Плагиат. Из Иванова. С ударением на любой слог

                Моей Белой королеве Датской марки Каролин Возняцки
     Опойко топотал ладными лопотками на резиновом ходу по веткам дуба, ловко, как белка - летяга, перескакивал с кручь в наверш, перебирая руками, подтягивался и влезал, достигая, пока, наконец, не уткнулся затылком в осиновую дверь, прилаженную Кучумом к лазу. Осторожно стукнул согнутым пальцем, выбивая музыкальный мотив шифркода, и дверца приотворилась. В лаз свесился сторожко малый. Оглядел Опойку и кивнул, дозволяя проникнуть в чащобистое укрывище. Рухнув на ларь, Опойко вытер шею, затудобевшую у околожных лествиц, и еле слышно воззвал :
     - Ынгы.
     - Слышу, - раздалось недовольное кряхтение Кучума и вот он сам, сумрачен и непокорен, стоит, пошатываясь, в самом зеве хода в помещение для гостей. - Князя не напугай, - шикнул он на Опойку и посторонился.
     В помещении на оленьей шкуре лежал молодой князь. Ликом бел, рыжеват, юношеская бороденка пробивается, не умея скрыть детский румянец на пухлых щеках, однако ж, как заметил внимательный Опойко, держит рукоять ножа твердо, чует, что в гостях он до разу, а там кто его знает, может и в оборот взять старый Кучум - душегубец. Но не побоялся самолично явиться, вон, Илью оставил у Семидубья, выходит : не боится.
     - Рци, - сказал Владимир, задвигая нож за спину.
     - Собрались, - проговорил Опойко, принимая у Кучума ковш браги, отпил, дальше говорит, не торопко, но и не медля : - Во главе у них Шмат Приблудный.
     Кучум охнул и пригнулся. Нашарил рогатину и выпрямился, судорожно ведя зраком к дыре в стене. Веницейские купцы привозили стеклодувный товар в прошлом году в Переяславль, не глянулся он Мономашичу, а рыбу пускать на замещение окна постеснялся, огорчительно для Кучума обнаружить рыбий пузырь по принадлежности к тотему Сома, так дыра в стене и осталась зиять, ничем не прикрытая.
     - Шапку надел для такого случая рогатую, - рассказывал Опойко, приберегая самое главное в конец, - чешуей и камнями обложился, а также, - он торжествующе помедлил и закричал, добиваясь эффекта звукопроницательно : - бабу свою вытащил на самую на поляну !
     Владимир заулыбался, а Кучум бросил рогатину обратно на пол, уселся на скамью, сложив узловатые руки на коленях, и циркнул на спосыльного :
     - С важности и начинал бы.
     - Ништо, - встал на ноги Мономашич, - как есть важное, а когда оно - то не вместо честить, крутоярцу же ловати тырц.
     - Оно так, - скакал на скамье Кучум под напором глаз князя, - но Золотую бабу таскают на поляны не просто так, а к смыслам. А ну как сберутся мерей в кучку ?
     - Не сбирутся, - отмахнулся Владимир, упорно глядя в центр глаз Кучума. Тот задрожал. - Трепещи, - шепнул ему князь и старый затрепетал. - Отчетливее, - приказал князь. - Тынц, тынц, тынц, - выдавал зубами Кучум, пока Мономашичу не надоело. - Харэ.
     Кучум успокоился. Опойко впервые присутствовал при ритуале нечестивцев, слыхать - слыхал, кто ж про такое не слыхивал. Нахватался молодой князь у ромеев грамоте, у богумилов кудесам всяким обучился, катары и те свою лепту гастрономией внесли, породив сибирскую язву с ящуром на безгрешной до того Руси, а от Ептимья Кологрива из Рязани привез Владимир нечестивые книги по древлему благочестию, заперся с Кучумом в древесном укрывище и через год произвел.
     - Дааа, батенька, - протянул пан Мошка, привычно доставая сигару из лакированного ящичка, - накрутили вы в этот раз. Богатыри, половцы и куча диалектизмов.
     - Как обычно, - отвечал Иванов, громоздкой совой поправляя сползающие очки, - никто ж не знает, как оно было, а брать Нектария в основу - муветон.
     - Нектария, - сварливо повторил издатель, - до последней реформы тети Вали Матвиенки его Нестором звали, во всех диссертациях так, что теперь : научные труды перелицевать ?
     - Зачем ? - удивился Иванов, тоже закуривая, но привычную папиросу. - Скончаются великие и все забудут об их реформах, Нестора Нестором будут именовать, но в основу, - повторил он, сердито косясь на пана Мошку, - я его и тогда не возьму.
     - И не берите, - выставил ладони издатель, шутливо сдаваясь, - пока ваши книжки продаются, - он задумался, вспоминая достойное имя, - хоть Иордана шуруйте, научпопя готичность Аннушки Рэдклиф или еще как. Мне лишь бы прибыль, - журчал пан Мошка, провожая писателя до дверей, - а так, что в лоб, что по лбу.
     Проводив Иванова, пан Мошка сел в кресла и задремал. Снился ему Иордан. Говенная речушка в скудной и проклятой всеми земле, породившая такое вселенское зло, что и не снилось всем Верманарихам с присными во веки веков. Аминь.