Запрос

          Когда-то я была чиновником. Да-Да! Целых два года. Было это в середине девяностых годов прошлого века (до сих, когда слышу или читаю подобные фразы, чувствую себя древностью, рожденной век назад; хотя на самом деле это реалии дня, и выросло уже множество людей нового поколения, которые появились на свет Божий не то что в двадцать первом веке, а в новом тысячелетии, и других времен даже не представляют; отсюда вывод – видимо, мне повезло, потому что удалось пожить не просто в двух столетиях, а еще и в разных миллениумах!)
          Так вот, про чиновников. Чиновников у нас не любят, иногда даже ненавидят. Я же скажу, что чиновники, как и все мы, люди разные.
          Кто-то из них действительно упивается своим положением, статусом, возможностями. Как мне кажется, к этой категории чиновников относятся люди слабые и с заниженной самооценкой, и дорываясь до власти, они таким образом компенсируют свою внутреннюю неуверенность. К сожалению, часто занимаемое ими служебное положение, даже если они находятся на самой нижней ступени чиновничьей лестницы, приводит их к внешне агрессивному поведению, когда они всячески демонстрируют свою принадлежность к «клану избранных», показным образом критикуя или игнорируя потребности и мнения «простых смертных», начиная разговаривать с заявителями (кстати, у них из лексикона очень быстро каким-то волшебным образом пропадает слово «люди», замещаясь терминами «проситель», «жалобщик», «заявитель» и тому подобное) начальственным, покровительственным или приказным тоном, всячески подчеркивая собственную значимость, зачастую раздражаясь от глупости и назойливости представителей народа, повышая на них голос и переходя на грубость. Эта категория чиновников редко делает выдающуюся карьеру; на самом деле, они хорошие рабочие лошадки, но их характер рано или поздно приводит к ситуациям, когда их просто увольняют из системы, со скандалом или без.   
          Другие служители народа явно имеют коммерческую жилку и относятся к занимаемой ими должности, как к источнику дохода. Правильно, это любимая всеми нами разновидность чиновников, именуемых взяточниками и коррупционерами. Иногда люди случайно попадают в число государственных служащих, но быстро смекают, что дело-то это прибыльное; другие же сознательно всеми правдами и неправдами стремятся влиться в ряды представителей власти с целью улучшения собственного материального положения. Все мы - люди, все хотим хорошо зарабатывать и жить в достатке, и в этом нет ничего предосудительного. Но почему-то некоторые в своем стремлении к обеспеченной жизни начинают путать понятия «госслужба» и «бизнес», вот тогда-то и происходит то, что так болезненно воспринимается теми, кто чиновниками не являются. Служебные права и обязанности становятся предметом торга. Этими лицами сознательно или бессознательно игнорируется то, что они по сути своей должны быть слугами народа, в интересах которого работают. У них наоборот, сам народ становится источником дополнительного дохода, часто во много раз превышающего не только зарплату, но и пределы разумного. И вот тут всё зависит от аппетитов и ума. Как только чувство меры теряется и притупляется осторожность, система сама выкидывает такого зарвавшегося чиновника из своих рядов. Иногда громко, со скандалом, с оглаской благодаря стараниям средств массовой информации, шумным расследованиям и судебным процессам. Чаще же просто через тихое увольнение по собственному желанию с предварительной проработкой начальством и выдачей негласной «черной метки» на предмет возвращения обратно на госслужбу (мол, нечего открыто мундир марать). Но такое бывает редко. Обычно у чиновника-взяточника ума хватает не слишком борзеть или талантливо маскироваться.
