Испуганная женщина схватилась за сердце и присела на пыльное кресло с тремя ножками.
–А я-то думаю, чтой-то черемухой пахнет… Да неужели ж такое бывает? А, Надька? Не врешь? 
Надюха указала ей на красные кирпичи. Тетя Вера быстро сориентировалась, подняла с земли ржавую железяку и стала усердно подцеплять кирпичики и расшатывать кладку. Благодаря приложенным усилиям кирпичи вывалились, и тетя Вера, перекрестившись и что-то проговорив себе под нос, запустила руку в образовавшееся углубление. Пошарила немного и вытащила пакет, завернутый в старую детскую клеенку оранжевого цвета и перемотанный бельевой резинкой. Она не стала разворачивать его при Наде, а сунула пачку в карман.
 -Дома посмотрю! – тетя Вера важно кивнула Надюхе и внимательно посмотрела на нее. Прямо сказать, оценивающе посмотрела, покачала головой и сказала:
-Ну тыж подишь! Ладно, пошли отсюда!
Через неделю тетя Вера принесла Наде большой дорогущий торт «Прага» и под удивленным взглядом Геннадия  плюхнула его на стол.
- С Ленинграда привезла, - пояснила дворничиха. - Спасибо тебе, Надька! Я эту его заначку три года искала. Знала, что она есть, а вот где? Федор денежки-то  от невестки прятал…
Тетя Вера пододвинула к себе стул, присела и, потянувшись к девочке, шепотом поинтересовалась:
-Надьк, а как хоть он выглядел?
-Выглядел? Ну как… Хорошо. Белая рубашка, черный костюм. Ааааа! Еще у него были на ногах белые смешные тапки, сшитые из ткани.
-Точно! Костюм черный, свадебный, а ботинки не влезли, опухли ноги-то, ну а покупать - денег не было. Вот Нюрка и сшила ему энти чешки.
И тут  до дворничихи Веры дошло, что никто, кроме нее и Нюрки, живущей в Киришах, не знал про эти тапки. Значит, и вправду сам Федор деньги отдал, а не честная девочка, которая просто нашла захорон  да и отдала владелице.
-Ну, ты, Надька, и даешь!
Вскоре у тети Веры появился новый мебельный гарнитур, диван, телевизор, пальто, сапожки и много чего по мелочи. Внуки тоже были одеты во все новое. Не купила ничего она только невестке. К тому же, жестко объявила ей ультиматум: или нерадивая невестка устраивается на работу, или кормить ее тут никто не собирается!

 

***
-Нет, я над ними угораю…. Ну что за дуры деревенские! До тебя, говорит, листоноша приходил. Ну, почтальон значит, по-нашему. Распишись, говорит, туточки и тамочки! – громко хохотала Людочка, рассказывая про своих тетушек, приехавших к тете Нине с Украины погостить. 
-А ты, подруга, еще не оценила мои новые туфли! Этот лак нипочем не треснет, хоть по воде ходи, хоть по морозу. А как тебе эти позолоченные пряжечки? – с удовольствием показывала Людочка новые туфельки, уже позабыв про своих смешных тетушек.
Людочка хоть и была легкомысленной и беззаботной, как мотылек, но с Надей они дополняли друг друга.  И девушки, ставшие хорошими подругами,   много времени проводили вместе.
Людочка любила танцы, но ходить туда ей было не с кем. Вот и уговаривала она Надю, активно, энергично и с напором:
-Надь, ну пойдем, а-а? Ну пойдем! Ну что ты как старая дева? Ну я не понимаю, как можно не хотеть ходить на танцы?!
-Люд, отстань. Не до танцев мне в глазах, - отбивалась Надя.
-Тебе почти семнадцать, а ты боишься идти на танцы. Может, тебе одеть нечего? Возьми что-нибудь мое!
Навстречу подругам, тяжело подволакивая правую ногу, вышла из подъезда дворничиха тетя Вера. Увидев девчонок, она свела свои густые брови и, сделав грозное лицо, накинулась на Людмилу:
-Людка! Опять в подъезде с парнями стояла? Семечек налузгали, а я убирай! Чтобы сегодня же все было прибрато!
-Да приберу я, теть Вер… Щас приду и уберу, - пообещала девушка, точно зная, что ничего она убирать не будет.
Затем дворничиха хитро посмотрела на Надю и язвительно спросила:
-Надька, а что у вас в квартире за мужик живет?
Надя замялась и покраснела. Она давно ждала вопросов от соседей, но этот прозвучал слишком неожиданно:
-Это… Это квартирант наш, мамкин  э-э-э…  троюродный брат!
-А-а-а! Ну разве что троюродный….
Видимо, ответ тетю Веру удовлетворил, и она, что-то бурча себе под нос, пошла дальше.
-Слушай, правда, как вы там все живете? Непонятно…  - заинтересовалась подружка.
-Людка, ты мне еще… соль на рану!
-Все, все! Молчу! Нет, Надька, ты мне скажи… Почему ты на танцы ходить не хочешь? Ты что, ждешь принца на белом коне? Да, а что-то я давно Вильку твоего не видела?
-Сама не вижу. С какими - то парнями связался… Не натворил бы что… А на танцы я пойду, когда в институт поступлю.
-Обалдеть! Точно  чокнутая!!!
-Ладно, я домой. Уроков полно. Да и мать дома!
Надька вошла в квартиру. От табачного дыма сразу закружилась голова. Непременно надо что-то съесть, иначе и в обморок упасть недолго. Открыв балкон, она глотнула свежего воздуха. На кухне, доедая жареную картошку со сковороды, пьяненькие Геннадий и Бонифаций, оживленно вели познавательную беседу на тему международной политики. Надя прислушалась и расхохоталась. Они несли полнейший бред, слушая их, можно было и спятить. Затем разговор плавно перешел на старт космического корабля «Союз 14».
-А Попович-то  не дурак! - констатировал Юрий.
-Не-е-е! Не, не, не! Он совсем не дурак, этот Попович! Дурака в экипаж не возьмут! - проявил живейший интерес к космонавтике Геннадий.
-Так, Геннадий, и мы с тобой вроде не дураки! Ах-ха-ха! Мы ж интеллигентные люди… Да, Геннадий Владимирович?
Надя вошла на кухню, повела носом и строго спросила:
-Что, пьете?
-Не, не, не! – замахали руками мужчины, - мы тут новости обсуждаем!
- Ну, смотрите у меня… - погрозила Надя пальцем, наложила в тарелку макарон и квашеной капусты и вышла из кухни.
Геннадий прислушался к удаляющим шагам дочери и шепотом сказал:
-Уфффф! Ну, давай, Юрий, как там тебя… батькович! Давай выпьем с тобой по-человечески!
Геннадий еще тот конспиратор - разлил бормотуху из маленького заварного чайника по чашкам, выпил, занюхал хлебом и откусил от луковицы. Чуть подумав, встал, достал из буфета два граненых стакана, поставил их на стол и продолжил разговор:
-Вот, Юрий! Смотри внимательно. Перед тобой два стакана! Какая в них разница?
-Да никакой…
А вот и есть! Стакан с ободком называется «булганинским», а без ободка – «маленковским»! – гордо ответил Геннадий и откинулся на спинку стула.
-200грамм! Один хрен!
-Ан нет! В маленковском до краев - 200, а в булганинском - 250!
-Ты ж подумай…, - искренне удивился Юрий.
Надюха в своей комнате нашла мать, лежащую на полуторной тахте. Зинаида читала «Джейн Эйр» и понемногу отпивала из красивого бокала плодово-ягодное вино «Агдам». Рядом стояла початая бутылка дешевой водки. Надя села рядом.
-Мама, ты что, бормотуху с водкой мешаешь? Я же говорила – нельзя тебе пить, сдохнешь!
-Ну и сдохну! Тебе-то что? - Зинаида отложила книгу и вопросительно посмотрела на дочь, - чего пришла? Дай спокойно отдохнуть.
-Когда уже этот Юрка твой отсюда уйдет? Почему он здесь? Мне соседей стыдно! – выпалила Надька.
-А я плевать хотела на твоих соседей! У меня своя жизнь! И вообще, Юрий - мой гражданский муж!
-Он тебе сожитель! А сожитель и муж - это разные вещи! И как тебе не стыдно спать с ним в одной комнате, рядом с Генкой!?
- Много ты понимать стала, вонючка поганая! Ишь, раскомандовалась тут. И чтоб сегодня мне все деньги пересчитала и забаулила! Мать с работы пришла. Устала я! И не забудь ведомость составить.
-Мне уроки надо делать. В школе много задают… А утром - на работу…
-Сначала - деньги, а потом – уроки! Подумаешь, вечерняя школа… C твоей - то памятью можно и не напрягаться. А работа - поломойка в детском саду!  Ты что, не можешь себе что-то поприличнее найти? Людей стыдно!



***
Уже давно наступила ночь, и все жильцы этой квартиры: Зинаида, Геннадий и Юрий - крепко спали. Только Надька, ловко щелкая костяшками деревянных огромных счет, пересчитывала дневную выручку матери. Пересчитав, разложила деньги по кучкам, забаулила монетные столбики в газетную бумагу и составила ведомость. Стрелки будильника показывали три часа двадцать минут. Надюха зевнула, посмотрела на стопку учебников, достала тетрадь по химии, полистала ее и закрыла.
- Спать, спать, спать…, - прошептала Надя и, как была - в халате - бухнулась в постель.






***
В один из дней  Людочка попросила Надю сходить с ней в женскую консультацию. Зачем, она не говорила, а Надя и не расспрашивала.
Заняв очередь, они уселись на модные, но неудобные, холодные, металлические кресла и приготовились ждать. Недалеко от девушек сидела миловидная девушка. Она была явно чем-то расстроена. Рядом с ней находилась женщина в преклонном возрасте, скорее всего, мать. Что-то в лице девушки показалось Надежде знакомым. Кого же оно ей напоминало? Девушка вытирала платком слезы, а женщина держала ее руку в своей руке и что-то нашептывала ей на ухо. Надежда услышала слова: «бесплодна» и «прими как данность». Девушка отдернула руку и громко сказала: «Да хватит уже!» Сидевшие  в очереди люди  повернулись к ним. Девушка застыдилась и низко опустила голову. Вскоре подошла ее очередь, и они с матерью скрылись за дверью кабинета.
-Кто это? – полюбопытствовала Людочка. - Ты ее знаешь?
-Вряд ли, - пожала плечами Надя, - но кого-то она мне напоминает…
Подошла Людочкина очередь. Она прошла в кабинет, а Надежда решила выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Она села на лавочку, откуда просматривался вход в поликлинику, и достала из сумочки книгу. Не прочитав и одной главы, Надежда подняла голову и увидела, что странная девушка и пожилая женщина вышли из поликлиники. Наде все же не давала покоя эта девушка. Она стала пристально разглядывать незнакомку, пытаясь понять, где же она ее видела. Было в ней что-то знакомое. В повороте головы, в голосе, походке… Ах, да неужели?
-Марина!
Девушка вздрогнула и повернулась. И точно - она!
-Надька!? - узнала девушка свою подругу детства.
Они бросились друг к другу в объятия. Потом долго смотрели друг на друга. Женщина окинула Надю холодным ледяным взглядом и резко бросила:
-Пойдем, Марина, нам пора!
-А вы  идите, я скоро приду! – отбрила ее девушка.
-Марин, это же не твоя мама? – спросила Надюха.
-Это не мама, это  свекровь, - пояснила Марина.
-А как же Игоряша? Надо ужин готовить! - пыталась вразумить невестку свекровь.
-А пусть сам себе и приготовит, не маленький! Или вы ему сготовьте!
-Я??? Да я ведь на пару котлетки делать не умею, а от жареных  у Игоречка изжога.
-Вы извините, мы немного поговорим, ведь сто лет не виделись, и Мариша придет, - пыталась сгладить ситуацию Надя.
Маринина свекровь сделала вид, что не понимает, о чем толкует эта наглая девица и, уходя, сквозь зубы прошептала:
-Господи, о чем нам с вами говорить….
Как только женщина скрылась за углом городской поликлиники, Марина, никого не стесняясь, заревела. Надя довела ее до скамейки и, поглаживая плечи своей подруги, шептала, как маленькому ребенку:
-Чи-чи-чи-чи-чи-чи! Почему ты плачешь? Что случилось? - участливо спросила Надя, но вдруг голова у нее закружилась, в глазах потемнело, и она вырубилась на несколько минут.
-Надя, Надя, что с тобой?   -  почти кричала Марина  и сильно трясла Надю рукой за плечо.
-Все в порядке. У меня так бывает….
Надя сделала паузу и внимательно посмотрела на Марину… Искала в ней знакомые черты. У Марины красивое круглое лицо. Небольшой, немного выпуклый лоб. Кожа светлая, чистая, а на щеках - румянец. Брови темные, ровным полукругом. Когда Марина смеется – она морщит нос, и это забавно смотрится. Даааа, как в детстве…
-Мне неспокойно за тебя, Марина. То, что я сейчас увидела, мне совсем не нравится. Я расскажу сейчас тебе, что тебя гложет...  Ты, Марина, вполне репродуктивна. Тебя просто убедили, что ты бесплодна. Твой муж не может иметь детей, но слышать этого не желает. И вместо того, чтобы признать бесплодие, он вымещает на тебе свою злость. А ты плачешь и терпишь. Тебе надо расстаться с ним и начать все с чистого листа. А где твоя мама?
-Мама умерла два года назад, а отчим почти сразу женился. Вот я и вернулась. Отец мой эту квартиру мне оставил.
-О-о-о-о, так значит квартира твоя? А где учишься?
–Учусь на заочном, на бухгалтера.
-Ты извини, конечно, но ты почему так рано замуж вышла, ведь ты меня только на два года старше?
-Дааа! Так уж вышло! Надя, а ты, оказывается, обладаешь паранормальными способностями?
-Ну, это громко сказано… А вообще, я стараюсь никому об этом не рассказывать. Меня в школе и так психичкой обзывали.
-Слушай, расскажи, как это было?
-Да как было? Страшно! Когда первый раз ко мне пришла тетка- призрак… Сказать, что я испугалась - ничего не сказать… Потом еще неделю боялась засыпать, а если и забывалась сном, то просыпалась от кошмаров и собственного крика.
-И чего эта тетка, ну, приведение?
-Призрак-то… Я тебе в другой раз расскажу. А ты лучше подумай, как тебе от своих родственников избавиться… А я тебе во всем помогу!




