Хозяин безлунной Москвы. Глава 15

                Глава 15.
      Пока экипаж пробирался сквозь загруженные в воскресный душный вечер пролётками с горланящими из них далеко нетрезвыми пассажирами улицы Первопрестольной, Оля, низко склонив затуманенную голову, смотрела бессмысленно на облучок, боясь поднять взгляд на встречных прохожих: ей казалось, что все, кто видит рядом с демоном невесту в дорогом облачении уже априори её ненавидят, презирают, и стоит ей только взметнуть ресницы, распахнув глаза, как в венок из померанцевых цветов и мирты полетят булыжники и оскорбительные слова. Но когда гнедая пара, преодолев Тверскую заставу, понеслась, ускоряясь по просторному Петербургскому шоссе с редкими пешеходами, облачёнными в неприхотливую крестьянскую одежду, абсолютно равнодушными к проносящейся среди других коляске, с лицами, отягощёнными собственными, а не чужими заботами, она решилась осторожно посмотреть по сторонам: в последний час жизни хотелось запечатлеть в сознании более стоящие фрагменты картин, чем детали этой отвратительной, смердящей искусно выделанной кожей коляски. Солнце, совершенно безучастное к её предсмертным желаниям, клонилось к закату, лениво скользя лучами по верхушкам древних вязов и конопатым перьям пёстрых дроздов, деловито перелетающих, бешено скворча, тракт в поисках пропитания для несущихся вслед, скандально пищащих, вечно голодных птенцов, перекрикивающих еле слышные, монотонно повторяющиеся призывы не нашедших пары кукушек и нежные трели оставшихся холостыми соловьёв.
       Не доехав трети версты до возвышающегося у шоссе, сияющего сусальным золотом Храма Всех Святых, лошадки, не дожидаясь указания кучера, привычно свернули налево, обогнув аптеку и стройную часовню, пересекли просторную сельскую площадь с холмиками из свежескошенной травы и одноэтажными домами, украшенными аляпистыми безвкусными вывесками: «Ресторан «Похмелье», «Ресторан «Гурзуф», «Трактир «Якорь» с клубящимся дымом от папирос из распахнутых грязных окон и вываливающимися из дверей молодыми парочками, приземистых мастеровых в залихватски повёрнутых набок картузах с хохочущими грудастыми раскрасневшимися девками и, минуя древнюю усадьбу с вековым липовым парком, заключённым в каменную ограду, пустились рысью по ровной дороге, ведущей меж обширных полей, засаженных раскинувшим метельчатые колосья с невзрачными цветочками овсом. Неожиданно неприятно стемнело: экипаж ворвался в мрачный, пахнущий сыростью, тиной и хвоей дремучий бор - самое подобающее место жительства для демонического супруга, точно такой, какой видела Оля в кошмарных снах. Лошади пошли чуть тише по песчаной извивающейся тропе, словно опасаясь гиблого места, прядя острыми ушами, прислушивающихся к воинственному кваканью лягушек. Прозрачной атласной кожи неожиданно коснулись твёрдые пальцы. Она дёрнулась и испуганно оглянулась на хранящего доселе молчание исполина.
- Как вы себя чувствуете? – спросил он, уперев внимательно в подрагивающие изумруды немигающий свинцовый взор.
- А вы сами как думаете? – выпалила она с отчаянием в холёное, хотя и бледное лицо, забыв о страхе, и демонстративно отвернулась, вызывающе рванув рукой.
- Я думаю, что вам сейчас очень плохо, - прохрипел над ухом омерзительный бас. – Ну ничего, это исправимо, - голос зазвучал противно мягко, как журчание ручья. – Вам надо расслабиться и успокоиться. По приезде мы с вами этим и займёмся.
      По тонкой спине пробежал озноб, голова дико закружилась. Сказать подобное перед предстоящим мог только отъявленный безжалостный мерзавец. Похоже демон над ней издевался, зная, что власть теперь целиком на его стороне. Она брезгливо поморщилась, вынудив великана громко вздохнуть, сдвинув ровные смоляные брови, и замолчать.
