Ёрш твою медь

  В конце восьмидесятых, будучи еще студентом московского иняза, я время от времени подрабатывал переводчиком в Госкомспорте СССР. И вот мне предложили очередную работу. Я сопровождал одну иностранную спортивную делегацию и должен был все время их пребывания в Первопрестольной неотступно находиться рядом, выполняя функцию и переводчика, и сопровождающего, и организатора культурного досуга с прогулками по столице. Обычно регламент таких мероприятий был продуман до мелочей, все было по-советски основательно и четко. Однако в этот раз что-то пошло не так, и неожиданно из общей обоймы графика выпал целый день – неслыханное дело по тем временам! Вскоре спортсмены должны были отправляться из Москвы на Север, в Мурманскую область, на соревнования. Возникший в программе сбой поставил всех нас в ступор. Руководство сослалось на какие-то веские обстоятельства и предложило сопровождающим групп придумать что-нибудь самостоятельно, чтобы занять спортсменов. «Мол, погуляйте с ними по Москве, зайдите в ГУМ, ЦУМ, на Красную Площадь и т.д., одним словом, поступайте по своему усмотрению, но досуг интуристам организуйте!» К счастью в нашем распоряжении находились туристические автобусы, которые мы могли использовать без ограничений. И вот тут-то и родилась идея, превратившаяся в забавное незабываемое приключение, которое и по прошествии лет нет-нет да и всплывает у меня из тёмных закоулков памяти, вызывая приятный привкус ностальгии и смеха. Дело в том, что мой отец, также как и я, время от времени работал в той же организации. На этот раз мы оказались с ним вместе и в одинаковой ситуации. Не зная, как поступить, поскольку ранее уже провёл все плановые экскурсии по городу, я обратился к нему, рассчитывая на его солидный жизненный опыт. У меня в подопечных была сборная Германии, а у него – Австрии. Обе команды по языковым причинам были тесно связаны друг с другом. Не особо долго раздумывая, отец сходу предложил отвезти их в нашу деревню. Как раз некоторое время назад он приобрёл в одной небольшой уютной деревеньке на севере Московской области огромный дом-пятистенок с участком почти в полгектара и с огромным яблоневым садом на нем. Эта идея очень удивила меня и вызвала отторжение: «Как же мы их туда повезем, там же грязно, дороги сейчас размыты, да и что для них может быть интересного в нашей обычной зачуханной деревеньке? Представь, какое нелицеприятное впечатление у них может сложиться после знакомства с нашей захудалой сельской действительностью?» Однако в его глазах полыхал лукавый огонёк, и в этот момент мне показалось, что он знает что-то такое, что неведомо мне. Эта идея приводила его в неописуемый восторг: «Ты просто не представляешь себе, каким кайфом будет для них посещение настоящей русской деревни! Для них же это настоящая экзотика! – фонтанируя восторгом, убеждал меня он. «Такого они никогда в жизни не видели, да и вряд ли когда увидят! Все эти прогулки по Москве им уже осточертели, так как большинство из них приезжает в Москву каждый год, а то и по несколько раз за год – и в каждый приезд одно и тоже: Красная площадь, ГУМ, ЦУМ и прочее. Оскомину набило, а тут такая развлекуха – для них это просто подарок судьбы!»...
