Мария-королева Московии

                Мария – королева Московии.








                Весь день, мелкий нудный дождь, моросивший над Лондоном, изводил английскую королеву Елизавету Тюдор. Он то принимался азартно заливать влагой зеленые газоны вблизи королевского дворца и усыпанные мелким щебнем рядом с ними дорожки. То потом казалось затихал, напоминая о своем существовании едва заметной сеткой мельчайших капель, что садили на одежду слуг сновавших на открытом воздухе. То набравшись сил вновь обрушивался с небес на землю, спеша залить то, до чего не успел добраться в прошлый раз.
  С самого утра королева ожидала прибытия в Уайт-холл своего начальника тайной полиции Френсиса Уолсингема. У него должна была состояться приватная встреча с беглой шотландской королевой Марией Стюарт, попросившей этим летом политического убежища у своей английской родственницы.
  Следуя привычной солидарности монархов всего мира, Елизавета с легкостью могла помочь своей августейшей подруге, оказавшейся в столь трудном положении. Никто из монархов не застрахован от того, что в один прекрасный момент, придется бежать из страны. Елизавета с радостью предоставила бы Марии и кров, и стол и сносное содержание, если бы не одно но. Так уж случилось, что Мария Стюарт имела, пусть призрачные, но права на английский престол и отказываться от них не собиралась, ни под каким предлогом.
  Елизавета, взошедшая на английский трон после долгого хождения по лезвию топора, очень трепетно относилась к любым сторонним поползновениям на свою власть и была готова отразить их любой ценой, от кого бы они не исходили. От сумасбродного Патрика Слоуни родившегося на Дворе Отбросов или рыжеволосой красавицы Марии де Гиз, чье детство и юность беззаботно прошли в королевском дворце. В котором она была полноправной хозяйкой и не тряслась от страха, заслышав стук копыт королевских гонцов у ворот своего временного убежища.
  В этот день воспоминания о тревожном детстве постоянно, помимо воли всплывали в сознании Елизаветы, вызывая у королевы раздражение и недовольство. Эти чувства усиливало огромное водное пятно, что так некстати появилось в центре потолка королевского кабинета. Неизвестно каким образом просочившаяся с крыши дождевая вода, с противным звуком капала в таз, порождая с каждым своим ударом приступы злости в душе у королевы. Слуги уже несколько раз меняли тазы, лазили на чердак в поисках злосчастной течи, но ненавистная вода и не думала останавливаться.
  Елизавета стоически переносило это столь некстати появившееся житейское испытание, намереваясь принять Уолсингема в своем кабинете, как подобает любому монарху полноправному монарху. Однако по прошествии времени, нервы у королевы не выдержали непрерывного «бзынькания» и «глюканья» и она перекочевала в малую столовую.
  Уже давно прошел второй завтрак, наступало время пить чай, но от начальника тайной полиции по-прежнему не было никаких вестей. Когда терпение королевы достигло своего предела и она уже собиралась послать слуг искать запропастившегося Уолсингема, дверь открылась и Елизавете доложили, что начальник тайной полиции просит его принять с докладом.
 - Пусть войдет – зло буркнула Елизавета и цепко вперила взгляд в дверь, желая по одному виду Уолсингема понять, с какой тот пришел к ней вестью. С некоторых пор королеве это хорошо удавалось, не оплошала она и на этот раз. По тяжелому потухшему взгляду начальника тайной полиции, который тот старательно прятал от её напряженных глаз, Елизавета сразу поняла, что её посланца постигла неудача.
 - Отказала – не сколько спрашивая, сколько констатируя, произнесла королева и встав со столь опостылевшего ей кресла подошла к окну и встала к Уолсингему спиной. 
 - Рассказывайте – приказала Елизавета и все то время пока начальник тайной полиции делал свой доклад, королева смотрела в окно, не проронив ни слова.
 - Значит, она считает себя законной английской королевой и никогда не подпишет отказ от престола, - подвела итог королева и отвернувшись от окна вернулась за стол. - Каковы наши дальнейшие действия, милорд?
 - Я бы с большим удовольствием отправил её из Хампстенда в Тауэр, но, к сожалению, у меня нет для этого никаких оснований, - развел руками Уолсингем. - За все время нахождения на территории английского королевства, Мария Стюарт не совершила никаких преступлений, позволяющих отправить её в тюрьму.
 - За исключением того, что она претендует на английскую корону и совершенно это не скрывает – сварливо откликнулась Елизавета.
 - Увы, ваше величество, она имеет это право с момента рождения и за одни слова, мы не можем наказывать августейшую особу.
 - Что же нам делать? Сидеть и ждать когда к своим словам она прибавит ещё и намерения?
 - Совершенно, верно. Опутаем её как паук муху невидимой нитью и будем ждать, когда её католические сторонники свяжутся и предпримут попытку возвести Марию на престол. Тогда мы их немедленно арестуем и с чистой совестью предадим суду. Честному и беспристрастному – многозначительно произнес Уолсингем.
 - И как долго мне ждать этого счастливого момента? Полгода, год, пять лет? - раздраженно воскликнула королева. - Сколько лет мне терпеть эту католическую занозу в своем теле?
 - Пути господни неисповедимы, моя королева, – честно признался Уолсингем. - Может год, может пять лет, а может и все десять.      
 - Веселое занятие, сидеть и ждать! А вы уверены в том, что они у нас будут эти десять лет? Что добрые католические сторонники моей покойной сестры Марии не поднимут восстание и не провозгласят эту рыжую кобылу английской королевой!?
 - Мы сделаем все, чтобы не допустить этого, ваше величество, – заверил Елизавету Уоллсинген, - поместье находится под усиленной охраной, а стража имеет приказ в случае начала беспорядков убить шотландскую королеву.
 - Из любой тюрьмы можно бежать, а любую стражу можно подкупить. История нашего королевства полна подобных примеров. Вам ли не знать этого, милорд.
 - Я твердо уверен в верности своих людей, ваше величество – начал защищать честь своего мундира Уолсингем, но Елизавета не дала ему договорить.
 - Все дело в цене, мой дорогой Уолсингем. Все дело в цене и только.
 - Тогда несчастный случай, – после короткого раздумья предложил начальник тайной полиции. – У меня есть нужные для этого дела люди.
 - И чтобы потом любой бедняк или торговка могли тыкать в меня пальцем и говорить: - Как это удачно она умерла!? А если ваши исполнители будут также проворны в устранении Марии, как  подручные убившие её мужа, то клеймо убийцы и отравительницы мне будет гарантирована до конца моих дней! Нет, спасибо, такого сомнительного удовольствия, мне не надо! Извольте придумать, что-нибудь другое.
 - Хорошо, ваше величество, - не стал спорить с королевой Уолсингем. - Давайте рассмотрим другие варианты действий.
 - Я вас слушаю.
 - Ради спокойствия нашего королевства мы можем просто выслать шотландскую королеву из страны. Надо только определиться куда именно. Так, чтобы потом она никогда не имела возможность угрожать вашим интересам претендуя на английскую корону и больше никогда не могла вернуться в Англию.
 - Единственное место, которое полностью отвечает всем перечисленным вами требованиям – это гарем турецкого султана. Окажись она там, я бы поставила господу двухфутовую свечку.
 - Вы хотите продать Марию туркам? – сразу уточнил Уолсингем.
 - А, что это возможно? – изумилась королева.
 - Вполне возможно, ваше величество. Мои люди через посредников без труда могут это устроить. Но вот только наши недруги будут спрашивать, куда пропала королева Стюарт и будут всячески её искать. Конечно в стены турецкого сераля посторонним вход воспрещен, но я боюсь, что султан непременно захочет похвастаться перед своими подданными своим новым приобретением и тогда, скандала не миновать. Никто не поверит нам, что Мария добровольно отправилась в Стамбул.
 - Да, не поверят, а жаль, - Елизавета со вздохом прогнал заманчивый образ соперницы исполняющей танец живота перед турецким султаном. - Что у нас осталось?
 - Испания и Италия отпадают, - начальник тайной полиции стал неторопливо перечислять европейские страны. - Во Францию, несмотря на то, что Мария на ножах с Екатериной Медичи, её также не стоит отправлять. Гизы окажут ей помощь и обязательно попытаются разыграть эту карту в своих интересах.
 - Остаются германские княжества и датское королевство, - подхватила Елизавета. - Император Максимилиан имеет тесные родственные связи с королем Филиппом и скорее всего отправит Марию в Испанию. Что скажите в отношении Дании?   
 - В Дании господствуют лютеране и правящий королевский дом не связан родственными узами с Испанией и Францией. Однако нет никакой гарантии того, что король Фредерик захочет длительно держать Марию у себя в «гостях», - не кривя душой признался Уолсингем, не терпевший никаких иллюзий в таких серьезных делах как большая политика. – Правда есть ещё один вариант.
 - Какой? – с интересом откликнулась Елизавета.
 - Ваш августейший кузен, московский царь Иван. Морские пути в его владения хорошо освоены и отправить туда нашу «занозу» не составит никакого труда. Московия ведет войну со шведами и поляками и можно быть спокойными, что русский царь не отдаст её ни католикам, ни протестантам. Разве только в гарем турецкого султана – пошутил Уолсингем, но королева не приняла его шутки.
 - И в качестве кого вы предлагаете отправить Марию в Московию?
 - В качестве вашего личного врага, который будет отправлен царем Иваном в один из московских монастырей. По рассказам наших купцов их у русских правителей много и они туда регулярно ссылают неугодных им жен. В качестве ответной благодарности, мы можем пообещать русским организовать продажу кулеврин. Ведя войну за Ливонию, они очень нуждаются в наших пушках. Помниться царь Иван просил вас об этом в одном из своих писем.
 - Помню, помню, но мы решили не торопиться с их продажей, пока русские не позволят нам беспошлинно торговать с Персией. Мне кажется, шотландская «заноза» не стоит того, чтобы разменивать такой сильный козырь в игре с русскими как наши пушки. Тем более, что кулеврины нужны нам самим в предстоящей борьбе с Испанией.
 - Никто не говорит о том, чтобы начать торговлю кулевринами на постоянной основе. Можно красиво пообещать русскому царю и даже отправить несколько орудий в качестве подтверждений наших намерений. Потом могут возникнуть непредвиденные обстоятельства мешающие их регулярным поставкам, но дело будет сделано. Мария окажется в монастыре и откуда ей уже никогда не выбраться.
 - Милорд не боится того, что отправляя мою кузину в Московию, мы дадим русского царю сильный рычаг для давления на нас в дальнейшем? Как в плане торговли, так и в плане политики. Мне кажется, что ваше предложение – не совсем разумный шаг.
 - Не думаю, что русский царь пойдет на это, при наличии у него такого большого числа врагов в Европе. После закрытия для русских купцов Балтийского моря, торговля с нами для них единственная возможность получить европейские товары, в которых они так остро нуждаются в борьбе с поляками и татарами. Вряд ли царь Иван пойдет на такой рискованный шаг в ближайшие пять-шесть лет. Именно столько, по нашим расчетам продлиться эта война.
 - Зная любвеобильность русского царя, я не исключаю того, что желая укрепить свое положение среди королей Европы, он захочет жениться на ней, – Елизавета пренебрежительно передернула плечами. - Вы представляете все последствия подобного шага?
 - А вот тут, ваши опасения полностью напрасны, ваше величество. Чтобы стать женой русского царя, Мария будет вынуждена сменить католическое вероисповедание на православное. Это обязательное условие брака у русских, а Мария, из-за своего воспитания никогда не откажется от веры.
 - Возможно, что в этом милорд прав, но все равно, ваше предложение мне не нравиться. Слишком много нюансов, которых сразу невозможно учесть, а потом будет невозможно исправить.
 - Значит, нам остается первый вариант, паук и муха? – с невозмутимым лицом уточнил Уолсингем.
 - Не знаю – недовольная произнесла Елизавета. Встав с кресла, королева принялась мелкими шагами вышагивать вдоль стены, ожидая, что собеседник предложить ещё что-то и не ошиблась.
 - Наши купцы, плывя в Московию часто не успевают уложиться в одну навигацию и вынуждены зимовать, либо на островах, либо на морском побережье. Условия зимовки очень трудные и опасные и как правило, не все из них добираются до Архангельска живыми. Очень может случиться, что по пути в Московию Мария заболеет и умрет. На все воля божья – начальник тайной полиции с притворной скорбью перекрестился.
 - А вот этот вариант, нам очень нравится. Он нас вполне устраивает, – радостно откликнулась Елизавета. - У вас есть человек, которому можно поручить это важное дело?
 - Конечно, ваше величество. Старший агент Гай Мильтон не раз успешно выполнял секретные поручения подобного рода. Уверен, он прекрасно справиться и с этой миссией.
 - У меня нет оснований не верить вашим уверениям милорд, - усмехнулась рыжеволосая королева, настроение у которой быстро улучшалось. - Но как мы объясним шотландцам и своим подданным отъезд нашей кузины в Московию?
 - Шотландцы будут только рады такому повороту дела. А что касается всех остальных, то можно обставить дело так, что Мария Стюарт с помощью своих тайных сторонников сбежала из места определенного ей для пребывания. Будет объявлен розыск, который установит, что беглянка намеривалась уплыть в Данию. Однако идущих туда кораблей в порту не было и она села на корабль идущий в Московию, с тем чтобы на нем, добраться  до датского королевства. А почему этого не случилось, известно одному богу – Уолсингем вновь прискорбно вздохнул.
