Страницы памяти Часть вторая. Уроки жизни

     Часть вторая
     УРОКИ ЖИЗНИ

     Моя учёба в школе проходила в 60-е годы. Это были годы, которые позднее назвали «хрущёвской оттепелью», или просто «шестидесятыми».

     1960-е можно по праву назвать началом эры пилотируемой космонавтики: советский космонавт Юрий Гагарин был первым, кто совершил полёт в космическое пространство, Алексей Леонов первым вышел в открытый космос, а американец Нил Армстронг был первым, кто ступил на Луну.

     В 1961 построена Берлинская стена. В 1962 – произошёл Карибский кризис после неудачной операции ЦРУ против Кубы.

     Также шестидесятые – разгар холодной войны между СССР и его союзниками, с одной стороны, и США и их союзниками – с другой.
 
     Сейчас, когда пишу эти воспоминания (декабрь, 2014 год), между Россией и Америкой снова разгорается холодная война. Как израильтянка с почти 25-летним стажем хочу отметить два события, которые в то время были очень важными в СССР и, хотя меня не коснулись непосредственно, всё-таки важны и сейчас для знания о том времени.

     1967 – Шестидневная война (арабо-израильский конфликт). СССР заявил о разрыве дипломатических отношений с Израилем.

     А теперь перейду непосредственно к воспоминаниям о моих школьных годах. Никогда не любила учиться, поэтому, наверное, всю жизнь учусь. Это мне наказание от Бога: учиться, чтобы знать, учиться, чтобы выжить в той жизни, учиться, чтобы преуспеть в этой жизни. Говорят, что люди не учатся на ошибках других. Вероятно, это так.

     Чтобы чего-то достичь, необходимо набить шишки на своём лбу, а не высматривать их на чужом. А главное, всё равно не веришь, что у тебя будут те же проблемы и их надо решать так же или примерно так же, как уже решал другой. Ты особенный, у тебя всё получится, никаких проблем не будет. Будет! Ещё как будет. И, возможно, даже больше и сложнее.

    Итак, в первый класс я не шла с большим энтузиазмом. К тому же, в первый же день пришло полное разочарование и ощущение несправедливости. Точно не знаю, как комплектовались классы, но, как правило, в класс «А» попадали дети из семей интеллигенции, обеспеченных родителей. То есть уже с самого начала учёбы предполагалось, что это будет продвинутый класс во всех отношениях: в учёбе, в дисциплине, в общественной деятельности школы, а в дальнейшем, возможно, и страны. Поэтому вёл этот класс педагог с большим стажем, наиболее высокой профессиональной подготовкой. В классы «Б», «В» и так далее особого отбора не было, поэтому дети были из разных семей. И, как правило, в таких классах почти не было отличников, дисциплина часто хромала, воспитательный и учебный процесс шёл на более низком уровне. Учителя, возможно, и не хуже, но не имеющие ещё большого стажа работы, не заявившие о себе, по крайней мере, у нас в городке. 
Торжественная линейка, посвящённая началу учебного года, прошла ярко и волнующе: красивая учительница, знакомства, пока ещё глазами, девочки – в коричневых платьицах, белых фартучках, с большими белыми бантами на голове или в косичках, мальчики – в синих формах, – как многим они не шли, уродуя их фигурки!
     Это ещё было время, когда к ученической форме относились очень строго, считая, что она дисциплинирует. Школьное платье мама покупала мне в магазине, переделывая по моей фигурке, а вот фартучки – чёрный и белый – как правило, шила сама. Особенно красивым был белый фартук, сшитый из капрона, с красивыми рюшками и карманчиком для платочка. А банты! Ох уж эти банты – белые, широкие ленты, которые не всегда можно было купить. 
     Ну и, конечно, цветы. Море цветов. Ни одного ребёнка без букета. У некоторых они были такими огромными и тяжёлыми, что их трудно было держать в руках. Букет – это первое люблю ещё неизвестной учительнице.

     Мы входим в класс, садимся за парты, и тут… открывается дверь, и вошедшая завуч называет фамилии учеников, которые должны выйти из класса и перейти в другой. Среди них прозвучала и моя. От страха я бегу за мамой, которая, к счастью, ещё не ушла из школы. Вскоре всё разъясняется: переполненность классов (более 40 человек) привела к тому, что разрешили открыть дополнительный класс, в который почему-то именно в этот день собирают первоклашек. Так я попала в класс «Ж». Меня, как вы понимаете, испугала, конечно, не буква, тем более что я ещё и не знала полный алфавит – в то время грамоте в детских садах не обучали, – а то, что я опять какая-то не такая как все.
     Мама хотела пойти к директору, но папа сказал, что не стоит раздувать скандал. В конце концов, их дочка – то есть я – сумеет учиться хорошо даже в классе «Ж».
     Через несколько дней я привыкла к учительнице – Евгении Николаевне. Молодая, добрая, любящая своих питомцев, она очень быстро завоевала наши сердца, и учёба покатилась по своим рельсам. Первый класс я закончила с отличием.
     Этот год оказался отмечен ещё одним событием, мне сделали операцию аппендицита. И сделали очень вовремя, так как аппендикс лопнул прямо в руках у хирурга. А это значит, ещё немного, и перитонит обеспечен со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сложность состояла в том, что в Управленческом городке временно было закрыто хирургическое отделение, и больных возили в соседние районы. «Скорую помощь» можно было не дождаться, так что папа сумел договориться с одним из водителей, и меня привезли на частном транспорте со своим собственным врачом.

