Рассказы о войне ветерана 432

                Д А Л Ё К И Е  К О С Т Р Ы

                Повесть

                Автор  повести Олесь Гончар.

  Олесь Гончар(1918-1995), полное имя — Александр Терентьевич Гончар —
украинский советский писатель, публицист и общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны.
Один из крупнейших представителей украинской художественной прозы
второй половины XX века. Академик АН Украины (1978).
Герой Социалистического Труда (1978). Герой Украины (2005 — посмертно).
Лауреат Ленинской (1964), двух Сталинских премий второй степени
(1948, 1949) и Государственной премии СССР (1982).
 
Продолжение повести
Начало — http://proza.ru/2020/09/29/1783

  Товарищ Песня всякий раз испытывает потребность делиться с нами плодами своего творчества, написанное читает мне и Кирику вслух, делая на некоторых местах сильные ударения. Материал чаще всего будет острый, разоблачительный, оснащённый по большей части такими словечками, как «приспешник», «людишки», «вражеские недобитки», а если написанное бывает ещё и приперчено народной пословицей, автор назовёт своё творение фельетоном, под которым завтра в газете будет стоять знакомая всему району подпись: «Лаврин Песня». То, что выходит из-под пера Кочубея, мы воспринимаем как бесстрашие газетчика, его принципиальность. Благодаря выступлениям Кочубея «Красная степь» пользуется репутацией газеты зубастой, а это сейчас немалый плюс. Переоценка ценностей если и произойдёт, то лишь со временем, при иных календарях, а пока что перед нами тот, на чьём хребте, как он говорит, держится газета, следовательно, помогать ему в работе мы считаем для себя вполне естественным делом. Правда, не может получить нашего одобрения явно пренебрежительное отношение Кочубея к правилам грамматики и пунктуации, ведь никаких знаков препинания он не признаёт, кроме своего излюбленного вопросительного знака, хотя и его чаще всего ставит невпопад. Скажем, в заголовке: «Наверстаем упущенное?» — непременно влепит именно этот знак, и понимай его как хочешь.

  Самым главным для себя Кочубей считает сбор фактов, а всё остальное, в том числе и пунктуацию, он оставляет нам, своим младшим коллегам, оказавшимся в редакции сразу же после семилетки.
— Оба вы ребята смышлёные, с грамматикой в ладах, а вот заметки ваши разве сравнишь с моими? Не пойму, откуда у вас это примиренчество, этот гнилой либерализм? Не сбивает ли вас с панталыку наш непризнанный гений?
Это он так величает, нашего друга Миколу Житецкого, по призванию поэта, а по должности — ответственного секретаря редакции, благодаря которому мы с Кириком после школы и очутились здесь, на газетной выучке. Микола — знаток своего, дела, он пользуется доверием редактора, товарища Полищука, который в числе мобилизованных прибыл к нам из Харькова, из технического вуза, для укрепления местных сил после очередной чистки. Вот этому маленькому, в роговых очках, с буйной шевелюрой харьковчанину и поручено руководить нашей «Красной степью», хотя в газете он никогда не работал, да, судя по всему, и не собирается в ней задерживаться.
«Симпатичный очкарик, — отзывается о нём Ирина, — неизвестно только, женат он или нет?»

  Утром, появляясь в редакции, Полищук прежде всего поглядывает на Миколину дверь.
— Ответственный уже есть?
— Чего захотели, — ответит на это Кочубей. — Вы ещё не знаете нашего поэта, по утрам он любит нежиться часиков до десяти...
— Зато он по ночам работает, — напоминает Кочубею Кирик.
— Знаем, ночью он стишки сочиняет, романсы душещипательные, а толку с них... — Кочубей поглядывает на нас осуждающе. — Давайте будем ему потакать, пусть газета выходит без передовицы...
Редактор серьезно озадачен.
— В самом деле, как же... передовица?
Передовицы, которую как обычно должен был написать Микола, разумеется, ещё нет, и неизвестно, когда она будет.
— Он её вам куплетами заменит, — с издевкой бросает Кочубей озадаченному Полищуку.
Не выказывая недовольства, редактор велит нам с Кириком метнуться к Миколе домой:
— Спросите нашего друга, не забыл ли он, что рабочий день в редакции начался.

  Поручение нам по душе, мы быстро добираемся на окраину городка, где у немого деда-кирпичника Житецкий с сестрой снимает полдома. Как и следовало ожидать, застаём поэта в плену вдохновения: полулёжа на обшарпанном диване, он задумчиво перебирает струны гитары, и наше появление его нисколько не удивляет. Гитара в руках у Миколы означает, что он сейчас, в эти минуты как раз подбирает музыку на свои, возможно, ночью найденные слова, ловит мелодию, но никак не может её поймать. Не впервые нам заставать нашего друга в стихии творчества, когда он,
как вот и сейчас, с мечтательным взглядом, в белой, вышитой сестрой сорочке с отложным воротником, далекий от будничных дел, предаётся занятию, которое для него превыше всего. Ловит и ловит какую-то ещё неизвестную миру мелодию, взгляд его сосредоточен, глубок, золотистые вьющиеся кудри ниспадают Миколе до самых плеч, — нам почему-то кажется, что такие роскошные кудри могли быть только у Байрона.
— Микола, редактор послал за тобой, передовицу ждёт.
Друг наш почти с недоумением возвращается в реальность.
— Садитесь, друзья... Вот Марина вернётся да что-нибудь приготовит... Дух — это хорошо, однако плоть, братцы, тоже надо укреплять.
— А передовица?
— Передовица от нас не убежит.

                Продолжение повести следует.