Эллинизм в Древнем Риме

Начиная с III в. до н. э. идет быстрый процесс эллинизации римского быта и культуры, принимающий во II в. до н. э. ярко выраженный характер. Греческая культура проникает в Рим самыми разнообразными путями.
 
Римляне вступали с греками в военные, дипломатические и деловые сношения. Они собственными глазами наблюдали изысканный быт богатых греков Южной Италии, Сицилии и Греции, столь далекий от грубой простоты римской жизни. Римское общество последнего века республики в силу всего этого, а также чисто эллинистического воспитания, мало чем отличалось от общества другого какого-либо культурного центра эллинизма; верхи его приняли весь лоск и всю humanitas эллинистического аристократа, хотя нередко и в их среде прорывалась сущность упорного и грубого селянина, жестокого и расчетливого солдата.
 
Греки во множестве начинают появляться в римском обществе в качестве рабов, заложников и дипломатических представителей. Греческие актеры и переводчики пьес знакомят римлян с настоящим театром. Римские учителя, доктора, музыканты и другие представители «свободных профессий» почти без исключения были греками. Такие высококультурные люди, как Полибий или философ-стоик Посидоний, оказывали огромное влияние на римскую знать. Конечно, не все греческие и македонские заложники были широко образованными людьми, но их перебывало в Италии множество, и в целом их влияние было весьма значительным. Менее сильно сначала влияние эллинизма на политический строй Рима и Италии, хотя провинциальная администрация уже теперь черпает полной чашей из эллинистического административного и финансового опыта.
 
Знакомство с греческим языком, по-видимому, было довольно широко распространено среди нобилитета уже в начале III в. В 282 г. до н. э. римский посол Постумий объяснялся с тарентийцами по-гречески, а в 280 г. до н. э. посол Пирра Киней говорил в сенате без переводчика. Старшие анналисты Фабий Пиктор и Цинций Алимент писали свои произведения на греческом языке. Сам Катон, глубоко презиравший современных ему греков, изучал Фукидида и Демосфена. Одно время казалось, что и литературным языком будет греческий, но в этом направлении национальное самосознание латинства не дало эллинизму одержать решительную победу.
 
Сципионовская группа (сам Сципион Африканский, его брат, Лелий Старший, Фламинин, Фульвий Нобилиор, Эмилий Павел, Сципион Эмилиан, его друг Лелий Младший и многие другие) была страстной поклонницей греческой культуры. Эллинофильская политика римского сената в первой половине II в. в значительной степени объясняется греческими симпатиями его руководящего ядра. Эллинофильство римской знати часто вырождалось в смешную грекоманию. Луций Корнелий Сципион, когда ему воздвигли статую на Капитолии за победу над Антиохом, пожелал, чтобы его изобразили в греческом одеянии.
 
Сокровища греческого искусства были массами вывезены в Италию в результате ограбления Сиракуз, Коринфа и других городов. В одной из своих сатир Ювенал показывает нам грубого римского воина тех времен, «ценить не умевшего художества греков», который «в доле добычной» разбивал «кубки работы художников славных» на мелкие куски, чтобы украсить ими свой щит или панцирь. А когда римляне прослышали о ценности произведений искусства, уничтожение сменилось грабежом – повальным, по-видимому, без всякого отбора. В 272 г. до н. э. был взят и разграблен богатый Тарент, и когда победитель Л. Папирий Курсор во время своего триумфального въезда в Рим показывал своим согражданам захваченную добычу, эти последние – впервые, по словам историков – увидали не скот и отобранное оружие, а статуи, картины, дорогие ткани и т. п. В 265 г. до н. э. из Вольсиниев, столицы Этрурии, в Рим было вывезено огромное количество статуй, и были люди, которые утверждали, что ради этих-то статуй и была затеяна вся осада города. После взятия Сиракуз в 212 г. до н. э. Марцелл украсил ряд римских общественных зданий статуями и картинами, отнятыми у сиракузян, причем он вовсе не постеснялся грабить и храмы, – по словам Плутарха, он «влачил за своею триумфальной колесницею пленных богов». В 167 г. Эмилий Павел привез в Рим прекрасную библиотеку македонского царя Персея.
 
Куда девалось в Риме все награбленное добро? Им украшались улицы, площади и храмы города, не одного даже Рима, но и крупных провинциальных центров; часть оставалась в домах и виллах грабителей; часть раздаривалась ими друзьям. А, следовательно, расцвела, с одной стороны, торговля художественными произведениями, а с другой – оптовая фабрикация откровенных копий с наиболее прославленных оригиналов и сокровенных подделок под прославленные оригиналы.
Произведения искусства переходили из рук в руки. У нас есть несколько любопытных фактов, которые позволяют судить о размерах торговли этими произведениями. В Помпеях, в так называемом «доме фавна», 24 октября 1831 г. была открыта огромная мозаика-ковер, изображающая сражение Александра Македонского с персами, – совершенно ясно, что мозаика эта сделана была не для того сравнительно очень скромного дома провинциала, в котором ее нашли археологи, а для какого-то невиданно-роскошного и, по всему вероятию, царского дворца, и что сделана она вовсе не в Помпеях, скромном и достаточно захолустном городке, а в одной из столиц – едва ли не в Александрии, на родине мозаичного дела. В помпеянский «дом фавна» мозаика, явно, попала потом, когда обветшала, частями высыпалась и стала уже недостойной того дворца, для украшения которого она была исполнена. Надо себе представить, с какими сложными техническими приемами связана съемка, разборка, упаковка, перевозка и новая сборка крупной половой мозаики, чтобы оценить этот факт по достоинству.
 