 - Значит ваша задача помочь Марии бежать в Данию. Надеюсь, это пройдет без каких-либо осложнений.
 - Вы обижаете меня и моих людей, ваше величество!
 - Тогда жду вашего доклада, милорд – Елизавета протянула Уолсингему руку для прощания. - Более радостного чем нынешний.
 
 

                ***





                Беглая шотландская королева, чьи права на престол в Эдинбурге аннулировал парламент Шотландии в пользу её сына Иакова, а ныне претендентка на английскую корону Мария Стюарт, готовилась отойти ко сну.
  После недавнего нелицеприятного разговора с Уолсингемом она мужественно ждала, что Елизавета, за её строптивость и непокорность прикажет ухудшить условия содержания беглянки. На месте Елизаветы, Мария так бы и сделала, но день проходил за днем, а августейшая сестра, казалось забыла о её существовании.
  Это одновременно успокаивало, но вместе с тем и тревожило бывшую королеву Шотландии. Набив много шишек сидя на эдинбургском престоле, совершая одну ошибку за другой, постоянно ставя не на того мужчину, Мария научилась предчувствовать подкрадывающуюся к ней беду. С самого утра, что-то щемило у неё в груди и не уходило, несмотря на все попытки Нэнси, развлечь свою хозяйку досужими разговорами.
  За время своего пребывания в Хампстенде, Мария быстро сошлась с этой кареглазой толстушкой. Которая несмотря на свою простоту, выполняла все точно и обстоятельно, в отличие от длинной и вечно недовольной Гвен. Мария приходилось по несколько раз отдавать ей то или иное приказание, а потом непременно перепроверить, как она его сделала. Одним словом Стюарт не могла нарадоваться этой служанке, гоня от себя неприятную мысль, что Нэнси тайный агент Уолсингема.
  Служанка стелила бывшей королеве постель, когда под окнами усадьбы раздались голоса стражников, стук конских копыт и скрип колес тяжелой кареты. Прошло несколько напряженных минут, двери в комнату распахнулись и перед Марией предстал молодой мужчина в камзоле и походном площе.
  Опытным женским взглядом, бывшая королева по едва заметным признакам, сразу распознала в нем представителя благородного сословия. Не слишком знатного и богатого, но не простолюдин, поднявшийся по служебной лестнице благодаря рвению и преданному служению короне.
 - Мария Стюарт? – нежданный гость, не столько спросил, сколько отдал должное приличию общения благородных людей.
 - Королева Стюарт – тотчас поправила визитера рыжеволосая красавица, но посланник Елизаветы пропустил это замечание мимо ушей.
 - Собирайтесь, миледи. Её величество королева Елизавета приказала доставить вас к ней во дворец для конфиденциальной беседы.
 - В столь позднее время? – Мария удивленно подняла брови.
 - Вы отказываетесь повиноваться приказу королевы? Предупреждаю, что в случае неповиновения я имею право применить к вам силу.
 - Не нужно меня пугать, мистер… - Мария требовательно посмотрела на посланника королевы.
 - Джереми Фокс, миледи – коротко представился тот.
 - Если королева Елизавета хочет меня видеть на ночь глядя, так тому и быть. Нэнси, помоги мне одеться, чтобы я могла предстать перед своей дорогой родственницей в подобающем виде.
  Мстя за неподобающее к ней обращение, Мария провозилась с одеванием дольше чем это полагалось. Посланец Елизаветы уже собирался поторопить шотландку, когда та вышла из-за ширмы и объявила о своей готовности ехать.
  В карете, которую сопровождало двое верховых, кроме Марии и Фокса никого не было. Несмотря на скудное освещение от каретного фонаря, бывшая королева заметила, что её спутник несколько волнуется и приготовилась к разговору. Который мог оказаться обернуться нудным перечислением требований по поведению во время разговора с королевой, до банального оскорбления. Мария не исключала и такой формы давления, на удивление простой, но довольно действенной. Однако, посланец Елизаветы буквально изумил Марию.
 - Ваше величество, вам угрожает смертельная опасность, - сказал Фокс, когда карета довольно далеко отъехала от поместья. - Я действую по поручению лорда Джейкоба Харди, графа Дорсетского, одного из вождей католической лиги Англии. Благодаря нашим тайным сторонникам во дворце, нам стало известно, что Елизавета намерена отправить вас в Тауэр, чтобы потом выдать шотландцам. Приказ о вашем переводе уже подписан королевой и завтра утром за вами должны были приехать. Лорд Харди приказал вывести вас из поместья любой ценой и слава богу, нам это удалось. Не смотря на жестокие гонения, у католической лиги ещё осталось много сторонников на королевской службе.
  От рассказа Фокса, Марию словно окатило кипятком. Она пружинисто развернулась в сторону молодого дворянина, буквально глотая ушами каждое его слово.
 - И что вы предлагаете мне делать дальше, милорд?
 - Бежать в Данию, ваше величество. В порту готов корабль, который доставит вас датское королевство. Оттуда вы свободно сможете добраться к своим французским родственникам или к испанскому королю, который давно ищет с вами встречи по очень важному поводу.
  Услышав это, Мария чуть усмехнулась и расслабилась. Слова Фокса были чистой правдой. В своих письмах, Филипп Испанский действительно предлагал шотландке встретиться, чтобы обсудить возможность брачного союза между ними.
 - Но почему именно в Данию? Неужели нет ни одного корабля который плыл бы во Францию или Фландрию? Этого ведь гораздо ближе и быстрее.
 - Быстрее и ближе не всегда безопаснее, ваше величество. С недавнего времени все корабли плывущие во Францию и особенно во Фландрию подвергаются тщательной проверке. Только корабли идущие в Данию и в порты Ганзы могут свободно покидать пределы Англии. Я понимаю, что Бремен или Гамбург для вас более удобное место, чем Дания, но к сожалению, сейчас в нашем распоряжении есть только один надежный капитан согласный вывести вас из страны. И его корабль плывет в Данию.
 - Возможно, стоит подождать?
 - Боюсь, вы не понимаете всей сложности положения. Как только станет известно о вашем побеге, все порты Англии будут немедленно закрыты и ни один корабль не сможет её покинуть без тщательного досмотра. В нашем распоряжении только одна ночь.
 - Но как же мне прикажите отправиться в это тресковое королевство без единой вещи в гардеробе?! Ведь я королева, черт побери?! – гневно воскликнула Мария, внутреннее согласная с предложенным ей вариантом.
 - Не беспокойтесь, моя королева, - радостно заверил её Фокс. – Все необходимое для плавания будет доставлено на корабль, как только вы дадите согласие плыть в Данию. Возможно, мы сумеем даже подобрать вам на первое время преданную служанку.
 - Но у меня нет денег не только для путешествия во Францию, но даже для кратковременного пребывания в гостях у короля Фредерика – начала выдвигать свои условия Фоксу Стюарт.
 - Лорд Харди просил передать вам пятьдесят дукатов на первичные нужды, а также  гарантированное письмо для датского банкира Вильяма Браге. Он выдаст вам три тысячи крон на личные нужды и поездку во Францию – Фокс вытащил из кармана тяжелый кошелек и запечатанный конверт и почтительно передал их шотландке.
 - Значит у вас все решено? 
 - Нет, ваше величество. Мы только подготовили ваше бегство из столь «гостеприимной» для вас Англии. Последнее слово за вами. Вам выбирать место своего ближайшего пребывания, Тауэр или Эльсинор.
 - Я предпочла бы Лувр или Прадо, но похоже, что сейчас у меня нет особого выбора. Хорошо, я согласна на Данию, хотя мне это совсем не по душе – хмуро призналась Мария.
 - Прекрасный выбор, ваше величество, - учтиво откликнулся Фокс и выглянув из окна кареты крикнул кучеру. - В порт, Жакоб.
  Колеса кареты энергично с утроенной силой и седоков начало покачивать на ухабах лондонской мостовой. Видя, что Мария стала потирать от нетерпения руки, Фокс решил учтиво поухаживать за дамой.
 - Я вижу вы немного озябли от нашей промозглой погоды, ваше величество. Разрешите предложить вам отличного рейнского вина. Оно отлично вас согреет и приободрит – молодой человек учтиво снял с пояса богато украшенную фляжку и вопросительно посмотрел на шотландку.
  Соблазн выпить согревающего вина, которое было в данной ситуации как раз очень даже к месту, сильно одолевал королеву, но осторожность взяла вверх.
 - Только после вас, милорд – с достоинством ответила Стюарт, чем не вызвала у Фокса никакого удивления. Любой правитель мог потребовать от подателя, самому попробовать предлагаемое им еду или питье.
 - Как прикажите, моя королева – откликнулся посланец лорда Харди и достав из-за пояса небольшой серебряный стаканчик, ловко его наполнил и поднес к губам.
 Из-за плохого освещения Марии было плохо видно выпил ли Фокс вино или на очередном ухабе ловко вылил его в рукав или за воротник. Подозрения были, но когда молодой человек протянул шотландке стакан наполненный вином, она не стала от него отказываться.
  Выпитое вино оказало на Марию благотворный эффект. Оно действительно согрело молодую женщину и настроило на позитивный лад, несмотря на липкий холод, что нет-нет да и проникал в карету через щели. Особенно после того, как кучер мастерски разворачивал её на очередном повороте.
  Когда карета остановилась и Жакоб трижды постучал рукояткой кнута по её крыше, Фокс попросил Марию одеть на лицо темную вуаль, а на руки перчатки, дабы никто не смог бы опознать в беглянке знатную даму.
 Учтиво подав шотландке руку помогая сойти на землю, Фокс осторожно провел её по запутанному портовому лабиринту. Старательно минуя портовую стражу, чьи голоса, время от времени раздавались в ночной тьме.
  Сотню раз жалея, что у неё нет маломальского фонаря, способного показать куда следует ставить ногу, Мария наконец-то достигла того места, где с идущего в Данию корабля были спущены узкие сходни.
  Возле них стоял укрытый с ног до головы черным плащом человек, решительно преградивший Фоксу и Марии дорогу. На его поясе мутно сверкнул металл, но посланец лорда Харди не обратил на это никакого внимания.
 - Дорсет, – коротко, глухо произнес он тайное слово, - Хэмпшир – послышалось в ответ и страж отступил, давая дорогу.
  С большим трудом, Мария смогла одолеть эту узкую, предательски качающуюся лестницу. Когда же все осталось позади и она ступила на палубу корабля, силы предательски оставили её.
 - Вам плохо? – учтиво спросил Фокс, внимательно заглядывая в лицо Стюарт. - Это от волнения, но самое страшное уже позади. Мы уже на месте и нам осталось пройти всего несколько шагов до вашей каюты.
  Не выпуская руки королевы, он уверенно повел Марию по палубе в направлении кормы. Каждый шаг на подозрительно быстро деревенеющих ногах стоили ей огромных сил и напряжения. Больше всего на свете, в этот момент шотландка имела страстное желание сесть куда-нибудь, а ещё лучше прилечь на что-нибудь. Однако королевская гордость не позволяла ей сделать это.
  Они прошли уже большую часть своего пути, когда из темноты появился ещё один человек обменявшийся с гостями паролями. Фокс представил его Марии как помощника капитана и попросил показать гостью в её каюту.
  От проводника сильно пахло ромом и табаком, но этот момент, этот факт не имел для измученной шотландки уже большого значения. Внезапно обрушившаяся на неё усталость, буквально раздавила Марию. Каждый её шаг по скрипучим ступенькам в недра корабля был подобен подвигу Геракла. Шотландке уже казалось, что её мучениям не будет конца, когда помощник капитана остановился и сказав долгожданное: - Пришли - толкнул рукой дверь каюты.
  За ней оказалось небольшое пространство, со столом, стулом и кроватью, куда ноги сами, помимо воли хозяйки, измученной Марию Стюарт. С огромным облегчением она уселась на застеленный серым ситцевым одеялом матрас и оперевшись на спинку кровати, обвела взглядом помещение, в котором ей предстояло провести некоторое время.
  На столе стоял небольшой ночник, чей свет позволил разглядеть Марии стоявшего перед ней моряка, Фокса и какую-то женщину. Сквозь ресницы предательски слипавшихся глаз она сумела узнать в ней свою горничную Гвен. От этого открытия брови у шотландки удивленно поползли вверх, но задать Фоксу вопрос, она не сумела. Тьма смежила ей очи и Мария уснула.   
  Пробуждение было тяжелым и малоприятным. В голове сильно шумело как после затянувшегося пира, и кто-то настырно хлестал Марию по щекам, в завершении, плеснул ей в лицо водой. 
  Столь неподобающее обращение вызвало у шотландской королевы ярость, и как бы ей не было тяжело, она нашла в себе силы открыть глаза и даже приподняться на локтях на жесткой кровати, где она лежала.
 - Она очнулась, господин! – тотчас раздался противный скрипучий голос, в котором Мария узнала свою служанку Гвен. Именно она стояла рядом с ней, держа в руках, пустую деревянную кружку, чье содержимое было на лице королевы. Мария собиралась выказать гнев этой паршивке за столь вольное с ней обращение, но тут обозначился новый персонаж, находившийся в каюте.
