Без страховки

                                                                                 зачем ты старушка в полночную тишь
с метлою под мышкой по небу летишь
над сонной землею поближе к земле
зачем ты качаешься в мертвой петле?
затем я старушка летаю одна
что черные люди глядят из окна
зеленые люди лежат на песке
и небо качается на волоске.
Затем я старушка лечу как болид
что небо обрушить мне Кант не велит
                                          
                       М. Галина                                                                                  
                   
Сентябрьский вечер мягко окутал ранними сумерками кончики деревьев и крыши домов, видневшиеся сквозь панорамные окна балкона. Первые бледные звездочки появились на еще светлом небе. Огромная, ярко-желтая половинка Луны висела прямо посередине, будто кто-то точным движением отсек ее и водрузил напротив окна, отбросив вторую половину неизвестно куда за ненадобностью.
Анна полюбила сидеть здесь по вечерам, глядя на звезды и слушая музыку.
Из комнаты сквозь открытую на балкон дверь раздавался неземной голос Филиппа Жарусски.
Она покачивалась в кресле с фужером и думала: немудрено, что в эпоху барокко, на концертах контр-теноров люди не только обливались слезами, но и падали в обмороки...Такая хрустальная чистота, такая запредельная высь…
Но тут, совершенно без связи с предыдущей мыслью вдруг вспомнился сегодняшний ужасный сон, из тех, что мучительно снятся месяцами, а то и годами, и даже во сне думаешь: ну вот опять.
Это были длинные больничные коридоры, серые грязноватые лестничные клетки, обшарпанные двери, за одной из которых был нужный доктор...И дети — бледные, больные, капризные, и собственный ребенок, которого надо было спасать, а коридоры всё не кончались, а нужной двери всё не было...
Этого всего лишь сон, говорила она себе. Впрочем, некоторые картинки из прошлой жизни не уступали ночным кошмарам и всплывали в памяти время от времени. Вот она бежит  в поисках работающего телефона-автомата, с сыночком на руках, чтоб вызвать ему Скорую, но телефоны все сломаны...Вот в те же 90-е она, в гриппозном жару, таскает с другого конца коридора ведра с горячей водой, чтоб в их комнатке стало теплее, чтоб он, неизбежно заразившись от нее, не схватил еще и переохлаждение…Вот, поставив на подножку чемодан и его, пятилетнего, берется за поручень, чтоб подняться в вагон — а поезд вдруг трогается..
Стоп, хватит. Это всё в прошлом — мысленно произнесла Анна. И это и остальное — тяжелое, страшное, несправедливое, длящееся годами.
Да, это было, но было в ее жизни и другое — ослепительно цветущий рододендрон на Адриатике, и чудесный зимний сад в первой больнице, и фантастические города и страны, и ошеломляющее открытие себя, своей возможности ощутить то, что ни рассказать и ни описать никаким пером..
«Знобящая новость миров в изголовье» — как точно сказал поэт! Это именно то, что она чувствовала каждый раз, когда жизнь поворачивалась к ней новой, невиданной доселе стороной, и она удивлялась себе, оживающей и откликающейся. .А ведь казалось — всё выжжено, всё уничтожено  после тех мрачных лет.. 
Однажды Анна шла по бордюру, чтоб не наступить в разлившиеся после дождя лужи. Шла и думала: как легко идти по этой узкой полоске, зная, что в пяти сантиметрах спасительная твердь и, оступившись, ты не полетишь вниз..
А если бы это был путь над пропастью — разве мог кто-нибудь шагать так же уверено по этой полоске шириной в 10 см.? Лично она и шагу бы не сделала — голова бы закружилась, и…
Вот так и по жизни кто-то идет легко, зная, что рядом — надежная страховка, а кто-то, как она, зажмурившись, застывает, боится сделать шаг, ибо внизу пропасть и ничто не спасет, оступись она вдруг…И медлит, и ненавидит себя за беспомощность и страхи — ведь идти-то всё равно надо…

Аморе мио, — тянул небесноголосый Филипп, колоратуры переливались хрустальными колокольчиками, улетали ввысь,  и в них была чистота и отрешенность, но не было земной страсти.
Кресло-качалка, мягкий плед, вино в фужере.
Странно, подумала она. Столько довольно уверенных в себе  мужчин говорили ей много красивых слов о своих возвышенных — и не очень — чувствах, а сделать для нее самое главное захотел и смог только ее худенький болезненный мальчик с  вопрошающим взглядом... Который вдруг стал взрослым и за которого она всегда боялась больше, чем за себя.
Путь пройден, подумала она. Колпачок бездомной бродяжки можно сжечь с осенними листьями. У нее теперь есть свой островок в этом насквозь ненадежном мире, — со своим крохотным зимним садом и звездным небом, которое здесь, на 8 этаже, гораздо ближе.