В 1901 г. близ острова Антикиферы в Лаконском заливе водолазы нашли на дне морском художественный груз давно затонувшего корабля: часть этого груза удалось поднять и реставрировать, и одна из восстановленных бронзовых статуй, Антикиферский юноша, стала теперь редким украшением афинского Национального музея. Подобная же находка была сделана и у берегов Туниса, близ Махдии, в 1908 г. И если относительно антикиферского корабля у нас могут быть сомнения (Лукиан в своем «Зевксиде» как раз упоминает о гибели близь мыса Малеи корабля, груженного художественной добычею Л. Корнелия Суллы), действительно ли мы имеем дело с торговым судном, то торговый характер судна, затонувшего у Махдии, не может быть, по-видимому, подвергнут сомнению.

Но греческие влияния не ограничивались только узким кругом нобилитета, а шли гораздо дальше. Греческие и восточные культы проникают в III – II вв. до н. э. в самую гущу населения Италии. В 212 г. в разгар войны с Ганнибалом по распоряжению сената были установлены в Риме игры в честь Аполлона (ludi Apollinares) для того, чтобы этот бог отклонил от государства новые бедствия. Семь лет спустя из Малой Азии привезли фетиш Великой матери богов Кибелы в виде простого камня, построили фригийской богине храм на Палатине и вскоре учредили игры (ludi Megalenses). Это был первый случай официального признания в Риме восточных культов.  Однако иноземные верования с такой быстротой начали распространяться в Италии, что сенату пришлось принять суровые меры против тех из них, которые слишком резко противоречили добрым нравам. В 186 г. сенат издал специальное постановление против культа Диониса. Около 7 тыс. человек попали под суд на основании этого постановления и многие были приговорены к смертной казни. Спустя некоторое время было наказано еще 3 тыс. участников вакханалий.
 
Эллинизму пришлось в конце концов удовлетвориться культурным влиянием на новую державу. Зато в этом отношении побед было одержано немало: уже в это время Рим взял у эллинизма и науку (главным образом, проследить мы можем это на развитии истории), и литературу, и искусство.
 
Таким образом, во II – I в. до н. э., после включения в состав Республики греческих городов юга Италии и Сицилии, передачи Риму в качестве наследственного дара Пергамского царства, присоединения Афин и других известных городов Балканской Греции и, наконец, включения в состав Римского государства величайшего из эллинистических городов – Александрии Египетской, здесь, в бедной стране латинов, известной своими строгими нравами и непритязательной культурой, появляются величественные архитектурные комплексы беломраморных храмов и святилищ. Бурно развиваются ваяние и живопись, озаренные «золотым веком латинской поэзии», а сами римляне усердно изучают греческий язык, греческую философию и литературу и даже говорят с греческим акцентом.
 
Уже в эпоху республики начало сказываться и политическое влияние эллинизма на Рим. Эллинистические образцы были, может быть, перед глазами у Г. Гракха; ими пользовался, несомненно, Помпей, но особенно ярко сказались они на деятельности Цезаря и Антония. Идеалом Цезаря было создание мирового государства на базе эллинистической монархии, с преобладанием эллинских элементов. Побывав в Египте, Цезарь понял, что нужно императору: он сделал себя Понтифексом Максимусом, Великим Жрецом, и объявил народу о божественности своего происхождения. По матери Цезарь считал себя потомком Нумы, по отцу – Венеры. Всемогущему императору оказывали почести как царю. На монетах чеканили его портрет, его статуи ставили рядом со статуями богов. В сенате он сидел в кресле из слоновой кости и золота. На эллинистический лад должны были сложиться и администрация этого государства, и его финансы, и его внутренний строй. Такая попытка насильственной эллинизации погубила Цезаря и возбудила сильную национальную реакцию. Вожаком её явился Август, выступивший со всей Италией и Западом против Антония, объединившего в своих руках Восток если не под титулом, то под властью последнего эллинистического монарха. Борьба кончилась победой национализма и Августа и созданием двойственного принципата; но и в нем следы эллинизма сильны и несомненны. Их улавливаем мы и в организации столицы, и в администрации (институт чиновничества), и в финансовом устройстве, и в культе властителя, и в сознательном насаждении городов и т. д.
 
Все же сохранялся внешний римский облик и лозунгом оставалось: Рим и латинство. И у греков, и у римлян было своё историческое призвание – они дополняли друг друга, и фундамент современной цивилизации – их общее дело. В чем же заключался вклад каждого из этих великих народов?

