Сказка. Повесть - Гл. 7 Истина в яйце

Истина в яйце

Спозаранку, еще и солнце не проснулось, как следует, Ваня и Жигуль отправились на близлежащие болота кормить комаров и разыскивать бабушку-старушку. Розыскное дело оказалось не легким, кроме лягушек, к ним с некоторых пор Иван относился с большим уважением, чем ранее, спросить про бабку было решительно некого. По всей видимости, бабка, имевшая, по рассказу Егорки, самое непосредственное отношение к криминальному миру поселка Вороватова, место жительство на всеобще обозрение не выпячивала и грамотно маскировалась.
Искали долго, но безрезультатно, находились, проголодались, пригорюнились.
– Возвращаться надо, полдня уже ходим, нет тут ни черта, мухоморы одни, – вздохнул Иван, – завтра вернемся, надо Егорку порасспросить, хорошенько, может, набрехал чего с больной головы.
На том и порешили, повернули назад к поселку, Иван впереди, Жигуль за ним. Прошли шагов десять, когда конь неожиданно заржал.
– Отстань, Жигуль, не до тебя мне, – проворчал Иван, не оборачиваясь.
Конь заржал снова.
– Отстань, говорю.
Ваня получил копытом, остановился, развернулся в недоумении.
– Не понял! Это, что за капытоприкладство такое? – спросил он, грозно окинув коня взглядом.
Жигуль мотнул мордой куда-то вправо. Ваня посмотрел, но сперва ничего не увидел, пригляделся повнимательней, примерно шагах в пятидесяти сквозь ветви деревьев просматривалось какое-то строение, похожее на избу. Подошли с Жигулем поближе, и, действительно, среди сосен, низкорослых березок и кустов багульника ловко, мимо пройдешь и не заметишь, спряталась ладная аккуратная избушка.
Иван обошел вокруг, ничего подозрительного не заметил, как впрочем, и признаков жизни. Вернулся назад к Жигулю, стал вспоминать деревенские байки и рассказы Лукича про ведьм и прочих темных личностей, что-то вспомнил, набрал в грудь воздуха и заорал на весь лес, распугивая пернатых, мирно сидящих на ветках.
– Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом!
– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом!
– Избушка, избушка, встань по старому, как мать поставила!
– Избушка, избушка, ну будь человеком, развернись что ли! – надрывался Ваня, пробуя разные варианты построения коммуникативных связей с неодушевленным предметом, аж в горле запершило.
– Сыно-о-к, – позвал Ивана хрипловатый уже не молодой голос, явно женский.
Ваня повернул голову и увидел перед собой бабушку-бабулечку, самый, что ни на есть божий одуванчик. Аккуратный красный шелковый платочек на голове, аккуратная прядка седых волос на лбу, аккуратный фартучек в белую горошину, аккуратные чеботы  на ногах, – все в этой аккуратной старушке было аккуратно до аккуратности. Добрый старческий взгляд, почти такой же, как у Марфы Никитичны, маменьки Ивана, дополнял и до того прекрасный вид располагающей к себе бабушки.
– Сынок, – повторила она, – ты, когда орать устанешь, в гости заходи, вход с другой стороны.
Сказала и посеменила по тропинке в сторону избы.
Ваня сконфуженно посмотрел на Жигуля, вспомнил недобрым словом Лукича с его байками, и пошагал в след за бабкой.
 В избушке все было так же аккуратно и ряшливо, никаких тебе пучков травяных под потолком, мышей летучих, гадов ползучих и паучих, запахов дурных и противных. Наоборот, на полках стояла простая крестьянская посуда, накрытая полотенцем, в углу белая печурка, возле окна с вышитыми занавесками небольшой кухонный стол, покрытый чистой скатертью. Из интерьера разве что выбивался здоровенный котел, висевший над открытым очагом, а в остальном все было в пределах допустимой нормы.
– Как зовут-то тебя, сынок? – спросила бабушка, приглашая гостя за стол.
– Звать меня Иваном, дело у меня к тебе дюже срочное, стряпню твою есть не буду, особенно с мясом, – деловито доложил Иван по всей форме.
– Веган, что ли?
– Что?
– Что мясо-то не ешь, спрашиваю?
 Ваня помялся.
– Говорят, бабка, ты людей кушаешь.
Бабулька по-старушечьи всплеснула руками и захохотала.
– Кто же тебе, мил человек, про меня сказок таких непутевых нарассказывал? – вскрикнула она, продолжая посмеиваться.
– А почто тебе котел такой, в нем кабан целиком поместится, вроде одна живешь? – показал Ваня головой в направлении изрядно прокопченного чана и очага с поленьями.