***
Надя решила, что сегодня надо обязательно увидеть Вильку. Они и вправду давно не виделись. А она так устает на работе… А потом еще занятия в вечерней школе…  Так что домой приходила чуть живая.
Она долго звонила в квартиру, и уже было собралась уходить, как услышала шаркающие шаги. Дверь открыл Вилькин отец - дядя Коля. Видно, что только проснулся. Наверно, со смены. Когда-то дядя Коля был весьма хорош собой: густые волосы, брови вразлет, лицо с высокими скулами. Все это куда-то ушло от непомерных возлияний. Он стоял перед Надькой, не стесняясь - небритый, всклокоченный, в черных семейных трусах и давно не стираной майке. К тому же от него за версту несло перегаром.
-А, это ты!? – разочарованно прохрипел дядя Коля.
-Здрасти! А Вилька дома?
-Здрасти - мордасти! Ага, дома… Откуда? Как придет со школы, портфель бросит и гулять! Чует мое сердце, что связался он с дурной компанией. Спиртным от него попахивает….


***
Не успела Надька отойти от дома, как увидела Вильку в окружении друзей намного старше себя. Вилька, завидев подружку, не смог скрыть счастливой улыбки и пошел ей навстречу. Парни похабно заржали и стали выкрикивать разные непристойности. Вилька оглянулся и со злобой посмотрел на корешей. Глаза его заблестели стальным цветом:
-Еще раз - и в глаз! Дуйте отсюда! – прищурившись, резко выпалил Вилька. И парни поняли, что с ним шутки плохи, и что он пойдет на все ради этой девчонки. Помявшись, они развернулись и ушли. А кому охота связываться с жестоким и крутым на разборки Вилькой.
-Привет, Вилька, ты куда пропал?
-Я пропал? Очумела? Это ты пропала…
Он смотрел в ее лучистые глаза и не мог наглядеться. Он знал, что никогда не сможет ей сказать «люблю», ему легче было молчать, ведь они же – друзья. Ничего не делать и лишь смотреть. Смотреть, как она говорит, двигается… За минуту на ее милом личике сменилось столько выражений, что он не успевал их разгадать.
-Что у тебя с лыжной секцией? – строго спросила Надюха.
-С секцией? Да нормально у меня с секцией… Да ну ее на фиг, эту секцию. Слушай, говорят – я подаю надежды в футболе… Правда, недавно мне мячом в лоб так фигакнули, что три дня шум в ушах стоял, а в глазах - жирные такие мухи летали, - взахлеб рассказывал Вилька.
-Вильямин, тебя устраивает судьба твоего отца? – еще строже спросила подруга. - Ты хочешь вести такую жизнь, как эти твои новые друзья? Мы с тобой как договаривались? Ты заканчиваешь десятый класс, а затем поступаешь в институт Лесгафта. Там есть военная кафедра, и ты сможешь миновать армию. А ты что творишь? На какой факультет ты поступишь?
-Ладно. Я все понял. Подожди, я сбегану домой за спортивкой. Проводишь на тренировку?
-Конечно,  провожу  и даже подожду. Я и учебник с собой взяла…
Счастливый Вилька мигом побежал домой за сумкой.



***
У вечерней школы было очень оживленно. Сильно накрашенные девушки и патлатые парни в широченных брюках клеш курили за кустами и изъяснялись между собой совсем не на языке Пушкина и Лермонтова. Людмила в новом платье, сшитом тетей Ниной, встречала подругу у вечерней школы. Она рассматривала всех входящих и выходящих парней. Кому-то улыбнулась, кому-то построила глазки, но не нашла для себя достойного кавалера.
-Ну, наконец-то дождалась, - недовольно протянула подружка и подхватила Надю под руку.
-Извини, контрольная была по физике.
Дойдя до дома, девушки остановились у своего подъезда.
-Ну, что, спорим!? - подмигнула подруге Людочка.
-Ну чего спорить, я все равно выиграю!
-А вдруг… Если проиграешь, идешь со мной на танцы!
-А если проиграешь ты, то покупаешь мне две шоколадки. Сладкого хочу - не могу, - поставила свои условия Надька, - итак! Оба дома… и этот с ними. Все лежат по койкам, пьяны на 9 баллов. Выпито три бутылки.
-Три бутылки чего? – Не унималась Люда.
-Водки... Три бутылки…
Подруги поднялись в квартиру Зинаиды. Геннадий храпел на своем диване. Зинаида и Юрий в обнимку спали на тахте. На кухне, в углу, валялись три пустых бутылки из-под водки.
-Ну, ты, Надька, даешь! Как это у тебя получается?
-Не знаю… Между нами существует какая-то невидимая, прочная, энергетическая связь. В общем, я не ученый, не знаю!!!
-А-а! А ты можешь увидеть, где моя мамка деньги прячет?
-Не-е! Я только на своих пьянчуг настроена…
-Ладно, пошла я. Если пожрать захочешь-приходи. Ну, покеда!
-Покедова, жду шоколадки!
Людмила ушла, а Надя стала проверять на кухне кастрюли. Пусто. Зато нашла целую бутылку плодово-ягодного вина. От шума очнулась пьяная Зинаида.
-Ой, ё-пэ-рэ-сэ-тэ! Ленин, бля, заявился! Ни в магазин сходить, ни прибраться, ни матери помочь! Жрать только домой ходишь! – завела мать одну и ту же песню.
Надя, взяв бутылку, поспешила к балкону. Зинаида резво вскочила с тахты и преградила ей путь. Мертвой хваткой вцепилась она в дочь и стала оттаскивать ее от балкона.
-Зараза, зараза, каждая пустая бутылка семнадцать копеек стоит! А ты повадилась бутылки бить! 
Надя вырвалась, подбежала к открытому балкону, выкинула бутылку, и та звонко разбилась о многострадальный камень. Разъяренная Зинаида ударила дочь по лицу. Та же со всей силы толкнула ее на диван - прямо на проснувшегося, ничего не понимающего Бонифация.
-Дрянь, мразь! Зря я тебя в интернат не сдала! Никакая ты мне не дочь! Ты мне больше не дочь!
-Да я никогда ею и не была. Какая ты мать? Ты всегда была занята только собой! Своей жизнью, своими мужиками… ненавижу! Ненавижу тебя! Отца споила. Меня в могилу сводишь! Господи, за что? За что?
-Да сдохни! Сдохни! Сдохни! Мы хоть с Генкой без тебя отдохнем!
От женских криков проснулся Геннадий.
-Ну, это… Вы тут это… Ленина обижать нельзя! Не позволю-ю!
Бонифаций под шумок юркнул на кухню - отсидеться. Геннадий заплакал и поковылял за ним, приговаривая:
-Никому не позволю-ю! Вот сердце-то как разболелось… Щас бы его успокоить, есть у нас там еще чего, Юр?



***
1978 год
«А сейчас ещё есть время окунуться в спокойную и меланхоличную обстановку осеннего парка. Только наступающей осенью природа в парке созвучна настроению людей. Находясь в этом дивном окружении, хочется мечтать, думать, размышлять, строить планы и наслаждаться томительным предчувствием чего-то нового. Создаётся впечатление, что именно осень приносит перемены - в мыслях, чувствах, жизни. Недаром именно это время года вдохновляло великих поэтов, писателей, художников и музыкантов на создание легендарных произведений. Как приятно провести вечерок в этом сказочном уединении, уйдя от подружек далеко вперед»,- сочиняла вслух Надюха текст заданного в институте на дом сочинения об осени. Надежда задумалась: «Ага, побудешь тут в уединении…»
 Ее уже догнали и перегнали длинноногие подруги-акселератки. В самом красивом месте парка, забравшись с ногами на деревянную резную скамейку, они уже открывали портвейн «Золотая осень» и дружно, безбожно перевирая мелодию, пели песню, скорее - кричали песню Владимира Кузьмина «Две звезды»:
- «Две звезды, две светлых повести,
   В своей любви, как в невесомости,
   Два голоса среди молчания,
   В небесном храме звёзд венчание…»
-Девки! У меня от вашего пения кровь стынет в жилах! Лучше не пойте! - замахала на них руками Надя.
-А мы хочем! Хочем петь! - закричала Людочка, тем самым привлекая внимание проходящих мимо молодых парней.
Девчонки очень любили петь. Пели взахлеб Макаревича, Высоцкого, Софию Ротару, Леонтьева и, конечно, - Пугачеву. У каждой из них был заведен песенник. Этакая девичья тетрадка с текстами песен и стихов про любовь, изукрашенная вырезанными картинками из журналов «Работница» и «Крестьянка». 
-Людка, чего это ты бормотуху купила? Получше, чем «Золотая осень», ничего не могла найти? – скептически заявила Наташка, рассматривая бутылку вина.
-Да я, чтобы побольше было! К тому же - осенью надо пить только осеннее вино!
-Мы те что, алкоголики? Стакан взяла?
-В газировке стырила, - словно фокусник, достала Людка стакан из кармана.
-Помыла? Не дай Бог туберкулез словим. Надька, будешь? Не будешь… Чего я спрашиваю?
Подруги налили вина в один стакан и бодренько выпили, передавая украденный стакан друг другу, как трубку мира. Закусывали плавленым сырком «Дружба», а занюхивали - своим рукавом.
-Надьк, спой куплет. Ну, все время забываю… Жутко сложная вещь! Я вот когда с тобой пою, я не фальшивлю! – попросила Людмила.
-Не-е! Дрянь эта «Золотая осень». Я портвейн «Три семерки» больше уважаю! Людка, сырок дай, закусить! - выхватила Марина сырок у подруги, - а ты, Надька, вечно всех подобьешь выпить, а потом понюхаешь пробочку и в кусты… А остальные, то есть мы, будут отдуваться - до последней рюмки, до последней капли, - в точку подметила Марина.
-Девчонки, ну мне же нельзя! Наследственность… Сами знаете.
-Какая на хрен наследственность? Можно подумать, у нас в семьях родители все такие идеальные…
-Нет, девочки, я никогда не буду пить. Мои предки уже выпили и за меня, и за моих детей, и на много лет вперед.
Подруги вздохнули, достали сигареты, закурили, а Надя запела:
- «В небе полночном, в небе весеннем
Падали две звезды,
Падали звёзды с лёгким свеченьем
В утренние сады.
Этот счастливый праздник паденья
Головы им вскружил,
Только вернуться снова на небо
Не было больше сил.
Две звезды, две светлых повести, - затянули подруги,-
В своей любви, как в невесомости,
Два голоса среди молчания,
В небесном храме звёзд венчание»

-Вот почему так получается? У Надьки родители ханурики, а она сама – не пьет, не курит, учится на заочном, работает, в художку ходит, в хоре поет, книги читает. А у нас  родители нормальные, а мы… - развела философию Наташа.
В данный момент она благополучно сидела на шее своих состоятельных родителей и «тщательно выбирала свой жизненный путь».
-Ага! Ты еще забыла сказать, что Надька – еще ни с кем… Ну, это… Вы поняли? Она у нас все принца на белом коне ждет! - вставила Люда.
-Ну и жду! Да нет… Не жду, конечно. Я, девчонки, по любви хочу! И чтобы все красиво….
-Ах-ха-ха! Мы это уже слышали! Зоя ты наша Космодемьянская! Умри, но не давай поцелуя без любви! – с некоторой завистью и злостью сказала Людмила. - Такой парень за ней вьется! А она принца…
-Ты про Вильку? Нда! Парень что надо! – поддержала Марина.
-Да я сама, пожалуй, им займусь! Надька у нас еще не доросла до взрослой жизни. А уж он-то слюни пускает…, - добавила Людмила.
-Девочки, психологи говорят, что наши проблемы тянутся из детских травм. А моя мать искорежила во мне все женское. Все эти ее многочисленные мужья, любовные стоны, скрип кровати - уничтожили во мне сексуальность. Убили во мне женщину, - объяснила свое поведение Надька и чуть отодвинулась от дымящих сигарет подруг.
-Ой, психолог ты наш дорогой! Да ты просто белая ворона! И вообще, врешь ты все! -  сделала заключение Людка.
- Как это вру? – серьезно повернулась к подруге Надя. - Как я могу врать, если я давала клятву юных пионеров Советского Союза?
Своим молодым безудержным хохотом девчонки распугали всех ворон в парке.
-Хорэ, Людка! Надька - это наша совесть! Надька - это наше всё! - не дала Надюху в обиду Наталья и предложила всем налить по стаканчику. - А давайте-ка за Надьку и дерябнем! Две звезды, две светлых повести, в своей любви-и-и-и-и…
-Ой, я не зна-а-аю… А давайте! В своей любви-и-и… Девчонки, а пусть Надька нам погадает, - предложила Людочка. 
-Нет, что вы, у меня и карт нет.
-Как же нет, в сумочке твоей, в правом карманчике, под молнией.
Девушки удивленно взглянули на нее, и Наташа, нахмурив брови, спросила:
-А ты чего это, Людка, у Надьки по сумкам лазаешь?
-Глупости, почему сразу лазаю? – возмутилась Люда. – Что мне, нельзя у подруги расческу или помаду из сумки достать?
- Надь, а правда, может, погадаешь? - дружно насели девчонки.
Не выдержав напора подруг, Надька достала колоду.
-Сними и вытащи три карты, - протянула она колоду Наташе. Та послушно выбрала карты. Надя перетасовала колоду и выложила еще несколько карт рубашкой кверху.
-Вот здесь вся твоя судьба. Переверни их!
Надя взглянула на выбранные карты и увидела тяжелую болезнь и скорую смерть близкого человека, скорее всего, отца Наташи. Но как она может сказать это подруге? Чем это обернется? Она грубо перемешала карты и резко сказала:
-Нет, я никогда не гадаю, хотя могла бы. Но прошлое - лучше не помнить. Будущее - лучше не знать.