   Выбирать мне особо не приходилось: во-первых, отец сказал, во-вторых, ничего другого в общем то и не оставалось, ну а в третьих, была все таки определённая логика в его идее, которая меня поначалу покоробила. Да и в конце концов, он всю жизнь с немцами работает, а я лишь новичок в этом ремесле. Итак, я сглотнул и согласился. Информация о поездке за город в настоящую русскую деревню мгновенно разнеслась среди иностранцев, при чем среди всех делегаций. Как и предполагал отец, реакция оказалась самая благожелательная, пожалуй, даже слишком, поскольку желание отправиться в сельскую вылазку выразили и другие команды! Произведённый фурор вызвал во мне двоякое ощущение: с одной стороны, я восхищался находчивостью отца, а с другой стороны, меня изумлял такой интерес к русской деревне со стороны иностранцев. Однако, сказано – сделано! Набив битком имеющиеся автобусы, мы отправились в Дмитровский район на экскурсию. Многие переводчики, заслышав о том, что их команды тоже выразили желание поехать с нами в деревню, с огромным удовольствием скинули на нас своих подопечных, желая воспользоваться образовавшимся временным окном в своё удовольствие. Нужно признать, что удовольствий у переводчиков тех времён было очень и очень немало: начиная от посещения валютных баров, и заканчивая амурными похождениями. Благополучно перепоручив своих интуристов нам, они быстренько отправились познавать прелести переводческого досуга, ну а мы предприняли со всей этой спортивной гурьбой нашу авантюрную вылазку. Нашпигованные шумными иностранцами, автобусы, чихнув перед гостиницей «Россия» напоследок выхлопными газами, поднатужились и поплелись по указанному маршруту. Я же тем временем пытался себе представить, что нас могло ожидать в нашей захудалой деревеньке, в которой мы частенько проводили выходные.Иногда мы наезжали туда шумными компаниями, состоящими либо из знакомых отца, либо из моих однокурсников по институту. Сколько же там уже народу перебывало, ух, сразу и всех и не вспомнишь! Кого только отец не притаскивал туда: и переводческую братию, и друзей музыкантов, и актрис и актёров, с которыми он водил давнишнюю дружбу. А его цирковые друзья? Один только Олег Карасев чего стоил! Слава богу, что он забрал из деревни своих медведей, а то бы иностранцы воочию убедились в том, что у нас медведи по улицам гуляют! Дело в том, что он в своё время прикупил медвежат и готовил с ними цирковой номер. Договорившись с отцом, он обитал с медвежатами в нашем деревенском доме. Условия для его целей были идеальные: удалённость от города, деревенский быт, свежий воздух, огромные запасы яблок, которые давал яблоневый сад — все это было для него, как нельзя лучше. «Ну ладно, Карасева с его медведями нет, и то уже хорошо!» – подумал я, продолжая свои размышления. Но тут перед глазами вдруг всплыл образ одного местного старика, дяди Коли. За свою манеру изъясняться он получил у местных прозвище: «Колька, ёрш твою медь», поскольку шибко любил это выражение и вставлял его в своём разговоре и к месту, и не к месту. Можно даже сказать, что эта фраза въелась в его нутро, как ржавчина или ещё что-то, что уже нельзя отстирать или отскоблить. Он буквально пропитался духом этого словесного паразита, и никому уже не мыслился без него. Пожалуй, без этого выражения не было и самого дяди Коли, настолько его образ слился с ним. «Да, вот если этот нарисуется, то тогда можно ожидать, чего угодно!» – сморщившись, рассуждал мысленно я. «Ему бы только кирнуть, любой ценой! За желанное пойло он и Родину продаст!» – заключил я, вспоминая, как он каждый раз, когда мы появлялись в деревне, притаскивал куриные яйца в надежде обменять их на что-нибудь горячительное. Произведя натуральный обмен – яйца на водку – он каждый раз, смешно скрючившись и испуганно озираясь по сторонам, быстренько улепётывал от нас огородами. Причиной его непреодолимого панического страха являлась жена: крепкая, дородная, голосистая деревенская баба, неустанно блюдущая за ним. Я никак не мог взять в толк, как ему вообще удавалось уводить из хозяйства куриные яйца, да ещё в таком количестве! Вот что тяга к «зелёному змию» с человеком делает! Мне вспомнилось, как он поистине с ловкостью заправского фокусника совершенно непостижимым для меня образом извлекал из карманов, рукавов и ещё, бог его знает, из каких ниш своей ветхой бездонной телогреечки несчётное количество куриных яиц. Я всегда поражался, как может туда столько вместиться, и как он умудряется при этом не разбить их, пробираясь к нам враскоряку огородами. Нужно же было постоянно зыркать по сторонам, не забывая к тому же смотреть под ноги, – и все это в постоянном напряжении и в страхе огрести оглоблей по хребтине! Мои мысли были внезапно прерваны резким торможением