Устами младенца

- Мама! - с порога кричит Маша. Кричит так, чтобы  слышно было даже на кухне, - На Пушкинской виноград дают! Я заняла очередь.

 Моя бабушка реагирует быстро. Она успевает перехватить Машу в коридоре  коммуналки. И по Машиным лихорадочно блестящим глазам понимает, что виноград стоит лихорадки.

- Молдавский?  - спрашивает бабушка.
- Это что-то! – Маша  блаженно закатывает глаза.
я  уже вышел в коридор и вижу, как Маша показывает моей бабушке величину  бубкок  винограда.
- Ты слышишь Леша? – говорит мне бабушка, -  Ее слова обращены  не только ко мне. И к Маше, понимающей, что меня дадут ей в нагрузку. Пошлют за виноградом.  Маша не обрадовалась, но не  возражает. куда она денется. не возражает но поставила  ультиматум - не медлить. Чтобы очередь не прошла.
 
Конечно, я слышу.но я тоже не так уж обрадовался. Не хочется отрываться от  марок, которые мне недавно купила бабушка. Бабушка купила мне марки две недели назад. У меня, как у заправского филателиста, успела сформироваться антипатия к резким движениям.  Собственно, антипатия  к резким движениям у меня была еще до марок.  Мне особенно не нравится, когда бабушка меня будит по утрам, и не дает мне повалаться. А теперь из-за марок антипатия усилилась. Так что бабушка сама виновата. Не хочется мне суетиться, бежать за виноградом, жариться там в очереди. Но ничего не попишешь. Основной поедатель винограда –  я. Молдавский виноград сладкий. Бабушке сладкого нельзя. Она и прежде варенья не ела, и не закатывала. Только в это лето, когда у мамы с папой родилась моя сестренка и меня отослали к бабушке, она запланировала закатать на зиму несколько баночек варенья и сока. Исключительно для меня. Родители договорились с бабушкой, что я пойду в школу тут, у нее, в Одессе. А школьникам, особенно младшеклассникам, сахар необходим для хорошей работы мозга. Так бабушка говорит. И я не вижу смысла возражать. А бабушкиному мозгу, как она говорит, уже ничего не поможет. Но у бабушки вдобавок ко всем несчастьям и поясница. Так она говорит. Ей тяжелое поднимать нельзя. А посему за виноградом идти мне.

 Я уже ходил трижды. Последний раз неделю назад. Но почти все принесенное съел. На закатки не хватит. Так что нужно идти снова. Снова вместе с Машей. Каждый раз  я хожу с ней. Изучил весь путь. Тут близко. Но мне не доверяют  самому преодолевать этот путь. Машина забота перевести меня через обе дороги и заодно проследить, чтобы не  подсунули плохого и не обсчитали.

 В коридоре с  сумками и деньгами появляется Адель, Машина мама
- Молдавский? – задает она уже ненужный  вопрос.
- Самый цимус,-  подтверждает Маша.

Молдавский виноград – это чудо. Ядреный, фиолетово – черный красавец,  чарующий глаз, гипнотизирующий огромными гроздями, сводящий с ума формами своих бубок,  искушающий  обещанием райского блаженства. А молдавский потому, что возят из Молдавии.

Если бы только Поляковы любили бы его, так можно было бы сомневаться,- говорит  по  поводу винограда другая  наша соседка тетя Лида, - Я бы могла сомневаться. Я вкусам Поляковых могу не верить. Но его уважает вся Одесса. Как Костю моряка.  Вся Одесса его и ест, и закатывает.

-  Мне лично этот виноград, как черту ладан, - добавляет тетя Лида, - Но я должна согласиться, что в молдавском винограде  присутствует этакий шарм.

-  Не как черту ладан, а наоборот - утсмехается бабушка – От этого винограда на кухне ад.
Я  слышу этот обмен мнениями, но не совсем понимаю.  Какой ладан?  При чем тут ад? По прошлому лету, проведенному у бабушки, я помню  технологический процесс  превращения винограда в закатки от начала и до конца.