     В начале четвёртого года обучения в районе новостроек нашего городка открылась новая школа, куда перевелись многие дети. Евгения Николаевна ушла в декретный отпуск, и класс расформировали. Так я снова возвратилась в «А», где педагогом была Нина Даниловна – действительно профессиональный, достойный уважения и любви детей и родителей человек и учитель.
В то время начальную школу заканчивали в четвёртом классе. Пятый считался уже средним звеном.
     После окончания восьмого класса сдавали экзамены по русскому (письменный и устный) и математике (письменный и устный). Далее каждый мог решить свою судьбу сам: либо продолжать обучение в старших классах – девятый и десятый, после окончания десятилетки получали аттестат зрелости, который давал право на поступление в ВУЗ, либо оставлять школу и продолжать учёбу в училищах и техникумах. Причём это был совсем не худший вариант для молодёжи, например, предпочитающей музыку математике или стремящейся получить рабочие профессии, которые не требовали особого разнообразия школьных дисциплин. Среди моих будущих друзей-музыкантов многие так и сделали.
     В нашей семье было решено, что я останусь продолжать учиться в школе.
Каждый год классы учились в определённую смену, опять-таки из-за большого числа учеников. Старшеклассники – в первую, среднее звено – во вторую.
     Я не любила ни первую, ни вторую. Первую – потому что надо было рано вставать, а для меня это было очень сложно. Вторую – из-за усталости и постоянных проблем в классе.
     С двух часов мозги совсем не работали, дети сходили с ума в классе и на переменах, управлять таким коллективом было сложно, и не каждый учитель справлялся.
     Математику и русский язык ставили вперёд, а вот рисование, пение и физкультуру – как не столь трудные (правильнее сказать, не столь важные в то время) предметы – последними в расписании.
     Помню, что наш класс находился на четвёртом этаже. Лифта не было, и пока наши учителя из учительской на первом этаже поднимались по лестнице, проходило немало времени, за которое созревающие мальчики делали вырванные годы девочкам. Они закрывали дверь на щётку, выключали свет и… познавали женские прелести. Конечно, визг и крик стояли до небес, но ничто не омрачало их «познание», пока не начинала дрожать дверь от ударов учителя, наконец, изволившего подняться на четвёртый этаж.
     Я была мала ростом, не очень привлекательна своими несформировавшимися формами, и, вероятно, не вызывала интереса у недорослей. Меня постоянно сажали на высокий подоконник в коридоре, и я ждала учителя с не меньшим нетерпением, чем мои подружки в тёмном классе. Когда мы возвращались из школы, девочки рассказывали, что происходило в классе, и завидовали моему везению. Вот не помню, завидовала ли я, но мама была счастлива, когда слышала, что опять меня посадили на подоконник.

     Но пришло время, когда это резко закончилось. В классе началась повальная влюблённость. И, как ни странно, похоже, всё началось с нашей дружбы с Игорем А.
     Это был тот самый мальчик, который в первом классе, дёрнув меня за косичку и получив в ответ: «Дурак», напомнил мне мою национальность. Я не преминула обозвать его фашистом, на этом начало дружбы и заклинилось. Позднее он признался, что сразу обратил на меня внимание и хотел со мной дружить, но по глупости допустил такую злую выходку.

     И вот теперь, в седьмом классе, Игорь провожал меня до дома, а однажды на виду у всех друзей мы взялись за руки. В то время это был очень серьёзный поступок!
     Был у меня и просто друг – Сергей Ш. Мальчик, увлечённый биологией. Он часами рассказывал о каких-то букашках, таракашках, лесном и морском мирах. Меня это вовсе не интересовало, но и Серёжу не обижало моё равнодушие к его увлечению, так что наша дружба продолжалась долго. Пока я не перешла в новую школу. В дальнейшем он стал биологом и, похоже, всю свою жизнь посвятил миру природы.

     Были и другие любовные истории в нашем классе. Помню, как бились двое мальчиков за внимание одной девочки. Ей это явно нравилось, и никто не мог даже подумать, что это может кончиться большой трагедией. Потому что однажды битва действительно перешла в драку с применением досок и ножей. И если один из них был только поцарапан и ушиблен, то другой еле выжил от нанесённых ножевых ран.
     Именно это происшествие легло в основу моего первого рассказа. Рассказ получился наивный, но, как говорила мама, читать было интересно. Так что я могу считать, что первые семена писательского труда были посажены где-то в седьмом-восьмом классе.

     Шли шестидесятые годы. С 1961 в стране самыми крупными событиями были полёты космонавтов, и первых десять космонавтов все знали прекрасно. О них писали в газетах, их биографии изучались в школах. Многие дети мечтали стать космонавтами, причём не только мальчики, но и девочки. Пример, конечно, подала Валентина Терешкова. Это позднее их становилось всё больше и больше, полёты стали обычной работой и не вызывают сейчас того ажиотажа и дикого восторга у граждан страны.
Однажды утром папа разбудил меня такими словами:
     – Вставай, тебе привет от космонавта Павла Романовича Поповича, он прислал тебе книжку.
     Сон как рукой сняло. Сам космонавт! А тут ещё и подарок! Да какой – книга «Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви».
     Вскоре всё раскрылось. Накануне папа был на встрече с космонавтами. Пока шло застолье, он вышел в секретариат и попросил сделать один звонок. Ему разрешили. Он позвонил моей тёте Любе и попросил срочно привезти какую-нибудь детскую книжку. Конечно, тётушка стала его расспрашивать, на что он никак не мог дать ответа и только ещё раз настоятельно попросил приехать как можно быстрее. Ослушаться она не посмела, и вскоре передала ему книгу.
     Улучив момент, когда Попович был ближе всего к нему, папа попросил подписать книгу, и космонавт расписался.
     Это был поистине волшебный подарок! Сейчас, вспоминая этот эпизод, думаю, как же папа любил меня, если в такой момент подумал обо мне!