 - Мария Стюарт! – голосом судьи выносящий смертный приговор, воскликнул худой костистый человек, в поношенном мятом камзоле. Он был среднего роста, лицо его было серым, мало запоминающимся, кроме черных маслянистых глаз, которые торжествующе бегали по фигуре Марии.
  За время нахождения у власти, Мария наведалась таких людей, которым испытывают огромное удовольствие от выполнения какого-нибудь гадкого дела. Особенно когда это касалось людей бывших его на три головы выше, как по происхождению, так и по положению.
  Развернув лист пергамента украшенного красной королевской печатью, человек заговорил, стараясь каждым сказанным словом придать важность и значимость произносимому тексту, а заодно и себе.
 - Мария Стюарт! Её Величество королева Англии, Уэльса и Ирландии Елизавета Тюдор, своей великой волей, поручила мне, её верному слуге Гаю Мильтону, передать вам свое монаршее решение.
  Учитывая, что вы, вероломно нарушили свои обязательства перед Её Величеством английской королевой Елизаветой, самовольно покинув определенное вам в качестве местопребывания на землях английской короны поместье Хампстенд. Что вы, подло вступили в тайный сговор с заговорщиками католиками, целью которых было свержения с трона и убийства Её Величества королевы Англии Елизаветы. Учитывая признательные показания арестованных схваченных тайной службы королевства заговорщиков и полностью изобличающие ваши коварные намерения и действия полностью несовместимые со статусом политического беженца и совершенно неподобающие  королевскому положению и происхождению, Её Величество приняла следующее решение.
  Человек, назвавшийся Гаем Мильтоном, замолчал и презрительный взглядом окинул растрепанную и взъерошенную Марию Стюарт. В этот момент на её лице мало, что было от шотландской королевы. Напуганная и подавленная она напоминала ярмарочного воришку пойманного деревенским констеблем на «горячем», отчаянно ищущего способа спастись от жестких рук правосудия.
  Насладившись видом затравленной королевы и презрительно сжав губы, человек продолжил чтение.
 - Исходя из того, что подобные действия с вашей стороны представляют серьезную опасность для спокойствия Её Величества, благополучия её подданных и интересов английской короны. А также то, что у вас остались тайные сторонники в английском королевстве, которые наверняка не оставят своих подлых попыток убить горячо любимую народом королеву Елизавету, Её Величество посчитало недопустимым и опасным ваше дальнейшее нахождение на землях английской короны. Согласно законам английского королевства и властью данной ей Богом, королева Елизавета приняла решение выслать вас за пределы своего королевства.
  Мильтон вновь остановился. Давая возможность Марии прочувствовать весь трагизм положения, в котором она оказалась, а заодно отладить дыхание и голос, перед последним аккордом своей речи.
 - Желая раз и навсегда избавить своих дорогих подданных от искушения соблазном возвращения католической веры на земли английского королевства и избавить себя от поползновений своих тайных недругов, чьи действия угрожают власти и жизни Её Величества. А также желая иметь прочные и долгие добропорядочные отношения с Шотландским королевством, и понимая, что высылка вас в любое королевство Европы обернется войной, смутой и тайными заговорами против английской короны, Её Величество решила не отправлять вас на континент. Вы будите, отправлены морем в Московию к августейшему брату английской королевы царю Ивану. Он поместит вас в один из своих монастырей, где вам будет оказано подобающий вашему происхождению и положению уход и внимание за счет английской казны, до самой вашей смерти. Исполнение своей монаршей воли, Её Величество возложила на меня, её покорного слугу.
  Мильтон принялся неторопливо сворачивать лист пергамент, наслаждаясь произведенным его словами действием на Марию Стюарт. Видя, как от открывшейся перед ней ужасной картины у несчастной женщины раскрылись глаза, и судорога исказила её миловидное лицо, Мильтон посчитал, что шотландка сломлена и подавлена. И следуя полученной от Уолсингема инструкции, участливым голосом произнес.
 - Впрочем, Её Величество королева Елизавета готова проявить к вам свою милость и вместо дикой и холодной Московии высадить вас на землях Датского королевства. В случае вашего согласия, я имею полномочия приказать капитану сделать это. Сейчас мы как раз находимся в полудневном переходе от побережья Дании.
  Увидев, как вспыхнули радостью глаза Марии, как заблестели они появившейся вдруг надеждой, Мильтон посчитал, что ему удастся выполнить главное поручение Уолсингема.
 - Вы сегодня же сможете ступить на континент, если согласитесь оказать Её Величеству небольшую для вас, но очень важную для неё услугу.
 - Какую услугу? – с готовностью откликнулась Мария, мысленно уже покинувшая скрипучую посудину.
 - Подписать отказ от притязаний на английский престол – коротко пояснил Мильтон и кивнул в сторону невысокого толстяка, державшего в руке небольшой свиток. Властно взмахнув пергаментом с королевской печатью подобно жезлу, он приказал толстяку приблизиться к Марии и положить свиток на стол. На нем находился чернильный прибор и остро очищенное гусиное перо.
 - Вот там, внизу – медовым голосом произнес Мильтон, заглядывая шотландке в её карие глаза.               
  Лучше бы он этого не делал, ибо в следующий момент он воочию узнал, что такое королевский гнев.
  Сколько гнева, гордости и негодования появилось в глазах шотландки, ещё минуту назад казалось, были потухшими и полностью сломленными. Сколь презрительно окинула она взглядом человека, посмевшего предложить ей поменять право первородства на дурно пахнущую чечевичную похлебку. Царственно вскину свою длинную холеную шею, Мария в мгновение ока заставила Мильтона вытянуться перед ней во весь рост и принять защитную позу.
  Взятое было в руки, перо стремительно полетело в стоявшего рядом толстяка и попало ему в лысину, от чего тот тонко пискнул.
 - Подлый пес! – вскричала королева, гневно потрясая сжатыми в кулак тонкими, аккуратными пальцами. - Да как ты смеешь предлагать мне подобное непотребство!? Да я тебя…
  Мария Стюарт решительно шагнула к Мильтону намериваясь влепить ему звонкую пощечину. Праведный гнев оскорбленной королевы был столь силен, что посланник Елизаветы даже отступил на шаг назад, но, к сожалению, шотландка не смогла защитить свое доброе имя. Не успела она пройти и двух шагов, как получила сильнейший толчок в спину и со всего маха рухнула на кровать.
 - Лежать! – грозно выкрикнула нанесшая предательский удар Гвен и, подтверждая свои слова действием, набросилась на поверженную шотландку. Без всякого стеснения к августейшей особе, она придавила коленом спину Марии и намотала на кулак её растрепанные рыжие волосы.
  Вскрикнув от боли и столь неподобающего с ней обращения Стюарт попыталась сбросить с себя служанку. Несмотря на свое королевское происхождение, силы у Марии имелись. Предательница Гвен с трудом сдерживала её, и Мильтон поспешил прийти ей на помощь.
  Подскочив  к кровати, он проворно схватил одну из рук шотландки и со знанием дела вывернул её. Затем запустив другую руку под юбку Гвен, он с большим трудом нашел вторую руку и тоже завернул её за спину своей жертве.
 - Вяжи её! – крикнул толстяку разгоряченный борьбой Мильтон, но тот сильно растерялся и, не зная, что делать, бестолково топтался возле борющегося трио. Даже поверженная столь подлым способом, Мария внушала к себе боязнь и почтение.
 - Вяжи ремнем! Быстро! – громкий окрик привел в чувство толстяка. Лихорадочно борясь с непослушной пряжкой, он с горем пополам снял с себя ремень и протянул его Мильтону.
 - Руки! Руки ей вяжи! - гневно воскликнул посланник королевы, но толку от толстяка, он так и не добился. Не привыкший к подобному проявлению насилия над благородными дамами, он никак не мог накинуть ремень на запястье королевы, чем вызвал ещё большее раздражение в свой адрес.
 - Черт! Держи руки! Идиот!! – выругался Мильтон и когда толстяк, наконец, выполнил его приказ, сам быстро связал поверженную красавицу. Униженная и оскорбленная, она, тем не менее, не утратила гордости и гнева.
 - Скоты!! Грязные и подлые скоты! Как вы посмели мерзавцы поднять свои грязные руки леди королевской крови!!? За это преступление вас всех четвертуют в любом порту континента!
  Угрозы, что выкрикивала Мария своим обидчикам, были вполне реальными. Закон об оскорблении лиц королевской крови был в любом европейском королевстве и действовал неукоснительно. Отчего разгоряченные борьбой с королевой щеки толстяка мгновенно побелели от страха.
  В отличие от него, во взгляде Гвен страха не было страха. Однако имелась озабоченность и для укрепления рядов своих соратников, Мильтон, решил применить экстренные меры.               
 - Заткни ей рот! Тошно слушать блеяние этой глупой овцы! – крикнул он служанке и та, с радостью исполнила этот приказ. Не раздумывая ни секунды, она оторвала пышный кружевной брабантский манжет с рукава платья королевы и проворно засунула его в её открытый рот.
 - Слава богу! – поморщился Мильтон и, подняв оброненный в пылу борьбы королевский указ, заговорил.
 - Мария Стюарт. Согласно воле Её Величества королевы Елизаветы Английской, в связи с буйством вашего характера, вы заключаетесь под стражу на все время пути до Московии. Вам категорически запрещается самовольно покидать эту каюту без сопровождения специальных лиц выбранных мною из числа команды. Вам будет разрешено раз в пять дня совершать прогулки по палубе корабля в сопровождении охраны. Всякий раз, когда вы будите покидать каюту, вы будите одевать, на лицо специальную маску, такова воля королевы Елизаветы – произнес Мильтон, стараясь придать своему голосу максимальные твердость и жесткость.
 - В случае если предписанные вам правила содержания будут вами нарушены или вы попытаетесь, напасть, оскорбить своими действиями сопровождающих вас лиц или создать в отношении их жизни угрозу, королева Англии дарует мне право применить против вас силу и наказать вас согласно утвержденным ею регламентам. Так за первый проступок наказание будет не большим, по моему усмотрению. За второе нарушение вы будите, подвергнуты публичной порке кнутом, будучи привязанной к мачте. Если все это не вразумит вас и не укротит буйство вашего характера, и вы продолжите свою вредоносную политику, то вы будите, выброшены в открытое море, в присутствие всей команды. По этому поводу будет составлен соответствующий акт, который подпишут три независимые свидетели в лице капитана, штурмана и доктора корабля. По прибытию в Лондон, акт будет передан в канцелярию Её Величества.
  По тому, как Мария прекратила попытки вырваться из тисков помощников Мильтона, королевский посланец решил, что она сломлена. Нагнувшись к королеве, он собирался похлопать её по щеке, но вместо проявления покорности, Стюарт подобно задиристой козе, попыталась боднуть Мильтона в лоб, чем сильно обозлила его.
 - Властью данной мне королевой Елизаветой на этом корабле и над этой женщиной, я принял решение наказать её за проявленное неуважение к воле английской королева и её почтенным слугам, - Мильтон выдержал паузу, а затем обрушил на Марию свой завершающий удар. - Я приказываю остричь арестантку Стюарт, дабы смирить её  неуемную гордыню, которой предстоит принять монашеский сан.
  Мильтон отошел на шаг в сторону и собирался театрально взмахнуть рукой, но в этот момент поверженная шотландка вновь пришла в движение. Энергичнее и решительнее чем прежде и спасая положение, Мильтон гневно крикнул толстяку: - Держи её!!      
  Тот вновь на секунду замешкался, но встретившись с яростным взглядом Мильтона, бросился помогать Гвен. Схватив с двух сторон извивающуюся королеву, они подтянули Марию к краю кровати и, стянув на пол, умудрились поставить на колени. Затем толстяк навалился на пленницу всем телом, а служанка бросилась за ножницами. 
  Охваченная азартом, она принялась безжалостно кромсать длинные густые локоны королевы, с упоением приговаривая: - Вот так! Вот так! Вот так!
  Дело шло спорно и быстро и скоро вся кровать и пол возле неё были завалены отрезанными рыжими кудрями. Назначая наказание, Мильтон собирался ограничиться только пострижением, но его помощница мыслила иначе. Не дав ему произнести ни слова, Гвен отбросила в сторону ножницы и с проворством мартышки выхватила из кармана, маленькую машинку для стрижки волос. Миг, и крепко ухватив Марию за голову, она принялась выстригать ей затылок.   
 - Потерпи! Потерпи! И все будет хорошо! Я тебе обещаю! – нежно ворковала она каждый раз, когда несчастная шотландка вскидывала голову, от причиненной ей боли. Гвен хорошо знала искусство стрижки. Клочки волос лихо летели во все стороны, отброшенные рукой служанки.
  Помогавший ей в этом деле толстяк только покряхтывал, глядя на работу Гвен, не забывая придерживать свою бедную пленницу. Он уже освоился со своей новой ролью и войдя во вкус, по-хозяйски, нет, нет, да и потискивал её талию, бедра и ягодицы, пытаясь привести непокорную шотландку к смирению.   
  Когда все волосы покинули голову несчастной Марии, Мильтон собирался отдать приказ развязать её, но Гвен снова не успокоилась.