 Прежде всего, мне придется выстоять с Машей в очереди. Это почетно, но скучно. Почетно потому, что все у нас считают Машу красавицей, на которую не налюбуешься. Скучно  потому, что  в очереди на Машу никто не обращает внимания. И Маша сама не обращает внимания на меня. И все время говорит мне, чтобы я помолчал, и  повторяет: будешь много знать, скоро состаришься. 

Маша покупает много. Больше ящика. Наполняет несколько сумок. Я покупаю полсумки. Потом мы ждем на углу Пушкинской, когда подойдет Абрам, Машин отец.  Он крепкий мужчина. Его обязанность нести домой все сумки, что накупила  Маша.

 На кухне весь товар разгружается  в больше эмалированные тазы. Из тазов в огромные кастрюли, которые ждут своего часа на антресоли. Кастрюли кипят. Варится сок. Варится варенье. Здоровый как биндюжник, Абрам снимает кастрюли с плиты, ставит на  пол, на постеленные посреди кухни газеты. Толстая Адель сидит на низкой табуретке с большим половником. Абрам подает жене чистые, ошпаренные кипятком банки и крышки. Адель, вся мокрая от пота, разливает половником содержимое кастрюль по банкам. Абрам, кряхтя, становится на колени, словно молится на виноград. Он закатывает крышки.  Жар идет от кастрюль. Пекло. Легкий халат Адели прилип к ее  телу и можно пересчитать все складки жира. Жар идет и от закатанных банок. Преклоненный, Абрам закатывает крышки.
- Лучше умереть свободным, чем жить на коленях, - ворчит он.
- Так умри свободным от варенья,- отвечает Адель.
-  Это не мужская работа.
- А наяривать джем с булкой –  это мужская?

 Эти разговоры я слышал еще в прошлое лето. И знаю, что так будет и сейчас. Так будет продолжаться до глубокой ночи. Окончив, Адель  подойдет к холодильнику и попробует его бок. Тетя Лида, которая продает мороженое на Привозе все знает про холодильники. Тетя Лида говорит, что у холодильника все не так, как у человека. Если  попробуешь и он холодный – значит, жив. И еще тетя Лида говорит, что жара может подкосить  холодильники сильнее, чем людей. Поэтому тетя Адель пробует бок своего холодильника. Бок холодный. Значит, жив. Потом она пойдет в ванную, обмываться из ведра. Так поздно, что в кране уже вода закончилась. Потом она выпьет  валокордина и пойдет спать.

Остальные соседи, моя бабушка,  тетя Лида и Ольга Орестовна  стараются в  этот вечер лишний раз не заходить на кухню.

- Сегодня бенефис Поляковых, - говорит бабушка.

Тем не менее, мне удалось подсмотреть и запечатлеть в памяти весь этот процесс от начала и до конца. Нет, конечно, когда Адель идет в ванную, за этим я не подсматривал. Я уже сплю в это время. Но основное я видел. Видел, как Абрам снимает с плиты кипящие котлы, видел  толстую мокрую Адель на табуретке  с большим половником наперевес.

 К концу работы ряды перевернутых вверх дном банок аккуратно выложены  на полу кухни. До утра они остывают. А рано утром всю эту роскошь нужно переместить на антресоль. Чтобы никому из соседей не мешала.

 Это непростая работа. Грузной Адели подняться по крутой лестнице антресоли немыслимо даже налегке. Абраму тоже непросто. Эту работу выполняет юркая  и ловкая Маша. Сначала Адель специальным карандашом, которым химики пишут на колбах, ставит на крышке каждой банки особые метки: сок или варенье, виноград или вишня, и ставит большую букву П. Имущество Поляковых.

 Серьезный процесс. Я слышал от бабушки, что в Одессе даже есть знаменитая на всю страну консерватория. Я так понимаю, это огромная кухня, где делают консервы. То есть, закатки. Я понимаю, что посмотреть, как это делают в далекой консерватории, мне не удастся.  Остается наблюдать за Поляковыми.

 А пока мы с Машей Поляковой спешим к тому месту, где продают виноград. К  пыльному прожаренному августом перекрестку Пушкинской и Чижикова.