          Есть еще разновидность чиновников - идеалисты, кстати, довольно распространенная в девяностые годы, но сейчас уже практически вымершая. Эти искренне верят, что государственная служба действительно является механизмом, призванным наилучшим образом способствовать процветанию государства и всех его граждан. Они никогда не берут взятки, они никогда не достигают высокого положения, они реально и в рамках закона стремятся помогать людям. Они практически всегда допоздна задерживаются на работе, при этом, отказываются нести дополнительные общественные нагрузки, если последние не связаны с их служебными обязанностями. Они всегда выступают за справедливость. В результате, чаще всего быстро разочаровываются и покидают систему, которая не соответствует их идеалистическим ожиданиями. Иногда они встают на тропу войны и превращаются в бойцов за правду; такие работники неудобны для руководства, но они великолепные профессионалы. Многие ведь встречали в СМИ истории про честного гаишника или неподкупного следователя? Начальство рассказывает о них как о диковинках, с одной стороны, подсмеиваясь над ними, а, с другой, побаиваясь, ибо неизвестно к чему может привести честность и непримиримость правдолюбцев. Эти служители народа самоотверженно и с открытым забралом выполняют свою работу, попутно критикуя систему и своих зарвавшихся коллег, ругаясь с руководством, получая выговоры и нагоняи, и обрастая к пенсии большим количеством болезней и разочарований.
          Но к самой большой категории чиновников принадлежат обыкновенные трудяги, которые за зарплату и положенные государством льготы тянут свою лямку, как умеют. Поскольку я побывала и по ту, и по другую сторону баррикад, могу ответственно заявить, что честные государственные служащие не просто существуют, но составляют основную массу бюрократического класса. А ваше право мне верить или нет! Они впахивают пять раз в неделю, а то и больше, с девяти утра до шести вечера, часто оставаясь на работе сверхурочно, потому что у них ненормированный рабочий день. Они, как и большинство смертных, добираются на работу и с работы не в комфортных служебных автомобилях представительского класса, а толкаясь в переполненном общественном транспорте. Они по настоятельной рекомендации сверху вступают в ряды правящей партии, дабы увеличить своим членством ее многочисленность и продемонстрировать активность общественно-политической жизни страны. Они никогда не уезжают спокойно в отпуск, ибо знают, что в любой момент могут быть отозваны из него. Они покорно выслушивают от нас с вами гневные возмущения бездушием, несправедливостью и неповоротливостью нашего с вами государства, а потом, чтобы прийти в себя, пьют успокоительное. Они бояться брать от благодарных заявителей подарки, не говоря уже о взятках, осмеливаясь разве что принимать конфеты да бутылочку с алкоголем, ибо дорожат своей работой, зарплатой и будущей пенсией.
          К чему это я всё? Да, наверное, к тому, чтобы было у нас поменьше претензий и ненависти друг к другу. Ведь все мы люди не без греха.
          Так вот. История, собственно, о другом. Мы с вами уже установили, что не все среди чиновников взяточники и казнокрады, также как среди обычных людей не все воры, убийцы и насильники. Очень много среди госслужащих нормальных и порядочных индивидуумов, которые в целях достижения взаимного удовлетворения между государством и народом стараются всеми силами грамотно выполнять свою работу. Но бывают и накладки. Об одном таком случае я и хочу рассказать.       
          В середине девяностых по рекомендации моего профессора, у которого я защищала диплом на юридическом факультете Санкт-Петербургского государственного университета, и который верил в новое светлое будущее нашей обновленной страны, а еще и в меня, я попала на работу в земельный комитет, как его тогда называли неофициально. Да не просто в какой-нибудь районный отдел Санкт-Петербурга, а регистратором в городское управление государственной регистрации прав на недвижимое имущество. Это вам не хухры-мухры! На весь славный город Санкт-Петербург тогда, в феврале 1996 года, нас таких было всего пятнадцать человек. В те времени в нашем государстве только-только начал действовать новый, уже капиталистический, Гражданский кодек Российской Федерации, который ввел в новорожденное российское право такое понятие, как регистрация прав на недвижимость. И потянулся народ подтверждать законность приобретения квартир, земельных участков, коммерческих помещений, зданий, сооружений и т.п. и т.д. А мы, такие «умные», многие даже без юридического образования (помню, были среди нас экономисты и педагоги), а то и вообще без высшего!, сидим и решаем, по закону или нет некий гражданин А выкупил объект недвижимого имущества В у некоего предприятия С (нормативно-правовая база-то в лихие девяностые практически отсутствовала, больше логике доверяли и интуиции); и если решали, что сделка соответствует закону, то выдавали свидетельство, а если она идет в противоречие с правом, то писали отказ. (Кстати, скажу, что тогда среди моих пятнадцати коллег только один был замечен в мздоимстве, остальные работали за честь и за совесть).