     В начале 60-х годов вся наша страна была втянута в политические игры за освобождение несчастных «чёрных братьев». Мы все боролись за кого-нибудь. Например, помню, как подписывали письма в защиту Патриса Лумумбы.  Что мы, дети, могли знать об этом человеке из Африки? Пожалуй, ничего толком. Но то, что он в беде и его следует спасти, это знали все. В нашу квартиру тоже пришли какие-то представители, и мы – дети этой квартиры, взрослые были на работе – подписались под петицией: «Свободу Патрису Лумумбе!»
     Но никакие петиции не помогли. Он был казнён на своей родине. Не знаю, как все приняли это сообщение, а у нас в квартире мы очень переживали, я даже плакала и удивлялась, где была наша советская милиция, почему она его не спасла. После этого меня стали в шутку называть Лумумбиха. 
В дальнейшем была борьба за освобождение Че Гевары. Да и вообще, мы были ярыми друзьями Кубы и Фиделя Кастро.
     Так что можно сказать, что детей в СССР воспитывали интернационалистами, с самого детства прививая им чувство солидарности с братскими народами и великими революционерами. Взять хотя бы тот эпизод из моей биографии, где я описываю новогодний костюм, отображающий флаг Кубы. Да и кто тогда не был влюблён в красавца Фиделя?!

     Наверное, каждый старается вспомнить те события в школьной жизни, которые как-то связаны с любовью и дружбой. Попробую и я восстановить некоторые страницы своей дружбы и любви.
     В первом классе я подружилась с Виолеттой Ф., но наша дружба была прервана до восьмого класса, так как она перешла в новую школу, и снова возобновилась, когда мне пришлось перейти в эту же школу. Но это событие я опишу чуть позже.
О Виолетте хотела бы немного рассказать. Это была первая моя девичья дружба. По национальности Виолетта была еврейкой, но родители так стеснялись своего еврейства, что её отец записался грузином и, естественно, дочери дали национальность отца. Мама Виолетты была типичная еврейская мама и жена – излишне сердобольная, шумная, предприимчивая. Родители дружили только с татарами и русскими, в их компании не было евреев.

     У Виолетты была старшая сестра – Марина. Она имела колоссальный успех у мальчиков, замуж вышла рано – за своего одноклассника, как только он возвратился из армии. Естественно, за русского парня, который её обожал и обожает до сих пор. С ним она родила двоих детей и приехала на ПМЖ в Израиль, где семья прекрасно устроилась в Эйлате.
     Виолетта тоже была своеобразна, как и сестра, имела большой успех у мальчиков и крутила ими безбожно. Стройная, жгучая брюнетка, с чёрными, как вишни, глазами, больше напоминала цыганку, чем еврейку. Нельзя сказать, что Виолетта была красива, но сексуальность просто искрилась в ней. К своей национальности относилась так же, как её родители: чуждалась и всячески декларировала свою принадлежность к грузинам.
     Это не мешало нам быть подругами, хотя она часто предавала нашу дружбу, похоже, не задумываясь, что делает мне больно. Это её мало волновало. По-видимому, у неё был свой девиз: принимайте меня такой, какая я есть, и любите или не любите – это ваше дело. Я же смирялась с её выходками, и, хотя расстраивалась, быстро отходила, и снова восстанавливался мир между нами.
     Училась она хорошо, любила математику и после школы поступила в Куйбышевский авиационный институт.
     Замуж Вита вышла рано, если мне не изменяет память, сразу после школы. Причём её выбор суженого всех буквально шокировал. Виолетта могла выбрать себе более достойного мужа, но почему-то предпочла именно этого парня из не очень благополучной семьи, да и сам он частенько выпивал. Своего мужа она буквально делала, как поётся в песне: «Я его лепила из того, что было, а потом что было, то и полюбила». Виолетта действительно лепила своего супруга: заставила учиться на врача – он выучился, получил диплом, но пить не переставал. Кончилось всё разводом. Дальнейшие её похождения в поисках мужа долго не приносили результата. Наконец, она встретила Эдика, немца по национальности, который боготворил Витку, а она, похоже, просто смирилась и решила связать свою судьбу с ним. Выбор оказался очень удачным. Нам Эдик тоже нравился, мы даже дружили домами до нашего отъезда в Израиль.
     В дальнейшем они открыли своё дело, связанное с Германией, а потом уехали туда на ПМЖ. Но в это время я уже была в Израиле. Виолетту перспектива жить среди евреев не устраивала. Думаю, что и муж-немец чувствовал бы себя здесь не очень уютно.
     Виолетта прилетала несколько раз в Израиль к сестре и родителям, первые два раза мы с ней встречались, но затем наша дружба прервалась как-то сразу и по непонятной до сих пор причине. По правде сказать, на сегодняшний день мне вовсе не интересно возобновление наших тёплых отношений, да, по-видимому, ей тоже. «Всё миновало, молодость прошла», как писал Александр Блок.
     Хочу добавить лишь то, что Виолетта стала прототипом одной из моих героинь в произведении «Переступить черту» и очень нравится читателям.
Смутно помню дружбу с другими девочками, хотя некоторых помню по именам и фамилиям до сих пор.
     В восьмом классе на литературный вечер, посвящённый Александру Сергеевичу Пушкину, нам было предложено поставить спектакль по повести «Барышня-крестьянка». Роль Лизы-Акулины дали мне. Снова мы обратились за помощью к деду Соломону, который из театра принёс мне парик и платье для богатой барышни, наряд крестьянки мама сшила сама.
     Наш класс с удовольствием готовился к выступлению, репетировали каждый день после уроков. Текст был несложным, мне легко давались все сцены, кроме одной, где Муромский должен был поцеловать Лизу. Казалось бы, такая безобидная ситуация – «отец» целует «дочь» в лоб… Но у нас она долго не получалась.
Сейчас я думаю, какими мы были наивными и чистыми, если даже этот поцелуй обсуждался как что-то сверхъестественное. Поцелуя с Алексеем не было в сценарии, а жаль (думаю я сейчас)!
     Моя игра понравилась, не буду лукавить, я имела успех, но дальше этого не пошло, я не выбрала профессию артистки, более того, меня в то время она не очень даже заинтересовала. Да и сумела бы я вылететь из родительского тёплого гнезда, – очень сомневаюсь! К тому же, именно в этом году случилось событие, которое изменило многое в моей жизни.