 - Одну минуту, господин! Сейчас все будет готово – воскликнула служанка и бросилась прочь от кровати. Не прошло и мгновения, как она долетела до стола, и что-то схватив с него, метнулась обратно.      
  У державшего пленницу толстяка упала челюсть, когда тот увидел в руках Гвен открытую бритву и красную губку, при помощи которой, благородные дамы совершали свой утренний туалет. Миг, и смочив голову королевы губкой, Гвен принялась тщательно её брить.
 - Не вертись, не вертись, а то порежу – приговаривала мучительница, неторопливо выскребая каждый волосок щетинки, оставляя после себя сияющую белизной кожу. Напуганная Мария затихла и ни разу не пошевелилась, во время этой экзекуции.
  Когда же все, наконец, закончилась, Гвен издевательски звонко шлепнула ладонью по голове своей бывшей хозяйки, а ныне королевской арестантки.
 - Ну, вот теперь, ты настоящая красотка! – воскликнула она, надевая на голову Марии ночной чепчик, и разразилась противным смехом. Именно он и переполнил чашу терпения шотландки и когда её развязали и вытащили кляп изо рта, она залилась неудержимыми слезами. 
  Горе её было столь велико, что Мильтон со своим подручными не сказав ни слова, выскользнули из каюты, оставив пленницу одну.
  Каждого из них в этот момент в той или иной мере трясло. Гвен и толстяка трясло от страха и напряжения, ибо не каждый день им приходилось творить насилие в отношении особы королевской крови, пусть даже с благословления другой королевской особы.
  В отличие от них, Мильтона трясло в ожидании грядущего. Зная, чем должно закончиться это плавание, он опасался, что по завершению всего он станет для короны неудобным свидетелем и с легкостью может пропасть в безызвестности. Увы, но Гай Ричмонд Мильтон знал такие случаи.    
 
      


                ***




                Описывать злоключения и невзгоды, что выпали на долю шотландской королевы за время плавания к берегам холодной Московии, не хватит времени, бумаги и чернил. Ибо каждый день этого отрезка жизни беглой королевы представлял собой упорную и ожесточенную борьбу. Борьбу не только за сохранение своей чести и достоинства, но и за элементарное выживание. Уж слишком велики были шансы для того, чтобы она не добралась до конечного пункта своего вынужденного путешествия. Начиная от банальной простуды и заканчивая несчастным случаем, от которого, увы, никто не застрахован.
  Можно было не сомневаться, что если бы с Марией что-то случилось бы, Мильтон и Гвен палец о палец не ударили бы чтобы помочь ей. Единственный, кто из всей этой зловредной троицы не желал зла беглой королеве, так это толстяк кок. После пострижения, он проникся к шотландке нешуточной страстью и глубоко в душе лелеял мысль познакомиться с ней поближе.
  Свое столь неожиданно возникшее расположение к Марии, толстяк проявил тем, что старательно подкладывал в пищу арестантке хорошие куски мяса. И делал это столь ловко, что ни Гвен, ни Мильтон, ни кто другой из членов команды не заподозрили его в симпатии к королеве.   
  Так при тайной симпатии толстяка, Мария дожила до самого главного момента своего плавания – зимовки. Как и планировал Уолсингем, корабли не успели добраться до  Архангельска и были вынуждены зазимовать, пройдя почти две трети пути.
  Для этой цели моряки выбрал одну из небольших бухт, которых было в большом количестве, вдоль тянущегося на восток хмурого и неприветливого берега.
  За время пути, в результате длительного общения со своими недругами, у Марии Стюарт появилось чутье на всякие гадости и пакости с их стороны. Она буквально по незначительным жестам, по косо брошенному взгляду догадывалась о намерениях своих врагов. Вот и когда Мильтон потребовал от капитана корабля, чтобы он зимовал значительно дальше от остальных двух кораблей, Мария сразу заподозрила неладное.
  Что намеривался сделать с ней Мильтон, чтобы потом выдать дело своих рук за естественную смерть, так и осталось неизвестным. Возможно, готовился несчастный случай, возможно, отравление, возможно, удушение подушкой. Ясно одно, Мильтон собирался устранить Марию, но почему-то тянул.
  Уже холодные морозы сковали лед вокруг кораблей, уже наступила полярная ночь и замели метели, однако тайный агент Её Величества так и не исполнил королевскую волю. Когда же, по мнению Мильтона, такой момент настал, в дело вмешалось божье провидение. Так считала Мария, и с ней трудно было не согласиться.
  Ничто не предвещало беды. Тот день, когда все случилось, мало чем отличался от других дней. Поздние сумерки рассвета и ранний закат наступили как обычно, но почему-то, отправляясь спать, королева легла на узком, неудобном топчане, а не на своей постели. Скорее всего, на узком топчане можно было быстрей согреться, чем на широкой, но очень холодной постели.
  Большая часть экипажа спала или отдыхала после вахты, когда неожиданно раздался глухой треск дерева и корабль стал крениться на правый бок. С каждой минутой, с каждой секундой крен стал быстро нарастать, от чего вся мебель поехала кувырком. Лежавшая у самой двери Мария успела соскочить с топчана и выскочить в коридор, а оттуда на палубу, а вот Гвен не повезло.
  Тяжелая кровать припечатала её к стене, когда она пыталась не столь проворно её обогнуть. Миг и страшный удар переломал служанке обе ноги, превратив её в беспомощную тряпичную куклу.
  Как в поднявшейся суматохе шотландскую королеву не затоптали и не сбросили с накренившейся палубы известно одному богу. Мария сама плохо помнила тот момент, когда она покинула гибнущий, под напором льда корабль. В себя она пришла уже на льду, с окровавленными руками, между моряками, снующими с факелами в руках.
 - Отходи! Отходи! – истошно кричал штурман Фортибрас, за плечами которого было уже три зимовки и моряки охотно слушали его.
 - Сейчас опрокинется и раздавит всех к чертовой матери! Отходите в сторону! – повинуясь его призывам, англичане отбежали от обреченного на смерть корабля. С замиранием сердца смотрели они на свой «родной дом», которому оставалось жить считанные минуты, не подозревая, что другая смертельная опасность, на мягких лапах подбирается к ним с противоположной стороны.
  Утомленная бегством Мария, находилась в стороне от матросов с единичными факелами в руках и это её спасло. Огромные белые медведи, гонимые муками голода, под покровом ночи подошли к морякам и набросились на них. Застигнутые врасплох люди, не имея под рукой оружия, оказались легкой добычей для полярных хищников.
  Медведи не тронули помертвевшую от страха молодую женщину, а вот Мильтону была уготована иная судьба. Вместе с другими двенадцати членами экипажа, он погиб от медвежьих лап и клыков.
  Когда с соседних кораблей пришла помощь, все было кончено. Перед толпой вооруженной баграми и ружьями, предстала ужасная картина. На обильно залитом кровью льду валялись обезображенные человеческие тела, многие без рук и ног, а некоторые и без головы.
  С большим трудом удалось опознать в них останки того или иного члена экипажа, а тела троих, включая самого Мильтона и вовсе пропали. До самого утра, никто из моряков не рискнул приблизиться к накрененному кораблю, из страха, что он вот-вот рухнет и утянет с собой в морскую пучину. Все ждали, его гибели, но вопреки всем всему, он пробыл в наклонном состоянии больше недели, что позволило морякам основательно разгрузить его.
  Кроме провианта и топлива, с корабля была снята большая часть товара, который везли в Московию англичане. Предприимчивые торговцы успели разобрать часть кормы, палубы и носа, пустив все полученное дерево на сооружение зимовища, куда была поселены уцелевшая от нападения медведей часть команды погибшего «Мэтью».
  С большим трудом и опасностью, англичане сумели снять с корабля все его кулеврины. Вместе с запасом пороха и даже небольшим количеством ядер. Все это предприимчивые купцы собирались продать русскому царю или выгодно обменять на меха куниц и бобров.
  Что касается Марии, то после гибели Мильтона, её положение было двойственное и непонятное. Штурман Фортибрас знал, что шотландку везли в Московию, но зачем и для чего – это было для него тайной.
  Некоторую ясность в положении Марии внес толстяк кок. Ссылаясь на покойного Мильтона, он рассказал штурману полуправду. С его слов королева приговорила шотландку к ссылке в далекую Московию, ни слова не проронив при этом о заточении в монастырь. В виду гибели посланника королевы и его помощницы Гвен, толстяк вознамерился сыграть свою игру, не сильно заботясь о возможных последствиях.
 Получив эти сведения, Фортибрас не посмел отдать шотландку на потребность команды, как того требовали от него матросы, определившие её статус как ничейный.
 - Запасов мало. Никто не обязан её просто так кормить. Пусть зарабатывает телом себе на пропитание, если жить хочет! - кричали моряки, но новый капитан быстро усмирил их именем королевы.
 - Елизавета отправила её в Московию, значит, все претензии по поводу содержания этой женщины можете предъявить короне, когда вернетесь в Лондон.
  После этого Фортибрас приказал выделить Марии отдельный уголок в сооруженном на скорую руку зимовище, отгородив его от общего помещения широким занавесом из запасного паруса.
  Одновременно с этим, чтобы не вызывать ненужное раздражение среди матросов, Фортибрас наложил на Марию обязанности прачки и помощницы кока, к огромной радости толстяка. Он тут же принялся командовать ею, заставляя чистить рыбу, репу, резать свежее мясо и солонину.
  Королева естественно возмутилась, но толстяк оказался неплохим интриганом. Выдав за свои заслуги выделение шотландке собственного угла, он пригрозил отдать её на поругание матросам в случае отказа, для вразумления.
 - Ты, что, не видишь как они все на тебя смотрят? Что они только и ждут возможности залезть тебе под юбку и как следует повеселиться? Смотри, дорогая, доиграешься. Стоит только мне им мигнуть и от тебя мокрого места не останется – пригрозил он шотландке и та, утирая свои прекрасные глаза, покорилась. Поверив ловко скроенной полуправде.
  Как женщина она прекрасно чувствовала на себе взгляды голодных мужчин, которых наверняка не остановит ни сильная худоба королевы. Ни запах от давно немытого тела, ни копна волос полная мелких паразитов.
  Видя покорность Марии его воле, толстяк, как опытный кулинар, не стал торопить события. Следуя языку кулинаров, он занялся «томлением мяса», ожидая удобного момента, и дождался.   
  В тот день моряки отправились на поиски сушняка, что морские волны выбросили на побережье, оставив толстяка и Марию одних. Выждав время и убедившись, что матросы под руководством Фортибраса ушли далеко, кок неожиданно напал на Марию. Застав ничего не подозревающую шотландку врасплох, он, повалив её лицом на стол, а затем овладел, подло и позорно.
  Получив столь горький урок, королева стоически перенесла его и с тех пор, оставаясь с толстяком наедине, всегда была на стороже. И когда тот попытался повторить приятную близость, она проворно схватили со стола нож и, угрожая им, сумела отбиться от горячих ласок кока.
  Встретив столь яростный отпор, толстяк отступил, но не отказался от своих намерений и изменил тактику осады. Однажды, он подсыпал в питье королевы снотворного зелья и когда предательский сон сморил Марию, проник к ней за занавеску. Шотландка оказалась в его полной власти, но постоянно прислушиваясь к каждому шороху, толстяк мало в чем преуспел.
  Раздосадованный, он с нетерпением стал ждать возможность повторить попытку, но судьба горько посмеялась над его похотью. Уже на следующий день ударили сильные морозы. Они продлились около двух недель, поставив жирный крест на плотских мечтах хитреца. В условиях страшного холода страстное желание улетучилось как дым, уступив место стремлению выжить в этих страшных условиях, любой ценой.
  Не все перенесли тяготы зимовки. Рядом с зимовьем появилось несколько могильных холмов, но господь вновь хранил Марию и по весне, когда вскрылся лед, она продолжила путь в Московию. Страшную и одновременно загадочную. 
  Архангельск, встретил шотландскую королеву, деревянными избами, разбросанными то тут, то там вдоль берега моря. Покосившимися от времени амбарами и широким деревянным причалом. Что был специально построен по приказу царя для приема заморских кораблей.
  Архангелогородцы радостно встретили англичан. У них было, что им продать, они знали. Что им должны были привезти. Торги обещали быть интересными и горячими, но сначала, согласно торговому уставу, на борт поднялась специальная комиссия.
  Так как царь государь всячески благоволил к англичанам, разрешив их купцам беспошлинную торговлю, ни о каких таможенных притеснениях не могло быть и речи. Главной целью комиссии было выявление на судне больных людей и недопущения переноса заразы с корабля на берег. Подобных случаев во все времена было предостаточно и потому, целовальник Афонин, потребовал от капитанов предъявить ему к осмотру всех членов команды.
  Как не пытался толстяк уговорить Фортибраса и капитана Смолета не показывать Марию раньше времени русским, те решительно ему в том отказали. Вместе со всеми шотландку выставили перед комиссией, вызвав у целовальника откровенное недоумение. Общаясь с заморскими моряками уже не первый раз, он хорошо знал, что присутствие женщины на корабле всегда считалось у них дурной приметой.
  Внимательно осматривая моряков и ради порядка заставляя некоторых раздеться, целовальник медленно, но верно подходил к «рыжухе», как он мысленно обозвал про себя шотландку.