          Коллектив у нас поначалу был сугубо женский, возглавляемый, как часто тогда случалось, отставным военным. Дисциплина соответственно была на уровне: никаких опозданий, четкое выполнение поставленных задач, субординация. На праздники и дни рождения минимум излишеств; умудрялись поздравляться в строго установленное обеденное время продолжительностью в сорок восемь минут всего с одной бутылкой шампанского на весь наш чудный коллективчик. Звали нашего начальника Павел Викторович. Мы его однозначно уважали за справедливость, принципиальность, личную строгость и человеческий подход к жизненным ситуациям своих подчиненных, обремененных бесконечными собственными проблемами, семьями, детьми, долгами, болезнями и т.д. и т.п.
          Был канун Нового года. Вторник, 31 декабря, рабочий день. Помните? Не было тогда никаких зимних каникул. Отдыхать мы должны были первого и второго января, а в третьего, в пятницу, на работу.
          В первую половину дня мы ударно поработали, поскольку нам впервые было обещано сократить рабочий день не то, что на один час, как разрешалось по закону, а на целых два, а, возможно, и три часа, с согласия самогО председателя комитета! А это значило, что домой мы попадем не за пять или шесть часов до Нового года, а за семь или даже, может быть, за восемь! А из этого, в свою очередь, вытекало, что у нас будет больше времени, чтобы настрогать побольше салатов, привести свои жилища в порядок и уделить внимание себе любимым. Поэтому на работе с самого утра (некоторые даже приехали раньше времени) обстановка была более деловитая, чем обычно. Дабы на тащить старые долги в год новый, мы старались всеми силами закрыть все нерешенные вопросы, ответить на все письма наших уважаемых граждан и дружественных (или не очень) инстанций, «закрыть» все дела - выдать побольше свидетельств или мотивированных отказов.
          Высокая трудовая активность принесла свои плоды. К обеденному перерыву всё было сделано, подчищено, оформлено. Бумаги подписаны, печати проставлены, черновики выброшены, компьютеры выключены.
          Мы собрались на предновогодние посиделки в самом большом кабинете нашего управления, куда обычно поступали документы, шла их сортировка, хранение и выдача. Там же традиционно мы отмечали и все наши совместные праздники, обмывали первые зарплаты и провожали друг друга в отпуска. Коллектив есть коллектив! Павел Викторович, проверив выполнение вверенным ему подразделением поставленных задач и удовлетворенно убедившись, что сделано действительно всё, разрешил поставить на стол аж две бутылки шампанского!
          Праздничный стол украшен салатами оливье, селедкой под шубой, крабовым и сырным, бутербродами-канапе, нарезкой, овощами, фруктами. Тарелочки, салфеточки, фужерчики. На отдельном маленьком столике приготовлены огромный торт, конфеты, сладости – всё к чаепитию. В углу большая живая ель, увешанная новогодними украшениями. Звезды, снежинки, огни, мишура развешаны по стенам и под потолком кабинета. Всё, как дома. Еще бы! Такая концентрация женщин! Проявили себя на всю катушку!
          13.00. Начинаем!
