de omnibus dubitandum 108. 120

ЧАСТЬ СТО ВОСЬМАЯ (1893-1895)

Глава 108.120. ИМПЕРАТОР ПОЧИЛ – ДА ЗДРАВСТВУЕТ ИМПЕРАТОР!

    У Заварзина особенно запечатлелось в памяти, его последнее посещение Ширинкина. Однажды, когда они после обеда у него целой группой переходили в гостиную, Павел Павлович неожиданно оказался рядом с хозяином, который после нескольких дежурных фраз стал вдруг расспрашивать о новом командире полка полковнике Фоке*; его выражения ясно указывали на то, что ему необходимы  сведения о нем.

*) ФОК Александр Викторович (?)(1843-02.12.1926)(см. фото) - окончил Константиновское военное училище в 1864 г. В 1871—1876 годах служил в Отдельном корпусе жандармов. Участник русско-турецкой войны 1877—1878 годов. В 1890-х командовал 16-м Стрелковым Его Величества полком. С 1900 командовал 4-й Восточно-Сибирской стрелковой бригадой, участвовал в подавлении Ихэтуаньского восстания. Во время русско-японской войны начальник 4-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, находившейся в Порт-Артуре. 24 октября 1904 был награжден орденом св. Георгия 3-й степени В воздаяние отличнаго мужества и храбрости, оказанных в делах против японцев в период бомбардировок и блокады Порт-Артура. В декабре 1904 после гибели генерала Р. И. Кондратенко назначен генералом А.М. Стесселем начальником сухопутной обороны крепости. После сдачи Порт-Артура был отдан под суд, но оправдан. В 1908 уволен со службы. В 1912—1913 принимал участие в Балканских войнах в составе болгарской армии. После 1917 года эмигрировал в Болгарию. Скончался 2 декабря 1926 года. Похоронен в братской могиле вблизи города Свиштова.

    Дело в том, что сменивший прежнего командира полковника Саблина полковник Фок, впоследствии защитник Порт-Артура, прожил сложную жизнь. Он был жандармским офицером, но в Турецкую войну возвратился в полк, и уже более не покидал строя. Его горячее увлечение нарождающимся тогда взглядом на необходимость развития инициативы и самостоятельности солдата создало ему репутацию «вольнодумного чудака».

    Заварзин насторожился и официально ответил Ширинкину, что полковник Фок, прославленный шипкинский герой, успел уже приобрести полное уважение подчиненных. Расстались они после этого разговора с полковником сухо, а при ближайшей встрече с командиром полка Заварзин доложил ему о своем разговоре с Ширинкиным; Фок рассмеялся и сказал: «Неумело Ширинкин хотел использовать вас, юного офицера, как осведомителя обо мне».

    Очевидно, что все эти незначительные происшествия поглощались главным образом фактом близости Государя и нарастающей тревогой о состоянии его здоровья. В начале своего пребывания больной чувствовал себя бодрее и до поры до времени с Государыней выезжал в экипаже в ливадийский парк. Проезжая мимо дома управляющего Ливадией, генерала Евреинова, они останавливались побеседовать с ним и, его семьей. Государь любил домашнюю кухню, и иногда Евреиновы готовили его любимые русские кушанья. Однажды во время такой прогулки Царь выпил квасу; встретивший его при возвращении домой профессор Захарьин, в обычной ему резкой форме, спросил: «Кто вам разрешил пить квас?». Александр III, несмотря на свою обычную простоту в обращении, не выносил, когда беседовавшие с ним забывались. Так и в этом случае его покоробило, и он сухо ответил: «Не волнуйтесь, профессор, квас выпит с Высочайшего разрешения».

    Александр III сам участвовал в Турецкой кампании, командуя корпусом особого назначения, и в сознании его неизгладимо запечатлелись все ужасы и бедствия войны для воюющих сторон. С свойственной ему твердостью вследствие этого вся его внешняя политика свелась к обеспечению мира, как для своего, так и для чужих народов. Убедить его в необходимости войны было невозможно. Известен его ответ Бисмарку, старавшемуся склонить его к вмешательству в балканские осложнения: «Даже за все Балканы я не дам ни одного солдата».