     А началось всё с того дня, когда я пришла на урок ботаники с невыученным уроком по причине того, что проболела несколько дней. Естественно, кто будет учить уроки, лёжа в кровати. Не знаю, была ли учительница антисемиткой, но то, что она недолюбливала меня, я чувствовала своим нутром. Сейчас, анализируя любовь учителей к ученикам, понимаю, что меня – человека далёкого от пестиков и тычинок – вряд ли она могла полюбить, потому что к её предмету я относилась очень несерьёзно. Сама учительница (даже не помню её имени) вообще не была любима нами, напоминая своим видом чопорную даму.
     Итак, увидев меня, она сразу дала мне контрольную, а когда я отказалась писать, вызвала к доске. Естественно, ответить я тоже ничего не могла и, услышав «Садись, «два»!», была страшно расстроена. Возвращаясь на место, процедила сквозь губы: «свинья». Но поскольку в классе вдруг стало тихо, вероятно, она услышала.
Конечно, мой поступок был ужасным даже при том, что педагог сам спровоцировал этот скандал. Но класс меня поддержал, даже был как-то солидарен. Юношеский максимализм сыграл здесь злую шутку, что в дальнейшем мне и аукнулось.   
     И закрутилось. Учительница потребовала, чтобы я пришла в школу с родителями. А далее – классная руководительница Ольга Викторовна (вот уж точно маленькая злая собачонка, которая с удовольствием брала взятки у родителей) решила организовать комсомольский суд надо мной. Причём это мероприятие было поручено моей подруге Ольге Ц. – как комсоргу класса.
     Ольга – отличница, настоящий комсомольский вожак. Не помню, чтобы она не ответила на уроке, всегда лучшая ученица в классе, любимица учителей. Оля тоже была единственным ребёнком в семье, у неё была няня, которая любила и баловала девочку. Мы часто играли у неё или у меня дома, её куклы были такими же «иностранцами», как и мои. Наши родители работали на одном предприятии, прекрасно относились друг к другу. Тем более не понятно, почему её мама не позвонила моей, не предупредив о том, что состоится такое собрание. Ведь тогда, возможно, всё обошлось бы по-другому.
     А следующий день был днём моего рождения. Почти полкласса были у меня дома, радовались, прекрасно проводили время, и никто не сказал, что меня ждёт завтра. Нет, кажется, кто-то всё же сказал на прощанье, буквально стоя уже в дверях, но кто об этом думает в свой день рождения?!
     После уроков всех попросили остаться, и, требовалось в лучших традициях комсомольского азарта, мне устроили настоящее судилище, некоторые даже предлагали исключить из комсомола.
     Меня удивляло только одно: куда вдруг исчезли те милые добрые друзья, которые так веселились на моём дне рождения. Некоторые молчали, отводили глаза, другие что-то предлагали… Но ни одного доброго слова обо мне никто не сказал, не признались, что за спиной этой учительницы сами не раз обзывали её. Какое было вынесено решение? Не помню. Похоже, я была просто убита этим предательством со стороны друзей.
     Перед учительницей я извинилась, она простила. Но в школу я больше не пошла. Родители решили перевести меня в другую школу, директором которой, по счастью, была их подруга, что дало возможность перевода в последней четверти учебного года. Это решение моих родителей было принято явно с большим неодобрением со стороны педагогического коллектива школы, мне выдали свидетельство, в котором по всем предметам были выставлены «двойки», не говоря уже о поведении. Даже любимая учительница по литературе и та… За что? В общем, круглая двоечница.
     Новый коллектив принял меня очень доброжелательно, многие ребята были как раз из того «Ж»-класса. Мы снова подружились с Виолеттой, и жизнь потекла своим чередом, тем более что надо было готовиться к экзаменам. Экзамены сдала хорошо: две четвёрки по математике (письменный и устный), две пятёрки по русскому языку (устный и письменный).

     Первый выпускной – после восьмого класса. Мама шьёт мне платье из лёгкой ткани кремового цвета, очень коротенькое. Тогда тоже носили выше колен. И первые туфельки на высоком каблуке. 
     Накануне бегу за хлебом и, не заметив кожуры от какого-то овоща или фрукта, плюхаюсь на колени. Кровь на ладонях и коленках, слёзы в три ручья из глаз от боли и от мысли о том, как буду выглядеть на первом выпускном вечере. 
     Сколько ещё будет таких вот падений! Но физическая боль ничто по сравнению с душевной: та боль забывается, душевную носишь в себе всю жизнь.

     Шёл 1968 год. Для меня, девочки из небольшого городка под Куйбышевом, он запомнился именно таким, несмотря на то, что в это время в мире произошло куда более важное событие, в дальнейшем названное Пражской весной. Правда, на меня оно никак не повлияло. Да и вообще, многие ли в наших пенатах знали об этом? Телевидение и радио не транслировали на весь СССР уличные сцены в Праге, старались замалчивать всё, что как-то негативно освещало нашу страну, а уж тем более правительство.
     Но совсем недавно я услышала по радио такую новость: именно события в Праге спасли от беды Израиль. Ведь в это время шла война арабской коалиции против Израиля. Та самая Шестидневная война.