***
1980 год
Вилька успешно поступил в институт имени Лесгафта в Ленинграде, но, проучившись два года, был отчислен. Ударил по лицу тренера за то, что тот вымогал у студентов деньги за хорошие оценки, и тут же пулей вылетел из учебного заведения. Вильку сразу загребли в армию и отправили в Алма-Ату. Он очень скучал по Наде и писал ей длинные романтические письма. Сочинил даже несколько стихотворений.
Этим сентябрьским утром к Надюше прибежала сердобольная Вилькина соседка и сообщила о смерти Вилькиного отца. Он умер тихо, сидя за кухонным столом. Уже полгода, как он жил совсем один, и совсем опустился. Надя быстро собрала все нужные документы и телеграфировала в Алма-Ату. Начальство сработало оперативно, и уже на следующий день Вилька прилетел в Ленинград. Еще два с половиной часа на электричке, и он дома. Он торопился на похороны отца, но больше всего хотел увидеть свою подругу.
-Он очень изменился, - заметила про себя Надя, - загорел, стал еще выше. Его сильные мышцы и мощные плечи обтягивала белая футболка. Да он красавец! И почему я раньше этого не замечала?   
Они долго стояли, обнявшись, и он впитывал в себя ее родной запах. Чистый запах лаванды и цитрусовых.
-Отпусти меня и давай заниматься делами, - смущенно пробормотала Надя.
-Хорошо, но сначала я тебя поцелую, - и он, не дожидаясь ее согласия, нежно и долго поцеловал ее.
«Вот он, мой принц! Ну почему я не узнала его раньше? Боже, как же много я потеряла», - подумала Надюша.
Потом, когда все приготовления для похорон были сделаны, документы и разрешения получены, они без сил рухнули на диван.
Она спала, обняв его так крепко, словно хотела удержать навсегда. Потом забылась глубоким сном, и он чувствовал на своей груди ее легкое ровное дыхание. Вилька уснул не сразу. Все лежал и думал: «Как же я люблю ее. Как же сильно я люблю ее». Обняв рукой белоснежные, с синими, маленькими, трогательными венками плечи подружки, он чувствовал дремотное тепло ее кожи, а когда поворачивал голову, видел ее безмятежно-преданное, чистое, как сама невинность, лицо.
Дом пробуждался. Шумела вода в кранах, хлопали двери, снизу доносился чей-то кашель. Надюша проснулась и соскочила с постели. Ей было стыдно за свою застиранную маечку и за то, что они спали в одной кровати, тогда как отец Вильки лежал в морге.
- Вилька, просыпайся, - разбудила парня уже одетая Надя, - у нас еще дел полно!
Сонный Вилька соскочил с кровати, и Надюха покраснела, увидев его в обтягивающих трикотажных трусах. Он все понял и тоже смутился и побежал в туалет.
Все три Надины подружки пришли вовремя  и быстро навели порядок в квартире. Намыли полы и посуду, начистили овощи. Надя взяла на себя готовку. Вилька за это время обежал своих друзей и нашел тех, кто смог бы помочь ему выкопать могилу для отца.
Когда он вернулся домой, девчонки притихли и потеряли дар речи.
-Вилька? Ты так подрос! - неожиданно брякнула Людочка, открыв от изумления рот.
-Да, армия пошла тебе на пользу, - добавила Наташа, не сводя глаз с красивого парня.



***
К десяти вечера все было готово к завтрашним похоронам и поминкам. Надюша вышла из ванной, он потянулся к ней, и она положила руки ему на плечи. Сквозь тонкую ткань ночной рубашки Вилька ощутил ее влажную кожу. Он прижался к ее губам, а затем легко подхватил ее и опустил на диван.
-Мне страшно, - прошептала она.
-Не бойся, я всегда буду рядом, буду любить тебя. Своим присутствием, своей заботой и прикосновениями.
И Надюша полностью доверилась ему. Она легко и безболезненно рассталась со своей девственностью. Удивилась, что крови почти не было и уже вся, без остатка, отдалась своему принцу. Своему единственному принцу - Вильке.
Ночью Вилька проснулся, почувствовав Надин взгляд. Она смотрела на него пристально и долго, как будто любила его всегда и не могла наглядеться.
Он как бы находился в пограничной атмосфере между сном и явью. В месте, когда на грани засыпания возникает нечто волшебное, нереальное.
-Сегодня отличная ночь. Ночь, чтобы летать! – беззвучно прошептала она и протянула ему руку. Он без колебаний взял ее и, забравшись на перила балкона, они шагнули в пустоту. Влюбленные летели над спящим и пустынным городом, иногда продираясь сквозь косматый туман. После дождя блестели асфальтированные дорожки, желтым светом мерцали одинокие уличные светильники, но все же было очень темно. Тусклые мерцающие фонари казались окутанными какой-то легкой  серебристой субстанцией. Звуков вообще не было слышно.
Недавно построенные, безликие, кирпичные дома выстроились в ряд, как спичечные коробки. Пролетев над проспектом, они оказались в полосе темноты. Под ними появился Дворец культуры, фасад его тонул в тумане. Серая пелена скрывала барельефы, каменную резьбу и массивные статуи. Освещенные двумя яркими фонарями показались дымящие трубы алюминиевого завода. Над рекой громоздился добротный автомобильный мост, связывающий две части города. Влюбленные то взмывали высоко вверх, паря и кувыркаясь в мягких облаках, то опускались до самой земли. У Вильки захватывало дух! Он стал дышать глубже и крепче держать Надюшу за руку.
-Я не вижу нашей тени, - закричал он.
-И не увидишь! Нас вообще никто не видит!
Вдоль реки, куда ни глянь, появлялись неброские деревянные домики, местами утопающие в садах.
На линии горизонта засветилась тонкая  яркая полоска света. Она постепенно расширялась, освещая небо розовато-алым светом.
–Боже, как красиво! – Вилька впервые видел рассвет таким необыкновенно-волшебным.
Утром он удивлялся чудесному сну. Его чувства к Надюше взяли верх, и он вновь сжал ее в своих объятиях, мельком подумав, почему ее волосы такие влажные…



***
Похоронили дядю Колю достойно, честь по чести. На следующий год  Вилька обещал поставить отцу памятник. На поминки пришли соседи, несколько бывших коллег по работе на заводе и новые его друзья-собутыльники. Говорили речи, хвалили как хорошего работника, человека с золотыми руками, доброго, вежливого соседа. Но Надька не могла ему простить невнимания к сыну, Вилькину заброшенность и запущенность. Вилька уловил ее настроение и, подняв стопку, произнес:
-Да будет тебе, отец, земля пухом и царствие тебе небесное! - залпом выпил водку и сжал под столом Надину руку.
Гости разошлись только тогда, когда стол совсем опустел. Наконец-то они остались одни. Вместе убрали со стола и вымыли посуду. Решили погулять на улице, но, проходя мимо дивана, забыли свои намерения.
Завтра у них оставался последний день. На вечерней электричке, Вильке нужно было уезжать, чтобы успеть в аэропорт Пулково. Самолет на Алма-Ату вылетал в шесть утра. Они не ели, почти не вставали с постели и никому не открывали дверь. Но время прощания неминуемо наступило. Вилька оделся, собрал документы, побросал немного вещей в рюкзак и оставил Наде ключи от квартиры   с пожеланием, чтобы она жила здесь, пока он не вернется.
- Мне так не хочется уезжать от тебя… Но в другой раз мы с тобой обязательно полетим на самолете вдвоем, - сказал Вилька, выходя из квартиры и целуя Надюшу.
- Да хранит тебя господь, - мысленно перекрестила его Надежда и, глядя ему в след, веселому, с шутливо сдвинутой набок кепкой, она вдруг остро поняла – он уходит из ее жизни, и никакого «другого раза» уже не будет.
Она прислонилась к стене, и ее словно окатили ледяной водой, заставляя трезво взглянуть на ситуацию со стороны. Надю бил озноб. Ее зубы стучали так сильно, что их было слышно в подъезде. Она вернулась в еще теплую постель и плотно завернулась в одеяло. Вокруг нее закружились бледные, почти прозрачные лица незнакомых ей молодых солдат, они протягивали к ней руки и о чем - то просили…
— Убирайтесь! Все уходите!!!
Внезапно сорвавшись на визг, Надежда заметалась, забилась, пытаясь вырваться из кольца их рук, и чувствовала, как панический ужас берет верх над разумом.
Утром она проснулась разбитой. Импульсивно положив руку на низ живота, она с радостью поняла, что Вилька будет с ней всегда, ведь в ее лоне уже зарождается новая жизнь.



***
Узнав о ее беременности, Вилька захлебнулся от счастья. Три месяца, через друзей, он посылал ей детскую одежду и небольшие деньги. Но вскоре прекратили приходить письма. В январе в Алма-Ате его уже не было. Надя знала, что он жив, но и чувствовала, что он постоянно находится в большой опасности.
В конце апреля восьмидесятого Надежда родила чудесного крошечного мальчика. От стафилококка в кишечнике он постоянно плакал, и только наложение на животик рук матери приносило ему облегчение. Мальчика она зарегистрировала на Вилькину фамилию, но в графе отец – стоял прочерк. В постоянных заботах о ребенке и в борьбе с безденежьем Надя не почувствовала звоночка в своем сердце. Да и было ли уже то сердце? Пусто, пусто, пусто…. А в голове - спать, спать, спать…
В июне на имя отца Вильки пришло извещение из военного комиссариата. Надежда с трудом распечатала его и заставила себя прочитать:
«Уважаемый Николай Александрович! С прискорбием извещаю Вас, что Ваш сын, сержант Михайлов Вильям Николаевич, выполняя боевое задание, верный боевой присяге, проявив стойкость и мужество, 5 июля 1980 года погиб на территории Демократической республики Афганистан. Примите искреннее соболезнование и сочувствие по поводу постигшего Вас горя. Военный комиссар, подполковник…»



***
В течение месяца Надя никуда не выходила из Вилькиной квартиры. Плохо ухаживала за ребенком, а тот, будто понимая, не требовал к себе внимания и почти не плакал. Все больше она лежала, уставившись в потолок, не говорила, почти не ела. Хотела, чтобы все ушли и оставили ее одну. Родные подружки сидели с ребенком и дежурили возле нее, надеясь залечить раны ее сердца. Причем, Маринка уговаривала: «Да ты не плачь, не плачь, а то еще хуже будет!», а Наташка, гладя ее по плечу с другой стороны приговаривала: «Да ты поплачь, поплачь, легче станет».
С неделю назад, ночью, Наде вдруг показалось, что на кухне звякнула посуда. Отодвинулся стул…
-Как не кстати эти визитеры… Ведь и не избавишься теперь…,- подумала Надежда, вспомнив несчастных солдатиков, и поплелась на кухню.
Вилька стоял за окном, за стеклом своей кухни. Точно такой же кухни, на которой находилась она сама. На нем была белая, обтягивающая тело майка, и пил он из своей любимой чашки, которую она подарила ему на День Советской Армии, с картинкой, где смешной  пузатый солдатик отдает честь. Надя открыла шкафчик с сушилкой для посуды. Чашка стояла на месте. Она подошла к окну и протянула к нему руку. Он тоже протянул руку. Они соприкоснулись ладонями, и сотни ледяных иголок пронзили ее. Боль быстро прошла. Надька вдруг решила, что сходит с ума. Она попробовала помолиться, но не смогла вспомнить ни одной молитвы. Вилька грустно посмотрел на нее и исчез. Исчезла и квартира за стеклом. Стало хорошо видно, что на улице идет дождь, и мелкие капли попадают на окно и, словно слезы, льются на подоконник. И за шуршанием дождя она услышала его голос: «Любимая…»
Утром она проснулась на кухне, сидя за столом, но внутри стало меньше жечь, и даже захотелось выпить чашку чая из Вилькиной кружки с солдатиком.
Марина, выслушав историю с Вилькой, списала все на Надину усталость и нервное напряжение. Но сама была очень обеспокоена психическим здоровьем подруги.
На следующую ночь он опять пришел. Стоял у окна на своей кухне и ждал ее. Что-то говорил, но она не поняла. Почему-то подумала, что вот опять она не причесалась и не привела себя в порядок, а он – такой красивый, такой родной… Надя разрыдалась, а он водил по стеклу рукой, и в глазах его было столько боли и тоски… Надя прижалась лбом к стеклу и попыталась привести в порядок разбегающиеся мысли: «Может быть, я медленно схожу с ума? Да, с этими призраками точно чокнешься. Но как же я не хочу, чтобы он уходил…»
-Вилька, родной, я отдала тебе свое сердце и не хочу, чтобы ты мне его возвращал, - плакала Надя.
Утром Надежда приняла душ, надела его любимую белую футболку и джинсы. Пока Марина кормила Антошку, она сходила в магазин и купила пряников к чаю. Вернувшись, вымыла до блеска его квартиру, постирала занавески.
Надо что-то делать, чтобы быстрее прошло время и наступила ночь.
Ночь пришла.... Он сидел на подоконнике, прижавшись к окну щекой. Надюша нежно гладила его, и ей казалось, что она чувствует тонкий запах его одеколона «Саша». Ей было все равно, откуда он приходит, куда уходит…  Ей было важно, что он есть! Она была уверена, нет, точно знала, что где-то, в другом измерении, в каком-то другом мире - он жив!
В эту ночь она нежно целовала его руки, лицо, губы, и сердце ее начинало биться сильнее. Стекло запотело, и он что-то написал ей. Она быстро принесла зеркальце и подставила его к стеклу: «Живи ради сына. А я всегда буду рядом с тобой».
Утром она приняла решение - жить! Заботиться о сыне. И как ни ждала поздними вечерами Надька у окна своего любимого, он больше не появился.
Через две недели Вилькину квартиру опечатали. Надежда не имела на нее никаких прав. Она вернулась в квартиру своих родителей, в которой ничего не изменилось, но стало еще хуже. Пили мать с отцом уже серьезно.



***
В шесть часов утра Надя проснулась от громкого плача сына. После полученной похоронки молоко у нее перегорело, и кормить ребенка пришлось смесями, что не способствовало его здоровью. Надежда похудела до сорока пяти килограммов, осунулась, под глазами появились темные круги. Надя осторожно прошла через проходную комнату, где на тахте спали Зинаида и Бонифаций, а на диване громко храпел Геннадий. На столе, как всегда, стояла гора грязной посуды. Мать в оправдание своей лени говорила: «Нельзя на ночь подметать и мыть посуду, а то денег не будет!»  На кухне Надя открыла пустой холодильник и в ужасе закричала:
-А где молоко? Бутылка молока в холодильнике стояла! Где она?
Надя в бешенстве вбежала в комнату и стала трясти мать за плечо.
-Молоко в бутылке… где? - в панике спрашивала она ничего не понимающую мать.
-Молоко??? Ну-у-у?!!!
-Что, ну? Молоко стояло в холодильнике, где оно?
-И что? Родной матери говенную бутылку молока пожалела? А у меня ночью ж-желудок болел… Сходи в магазин…. Там много… Да, Юр?
-Какой магазин? Время шесть часов! Он откроется только в девять! Мне ребенка кормить нечем, - пыталась достучаться до нее Надя.
-Да что хоть он так орет? – подняв голову с подушки, с возмущением спросил Бонифаций.
-Да! Орет день и ночь! Мы тоже детей рожали! И они у нас так не орали! Правда, Генка? - повысила голос Зинаида.
Геннадий, как обычно, заплакал:
-Но так нельзя… Зин, у дочки горе… Муж умер… Погиб - Вилька… Ребенок больной…
-Да ты-то еще заткнись! Распустил нюни… А не фиг ей было спать с ним. Надо было сначала замуж выходить! Дурында бестолковая!
-Ну, мать тут права, - вставил ее сожитель.
-Ах, Вилечка, Вилечка! Любовь всей моей жизни! И вообще… Мне твой ребенок на фиг не нужен! И никакой бабушкой я быть не собираюсь! Какая я бабушка… И денег никаких от меня не жди!
-А то ты мне денег когда-то давала. Алкоголичка ты несчастная! Как тебя только земля держит, забулдыга.
-Я не алкоголичка! Слышишь? Не ал-ко-го-лич-ка! И не пьяница! И не забулдыга никакая! В любой момент захочу - брошу! И вообще, я дома пью! На свои, кровные, - зашлась в крике мать.
-Хи-хи-хи! А знаете, друзья мои… Если в доме пьет муж, то он алкоголик. Если с ним пьет жена, то это уже счастливая дружная семья! Хи-хи-хи! - разрядил обстановку Бонифаций и чихнул.
-Да и правда, Юра. Ах-ха-ха! – засмеялась Зинаида.
А ребенок в комнате заливался плачем….