    Историки уже отметили, что Россия при Александре III достигла исключительного значения в европейской политике и что как-то сказанная Императором в шутливой форме фраза «Когда русский Император удит рыбу, Европа может и подождать» была определением действительного положения России. На самом деле, при Александре III дела никогда не задерживались; редко можно было встретить человека более трудолюбивого и вникающего лично во все, что касалось управления огромной империей, чем он. Многие считают Александра III ретроградом, вернее было бы сказать, что этот чисто русской души человек, свидетель трагической смерти своего отца, считал, что России нужна, прежде всего, твердая рука и еще многие годы постепенного развития, прежде чем либеральные учреждения могли бы быть введены в нее без опасности крупных осложнений.

    Вокруг дворца начинало чувствоваться что-то угнетающее и зловещее, так как состояние здоровья Государя ухудшалось. Стрелки больше не видели Царя на прогулках; недуг окончательно приковал его к постели. Только раз, перед самою смертью, Александр III показался на балконе. Это было во время пребывания в Ливадии о. Иоанна Кронштадтского. Тогда же стал живо интересовать всех приезд принцессы Гессенской, невесты Наследника Цесаревича и будущей Императрицы Александры Феодоровны. Все знали, что приезд этот был особенно желателен Государю, понимавшему безнадежность своего состояния. Когда рота стрелков, готовясь к встрече гостьи, шла во дворец за знаменем, было отдано распоряжение музыке не играть «под знамя», чтобы не нарушать покоя больного. Узнавши об этом, Государь отменил приказание и повелел музыке играть.

    Наследник Цесаревич Николай Александрович выехал встречать свою невесту - принцессу Гессенскую в Симферополь и вернулся вместе с нею в экипаже с эскортом Крымского конного дивизиона. Наследника, офицерам, приходилось видеть часто — всегда грустного, но внимательного и приветливого. Все знали, что он образован, знаток русской истории и старины, любит военное искусство, обладает исключительною памятью и знает в совершенстве несколько иностранных языков. В каждом из окружающих запечатлелся его образ, преисполненный доброты и ясности души, которые сказывались в его взгляде. Только один раз офицеры видели в нем радостное оживление; это был тот день, когда он подъезжал с невестой к Ливадийскому дворцу.

    Молодая принцесса произвела на всех большое впечатление: высокая застенчивая красавица, светлая шатенка с большими голубыми глазами и прелестной улыбкой, которая удивительно преображала ее строгие черты лица. Но невольно тут же мысли окружающих переносились к скорбному облику Императрицы Марии Феодоровны, умевшей своим обычным коротким кивком головы выразить необычайную приветливость и с которой, издали и вблизи, в то время вместе переживали столь тяжелые для нее дни. Да, не в радостный день входила молодая невеста во дворец, и ей пришлось предстать перед русским народом окутанной траурным флером.

    Грустен был съезд всех членов Императорского Дома, среди которых обращал на себя особое внимание Великий князь Михаил Николаевич, герой и наместник Кавказа и приезд греческой королевы, русской Великой княгини Ольги Константиновны с матерью Великой княгиней Александрой Иосифовной, этой некогда столь замечательной красавицы даже в среде русского Императорского Дома николаевских времен, славившегося красотой своих членов. Остатки этой красоты были еще заметны и в Великой княгине, но высокомерное, холодное выражение ее лица составляло контраст с выражением приветливой доброты греческой королевы.

