Алый отблеск зари. Глава 12

      Глава 12. Чудо

      Александр Владимирович, выпроводив после завтрака Максима в деревню родителей проведать, молока, творога, сметаны привезти, да и хлеба домашнего захотелось душистого попробовать, дверь отворил в сеннике и возлежал, как барин, по дурной, прицепившейся в больнице, привычке, в полудреме.

     Заряженный карабин под рукой, на всякий случай. Ведь теперь ученым стал. Правую руку разрабатывать еще время потребуется, но и с левой пульнуть сумеет, если приспичит. Начал засыпать потихоньку.

      И вдруг чужеродный в этом забытом Богом краю скрежет резко затормозившей легковой машины. Притаился, костыли наготове, сам — весь внимание, кусок нервов.

      Сначала из заляпанного грязью вездехода вылез, разминаясь, незнакомый мужик. Огляделся, что-то сказал своим спутникам в машине. И тотчас из машины, с заднего сидения появилась женщина. Первая реакция:

      — Чертову Ирку Пушкину зачем-то сюда принесло?

     Женщина что-то сказала шоферу, он закурил, не торопясь, а она неуверенно подошла к навесу, посмотрела в сторону дома и вдруг позвала громко:
 
     — Александр Владимирович!

      В это невозможно было поверить, осознать, принять, но это был непередаваемый, не забываемый, певучий, немного нараспев голос Инны.

      Не веря своим глазам, остро ощущая в сознании невозможность этого появления, задохнувшись от нетерпения выпрыгнуть из своей засады, он сделал два неверных шага на костылях, и застыл в проеме покосившегося сарая, не успев отряхнуть прилепившиеся травинки.

      Инна быстрыми шагами пролетела довольно широкий двор, остановилась в нерешительности в метре, а потом медленно, нерешительно, протянув руки, преодолела какое-то невидимое пространство, обняла за шею, поднялась на цыпочки и стала целовать щеки, глаза, лоб, приговаривая:

    — Саша, слава Богу, живой! Самое главное, живой!

     И тут он, наконец — то, вышел из столбняка. Прислонил костыль к дверному косяку, притянул эту малышку, как когда-то называл ее из-за ее маленького роста и хрупкости, и поцеловал жадно, ненасытно.

     И словно растаяли безумно быстро улетевшие в никуда годы разлуки, горечь невысказанных слов, обида и память о близости с чужими неприметными женщинами, которых использовал, когда душа рвалась в отчаянии пьяного угара на части.

      А Инна вдруг использовала запрещенный прием. Держась за шею левой рукой, она запустила пальцы правой руки в его непокорный чуб с сухими листочками, закрыла глаза, и сама потянулась к его губам. Это были минуты неизмеримого счастья, понимания и принятия капитуляции женщины, которую не видел долгих девятнадцать лет.

     — Сашенька! Мне нужно ехать. Видишь, шофер уже нервничает, — она вытянула из его волос веточку, пощекотала ею лоб, медленно провела по векам. — Я на поезд до Красноярска опоздаю.

     — Инна! Какой поезд? А, ну-ка, подожди! — Александр стремительно схватил второй костыль, который на его счастье не успел свалиться на пол, и, не думая, как он сейчас выглядит, решительно устремился к чужому шоферу. Через минуту переговоров машина, газанув, крутанулась по двору и исчезла в овражке.

     — Молодец, что приехала! Ты остаешься здесь, со мной и навсегда! Это не обсуждается! Костыли я через неделю брошу и буду носить тебя на руках, как когда-то носил! Инночка, ты совсем не изменилась! Пошли под навес, я буду готовить завтрак, а ты расскажешь про свою жизнь и про сына. Представляешь, он нашел меня на краю земли! И ждал здесь моего возвращения!

      Немудреный завтрак из яичницы с остатками копченой колбасы, салата из свежих огурцов с помидорами, крепкий кофе с магазинными плюшками ненадолго раздвинул их по разные стороны длинного стола.

     Инна очень спокойно и размеренно начала рассказывать о своей семье, муже, дочерях, небогатой внешними событиями размеренной жизни в Германии, о проблемах в общении с Ярославом, о болезни и операции матери на сердце.