Там все по-военному просто.  На углу, рядом со ступеньками булочной выставлены амфитеатром штабеля ящиков. В центре амфитеатра раздраженная  продавщица в грязном халате. Она, как я подозреваю, уже успела поцапаться с покупателями. К тому же там идет непрекращающаяся борьба за жизненное пространство. Продавцы из булочной периодически выходят на ступеньки и громогласно возмущаются.

- Когда это прекратится?! Из-за  винограда  грязь, антисанитария. И пчелы залетают в булочную.

И я слышал, как в прошлый раз продавщица винограда им ответила, что тут им не филармония. Почему не филармония? Маша объяснила, что около филармонии виноград не продают. Нельзя. А тут можно. Почему так? Опять получаю в ответ: много знать, скоро состаришься. Остается напрягать мозги самому. Я никогда не был в  филармонии. Мы проходили мимо этого красивого здания. Оно ниже по Пушкинской. Но что там внутри, я не знаю. Я слышал, что филармония как-то связана с консерваторией.

Вообще все тут в Одессе как-то связано невидимыми нитями. Вот в том городе, где живут мои родители, нет ни филармонии, ни консерватории. И виноград на углу не продают. И продавщица никогда не заявит: тут вам не филармония. И  жить проще, потому что  неразрешимые вопросы не возникают.


Яркое солнце освещает виноград. Разгар августа. Жарко. А продавщице из-за халата жарко вдвойне. Рядом с ней лежит сложенная газета. И в те мгновения, пока  очередной покупатель ковыряется в кошельке, продавщица обмахивает лицо газетой. Наводит  прохладу и заодно отмахивается от пчел.

Некоторые грозди раздавило. И по асфальту  протекла фиолетовая дорожка. Пчелы настырно снуют вокруг. А может быть, это осы. Продавщица брезгливо отмахивается от надоедливых насекомых. Но такое впечатление, что она их не боится, как не боится львов дрессировщик цирка. Они ей досаждают  только тем, что мешают работать,  взвешивать товар  и считать деньги, и укладывать их в ящик под гирьку. Короче, насекомые мешают  делать план.

Покупатели работницу торговли доводят больше, чем пчелы. И есть причина. Покупатели ядовитее. Всегда всем недовольны. Они подозревают, что их обвешивают, что весы нарочно с этой целью установлены  на ящиках из-под винограда, а не на столе. И от этого неточный вес. И продавщице приходится отбрехиваться, что она не должна  перед всеми отчитываться. А иной раз ставить вопрос ребром

- Нечего тут права качать! Меня сюда бросили без стола. Только с весами. Как на фронт. Так что,  пришли покупать - покупайте. Не хотите - валите. Плакать не будем.

 Маша  обрадовалась, увидев, что ее очередь еще не прошла. Тот мужчина, который занимал за ней, безропотно делает шаг вбок. Но очередь не обрадовалась.

- А это что за явление Христа народу? – слышится  недовольный голос из очереди.
 Я понимаю, что это касается Маши и меня. Я понимаю:  они недовольны, что. Маша вернулась. Они, конечно, не забыли о Маше. Тетя Лида говорит, что такого гения чистой красоты забыть невозможно. И все же очередь не рада ее возращению. Надежды, что она не вернется, разбиты. А она  мало того, что вернулась, вернулась  не одна.

- Она тут стояла, - робко объясняет мужчина.
- Она одна занимала, а пришла с мальчиком.
Значит, явление Христа народу, это не про Машу. Это про меня.
- Какое явление? – хочу уточнить я у  Маши.
- Цирковое, - говорит женщина в очереди.
- Это мой брат, - объясняет Маша.
- Что-то брат не похож, - изрекает кто-то.
- А почему у него в руке деньги? –  добавляет другая глазастая гражданка.
- Это  на мороженое, - объясняет Маша.
- Ну, так пусть идет и купит мороженое, - настаивают скептики. Я, честно говоря, обрадовался такому предложению.  Мороженое продают рядом.  Прямо на углу.
- Мальчик ты хочешь мороженое? Спрашивает женщина из очереди.
- Слушайте, не лезьте не в свои дела, – отвечает Маша, - Или вы  нам будете говорить, когда нам кушать мороженое?
- Такая молоденькая, а такая грубая.