    На одном пароходе с ними приехал и протоиерей Кронштадтского собора о. Иоанн Сергиев, в чудодейственную силу молитвы которого верили многие, почему и царская семья пожелала его выписать к одру больного Монарха, учтя, что Александр III, как глубоко верующий человек, найдет утешение в молитвах этого исключительной жизни пастыря. В личности приезжающего в Ливадию о. Иоанна было сосредоточено внимание многочисленной публики, вышедшей на встречу парохода. Здесь были представители всего высшего общества в изящных нарядах, более скромные обыватели Ялты и простолюдины.

    Наследник Цесаревич и Великие княжны, встречавшие высоких гостей, отбыли с ними в открытых экипажах в Ливадию; через некоторое время после их отъезда по пароходному трапу сошел на пристань священник в обычной скромной рясе, среднего роста, с изможденным лицом, окаймленным редкой, с проседью бородой. По внешнему виду он ничем не отличался от обыкновенного сельского священника, но поражал в нем покойный, необыкновенно проникновенный взгляд больших серых глаз. «Вот он! Это отец Иоанн Кронштадтский!» — послышалось со всех сторон. Мгновенно вся толпа устремилась к остановившемуся перед людской толпой священнику. Произошла настоящая свалка; все хотели получить благословение, и создался тот обычный психоз толпы, которому одинаково поддаются люди независимо от их среды и воспитания. Полицейский наряд был смят в один миг и самого священника без малого не свалили с ног.

    Стараясь неторопливо осенить каждого крестным знамением, о. Иоанн с величайшим трудом дошел до экипажа, доставившего его в церковный дом протоиерея ливадийской церкви. Его особый взгляд, несколько резкий, твердый голос, спокойная уверенность в суждениях и в то же время редкая доброжелательность в обращении не только располагали к нему, но как-то покоряли, и чувствовалось, что перед вами человек, проникнутый непоколебимой верой. Сила его духовного воздействия была настолько велика, что, когда отцу Иоанну приходилось молиться у изголовья больных, обычно наблюдалось улучшение.

    В Ливадии на службах отца Иоанна присутствовало большинство членов императорской семьи во главе с Наследником. Он внимательно следил за его службой, производившей на него, по-видимому, сильное впечатление. О. Иоанн действительно служил своеобразно: он произносил ясно каждое слово, то понижая, то повышая голос, доходя иногда до выкрика отдельных слов, оттеняя смысл произносимого, так что присутствующие невольно проникались его молитвенным порывом. Следует отметить, что о. Иоанн в Кронштадте ввел общую исповедь, и настроение, которое он создавал у молящихся, было таково, что присутствующие начинали громко каяться и, рыдая, выкрикивали свои преступления, забывая об окружающих; но такой исповеди в Ливадии не было.

    Отец Иоанн отслужил молебен у постели больного Императора. Около полудня, офицеры, собравшиеся вместе, были крайне удивлены, когда прибывший из дворца ординарец передал приказание, чтобы хор трубачей вышел играть на площадку ко дворцу. Капельмейстер оркестра стрелков был некрещеный еврей, получивший за это пребывание в Ливадии Высочайший подарок.

    Был довольно теплый, солнечный день. Выйдя к дворцу, офицеры увидели Государя в тужурке, без фуражки, на балконе. Оказалось, что после молебна больной сразу почувствовал себя настолько бодро, что встал и вышел к столу позавтракать, и еще в течение нескольких часов ему было легче. Прослушав музыку, Государь вошел обратно в дом, и это был последний раз, когда его видели. Он снова слег, и 20 октября 1894 года Императора Александра III не стало. В этот день в Ялте водруженный на ливадийском дворце императорский штандарт медленно стал опускаться, и одновременно раздался траурный салют пушек стоявшего на рейде крейсера.

    Как ни казались все подготовленными к этой печальной развязке, она произвела более удручающее впечатление, чем можно было ожидать. Не только в пределах дворца, но и в городе чувствовалась подавленность. Может быть, богатырский вид Александра III был отчасти причиной, что никому не верилось, чтобы его организм не справился с постигшим его недугом.

    «Почил Император — да здравствует Император!»