        Вдали сверкнули цветастые платки и юбки: несколько крестьянок, бредущих вдоль обочины, покачивая лукошками, затянув заунывную песню, остановились, обернувшись на стук приближающихся копыт, осеклись, с недоумением уставившись на скорбного вида невесту и, явно узнав кучера и гигантского пассажира, дружно застыли в поклоне, словно перед своим господином, ненароком предоставив возможность барышне рассмотреть содержимое лубяных корзин, наполненных доверху спелыми крупными ягодами земляники.
        Густой неприветливый лес внезапно закончился, и экипаж выехал на утопающий в диких цветах, вяло поглощаемых пятнистыми тучными коровами, луг. Оля зажмурилась, ослеплённая лучами садящегося солнца, а когда распахнула уставшие глаза, упёрлась взором в массивные чугунные ворота, услужливо распахиваемые двумя здоровенными бородатыми мужиками, превосходящими значительно в размерах тех, суетившихся у Храма, не намного уступающих в росте своему демоническому повелителю. На кожаных ремнях, подпоясывающих лёгкие рубахи из небелёного холста, болтались, бряцая по бокам, кобуры с каким-то оружием. Ухоженная дорожка, покрытая щебнем, пошла вверх, и лошадки значительно сбавили темп, словно чувствуя, что они недалеко от дома и спешить им некуда. «Вот и всё», - тоскливо подумала молодая супруга, услышав как захлопываются и закрываются на засовы и замки ворота, рассеянно скользя взглядом по крошечным завязям раскидистых яблонь и вишен, покачивающим сочно-зелёными листьями на лёгком ветерке, благоухающим цветам шиповника и плотным бутонам готовых распуститься вот-вот пионов.
      Достигнув вершины холма и миновав огромную пёструю клумбу, гнедые, не дожидаясь приказа кучера, остановились. Оля взглянула на дом и удивлённо хлопнула ресницами: небольшой жёлтый особняк с белыми колоннами по бокам от широкого крыльца, упирающимися в треугольный фронтон, и балконом с балясинами, протянувшимся чуть не во всю длину верхнего второго этажа, не имел ничего общего с готическим замком, который она упорно изо дня в день себе представляла и из ночи в ночь во сне посещала.
     Вытащив из-под сиденья саквояж, легко спрыгнув на землю и подав руку нехотя спустившейся за ним жене, исполин повёл её вверх по мраморной лестнице, крикнув на ходу, обернувшись: «Благодарю, Платон Нилыч. На сегодня и завтра свободен, гуляй».
      Массивная дверь с позолоченной ручкой распахнулась, и за порог выплыли рослая дородная женщина со смеющимися васильковыми глазами и античными чертами на круглом с ямочками на щеках лице, с пшеничной косой, тщательно уложенной вокруг головы, и тонкой морщинкой удивления, пролегающей вдоль загорелого лба, в ситцевом платье под цвет глаз и белом фартуке и светловолосый пухлый мальчик лет десяти в нарядно расшитой рубахе и песочных холщовых штанишках. Женщина протянула молодым расписной поднос с дымящимся караваем, видно только из печи, и проговорила что-то певучим низким голосом по поводу счастья и долгих совместных лет жизни новобрачных.
- Ну я же просил, - с упрёком воскликнул Орлов, - никаких обрядов.
- Негоже, не отпробовав каравая, хозяйке в дом входить, - бойко обрезала женщина, нисколь не смутившись и не испугавшись нависшего над ней грозно великана.