***
Надежда катала коляску со спящим сыном и поджидала Людочку. Наконец-то! Из подъезда на высоких каблучках, с ярким макияжем вышла Людочка с малышом. Следом, задыхаясь, тетя Нина с трудом вытащила на улицу навороченную коляску для внука.
-Ну, гуляйте, мои лампомпулюськи! Гуляйте, мои родные! Бабуська щас кашки сварит, пеленочки постирает! Солнышко мое-е, агугушечки!
-Ну хватит, мама! Ну сколько же можно, - осадила ее дочь.
После развода Людочка вернулась к матери, и подруги вновь сблизились, вместе гуляли с детьми и разговаривали лишь о своих мальчиках. Молодые матери отошли от подъезда. Тетя Нина мелкими движениями перекрестила их  и скрылась в подъезде.
-Блин, зараза, так башка болит. Вчера весь вечер у подруги гуляли. Нажралась в драбадан. Еле домой приперлась. Хорошо, мать спала, - рассказывала Людочка, - ну что, показывай, что принесла? 
Надежда суетливо стала доставать из коляски пакет. Развернула и вынула из него детские вещи и свое самое любимое новое платье - Вилькин подарок.
-Вот. Платье, кофта вязаная и ребенку махровые ползунки. Все новое. Ой, сумочка еще есть…
-Да…. Вилька твой… Царствие ему… и земля… тебя одевал, как игрушечку. Не то, что мой урод! Свинья! Вечно у него денег нет! Мне, что ли, работать идти? Пристал - почему ты еду не готовишь? Я что ему, повар, что ли? Слава Богу, хватило мозгов, чтоб от него уйти, - жаловалась на свою судьбу Людочка, прикладывая к себе чудесное бордовое платье с пайетками, -  ну, и сколько ты за это хочешь?
-Люд, ну хоть за полцены… Ты же знаешь, у меня молоко пропало. Кормлю смесями. А они так дорого стоят. А еще лекарства…
-А сама-то хоть  что-нибудь жрешь? Погляди, на кого похожа…  Ни кожи - ни рожи!
-А где деньги взять? Мать сейчас не работает. Живут на Генкину пенсию и то, что Бонифаций нахалтурит своей газосваркой. Да и не хочу я у них брать. На работу устраиваться буду, а ребенка - в ясли!
-На работу? В ясли? Совсем сбрендила? Он же еще ходить не умеет?
-Ну  так что? Возьмешь вещи?
-Слушай, подруга, ты такое красивое платье продаешь, а сама одета в фабрику «Большевичку» серо-буро-малинового цвета, и колготки у тебя заштопаны! А у меня твоими вещами уже шкаф забит! Ты, может, думаешь - я миллионерша? Ладно, платье и кофту возьму, а ползунки… У Сереги вроде всего полно. Ладно, за ползунки - картошки вечером принесу! Слушай, у меня маман сегодня в ночь работает! Приходи, у меня и винишко есть, и водочка! Аркашку позовем, Натаху!
-Нет, Люда. Пить я не пью, сама знаешь… Да и сыночка своего с кем я оставлю?
-Да-а-а, - протянула Людочка, перебирая вещи, - жалко Вильку… И все равно… Счастливая ты, Надька. Ты хоть знаешь, что такое настоящее счастье! А я? Я так и не узнала… Что это - счастье? Что-о? Это-о? Такое?
-Счастье - это отсутствие несчастья.
-Это ты сказала?
-Нет, Лев Толстой! Людка, чего ты дурью маешься? У тебя здоровый красивый ребенок. Ласковая добрая мама. У тебя есть квартира. А мужики…  Все еще впереди… и впредь, когда вздумаешь себя жалеть, вспомни, как я живу, и тебе сразу станет легче.
-Правда?
-Правда, правда. Я тебя знаю…. А что, Людк, сильно видно, что колготки зашитые?



***
В комнате за большим столом сидели Зинаида, Геннадий и Бонифаций. Они отмечали очередной православный праздник.
Пили и закусывали обедом, принесенным из фабрики-кухни. Зинаида, большая любительница попеть, завела песню, стараясь не глядеть на снующую из кухни в комнату дочь:
-А ты такой холодный, как айсберг в океане, и все твои печали под тонкою водой.
-Дядя Юра, не курите, я вас прошу, - Надя явно что-то искала, - мама, где коричневый пакет с картошкой?
-Какой еще пакет? Не знаю я никакого пакета! Юра, как там дальше слова? Ну, про айсберг в океане? – увидев, что дочь нависла над ней, как коршун, чуть отодвинулась и закричала:
 - Че ты стоишь-то надо мной? Я свою картошку варила. Свою, кровную! Потом и кровью заработанную, - возмущенно заорала Зинаида и снова запела.- А ты такой холодный, как айсберг в океане…
-Зинка, не обижай дите! Ей и так несладко. А ты хлебца возьми, вона - луковица, соль… картошки возьми! Мой маленький Ленин! Она, Юрка, у меня башковитая! В институте учится!
-Какой ей теперь институт… ё-ё моё! Ну че ты, Надька, все морду-то от нас воротишь? Сядь ты по-человечески и выпей водочки! Поплачь - и легче станет. Не воротишь уже Вильку - то! - пошла на мировую мать.
-Зинуля, спой, чтобы душа развернулась, а потом… опять завернулась! Я обожаю, как наша Зинка поет, да, Гена? – вклинился в разговор Бонифаций.
-Да. Уж что есть, то есть. Одна она у нас такая…
Довольная похвалой Зинаида, промочив горло, заголосила: «Ромашки спрятались, поникли лютики, когда застыла я от горьких слов».
Пустой пакет из-под картошки, который принесла Людочка за болгарские ползунки, нашелся в мусорном ведре.



***
Надежда сидела на кровати, а рядом на подушке лежал ее маленький сын. Она теребила его светлые кудряшки. Мальчик потягивался, высунув из-под одеяла пухлые ручки, и показывал матери два маленьких розовых кулачка. Надя уже хорошо знала его милые повадки: и это потягивание после сна, и гортанные звуки, похожие на воркование, и быстрые движения ножек, как будто он куда-то бежал. Любуясь этим чудесным веселым мальчиком, она наклонялась к нему низко-низко и щекотала его своими волосами, а он смеялся заливчатым смехом, показывая два нижних зубика. Он был для Нади самой большой радостью.
Уложив ребенка спать, голодная Надежда подошла к книжному шкафу, где стояла единственная фотография Вильки. Она прижала ее к сердцу и тихо заплакала:
-Виля, Виленька! Милый мой. Ты изменил мою жизнь. Ты открыл мне, что такое любовь. Но я опять здесь. В этой ненавистной квартире. Рядом с беспробудно пьяными родителями, которым я совсем не нужна….
Пустота кругом. Тоска давит.
-Я понимаю, ты бы сейчас сказал: «Горе-это тоже часть жизни. И оно не смертельно…» Но я потеряла почву под ногами. Мне нужен свет! Нужна надежда! Но ради нашего сына, я клянусь тебе… Я выкарабкаюсь. Я добьюсь успеха. Я не яблочко! Я сама яблоня!




***
На удивление быстро Надежду приняла на работу чудесная женщина, заведующая детского сада. Она сразу разглядела высокий потенциал девушки, и, не смотря на то, что Надежда еще училась в педагогическом институте и часто уезжала на сессии в Ленинград, поставила ее работать воспитателем на старшую группу. Антошку взяли в ясли. В их маленькой семье появился доход - восемьдесят рублей! Однажды, во время сессии, возвращаясь на электричке с занятий, она встретила Раису Васильевну, своего бывшего классного руководителя. Надежда была очень рада встрече. Она показала ей фотографию сына, которую всегда носила с собой, и рассказала ей о том, как сложилась ее судьба. Раиса Васильевна всплакнула и дала бывшей ученице совет:
-Все перемелется, Наденька! Самое главное - это когда есть цель в жизни и люди, с которых надо брать пример. А ты читай Крупскую. Читай про семью Ленина. Вот пример для жизни! Вот на кого равняться надо!



***
Ночью к ней «приходил» Вилька. Ей снилась весна и степь, которая в это время года была подобна яркому цветущему ковру. Миллионы дикорастущих тюльпанов распускались одновременно с лилиями и гиацинтами. Взявшись за руки, они шагали по высокой полынной траве, и Надюшу так разморило от жары, что не было моченьки ни рукой, ни ногой пошевелить. Сильные нежные Вилькины руки с длинными пальцами обнимали ее… Ладони гладили ее кожу, ласкали ее, заставляя стонать и изгибаться от наслаждения.
-Слышишь взрывы? – спросил Вилька.
-Нет, это не взрывы, это стучат в дверь! Пусть, пусть стучат, а мы не откроем, - отговаривала его Надя.
Тут она проснулась. За окном утро. А в дверь стучался отец:
-Надька, просыпайся, и пусть ребенок замолчит, - раздраженно кричал Геннадий. Надежда поспешила на кухню, чтобы приготовить сыну поесть.
Оставленный один в комнате, малыш надрывался от плача. Надежда нервничала и старалась как можно быстрее приготовить ребенку молочную смесь. У Геннадия всю неделю сильно болела голова и, не выдержав жуткого крика ребенка, он в бешенстве открыл дверь в Надину комнату и швырнул в малыша увесистой книгой. Испуганный ребенок еще пуще заплакал.
-Заткнись, сволочь! Заткнись! Сейчас разорвется голова! Голова! - кричал он.
 Геннадий обхватил голову двумя руками и прислонился к стене. Подбежавшая Надежда оттолкнула его в сторону, схватила ребенка на руки, прижала к себе. У сына была рассечена бровь. А отец не унимался:
-Заткни его! Я за себя не ручаюсь! Заткни, слышишь, заткни!




***
Надежда и Людмила бродили по осеннему парку, толкая перед собой коляски со спящими детьми.
– Знаешь, Людка, с момента рождения Антошки у меня появилось множество новых чувств: ответственность, страх за его здоровье и безопасность. Ребенок всегда на первом плане! И о себе я как-то совсем не думаю… А ты говоришь, что я неухоженная. Тебе, наверно, стыдно со мной ходить. И на ногах у меня - кожаные тапки… Ну не воровать же мне! Господи, был бы жив Вилька… Война эта проклятая! Как же мне его не хватает… - смахнув слезу, проговорила Надя.
-Да зачем, нахрен, вообще эта война? Для блага народа?! Какого блага? Ничего вразумительного сказать не могут! Уууух! - погрозив кому-то в небо кулаком, гневно сказала Людмила. - Какой там долг у наших молодых ребят? Столько их загубили… Нинка с соседнего двора уехала в Афган, чтобы замуж выйти. А то здесь такую страшилу не брал никто… Устроилась поварихой. Недавно приезжала в отпуск, шмоток заграничных навезла… Говорит, там только успевают цинковые закрытые гробы в самолеты паковать. А самолеты эти называются – «Черный тюльпан». Даааа. Зачем эта бессмысленная война?
- Нет, Людка, я и сама так раньше думала, но в институте один преподаватель все нам доступно объяснил, что афганская война не бессмысленна. Что необходимо было защитить свои границы от афганцев, религиозных фанатиков. Они ведь ничего не умеют, кроме как овец пасти и наркотики делать. Так что это политическая необходимость.
-Аааа! Ну тогда понятно… Надька, да что с тобой? 
-Не могу! Я больше не выдержу, - Надежда со слезами на глазах стала рассказывать подруге о своих домашних неприятностях.
 -Нет смысла, никакого нет смысла… Ни в чем. А жить с разбитым сердцем - все равно, что жить полумертвой. Меня в этой жизни держит только сын. Кому он будет нужен, без меня…
-Сдурела, что ли? Хорэ сопли распускать! Ты оптимистка по жизни. С тобой всегда интересно и весело. Сама говорила: «Все плохое пройдет, и начнется хорошее». Давай, очнись уже. Э-э-э, мать, тебя чего шатает-то? Спишь на ходу? – выговаривала ей Людочка.
-А-а, да. Я постоянно хочу спать. Сон для меня - это недосягаемая роскошь… А ребенок все орет, орет, орет… И успокаивается только на руках. Привязываю его к себе простынею, чтобы не уронить. Отношения с родителями ужасные. Еще Бонифаций этот… Все исподтишка подвякивает. И жить дома становится опасно! У отца участились припадки. Надо что-то делать… Искала частную, но очень дорого просят. Хочу квартиру разделить… Им однокомнатную, мне комнату на общей кухне.
-Квартиру разделить? О блин! Так тебе тетя Зина и даст! - удивилась подруга.
-Даааа. Как только начинаю заводить разговор о квартире - показывает мне большую фигу! Знаешь, мне ее надо как-то заставить… припугнуть, что ее на принудительное лечение от пьянства отправят. Ты не в курсе, случайно, кто у нас участковый?
-Я не знаю, кто у нас, но на Авиационной - Витька Фарин, между прочим, с нами в одной школе учился.
-Витька? Фарин? А ну-ка, разворачиваем коляски!



***
В одной из квартир жилого дома, с торца, расположилось отделение милиции. Двадцатидвухлетний Витька Фарин, в звании сержанта милиции, заматеревший и отрастивший кругленькое пивное пузико, сразу узнал одноклассницу и радостно стал обнимать ее.
-Ну ты даешь, Сенина! Какая ты… Да как же я тебя столько времени не видел? Да-а! Я же в Ленинград после восьмого класса намылился. В училище на токаря учился. Потом армия… Ох, Надька, Надька! А ты-то как? Какими судьбами ко мне?
-Виктор! Мне нужна твоя помощь!