 - Кто эта женщина? Почему она с вами – спросил Афонин через толмача у капитана Смолета. Фортибрас к команде которого Мария была приписана, в этот момент был занят общением с купцами и Смолет, будучи плохо посвященный в историю шотландки и недолго думая ответил.
 - Это жена повара – кивнул он в сторону толстяка, стоявшего рядом с Марией толстяка. Целовальник понятливо кивнул головой, совершенно не собираясь лезть со своим уставом в чужой монастырь. Жена так жена, какая ему разница. Он собирался пройти мимо, но уж слишком гордо жена какого-то повара держала голову и смотрела на целовальника. В Афонине моментально взыграло мужское самолюбие, и он решил поставить на место рыжую «козу».   
 - Пусть разденется по пояс, – обратился он капитану, - уж слишком у неё нездоровый вид.
  В словах целовальника была своя доля истины. За время зимовки Мария сильно похудела. Одежда висела на ней как на вешалке, а давно немытые волосы превратились в паклю. По этой причине Смолет не стал возражать целовальнику и приказал шотландке, чтобы она разделась.   
  Естественно, у Марии не было никакого желания раздеваться, пусть даже по пояс перед толпой мужиков и она вступила в пререкание с капитаном.
  Неизвестно чем бы это все закончилось, если бы не стоявший рядом с Афониным дьяк Кузьма, вдруг решил щегольнуть знанием латынью.
  Снисходительно посмотрев на покрасневшую и судорожно вцепившуюся в свои грязные лохмотья иностранку, дьяк наставительно произнес: - Уби нил валес, уби нил велес.
  В оригинале эта латинская поговорка означала, что когда ты ничего не можешь, ты ничего не должен хотеть, но произнес он её с ошибкой, на, что ему и было незамедлительно указано.
 - Иби нил велес – поправила шотландка, от чего у дьяка полезли глаза на лоб. 
 - Откуда ты знаешь латынь? – изумился служитель культа.
 - Шотландской королеве не пристало быть неучем. Кроме латыни я знаю греческий, французский и итальянский языки – с гордостью ответила на латыни Мария, ещё больше вгоняя в ступор дьяка.
 - Ты, что Кузьма? Повариха околдовала? - спросил Афонин у застывшего в изумлении дьяка.
 - Повариха? Так она говорит, что королевна – к своему стыду, священник не очень был силен в латыни и не все понял, что говорила ему Стюарт.
 - Да какая она королевна! – пренебрежительно воскликнул целовальник. - Нашел, кого слушать. Пр…ка она рыжая, а не королевна! Пусть быстрей раздевается, и тело показывает, нет ли у неё там коросты. Иначе в город не пущу.
 - Нет, Семен, она утверждает, что королевна шотландская – не соглашался с ним дьяк, нутром почувствовавший, что не все просто в этом деле.
 - Королевна!? А вот я прикажу сейчас её в холодную отправить. Пусть узнает, как вредно клепать на себя высокое имя! – пригрозил Афонин, сверля злым взглядом Марию. Отведи она в этот момент свой непокорный взгляд, опусти очи к полу и возможно целовальник сменил бы гнев на милость, но ничего этого не произошло. Гордо держала перед Афониным шотландка свою страшно давно не мытую голову, смотря на него с неким вызовом и презрением. Этого целовальник снести не смог.
 - Взять её! – приказал целовальник стражникам и те направились к Марии, грозно стуча по причалу своими бердышами. Толстяк попытался, что-то пикнуть, но получил болезненный толчок от одного из стрельцов и испуганно замолчал.
  В отличие от него, худосочная Мария, решившая, что стражники собираются силой раздеть её, стала оказывать им посильное сопротивление. Взмахом руки сбила с головы одного из стрельцов шапку, чем окончательно привела Афонина в ярость.
 - Ах, ты б…ь рыжая! На государеву слугу руку поднимать! А ну вяжи её ребята!! И не церемоньтесь! Королевная, мать её за ногу – вскричал распалившийся от злости целовальник.
  Получив приказ не церемониться с рыжей иноземкой, стражники быстро выполнили приказ. Один из них со знанием дела заехал гордой шотландке кулаком в живот. И пока та, согнувшись в три погибели, отчаянно ловила ртом воздух, помог товарищу связать руки королевы за спиной кушаком. После чего стражники потащили прочь отчаянно упирающуюся Марию, в легкие которой наконец-то проник воздух и она завизжала.
  Крик был столь резкий и пронзительный, что у целовальника разом перекосилось лицо и обозленный до невозможности, он приказал стражникам заткнуть шотландку. Для Федьки Грязи это дело было привычным, и ловко выхватив из кармана старую кожаную рукавицу, он запихнул её в рот, отчаянно сопротивлявшейся Марии.
  Так состоялось знакомство потомственной герцогини де Гиз с загадочной и таинственной Московией. Где ей предстояло провести всю оставшуюся жизнь и упокоиться в усыпальнице Вознесенского монастыря.      
  Как и обещал целовальник, весь день и всю ночь Мария провела в заточении, а утром её повели в допросную избу. По настоянию дьяка Кузьмы, на нем присутствовал архангельский епископ Илларион, хорошо знавший латынь и греческий язык. И чем больше владыка беседовал с иноземкой, тем плохо становилось целовальнику. Афонин по-прежнему считал Марию самозванкой, но при этом он старательно избегал отпускать в её адрес звонкие эпитеты, которыми сыпал в день знакомства.
  После допроса шотландки, по требованию Иллариона в избу были приглашены Фортибрас и Смолет, чтобы разъяснить статус женщины заявленной ими как жена кока. И тут, произошла непредвиденная неожиданность. Единственный человек способный пролить свет на это темное дело, повесился.    
  Увидев, что Марию забрали стрельцы и, узнав, что она может общаться с русскими, минуя переводчика, толстяк от страха решил свести счеты с жизнью. Справедливо полагая, что когда плотские приключения вылезут наружу, с него спросят по максимуму. Как англичане, так и русские.
  Его внезапная смерть, развязала руки привлеченному к ответу бывшему штурману. Фортибрас твердо стоял на том, что Мария - подданная английской королевы, по неизвестным ему причинам отправленная Елизаветой в ссылку в Московию. Все её документы находились у Мильтона и погибли вместе с ним. Движимый человеколюбием он не дал ей погибнуть во время зимовки, доставил в Архангельск, где собирался переговорить о ней с властями, но не успел. То, что при осмотре её назвали женой повара, так это видимо, ошибка перевода. Кок за ней только присматривал и только.
  На вопрос воеводы Трубина, почему опекавший Марию толстяк столь внезапно повесился, Фортибрас с чистой совестью ответил, что не знает. Весь день он провел в общении с русскими купцами и явился на корабль, когда повар был уже мертвый.
  Уткнувшись в стену неизвестности, воевода и епископ решили не мудрствовать лукаво и отписать об этом случаи самому царю государю. Прося его совета как им поступить с рыжеволосой гостьей. А пока суд да дело, поместить её на епископское подворье, под присмотром ключницы Степановны.
  Первым делом, что сделала ключница – это повела шотландку в баню. Уж сильно от неё шел дух давно немытого тела, да и посмотреть на гостью надо было, все ли у неё в порядке. Нет ли коросты как говорил Афонин, да и прочих женских болячек.
  Зайдя в жарко натопленный предбанник, Мария догадалась, что её хотят предложить помыться, но совершенно не предполагала, как это будет происходить.
  Повинуясь жестам Степановны, она сняла с себя одежду, аккуратно сложив её на деревянную скамейку. Каково же было удивление шотландки, когда одна из помощниц ключницы отворила дверцу печи, а другая ловко бросила в огонь все её вонючие пожитки.
 - Да вшивая она у тебя! Нельзя такую гадость носить! – возмущенно воскликнула Степанов. - А на счет одежды не беспокойся. Вон тебе её новую приготовили. 
  Ключница ткнула пальцем на стопку чистой белоснежной одежды и Мария успокоилась, ничего не поняв из сказанного.      
  Затем Степановна запихнула шотландку в саму баню, где её ждали новые испытания. Королева предполагала, что ей помогут помыться, но совершенно не ожидала, что ключница и её помощницы будут мыться вместе с ней. Она пыталась сопротивляться, но Степановна со своими подручными справились с ней ничуть не хуже стражников.
  Не обращая внимания на крики и визги шотландки, они сначала окатили её тело теплой водой, а затем занялись волосами. Точнее сказать той паклей, что была у неё на голове. 
  Недолго думая, безжалостной рукой Степановна обрезала ножницами все её лохмы, которые кишели паразитами, и приказала помощнице бросить их в огонь. После чего нагнув шотландке голову над шайкой, стала тщательно её мылить. Сначала дегтярным мылом, с чувством да с толком, до самых корней.
  Поначалу Мария выказывала недовольство столь непонятными действиями со стороны русских женщин. Она фыркала и ругалась, но потом умолкла, смирившись со своим положением. Обиженно сопя, она выдержала мытье остриженной головы, а затем стойко терпела, пока девушки с двух сторон стали тереть её мочалкой.
 - Три, как следует, – командовала своим подручным Степановна, - а то вон как грязью заросла, как наша чуша. 
  Когда девушки закончили мытье ног, Мария решила, что помывка завершена, но не тут-то было. Главное испытание ждало её впереди. По знаку ключницы девушки уложили ничего не понимавшую шотландку на полог и замерли в ожидании. Степановна тем временем взяла ковш с водой и плеснула его на раскаленную стену печки. Сейчас же ударил горячий пар, от которого у Марии перехватило горло, она закашляла, а ключница схватила запаренный веник и принялась ударять им королеву.
  От столь необычных действий, шотландка взвизгнула и попыталась вскочить с полога, но помощницы Степаниды удержали её, схватив за руки и ноги. Не обращая внимания на крики «несчастной мученицы», ключница со знание дела прошлась веником по всему  костлявому телу шотландки, повторяя: - Парок все лечит, парок всю гадость снимает!               
  Пропарив, как следует спину и ноги Марии, она приказала помощницам перевернуть её, и вся экзекуция началась вновь.
 - Не егози! Не егози! Никто тебя не съест выдра рыжая! – выговаривала Степанова Марии, в пол силы хлеща веником по её ногам и животу. - Анфиска, поддай пару! А ты Дуся готовь дегтярку, живот ей от «гостей» чистить будем. 
  Измученная действиями ключницы шотландка покорно сносила обрушившиеся на неё санитарные «пытки», не веря в то, что они когда-нибудь кончатся. Но все на этом свете рано или поздно заканчивается, закончилась и эта помывка.
  Последним её действием было окупывание, которое не шло ни в какое сравнение с тем, что было до этого. Распаренную Марию девушки посадили на скамейку и принялись дружно обливать её водой.
 - С гуся вода, с королевны вся худоба! – приговаривали помощницы ключницы, выливая на шотландку один ковшик за другим.
 - Какая худоба, - ворчала Степановна, с достоинством оглядывая дело своих рук, - и так одна кожа да кости. Чиста стерлядка.   
  Именно на худобу гостьи обратила внимание ключница, докладывая епископу о своем банном осмотре Марии.
 - Бабенка она, конечно, ничего, справненькая. Это сразу видно, но вот только сильно она худющая. Подкормить бы не мешало. А то от голода груди все обвисли, попы совсем нет, руки и ноги как былиночки. Смотреть страшно.
 - Может это у неё хворь, какая женская? – опасливо спросил Илларион, вспомнив слова целовальника Афонина.
 - Да какая там хворь!? – возмутилась Степановна. - Что я совсем не разбираюсь, какая баба здоровая, а какая больная?! Была бы она хворой, то никогда бы не смогла родить, а эта точно рожала, раз или даже два.
 - Точно? – переспросил епископ, на что получил от ключницы столь выразительный негодующий взгляд, что сразу перевел разговор на иную тему.   
 - Значит, подкормить надо?
 - Надо, владыка, надо. На хороших харчах, она быстро в тело войдет, – заверила епископа ключница. - К Онуфрию на заимку надо её отправить. Там ей самое место.
 - Почему к Онуфрию?
 - Так ведь рыжая она! – воскликнула Степанида, свято верившая в народную примету относительно рыжих, картавых и хромых. - Сглаз или какую порчу может навести на нас, а там, у Онуфрия не забалуешь. Такого никакой сглаз не проймет. Одно слово – праведник.
 - С ней поедешь?
 - Освободи владыка от такой чести. Там у Онуфрия Матрена, а двум медведям в одной берлоге, сам знаешь – тесно.
 - Хорошо, - усмехнулся Илларион, - переговорю с воеводой.
  Воевода оказался не против сделанного владыкой предложения и по прошествию нескольких дней, Мария покинула Архангельск. Оправившись на заимку к праведнику Онуфрию.
  Степановна как в воду глядела, говоря, что на хорошей кормежке «рыжая выдра» быстро вернет свою прежнюю форму. Свежее молоко, сметана, грибочки, рыба и мясо сделали свое дело. Щеки шотландки не только вернули себе былой вид, но и приобрели здоровый румянец. Кожа стала выглядеть свежее. Наметившиеся морщины разгладились, а руки и ноги беглой королевы вернули свою былую силу. Появилось то, на что мужскому взгляду всегда приятно посмотреть и теперь, Мария мало напоминала ту стерлядку, которой была прежде.