          И вот уже сказаны тосты, пригублено шампанское, отведаны угощения, выпит чай и съеден торт. Сидим слегка пьяные и расслабленные, не столько от игристого, сколько от еды и душевного общения. Совесть наша чиста: долг перед ставшим родным комитетом выполнен, дела переделаны, задания отработаны. В этот раз наш уважаемый шеф разрешил продлить обеденное время и остаться за праздничным столом по прошествии отведенных для принятия пищи и отдыха пресловутых сорока восьми минут. Только пара-тройка дежурных удалились в свои кабинеты, чтобы пребывать там до конца рабочего дня и уйти строго в установленные трудовым законодательством 17.00 (канун праздничного дня сокращен аж на целый час!) Оставшиеся периодически бросают взгляды на большие часы, висящие над входной дверью. Стрелка медленно приближается к пятнадцати часам. Томительно ждем, когда же председатель комитета по традиции зайдет поздравить нас и объявит о том, что руководство решило сделать нам подарок – досрочно отпустить домой. Время тянется, а он всё не идет. Несколько раз дверь приоткрывается, но это коллеги из соседних управлений заходят, чтобы поздравить нас с наступающим Новым годом.
          И вот наконец заходит такой долгожданный и самый главный человек нашего комитета. Илья Артурович. Его мы любили. Молодой, умный, знающий, приятный, воспитанный, вежливый, интеллигентный, одинаково требовательный к себе и к своим подчиненным. Не зря потом на повышение в Москву ушел!
          Так вот, заходит, улыбается, в руках листок бумаги держит. Он был из тех руководителей, которые умеют говорить самостоятельно, своими словами, а не зачитывать заготовленный заранее текст. По ходу выступления иногда только подглядывал в написанные им самим тезисы. Вот и в этот раз он начал говорить без подсказок, обращая к нам теплые слова поздравлений и новогодние пожелания. А мы стараемся угадать, что за документ он принес (разглядели всё же, что это не просто бумажка с какими-то записями, а напечатанный на официальном бланке машинописный текст, следовательно, документ). Вдруг премия? Или повышение тарифной ставки? В те времена госслужащим платили немного, зарплаты часто задерживали; любое увеличение денежного содержания было бы весьма кстати. А вдруг повышение для кого-то? Или, не дай Бог, реорганизация, которую нам постоянно обещали, и которую мы боялись, как огня?
          И вот, поздравительные слова сказаны. Пауза. Ждем. И тут Илья Артурович говорит:
          - К сожалению, должен в эту праздничную бочку вложить ложку дёгтя. Коллеги, у нас косяк. Не могу вас отпустить пораньше, как планировалось. Надо переделать один документ.
          Коллективный вздох разочарования слышится из наших уст. Павел Викторович подскакивает и подходит к председателю комитета.
          - В чем дело? Где накосячили? Кто накосячил?
          - Да, самое забавное, Павел Викторович, что накосячили все. И сотрудник Вашего управления, который готовил текст документа, и Вы, когда его утверждали, и юридическое управление с канцелярией, когда согласовывали и готовили мне на подпись.
           В заключении Илья Артурович с улыбкой произносит:
           - Похоже, в этот предпраздничный день один я удосужился внимательно прочитать ответ нашего комитета на запрос депутата Государственной думы России.
           Мы все знали про этот запрос. Такого рода документов, поступающих из Москвы, было немного, но их всегда боялись и поэтому относились к ним с повышенным вниманием. Страшнее госдумовских были только президентские. Никто никогда не знал, чем обернется самое безобидное, на первый взгляд, письмо за подписью высших должностных лиц государства или избранников народа. Такую корреспонденцию ставили на особый контроль, отвечали на нее моментально, по серьезным или спорным вопросам согласовывали с канцелярией губернатора.
          Этот запрос поступил к нам накануне, тридцатого декабря. Относился он к категории несложных и касался правоприменительной практики в Санкт-Петербурге по одному земельному вопросу, поэтому был отработан легко и быстро. Комитет хотел сделать себе подарок на Новый год – отправить ответ в Москву в последний рабочий день и избавиться от проблемы. Но что-то пошло не так…
          Илья Артурович выдерживал прямо-таки театральную паузу. Мы все сидели в напряжении. В чем причина косяка? В чем мы ошиблись? Где проявили некомпетентность? Какими последствиями нам это грозит? И, конечно, мы были разочарованы, потому что понимали, что пораньше нам теперь домой не уйти.