***
Зинаида и Бонифаций принимали гостей - двух молодых парней, которые пришли познакомиться с дочерью Зинаиды, и к тому же принесли и выпить, и закусить. Геннадий спал на диване, а много ли ему теперь надо, главное, что жена Зинка дома… Надька закрылась в маленькой комнате на задвижку и не выходила. Зинаида рассказывала молодым людям о своих печалях:
-Надька, стерва! Хочет меня в ЛТП отправить! Мать родную! Ну не сука ли? Надька, дрянь, выходи! Люди специально пришли с тобой познакомиться! Вот тут Слава! А ты кто? А-а-а! Виктор! У меня зятя, мужа моей сестры, царствие ей небесное, Виктором звали! Ну, мужа моей сестры-покойницы! Вот они, может, и замуж тебя возьмут! Не хочет она! Прынцесса.
-Это да…. Замуж ей надо! - поддержал Зинаиду Юрий.
-Ты, Витек, пустую-то бутылку на пол поставь! А то денег не будет! А ты, забыла, как тебя, давай наливай! А я вам, парни, сейчас альбом с фотографиями покажу! А парней за ней бегало… Ух! Она, конечно, красивая девка, но… до меня-то ей… прыгать и прыгать… дрыгать и дрыгать…
-Надь, ну выйди, посиди с нами, уважь, - крикнул в сторону Надькиной двери Вячесав.
-Гульчатай, открой личико! Давай познакомимся, - поддержал его Виктор.
-Ну, доча, уважь людей! Иди к нам, посидим, выпьем наконец-то по-человечески! Не-не-не! Никакого уважения! Плохо ты ее, Зинуля, воспитала. Плохо! – потрепал Зинаиду по плечу Бонифаций.
В дверь раздался звонок, и Бонифаций пошаркал открывать дверь, но почти бегом вернулся с бледным лицом. В комнату, в форме, с черной папкой под мышкой  важно вплыл участковый Фарин.
-Так! Здравия желаю! Участковый Фарин Виктор Леонидович! Поступил сигнал, пятый по счету! Я уже который раз прихожу и никак не могу застать хозяйку! Так! Документики готовим!
-А что такое? А что это вообще? Чо-о происходит-то? А мы милицию не звали… Юр, ты не звал? – залепетала Зинаида.
-Нееет.
-Сидим себе, разговариваем. О политике, вообще-то… О внешней. А Слава вот с этим…. Со … другом со своим, так они друзья моей дочери Надежды… - стала объяснять Зина.
-Политическая и социальная обстановка в стране и в мире… Она, я вам прямо скажу… требует глубокого переосмысления… А молодые люди в политике ни - бэ, ни - мэ! - расставил все по местам Бонифаций.
Парни потихоньку встали из-за стола и попятились к двери, бормоча себе под нос:
-А нам… это… уже на работу пора! Правда, Витек?
Парни быстро ретировались, а Фарин важно уселся на освободившееся от жениха место, очистил на столе место для бумаг и стал писать, проговаривая вслух каждое слово:
-Итак! Сенина Зинаида Александровна, 1934 года рождения….
-А в чем Вы меня, гражданин-начальник, подозреваете? – решила прояснить ситуацию Зинаида.
Участковый невозмутимо продолжал составлять протокол, читая все написанное вслух:
-На момент посещения квартиры по адресу, так, это потом запишу…. На ногах стояла неровно, находилась в очередной раз в состоянии алкогольного опьянения. Так, считаем бутылки. Раз, два, три… А, вот еще в углу…
-А не, не, не! Мы пьем только по праздничкам. А у этих парней сегодня было день рождения!
-Ясно, алкогольная зависимость крайней стадии потребления,- заявил Фарин  и взял в руки паспорт Геннадия.
-Та-ак! А это что за гражданин? Это Геннадий Владимирович?
-Н-у-у-у, не совсем! Это нечто большее. Это… скажу я вам, любовь всей моей жизни! А вы, что вы вообще-то в любви понимаете? А я могла бы вам все объяснить… на пальцах… научить, понимаете ли…
-Разберемся, гражданочка! Разберемся! Ваше место работы?

***
Еще много ссор и скандалов вытерпела Надежда, пока меняла двухкомнатную квартиру матери на однокомнатную для нее и отца, и маленькую комнатку на общей кухне для себя и сына. Наконец-то Зинаида выбрала подходящий вариант размена и подписала Надьке документы. Злая, с красным лицом, она вышла из подъезда пятиэтажного дома и закричала на дочь:
-Тьфу! Квартира! Это разве квартира? Добилась, зараза, своего! Ну, и как ты себе представляешь, как мы будем в однокомнатной квартирке втроем жить?
-Как раньше жили, так и сейчас будете. Квартира хорошая, теплая, чистая.
-Я тебе этого в жизнь не прощу! Ты хоть мне телевизор оставь…
И тумбочку.
-Я все тебе оставлю, возьму только свою тахту и Антошкину кроватку.
-Еще бы! Я годами наживала имущество, и на тебе… Себе-то, поди, хоромы оттяпала?
-Ну да! У меня в коммуналке комната 9 метров и четверо соседей!
-Ну-у! Счастлива теперь, поганка?
-Да. Я счастлива даже тем, что больше не увижу ваших пьяных рож!
-Ну ничего, ничего. Еще к матери-то на коленях приползешь! Близок локоть - да не укусишь!



***
1984 год
С тяжелым пластиковым пакетом Надежда вышла из магазина. Привязанная к поручням крыльца огромная собака породы бультерьер вдруг дернулась на девушку, оскалив зубы, и громко залаяла. Надя не боялась собак, но это было так неожиданно, что она выронила из рук пакет и прижалась к стене. Проходивший мимо молодой высокий парень бросился ей помогать. Он увел ее из опасного места и подобрал продукты с асфальта. Когда все было собрано в пакет, он поднялся и стал рассматривать девушку. Она стояла перед ним в розовой кофточке с серыми цветами, и ее улыбающееся лицо, залитое стыдливым румянцем, сияло какой-то неудержимой молодостью и счастьем. Это было так необычно, что ему захотелось вот так стоять и смотреть на нее.
-Я провожу вас? – наконец предложил он.
-Да нет, не надо, - слабо возразила Надежда.
Он подал ей пакет и дотронулся до ее руки. И Надежду словно пронзило током. Она потеряла сознание, и молодой человек едва успел подхватить ее.
Она очнулась в объятиях незнакомца и растерянно посмотрела по сторонам. Пакет с продуктами опять валялся на земле, а рядом с ними стали останавливаться сердобольные, а может, просто любопытные прохожие. Надежда отстранилась от него, одернула юбку, суетливо поправила волосы и, испуганно глядя ему в глаза, быстро забормотала:
-Вам нельзя! Вам нельзя сегодня спать в своей комнате.
-Нельзя? Почему? – опешил не ожидавший такого поворота молодой человек и протянул ей носовой платок, - у вас кровь!
-Я не знаю, как вам объяснить, но знаю точно, что спать вам сегодня в своей комнате – нельзя! И в соседней, где большая кровать…  Кто там спит?
-Родители спят… - неуверенно произнес молодой человек. 
-Пусть тоже уйдут! Просто сделайте, что я прошу!
Надежда засуетилась, подхватила пакет с продуктами и, не оглядываясь, поспешила домой, оставив у крыльца магазина озадаченного парня.
    Бывает, когда внезапно жизнь дарит вам встречу, на которую вы уже и не надеялись. Встречу со своей второй половинкой. И Надежда знала, что это тот самый случай…




***
Евгений маялся весь вечер, думал, как рассказать родителям о странной девушке и ее просьбе. За ужином он все же поведал свою историю. Отец  звонко засмеялся:
-Ага! Мы за дверь, а в квартиру - грабители! Благо у нас есть что украсть…
-А вот я - верю! А вдруг она из этих? – заинтересовалась мать.
-Из каких - этих? – не унимался отец…
-Из таких, с необычными способностями. Недавно у нас на работе журнал приносили, так там огромная статья про Джуну. Ее за целительские способности в Кремле поселили, и Брежнева лечить заставили.
-Так ясен пень! У нее целительские способности, а здесь? Не спите, говорит…
-Ну ты, Юра, и солдафон! А спать мы сегодня с тобой будем в зале, а Женя у братьев, на раскладушке.
А Евгений уже и сам стал сомневаться. Странная какая-то эта девушка. Может, она того? 
Вся семья долго не могла уснуть, но в пятом часу утра, когда сон особенно сладкий, семья соскочила с постелей от грохота и всплеска воды в соседней комнате.
Оказывается, соседи сверху затеяли ремонт. Содрали старые деревянные полы и уехали на дачу. Ночью прорвало трубу с горячей водой, и затопило всю квартиру. Потом вода стала протекать вниз и разбухший толстый слой штукатурки, размером на полтора метра, рухнул ровнехонько на кровать, где спал Евгений. Родительская комната сильно не пострадала, но шикарной, двухспальной, гэдээровской кровати очень досталось.
К утру семья Стрельцовых практически не стояла на ногах. Воду убирали, кто чем может, выплескивая ее кастрюлями прямо на улицу из окна. Соседей затопило до первого этажа.
-Слушай, сын! А может, это она сама и сделала? – таинственным шепотом спросил отец, отжимая воду из тряпки в ведро.
-Кто? – не понял Женя.
-Да девушка это твоя! Может, она соседей наших знает? Они ей ключ дали, вот она и подстроила все это, - предположил отец.
-Да не слушай ты его, сынок. Девушка тебе жизнь спасла. Этакая глыба на голову бы тебе свалилась. Женя, где она живет? Надо бы ее отблагодарить.
-Я не знаю… - пожал плечами сын.
-А как зовут ее? - допытывалась мать.
-Не знаю…
-Ну, ты даешь, сынок… 



***
Три месяца разыскивал Евгений свою загадочную незнакомку. После работы караулил ее у магазина – вдруг придет? Бродил по улицам - ведь не зря она заходила именно в этот магазин, значит, живет где-то рядом…
И наконец-то ему повезло… Он увидел свою странную девушку, когда ехал в автобусе. Она шла по улице, держа за руку кудрявого маленького мальчика. Как ни просил Евгений водителя, тот не открыл двери автобуса в неположенном месте. И Женя бежал назад так быстро, как будто принимал участие в соревнованиях олимпийских игр. Он так боялся, что она сейчас свернет куда-нибудь в сторону, а он больше не найдет ее. Но все же догнал их и тихо пошел сзади, чтобы отдышаться.
-Мам, ну не одевай мне платочек, я же не девочка, - говорил белокурый мальчик.
-Сынок, ну солнышко же припекает. Вот будет у тебя солнечный удар, - пугала ребенка мать, пытаясь на ходу одеть на него детскую косынку.
- Мам, ну не одевай, я же мальчик! – у ребенка дрожали губы и подбородок, и он еле сдерживался, чтобы не заплакать.
- Мам, ну не одевайте вы на мальчика платочек, ведь у него такие прекрасные кудряшки, и он такой красивый мальчик… - подражая голосу мальчика, чуть виновато сказал Евгений.
 


***
Прошло три месяца. Можно было определенно сказать, что Евгений полюбил Надежду с первого взгляда. Ей тогда уже исполнилось двадцать шесть, а он был моложе ее на два года. Евгений ухаживал за Надеждой, как настоящий джентльмен: покупал цветы, дарил сладости, а затем, когда был допущен в дом, вернее, в девятиметровую комнату, стал приносить продукты. Евгений практически не отходил от Надежды. Встречал ее с работы, подружился с Антошкой, научил его играть в футбол, ходил   гулять в парк и катался с ними на каруселях. И каждый день, проведенный с этой чудесной девушкой и ее сыном, казался ему праздником.
Евгений решил сделать Наде предложение руки и сердца, и сделать это красиво. Он заранее забронировал столик в ресторане и им отвели отдельный, маленький, на несколько человек банкетный зал. Надежда вошла и обомлела. Замерла от восторга. Стол был украшен цветами, и ненавязчиво играла нежная музыка Морриконе.
 Евгения можно было бы назвать настоящим красавцем, если бы не очень крупный нос. Но мужчину он не портил. Его смуглое лицо просто светилось от счастья. Темно-синий пиджак, одетый поверх светло-голубой сорочки, подчеркивал его атлетически сложенную фигуру. Он был намного выше Вильки. На столике меж ними трепетала свеча, и Надежда видела, как у него в радужке отражается ее пламя. Его глаза казались влажными, и ей показалось, что он сейчас заплачет. Как же он хорош собой… Она смотрела на Евгения, а вторая ее половинка думала совсем о другом: «Как же я привыкла к одиночеству, и совсем оно меня не напрягает. Хочу ли я замуж?»
-Наденька, будь моей женой! – красиво, как в кино, встал Евгений на одно колено и протянул ей кольцо в красной бархатной коробочке.
Надежда достала колечко, поднесла его к губам, словно хотела поцеловать, и отвернулась, чтобы скрыть внезапно выступивший на щеках густой румянец.
Евгений невольно залюбовался ею. Задыхаясь от счастья, он начал целовать ее в теплые щеки, губы, глаза. Он прижимал ее к себе и все глубже погружался в аромат ее кожи, в ее опьяняющий запах волос. В этот момент в ней впервые после Вильки что-то шевельнулось и отозвалось на безмолвный страстный призыв, который непрерывно шел от него с первой их встречи.
От этого неожиданного чувства она оторопела, но потом вдруг резко встала, одернула платье, извинилась, и вышла из зала, оставив растерянного Евгения одного. Ей захотелось остудиться, умыть лицо, постоять и подумать.
В большом зале гостей было много. Отмечали юбилей солидному крупному мужчине. Он уже прилично выпил, и его жена бросала на него тревожные взгляды. Поздравления уже были сказаны, подарки юбиляру подарены, а тамада приглашал гостей поразмяться и потанцевать. Нарядные дети бегали стайкой по залу и играли в догонялки.
Пробираясь сквозь многочисленных гостей к туалетной комнате,   Надежды задержала взгляд на молодом фотографе. Он почему-то в разгар веселья уже складывал свое имущество в кофр, и при этом у него сильно тряслись руки. На шее молодого человека, как у нее самой в момент сильного волнения, проступили красные пятна. Фотограф вызвал в ней какое-то тревожное чувство, беспокойство. Засмотревшись ему вслед, она не заметила бежавших на нее детей. Две маленькие принцессы, убегая от мальчишек постарше, врезались в ее колени. Она присела и с улыбкой обняла их.
-О, Боже! Только не это! Только не сейчас! - подумала она и упала на пол. А где–то очень-очень далеко кто-то кричал и звал на помощь. 
Темнота. Почему так темно? Нет, вот же свет… Но как же выбраться отсюда? Я в яме?
Надя карабкалась наверх по отвесной земляной круче, цепляясь за мелкие кустики и острые камни, раздирая в кровь пальцы и ломая ногти, испытывая при этом сильную боль. Она наконец-то выбралась на поверхность. Дул сильный ветер, разметая песок в разные стороны и закручиваясь в большую спираль, он превращался в черную воронку. Надя прищурила глаза, защищая их от песка и пыли, и постаралась отойти от котлована как можно дальше. Она убрала волосы, хлеставшие по лицу, и стала всматриваться в прямоугольники, заносимые песком, стоявшие в два ряда на земле.
«Надо идти!» – Надежда, преодолевая страх, покрутила бабушкино кольцо на пальце, - О, Господи, да это же  гробы! Как их много. Надо заглянуть в них, но как же страшно…. «Надо, надо заглянуть, иначе я ничего не узнаю», - уговаривала она себя, закрыв от страха глаза.
Надя подошла к гробам на непослушных ватных ногах и открыла глаза:
- Ой, да это же гости с юбилея. А в маленьких гробиках – девочки-принцессы, которые налетели на меня.
Они лежали, как фарфоровые куклы, в светлых, воздушных платьицах. Бездушный ветер трепал их распущенные длинные волосы и засыпал их песком.
Она пересчитала гробы. Двенадцать! Но что же случилось? Что случилось? Фотограф! Он странно вел себя, думая, что его никто не видит. Затем поспешно ушел. Все связано с фотографом!
Белая, как полотно, она почувствовала судорожное сердцебиение и подкатывающую к горлу тошноту. Сильный резкий запах помог ей прийти в себя. Надежда вынырнула из песчаной бури и очнулась на диванчике малого зала. Над ней склонились официантка, сующая ей в лицо ватку с нашатырем, и испуганный бледный Евгений со стаканом воды.
-Спасибо, все хорошо! Мне уже лучше! Вы идите! - виновато сказала официантке Надежда. Она полностью пришла в себя, салфеткой вытерла кровь из носа и с виноватинкой в голосе сказала Евгению:
-Женя, не знаю, поверишь ли ты мне, но многие люди, танцующие сейчас в большом зале, в ближайшее время умрут.
Евгений еще больше побледнел, но ответил:
-Я верю тебе. Что мне делать?
-Хотела бы я знать, что делать! Что делать? Сейчас все примут меня за сумасшедшую хулиганку… Ладно. Не привыкать. Так! Пожалуйста, позвони в милицию и разыщи следователя Корнева. Если он еще там работает. Пусть приедет как можно быстрее. А если его нет, просто вызывай милицию. Кстати, ты не видел здесь фотографа?