     Во время моей учёбы в девятом классе произошло очень серьёзное событие в нашей семье: заболел отец, его срочно положили в клинику Кассирского, и мама вынуждена была поехать с ним в Москву. Сразу несколько друзей предложили взять меня на это время к себе. Я, конечно, хотела пожить у Гуревичей, чувствуя к себе больше любви и нежности со стороны и взрослых, и детей. Но родители решили оставить меня в семье Покрасс. Во-первых, Дина – как раз директор школы – сумеет проследить за мной во время уроков и, конечно, организовать помощь в учёбе, если понадобится. Во-вторых, у них большая квартира, старший сын давно с ними не живёт, младший учится в институте и бывает дома наездами. Его комната была предоставлена мне.
     Наверное, другая была бы счастлива попасть в такие условия, но я чувствовала себя очень плохо, грустила по родителям, из школы не хотела идти в этот дом. Положение усугублялось тем, что дядя Лёва, муж Дины, которому в доме была отведена роль воспитателя своих сыновей (жена-директор всё время проводила в школе), по натуре был диктатором, плохо понимал девичий характер, и уж тем более какие-то печали и слёзы. Зато постоянно придирался к любым мелочам, допущенным мною. Помню, как я решила сварить картошку и, почистив её, положила в кастрюлю. В этот момент в кухню вошел Лёва и, увидев, что я делаю, сказал нравоучительно, что так не варят картошку, и заставил меня переделать с учётом его требований.
Смешно, но даже сейчас, когда я варю картошку, то вспоминаю его менторский тон и, представьте себе, варю картошку так, как он меня научил.
     Дина была другой. Когда она приходила, в доме становилось теплее, мы могли с ней поболтать, правда, недолго, так как в 9 часов меня отправляли спать: дисциплина в этом семействе была очень жёсткой. Похоже, ей тоже было приятно, что в их семье появилась девочка. Сыновья в основном воспитывались мужем, так как работа директора школы не оставляла ей времени на своих детей. По-видимому, мальчики полностью переняли характер отца, они были высокомерны, с большой долей сарказма и безжалостности к окружающим.
     Естественно, долго пребывать в этом доме я просто не могла.
Добавлю ещё несколько слов. Дина была умницей, прекрасным руководителем и очень профессиональным директором школы. К тому же, талантливым человеком, писала стихи. Хорошо помню её стихотворение, посвящённое моему 16-летию, «Не торопи весну, дружок…»
     Лёва умер рано, а Дина вместе с семьёй младшего сына приехала в Израиль, здесь продолжала писать стихи, издала сборник своих произведений. Несколько произведений опубликовано в нашем журнале.
     Интересный поворот жизни. Дина была из еврейской семьи и, как многие еврейские дети в Куйбышеве, ходила со своей сестрой в еврейскую школу. Но на волне полной ассимиляции тогда, в 1938-м году, по всей РСФСР стали закрывать еврейские и татарские школы. И делалось это как бы по просьбе самих представителей этих национальностей. Так вот отец Дины всячески пропагандировал ассимиляцию, он был среди тех, кто подписывал письма с требованием закрытия еврейской школы. Тем не менее, его обе дочери вышли замуж за евреев. А вот их сыновья последовали призыву деда и оба женились на русских женщинах. Правда, как мне видится, в этом всё же была повинна любовь.

     Но возвращусь к своим воспоминаниям тех лет. Однажды, встретив детей ещё одних друзей моих родителей – Гуревичей – Диму и Иринку, я пожаловалась им на свою жизнь. Они сразу предложили мне переехать к ним. Тётя Галя переговорила с Диной, и меня отпустили.
     Вот теперь жизнь стала просто изумительна! Во-первых, нам было очень весело вместе, во-вторых, их родители не читали мораль по всякому поводу, в-третьих, в доме было много книг, и я запоем перечитала всё, что только можно было в моём возрасте читать. Зима была суровая, и, как всегда, я часто болела, что давало мне право оставаться дома и не только высыпаться, пока мои одноклассники постигали науку, но и потом читать до того, как приходили из школы Иринка с Димочкой. Тогда наступали просто изумительные часы нашего общения.
     Конечно, я старалась помочь тёте Гале по дому, пока все были на работе и в школе, убирала кровати, подметала пол, мыла посуду. А она была мне очень благодарна и не скупилась на любовь и ласку. Вообще, это была потрясающая женщина! Знаю наверняка, в маленьком городке все знали и уважали врача Галину Соломоновну Гуревич – опытную, профессиональную, добрую и отзывчивую женщину.