     И, чем дольше он ее слушал, тем яснее становилось Александру непреодолимость этого узкого стола, которую после окончания рассказа станет просто физически невозможно устранить.

      Неуверенно испарилась из сознания воображаемая картинка, как Инна, вдвоем с Ярославом, вздыхая и любя, терпеливо ждала все эти годы встречи только с ним.

      — Саша, теперь твоя очередь исповедоваться! — Инна решительно встала, обошла стол, обняла Александра со спины, прижалась. — А лучше не надо! Покажи мне реку, дом, лесную чащу. Знаешь, у Ярослава просто голос звенел от восторга, когда он описывал вид с вершины сопки. Если сможешь, то и мне все эти секретные места, пожалуйста, покажи!

     — Значит, ты остаешься, Инночка! — голос Александра осекся.

     Инна рассмеялась, поправила воротник на его рубашке:

     — Шофера с машиной прогнал, обратную дорогу я не запомнила. Пока тебя на ноги не поставлю, никуда не уеду! Пошли на речку!

     Эта какая-то заторможенность в сознании, ощущение нереальности происходящего и одновременно возможность притянуть за руку к себе на колени не призрак далекого прошлого, а вполне реальную женщину, которая несмело прикасается к твоей щеке ладонью, опять расчесывает пальцами твои волосы, и ты тонешь в ее ждущих поцелуя губах.

     И вдруг забываешь, что ты только что думал сказать, потому что сердце выпрыгивает из груди. И ты — сгусток такого неодолимого желания, которое уже невозможно скрывать.

     А она это чувствует, и, наверное, мысленно убеждая, нет, уговаривая себя опомниться, старается не показать своего напряжения, смеется так заливисто, что-то делает, говорит, и ты только судорожно хватаешься за свои проклятые костыли и готов броситься в ледяную воду реки, чтобы только не чувствовать свою обреченность.

     — Саша, где тут у тебя можно искупаться после дороги? — от ее вопроса Александр очнулся, торопливо распахнул плотную дверь бани. Обрадовался: «Молодец, Максим, вечером во все емкости натаскал воды!»

     Вечерний огненный закат обещал утром ветер. Под навесом уже ощутимо чувствовалась легкое похолодание.

     И, когда Инна вышла из бани в шикарном вишневом спортивном костюме с распущенными ниже пояса мокрыми волосами, голос Александра изменился, и он предложил перенести чаепитие в избу. Инна согласилась, сложила в пластиковый тазик чашки, заварочный чайник, тарелки, еду. И опять Александр стал казнить себя за свою беспомощность, невозможность помочь.

     Керосиновая лампа откровенно поразила ее, но Инна постаралась скрыть свое разочарование. Застелив постель на старинной допотопной лавке, Александр с ужасом, как бы со стороны, увидел всю неприглядность и убогость своего жилища, в котором прожил столько лет. Сухо пожелав Инне спокойной ночи, он ушел купаться в баню, сожалея, что у него сейчас нет его обычного запаса водки или, на крайний случай, деревенской самогонки.

     Инна пришла к нему в сенник в полночь, застыла на минуту в проеме двери, позвала тихо:

     — Саша, ты где? Посвети мне, пожалуйста, фонариком, чтобы я в погреб не свалилась.

      Александр в лунном обманчивом свечении протянул ей руку и утонул, как когда-то в юности, в потоке роскошных длинных волос. Сразу вспомнилась покорная доверчивость этого страстного тела на узкой скрипучей кровати в комнате его общежития. И эта чарующая новизна никогда не стареющего чувства, беспредельность поцелуев отодвинули все невысказанные слова любви в темные углы их временного прибежища, оставив только жар испепеляющего желания соединиться навсегда и никогда не расставаться.

      Заснули только под утро. И в холодном тумане просыпающегося дня, опершись на локоть здоровой левой руки, проснувшись, Александр несколько долгих минут, не отрываясь, пристально рассматривал эти такие дорогие черты почти забытого лица, умоляя мысленно ее очнуться. Но сон был крепок.