***
 Машины скорой помощи одна за одной увозили гостей из кафе. Все такси были подключены к эвакуации посетителей и работников заведения…
Пока Евгений искал Корнева, Надежда вышла в зал, выключила музыку и, отобрав у безголосой  полураздетой певицы микрофон, громко сказала: «Никто, слышите, никто из вас больше не прикоснется к еде на столах. Есть информация, что она отравлена»
Евгений встретил Корнева и тот, едва увидев Надежду, вспомнил ее и уточнил: «Сенина? Церковь и помойка?»
-Угу, - кивнула Надежда.
-Так что с ними? Вы переполошили гостей. Некоторых довели до сердечного приступа, праздник людям испортили, а, между прочим, это главврач железнодорожной больницы. И если никто до завтра не умрет, то не сносить нам головы!
- Я не могу ничего сказать… Но, если бы я вас не вызвала, я бы себе этого не простила.



***
На следующее утро в больнице скончалось восемь человек. В программе «Время» диктор бодрым голосом сообщил телезрителям: «По сообщениям очевидцев, после посещения ресторана «Алмаз» в медицинских учреждениях оказались более 33 человек с одинаковыми симптомами. По предварительной информации, причиной отравления стала курица из салата «Цезарь». Сотрудники Роспотребнадзора провели проверку в ресторане, в ходе которой они забраковали 65 кг сырьевой и готовой продукции. А также было выявлено, что сотрудники ресторана работали без медицинских книжек и с просроченными медосмотрами. Вопрос о временном закрытии заведения будет решаться в ближайшее время. Дело возбуждено по статье «Нарушение санитарно-эпидемиологических правил, повлекшее по неосторожности массовое заболевание или отравление людей».
Надя сидела за массивным, полированным, длинным столом в кабинете начальника милиции. Рядом сидел Корнев в форме с погонами капитана и внимательно смотрел на Надежду.
-Не знаю, ну я не знаю… Чертовщина какая-то! - нерешительно промолвил подполковник, теребя в руках канцелярскую скрепку. Восемь человек умерло. А ты сказала – двенадцать?
Подполковник встал и подошел к окну.
-Будет двенадцать! – робко ответила Надежда и виновато опустила голову, - трубку возьмите! Это из больницы! - воскликнула она, и через тридцать секунд зазвонил телефон.
-Десять! Дааа… Думаю, что на этом и закончится…
-Нет… - тихо возразила Надежда.
-Но ведь сколько спасли… Пал Дмитрич, - подал голос Корнев. 
Опять зазвонил телефон. Подполковник снял трубку, выслушал голос на том конце провода и громко рявкнул:
-Ищите! Не мог он бесследно пропасть! Ищите этих чертовых фотографов! И того, и другого.
Рука его непроизвольно потянулась к сердцу, и он еле слышно сказал:
-Да, Надежда Сенина…  Кто же ты такая?
Подполковник молча сел, уставился усталыми глазами на телефон и резко дернулся в сторону девушки:
-А вот скажи мне, где живет душа? Какая она? Как выглядит?
-Не знаю, Павел Дмитриевич. Меня саму это все так пугает. Я так хочу быть простым человеком и не видеть этих страшных видений. Еще не известно, захочет ли теперь мой жених взять меня замуж  или побоится? Кому нужна чокнутая жена?
-У вас, Надежда, бесценный дар - помогать людям… Так помогайте же, - сказал Корнев и пристально посмотрел девушке в глаза, - давайте начнем с фоторобота лжефотографа…



***
1985г.
Людмила и Надежда уютно разместились за столом Людочкиной кухни. Надя принесла с собой бутылочку красного сухого вина, а Людмила вытащила все вкусности из холодильника, приготовленные тетей Ниной.
-Как редко видимся… Как редко, - качала головой Люда и стругала крупными ломтями копченую колбасу.
Наконец - то открыли бутылку и сели.
-Ну, давай обмоем твой дипломчик! Ой, какой красивый! Красненький! Это чего это? С красным дипломом закончила?!
-Ну да! Так уж вышло! Да ты не завидуй, я же заочно закончила, а это не так серьезно, как очно!
-Ой, да какая разница! Диплом об окончании института! - с гордостью за подругу сказала Людмила и торжественно разлила вино по красивым фужерам. Эффектно взмахнув рукавами японского кимоно, она предложила поднять бокалы.
-Ну, теперь в школу пойдешь работать? - спросила она, закусывая голландским сыром.
-Нет, пока Антошка маленький, буду работать в детском саду, а дальше - видно будет! У меня, между прочим, еще новость есть! Мы с Женькой собираемся пожениться.
-Что, серьезно? Ты же говорила, что не любишь его?
-Ну не люблю, конечно, так, как Вильку…
Надя помолчала, теребя край клеенки в подсолнухах, и тихо сказала:
-Знаешь, Людка, я вижу Вильку каждую ночь во сне, в таких запретных изощренных сновидениях, что просыпаюсь каждый раз с чувством стыда и страха за свои измены. А потом мне так стыдно глядеть на Женьку…
-Ну, может, тебе пока еще не стоит выходить замуж?
-Моему ребенку нужен отец. А Женя так хорошо к нему относится… Я, Людка, семью хочу! Настоящую! Родители, дети, бабушки, дедушки… И все за одним столом. Дни рожденья и выходные с сырниками. Взаимопонимание и любовь!
-Ну, ты дура чокнутая! Да ты через неделю уже взвоешь от свекрухи! Вот, у меня уже две свекрови было! И все - ну чистые ведьмы!
-Нет, у него семья хорошая, интеллигентная: мама - медсестра, папа - военный. У Женьки еще два брата есть!
-Мама родная! Давай-ка еще по одной! Да ты ж не пьешь! Ну ладно, за тебя! А жить где будете?
-У меня. Потом денег заработаем, комнату обменяем на большую или на квартиру. Думаем, что свадьбу отметим у Жени дома. Скромно.
-А нас-то пригласишь, я надеюсь?
-Приглашу. Тебя, Наташку и Маринку. Больше никого не могу, сама понимаешь…
Людмила запьянела.
-Надька, а погадай мне! Ну-у-у, пожалуйста!
Надя достала карты, перетасовала их и протянула подруге вытащить три карты из колоды. Разложила их в три ряда и стала тихим шепотом толковать выпавшие комбинации. Надежда внимательно посмотрела на Люду, резко перемешала карты на столе и взяла Люду за руки. Долго сидела, пока не появилась из носа струйка крови.
-Люда, вот что я тебе скажу. И попрошу тебя прислушаться ко мне! Этот парень, с которым ты сейчас встречаешься… он очень плохой человек. Если сейчас не уйдешь от него - погибнешь… Затащит он тебя в омут. Он ведь не только тебе порошки приносит? Скажи!
-А-а-а! Вот оно что! Это тебя моя мать подослала! Точно! Мать! - поняла все для себя Людочка и выпила еще бокал.
-Нет. Никакая не мать, - возразила Надя.
-Так откуда же ты про него знаешь?
-Я, Люда, про близких мне людей  многое знаю.
-Врешь, врешь, врешь ты все! Завидуешь мне всю жизнь! – заистерила Люда и убежала в комнату. Надя вымыла лицо под краном, подошла к подруге, рыдающей в подушку, обняла и успокоила ее:
-Все хорошо! Все будет хорошо! А гадать мы больше не будем: будущее - закрыто, прошлое - забыто, а настоящее - даровано!
-А это правду про тебя говорят, что ты вперед за минуту знаешь, кто звонит по телефону, - всхлипывая, стала расспрашивать Людочка.
-Ну да! Есть такое. А кто говорит-то?
-Надька, что я тебе сейчас покажу!
Людочка выпорхнула из-под модного, клетчатого, в английском стиле пледа в соседнюю комнату и вернулась с газетой.
-Вот, смотри, - тыкала она пальцем в объявления на последней странице, - читай! Нет, лучше я!
Людмила плюхнулась на диван и стала выразительно читать:
-«Я экстрасенс. С помощью карт просмотрю Вашу ситуацию и постараюсь помочь найти правильное решение. Вместе с Вами попробуем справиться с любой ситуацией в отношениях с любимым человеком. Делаю расклады на картах классического Таро, рунах»
- Вот еще: «Экстрасенс, нумеролог, таролог и ясновидящая. У Вас сложная ситуация в жизни и Вы не знаете, какое принять решение? Или чувствуете, что кто-то Вам завидует? А может, Вам просто интересно, что ждёт Вас в ближайшем будущем? Я отвечу на все Ваши вопросы, используя богатейшие знания, переданные из поколения в поколение!»
Люда отложила газету и с вызовом посмотрела на Надежду:
-Ты представляешь, сколько денег можно срубить! Ты, этакая ведунья, а я твоя помощница! На мне будет черное в блестках платье и диадема в волосах, а у тебя…
-Все, все, все! Успокойся, милая! - остановила ее Надя, - Я никогда и ни за что  не буду брать денег с людей. И вообще, как только я пытаюсь узнать чью-то судьбу, я сразу слышу бурчание бабушки Степаниды: «Судьба не любит, когда ей задают вопросы».
Людочка расстроилась, что не сошьет теперь мать ей платье с блестками, как в новом журнале, и вновь завела свою старую песню:
-Да, Надька… Вот ты жила с алкоголиками, никто тебе не помогал, работала и посудомойкой, и санитаркой, и нянькой. Образование получила. А я? Ни учебы, ни работы…
-Людка… ну не начинай!
-Ни мужа, ни семьи… Мать болеет. Не станет ее, что делать? Ну, вот почему тебе все, а мне – ни-че-го?
-Ну, милая, развезло ж тебя! Ты у нас и умница, и красавица! И все у тебя еще впереди! Надо только видеть перед собою цель!
-Це-е-ель? А-а-а! Тогда я все по-ня-лаа! Че ж ты мне раньше-то этого не говорила? Це-е-ель!


***
Евгений каждый день встречал ее с работы и терпеливо ждал ответа на вопрос: «Ты выйдешь за меня замуж?» Историю в ресторане старались не вспоминать. И про этот страшный случай Евгений никому не рассказывал. То, что у Нади есть пятилетний сын, его не смущало, а Надежда видела, как мальчик тянется к нему и, наконец,  дала свое согласие. Жизнь текла своим чередом.
Свадьбу отмечали в квартире Жениных родителей, а жить молодые решили в Надиной комнатке. Все приглашенные гости были со стороны жениха. А со стороны невесты скромно сидели три ее подруги: Марина, Наташа и Людмила.
-Какая ты красавица, Надька! И пара у вас  замечательная! Ой, как он смотрит на тебя… Ты  в золотистом платье, а он - в бежевом костюме! И нисколько не выглядит моложе тебя… Антошку с кем оставила? – тараторила возбужденная от трех выпитых фужеров вина Людочка.
-С соседкой. Девчонки, я так благодарна вам за это платье! Что бы я без вас делала?
-Даже не верится… Надька теперь у нас - Стрельцова! Стрельцова Надежда Геннадьевна! – обняла подругу Марина.
Гости вновь закричали: «Горько! Горько!» Молодые встали, и в этот момент в окно влетел камень величиной с кулак. Стекло разбилось вдребезги. Гости вскочили со своих мест, заволновались. А за окном стояла пьяная Зинаида и с надрывом кричала:
-Надька, стерва! Родную мать на свадьбу не пригласила. Это где ж это видано, люди добрые. Родную-то мать на свадьбу не позвать…
Гости затихли, и кое-кто стал с осуждением поглядывать на Надежду. Невеста закрыла лицо руками, а Зинаида стала развлекать соседей, выглядывающих из окон дома. Охрипшим голосом она выкрикивала похабные частушки и даже пыталась отплясывать на мокрой  после дождя траве:
-«Не женитеся, ребята,
Не валяйте дурака.
Я женился, взял без титек,
А теперь - без молока»

-Господи, как стыдно! Как стыдно-то, Господи!
Мудрая свекровь решила, что мать невесты лучше пригласить в дом, и отправила за новоявленной сватьей своего мужа. Надежда, сгорая от стыда, выбежала из комнаты. За нею ушел и Евгений.



***
1995год
Надежде исполнилось тридцать семь, когда они с Евгением смогли купить кооперативную двухкомнатную квартиру. Зинаида так и жила в однокомнатной квартире «шведской семьей» с Геннадием и Бонифацием, иногда исчезая на одну - две недели неведомо куда. Надежда приходила к ним нечасто, если приходила, то приносила продукты и прибиралась в квартире. Мать презрительно смотрела на нее, но помощь дочери принимала как должное.
В этот день, еще на работе, у Надежды появилось непроходящее чувство тревоги. От предчувствия чего-то плохого  она не находила себе места. Надя перебрала в уме всех своих близких, подумала о каждом и решила пойти к матери. Она долго звонила и стучала в дверь ногами. Соседи, высыпавшие на лестничную площадку, учуяли запах газа и вызвали газовщиков. Взломали дверь. Геннадий и Юрий заснули за столом вечным сном, со счастливой улыбкой на лице. На кухне кипящий чайник залил газовую плиту, а пьяные друзья этого не заметили. Зинаиды в квартире не было. Надежде пришлось хоронить двоих - и отца, и Бонифация. Зинаида вернулась домой через две недели. Съездила на кладбище и поминала обоих своих мужей несколько дней.