– Ох, и подозрительный ты, Ваня! – улыбнулась бабулька. – Люд охотный ко мне захаживает, когда и, вправду, кабанятинки принесут, вот и готовлю им, люблю я готовить, разве их одним горшком из печки накормишь, такую ораву.
 Бабушка смотрела на Ивана по отечески, ясным и честным взглядом, тот смущенный и пристыженный помалкивал.
– Прости ты меня, бабушка, с чужих слов на тебя поклеп возвел, не подумавши, – помолчав, проговорил он, понурив голову.
– Эх, молодо-зелено, как дитятки малые, все в сказки верите, – проворковала старушка.
– Прости ты меня бабушка, худоумного! – еще раз извинился Ваня.
Посидели, помолчали, время о Кощее речь заводить, а как тут заведешь-то теперь, попал впросак, сиди, помалкивай.
– Может, взвару моего отведаешь? – предложила бабушка. – Сама травки собираю, душистые, целебные, вмиг заварю, не пожалеешь, хороший чаек у меня, пользительный.
Отказываться было неудобно, и Ваня кивнул головой. Старушка засуетилась, забегала по избушке, напихала в чайник своих травок, в печку сунула, достала с полки большую красивую кружку, для гостя дорогого ничего не жалко, вытерла полотенцем и поставила перед Иваном, налила густого пахучего кипятка.
– Пей, Ванюша, пей, душистый чаек, ох душистый, – приговаривала радушная хозяйка с ласковой улыбкой на морщинистом лице.
Ваня осторожно отхлебну из кружки, и, точно, как бабушка обещала, вкусный и душистый, в ту же минуту по телу растеклась усталость, накопленная за день, захотелось прилечь, подремать немного, сколько часов по болотам лазил, умаялся весь бедняга. Голова понемногу затуманилась, стало клонить в сон. За окном обеспокоенно ржал Жигуль, бил копытом, что-то кричал на своем лошадиным наречии, но Иван уже его не слышал.


Иван и Василиса вернулись в родную деревню, их встречали радостные и счастливые родители, которые уж и не чаяли снова увидеть младшего сына. Марфа Никитична плакала, Михей Кузьмич вытирал ладонью скупую мужскую слезу. Старшие браться, Митяй и Федор, жали Ваньке руку, крепко обнимали, хлопали по спине, поздравляли с возвращением. Лукич обнимал весело гавкающую Жучку. Соседи приветственно махали руками и облегченно вздыхали, с умилением поглядывая на счастливое завершение Иванова приключения. Ваня обернулся в поисках Жигуля, но коня почему-то не было, наверное, отправился знакомиться с потенциальными невестами. Василиса нежно прислонилась к Ивану, обняла за шею и поцеловала в губы, как и в тот первый раз, от поцелуя сделалось горячо и нестерпимо жарко. «Хватит лобызаться, пошлите чай пить», – позвала бабка по кличке Божий Одуванчик, выглянув из родительской избы. Ваня проснулся.

 Иван открыл глаза. Пахло чем-то вкусным, аппетитный аромат щекотал ноздри, тотчас потекли слюнки, и захотелось похлебать наваристых домашних щей, голодный желудок призывно забурчал. Ваня скосил глаза вправо, потом влево. Справа плавали крупно нарезанные кубики сочной моркови, слева проплывала петрушка напару с укропом, прямо перед носом поплавком бултыхался репчатый лук. Где-то сбоку раздавался знакомый звук, будто кто-то привычным движением нашинковывал капусту.
– Эх, сейчас бы супчика, – озвучил Ваня вслух свое желание.
Звук прекратился.
Озарение приходит сразу и внезапно, к счастью приходит даже в не самые умные головы. Пришло озарение и к Ивану. Ваня рывком выдернул себя из чана, в котором толи сидел, толи лежал в неудобной позиции, в чем мать родила, в качестве главного ингредиента предстоящего обеда для бабки с необычными гастрономическими пристрастиями.
Бабка охнула и со стуком уронила большой столовый нож, которым, мгновение назад, нарезала капустный лист, уставилась на Ивана в изумление, открыв в испуге рот, демонстрируя ряд желтых острых зубов.
– Что, карга старая, щи готовишь? – зло спросил Ваня.
Бабка снова охнула и ловко, не смотря на свой возраст, юркнула в обход Ивана к выходу. Не тут-то было, Ваня схватил старуху одной рукой за фартук, другой за шкирку, подтащил, упирающуюся, к чану и бултыхнул вниз головой.