     И он, не в силах больше сдерживать себя, начал целовать закрытые веки, брать ее такую сонную, податливую, с ощущением, как будто в первый раз, забыв наваждение страсти только что прошедшей ночи. И наслаждаться непередаваемой красотой принадлежащего ему теперь полностью тела. А потом опять и опять, как изголодавшийся пес, был готов требовать от нее новые порции сжигающей нежности и ласки, которые она для него не жалела. А в голове в период отдыха вертелась только одна мысль — самое главное, чтобы никто не помешал.

      Когда совсем рассвело, Александр прошептал ей в ушко:

      — Ты простила меня? — и торопливо, словно оправдываясь. — Тебе неудобно было спать на одной подушке со мной?

      Инна натянула плед до подбородка, рассмеялась:

      — Ты забыл, как когда-то мы спали в твоей комнате на одной подушке. Саша, ты тоже прости меня!

      — Инна, ты расскажешь Ярославу о нас?

      — Нет! Живи надеждой на встречу!

      — Это все из-за меня?

      — Не знаю. Но пока ему не нужно знать о моей поездке сюда!

      — Ты меня просто пожалела?

      — Молчи! Ни слова больше! Я рожу тебе еще двух сыновей и одну дочку. И, когда стану толстой и старой, тоже спрошу: ты тогда, на сеновале просто пожалел меня?
     Сделал еще попытку овладеть бесподобным телом, но зацепился нечаянно раненой правой ногой об ее коленку, не сдержался, застонал:

      — Проклятье!

      Инна быстро стала одеваться:

     — Нужно немедленно сделать тебе перевязку! И, вообще, вдруг сюда кто-нибудь приедет!

      Хорошо, что поторопились. Через полчаса появился Максим с продуктами. Нужно было видеть изумление и растерянность на его лице, когда он слез с мотоцикла и вместо приветствия начал торопливо оглядываться:

     — Вот чудеса! А Ярослав тоже с вами приехал?

      И впервые Александр мысленно дал себе оплеуху. Эгоистично захлебнувшись близостью с необыкновенной женщиной, он сразу же забыл о сыне, который так и оставался для него нереальным существом в каком-то отдаленном виртуальном пространстве.

      И все те перспективы своей дальнейшей жизни здесь, на заимке, немедленные преобразования: проведение электричества, покупку новой удобной мебели, приличной машины — все это он рисовал только для нее.

      Александр представлял свою дорогую Инночку в своих объятиях в длинные осенние и зимние вечера, когда она будет жить для него, купаться в его ненасытном желании, пока не забеременеет и не родит ему подряд несколько сыновей. А ее реальная жизнь, словно растаяла в его призрачных мечтах о счастье без всякого следа.

      Инна, познакомившись с Максимом, тут же заставила его топить плиту и помогать ей со стряпней вареников с творогом, картошкой и капустой. И Александр даже немножко приревновал, когда про него забыли, а Инна, смеясь, рассказывала Максиму про умения Ярослава печь отличные торты и пирожные, которые у него проявились при поддержке бабушки.

      И опять в голове закручивались от безысходности и напряжения сложившейся ситуации вопросы к самому себе: «Как заставить себя думать постоянно о Ярославе именно как о сыне, своем продолжении на этой Земле, если, например, Инна — осязаемое, любимое существо, чьи гормоны счастья совпали с его гормонами еще много лет назад? А их сын — пока туманный бесплотный образ в далеком неизвестном краю».

      Когда накрывали на стол под навесом, Инна вдруг прошептала просительно и тихо, чтобы не услышал Александр:

      — Максим, дорогой! Ярослав не должен знать, что я здесь, с его отцом! Его реакция может быть непредсказуемой! Я верю, что их встреча обязательно состоится. Но в тот момент Ярослав должен будет понять, что отец для него — именно тот человек, без которого ему невозможно жить. И, когда такой момент наступит, знает только Бог. Ты мне обещаешь молчать?

       — А куда я денусь? У меня никогда в жизни раньше не было в голове столько секретов! — Максим с великим сожалением посмотрел на свой новенький телефон.


     Предыдущая глава 11: http://proza.ru/2020/10/03/694


     Следующая глава 13:  http://proza.ru/2020/10/04/1253