***
В один из вечеров Надежда возвращалась с работы. У подъезда дома, на лавочке, сидели, греясь на теплом летнем солнышке, пожилые соседки. Увидев Надежду, кумушки замолчали.
-Здравствуйте, - поздоровалась с ними Надежда.
-Здрасти, здрасти! - зашамкали полубеззубыми ртами старухи.
Не останавливаясь, Надежда вошла в подъезд. На втором этаже ее догнала одна из сидевших на скамейке старушек.
-Наденька, прости, а ты мать свою давно видела?
-Давно. Месяца три назад. Дома, как не приду, ее все нет. Соседи говорят - не видели.
-Я-то твою мать и тебя давно знаю. Ты девочка добрая, никогда бы свою мать не бросила. Зина… она… как бы тебе сказать… Я вчера к дочке в Ленинград ездила. И видела Зинаиду!
-Где, Евдокия Андреевна? Где вы ее видели?
-В метро!
-Куда она могла ехать?
-Она не ехала… Она… милостыню просила…
-Милостыню? Не-ет… этого не может быть! Денег я ей не давала, пропьет, а еду постоянно носила. Да и пенсия у нее есть. Боже мой! Какой позор! Стыд-то какой… Но зачем? Чего ей не хватало?
-Надя…. Это еще не все, - виновато проговорила старушка, будто сама что-то натворила.
-Что? Что еще? Она больна?
-Она… свою квартиру продала.
-Как продала?
-Да вот так и продала… Чуркам каким-то… молодым.



***
Подземный переход больше напоминал Надежде старое бомбоубежище и находился не в самом лучшем состоянии. Зимой, по словам бомжей, он покрывался толстым слоем льда и превращался в каток, а летом становился «холстом» для вандалов всех мастей. Уже год на входе в переход  болтался массивный железный плафон, готовый в любой момент сорваться и упасть на голову случайного прохожего.
Надежда почти весь день провела в подземном переходе. Она подходила к продавцам, попрошайкам, музыкантам. Показывала фотографию матери. Все качали головой и ничего дельного не могли сказать. Но когда Надежда уже собиралась уйти, мужчина непонятного возраста, продающий корзинки, попросил Надю еще раз показать ему фото. Он долго смотрел на карточку и неуверенно сказал:
-Можа и узнал, а можа… и не она это… Эта, на карточке, красивая… Как артистка! А петь твоя может?
-Петь? Может. Еще как может! Ее Зина зовут, а еще могут Софийкой называть…
-Эта… про ту, что я думаю, приходит утром и стоит до обеда. Щас ты ее не застанешь.
-А зачем стоит-то?
-Знамо, зачем. Милостыню просит. Поет иногда, пляшет. Люди смеются… Денежки кидают. А тебе она кто, дочка?
-Мать она мне, дяденька, мать.
-Мать?! Пути Господни неисповедимы, - перекрестился мужик, - а ты бы у меня хоть корзинку купила!



***
Надежда, крепко прижав к себе сумочку и ивовую корзинку, спала на скамейке в зале ожидания Московского вокзала. Мимо нее несколько раз прошел недовольный милиционер. На пятом заходе он все же подошел к прилично одетой, сладко спавшей гражданочке и потряс ее за плечо:
-Гражданочка! Эй, гражданочка!
-Ой! Здравствуйте! Уже утро? Извините, заснула немного.
-Здесь вам не гостиница! Едете куда? Где Ваши вещи?
-Вещи? Извините! Мне только до утра посидеть. Я на электричку опоздала.
-Документы есть? Вроде приличная, не из этих… Ладно, сиди!
-Есть. Паспорт. Спасибо! Я правда … не из этих…, - пролепетала милиционеру Надежда и, засыпая, подумала: «Интересно, а кто такие - эти?»



***
В подземке уже вовсю кипела жизнь. Предприимчивый люд расставлял самодельные прилавки, ящики. Натягивал веревки и развешивал дешевый некачественный китайский товар. Ожидая появления матери, Надежда совсем уж было замерзла, но вчерашний мужик, которому Надежда вернула назад купленную корзинку, напоил ее горячим чаем из термоса. Через некоторое время в переход шумно спустились три плохо одетые женщины. Одна из них держала младенца и громко, заливисто смеялась. Надежда узнала бы этот смех из тысячи.
-Мама!
Зинаида оглянулась по сторонам, вжала голову в плечи и сделала вид, что не узнала дочку. Но деваться было некуда, а Надежда неумолимо наступала на нее.
-Мама!?
-Ой, глядите, кто пришел! Ну-у! Че пришла? Денег надо? Так нету денег! А ты работай! Работай, как я! На холоде, да еще и с ребенком! Аха-ха!
-С ребенком? Откуда у тебя ребенок?
-Да родила!
Ее товарки громко и противно заржали.
-Когда же ты родила? – ничего не понимала Надя.
-Да сегодня! Утром сегодня и родила. Иди, посмотри на свою сестренку.
Ничего не понимающая Надежда подошла ближе, открыла уголок одеяльца и увидела… полено с нарисованной смешной мордочкой. Товарки пуще прежнего заржали и стали показывать на Надю пальцами.
-Мама! Что за цирк? Зачем ты здесь? Ты чего позоришься?
-Че? А чего мне стыдиться? Я себе на хлебушек зарабатываю.
Зинаида села на услужливо подставленный ей бомжом ящик. Достала табличку с корявой надписью «Памагите внучке на аперацию!»
-Как же тебе не стыдно? Ты же людей обманываешь! - пыталась образумить ее дочь.
-Дааа? Люде-ей? А где те люди, которые меня обманули и обокрали?
-Мама, поехали домой!
-Домой? А в какой дом-то? Нет у меня больше дома. Ни-че-го нет! Продала я квартиру-то свою. А ты, поди, денег хочешь? А нет ничего! Все забрали… Суки! Все забрали! Заставляют здесь сидеть целый день, крохоборы паршивые! Ублюдки поганые. Нарядили, как старуху…  А знаешь, а поехали-ка, Надька, домой! – приняла решение Зинаида.
В это время, напевая, поигрывая бицепсами, по лестнице спускался молодой здоровенный амбал, и, услышав последние слова Зинаиды, направился к ней.
-Это куда это ты, паршивое чмо, лыжи навострила, - ухватил ее за старую дырявую кофту качок.
-Что-о-о? Старое чмо? От чмырины слышу! А не пошел бы ты! Плевать я на вас хотела! Домой еду, - вырывалась из его цепких рук Зина.
-Ты мне денег должна, тварь! Пока не отработаешь, никуда не поедешь!
-А какое вы право имеете обзывать мою мать? А ну-ка, уберите от нее руки, – подбежала к нему Надежда.
-Это кто еще тут на меня тяфкает? Люлей, блин, захотела?
-Да я сама сейчас тебе наподдам! Мама, беги, беги давай!
Надежда стала со всей силы колошматить амбала сумкой. Зинины товарки, боясь наказания, оттаскивали Надежду от здоровяка. Тот со всего маху ударил Надю по лицу, и она пролетела по грязному полу до наваленной груды деревянных ящиков. Зинаида вырвалась, налетела на парня, как фурия, и дико заорала:
-Что-о-о?! Моего Ленина бить?!
Мать со всей силы опустила на голову амбала ребенка-полено, и бугай со стоном опустился на грязный заплеванный пол. Зинаида бросила «ребенка», схватила дочь за руку и потянула за собой.



***

Зинаида с видом бомжа и Надежда в испачканной одежде, с огромным бордовым подтеком на лице, в разорванной кофточке, сидели напротив друг друга в вагоне электрички. Они ехали домой. Пассажиров было много, но рядом с ними никто не садился. Сначала, когда прошло возбуждение от бегства, они молчали и старательно не смотрели друг на друга. Надя рассматривала пейзаж за окном, а мать чистила свои обломанные, с черными каемками ногти. Первой заговорила мать:
-Он меня любил.
-Кто?
-После того, как Генка с Юриком отравились газом, мне и жизнь -то стала не мила. А Джаваншир… кстати, в переводе - молодой, сильный лев! Он такой красивый! Жениться обещал.
-Боже, ты неисправима!
-Сказал: «Домик купим на берегу моря»
-Ага! Дура ты, мамка!
-Ну, не такая уж и дура! Видела дочку мою новорожденную? Правда, красотка?
Мать и дочь засмеялись. Пассажиры брезгливо, с осуждением посмотрели в их сторону, а мать и дочь засмеялись еще громче.



***
1997 год
Надежда, закрыв дверь за врачом скорой помощи, зашла в детскую комнату, где теперь жила ее мать. Зинаида лежала на постели с видом умирающей Марии-Магдалины. Руки ее были сложены на груди, как у покойника, глаза прикрыты.
-По-большому она ходит один раз в день… Сердце болит… Пить надо меньше! Да ты еще всех нас переживешь! - выговаривала Надежда матери.
Зинаида резко села на кровати, обхватила голову руками и стала раскачиваться.
-Ну и к чему ты эти концерты устраиваешь? Живешь, как у Христа за пазухой. В тепле, в чистоте. Сыта, одета. Что тебе еще нужно? – допытывалась Надежда, хотя все ответы ей были понятны. Мать была в клетке. А ей нужна свобода и деньги.
-Я хочу быть хозяйкой, - громко заявила мать, стягивая с себя ночную рубашку.
-Хозяйкой?! Какой хозяйкой? Готовить ты не умеешь. В магазин тебя ни за чем послать нельзя, покупаешь одно гнилье… 
-И никакое не гнилье! А уценку. Экономить надо, дура!
-В своей комнате ты не прибираешься, - продолжала перечислять дочь все материны грехи, - одежду твою стираю я. За внуками ты не приглядываешь. Впрочем, ты даже не знаешь, сколько им лет.
-Я хочу быть хо-зяй-кой!
-А-а-а! Я поняла! Ты хочешь быть хозяйкой, чтобы деньги у тебя были? Чтобы ты могла пить вволюшку и алкашей сюда водить? Да? Не-ет! Так дело не пойдет! Не будешь отдавать мне пенсию, я тебя кормить не буду! Понятно? Во! Вот где у меня все это сидит, - показала Надежда рукой у горла и вышла из комнаты, хлопнув дверью. 
Зинаида встала с кровати, погрозила Надьке вслед кулаком и грязно выругалась.



***
В эту ночь Надежда и Евгений молча лежали на диване. Они вновь поругались из-за матери. Рядом, на раздвинутых креслах мирно посапывали двенадцатилетняя дочка Сашенька и семнадцатилетний сын Антон. Евгений шепотом стал выговаривать Надежде свои претензии.
-Надоело! Я ненавижу ее! Мы вчетвером ютимся в одной комнате. А она, барыня, живет в отдельной комнате, как королевна!
-Женя, когда ты на мне женился, ты знал, какое у меня приданое, - взывала к его совести Надя.
-Но тогда она с нами не жила! Меня домой ноги не несут! Понимаешь? Надя, очнись! У нее алкогольная зависимость! Она сегодня опять пьяная пришла! В парке, говорит, гуляла. Откуда у нее деньги?
-Не может быть. Разговаривала она абсолютно нормально.
-Ага! Заглядывает тебе выразительно в глаза, как совершенно трезвая. У этих алкашей, когда нужда, они абсолютно разумными становятся, здраво так рассуждают и вполне логично к результату выворачивают, не придерешься! Ну, я больше так не могу! Надя! Зачем ты тратишь свою жизнь на того, кто тебя не любит?
-Женя! Она моя мать! Куда я ее дену? Снимать ей жилье? У нас на это денег нет.
-Есть тут у меня один план. В общем так, смотри….




***
За столиком, в цивильном кафе, сидели Евгений и принаряженная Зинаида. Теща уминала уже второе мороженое и пила дорогущий кофе, а зять нервно похлопывал себя газетой по коленке и поглядывал на вход.
-Постарайтесь ему понравиться, - попросил ее Евгений.
-Обижаешь, зятек, - поджала губы Зинаида.
В кафе вошел семидесятилетний, благообразного вида старичок и оглянулся по сторонам. Евгений помахал ему свернутой газетой и крикнул:
-Степан Николаевич!
Степан Николаевич подошел к столику, поздоровался с Евгением за руку и галантно поцеловал руку Зинаиде.
-Степан Николаевич! В объявлении службы знакомств сказано, что вам нужна спутница жизни, - открыв газету, начал Евгений.
-Да, да! Именно спутница жизни. От 30 до 40 лет, - уточнил старичок.
-Ну а я  как раз подхожу Вам по всем параметрам, - воскликнула Зинаида и одарила возможного жениха очаровательной улыбкой.
-Я молода, красива, со мной не соскучишься… Я пою, танцую и … Я очень хорошая хозяйка. И зовут меня  Зинаида! Но очень близкие мне люди зовут меня София! А у Вас, Степан Николаевич, своя квартира? – взяла переговоры в свои руки Зинаида.
-Да, в старом фонде, конечно, но своя. И я живу… за городом.
-Степан Николаевич! Прописка нам не нужна, по этому поводу вы не переживайте, - уточнил Евгений, чтобы, не дай Бог, старичок не подумал, что кто-то покушается на его квадратные метры.
-Ну, я думаю, стоит попробовать нам с Зинаидой пожить вместе.
-Попробуйте, конечно, но мы против гражданского брака. Мы очень любим свою мать и совсем не хотим, чтобы ее репутация пострадала… - возмутился зять.
-Да. Именно. Жить без брака - это же моветон! - отвернулась оскорбленная Зинаида.
-В приданое за матерью мы даем ковер, трельяж, постельное белье. Занавески, посуду и все, что нужно…. Да еще шубу…
-Две шубы, Женечка. Надька мне свою обещала.
-Хорошо, две шубы. Свадьбу я оплачу. Все продукты. Ящик водки.
-Водка, зятек, это не камильфо! Нужно еще вино! Для женщин! Не жадничай, зятек! Ты ж у нас биз-нес-мен!
-Ну как же! Ящик вина, - записал на салфетке зятек.
-Ну, это все хорошо, но как-то так сразу, так неожиданно… - внезапно испугался Степан Николаевич.
Незаметно от зятя, под столом, Зинаида положила руку на колено старичка и стала поглаживать его.
-Так, когда, вы говорите, свадьба? – решительно уточнил Степан Николаевич.



***
2000 год
-Ее доставили позавчера без сознания, - рассказывал кардиолог Надежде в коридоре городской больницы, - инфаркт. Мы только сегодня нашли ваш телефон. У нее давно гипертония?
-Да. Я еще маленькая была, ей уже ставили этот диагноз. Я чувствовала. Я это чувствовала…
-Скажите, она пьет?
-Да…
-Поняяятно… Она сейчас в реанимации, и я не думаю, что она выкарабкается. Возраст, дурные привычки…
-Я могу пройти к ней?
-Нет, в реанимацию у нас никого не пускают…
-Пожалуйста! - умоляюще глядя в глаза доктору, попросила Надя, - на минуточку.
-Ладно! Вы сейчас подойдите к медсестре, надо разобраться с документами, а потом пройдете к матери, скажите, что я разрешил. Ну и халат!
-Спасибо, доктор!