Бабка заплескала руками, замолотила ногами, вынырнула из почти закипевшего бульона:
– Ванечка, не губи!
– На, пожуй, старая, – Ваня подцепил из воды луковицу и впечатал ее в бабкину пасть. – Что, вкусно? – спросил и опять подтопил, надавив на седую макушку.
К счастью для бабки, Ваня не был смертоубивцем, к тому же, не смотря на клокотавшую в груди ярость, не забывал о Василисе, вернее о Кощее, вернее о бабке, которая что-то о Кощее знала и могла рассказать.
Бабка вынырнула из воды, разбрызгивая повсюду солено-перченные брызги, и заверещала на всю избу:
– Не губи!
– Клянись, людоедиха трухлявая, что людей больше жрать не будешь! Клянись своей самой страшной клятвой, не то утоплю!
– Век воли не видать, зуб даю, чтоб мне пусто было! – орал бабка, надрывая глотку. – Ничего окромя капусты в рот не возьму, отпусти, Ванечка!


Сидели за столом, Иван в своей одежде, бабка вся мокрая, сноса капала вода, седые волосы растрепались и свисали солеными сосульками, за ухом торчала петрушка. Бабка зло морщилась и поглядывала на Ваню, а тот, как ни в чем не бывало, хлебал чай из той же самой кружки, подливая из того же самого чайника.
«Дурак он, что ли, стоеросовый, – думала она, – а может, ведун какой, чует, что из сон-травы весь смак вышел».
– Рассказывай, бабка, про Кощея, что ведаешь, врать не вздумай, знаю, что с ним в друзьях ходила. А соврешь, ежели…, – Иван кивнул на котел.
– Кощей-то тебе почто сдался? – удивилась бабка.
– Жену мою украл, Василису.
– А-а-а, – понимающе кивнула бабка, –  водится за ним такое, девок молодых воровать любит, он вообще воровать любит, а девок молодых да красивых особенно.
 – Насильничает?! – взвился Иван.
– Да нет, что ты, успокойся, Ваня, стар он уже, по девкам бегать. Так, держит возле себя для виду, чтоб пред злодеями своими мужиком казаться. Мы с ним и поцапались поэтому. Я его и травкой поила, и настоем ореховым, не встает курок, хоть тресни, а я еще и виноватая осталась. Слышал бы ты, Ванечка, как он на меня ругался, славами какими бранными бранился, подлюка бессмертная. Говорит, еще раз встречу, в кипятке сварю. Где это видано, чтоб людей живых в кипяток кидать?
Ваня глянул на бабку, бабка глянула на Ивана.
– Да ты, что, Ванюш, ошибочка вышла, ты так-то не в моем вкусе, тощенький больно.
Ваня зло смотрел на старуху, сжимая кулаки, та хохотнула миролюбиво, но от Ивана, на всякий случай, отодвинулась, сказала с улыбкой, примиряюще:
– Кто старое помянет, тому глаз вон.
– Тебе правый или левый? – зло спросил Ваня.
Бабка поежилась.
– А ну, рассказывай, гадюка, что про Кощея знаешь! Все рассказывай!
Будучи совсем юным парнем, возрастом, как Ваня, Кощей попал в услужение к известному магу или колдуну, называйте, как хотите, в нашем царстве-государстве, о котором идет речь, их водилось видимо-невидимо. Кто почернее, прятался по лесам и глухим деревням, подальше от людских глаз, оберегая колдовские секреты, кто побелее, жил припеваючи, светской жизнью, зарабатывая на нескромное пропитание оказанием всевозможных услуг местной знати.
К какому магу-колдуну попал Кощей, к черному, белому или черно-белому – для нашей истории большого значения не имело, да и бабка не знала. Попал в услужение Кощей еще юнцом, а служил верой и правдой до седой бороды. Колдун Кощея отпустил, и в награду за верную и многолетнюю службу научил тайному заклинанию, способному обмануть саму смерть.
– Разве смерть обмануть можно? – перебил Иван бабку.
– Можно, Ваня, можно, правду тебе говорю, не пресноплюйка  я пустозвонная – ответила старуха и продолжила рассказ.
Когда человек на землю приходит, рождается, в нем не только жизнь живет, но и смерть обитается, сидит себе потихоньку и ждет своего часа. Заклинание, что колдун Кощею поведал, древнее, древнее, чем земля наша матушка. Если слова нужные знаешь, можешь смерть эту взять, из души своей вынуть и привязать заговором к вещице любой, и пока смерть к вещице привязана, живи, хоть сотню лет, не нож, не стрела, не яд тебя не возьмет, вернешься к живым, как и не было ничего.