- А, с вами спорить – себе дороже, - махнул он рукой, беззлобно хмыкнув, отломил краюху и, разделив на неровные части, протянув супруге значительно меньшую, понимая, что сейчас ей не до традиций, сунул в рот хрустящую корочку и не без удовольствия прожевал. Оля с трудом проглотила поданный ей ломтик. – Позвольте представить, - Вельзевул противно – мягко коснулся её руки, обратившись к синеглазой женщине, - моя жена, - он с гордостью выделил это слово, - Ольга Николаевна. Прошу беречь и не обижать... Знакомьтесь и вы, - посмотрел он с нежностью на бледные щёчки, указав сложенными вместе пальцами в сторону встречающих, - моя помощница по хозяйству и хранительница холостого, до недавних пор, очага Арина Тимофеевна и её чудесный внук Миша, - он погладил мальчика по светлой голове. – Коли надо что подать, принести, письмо в Москву доставить, он всегда с удовольствием исполнит.
      Миша зарделся, смущённо пробормотав слова приветсвия и поздравлений, а Хранительница очага заголосила, восторженно взирая на потупившую взгляд Олю:
- Ах, какое великолепие! Какую красавицу прислал Господь в этот одинокий печальный угрюмый дом. Наконец-то в нём будет хозяйка, молодая и пленительная! Наконец в пустых комнатах зазвенит женский смех!
       Молодая хозяйка угрюмого дома поёжилась, представив себя сошедшей окончательно с ума и злорадно хохочущей при вспарывании кинжалом тонких вен. Орлов уже открыл рот, дабы прекратить непонятный супруге монолог, но тут, сотрясая окна правого крыла особняка, послышалось грозное конское недовольное ржание. Он с тревогой дёрнулся на звук и спросил смятенно вздрогнувшего Мишу:
- Опять Верный буянит?
- Да, барин, никак справиться не могу. С самого утра, как вы уехали без него, бузит, - затараторил мальчик. – Меня прочь гонит, на дыбы встаёт. Страшно!
- Ничего, наш казак его сейчас враз усмирит, - кокетливо встряла в разговор помощница по хозяйству.
- Нет, лучше я сам, - качнул головой демон. – Загонял я совсем Платона Нилыча, а ему ещё распрягать. Пусть отдыхает. Вы, вот что, Арина Тимофеевна, - сказал он, забрав у женщины поднос и передав Мише, сунув ей в руку саквояж, - проводите мою жену в её покои, покажите ей всё и помогите раздеться, а я быстро справлюсь и подойду, – служитель тьмы развернулся и быстро пошагал прочь.
     При слове «раздеться» горло Оли сжали железные тиски. Она с тоской поплелась в дом за Хранительницей очага, бесконечно причитающей, не замолкающей ни на мгновение:
- Хозяйка в доме, какое счастье! Да ещё такая красивая, аки ангел. Сколько раз я говорила этому насупленному бобылю: жениться вам пора, негоже жить бирюком, стыдно. Да ещё при такой впечатляющей наружности и при деньгах. Позор! Наконец согрел сердце любовью. Думала, совсем его нет в богатырской груди
       Они поднялись на второй этаж по широкой лестнице, украшенной по бокам белоснежными балясинами и крытой красным ковром, помощница по хозяйству распахнула блестящую лакированную дубовую дверь и пригласила Олю войти в её, видимо последнее пристанище. Просторная комната сияла новизной и всеми оттенками зелёного: стены обтягивали шёлковые салатовые обои, у большого окна, сквозь которое сияло бирюзой безразличное небо, с распахнутыми тяжёлыми изумрудными шторами, стояли два мягких кресла, обитых фисташковым бархатом и круглый деревянный столик с нефритовой вазой на нём, украшенной какими-то странными оливковыми цветами. Этим же камнем были отделаны овальное зеркало и расчёска, лежащая на тумбе трюмо рядом с позолоченной малахитовой шкатулкой. Напротив него, поражая искусной резьбой на спинке и пугая колоссальными размерами, напоминала о возможном предстоящем кошмаре широкая кровать, в которой запросто смогли бы уместиться четыре взрослых человека, покрытая воздушным покрывалом в цвет штор. Сверху отвратительно белели кружевные ночная сорочка и пеньюар, вероятно заботливо приготовленные перед первой брачной ночью Хранительницей очага.