     Наступили зимние каникулы, и я поехала в Москву – увидеть маму и папу. Впервые я ехала одна. Место было в купейном вагоне. Со мной в купе ехала женщина с ребёнком и мужчина, довольно немолодой, как мне тогда казалось. Похоже, он понравился моим провожающим (сейчас не помню, кто именно был), и они попросили его присмотреть за мной. Это было большой ошибкой с их стороны. Мужчина оказался очень непорядочным, к вечеру он стал ко мне приставать, абсолютно не обращая внимания на то, что напротив сидела женщина с младенцем. Не знаю, возможно, попав в такую ситуации, я должна была бы закричать или обратиться к ней за помощью, но я была так напугана, что молчала и только отталкивала его руку от моей груди. Женщина делала вид, что не замечает неподобающего поведения мужчины, и отводила взгляд. Возможно, она решила, что мне нравятся его ухаживания, поэтому я поняла, что защиты с её стороны мне не стоит ждать. В какое-то мгновение я вырвалась от него, сославшись на то, что хочу в туалет, и выскочила в коридор. Долго прятаться в таком туалете, естественно, не было никакой возможности. Но входить в купе я не спешила, решила постоять у окна до тех пор, пока вырисовывались картины за окном. Когда совсем стемнело, вынуждена была войти и лечь. К счастью, все уже спали, мужчина сопел на верхней полке. Ночью я спала неспокойно, несколько раз просыпалась, постоянно боясь, что он спустится вниз и снова будет приставать ко мне.
     Утром мне показалось, что с его стороны приставаний больше не будет. Но когда я совсем уже успокоилась, он вдруг резко притянул меня к себе и, посадив на колени, возобновил свои ласки. Пришлось воспользоваться предыдущим опытом и сбежать в туалет, Опыт – великая сила! Закрывшись в туалете, я просидела там, пока проводница не постучала и не сказала, что до Москвы осталось 15 минут и что туалет надо закрыть. Я вышла, постояла в тамбуре несколько минут, пока не увидела силуэт вокзала, после чего возвратилась в купе и стала одеваться.
     Поезд уменьшил скорость и теперь тихо полз к перрону. Мужчина, что-то сказав на прощание, передал мне листок с адресом гостиницы, где он будет меня ждать. Сунув листок в карман пальто, я с нетерпением ждала, когда поезд уже остановится, и появится мама. «Через несколько минут я навсегда распрощаюсь с этим дурным человеком», – думала я тогда. Наконец, мама вошла в вагон, и мы бросились друг другу навстречу.
     Но даже после стольких лет, даже теперь, когда я уже не наивная юная особа, мне так противно вспоминать тот первый ужасный опыт борьбы с грязными домогательствами недоброго человека.
     Мама и её соседка по номеру в гостинице были страшно возмущены, соседка даже предложила пойти по адресу и устроить этому мужчине скандал, но мама отказалась. У нас были более важные дела в Москве.
     Я жила с мамой в номере гостиницы «Минск». В то время останавливаться в гостиницах столицы могли либо командировочные, либо по  чьему-то особому распоряжению, так называемому блату. Маму поселили по требованию Николая Дмитриевича Кузнецова, который с большим сочувствием отнёсся к отцу и помог с гостиницей.  В клинику Кассирского ездили двумя транспортами – сначала на метро, потом автобусом. Больница находилась за городом – в Погоно-Лосино-Островском. Я приехала, когда папа уже был на пороге выписки. 
     Москва. Я всегда любила этот город. Шумный, весёлый, праздничный. С театрами и музеями, метро и магазинами. Одним словом – столица! И в тот приезд она быстро уняла моё тоскливое настроение, «удобренное» (от слова удобрение) к тому же неприятным инцидентом в поезде. Рядом была мама, потом мы встретились с отцом. Мы ездили к нему в больницу утром, а вечером старались ходить в театры, чтобы хоть немного зарядиться культурой. Так, например, попали на представление Аркадия Райкина, были на выставке импрессионистов.
     Наконец, папу выписали, мы возвращались домой всей нашей маленькой семьёй.

     Теперь решили заняться моим здоровьем, для чего пришлось сделать операцию по удалению гланд. Не знаю почему, но операцию делали под местным наркозом. Мучительная и болезненная процедура. После этого я ещё долго не могла прийти в себя, постоянно ощущая во рту медицинские инструменты.
     После этой операции потребовалось восстановление здоровья, все взгляды снова обратились к Сочи. Туда мы с мамой поехали вдвоём, папа остался дома, похоже, ему передвижения на большие расстояния были пока противопоказаны. Зато он сумел организовать нам гостиницу. Сам отдых я не помню, вероятно, как всегда, было здорово.  Чёрное море, тёплый воздух и отличное питание – что может быть лучше!
Зато запомнился один курьёзный случай. Модницам, наверное, помнится то время, когда все мечтали приобрести туфли на платформе. В магазинах, естественно, достать такую обувь возможности не было, зато на чёрном рынке она водилась у спекулянтов. У спекулянтов всё можно было купить, правда, за очень большие деньги. По правде сказать, не знаю, почему мама поддалась на мой каприз купить такие босоножки на платформе. Ведь и с деньгами было не густо, и вообще, по-моему, это был просто мой каприз. Вероятно, всё же любовь к ребёнку порой слепа.
И вот мы с ней каждый вечер ходили в парк, где спонтанно организовывался этот самый чёрный рынок. Сначала все прохаживались вдоль аллей, затем кто-то предлагал какой-то дефицитный товар… ну а далее его покупали как кота в мешке. Очень часто вещь не подходила по размеру, примерить сложно, да и опасно – везде шныряла милиция. Так что в лучшем случае вещь можно было перепродать, в худшем потерять всё. А уж попасть в милицию – это последнее дело.
     Мы с мамой нарвались как раз на таких нечестных спекулянтов. Обрадованные покупкой босоножек, мы даже не удосужились тут же их примерить, а когда пришли домой, увидели, что вся подошва отклеена. Босоножки стоили уйму денег, и мы решили на следующий день возвратиться в сад и найти этих продавцов. Но когда мы потребовали принять бракованный товар, те сделали дикие глаза и сказали, что ничего не знают и ничем помочь не могут. Но сжалившись над двумя простушками, посоветовали нам перепродать их кому-нибудь другому. Ничего не оставалось, как «толкнуть» эти злополучные босоножки таким же «лопухам», как и мы, чтобы хотя бы возвратить деньги. И мы их толкнули.
     Вот тут бы и остановиться, ан нет, как говорят, азарт тем и плох, что он очень заражает. И мы с мамой решили снова пойти на этот чёрный рынок и купить всё же мне новые босоножки. Но не успели пройти и двух шагов, как к нам подлетели эти несчастные «лопухи» и стали требовать, чтобы мы приняли свой бракованный товар назад. Мы старались им объяснить, что тоже влипли, и другого выхода у нас не было, и предложили им тоже попробовать перепродать. А в это время мы увидели тех самых спекулянтов, у которых купили босоножки. Естественно, указав на этих людей и послав к ним наших покупателей, сами бегом бросились от этого «чёрного» места. И больше ни о каких босоножках на платформе я даже не мечтала.
     Добавлю только, что через какое-то время уже не на чёрном рынке я купила босоножки на платформе и, грохнувшись пару раз, – потому что они очень неудобны при ходьбе, – больше никогда не покупаю такую обувь.