- Мальчик, кто эта девочка? -  ехидно улыбаясь. Спрашивает меня женщина из очереди. Думает, что я так прямо и раскололся. 

 Я, по правде говоря, Маше только сосед. Но быть ее младшим братом совсем не плохо. Разве плохо быть братом гения чистой красоты?

- Сестра, - оказывается, я могу соврать, не моргнув глазом.

Самому удивительно. И страшно. Бабушка все время повторяет, что врать нехорошо. И женщина словно чувствует, что я не соблюдаю бабушкины наставления.

- Мальчик, а обманывать некрасиво, – говорит она, -  Ты в школу ходишь?
- В этом году идет, - отвечает за меня Маша, - Что вы к нему привязались?
- А тебе тоже некрасиво обманывать, комсомолка.


 Мы окружены очередью, словно партизаны кольцом врагов. Я смотрю в землю, чувствую, что на меня смотрят с осуждением. Я соврал. А впереди еще тот момент, когда я буду покупать себе виноград. Я жду, когда же закончится эта пытка.  Маша наклоняется и шепчет мне на ухо, чтобы я дал ей деньги, и  она сама мне купит виноград.

Количество ящиков с виноградом  понемногу уменьшается. Количество пустых - растет. Уставшая, измученная покупателями, жарой, и пчелами продавщица, как приклеенная,  не встает со своего стула. Только с непонятной неприязнью откидывает пустые ящики подальше. А полные ей подносит какой-нибудь доброволец из очереди. Чтобы было быстрее.

Вдруг возникает перепалка. Женщина, поднесшая несколько ящиков, теперь требует, чтобы за это ей дали возможность выбирать грозди.
- Нечего тут! Всем одинаково, – слышится из очереди.
- Я ящики носила,  - возражает женщина.
- Тои что? Стахановка? Подумаешь, перетрудилась, - возражают  из очереди.
- Мне к больному. Мне нужно выбрать.
- Все к больному. Всем нужно выбрать.
- Что тут выбирать? - обижается за свой товар продавщица, - Виноград отборный. Нечего тут выбирать.

Теперь перепадает  продавщице. Очередь не поносит  ее в лицо. Она возносит свои слова к небу. Но понятно, кого имеют в виду.
-  Отборный у нее виноград. Как же! Уж мы эту ловкость рук знаем. Подсунут давленый, и не заметишь.
- Давленый!? – обижается продавщица, - Какой он давленый? Сами вы давленные.
- А что не давленый?  Мало того, что ящиками придавили, так и вы его хватаете, как щуку.
- Нет, я вас умоляю? – удивляется такому  неожиданному сравнению продавщица, - И где вы видели щуку? Я на него дыхнуть боюсь.  Меня бы кто так на руках носил, как я его.
- А откуда тогда сок течет?
 - А это неизбежные издержки производства. Ну, немножко придавили. Кто бы меня так придавил, чтобы сок пошел, так я бы спасибо сказала. И потом, давленный еще вкуснее. Кто берет  на сок, никакой разницы.
- Да может вы бы, дама, и спасибо сказали, а мы не скажем, - слышно из очереди.
- А куда мне его деть? Засунуть в одно место? Не хотите – не берите. Мне весь товар продать надо.

С продавщицей препираться не стоило. Она считает обязательным сопроводить свои аргументы жестами. И во время перепалки практически перестает работать. Торговый процесс останавливается.

Очередь расходится во мнениях. Те, кто ближе к заветной покупке, не спорят с продавщицей, желая быстрее скупиться. Те, что в хвосте очереди, упорно требуют  предварительно установить четкие правила торговли. То, что продавщица - тоже человек, и ей нужно продать весь товар – эта аксиома принимается без спора. Но и покупатель – тоже человек. Почему он обязан  покупать давленый товар? И когда стали углубляться в  дебри вопроса свободы выбора, конкретно, своды выбора винограда, мнения разделились, как разверзшаяся пропасть. И у края пропасти ждала решения своей участи та женщина, что подносила ящики. Половина очереди согласна уступить ей и дать выбирать. Половина готова толкнуть ее в пропасть и категорически против свободы выбора.