– Это, что же, и к чушке чугунной смерть привязать можно? – спросил Ваня.
– Да нет, не все так просто. Смерть, она золото любит.
– Почему золото?
– Ну, что ты, Ваня, вопросы задаешь глупые. Сколько род людской себя помнит, из-за золота проклятого друг дружку убивал, убивает, и убивать будет, вот и любит она, смертушка, золото. Смерть свою, Ваня, Кощей к игле золотой привязал, игла та, истину говорю, в яйце хрустальном, почему так, не ведаю, хоть режь, может, по заклятию велено, а, может, Кощеевы заморочки, любит он повыпендриваться. Яйцо в сундуке кованном, сундук на замок закрыт. Непростой замок, хитрый, только ключом специальным открывается, век будешь мучится, не откроешь.
– То есть, бабушка, если иглу Кощееву сломать, помрет он?
– Ох, Ваня, ну и тупой же ты!
– Прости, бабка, ума я не великого от природы, ты объясни по-хорошему, не ругайся, ругаться будешь, глаз выбью, – вежливо попросил Ваня.
– Иглу сломаешь – смерть к Кощею вернется, смертным он стане, как мы с тобой. Если извести его хочешь, нужно все сразу делать, и иглу ломать, и Кощею на тот свет дорожку придумывать. Иглу тебя надо, Ваня, наперво, а дальше, как карта ляжет.
– Где ж мне иглу искать бабка?
– Ох, и утомил ты меня своими расспросами, Ванюша, аж голод напал, – бабка облизнулась, глядя на Ваньку, – может, внучок, я супчик сварю по-быстрому, покушаем вместе, и бражка имеется, на травках настоянная, сама травки собирала, душистая бражка, ох душистая, – причмокивала бабка, приговаривая.
– Хватит, бабка, – Ваня покосился на разделанный вилок капусты, – щей на сегодня. А ну, рассказывай дальше, а не то я за себя не ручаюсь!
Нанял Кощей сподручных, лихих, с хорошими рекомендациями и послужным списком: Зайца, шулера карточного, Лису, воровку уличную, Мишку Медведя, разбойника дорожного, – добрая компания. Ключ у зайца, сундук Медведь стережет.
– А Лиса зачем?
– Так, вы, мужики без бабского пригляда, что дети малые, вот она и смотрит за ними, как бы чего не вышло.
– А, что ж он сам иглу не спрятал, так-то надежней вроде?
– Ох, Ваня, ну и тупой…, – бабка заткнулась на полуслове и продолжила после паузы, – хорошие вопросы ты задаешь, Ванечка. Представь, поймают Кощея царевы люди и начнут выпытывать, что и как. На дыбе ты все скажешь, и про заклятие и про иглу, где спрятана, а если сам не знаешь, то и не скажешь, вот и нанял он людей верных, чтоб смерть его схоронили незнамо где да стерегли.
Иван трепал себя по волосам и медленно обдумывал услышанное, в конце концов, сказал:   
– Что же мне делать прикажешь? Научи, бабка, как Кощея обмануть и Василису спасти.
Бабка помолчала, подумала, прикинула все за и против. С одной стороны, Кощей, что и говорить, гад мстительный, но Ваня тоже странный на всю голову, чего доброго обратно в чан засунет. Из двух зол меньшее выбирают.
– Не хорошо со мной Кощеюшка поступил, ох, не хорошо, так и быть, дам совет, помогу, чем смогу, нравишься ты мне Ванечка, – бабка посмотрела в сторону котла. – Сначала Зайца ищи, ключ все равно у него, может, еще, что расскажет полезное. Иглой завладеешь, если, – бабка незаметно постучала по лавке три раза, – не ломай, Кощей враз почувствует, что к нему смерть вернулась, новую иглу себе наколдует. Иглу найдешь, Кощея ищи. Где Кощей живет, я не знаю, давно наши дорожки разбежались, про Лису с Медведем тоже не слышала, а Заяц туточки, день пути, в придорожном трактире ошивается.
На этом разговор и закончился. Иван прощаться не стал, за гостеприимство, с лихвой оказанное, тоже не поблагодарил, вышел из избы, погладил Жигуля, повернулся к бабке, вышедшей за ним, и сказал вместо прощания:
– Помни, бабуся, клятвой поклялась, людей не трогать, – повернулся и пошел вместе с Жигулем в обратный путь.
Бабка посмотрела вслед уходящему Ивану, подождала трошки, пока он скроется за деревьями, зло сплюнула и проворчала:
– Была клятва, да назад воротилась. Что ж мне теперь, капусту грызть, чай не крольчиха.