Вергилий даёт в «Энеиде» вполне откровенный и ясный ответ. Вот знаменательные строки поэмы, в течение веков вдохновлявшей римлян:

Одушевлённую медь пусть куют другие нежнее,
Также из мрамора пусть живые лики выводят,
Тяжбы лучше ведут, и также неба движенье
Тростью лучше чертят, и восход светил возвещают.
Ты же народы вести, о Римлянин, властью помни –
Вот искусства твои – налагать обычаи мира,
Подчинённых щадить и завоевывать гордых.

«Другие» – это, конечно, греки. Значит ли, однако, что только в делах государственных преуспел за свою долгую историю гордый и грозный Рим?
Бессмертна латинская поэзия, и Вергилий в чём-то опровергает себя своей же поэмой. Но в зодчестве, в изобразительных искусствах можно ли говорить о вкладе Рима в мировую сокровищницу красоты? Можно, конечно, в силу известного положения о переходе количества в качество. Причём количество тут следует понимать и как масштабность творчества, вытекающую из новых устремлений, отличающих Рим от Эллады.

Не будем спорить с Вергилием: греки, несомненно, были лучшими ваятелями, больше дали науке, проявили себя более искусными в диалектике, чем римляне. Можно доказывать, что римское искусство всецело выросло из греческого. Однако художественное наследие Рима значило очень много в культурном фундаменте Европы. Более того, это наследие явилось едва ли не решающим для европейского искусства.
После длительных и кровавых распрей империя была основана внучатным племянником великого Цезаря Августом (63 г. до н.э. - 14 г. н.э.), первым утвердившим строй, при котором формально сохранялась республика (некогда сменившая в Риме царскую власть), но все важнейшие должности в государстве (консула, трибуна, верховного жреца и т.д.) сосредоточивались в одних руках императора. Единодержавный повелитель республики, как и Цезарь, посмертно приравненный к богам!

Вот что пишет Светоний о деятельности «божественного Августа» по украшению Рима: «Вид столицы еще не соответствовал величию державы, Рим еще страдал от наводнений и пожаров. Он так отстроил город, что по праву гордился тем, что принял Рим кирпичным, а оставляет мраморным; и он сделал все, что может предвидеть человеческий разум, для безопасности города на будущие времена.

Общественных зданий он выстроил очень много; из них важнейшие – форум с храмом Марса Мстителя, святилище Аполлона на Палатине, храм Юпитера Громовержца на Капитолии. Форум он начал строить, видя, что для толп народа и множества судебных дел уже недостаточно двух площадей и нужна третья; поэтому же он поспешил открыть этот форум, не дожидаясь окончания Марсова храма, и отвел его для уголовных судов и для жеребьевки судей. О храме Марса он дал обет во время филиппийской войны, в которой он мстил за отца; и он постановил, чтобы здесь принимал сенат решения о войнах и триумфах, отсюда отправлялись в провинции военачальники, сюда приносили украшения триумфов полководцы, возвращаясь с победой. Святилище Аполлона он воздвиг в той части палатинского дворца, которую, по словам гадателей, избрал себе бог ударом молнии, и к храму присоединил портики с латинской и греческой библиотекой; здесь на склоне лет он часто созывал сенат и просматривал списки судей. Юпитеру Громовержцу он посвятил храм в память избавления от опасности, когда во время кантабрийской войны при ночном переходе молния ударила прямо перед его носилками и убила раба, который шел с факелом. Некоторые здания он построил от чужого имени, от лица своих внуков, жены и сестры – например портик и базилику Гая и Луция, портики Ливии и Октавии, театр Марцелла. Да и другим видным гражданам он настойчиво советовал украшать город по мере возможностей каждого, воздвигая новые памятники или восстанавливая и улучшая старые. И много построек было тогда воздвигнуто многими гражданами: Марцием Филиппом – храм Геркулеса Мусагета, Луцием Корнифицием – храм Дианы, Азинием Поллионом – атрий Свободы, Мунацием Планком – храм Сатурна, Корнелием Бальбом – театр, Статилием Тавром – амфитеатр, а Марком Агриппой – многие другие превосходные постройки...
 
Священные постройки, рухнувшие от ветхости или уничтоженные пожарами, он восстановил и наравне с остальными украсил богатыми приношениями. Так, за один раз он принес в дар святилищу Юпитера Капитолийского шестнадцать тысяч фунтов золота и на пятьдесят миллионов сестерциев жемчуга и драгоценных камней. В сане великого понтифика – сан этот он принял только после смерти Лепида, не желая отнимать его при жизни, – он велел собрать отовсюду и сжечь все пророческие книги, греческие и латинские, ходившие в народе безымянно или под сомнительными именами, числом свыше двух тысяч. Сохранил он только Сивиллины книги, но и те с отбором; их он поместил в двух позолоченных ларцах под основанием храма Аполлона Палатинского. Календарь, введенный божественным Юлием, но затем по небрежению пришедший в расстройство и беспорядок, он восстановил в прежнем виде; при этом преобразовании он предпочел назвать своим именем не сентябрь, месяц своего рождения, а секстилий, месяц своего первого консульства и славнейших побед. Он увеличил и количество жрецов, и почтение к ним, и льготы, в особенности для весталок. Когда нужно было выбрать новую весталку на место умершей, и многие хлопотали, чтобы их дочери были освобождены от жребия, он торжественно поклялся, что, если бы хоть одна из его внучек подходила для сана по возрасту, он сам предложил бы ее в весталки. Он восстановил и некоторые древние обряды, пришедшие в забвение, например, гадание о благе государства, жречество Юпитера, игры на луперкалиях, столетние торжества, праздник перепутий. На луперкалиях он запретил безусым юношам участвовать в беге, на столетних играх разрешил молодым людям обоего пола присутствовать при ночных зрелищах не иначе как в сопровождении старших родственников. Ларов на перепутьях он повелел дважды в год украшать весенними и летними цветами.