Продавщица терпеливо ждет, с интересом поглядывая, чья возьмет. Несмотря на то, что она тоже человек, и ей хочется побыстрее распродаться, для нее ссора между покупателями – наслаждение, спектакль, цирк-шапито. Она их всех одинаково ненавидит.

 Дебаты закончились тем, что позволили женщине выбрать.  Сделать для нее такое  исключение. И лучше бы этого не делали. Коготок увяз. Исключения упали на  благодатную почву. Следующие стали требовать, чтобы и им тоже дали возможность выбирать. Продажа снова остановилась. Вновь загуляла насмешливая улыбка на  губах продавщицы.


Вдруг внимание раздраженных людей  переключается на двух подошедших молоденьких семинаристов в черных рясах. В  середине квартала  на Чижикова, выше  старой пожарной каланчи  через дорогу, красуются купола церкви. И при ней еще жива семинария.
- Дайте немножко, - просят семинаристы.
- Бог подаст, - слышится недовольный голос  из очереди.

Продавщица дает им большую гроздь винограда. Семинаристы  тут же начинают есть.
- Вы бы хоть помыли, слуги господни. Или вас бог от микробов защищает?  - говорят из очереди.
 Семинаристы, не отвечая, уходят. Но дух атеизма витает над очередью.

- Между прочим, -  слышен голос из очереди, - У нас церковь отделена от государства. А вы, работник государственной торговли действуете так, словно  служители культа, вам  родные.
- Государство не обеднеет, - заверяет продавщица.
- Они там в церкви все так говорят. Думаете, они за вас свечку поставят?  - добавляет другой  атеист, - Подкармливаете служителей культа, а другим меньше достанется.
- Я оплачу, - успокаивает народ продавщица, - Считайте, что это я из своей доли им дала. Чем их там кормят. Сечкой?
Такое впечатление, что безжалостная очередь готова срывать купола.
- Не беспокойтесь. Кормят нормально.  Между прочим, за счет трудового народа.


Мы  с Машей уже почти выстояли очередь. И тут  я слышу.
- Машка, привет.
 Поворачиваюсь на голос. Рядом с Машей стоит паренек. Я вижу, что Маша обрадовалась. Рада  увидеть хоть одно не озабоченное лицо. Они болтают о всякой всячине. И о том, что важно и для меня. О скором начале учебного года. Маша говорит, что почти все, что задавали на дом по литературе, прочитала. Рассказывает, что ей  понравилось, а что нет. Стоящие рядом принимают живое участие в литературной беседе, сопровождая комментариями.

- Тургенева  читает, а сама в очередь друзей натащила,

 Маша зовет парня королем. Меня это не удивляет. У нас во дворе Юрку Королева тоже зовут королем.

- Слушай, - предложил король, - Давай, я буханку из сумки достану, и немного винограда куплю. У меня деньги есть. 
Это предложение окончательно бесит очередь. Из глубины  народных масс выходит женщина и  короткими тычками  пытается отогнать парня.

- А ну вали! Нечего тут. Ты кто такой? Король выискался.
- А что такое? –  усмехается парень. Его не запугать. Он на голову выше своей противницы.
- А что ты сюда приперся? Специально? Как мухи на мед? Она тебе кто такая? Невеста? Пили отсюда.
- А хоть и невеста, - усмехается король, - Вас забыл спросить.
- А ну иди отсюда, жених, молоко на губах не обсохло, - 
- А они сейчас  все такие, молодые да ранние, - поддерживают ее  из очереди, - Женихи да невесты. Школу не кончили, а уже в подоле несут.