- Всё под глаза подбирал, - восторженно прошептала Арина Тимофеевна.
      Интерьер дополняли высокий платяной шкаф, ажурные деревянные часы на стене и иконостас в правом углу с теплящейся чуть ниже лампадкой, подсвечивающей строгие взгляды святых, скорбно взирающих на съёжившуюся от ужаса новобрачную.
       Помимо входной, в комнате имелись ещё целых три двери: одна вела на балкон, другая в уборную и ванную, которую помощница по хозяйству настойчиво рекомендовала посетить, уведомив, что только что наполнила «девственную купель» горячей водой, к третьей, расположенной возле трюмо, она подплыла, но не открыла, игриво подёргав за ручку,  таинственно сообщив, вынудив молодую хозяйку брезгливо поморщиться, о скрывающимися за ней личными покоями мужа.
       Поставив наконец на мягкий, цвета хвои, ковёр саквояж, Арина Тимофеевна предложила помочь ей раздеться. В первую минуту Оля хотела отказаться и встретить демона в чём пришла, но вдруг поняла, что больше не в силах терпеть морально и физически груз дорогостоящего наряда и молча кивнула. Осторожно отколов от сложной причёски венок с фатой, бережно расстегнув крючки на свадебном платье и замочек бриллиантового колье, развязав впивающийся в тонкое тело корсет, положив украшение в шкатулку, убрав головной убор в шкаф, хранительница очага, так и не услышав от молодой хозяйки ни слова, списав сию странность на усталость и обычную девичью стыдливость перед грядущим первым исполнением супружеских обязанностей, пожелала ей счастливой брачной ночи, оповестила о своём уходе, коли не нужна, и пообещала прийти завтра готовить завтрак не рано, часам к одиннадцати, дабы позволить барыне выспаться после «ну вы сами понимаете чего». Смутившись собственных слов и порозовев, она вежливо поклонилась, удалившись, прикрыв за собой массивную дверь, вызвав в затухающем сознании Оли не только гадливость в связи с мерзким в её ситуации пожеланием, но и недоумение: как такие милые люди могли оказаться в услужении антихриста.
        Оставшись одна, она быстро стянула с дрожащего тела платье и корсет, запихнула с презрением в шкаф, словно никчемный мусор, ощущая особую беззащитность в нижнем полупрозрачном белье, натянула на себя, схватив с кровати, запахнув наглухо, кружевной пеньюар, застегнув его трясущимися руками на все пуговицы, завязав на талии тонкий поясок, испуганно глядя на дверь демона, схватила с пола саквояж, бросила на столик трюмо, открыла, сунувшись в него чуть не с головой и, судорожно роясь, выудила отцовский кинжал, вытащила из расписных ножен и, облегчённо вздохнув, устало опустилась перед зеркалом на стул, не глядя на отражение, отрешённо ожидая кульминационной сцены.
     Хлопнула входная дверь, вероятно за уходящей Хранительницей очага и в доме наступила гробовая тишина. Молодая жена вспомнила, куда пошёл Вельзевул, и слабая надежда на победу громогласного коня в схватке с великаном затеплилась в душе. Она представила как мощные копыта никогда не виденного ею животного проламывают широкую грудь её мучителя, упавшего навзничь, и злорадно улыбнулась.
     Неожиданный стук в дверь, ведущую из покоев нечисти, сопровождаемый мерзким хрипловатым басом, заставил Олю, ошарашенную, как и раньше отсутствием звуков, свидетельствующих о его появлении в доме, подпрыгнуть от неожиданности.
- Ольга Николаевна, позвольте войти, - прозвучало вкрадчиво со стороны врага.
  Она вскочила, приставив кинжал остриём, к груди и выкрикнула сорвавшимся на детский писк голосом:
- Входите.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...