После бессмертных богов он больше всего чтил память вождей, которые вознесли державу римского народа из ничтожества к величию. Поэтому памятники, ими оставленные, он восстановил с первоначальными надписями, а в обоих портиках при своем форуме каждому из них поставил статую в триумфальном облачении, объявив эдиктом, что это он делает для того, чтобы и его, пока он жив, и всех правителей после него граждане побуждали бы брать пример с этих мужей. А напротив царского портика, что при театре Помпея, он поставил над мраморной аркою статую Помпея, перенеся ее из той курии, где был убит Юлий Цезарь».

Итак, грандиозное строительство, вызванное грандиозными же свершениями некогда небольшого города-государства, чей волевой и холодно-расчётливый народ с твёрдым умом, не отягченным сомнениями, пожелал властвовать над другими – сперва подчинил себе соседей, затем расправился с таким грозным соперником, как Карфаген, и, наконец, утвердил своё полное господство в античном мире. Вскормленные волчицей основатели Рима могли бы гордиться делами своих наследников, воинов-триумфаторов, славу свою увенчавших беспримерной роскошью за счёт побеждённых.
 
Начала знаменитого римского права, начала римской государственности, равно как и римской архитектуры, всего римского искусства, восходят ко временам республики. Императорский Рим пожелал утвердить и развить эти начала в подлинно вселенском масштабе.

Благоустройство великого города и всей великой империи – такова была первейшая задача Августа, мудрость которого как правителя ставилась в пример римскими летописцами. Благоустройство и культурный расцвет. В римской истории век Августа имел для культуры такое же значение, как в греческой век Перикла. Величайшие латинские поэты Гораций, Виргилий и Овидий озаряют этот век своим гением, возвеличивают славу Августа, который покровительствовал литературе как по природному влечению, так и по расчёту. Век Августа был отмечен и расцветом искусств, продолжавшимся при его ближайших преемниках, питаясь наследием греческой классики.

Миссией Рима становится быть проводником эллинизма на всём Западе, внести его быт, его искусство, его строй, его литературу, его науку –  правда, на латинском языке и иногда в италийской переработке – в Галлию, Британию, Испанию и Африку. Эту миссию он выполняет успешно и уже в начале II в. по всему Западу тянется тонкий слой эллинистического лака. К тому же времени относится и окончательная победа политического строя эллинизма, с его неограниченной монархией и чиновничеством. Завершителем начавшегося еще при Цезаре движения является император Адриан. Национализм латино-римский окончательно сходит со сцены как политический фактор; эллинистический, говорящий по-гречески Восток становится вполне равноправен с Западом. На это же время, продолжающееся до III в., падает и новый пышный расцвет эллинистической литературы и философии, последней –  отчасти под влиянием новых религиозных идей, выделившихся из старого религиозного синкретизма.
 
Сражаться, устанавливать римский порядок (что значило также грабить) и строить – такова была миссия легионов. В том, что касается строительства, эта миссия была выполнена в грандиозных масштабах, отвечающих величию империи. Новыми городами с великолепными храмами, театрами, аренами, арками и акведуками украсились покорённая Галлия, Британия, Центральная Европа. Весь варварский мир, где прогремела железная поступь легионов, испытал влияние римской культуры.
Основной политический вопрос, поставленный эллинизмом – вопрос об отношении города (т. е. политии) к государству единому и мировому –  разрешен был Римом в смысле сирийской системы превращения города в самоуправляющуюся административную и податную единицу. Там, где не было городского строя, он вводится; римское государство имеет тенденцию превратиться в комплекс городских территорий.
Население Рима все время росло и во времена империи он насчитывал около миллиона жителей. Разорившиеся крестьяне в поисках пропитания шли в большие города. В Рим так же стремились тысячи жителей провинций. Одни хотели получить выгодную должность на службе у императора, другие – получить место в рядах его личной охраны, стать преторианцами. Всех привлекали гладиаторские игры, конские бега, триумфы и всевозможные празднества. Рим называли вечным городом, золотым городом. Чаще же просто – Городом. Город украшало множество фонтанов, храмы, триумфальные арки, статуи и колонны, прославляющие походы властителей, Большой Цирк, дворцы императоров на Палатинским холме. Пытаясь отвлечь городскую бедноту от бунтов и возмущений, римские императоры устраивали массовые зрелища. Толпы людей заполняли ипподромы и амфитеатры.