  Еды было много, еда была разнообразна, но местная властительница кладовых и погребов Матрена, держала гостью в жестких рукавицах. Все, что выставлялось ей на стол, было предназначено для того, чтобы гостья хорошо наелась, но никак не объелась. По этой причине, Мария часто выходила из-за стола с легким чувством голода, равно как и с обидой на то, что Матрена не позволяла ей сидеть на одном месте.
  Общаясь, через праведника знавшего латынь, после завтрака или обеда ключница обязательно выпроваживала её вместе с другими обитателями заимки женского пола в поход за ягодами, грибами или шишками.    
  Не зная языка, Мария думала, что в эти походы отправляет её сам праведник и «королевна», как её называли за глаза, покорно исполняя его наказы. Уж слишком Онуфрий был похож библейского патриарха, каким представляя себе Мария, и перечить ему, она не решалась. Что на уме этого странного русского, которого боялись волки и медведи.
  Один раз она сама видела, как праведник разговаривал с вышедшим из леса бурым зверем, после чего тот увел обратно, боязливо косясь на Онуфрия.
  Постепенно «королевна» втянулась в жизнь и нехитрый быт заимки. После третьего похода в лес набрала лукошко грибов, а потом регулярно приносила и туесок ягодами.
  За время своего нахождения на заимке, шотландка научилась носить сарафан, пользоваться лаптями и прочими мелкими бытовыми премудростям русской жизни. Приучилась каждую субботу париться в бани и о ужас, прыгать из неё в пруд в чем мать родила, после чего вновь возвращаться на полог.
  Благодаря своим природным способностям, Мария с грехом пополам стала изучать русский язык. Делала это она исключительно из прагматических целей, чтобы знать, о чем говорят окружавшие её люди. Может, хвалят, а может, говорят гадости в твой адрес. Дело шло очень трудно, шотландка постоянно путала глаголы и гласные, но к началу осени, она уже могла худо-бедно объяснить, что хочет.   
  Обитатели заимки уже подбирали для гостьи теплые вещи для зимы, когда гонец из Москвы, привез воеводе указ от царя. Государь велел воеводе обращаться с королевной достойно, но без лести. Одеть, обуть и в сопровождении охраны отправить в Вологду, где ей отныне предстояло обитать.





                ***




                Известие о том, в далеком Архангельске объявилась неизвестная «королевна» вызвало в Москве сначала недоумение, а затем озабоченность. На первых порах все говорило о том, что эта «королевна» было либо сумасшедшей, либо самозванкой. Благо подобное явление всегда присутствовало в истории и дьяк Висковатый, предложил государю подвергнуть всклепавшую на себя августейшее имя самозванку пыткам и публичной казни. Но государь не согласился с ним.
 - Епископ Илларион пишет, что согласно её уверениям происходит из семейства французского герцога Гиза и шотландского короля Якова Стюарта. А сама она шотландская королева, изгнанная своими вассалами.
 - Да мало ли чего не наговорит дурная баба, только ради того, чтобы её мужики слушали, кормили, поили и в постели ублажали. Самозванка она, царь батюшка. Как пить дать самозванка, чует мое сердце. Наверняка подослана она поляками или шведами, чтобы сеять в твоем царстве государстве смуту. Её надобно хорошенько пытать, а потом на кол. Чтобы и тебе спокойно было и другим всяким самозванцам неповадно.
 - На кол – всегда успеем, но вот ошибиться нам никак нельзя. Илларион отмечает у неё действительно королевский вид и стать. Вдруг она действительно - королевна, а мы её на кол. Хлопот потом перед Европой не оберешься.
 - Да много ли этот Илларион в своей жизни королев видел? – усмехнулся Висковатый, - пади, одних только селянок да монашек. При таком положении любая безродная полька, шведка или немка, ему королевной покажется. 
 - Верно, говоришь. Может такое случиться. Да вот только не всякая самозванка может свободно говорит на греческом языке и латыни, и утверждать, что знает французский, итальянский и английский – резонно возразил ему Грозный.
  Быстро противопоставить столь весомому аргументу дьяк ничего не смог. Но складывать оружия не собирался и зашел с другого конца.
 - Уж больно все это на сказку похоже, надежа царь. Ну, посуди сам, государь, откуда взяться настоящей королевне в Архангельске? С неба разве только упасть. 
 - Илларион же ясно пишет, из Англии приплыла.
 - А писала тебе о ней что-либо королева английская?
 - Нет, не писала – честно признался Грозный, прекрасно понимая, куда клонит Висковатый. Согласно дипломатическому этикету того времени любому визиту венценосной особы предшествовала длительная переписка, в которой обговаривались условия приема гостя. - Ни одной строчки, ни одного слова.
 - Вот видишь! – радостно воскликнул дьяк. - Королева не писала, не предупреждала, не просила встретить и вдруг нате. Упало нам счастье – королевна приехала.
 - Илларион пишет, что бумаги от королевы на неё были у сопровождавшего её человека, но его во время зимовки задрал медведь.
 - Что-то слишком далеко она забежали от родной сторонки, да и человечек с бумагами так удачно пропал – с сомнением покачал головой Висковатый.
 - Верно, говорит дьяк, подсыл это. Не сомневайся, государь, - подал голос князь Вяземский. - Кнутом её отходить надо, да на дыбу повесить – все расскажет по слабости своего женского нутра. 
 - Вам бы только кнутом да дыбой дела решать, а головой подумать трудно – метнул на князя недовольный взгляд царь.
 - Что ты, государь. Как ты скажешь, так и будет. Твоя воля закон – примирительно произнес опричник, чье положение возле трона несколько ослабло. 
 - Значит так, - царь повернул голову к писцу Гавриле, исполнявшего у него роль его секретаря. - Приказываю перевести объявившую себя королевной Марией персону из Архангельска в Вологду и установить за ней строгий догляд. Никого из посторонних, особенно бояр и дворян, к ней не пускать. От неё писем никому не передавать, но при этом не ограничивать свободу четырьмя стенами.  Содержать до дальнейших распоряжений, как дорогого царского гостя. Пока на неё не придет ответ от нашей сестры, королевы Елизаветы - многозначительно добавил царь, к тайной радости дьяка Висковатого и князя Вяземского.
  Начальник тайной полиции английского королевства Френсис Уолсингем, был настоящим мастером своего дела. Сколько секретных агентов было за пределами королевства, знал только один господь бог и он. Вся Европа с севера на юг, с запада на восток была опутано сетью его тайных информаторов, исправно доносивших Уолсингему о том, что происходило в их странах. 
  Был у Уолсингема свой тайный информатор и в далекой Московии. За время своего недолгого пребывания в Москве капитан Ченслер завербовал немецкого аптекаря Иоганна Папюса, услугами которого пользовались многие представители московской знати. За достойное вознаграждение и звание друга королевы, он регулярно информировал английскую сторону о положении варварской страны на Краю Света.
  Именно к нему, не привыкший ложить все яйца в одну корзину Френсис Уолсингем, отправил тайное письмо, с просьбой подтвердить прибытие к царскому двору специального посланника королевы Гая Мильтона. По своей сути – это было некое подобие контрольного звонка, который и сыграл свою роль.
  Исправно дождавшись, начала лета, Папюс с немецкой пунктуальностью отписал Уолсингему, что обозначенное им лицо в московском царстве государстве не появлялось.   
  Тайные пути передачи информации у резидента были отлажены хорошо и по прошествию времени, письмо дошло до места своего назначения. Чем вызвало серьезную озабоченность у его получателя.
  В Лондоне поднялась суматоха, в Москву срочное послание, в котором говорилось о возможном появлении в Архангельске самозванки, которая может выдавать за пропавшую без вести шотландскую королеву Марию Стюарт. Она представляет угрозу для интересов Англии и её королевы, которая будет очень благодарна, если самозванка понесет заслуженную кару за свое преступление. Вместе с письмом, Папюсу был переправлен увесистый кошель, чье содержимое должно было помочь царским вельможам принять нужное для Англии решение.    
  Стоит ли говорить, что часть монет из полученного аптекарем кошелька осело в карманах Висковатого и Вяземского, столь рьяно принявшихся разоблачать «самозванку» в глазах московского царя. Судьба беглой шотландки повисла, если не «на волоске», то точно на ниточке, но чем больше дьяк и князь наседали на царя, тем крепче становилась его мнение не торопиться в столь непростом и непонятном ему деле.
  С малых лет, выросший в атмосфере боярских игр и интриг, Грозный приобрел особый нюх на всевозможные тайные козни и шевеления вокруг его трона. После скоропостижной смерти царицы Анастасии, это чувство возросла у царя в разы. Он буквально с полуслов и с полувзгляда, ощущал скрытое давление со стороны своих придворных, пытавшихся по тем или иным причинам навязать государю свое мнение в решении того или иного вопроса.
  Кроме этого, у Грозного имелись собственные, далеко идущие виды на рыжую самозванку. В глубине души, что-то говорило ему, что королевна настоящая, но он не торопился озвучивать свое мнение, хорошо зная цену тем людям, что его окружали. К тому же, у царя были более важные дела, чем решение подлинности нежданной гости. По сообщению тайных людей, псковские и новгородские бояре находились в тайных сношениях с польским королем и намеривались отложиться от Московского царства под его руку. 
   Исполняя царский указ, архангельский воевода доставил Марию в Вологду незадолго до Филиппового поста. Снег уже прочно лег на северные земли Московского царства и потому, везли шотландку на санях, которые были для неё в диковинку.
  Вологда в те времена, по милости царя переживала расцвет. Вот уже второй год в ней шло строительство кремля с каменными палатами и приказными подворьями. Начавший строительство английский инженер Хэмфри Локк покинул Вологду из-за проблем со здоровьем, но несколько иностранных специалистов в город остались. К огромной радости Марии и большому недовольству воеводы Петра Флорова, которому Грозный поручил надсмотр за королевной. 
  Поселив шотландку в одной из комнат своего терема, Фролов из всех сил пытался совместить два сложных понятия; вести строгий надзор за подопечной и при этом не ограничивать свободу. От контакта Марии со своими любопытными лицами, воевода худо-бедно, но ограждал, а вот с иностранцами просто беда. Была бы она под арестом или судебным присмотром, воевода вытолкал бы их в шею, да и вся недуга. Однако статус государевой гостьи принуждал Фролова вьюном виться, чтобы визитов к королевне иностранцев было как можно меньше.
  Особенно досаждал воеводу французский инженер Николя Давид, присланный из Москвы взамен убывшего Локка. Узнав о приезде Марии, он стремился как можно чаще видеть королеву, для которой возможность поговорить на родном языке, была огромная радость. Кроме этого - Николя Давид был парижанином. Знал множество интересных фактов и подробностей из жизни двора Карла Валуа, что доставляло королеве особое  удовольствие от общения с ним.   
  Желая свести эти встречи к минимуму, воевода старался загрузить инженера работой. Когда же француз приходил в гости к шотландке, Фролов приглашал к себе толмача, который при помощи нехитрых приспособлений находясь в соседних покоях, пытался подслушать их разговоры.
  Если этот нехитрый трюк позволял воеводе быть в курсе разговора инженера и Марии, но вот с визитами жены Давида, белошвейке Мадлен, дело обстояло гораздо хуже. За время плавания скудный гардероб королевы пришел в негодность и нуждался, где в ремонте, где в полной замене. Мадлен с радостью откликнулась помочь Марии в столь деликатном вопросе и принялась ушивать, перешивать старые наряды и шить новые, по последней парижской моде.
  Примерки и подгонки могли проходить по несколько раз на неделе, и дергать толмача на каждую их встречу, Фролов был просто не в силах. Всякий раз, когда приставленная к королеве девка Варвара доносила воеводе о визите Мадлен, тот становился темнее тучи. Сердце подсказывало ему, что много хлопот обретен он с рыжеволосой гостьей, но никак не мог понять, откуда ждать беды.   
  Ещё больше туману и напряженности в жизни Фролова добавило письмо от князя Вяземского. Он приходился давним патроном воеводы Фролова, который благодаря его протекции получил Вологду на кормление.
  В своем послании, князь писал, что после смерти царицы Марии Темрюковны, государь придает большое значение королевне Марии. По этой причине следить за ней нужно очень внимательно и тщательно охранять от всех опасных связей и недугов. В противном случае, царь мог жестко спросить с воеводы и тут не поможет никакое заступничество. Государь часто жаловал своих слуг за службу, но и часто карал за ослушание.
  На первый взгляд, письмо в себе ничего крамольного не содержало. Один царев слуга, пишет другому о важности его службы, но вот стиль и самое главное, то, как оно было написано, наводило Фролова на определенные мысли. Особенно настораживала фраза о том, что вскоре в Вологду приедет дьяк Салтыков. Ему, государь поручил осмотреть и доложить о том, как идет строительство местного кремля. Князь особо отмечал, что дьяк близкий к нему и царю человек, и Фролов может быть с ним откровенен.   
  По прошествию времени дьяк действительно прибыл и вел себя в отношении воеводы приветливо и доброжелательно. Никаких громких окриков, грозно сведенных бровей и прочего проявления недовольства, что обычно проявляли столичные гости к воеводе, не было и в помине. Салтыков внимательным образом оглядел стены и палаты, встретился с французом и местными строителями. Сделал несколько замечаний, указал на недостатки и при этом не бросил ни одной угрозы в адрес воеводы.