     Приблизительно в эти годы деду Соломону выделили государственную дачу на Поляне Фрунзе. Это место за городом, где располагались дачные посёлки и санатории. Участок был большой, но совершенно заброшенный, заросший сорной травой и диким кустарником. Заниматься им никто не мог, поэтому пригласили какого-то татарина, и он за очень малые деньги и стакан водки обрабатывал сад, приводя его в божеский вид. И когда я с родителями впервые приехала на дачу, перед домом всё было ухожено, хотя за домом ещё были джунгли. Со временем и там стали видны результаты человеческого труда; особенно большим был урожай яблок, слив и, к большой радости всех, малины. Помню, как мы все с удовольствием ели ягодки прямо с куста.
     В основном, дачу старики взяли для того, чтобы на ней летом могла жить их старшая родная внучка Аллочка – дочка сына Марка. Марк и невестка Лиза не очень баловали дочь поездками по различным городам, как мои родители меня. Они предпочитали отсылать её на отдых в Куйбышев или в Подмосковье, в Томилино, где в собственном домике жила Лизина мама. Благодаря большому количеству сосен, в городке был изумительный воздух, к тому же маленький садик давал небольшой урожай фруктов. 
     Дачный дом был огромный, поделённый на две части, которые государство выделило заслуженным людям. В каждой половине – большая комната и немаленьких размеров застеклённая веранда, так что жить в таких условиях можно было с ранней весны до глубокой осени. Когда с субботы на воскресенье собиралась вся родня, Марк с Лизой ночевали на веранде, а все остальные размещались в комнате. Мой отец предпочитал уезжать обратно домой, а мы с мамой оставались.
     В России многие мечтали о даче, на заводах раздавали дачные участки, где дачники выращивали овощи и фрукты, делая заготовки на зиму. Конечно, на этих участках все старались построить домики, чтобы отдыхать от городского шума и выхлопных газов.

     Такой подарок от государства, как получили Вигдергаузы, не все имели. Но и потерять его можно было одномоментно. Как дали, так и забрали. Через какое-то время на Поляне Фрунзе решено было провести реконструкцию, и весь дачный посёлок снесли.
     Мои родители выбивались из этого общества любителей земельных участков и домов. Папе было некогда, да он вообще ничего не понимал в огородно-фруктовом хозяйстве, маме не хотелось иметь дела с комарами и мухами, да и возиться в земле, стоя полдня кверху попой, тоже не в радость, и оба предпочитали курорты на Юге и в Прибалтике.
     Пожалуй, была ещё одна препона для заведения хозяйства – машина, то есть как раз отсутствие её у нас. Возиться с машиной папе не хотелось, да и не было времени, денег лишних тоже не водилось, короче, обошлись без этой головной боли.
Мы жили без машины, без дачи и без лодки. К счастью, этими радостями обладали друзья моих родителей, которые иногда приглашали нас отдохнуть вместе с ними.

     Десятый класс был пройден, наступила пора экзаменов. К счастью, в этот год был принят закон, разрешавший освобождать учеников от государственных экзаменов при особых обстоятельствах, например, болезни сердца, давлении… У меня были постоянные головные боли, пониженное давление. Только год, как я перенесла операцию… короче, мне поставили диагноз «сосудистая дистония» и освободили от экзаменов. Таких, как я, оказалось восемь человек в трёх выпускных классах школы. Но тут выяснилось, что не все учителя согласны с новым законом, и для того, чтобы иметь хороший аттестат, необходимы дополнительные уроки и зачёты.
С точными науками я решила не возиться, в конце концов, оценки по математике и физике не влияют на мой выбор гуманитарного вуза. Но вот литература, английский и история – очень важны. К счастью, учителя по литературе и английскому отнеслись ко мне с пониманием и не стали мучить – я получила свои законные «отлично», а вот учительница по истории…
    Кто из вас знает, что такое съезды Коммунистической партии Советского Союза? А их решения? А их программы? А я их знала так, что если бы меня разбудили ночью и спросили, – то ответила без запинки. Тем не менее, учительница постоянно ко мне придиралась, никак не желая ставить «отлично» по истории. Наконец, и она сдалась. Свои пять баллов я получила.
 
     К окончанию средней школы у меня ещё был документ об окончании «Литературной школы» при Педагогическом институте. В течение  целого года один раз в неделю я ездила на занятия в Куйбышев и слушала лекции лучших профессоров и доцентов института. Школа находилась в здании Дворца пионеров недалеко от дома моих родственников, у которых мне иногда приходилось останавливаться. Напомню, что дорога в город для меня была нелёгкой из-за проблем с вестибулярным аппаратом. В одну сторону я доезжала уже полудохлой, и порой осилить обратный путь было просто нереально. Приходилось ночевать у бабы Лёли и деда Соломона, а утром уезжать обратно. Но даже если я возвращалась домой в тот же вечер, было уже поздно, уроки не сделаны, так что на следующий день школа пропускалась в любом случае. Как мне сходило это с рук? Не знаю. Родители тоже не очень сердились, понимая, что мне необходимы эти дополнительные занятия для будущего, так как уже определилось, что я свяжу свою жизнь с гуманитарным вузом, а документ об окончании этой школы давал дополнительный балл при поступлении на литературный факультет.
     Сейчас я понимаю, что обучение в «Литературной школе» способствовало моему развитию и возможности узнать что-то новое, кроме тех абсолютно неинтересных стандартных уроков, которые проходили в общеобразовательной школе. Наша учительница была славной женщиной, но обучение шло по очень примитивной программе, не выходящей за рамки написанного в учебнике, а этого недостаточно для поступления в вуз.