Приближенные императора, богатейшие римляне жили в собственных домах-особняках, которые располагались вблизи императорских дворцов, на холмах, где воздух был здоровее и чище. Чтобы попасть в такой дом, надо было постучать в дверь колотушкой или же дернуть за цепочку – раздавался звон колокольчика. Раб-привратник пропускал посетителя внутрь дома. Рассмотрим его главное помещение – атрий: четыре   колонны поддерживают перекрытия, в нём четырехугольный проём, под которым такой же формы бассейн, куда падает дождевая вода. На дне бассейна цветными камешками выложена мозаика, например, изображение бога Нептуна (у греков- Посейдона). Слегка колышется вода и кажется, что это бог оживает и колеблет её своим трезубцем. Стены атрия украшают фрески. В атрии хозяин дома обычно принимал посетителей, пришедших по делам. И только близких друзей и родственников он приглашал пройти во внутренние помещения.  Одним из таких помещений был перистиль – дворик-сад, обрамленный крытыми колоннами-портиками. В саду благоухали цветы, били фонтаны, стояли статуи, туда не доносился городской шум. Богача и его семью обслуживали десятки рабов. Одни производили ежедневную уборку (поддерживать чистоту было нелегко – копоть от масляных ламп пачкала стены и обстановку); другие готовили пищу; третьи помогали господину по утрам мыться, брили его и делали прическу, укладывали складки тоги. У госпожи были свои служанки – рабыни.
 
В богатом доме было много образованных рабов: секретарь господина, библиотекарь, врач, учителя, дававшие домашнее образование детям богача.

В домах знати во время пиршества столы ломились от яств, привезенных со всех концов империи. Гостей угощали необычными кушаньями (жаренные павлины, поросенок, нафаршированный густой массой из меда, вина и перца).

Жизнь остального населения Рима резко отличалась от образа жизни знати. Все, кто не мог купить себе дома (а таких было большинство) снимали квартиру, комнату или угол в инсулах – пяти-шестиэтажных домах, расположенных в низинах между холмами. Жизнь в таких домах была полна неудобств. Печей не было. В сырые и холодные дни жильцы обогревались жаровнями, куда насыпали древесный уголь. На этих жаровнях также готовили пищу. Настоящих кухонь в домах не было и потому бедняки часто ели всухомятку или же на ходу, покупая горячую еду и кружку дешевого вина у уличных разносчиков. Окна в домах не имели стекол, в непогоду закрывались ставнями и тогда даже днем приходилось зажигать светильник или свечу. Первые оконные стекла найдены при раскопках города Помпеи, погибшего в 79 г. в результате извержения Везувия. Эти толстые, цветные, полупрозрачные плиты стоили дорого и предназначались для застекления небольшого окошечка рядом с калиткой. Стекло защищало поставленный в нишу светильник, который в кромешной тьме южной ночи указывал на вход в дом. Привычные для нас оконные стекла входят в употребление в Риме только с конца II в., когда был найден способ получения больших прозрачных плоскостей. Вода в квартиры не подавалась; грязь и зловоние сопровождали римлян, живущих в многоэтажных домах. Бедняки ютились в каморках под черепицей крыши. Тысячи нищих ночевали в подвалах, под лестницами и прямо под открытым небом.

Человеку, который плохо знал Рим, приходилось трудно, если он вынужден был один без провожатых, разыскивать нужную ему улицу и нужный дом. На улицах не было табличек с их названием, а на домах не было номеров. Маленькие улочки, тупики и переулки часто оставались безымянными. Вот несколько адресов в Древнем Риме.

 «Ищи вначале крытой улицы. Пусть тебе покажут дом, что раньше принадлежал Дафнису».
«Дом у девятого столба, считая от храма Кастора и Поллукса».
«Считай дома от Больших ворот: тебе нужен седьмой».
«Найдешь дом с пальмой».

Ошибиться адресом, принять один многоэтажный дом за другой ничего не стоило: эти дома были уныло однообразными, а улицы, на которых они стояли, – грязными и узкими. Из-за тесноты не оставалось места для деревьев и цветников. Прохожих подстерегали опасности: из окон летела битая посуда, всякие отбросы, лились помои.
 
Девять грандиозных акведуков снабжали водой императорский Рим. Римский писатель Юлий Фронтин уверенно заявляет, что нельзя сравнивать их «каменные громады с бесполезными пирамидами Египта или с самыми прославленными, но праздными сооружениями греков». В этих словах – ключ к пониманию едва ли не главного стимула римского искусства.

Культ полезности, даже пафос. Во имя государства! Ибо пафос Рима имел очень конкретную основу; то был не пафос борьбы со смертью, как у египтян, не пафос борьбы со Зверем, как во многих древних цивилизациях, не пафос красоты, облагораживающий мир, как в Элладе, то был, как мы видели, пафос государственности, перерастающий в пафос мирового господства. Владычество как самоцель. Грандиозные вожделения, не устремленные ввысь.
 
Хоть и с латинскими именами, боги Рима были те же, что боги Эллады. Мы уже знаем по рассказу Светония, как Август сочетал храмовое строительство во славу этих богов с пользой для дел государственных.

Греция и Этрурия одарили Рим своими достижениями в зодчестве, из всех искусств для него наиболее необходимом в его созидательном порыве. А порыв этот был подлинно величественным по своему размаху.