К жениху очередь враждебна. И я уже догадываюсь, почему. Ответ я беру из моих новых сведений о женихах и невестах. Они уже на  уровень выше, чем   тили-тили тесто.   На кухне я слышал, тетя Лида говорила, что Маша стала невестой, и теперь  от женихов отбоя нет. И этих женихов от Маши надо отгонять. Но, то были теоретические рассуждения. А вот теперь  дело дошло до практики. Женщина претворяет в действие  то, о чем рассуждала тетя Лида. Отгоняет жениха. Конечно, по мне, так лучше  чтобы жених отогнал  женщину. Она некрасивая, крючконосая, как злая волшебница, которую я видел на картинке. Старая и злая, А жених молодой и веселый

 Я с удивлением смотрю на Машу. Что Маша? А Маша молчит. С улыбкой  наблюдает, как будут развиваться события. И не отнекивается,  что, мол, никакая она  не невеста.
 
И внезапно меня осеняет. Я почувствовал, как пошла приподниматься завеса страшной тайны. Теперь я понял конкретное значение слов «и жених сыскался ей королевич Елисей». Мне бабушка читала, как  принцесса укололась веретеном и умерла, как гроб с мертвой царевной висит на цепях. Я рассматривал картинки.  И думал, что это сказки, оторванные от современности. Оказалось – нет. Оказалось, совсем не напрасно таинственная комната с картинки в книжке, где укололась принцесса, и другая, мрачная и унылая, где «гроб качается хрустальный»  очень напоминали нашу антресоль.

Не напрасно меня на антресоль не пускали. Хотя, я там все-таки побывал. И не раз. Мрачное пыльное помещение. Бабушка говорит, что там сложен всякий столетний хлам.  Столетний хлам! А принцесса, уколовшись веретеном, проспала сто лет. Все сходится!

  Единственное, что нарушает эту столетнюю тайну -  банки с современным вареньем. Но именно банки будет завтра Маша складывать на полках. Может быть, от них и исходит угроза. 

И вот, неясный, но вселяющий ужас сценарий выстраивается в моей голове, как мозаика. И меня пронзает неожиданный вывод: Маше невесте, как принцессе, антресоль грозит гибелью. Не зря она жениха зовет королем. Не зря меня на антресоль не пускают. Не зря бабушка говорит, что я там голову сломаю. Не зря тетя Адель постоянно предупреждает  Машу, чтобы она там была  осторожнее. Я до этого момента не совсем понимал, насколько опасно Маше подниматься туда. И сейчас не  знаю, что  конкретно там ее подстерегает. Но  не сомневаюсь, что подстерегает что-то страшное.

Женщине не удалось  прогнать жениха. Он отошел. Стоит поодаль и ждет. Смотрит на Машу и  вроде подмигивает ей. И Маша ему улыбается в ответ. О чем говорят эти улыбки, я не знаю, но, чувствую,  как они раздражают очередь.  Очередь не обмануть. Жених держит буханку в руках. А сумку свою он отдал Маше. А у Маши денег с собой столько, что она сможет купить и для жениха. И все в очереди это понимают. Злобно смотрят на  жениха  и то и дело нелестно понимают всех  женихов на свете. И мужей. И  мужчин. Мужчин в очереди – можно отбросить как погрешность измерения. Им остается  молчать.

 И вот подходит Машина очередь. У маши в руках четыре собственных пустых сумки, одна моя, и одна короля.

- Лешка, иди сюда поможешь, - зовет жениха Маша.
- Не больше пяти килограмм в руки, - вдруг заявляют из хвоста очереди.
 Понятное дело. Им может не хватить. Продавщица внутренне подбирается.  Эти слова словно объявление нового номера  в концерте.  И она готова  к просмотру. А пока она взвешивает для Маши чашу за чашей. Маша молчит. Но тут на ее защиту встают те, кто стоит в голове очереди. Они  отстояли. И на тебе. За что боролись?
- Вас забыли спросить, отвечает голова очереди хвосту.

 Воспользовавшись расколом в рядах противника, жених подходит. Маша нанизывает ему на пальцы полные сумки.

Наконец, виноград куплен. А Абрам, Машин отец, еще не пришел. Жених взялся нести ее полные сумки. Маша рада. И, к удивлению, теперь никто из очереди не стал отгонять его от сумок.