  На радостях Фролов устроил для дьяка охоту, которая завершилась небольшим пиром и баней. Укрывшись от посторонних глаз и ушей, воевода и Салтыков обсуждали различные темы, в том числе и шотландскую беглянку. 
 - Ох, и штучку тебе отдали под пригляд, Тимофеичь, мама не горюй – сочувственно произнес дьяк, попивая холодного кваса после жаркой бани.
 - А, что такое? – моментально сделал стойку воевода. - Что не так с королевной?
 - Да в том, то и дело, что до конца неизвестно, кто она на самом деле. Королевна или самозванка.
 - Самозванка? Да нет, - решительно покачал головой Фролов. - Она так лихо трещит с французом и так себя держит, что сразу видно - заморская штучка.
 - В том, что штучка из-за моря – это ясно. Но одни её разговоры и задирание носа ещё, ни о чем, ни говорят. Может действительно королева, а может польский или иной подсыл и против государя нехорошее дело замышляет. Вон король Сигизмунд через своих подсылов сбил с толку архиепископа Пимена и намеривался Псков с Новгородом из нашего царства увести. Государь узнал об этом и идет с опричным войском изводить предателей, - Салтыков завел глаза и истово перекрестился за души тех, на кого должна была упасть карающая царская длань. - На обратном пути, государь намерен заехать в Вологду и посмотреть как тут у вас дела. Дай бог, что все тихо и ладно, а если и здесь крамола скрытая? Попадешь под горячую руку.
 - Да откуда ей тут взяться, отец родной?! Кто нужен у меня все под приглядом, все как на ладони. Никто с поляками и литовцами тайных сношений не имеет - решительно заверил Фролов гостя.
 - А эта, штучка, рыжая? Чует мое сердце не все с ней гладко.
 - Да ни с кем из наших людей она не встречается - точно. Наказ государя в отношении её изоляции королевны я строго блюду. Нет за ней никакой крамолы. Вот тебе крест истинный!
 - Что ты так сильно уверен в своих словах – это хорошо. Тебе перед государем ответ за своих людишек держать, не мне, - учтиво согласился опричник. – Только, кажется мне, что в твоих словах есть небольшой просчет.
 - Какой просчет, - испуганным голосом спросил воевода. - Говори, не томи.
 - О чем говорит француз с королевной, ты примерно знаешь, а вот про что она трещит с белошвейкой – потемки.
 - Да мало ли о чем могут судачить бабы. О платьях, о примерках, да о моде – повеселел Фролов.
 - О платьях, да о моде – это, если действительно королевна, а если подсыл, то держись воевода. На волоске твоя голова.
 - Причем тут бабы и моя голова? – насупился воевода, сверля напряженным взглядом дьяка.
 - Да притом. Через Давида и его бабу, она много чего интересного может узнать о строительстве вологодского кремля и его тайных особенностей. Как ты думаешь, сколько отвалят поляки или шведы за эти сведения? Молчишь? Ну, думай, думай, воевода Никита Фролов – язвительно произнес Салтыков и от его слов хозяина Вологды пробил холодный пот.
 - Не имеет она ни с кем кроме француза и его жены связи – с трудом выдавил из себя воевода и то, как он этого говорил, вызвало у опричника откровенную усмешку.
 - Ты сам, то веришь в то, что говоришь?
 - Верю – угрюмо пробурчал воевода.
 - Ну, хорошо верь, - миролюбиво молвил Салтыков. – Пойдем, попаримся, а то я застыл что-то.
 - Постой, - удержал гостя хозяин. - Что ты посоветуешь?   
 - Да убрал бы ты её из города от греха подальше. Мало ли у тебя заимок имеется.
 - Есть, да только как я её туда отправлю? Государь строго запретил её свободу четырьмя стенами ограничивать.
 - Дожил ты до седых волос воевода, а не знаешь простой истины. Воробья мают на хлеб, а бабу на слова. По своей воле она из Вологды, ясное дело на заимку не уедет, а вот погулять и повеселиться – легко. Скажи, что специально для неё как для королевны развлечение на заимке устраиваешь. С плясками, скоморохами да медведями. Коляду встретишь, а потом, то снег глубокий дороги нет, то волки на охоту вышли – ехать опасно. Так она до самой Масленицы на заимке и прокукует. А когда государь в Вологду пожалует – у тебя тишь да гладь. Подсылом окажется, – так она ни какой шкоды сделать не успела сидячи на заимке. Честь тебе и хвала. Королевной будет – так ты её из всех сил ублажить старался и снова тебе милость за рвение и радение.
  Салтыков говорил твердым властным голосом, с таким расчетом, чтобы каждое его слово доходило до сознания воеводы.
 - Уразумел? – участливым голосом спросил гость хозяина.
 - Уразумел.
 - Тогда пошли париться. Банщицы, пади, уже заждались.   
  Совет дьяка пришелся по душе воеводе. Действительно, чего мудрствовать лукаво и лишний раз подставлять судьбе свой лоб, когда можно все решить малой кровью. Уже на другой день Фролов занялся реализацией полученного совета и по прошествию нескольких дней пришел к Марии с приглашением отправиться на веселье в загородное владение воеводы.         
  Естественно, предложение было сделано с соблюдением всех правил придворного этикета, что сильно обрадовало шотландку. Радость вперемешку с гордостью застили её ум и глаза, и как предсказывал Салтыков, рыжеволосая красавица согласилась на поездку.
  Не откладывая столь важного дела на потом, воевода приказал срочного готовить санный поезд и вскоре, в сопровождении вооруженной охраны, Фролов и Мария покинули пределы Вологды.
  Праздник, который устроил воевода королевне накануне Святок, удался на славу. Здесь было все: и ряженые скоморохи, и певчие калики, и ручные медведи и потешные бои. Королевна с неподдельным интересом и восхищением смотрела на то, как слуги воеводы с палками в руках штурмовала снежный городок, а засевшие в нем крестьяне яростно забрасывали их снежками.               
  Сердце её было на стороне защитников, и она радостными криками приветствовала каждый их успех и искренне огорчилась, когда нападавшие все же взяли городок.
 - Не правда, не правда! – возмущенно выкрикивала королева, обращаясь к воеводе, чей слуга на скаку протаранил снежную стену городка, после чего тот пал. Желая восстановить справедливость, Мария стала требовать от воеводы, чтобы нечестно поступивший слуга был наказан, а игра была заново переиграна, но тот ничего не стал делать.
 - Что поделать, матушка, так вышло, – отвечал Фролов, довольно улыбаясь в густую бороду, - победителей не судят. 
  Когда шотландке перевели слова воеводы, то она сильно рассердилась и решила восстановить справедливость иным способом. Несмотря на недовольство Фролова, королева отправилась к защитникам крепости и раздала им милость из денег, отпущенных царем на её содержание.      
  Также, Марии понравились скачки устроенные охраной воеводы и катание на зимних санях. Откинувшись назад, укутанная теплой медвежьей шкурой, она в азарте кричала вознице: - Бистро! Бистро! – нисколько не заботясь о том, что голос может простыть от сильного ветра. Когда же это случилось, то покорно пила лечебный сбитень, которым её почивал старец отшельник Зосима. Его скит находился вдалеке от охотничьих угодий воеводы но, несмотря на это, он специально пришел в усадьбу, посмотреть на заморскую штучку.
  Величественный вид старца и его немногословность произвели большое впечатление на шотландку, а знание им латыни, окончательно покорили её. Без всякого смущения Мария позволила отшельнику осмотреть свое горло и, не колеблясь, выпила приготовленный им состав. От выпитого сбитня, Марию сначала бросило в сильный жар, а потом в пот. Кровь разом прихлынула к голове, началось сильное сердцебиение, участилось дыхание. Видя, что лицо королевны стало пунцовым, воевода забегал от страха, заголосил, но отшельник только недовольно взмахнул в его сторону рукой: - Не мешай! - и, подойдя к королеве, стал осторожно мазать ей горло кремом из берестяной коробочки. 
  Прохладный бальзам Зосимы оказал моментальное чудодейственное воздействие на Марию. Жар мгновенно спал, кровь отхлынула от лица и шеи, а вместе с ней пропала осиплость голоса и першение в горле. Королева облегченно улыбнулась и стала радостно жать и трясти руки целителю отшельнику.       
 - Спасьебо! Спасьебо! – коверкая слова, восклицала Мария, - Gratias ago! 
 - Ничего! Ничего! – снисходительно повторял отшельник загадочное слово, значение которого оставалось для королевы тайной за семью печатями. - Теперь никакая простудная хворь, долго не пристанет, - Bonus salus! 
  Простуда действительно отступила и на следующий день, шотландка отправилась смотреть потешные бои с медведями, которые потрясли её душу. С замиранием сердца смотрела она как одетый в одну рубаху человек, выходил один на один бороться с медведем. А когда огромное бурое животное заключило его в свои страшные объятия, не сдерживая чувств, отчаянно завизжала от страха.
  Зрелище было действительно потрясающим. Находясь в нескольких метрах от круга, где происходила эта схватка, Мария хорошо видела, как напрягаются руки борца пытающегося противостоять напору силе дикого зверя. Отчетливо слышала недовольный рев животного, когда смельчак ловко подныривал под его массивную лапу и лесной гигант утыкался мордой в землю.
  Схватка так заворожила королеву, так приковало к себе её внимание и все остальные чувства, что когда борец повалил медведя, то Мария вскочила со специально принесенной для неё скамьи и, не стесняясь чувств, стала выкрикивать: - Виват! Виват! 
  Бедной молодой женщине было невдомек, что борьба с медведем хорошо разыгранный спектакль. Что зверь, от силы и вида которого королева трепетала, является ручным и хорошо знает смельчака борца, который каждый день приносит ему пищу.
 Однако больше всего, из того обилия веселия, что показал ей воевода, Марии понравился театральный вертеп. Он был представлен ей скоморохами на постоялом дворе, куда заехал санный поезд воеводы.
  Тряпичные куклы, одетые на руку казались ей живыми человечками. Даже не понимая всех тех слов, что говорили спрятавшиеся за занавесом актеры, зная рождественский сюжет, она наслаждалась зрелищем, которое внезапно вернуло её в далекое детство. Когда маленькая Мария де Гиз находилась в фамильном замке своей матери и вкушала все прелести счастливой жизни.
  Каково же было её удивление, когда оказалось, что за занавесом находился всего лишь один человек изображавший пантомиму при помощи двух рук и на два голоса. Изумленная Мария подошла к длинному жилистому скомороху и, не желая путаться в ещё не полностью усвоенном языке, показала поднятый вверх большой палец. Обрадованный столь высокой оценкой своего творчества скоморох подскочил к шотландке и в шутливом тоне воскликнул: - Боярыня – государыня, позолоти ручку скоморошьему сучку! 
  Не поняв смысл сказанных слов, но уловив по тону их содержание, Мария улыбнулась и достала из поясного кошеля копейку. Она уже собиралась отдать её скомороху, как по приказу воеводы на него набросились слуги и принялись избивать.
 - Да как ты собака посмел именовать её государевым именем!? Запорю, до смерти!! – неистовал воевода и стоявшие рядом с ним люди в страхе отпрянули от него в сторону. Казалось, что судьба бедного артиста уже была предрешена, но неожиданно для всех в дело вмешалась Мария. Невидимая сила подтолкнула её под руку, и смело шагнула навстречу своей судьбе.
 - Стой! Стой! – громко выкрикнула королева, властно вскинув свою тонкую хрупкую руку и подбежав к слугам, нещадно хлещущим скомороха кнутами и кулаками.
 - Отойди! Отойди матушка, зашибут! - бросился к ней испуганный Фролов, но было поздно. Один из подручных воеводы в горечах толкнул шотландку и та, упала на снег. Упала не больно, теплая шуба защитила её от удара, но сам факт падения, напугал воеводу ещё больше.
 - А ну стой собаки!!! – взревел Фролов и слуги послушно прекратили экзекуцию, испуганно озираясь на голос хозяина. 
 - Жива!? Здорова!? – подбежав к Марии, воевода помог ей встать на ноги и принялся отряхивать её от снега.          
 - Я беру под защиту этого человека! – грозно сверкая глазами, воскликнула королева, и Фролов не посмел перечить ей.
 - Берешь и пес с ним, матушка. Главное, чтобы ты цела и довольна – воевода зло махнул рукой слугам и те испарились.
  Обрадованная Мария приказала перевязать избитого скомороха и дала ему целых две деньги, одну на лечение, другую на пропитание. Кроме этого, королевна решила задержаться на постоялом дворе, чтобы посмотреть за состоянием артиста, уж слишком сильно избили и исхлестали его слуги воеводы.
  Заступничество Марии за скомороха резко изменило отношение к ней простых людей. Если прежде на неё смотрели как на заморскую диковинку, то теперь все дружно принялись называть её матушкой и стали обращаться за помощью. Не было ни дня, чтобы кто-нибудь не стоял перед окнами светлицы Марии в ожидании её выхода.
  К сильному недовольству воеводы шотландка никому не отказывала, одаривая кого медной новгородкой, кого полушкой, а кого и «сабельником». На все попытки Фролова ограничить подобные контакты Мария энергично протестовала, говоря, что это её личное дело. И с каждым разом, её голос становился все тверже и властнее.