Для растущих городов империи требовались все новые форумы, где в важные дни собирался народ; доходные жилые дома в несколько этажей; просторные портики, разделённые продольными рядами колонн, именуемые базиликами, где заседали судьи и шла торговля; грандиозные амфитеатры (как знаменитый римский Колизей), вмещающие десятки тысяч зрителей, где насмерть бились гладиаторы и где христиан отдавали хищникам на растерзание; термы –  роскошные бани, часто служившие средоточием общественной жизни, –  с огромными плавательными бассейнами, площадками для физических упражнений и обширными библиотеками; монументы, прославляющие императоров и победы римских легионов. Все эти сооружения прекрасно отвечали своему назначению, выражали в то время последнее слово техники, и их несколько тяжёлая величавость отличала зародившийся римский стиль от его эллинского прообраза. То было умелое развитие уже найденных архитектурных форм в соответствии с новыми потребностями. А так как покорённые народы, будь то варвары, греки или иудеи, должны были зримо ощущать непоколебимое превосходство Рима, по всей необъятной империи воздвигались памятники, поражавшие воображение своей грандиозностью и своей пышностью, порой даже чрезмерной. В поисках величавости, сочетающейся с ясностью замысла, римское зодчество сумело создать на греческих образцах нечто своё, оставившее глубокий след вплоть до наших дней.
Большое строительство в Италии и провинциях побудило римлян использовать новые материалы и привело к изобретению бетона. При сооружении стены будущего здания римские строители выкладывали на небольшом расстоянии друг от друга две тонкие стенки из кирпича или камня, а пространство между ними заливали бетоном: смесью песка, щебня, мелких камешков с раствором извести. Через некоторое время бетон затвердевал; обе стенки бетон между ними соединялись в одну прочную толстую стену.

Греки и этруски знали арку и свод. Но только в Риме эти архитектурные формы, преодолевающие исконную античную прямоугольность, получили законченное развитие: в Риме кривая уже соперничает с прямой.

Триумфальная арка, запечатлевающая церемонию триумфа, то есть въезд победоносного полководца в Рим, – одно из самых замечательных новшеств римского зодчества. Трудно представить себе памятник, торжественнее воспевающий в камне такой въезд триумфатора в столицу на колеснице, запряжённой белыми конями, с орленым скипетром в руке, в золотом венце, поддерживаемого сзади стоящим рабом, с сокровищами, захваченными у врагов, и пленниками в оковах, чем арка императора Тита, воздвигнутая в I в. н.э. после разрушения храма Соломона в Иерусалиме, в память победы над непокорными иудеями. Вот откуда ведут свой древний род все триумфальные арки нынешних европейских столиц.

Даже в развалинах, даже без статуй, некогда его украшавших, дышит несокрушимой мощью Колизей...

Римляне не только навезли великое множество греческих статуй (кроме того, они привозили и египетские обелиски), но, как мы видели, в самых широких масштабах копировали греческие оригиналы. И уже за одно это мы должны им быть признательны. В чём же, однако, заключался собственно римский вклад в искусство ваяния?
Конкретность и выразительность составляют отличительную черту всей римской портретной скульптуры, в которой, пожалуй, сильнее всего проявилось своеобразие римского художественного гения.

Римский портрет имеет сложную предысторию. Его связь с этрусским портретом очевидна, равно как и с эллинистическим. Римский корень тоже вполне ясен: первые римские портретные изображения в мраморе или бронзе были всего лишь точным воспроизведением восковой маски, снятой с лица умершего. Это ещё не было искусство.

В последующие времена точность сохранилась в основе римского художественного портрета. Точность, окрылённая творческим вдохновением и замечательным мастерством. Наследие греческого искусства тут, конечно, сыграло свою роль. Но можно сказать без преувеличения: доведённое до совершенства искусство ярко индивидуализированного портрета, полностью обнажающего внутренний мир данного человека, – это, по существу, римское достижение. Во всяком случае, по размаху творчества, по силе и глубине психологического проникновения.

В римском портрете раскрывается перед нами дух древнего Рима во всех его аспектах и противоречиях. Римский портрет – это как бы сама история Рима, рассказанная в лицах, история его небывалого возвышения и трагической гибели: вся история римского падения выражена тут бровями, лбами, губами.

На одной из самых величественных площадей Рима и теперь возвышается огромная каменная колонна.  Она сооружена в 113 г. н. э. в ознаменование побед императора Траяна (98-117) над вольнолюбивыми даками и превращением Дакийского царства в римскую провинцию.

Поход Траяна на Дакию, расположенную на территории современной Румынии, был главным событием 19-летнего правления императора. Летописец похвалялся завидными трофеями: 165 тысяч килограммов золота и 331 тысяча килограммов серебра, не считая присоединения к Римской империи новой плодородной провинции. Пополнение казны отразилось на облике Рима. В честь победы император велел выстроить форум: просторная площадь, окруженная колоннадами, две библиотеки и большое гражданское строение, известное как базилика Ульпия. В небо над форумом вознеслась 38-метровая каменная колонна в высоту сто римских футов с пьедесталом в виде куба, каждая из сторон которого превышает девять метров. Изначально колона Траяна была увенчана золотым римским орлом, а после смерти императора на ней была установлена его статуя. Колонна одновременно была и гробницей императора, так как в ее цоколе стояла урна с его прахом.
 