          Председатель очень серьезно смотрит на нас и говорит:
          - Сейчас я зачитаю текст вашего ответа на запрос, и вы все поймете.
          Расправляет бумагу, подносит к глазам и медленно, чуть ли не по слогам начинает:
          - «В ответ на запрос номер … от двадцать седьмого декабря одна тысяча девятьсот девяносто шестого года депутата Государственной думы Российской…»
          Пауза. Затем продолжает, повышая голос:
          - «…Педерации…»
          Гробовая тишина в кабинете.
          - «…Управление государственной региСРации…»
          Тишина усиливается. Сидим с вытаращенными глазами.
          - «… прав на недвижимое имущество Комитета по земельным ресурсам и…»
          Илья Артурович замирает и обводит присутствующих внимательным взглядом:
          - «… и землеУРойству сообщает…»
          Павел Викторович краснеет и бледнеет, открывая рот как рыба, которую только что вытащили из воды. В его взгляде ужас и немой крик: «Как такое могло получиться?» А председатель продолжает:
          - Далее по тексту всё верно. Но вводная часть превзошла всё мыслимое и немыслимое. Три ошибки в одном предложении! Да еще в самом первом. И все ошибки связаны с наименованием государственных органов власти и управления.
          Преступление налицо! Мысли в наших головах отсутствуют напрочь. Единственное, что мы четко понимаем, что домой попадем нескоро и новогодние праздники будут испорчены. Тем временем Илья Артурович продолжает:
          - Дорогие мои! Я всё понимаю. Предновогоднее настроение, желание скорее разделаться с делами и разъехаться по домам. Формальная часть письма, которую руки сами помнят, как набирать, в которой нет сложностей, которую проверяют поверхностно, только пробегая глазами. Но нельзя же так! Мы же лицо города! Вы представляете моральное удовлетворение сидящих в Москве народных избранников от нашей с вами безграмотности и безалаберности?
          Вот оно, вечное противостояние Питер – Москва!
          Илья Артурович продолжает:
          — Это же унижение власти. Надо уважать себя и держать марку! К ответам на такие документы, как этот пресловутый запрос, надо относиться с двойным, с тройным вниманием. Проверять каждую букву, точку, запятую, пробел.
           Мы раздавлены. Нам действительно очень стыдно и очень неприятно от справедливых упреков председателя комитета, которые проникли в сердце каждого сотрудника. Илья Артурович вздыхает и продолжает:
           - Я принял решение. Письмо в Госдуму, конечно, надо переделать. С этой целью задерживаю на работе исполнителя из вашего управления, готовившего текст письма, Павла Викторовича как должностное лицо, утвердившее этот текст, а также начальников юридического управления и канцелярии, его согласовавших. Остальных отпускаю по домам и желаю хорошо встретить Новый год.
           Мы выдохнули и вполне оценили достойное и справедливое решение нашего председателя. Когда Илья Артурович вышел и закрыл за собой дверь, мы начали весело переглядываться и тихонько хихикать. Павел Викторович обвел нас строгим взглядом, почесал в затылке и произнес:
           - Ну, мы даем! Тут тебе и региСРация, и землеУРойство, да еще и Педерация… Нарочно не придумаешь!
           После этих слов он, не в силах сдержаться, начинает бешено и неудержимо хохотать, и мы все присоединяемся к нему, смеясь до слез, до боли в животах, не имея мОчи остановиться…
           Дверь открывается, вновь заглядывает Илья Артурович, смотрит на наше веселье, заговорщицки подмигивает и шутливо говорит:
           - Хорошо, что хоть председатель комитета у вас дотошный зануда!
           После чего удаляется.
           А я на всю жизнь вынесла урок, КАК надо готовить документы.

Сентябрь 2020