автобусов, поскольку мы подъехали к проселочной дороге, уводящей с большака в поля, аккурат в сторону деревни. Отец по-хозяйски указывал водителю дорогу, активно жестикулируя, видимо пытаясь убедить его смело съезжать с большака. На дворе стояла глубокая русская осень со всеми вытекающими из этого последствиями, и намокшая разбухшая глина на проселочной дороге явно не обещала ничего хорошего. Нельзя сказать, что дорога была размыта напрочь, но, как говорится, береженого бог бережет! Водители остановили автобусы и, выйдя из них, начали совещаться, стоит ли рисковать или нет. На некоторых участках легковушка забуксовала бы запросто, что частенько случалось. Мне самому не раз приходилось бегать за трактором или УАЗиком, чтобы вытащить нашу засевшую пятерку "Жигулей» или машины посещавших нас гостей. Водители автобусов, все же решившись под натиском убеждения со стороны моего отца рискнуть, на удивление легко преодолели препятствие. Правда, иной раз автобусы, кренясь и поскрипывая от нагрузки, лихо подскакивали на кочках, растрясая изнеженных заморских гостей, не привыкших к экзотике колдобистой России. Кто-то из них иронизировал по этому поводу, а кто-то реально материл русское бездорожье. То тут, то там слышалось гневное: Ах ду шайсе! Фердамт нох маль, химмель доннерветтер! Фердаммте руссише штрассен!* Наверняка где-то на глубинном, может, даже генном уровне, все они понимали, почему их деды и прадеды не вернулись из «Дранга нах Остен»**. И лишь только сейчас они сами воочию могли убедиться в полной нелепости таких походов на Россию, испытать, так сказать, на собственной шкуре, а точнее, заднице. У нас на Руси, как известно, есть две проблемы: дураки и дороги. Правда, я бы добавил сюда еще и третью: когда дороги строят дураки! Однако, возможно это делается специально, чтобы не повадно было всяким супостатам нападать на нашу Землю-Матушку! А что, ведь и ширина железнодорожного полотна у нас непросто так отличается от европейских стандартов, у нас шире: попробуй сходу въехать в Россию на европейских поездах — зубы обломаешь! А калибр русских макаронных изделий? Ведь это же надо было додуматься сделать диаметр макарон, как говорят, аккурат под калибр патронов для "Калаша"! Да, на это только наши способны! А что, может, так и надо? Да, пожалуй, в этом вся наша непостижимость и сила! А между тем, автобусы, взвизгнув тормозами и испустив густой сизый выхлоп, остановились на околице деревни. Крикливая многоголосая гурьба иностранцев ринулась на свободу. Вот представьте себе дурдом на выезде в прямом смысле этого слова! – это, пожалуй, как раз про наш случай... Засидевшись после трехчасовой поездки на креслах не шибко комфортабельных русских автобусов, после неведомой доныне тряски по деревенским ухабам, изнеженные заморские тушки возжелали развеяться. Поскольку впечатлений было много, а язык немецкий весьма зычный, трескучий, то можете себе представить, как выглядела вся эта ломонувшаяся в девственное безмолвие русской деревни толпа! Для деревеньки, не слыхавшей ничего громче пьяной ругани дядя Коли и причитаний и угроз его старухи, это было, пожалуй, настоящим нашествием диких орд Запада! Целомудренная тишина была варварски нарушена: вокруг стоял гул потревоженного улея, перемежающийся с выстрелами фотовспышек и жужжанием кинокамер. И вот в самый разгар этой экскурсионной вакханалии перед обезумевшей от восторга толпой добропорядочных бюргеров вдруг, откуда не возмись, появился дядя "Коля ёрш твою медь» с доброй берданкой наперевес и заорал во всю свою лужёную глотку, заглушая толпу: «Ахтунг, хенде хох — ерш твою медь! Аллес шиссен***! И грязно выругался. Ошалевшие от увиденного, законопослушные интуристы вмиг стихли и, побросав свои фотики, камеры и сумки, задрали руки вверх, боясь шелохнуться.
 – Аллес шиссен, Гитлер капут, ёрш твою медь! – продолжал надрываться неугомонный дядя Коля, грозно зыркая заплывшими зенками и держа на прицеле толпу иноземцев. Его отёкшие с перепоя глаза угрожающе сверкали исподлобья на «немчуру», пытаясь понять, кто они, и откуда здесь взялись.
   Первым от оцепенения опомнился я, осознав, что происходит. «Как в воду глядел! – пробубнил я. Дядя «Коля – ёрш твою медь», услыхав с бодуна немецкую речь, подумал (в чем он потом сам признался), что опять началась война. Как выяснилось уже позже, он прошёл всю Великую Отечественную от начала до конца. Пережитое в ней было ещё живо в его памяти, и услышанная им спросонок немецкая речь взбудоражила его помутневшее от пьянки сознание и сдёрнула с печи. Ещё не прочухавшийся после вчерашней попойки, сонный, похмельный, он схватил ружье и рванул на улицу занимать оборону. Зная несколько слов по-немецки, он вывалил все, что знал и взял на мушку непрошеных чужаков.