Диаметр колонны – 3, 7 м. ствол покрыт спиральной лентой рельефа, образующей 23 витка. Общая длина рельефа – 200 м. Лента рельефа, имеющая внизу 0, 89 м, постепенно расширяется, так что смотрящему снизу кажется, будто полосы изображения имеют одинаковую ширину. Художники, выполнившие этот рельеф, были, несомненно, не только талантливы, но и хорошо знакомы с приёмами эллинистических мастеров. И всё же это – типичное римское произведение.

Итак, двести квадратных метров мрамора, сплошь покрытого рельефными изображениями. Грандиозная идея дать зрительное представление о войне не имеет себе равных по масштабам и воплощению.  Египетские фараоны также стремились запечатлеть на камне свои победы. Но там изображались отдельные эпизоды войны, а тут вся война в целом, от перехода римского войска через Истр (Данубий, Дунай) по мосту из кораблей, до самоубийства царя даков Децебала.
 
Перед нами подробнейшее и добросовестное повествование. Именно повествование, а не обобщённое изображение. В греческом рельефе рассказ о реальных событиях подавался аллегорически, обычно переплетался с мифологией. В римском же рельефе ещё со времен республики ясно видно стремление как можно точнее, конкретнее передать ход событий в его логической последовательности вместе с характерными чертами участвовавших в них лиц. В рельефе колонны Траяна мы видим римские и варварские лагеря, приготовления к походу, штурмы крепостей, переправы, беспощадные бои. Всё как будто действительно очень точно: типы римских воинов и даков, оружие их и одежда, вид укреплений – так что этот рельеф может служить как бы скульптурной энциклопедией тогдашнего военного быта. Общим своим замыслом вся композиция скорее напоминает уже известные нам рельефные повествования бранных подвигов ассирийских царей, однако с меньшей изобразительной мощью, хотя и с лучшим знанием анатомии и от греков идущим умением свободнее располагать фигуры в пространстве. Низкий рельеф, без пластического выявления фигур, возможно, навеянный несохранившимися живописными образцами. Изображения самого Траяна повторяются не менее девяноста раз, лица воинов чрезвычайно выразительны. Но мало этого, художник стремился передать чувства людей. В начальной сцене поднимающийся из-за волн полуобнажённый старик смотрит вслед идущим легионам. Это божество реки Истр. В глазах его тревога и ожидание. Он еще не знает, чем кончится эта война. В заключительной сцене рельефа рядом с упавшим с коня Децебалом художник изобразил дерево – символ дикой, заросшей лесами Дакии, которую так страстно и самозабвенно защищали царь и его народ.

Преемник Траяна император Адриан (117-138) провёл большую часть своей жизни в странствиях. Он посетил почти все римские провинции, инспектируя войска и следя за укреплением римских границ. Андриан был большим поклонником греческой культуры, но не менее восхищался мастерством египетских художников. В старости, устав от поездки, Адриан приказал воздвигнуть в городе Тибуле, близ Рима, загородную виллу и воспроизвести там в миниатюре всё, что так поразило его во время путешествий по Греции и Египту. Прогуливаясь по аллеям, престарелый император предавался воспоминаниями. Они были радостными и грустными. Одна из аллей приводила его к храмику, представлявшего точную копию поразившего его в Александрии египетского храма. Адриан вытирал слёзы. Неподалёку от этого храма в Ниле утонул его любимец Антиной. Он спешил уйти от этого печального воспоминания по другой аллеи к прямоугольному зданию, окружённому колоннадой. Морщины на лице старого императора разглаживались, в глазах появлялся молодой блеск. Это была копия знаменитого афинского Расписного портика. Он получил такое название, потому что его стены были украшены картинами художников на деревянных досках. Надо думать, что в коллекции императора было немало подлинников великих произведений искусства. Другие были представлены копиями. Картины до наших дней не дошли. Сохранились лишь статуи. В XVIII-XIX вв. с территории виллы Адриана было вывезено около 300 произведений искусства. Теперь их можно видеть в крупнейших музеях мира.

Большинство архитекторов императора Адриана были греками или выходцами из эллинизированного Востока. Он сам это признаёт в письме к своему другу писателю Плинию Младшему.
 
Впрочем, дух Рима отличен от духа Эллады. Римское зодчество решало новые, Риму присущие задачи, которые и определяют сущность римского строительного искусства, какова бы ни была национальность того или иного зодчего. Так, главный архитектор Адриана грек Аполлодор из Дамаска был создателем Пантеона, который следует признать не только величайшим шедевром римской архитектуры, но и достижением всемирно-исторического значения.

Пантеон – это храм всех богов, покровителей императорского дома, прославляющий гордую объединительную мечту империи, включающей под римским главенством столько различных национальностей, верований и культур. Величавая мощь, изнутри озаренная ярким светом, – вот, пожалуй, идея, воплощённая в архитектуре этого храма, к счастью сравнительно хорошо сохранившегося.