     Выпускной бал состоялся в спортзале – актовый не вмещал всех выпускников и их родителей.
     Какие мы были нарядные! Какие счастливые!
     Специально для этого вечера мама привезла мне из Москвы, – опять-таки купленное в туалете ГУМа у спекулянтки, – изумительное вязаное платье розового цвета. Впервые я надела туфельки на высоком каблуке, белые с красивыми бантами.
Весь вечер мы танцевали под музыку вокально-инструментального ансамбля, специально приглашённого дирекцией школы. Это было время, когда битломания буквально охватила СССР и имела схожие проявления с тем, что происходило на Западе и во всём мире. Также копировались причёски и манера одеваться. Распространению популяр-ности группы не мешал недостаток достоверной информации об её истории и биографиях её членов.
     Почти в каждом городе появились свои вокально-инструментальные ансамбли, которые, конечно, подражали Битлз если не музыкой, то уж видом точно. Но в начале появления песен Битлз на просторах Советского Союза их всячески прижимали, старались опорочить, отождествляя со всем негативным, что было в буржуазном мире. Так что ни о каком их звучании на школьных вечерах речи не могло быть. Но в домашних условиях мы, конечно, и слушали и танцевали под музыку Битлз.
К концу шестидесятых, вероятно, поняв, что остановить это музыкальное явление невозможно, было решено немного ослабить удила, а затем и беспрепятственно исполнять музыку битлов. Когда в композициях группы всё явственнее стали звучать социальные ноты, в СССР к ним стали относиться ещё более терпимо. Мотивы песен Леннона и Маккартни звучали в советских фильмах и мультфильмах.

     На выпускном вечере в зале даже выключили большой свет, чтобы можно было танцевать в более интимной обстановке – это уже не Шерочка с Машерочкой, а в обнимку с юношей.  И, как принято, после выпускного бала мы пошли встречать рассвет на берег Волги. К сожалению, я до него не дошла – натёрла ноги, и было холодновато, пришлось возвратиться домой.

     На следующий день начиналась новая жизнь, надо было готовиться к вступительным экзаменам в институт.
     В это время в Куйбышеве открылся университет, который давал не только диплом учителя, но и редактора. Это было более привлекательно, потому что профессия педагога в целом не очень мне нравилась, да и родители, прекрасно понимая, каков труд учителя, всячески старались отговорить меня идти в педагогический.
Как и подобает, родители взяли мне преподавателей для подготовки к экзаменам. Поступить в любой вуз без дополнительной подготовки было очень сложно, да и вообще надо не забывать, что для меня ещё существовал «процент поступления». Для евреев он равнялся одному проценту, то есть из ста поступающих абитуриентов только один человек моей национальности зачислялся после вступительных экзаменов.
По ходу экзаменов оказалось, что напротив моей фамилии уже стоял «крест», что обозначало для экзаменаторов – «топить по полной». Но об этом моему отцу, который ходил со мной и волновался, сидя в коридоре, шепнула экзаменаторша после того, как я уже сдала три экзамена, и ниже «хорошо» оценку поставить мне не могли.
По правде сказать, я не поняла, зачем она это сделала. Может, ей стало действительно меня жалко, и она думала, что мой отец пожалеет и больше не будет приводить на экзамены? А может, это такой ход конём – оставить одну кандидатуру на последний экзамен, чтобы не было головной боли, кому отдать предпочтение? В любом случае, отец правильно сделал, что не рассказал мне до конца экзаменов, возможно, решив, что необходимо выдержать весь накал этой борьбы.
     Что значит «топить»? Например, во время экзамена по истории мне достался билет о культуре 19-20 веков. Я была счастлива, так как знала материал и не сомневалась, что на этот раз получу «отлично». Ответила, по-видимому, хорошо, и мне уже собирались ставить высокую оценку, но тут открылась дверь, и вошедшая дама вдруг предложила ответить на её вопросы. Экзаменаторы не могли отказать, так как дама была председателем комиссии.
     Первый вопрос: как настоящая фамилия Качалова? Второй касался Станиславского. Увы, в тот момент я не знала, на что она сказала, что оценку «отлично» ставить нельзя.
     Кстати, для тех, кто не в курсе: Качалов – это Шверубович, Станиславский – Алексеев. 

     Перед последним экзаменом по английскому нас осталось только две еврейки. Похоже, моя «соперница» поняла, что надо действовать, чтобы любыми путями получить «отлично». Когда она услышала оценку «хорошо», девушка устроила истерику, кто-то даже потом говорил, что она потеряла сознание. Возможно, у неё просто сдали нервы, это подействовало на экзаменаторов, ей поставили «отлично». Мне пришлось довольствоваться своими четырьмя баллами, не добрав одного балла до проходного.
     Итак, двери Куйбышевского университета захлопнулись перед моим носом. Впереди год свободы и ничегонеделанья, снова подготовка, но уже стало понятно, что стоит поступать в Педагогический институт, в университет мне дорога заказана. 
Сидеть дома и заниматься только подготовкой к будущим экзаменам мне не хотелось, и я решила пойти работать. Как ни странно, меня взяли воспитательницей в среднюю группу детского сада. И это особая страница моей биографии. Во-первых, я оказалась при деле, приносила свои небольшие деньги, которые зарабатывала честным трудом. Конечно, мои родители ни копейки не брали, всё тратила на себя. Во-вторых, для будущей профессии – это тоже какой-то опыт. Наконец, и это, пожалуй, главное, я стала писать. Мои первые заметки «Среднячки» в дальнейшем печатались в газете. В них я описывала свои наблюдения за моими подопечными средней группы.
В этот год в нашей семье случилось и приятное событие. Папу пригласили заведовать кафедрой в Куйбышевском авиационном институте и дали квартиру в Куйбышеве, в престижном районе, с видом на Волгу.
    А к осени я поступила в Куйбышевский педагогический институт, набрав 20 баллов.

     Педагогический институт имел несколько факультетов, которые располагались в разных районах города. Так, филологический находился на улице Антонова-Овсеенко. Но все вступительные экзамены проходили в главном корпусе на улице Максима Горького.
     А это уже интересно. Само здание было в прошлом знаменитой тюрьмой. Можете представить себе внутренний вид. Достаточно сказать, что классы – бывшие камеры для уголовников, а лестницы очень крутые и железные.
Так вот. Сдав последний экзамен, счастливая, сбегаю по этой самой лестнице и, задевая каблуком за железную ступеньку, уже лечу рыбкой вниз, разбивая колени… и ломая себе подвесное ребро.
     Так началась моя учёба в высшем учебном заведении…