– Дядя Коля! – выкрикнул я из толпы, стараясь привлечь к себе внимание и успокоить его, – опусти ствол!
– Кто тут, ёрш твою медь? – откликнулся он, пытаясь разглядеть, хлопая опухшими зенками, кто это заговорил по-русски. Я выдвинулся из толпы на передний план, чтобы он меня заметил.
– Сашка, ты что ли? – сипло прокричал он, пялясь недоверчиво в мою сторону.
– Тебя что ли в плен взяли? – проскрипел он треснувшим от сушняка голосом.
– Дядя Коля, все в порядке, успокойся! – встрял в разговор мой отец, пытаясь утихомирить буйного деда. Опешившие иностранцы продолжали, покорно задрав руки, стоять по стойке смирно. Они же привыкли все делать по команде, а команды опустить руки пока не последовало. Тут мой отец сориентировался и тихонько сказал по-немецки: «У кого есть выпивка, давайте, что есть!» А сам вышел вперёд навстречу дяде Коле. Признав своих, тот махнул головой отцу и мне, вышедшему также на передний план, чтобы мы зашли за него, а сам при этом продолжил держать под прицелом шокированную толпу интуристов. Один немец вытащил потихоньку из сумки бутылку виски «Ред лейбл», робко поднял её вверх и пролепетал приглушённым голосом: «Битте щен!»****
– Дядь Коль, возьми выпивку! – подхватил мой отец, – похмелись, все в порядке, это наши друзья! Старик недоверчиво кивнул головой немцу с бутылкой, давая понять, чтобы тот медленно вышел и поставил бутылку рядом. Осторожно пятясь бочком, немец вышел из толпы и покорно поставил бутылку на землю рядом с дядей Колей.
– Сашка, а ну ка подержи, – процедил недоверчиво он, передавая мне двустволку.
– Только держи на мушке, ёрш твою медь! – буркнул он и опять грязно выругался. Пытаясь поймать фокус, дядя Коля схватил бутылку и трясущимися руками попытался её открыть. Бутылка не поддавалась, но тут пришёл на помощь мой отец, ловко откупорив злосчастный пузырь. Запрокинув голову, дядя Коля влил в себя прямо из горла приличную дозу дорогущего пойла и, смачно рыгнув, крякнул от удовольствия. И о чудо! Сознание его начало проясняться прямо на глазах. Перекошенное лицо оживилось, расправилось, и первая робкая мутная мысль промелькнула в проясняющемся взгляде – дядя Коля начал приходить в себя…
– Добрая самогонка, ёрш твою медь! – довольно изрёк он и повторно приложился к адскому пойлу.
   Изумлённая публика ахнула, а кто-то ненароком потянулся за фотоаппаратом. «Добрая самогонка, ёрш твою медь!» – записал один молодой немчин, очень смахивающий на Паганеля. Этот тип, изучавший русский язык, все время вёл записи и постоянно приставал ко мне с расспросами, что да как… «Засланный что ли?» – думал я каждый раз, когда мне приходилось отвечать на его назойливые, как немецкие мухи, расспросы.
   Когда пузырь опустел на добрую половину, сознание вернулось к старику, и он окончательно пришёл в себя.
– Сашка, Генка, что это за немчура в деревне, ёрш вашу медь?
– Это с нами, дядя Коля, – сказал я успокаивающе и опустил ружье.
– А чё это они здесь делают? – недоверчиво переспросил он, окидывая смурным взглядом толпу.
– Это спортсмены, приехали на соревнования, а здесь на экскурсии! – ободряюще добавил отец и передал ему успокоительную бутылку. Кто-то осторожно приблизился, видя, что атмосфера разряжается, и заботливо протянул дяде Коле заморский бутерброд.
– Тот вновь маханул залпом из горла, закатив от удовольствия глаза, а потом занюхал бутербродом и скромно откусил немного от нежданного трофея.
– Гут? – робко спросил немец, предложивший ему бутерброд.