Жених шагает легко, весело болтает с Машей. Идти недалеко. Молодые люди  не торопятся. Впечатление, что жених не чувствует веса  сумок. Опускать их категорически запрещается. Нижние слои винограда помнутся. Маша несет батоном жениха. Я иду рядом. Меня сжигает только что раскрывшаяся тайна: Маше угрожает опасность, к  которой она движется, не замечая ее. Это не то, что перейти трамвайные пути. Переходя улицу, нужно просто посмотреть налево и направо. И никаких проблем. А антресольная опасность невидима и неотвратима.  Неотвратима, потому что кроме Маши носить банки на антресоль некому.

Может быть, мне завтра напроситься зайти на антресоль и следить, чтобы Машу никто не уколол? Страшно. Но нужно. Придем домой, я Маше и бабушке все объясню

Жених легко доносит виноград до самых дверей. Он парень крепкий. Ростом почти с Абрама. Нам открывает тетя Лида.

- Абрам, - кричит она вглубь квартиры, - Ты дособирался. Встречай кавалера.
- Это не кавалер, а жених! – поправляю я.

Я готов увидеть, как тетя Лида станет его гнать. Но вижу иное. Маша после моих уточнений выразительно хмыкнула, и так покачала головой словно этот парень не Машин жених, а, например, тети Лидин. А тетя Лида заулыбалась. Обрадовалась, что ли?
- Ну, коли  жених, проходи, - говорит она.
- Неси на кухню, - строго сказала жениху Маша.

Я иду на кухню следом за ними. Я жду того кульминационного момента, когда  все-таки станут гнать жениха.  Как в очереди. Хотя жаль его. Он  мне нравится. Веселый. Но хоть и веселый, закон есть закон.

 На кухне мы застаем  тетю Адель,  и мою бабушку. Следом приходит и тетя Лида. Как без нее, когда она сама сказала жениху заходить?

- Подожди не ставь, - повелительно произносит Маша и уходит.
Жених держит сумки. Женщины, на правах хозяек кухонного пространства, разглядывают незнакомца, ожидая  каких-либо объяснений. Но Маша ушла, а  незнакомец молчит.
 
- Тимур и его команда?  - спрашивает тетя Лида.
- Не Тимур, а Алексей и без команды, - поправляет жених, -  Я с Машей в параллельных классах учусь. Встретил по дороге и предложил помочь.
- Молодец, - хвалит тетя Адель
-  Он не Алексей, а Елисей, - поправляю я.
- Ты откуда знаешь? - удивляется бабушка
- Потому что это -  Машин жених, - говорю я.
- Вот как! –  тетя Лида отрывает взгляд от своей кастрюли и направляет  на жениха взгляд - выстрел.
Я готов к тому она сейчас  приступит к изгнанию жениха.  Но этого и в этот раз не происходит. На строгий  взгляд тети Лиды жених отвечает улыбкой. 
- А почему именно Елисей? – спрашивает бабушка.
- А потому что «и жених сыскался ей королевич Елисей».
Бабушка и тетя Адель смеются.
- Так, то же  сказка, -  смеется  бабушка, - Там мертвая царевна. А Маша умирать не собирается.
- Это пока, - мрачно произношу я.

Повисает тишина. Тетя Адель, пытаясь понять зловещий смысл моих слов. Она берет со стола нож и пристально глядит на жениха. Она не имеет права игнорировать мои предсказания. Если ребенок говорит такое, видимо, он что-то знает. Ребенок иногда чувствует опасность лучше взрослых. Но откуда взяться опасности? Только от нового гостя.  Больше не от кого. Жениху становится не по себе от ее въедливого взгляда.

- Мальчик сказок перечитался, - объясняет жених.

Он мне льстит. Я люблю сказки. Но читаю по складам. Мне сказки читает бабушка. Читает и жалуется, что я измучил ее сказками, и она уже ждет не дождется, когда я пойду в школу, и меня там научат читать.