Пантеон – самый значительный по размерам римский купольный храм. Ни до, ни после в античном мире не сооружались такие грандиозные купольные своды. Диаметр круглого здания – 43,5 метра – равен его высоте. Чтобы поддержать такую громаду, потребовались массивные стены, толщина которых достигает шести метров. И это придает внешнему облику Пантеона некоторую тяжеловесность, которая искупается небывалым простором, открывающимся перед изумленным посетителем внутри храма. Подлинно – царство света! Свет льётся сверху из девятиметрового отверстия в куполе – знаменитого «окна Пантеона». Под светом, падающим с неба, посетитель воспринимает весь этот величественный простор, обрамлённый роскошной архитектурой, словно частицу вселенной, здесь собранную под сводами храма. Греция не знала этого сферического охвата пространства, а Европа позднейших времен узнала благодаря Риму.

Все дороги ведут в Рим; в этот полный богатства город спешат купцы и проповедники, странствующие риторы и бродячие мимы, торопится на гремящей тележке императорский легат, скачет на лошади центурион, едет на осле благочестивый паломник, пешком шествует непризнанный философ. К услугам путешествующих устроены на дорогах харчевни и постоялые дворы, гостиницы и таверны, и даже существуют путеводители, в которых отмечены достойные внимания достопримечательности городов, а также расстояния между населенными пунктами. Римский мир, живущий под сенью колонн и триумфальных арок, охраняют тридцать два легиона и многочисленные вспомогательные воинские части.
 
Казалось бы, все в жизни исполнено гармонии. На тучных египетских полях, орошаемых разливами Нила, колосится золотая пшеница; в Каппадокии пасутся табуны великолепных кобылиц; на блаженных холмах скудеющей, но все еще прекрасной Италии зеленеют виноградные лозы; на морях покачиваются корабли, нагруженные зерном, папирусом, мрамором и прочими товарами. Все, кто обладает имуществом, доходным домом, меняльной лавкой, имеет рабов, берет на откуп какую-нибудь отрасль обширного императорского хозяйства и тем самым так или иначе участвует в дележе добычи и жизненных благ, и все кормящиеся около этих счастливцев, надзирающие над рабами, каменоломнями и виллами, считают, что такой порядок установлен на вечные времена богами, чтобы обеспечить спокойствие в мире.
 
Однако это спокойствие лишь кажущееся. Рим – еще прочное здание, но уже, предупреждая о буре, грозно шумят варварские дубы, пронзительные северные ветры дуют с далеких скифских пространств, и верблюды кричат в Парфии, увозя на восток римское золото. Все непрочно в Риме, и римлян страшит не только нашествие варваров, но и глухой ропот рабов.А между тем, чуя, что силы ее слабеют, на империю всё упорнее и яростнее наседали варвары... С ужасом повествует об этом римский поэт Овидий, высланный за вольнодумие в приграничный город Томы. В его стихах запечатлены сцены опустошительных вторжений племен, живших в Северном Причерноморье:
 
Враг, опасный конем и далеко летящей стрелою,
Все истребляет вокруг, сколько ни видно земли.
Многие в страхе бегут. Никто за полями не смотрит,
Не охраняют добра, и разграбляется все:
 Бедный достаток селян и скотина с арбою скрипучей –
Все, что в хозяйстве своем житель убогий имел.
В плен уводят иных, связав им за спины руки, —
Им уж не видеть вовек пашен и Ларов своих!
Многих сражает степняк своей крючковатой стрелою –
Кончик железный ее красящий яд напитал.
Все, что не в силах беглец унести или вывезти, гибнет,
 Скромные хижины вмиг вражий съедает огонь.
 Здесь внезапной войны и в спокойное время страшатся,
 Не налегают на плуг, землю не пашет никто.
 Или же видят врага, иль боятся его, хоть не видят,
 Как неживая лежит, брошена всеми, земля.
 
Спустя два века после смерти Овидия вторжения варваров перестали быть эпизодическими и приобрели массовый характер. В середине II в. империя была вынуждена перейти от завоеваний к обороне своих огромных границ. Римляне начали возводить на границах «римские валы» (limes). Вдоль стены на одинаковом расстоянии друг от друга строились крупные укрепления – форты. В каждом из них размещалась когорта из 1000 воинов или 500 всадников со своими лошадьми. На расстоянии одной римской мили (1500 м) друг от друга строились «милевые замки» с небольшими помещениями для воинов. Между двумя «милевыми замками» возводили две промежуточные башни на расстоянии 500 м друг от друга. Эти башни использовались как дозорные вышки и для передачи огненных и звуковых сигналов вдоль стены. За стеной проходила дорога (рокада), связывающая все укрепления между собой. Ров перед стеной служил дополнительной защитой от нападений неприятеля. На таких укреплённых линиях шли почти непрерывные военные действия. Римские легионы и нанятые на военную службу варвары обороняли границы империи от нападений других варваров.

Римской империи нужно было много войска для того, чтобы сохранить власть над ранее покорёнными народами в Европе, Азии и Африке. Сил для новых завоеваний уже не было.