– Гут, гут! Гут шнапс! – ответил дед, довольно покрякивая. Толпа туристов наконец расслабилась, ожила, заклокотала. Интуристы начали рыться в сумках и, извлекая что-то съестное, подносили заграничные диковинки похмельному старику, стараясь его задобрить. В лучах полыхающего солнца довольный дед стал похож на местечкового божка, не без удовольствия принимающего щедрые подношения от своих покорных приверженцев. Вскоре он и вовсе разошёлся, и осмелевшие гости принялись фотографироваться с захмелевшим дедком – храбрым защитником деревни. Дядя Коля, размякший от такого неслыханного внимания к своей персоне, окончательно вошёл в роль деревенского божества и вовсю купался в лучах славы. Он фотографировался с сияющими от удовольствия иностранцами то на фоне собственной избы, то деревенского колодца, то унылого пейзажа бескрайних голых полей. Благодушно и снисходительно принимая заморские сувениры, разные блестящие побрякушки, денежные купюры разного достоинства и разных стран, жестяные банки пива и шкалики, он осчастливливал повеселевших гостей своей лучезарной беззубой улыбкой. Однако в какой-то момент подобревший и гостеприимный дядя Коля внезапно исчез из поля зрения туристов, оставив их в недоумении. Однако вскоре он вновь появился в своей чудо-фуфайке и с ловкостью заправского фокусника начал извлекать на свет божий куриные яйца, поражая изумлённую толпу своим деревенским искусством. Он тут же предлагал гостям испить сырое яичко из-под курочки, подавая всем пример. Не потреблявшие, пожалуй, никогда в жизни свежие сырые яйца, немцы поначалу отнекивались. «Нельзя отказывать, обидите!» – пояснил я гостям, понимая, что дядя Коля может взбрыкнуть и выкинуть фортель. Выслушав меня и взглянув на хмурые брови дядя Коли, они все таки были вынуждены безропотно подчиниться навалившимся обстоятельствам. Разбивая скорлупки, цивилизованные бюргеры начали неуверенно потягивать содержимое. Отведавшим, кушанье явно пришлось по вкусу, и они одобрительно закивали дяде Коле, говоря: «Гут, гут, зер гут!» Дядя Коля довольно посапывал, не забывая при этом отхлёбывать из початой бутылки заморскую самогонку. И вот вдруг на фоне всей этой воцарившейся деревенской идиллии, нежданно-негаданно, только что бывший героем дня, дядя Коля вдруг присел, скукожился и враскоряку, как выброшенный на берег краб, попятился в сторону огородов. Он не уходил, он просто давал дёру, как застигнутый врасплох заяц, как последний трус, без оглядки, сквозь кусты и заросли бурьяна и чертополоха, продираясь напролом сквозь крапиву и малинник, куда-то в поля...И лишь только глухое «Ёрш твою медь» повисло в воздухе, как последний выдох, как мыльный пузырь, который вскоре лопнул от несущегося через всю деревню яростного дребезжащего крика его сварливой старухи-жены. Та неслась издалека с оглоблей в руках наперевес, как с боевым штандартом, точно на амбразуру в последний бой. И её могучее и громогласное: «Колька, паразит, ёрш твою медь!» – гулко пронзило притихшую деревню.
– А что случилось? А что это она? А почему он сбежал? – как из рога изобилия сыпались на нас с отцом вопросы изумлённых иностранцев. – Да ничего особенного, – ответили мы, – просто сейчас жена поймает его и отходит оглоблей по хребтине!
 – А за что? – не унимались любопытные гости.
– А так, не за что... Просто, бьёт, значит, любит! – многозначительно произнёс мой отец и задумался. «Пьёт, сначит, лубит!» – записал неутомимый немецкий «Паганель» в свой блокнот.
 – Россия, русская душа, загадка! – произнёс он многозначительно и с тоскою глянул в сиротливо зияющие просторы полей, туда, где удирая от крепкой русской любви и сверкая пятками, растворился в сполохах угасающего дня наш герой, дядя Коля «ёрш твою медь».




Ах ду шайсе! Фердамт нох маль, химмель доннерветтер! Фердаммте руссише штрассен!* - (Здесь: Черт возьми! Проклятье, разрази меня гром! Проклятые русские дороги!

«Дранг нах Остен»** - натиск на Восток

«Ахтунг, хенде хох — ерш твою медь! Аллес шиссен*** - Внимание, руки вверх! Всех расстреляю...

Битте щен!**** - пожалуйста!