    Такие два исключительной важности события, как смерть одного Императора и восшествие на престол другого, обычно останавливают внимание на втором, отодвигая в глубь скорбное впечатление, вызванное уходом почившего. Но в данном случае траурное настроение и приготовления к похоронам продолжали доминировать, тем более что долгая траурная процессия, проследовавшая по всей России, как бы продлила сознание утраты Царя и затуманила факт восшествия на престол нового Императора и его бракосочетание.

    На следующий день после кончины Александра III стрелки с траурным крепом на знамени и блестящих частях обмундирования были выстроена перед дворцом, шла панихида, а за нею молебен о здравии и многолетии вступившего на престол Императора Николая Александровича. Вышел новый Царь, раздались звуки гимна, и Его Величество, поздоровавшись, услышал первый привет как Император от тех же стрелков, на долю которых выпало быть последней воинской частью, представившейся почившему Императору.

    Во дворец прибыли врачи-специалисты для бальзамирования тела, но с должным успехом произвести этой операции не удалось, так как необходимые препараты опоздали и, вены были уже тронуты разложением.

    Картина перенесения праха из дворца в церковь. В темный осенний вечер два ряда факелов обозначили траурный путь, придавая всему окружающему жуткий колорит. Медленно двигался гроб на дубовых носилках, а за ним в полном трауре шла удрученная горем семья. Особенное чувство вызывала Императрица Мария Феодоровна. Даже при свете мерцающих факелов можно было заметить страшную усталость ее и как бы застывшее в горе лицо. Из свиты особенно подавленным казался генерал Черевин.

    Заварзин назначенный в первую очередь, в числе четырех офицеров, стоять у гроба, видел, как в течение этого времени народ приходил поклоняться праху Императора. Здесь так же, как и во все последующие дни, можно было видеть представителей всех слоев населения, и было нельзя не заметить, что в большинстве это была не праздная толпа, а искренно огорченные люди. Многие плакали, у многих было сосредоточенно подавленное состояние.

    Здесь же ему пришлось наблюдать и другое. Естественно, задача охранения нового Императора осложнилась необходимостью допуска во дворец всех обывателей и по возможности меньше их стеснять проверкой и наблюдением. Ширинкин мастерски организовал наблюдение, которое начиналось от ближайших к городу ворот и далее шло до самого гроба. Словом, всюду существовало бдительное око «штатских».

    16-й Стрелковый полк прибыл в полном составе из Одессы. Ливадия и Ялта наполнились приезжими русскими и представителями иностранных держав. Прибыл и будущий король Великобритании Эдуард VII.

    В сырой и сумрачный день под звуки траурных маршей погребальное шествие через всю Ялту проследовало к пристани, где гроб с останками Царя был установлен на крейсер, и осиротелая Ливадия опустела. Стрелки, в свою очередь, отправились в Одессу, на зимние квартиры.

    В офицерской среде того времени не принято было говорить о политике, но на этот раз под влиянием пережитых впечатлений офицеры в собрании начали говорить о молодом Императоре, которому только что присягали, и о его ближайших шагах. В одну из таких бесед молодой офицер, поручик Сомов, сказал: «Так или иначе, но сила власти начнет слабеть, и мы дойдем до конституции, а что она даст России, то ведает Бог. Одни ее жаждут, другие боятся».

    Сомов оказался более проницательным, чем, вероятно, и сам это предполагал: сила власти стала слабеть, а желавшие конституции, не справившись с властью, были стерты, а Россия, залитая кровью, оказалась на многие годы обреченной на страдание, позор и полное разорение...

    И не прошло 25 лет со дня кончины Императора Александра III, когда случилось страшное - расстрел большевиками в Екатеринбурге Императора Николая II с супругой и пятью детьми, в том числе и малолетним Наследником. Так закончилась эпоха царствования дома Романовых. Историк даст беспристрастный анализ того, чем была Россия раньше и чем стала в руках преступных негодяев и агентов III Интернационала.