***
Надежда вошла в палату реанимации, где лежала ее мать. Зинаида повернула голову в ее сторону, как будто только ее и ждала. Надежда робко подошла и села на краешек кровати. Из глаз матери потекли слезы, и она прошептала:
-Стра-а-ашно!
Надя поцеловала и погладила ее руку. Глядя на мать, она подумала: «Эта женщина меня родила. Хорошо или плохо, она меня растила, но ведь я стала хорошим человеком… Работаю директором детского учреждения и люблю свою работу. У меня хорошая семья. Я всего добилась в жизни. Я не стала такой, как моя мать. Но что хорошего я сама сделала для матери? Что сейчас я могу сделать для нее? Я даже не знаю, как использовать свой дар во благо… Я ничего не умею! Да… но попробовать-то можно…
-Все хорошо! Все будет хорошо! - пообещала матери Надежда. Она положила свои руки на грудь матери так, чтобы правая рука находилась ниже левой. Сконцентрировалась и… провалилась в темноту.
«Надежда вдруг ощутила пронзительный колючий холод. Снег валил огромными хлопьями и залеплял лицо, нос. Трудно было дышать и при дыхании изо рта вылетали кристаллики льда. Но отчего так задеревенели ноги? Надя опустила взгляд вниз и поняла, что она босиком, и одета на ней только фланелевая ночная сорочка, та самая, из детства, с божьими коровками. «Все, точно заболею!» - решила она, но где-то в подсознании пульсировала мысль: «Это сон, это только сон! Не бойся!» Надежда, кутаясь в сорочку, пошла навстречу снежному ветру. Мир вокруг нее был погружен в безмолвие. Стояла оглушающая тишина. Ее волосы были сплошь засыпаны снегом, и она то и дело убирала ладонью жесткие снежинки с лица. Она спотыкалась об обледеневшие камни и разбивала ничего уже не чувствующие ноги в кровь. Приходилось обходить препятствия в виде поваленных деревьев, огромных сугробов и ям. «Куда я иду? Может, мне надо было идти в другую сторону? Господи, помоги! Помоги мне выбраться отсюда!» - просила она. И вдруг впереди, метрах в трех от нее, мелькнуло что-то белое. Надя замерла в ожидании и дождалась: прыжок, еще прыжок! Кролик! А может, заяц!?
-Знак! - обрадовалась Надежда и поспешила за животным, оставляя за собой ярко-красные капли крови.
Снегопад прекратился. Тучи развеялись. Неожиданный звук, как сквозь вату, заставил ее прислушаться и оживил ее страхи. Ей почудился звон стаканов. Кролик исчез. Надежда обошла небольшой заснеженный ельничек, и перед ней открылся чудесный вид на замерзшее озеро. На нем совершенно не было снега, и, как в зеркале, в нем отражались и сосны, и ели. У берега было видно, как подо льдом лениво передвигались огромные серые тени. Много теней. Посередине озера стоял стол с едой, а вокруг него сидели мужчины. «Как же я хочу есть! Надо подойти и попросить…» - просочилась в ее сознание мысль. Подойдя ближе, она увидела отца, Бонифация, Эйнштейна, полковника, дядю Толю – татарина, Власова и Рябого. Они махали ей руками и кричали: «Ленин! Наш маленький Ленин пришел! Мамку, мамку сюда веди, Зинушку! Скажи, что все на столе, и мы ждем ее!»
- Нет, нет, не отдам я вам ее! Моя мамка! Моя! Она будет жить! Она не умрет! - закричала Надежда».
-Умерла, умерла! Посетительница умерла, доктор, - верещала на все отделение медсестра, вошедшая в палату. 



***
Надежда очнулась, лежа на кровати в той же реанимационной палате. Рядом суетился доктор. Молоденькая, в коротком халатике медсестра делала ей электрокардиограмму.
Увидев, что Надежда открыла глаза, кардиолог подошел к ней, вытер мокрым полотенцем кровь на лице и с облегчением сказал:
-Ну и перепугали вы всех! Нет, не надо пускать посторонних в реанимацию…
Тут же с кровати скатилась Зинаида и бросилась к дочери:
-Надька, Надька, зачем ты? Себя не пожалела…
-В кровать! Быстро в кровать! – закричал доктор Зинаиде, а медсестра стала хватать ее за руки и тянуть к койке.
Через полчаса все угомонились. Зинаиде сделали кардиограмму, но в показаниях работы сердца инфаркта не обнаружили.
Обескураженный доктор держал в руках показания двух электрокардиограмм, и тихо, больше уговаривая самого себя, говорил:
- Да, да! Бывает такое, когда люди обладают таким даром, который приближает нас к Богу настолько, что уже никакие сущности не могут подступиться к нам. Человек же, которого лечат таким образом, исцеляется навсегда и полностью, если не будет совершать повторно ошибок, которые привели бы его к заболеванию.
Полуголая Зинаида опять слезла с кровати и грозно сказала:
-Так, что там с моей дочерью?
-Гипертонический криз, – ответил доктор, - это тяжелое, угрожающее жизни и здоровью состояние. Ее давление двести на сто. Ваша дочь находится в опасности и требует немедленного медицинского вмешательства. Последствия гипертонического криза могут быть очень неблагоприятными, включая поражения самых разнообразных внутренних органов. Кстати, и вам необходимо еще полежать. Сейчас мы переведем вас в палату, а за дочкой еще понаблюдаем.
-Ну, про меня Вы просто ошиблись! Так, чуток сердце сдавило, но видите же, все хорошо!
-Да, да, я где-то уже читал, - говорил вслух еще не пришедший в себя от увиденного чуда доктор, - каждый живой организм имеет развитую биоэнергетическую систему, способную поглощать и аккумулировать энергию, распределять ее между органами и отдельными клетками. Восстановить энергетику — это значит -  излечить заболевание. Ведь так? Ведь вы так излечили свою мать? – обратился врач к ослабевшей Надежде.
-Простите, я не знаю. Я и правда не знаю, - ответила Надежда и отвернулась к стене, не желая вступать в разговор с доктором.
-Некоторые люди при приближении рук к телу человека ощущают биополе в виде различных, очень слабых проявлений: тепла, холода, покалывания… Сделайте еще одну кардиограмму и матери, и дочери, - попросил он медсестру.
Через час Зинаиде сделали процедуру еще раз. Инфаркта не было. Зинаиду, рвущуюся на свободу, отпустили под расписку дочери. Но Надежде пришлось полежать в больнице.



***
На выходных Надежда рванула на квартиру Степана Николаевича.
Нужно было присматривать за матерью. Двухкомнатная квартира мужа Зинаиды находилась на маленькой железнодорожной станции, где стояло всего несколько двухэтажных каменных домиков. В квартире стояла старая, добротная мебель. Здесь было все, что нужно для жизни двух пожилых людей. На кухне Надежда разбирала сумку с продуктами, а рядом суетился Степан Николаевич и грузил ее своими обидами.
-Спасибо, спасибо, душа моя! А-то сидим здесь голодом, - жаловался он.
-Степан Николаевич, у вас с матерью две пенсии, как же можно голодать?
-Да, да, да. Но это такая малость…. Если бы вы не привозили нам продукты, мы бы с Софьюшкой…
Степан Николаевич по-стариковски заплакал, сморкаясь в большой, не первой свежести носовой платок. Услышав причитания своего мужа, в кухню вошла Зинаида и, подбоченившись, накинулась на него:
-Конечно, денег не хватает, ты же, старый пердун, свою пенсию на книжку ложишь! А пожрать-то любишь…
-Так это на смерть, на смерть. Кто ж похоронит? Ты меня, Софьюшка, не любишь. Дома почти не бываешь...
Степан Николаевич опять захныкал и скрылся в комнате.
-Мама! Ты опять подшофе? Тебе пить нельзя нисколько! Врачи сказали…
-Слушай ты больше этих врачей! У меня свой врач есть. Вылечишь же меня?
-Я ведь могу и не успеть… Так что ты лучше не пей.
-Да я пью только для дезинфекции. Ну, чтоб микробов не было в организме. А старикашку этого я просто ненавижу! Жа-а-адный… За копейку удавится. Сядет вот так вот и каждую крошечку со стола подберет. Ням, ням, ням. Буржуй недорезанный.
-Мама! Если тебе здесь плохо, поехали домой!
-До-мо-ой?! Куда, к тебе?! Чтобы вам мою пенсию отдавать? Чтобы сидеть в четырех стенах? Не-е-е. Я свободная, творческая личность!
Степан Николаевич выглянул из-за двери и запричитал:
-Наденька, не забирай Софьюшку! Я без нее жить не смогу. Одна у меня только радость в жизни осталась. Красавица моя, Зинушка, Софьюшка…
-Ладно, разбирайтесь сами… Мама, Степан Николаевич! Идите… на улицу, погуляйте. Я полы буду мыть.
***
Недавно Надежда получила повышение. Ее пригласили работать в администрацию города. Дел было много, и она очень уставала. Вот и сегодня, придя домой и раздевая светло-серый костюмчик из тонкого кашемира, она подошла к зеркалу, стала прибирать слегка растрепавшиеся волосы и вдруг побледнела… Неужто? Она приподняла на виске прядку волос… и, Боже мой, один, два, три… И, как когда-то ее мать, оглянулась, словно боясь, что за нею кто-то подсматривает, начала выдергивать один за другим седые волосы. Потом раздумала, покачала головой.
-Нет, голубушка, - сказала она вслух, - видно, пришла твоя пора.
Переодевшись в милый домашний халатик, она пошла на кухню и принялась чистить картошку. Евгений тут же присоединился к жене, стал проворачивать мясо через мясорубку и весело рассказывать о молодом стажере, который стал объектом для шуток старших товарищей на его работе.
Надежда вдруг вскрикнула, пошатнулась и схватилась за край раковины. Ее лицо приняло бледно-зеленый оттенок, из носа потекла тонкая бордовая ниточка. Надя не удержалась и упала, стукнувшись об угол плиты. Испуганный Евгений подхватил ее и понес на диван.
Глаза Надежды приобрели ярко-фиолетовый оттенок, и ее забило мелкой дрожью.
-Надя? Тебе плохо? - испугался Евгений, боясь отойти от жены.
Постепенно Надежда пришла в себя.
-У тебя опять… это? Ты что-то видишь? Я думал, все прошло… Уже давно как - то… - пытался привести жену в чувство Евгений.
Надежда молча сидела на диване и смотрела в никуда. В пустоту.
-Моя мать умерла, - выдавила она из себя.
-Да ладно! Нет, не может быть! Мы еще ничего не знаем… Это ж еще не точно, - пытался как-то приободрить жену Евгений, но сам знал уже наверняка – Надя никогда не ошибается.
-Это точно, Женя! И как это страшно… У меня в сердце совсем не осталось жалости. Пустота… Моя мать умерла.
 



***
По раздолбанной дороге от станции, по глубоким ямам, наполненным мартовской водой, полз автобус ритуальной службы. Недалеко от водителя, на потертых сиденьях устроились мужики в фуфайках. Они лениво переговаривались, а их густой запах пота смешивался с сильным перегаром. Надежда примостилась с мужем на задней площадке. Рядом, на полу, завернутое в покрывало, лежало скрюченное тело мертвой Зинаиды. Пазик подпрыгнул на ухабе, покрывало съехало и открылось ее страшное лицо, искаженное от боли.




***
Надежда редко ходила в церковь, но сегодня ей очень хотелось поехать туда, постоять у икон, да и просто побыть одной, наедине с Богом.
Надежда открыла массивные дубовые двери и зашла в церковь. У порога неумело, стеснительно перекрестилась. Затем подошла к лавке, купила свечи и спросила у немолодой свечницы:
-Скажите, куда мне за мать свечи поставить?
-За здравие или за упокой?
-За упокой…
-Да вот сюда, сюда, милая!
От резкого, тягучего, острого запаха ладана у Надежды закружилась голова, и она опустилась на лавку.
-Ой, извините. Что-то голова закружилась…
-А ты сядь, сядь милая. Вот так. С непривычки видать. В церковь-то не ходишь? Не ходишь. Ладно, посиди тут, - промолвила служительница церкви и скрылась в маленькой комнатке у дверей. Почти сразу вернулась со стаканом воды и дала Наде попить.
Надежда поблагодарила свечницу, расстегнула красивый, модный кардиган и почувствовала себя лучше.
В двух шагах от нее остановились только что пришедшие в церковь две женщины преклонного возраста. По их разговору Надя поняла, что это мать и дочь. При этом, дочь, женщина лет семидесяти, с трудом передвигалась, а мать, дожившая лет до девяноста или ста, помогала дочери и всячески опекала ее. 
-Доча, осторожнее. Давай левее. Ты хотела Пантелеймону поставить…
-Сама знаю, мама! Мозги еще есть, слава Богу! Будто я не знаю, где Пантелеймон висит. А где он? Перевесили, что ли? Сейчас болеть нельзя! Это ж сколько денег надо! Легче сдохнуть, чем лекарство в аптеке купить. Не дай Бог, в больницу попадешь! Да где же этот твой Пантелеймон?
У Надежды было ощущение, что она как будто бы вернулась туда, где не была очень долгое время в силу каких-то причин. Может быть, это было на уровне генетической памяти или что-то другое, но состояние дежавю не покидало ее. Надежда улыбнулась, встала со скамейки и подошла к иконам поставить свечи. Проходящая мимо высокая старуха, с седыми, почти белыми волосами, прикрытыми черным ветхим платком, с глазами стального цвета, в длинной шерстяной кофте и развевающейся широкой юбке, так делавшей ее похожей на черного ворона, строго спросила:
-Ну что, полегчало?
-Да. Наверное, - удивилась участливости старухи Надя.
-Свечку-то за мать ставила?
Надежда кивнула головой.
-Да-а-а, дочка, пока мать жива, она от всех бед своих детей охраняет и от вечности она же и огораживает. А теперь, без матери… все открыто…  А ты молись, дочка. Молись, милая!
-Я не умею молиться, - призналась Надежда, приглядываясь к женщине, напоминающей ей что-то забытое, что-то очень далекое…
-А ты душой молись, детка, душой! Говори с Богом, как сердце велит.
Надежда подошла к иконе с изображением распятия Иисуса Христа и тихо прошептала:
-Мамочка, милая! Прости меня! Мне так не хватает тебя! Я так безумно любила тебя и так же сильно ненавидела. Прости! Мне надо было бороться за тебя! Не давать тебе пить! Как я хочу вернуть тебя, такую красивую, любимую мою мамочку… Прости! Господи, прости…
-Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог твой дает тебе, - проговорил кто-то рядом. Надя подняла глаза, но рядом никого не было. Лишь две старушки - мать и дочь - молились у иконы Святого Пантелеймона, да свечница колготилась в лавке. Надя закрутила головой  и даже обошла небольшое помещение церкви, но странной старухи нигде не было.

Конец.