- Он сам сказал, что жених, - пытаюсь я  доказать правильность своей теории, - Он  в очереди так сказал. И тетя в очереди его стала  ругать. 
- За что ругать? – интересуется тетя Адель
- А потому что, когда он сказал, что жених, она сказала: иди отсюда. Женихов нужно прогонять.
- Это почему же, - удивилась бабушка.
- А потому что тетя Лида так говорила, что от Маши женихов нужно прогонять.
- Правильно, - решительно произносит  тетя Адель, - Рано еще женихаться.

Я доволен. Раз тетя Адель со мной согласна, значит я прав. Отсюда следующий  совершенно логичный вывод: Маше на антресоли грозит опасность. Может там уколоться каким-нибудь  припрятанным в столетнем хламе веретеном. И нужно ее обязательно предупредить. И нужно сказать, что я завтра пойду на антресоль охранять ее.

Тем временем, не слышавшая этого разговора, Маша возвращается из ванной с двумя огромными эмалированными тазами. Она ставит их на пол и, ковшик за ковшиком, наполняет водой. Жених стоит и держит сумки.  Маша приседает, гроздь за гроздью аккуратно достает из сумок виноград и опускает в тазы.

- Маша не ходи завтра на антресоль,- предупреждаю я.
- Это почему? - удивляется Маша. И вопросительно смотрит на маму. И не находит ответа.
- Потому что там можно …. я медлю, боюсь испугать ее словом «умереть», - Можно  на лестнице оступиться и пораниться.
- А кто пойдет, Пушкин? – спрашивает Маша.
- Тогда я пойду с тобой, - вызываюсь я.
- Еще чего! Только под ногами будешь крутиться,  - обижает меня  Маша.
- Никаких тебе антресолей, - поддерживает Машу бабушка.
- Тогда пусть жених идет, - я нахожу внезапное простое и вполне приемлемое  решение. Жениха мне не жалко. Он мужчина. Может себя защитить.
- Запросто, -  тут же соглашается жених.
- Еще чего, - фыркает Маша. Но эти слова только раззадоривают жениха.
- Я приду, никаких проблем.
- Вот и прекрасно, - подводит итог тетя Адель, она выбирает  большую фиолетовую  гроздь, моет ее под краном и вручает жениху, - Это тебе за помощь.
- Очень даже хорошо, - обрадовалась и тетя Лида, - С таким Тимуром и его командой быстрее кухня освободится.

 Молодой человек уходит, клятвенно пообещав завтра с утра  быть на месте. После его ухода кухня превращается в  поле боя. Тетя Адель и Маша ставят кастрюли  на плиту, моют виноград. Женская работа. Абрама звать рано.

Посторонним, в том числе и мне, предписано покинуть предстоящее поле боя. Тетя Лида идет со мной по коридору, придерживает меня за плечо, останавливается у двери Поляковых, стучит и кричит.
-  Абрам! Все прессу читаешь? Пропустил самое важное.
- Что за нервы? - открывает дверь Абрам, - Война на улице?
- Посерьезней, чем война. Такого в твоих передовицах не напишут. У тебя дочку, считай, просватали! А ты прохлопал ушами.

Абрам недоверчиво смотрит на тетю Лиду. Видно было, он размышляет,  как понять ее слова. Как его юную  послушную дочку, школьницу просватали? Максимум, записали в какой-нибудь кружок.

- Как просватали?
- А вот так! Устами младенца, - говорит тетя Лида.
- Какого еще младенца?
- В общем, я вижу, до тебя туго доходит, - сказала тетя Лида, - Спросишь Адель. Она тебе разжует.
- Мне эти ваши бабские манцы не нужны, - говорит Абрам  и скрывается за дверью.


Мы с тетей Лидой идем коридором каждый к своей комнате. Я  ничего не понимаю. Какие манцы? На что намекала тетя Лида? Чему она посмеивалась? Вроде бы ничего смешного на кухне не происходило. Чему смеялась бабушка? При чем тут устами младенца? И кто младенец?  Сплошные загадки. Правду мне говорил дядя Абрам.
- Мы с тобой тут в квартире одни мужики, мы должны друг друга понимать. А то  женщин иногда без пол литры  и не поймешь.