  От всего этого настроения у воеводы не прибавлялось, но он быстро нашел удобный для себя выход. Воспользовавшись тем, что Мария не хотела покидать постоялый двор из-за больного скомороха, он решил уехать в Вологду, прикрывшись неотложными делами.
  На следующее утро, воевода объявил Марии, что вынужден срочно покинуть её, чтобы проверить как идет строительство государевых палат. Вместо себя он оставлял своего доверенного помощника Сильвестра, который продолжит её увеселительную поездку по селам и весям Вологодчины.
  К огромной радости Фролова, королевна нисколько не возражала против подобного поворота дела и воевода, с радостным сердцем уехал. Крепко накрепко приказав Сильвестру раз в неделю доносить ему обо всем, что будет у них происходить. Дав помощнику это поручение, воевода не подозревал, что на постоялом дворе остались ещё одни уши и глаза в обязанности, которых входил догляд за королевной.
  Точнее сказать прелестные ушки и глазки, ибо принадлежали они белошвейке Мадлен. Честная француженка не устояла перед звоном монет дьяка Салтыкова и регулярно извещала своего нанимателя о жизни королевны. 
  Именно благодаря её письму, царский опричник узнал об охоте, которой подручный воеводы решил потешить Марию на заимке, неподалеку от селения с простым и коротким названием Грязь.   
  Перед самой охотой королева побывала на деревенской ярмарке, где было всё, чего могла пожелать для развлечения её душа. Песни скоморохов и пляски, посаженных на цепь медведей, лазанье по столбу за сапогами, перетягивание каната, борьба на поясах и многое другое. Однако больше всего Марии запомнилось гадание по руке. Одна лохматая вертлявая особа подскочила к ней и, заглянув в вернувшую былую нежность ладонь, предсказала ей корону, мужа и детей, но вместе с этим и много крови.
 - Кровавая ты будешь, королевна! – воскликнула цыганка, прежде чем слуги по приказу Сильвестра оттерли её от шотландки.      
  - Да не слушай ты эту брехушку, матушка! Наврет с три короба, ради своей выгоды, а потом бедные люди головой маются, ждут неизвестно чего – ласково говорил помощник воеводы, костеря в душе, на чем свет стоит начальника охраны, подпустившего гадалку к королеве.
  Очень может быть, что слова цыганки действительно были ничем иным как пустой болтовней, но кровь в этот день, вернее вечер пролилась и очень обильно.
  Хозяин постоялого двора уже собирался запирать ворота, как неожиданно, во двор въехали тридцать с лишним человек одетые в черные одежды. К их седлам были привязаны метлы, а на шеи коней висели изображения собачьих голов.
 - Кромешники! Кромешники! – перепугано зашептали обитатели постоялого двора, которые бросились врассыпную в предчувствии беды и сердце их не обмануло. Опричники сразу закрыли за собой тяжелые и прочные ворота, а тех, кто попытался сбежать со двора, принялись жестоко избивать и вязать их.   
  Главный опричник потребовал к себе Сильвестра с охранниками, а когда те явились к нему, объявил их изменниками и приказал взять под стражу. Когда же Сильвестр попытался протестовать, опричник выстрелил ему в лицо из пистолета и помощник воеводы упал замертво.
  Его смерть послужила сигналом к тому, что опричники принялись нещадно колоть и рубить всех кто находился на дворе. С криками: - Слово и дело государево! Смерть врагам изменникам! – они ворвались внутрь и потребовали от хозяина показать комнату Марии.
  Насмерть перепуганный трактирщик бросился указывать путь, но когда опричники распахнули двери светелки, там никого не оказалось. Взбешенные неудачей, кромешники бросились искать королеву в шкафу и под кроватью, но там никого не было.
  Обозленные, они зарубили саблями несчастного хозяина постоялого двора и бросились обыскивать остальные комнаты, потрясая окровавленным оружием. Неизвестно сколько человек погибло бы от рук опричников, если не помощь Мадлен. Бросившись к главному опричнику, она сообщила, что видела как королевна шла на задний двор к нужнику.
   Получив столь важную подсказку, кромешники бросились по указанному белошвейкой адресу, но там тоже никого не оказалось.   
 - Обманула, собака! – зло вскричал один из них и замахнулся на Мадлен кулаком, но та указала на открытую калитку на заднем дворе. Подобно быстроногой лани юркнула она к ней и, вглядевшись в ночные сумраки, радостно закричала: - Она здесь!
 - Вон, вон, в черной шубе! – белошвейка возбужденно тыкала пальцем в высокую фигуру, что увязая в снегу, приближалась к опушке леса.
 - Взять, подсыла! – опричник властно махнул рукой и его отряд разделился. Несколько человек бросилось в погоню прямо по следам беглянки, а другие побежали к оставленным на дворе коням, чтобы успеть отсечь беглянку от леса.
 - Факелы! Факелы захватите! Чтобы живой или мертвой мне её привезли! – выкрикнул старший опричник. - Иначе все голов лишитесь! 
  Подобный стимул был всего очень силен, и кромешники бросились выполнять приказ, совершено не подозревая, что им придется иметь дело не с одним, а двумя людьми.      
  Кроме королевны Марии, им противостоял скоморох Прошка, много повидавший в своей жизни человек. Именно он перехватил шотландку на заднем дворе заподозрив неладное и почти силой вывел её через калитку.
  Успев раньше погони добраться до леса, скоморох надеялся, что вместе с Марией сможет затеряться в нем, но опричники хорошо знали дело сыска. Взяв след беглецов, они шли за ними, не отставая, и поимка было делом времени.
  Видя, как желтые блики факелов становились все ближе и ближе и силы у его спутницы убывали с каждым шагом, скоморох решился на отчаянный шаг. Сняв с Марии её тяжелую шубу и отдав ей свою овчину, он приказал ей спрятаться под разлапистой елью, а сам бросился в противоположную сторону к реке.
  Сделай он это все при дневном свете, его хитрость вряд ли бы ускользнула от взгляда опричников, но было темно, и они пробежали в нескольких шагах от затаившейся шотландки, преследуя убегающего скомороха.
  Сильный и верткий он сумел несколько оторваться от погони и достиг берегов небольшой речушки, которых довольно много на севере. Понадеявшись, что морозы прочно сковали лед, Прошка попытался пересечь реку, но на средине лед треснул и скоморох ушел с головой под воду. Пытаясь спастись, он сбросил висевшую на плечах шубу. Именно её нашли прибежавшие к полынье опричники, с огромным трудом, они вытащили её из воды и доставили на постоялый двор в качестве доказательства смерти Марии.
  Отсутствия тела шотландки обозлило старшего опричника. С огромной радостью он привез бы дьяку Салтыкову голову Марии, но вместо этого, предстояло вести шубу. Горечь от не полностью выполненного задания не могли скрасить пылкие заверения Мадлен, что это точно шуба королевны.
 - Вот, вот – я её здесь распарывала, а тут ушивала. Это точно её шуба, вот подклад парчовый – горячо доказывала старшему опричнику белошвейка, не подозревая, что жизнь её измерялась минутами.
  Следуя приказу Салтыкова, опричники перебили всех, кто только находился на постоялом дворе, обставив все как нападение лихих людей, от которых они в этот момент мало чем отличались. Ограбив все дочиста, кромешники подожгли главный дом двора и уехали прочь.
  Дело было сделано, но именно разгоревшийся на постоялом дворе пожар по своей сути спас, забившуюся под ель Марию. Отблески зарева бушевавшего огня были хорошо видны в ночной тьме, и живший неподалеку отшельник Зосима отправился посмотреть, что случилось с постояльцами.
  Хорошо зная дорогу, он двинулся напрямик через лес, в сопровождении своего верного помощника пса Филимона. Каково же было удивление отшельника, когда проходя мимо одной из елей, Филимон обнаружил потерявшую сознание шотландку. Вытащив из-под могучих веток дерева бесчувственное тело Марии, Зосима взвалил её плечо и поспешил к себе в скит.
  Когда королевна пришла в себя, то обнаружила, что находится в бане отшельник. Что сидит по горло в воде в большой деревянной бочке, а стоявший рядом отшельник осторожно льет теплую воду ей на темя. С полным безразличием ко всему происходящему, она позволила Зосиме, как следует пропарить себя. Затем безропотно снесла растирание тела различными согревающими протирками, после чего покорно выпила противное снадобье и провалилась в бездонный колодец забытья, без всяких сновидений.    
  Тем временем, воевода с подачи Салтыкова объявил шотландку безвременно погибшей от рук лихих людей, чем очень расстроил государя. Завершив наведения порядка в мятежном Новгороде и Пскове, он решил завернуть в Вологду, свою северную резиденцию и навести порядок и там.
  Узнав о решении государя, воевода Фролов пришел в ужас. От приезда царя в город он не ожидал ничего хорошего, особенно после гибели шотландки. Казалось, что участь его предрешена, когда судьба явила ему милость. За три дня до приезда, у стен Вологды объявилась, похороненная было Мария, живая и здоровая.
  Когда Фролову донесли об этом, с воеводой едва не случился удар. Впопыхах накинув на себя кафтан, он стремглав бросился к воротам, чтобы самолично убедиться в свершившемся чуде и своем спасении. От избытка чувств он чуть ли не бросился в ноги к королевне, которая возвращала его к жизни. К царю батюшке был немедленно отправлен с радостною вестью гонец, а саму Марию он вернул в прежние покои, приставив к её дверям усиленный караул.
  Что испытал за эти дни воевода, по несколько раз на день, навещавший свою подопечную, трудно себе представить. Только когда царский санный поезд въехал в ворота Вологды, у воеводы немного отлегло от сердца. Полностью ему полегчало, когда после встречи царя с рыжеволосой шотландкой, государь приказал перевести её из дома воеводы в царские палаты.   
  В том, что пред ним настоящая королева, а не какая-то ловкая самозванка, Грозный быстро понял, поговорив с необычной гостьей около часа. Свободное владение латынью и греческим языком, а также внешний вид и манера держаться без какого-либо заискивания. Говорить, как с равным по своему положению и происхождению человеком, развеяли у царя всякие сомнения относительно её происхождения.
 - Мне и без всякого подтверждения от королевы Елизаветы ясно, что это шотландская правительница Мария, изгнанная своими подлыми подданными - объявил царь своему окружению, и никто не посмел с ним спорить. Ибо грозный взгляд государя не располагал к спору с ним.
  Уже на другой день после встречи с царем, к Марии пришел лечащий врач государя, доктор Бромлей. Немец по происхождению, он хорошо знал французский язык и потому, говорил с шотландкой напрямую, без посредников.
 - У меня для вас хорошее извести, ваше королевское величество - нежно промурлыкал доктор, склонившись перед Марией в изящном реверансе. 
 - И в чем оно заключается, господин лекарь?
 - Вы произвели на государя неизгладимое впечатление, и он непременно хочет на вас жениться.
 - Жениться?
 - Да, жениться. И сделать вас полноправной русской царицей со своим двором, слугами и земельными владениями. Государь готов подарить вам на кормление целый город, но для этого вам необходимо будет принять православную веру.
 - Это решительно невозможно, господин Бромлей. Ни за какие города и короны мира, я не откажусь от святой католической веры. Так и передайте царю Ивану. Это невозможно, это не обсуждается.
 - Вы хорошо подумали, ваше величество? – учтиво поинтересовался доктор.
 - Да, хорошо – отчеканила Мария.
 - Тогда у меня для вас неприятное известие – усмехнулся Бромлей.
 - И в чем оно заключается? – с вызовом спросила Стюарт.
 - Государь принял свое решение относительно вас, и оно непреклонно. Вы ему очень понравились, очень, - подчеркнул доктор, - и он не хочет иметь возле себя никакой иной женщины. Если вы не хотите сталь его законной женой, то станете его наложницей. И это - не обсуждается. 
  В тот день, когда государь с королевной покидал Вологду, к его палатам пришло много народу. Каково же было удивление грозного царя, когда он увидел, что люди пришли не к нему, а к Марии. Узнав о её чудесном спасении, почти вся городская округа пришла в кремль, чтобы проводить шотландку в дальнюю дорогу. Почти каждый из них принес с собой небольшой подарок доброй «матушке» и для этого пришлось срочно выделять целую подводу.
  Глядя на столь необычную реакцию со стороны простых людей, Мария не сдержала слез и принялась лихорадочно пожимать протянутые к ней руки. И тут случилось непредвиденное. Растроганные её слезами люди принялись целовать ей руки, а в ответ королева бормотала по-русски: - «Храни вас Господь, храни вас Господь» и время от времени посылала толпе крестное знамение, к тайному неудовольствию царя.
  Так закончилось пребывание в Вологде бывшей правительницы Шотландии, и началась её московская эпопея.




                ***




                Государь! Государь! Радость великая! Королевна двойню родила! Мальчика и девочку! Повитуха Саватеевна сказала, здоровее не бывает!– вбежавший в палату дьяк, с размаха бухнулся на колени перед Грозным и преданно уткнулся лбом в пол.
 - Слава богу!! Услышал Господь мои молитвы! – радостно воскликнул Грозный и истово осенил себя крестным знамением. После выкидыша, который случился у Марии после езды верхом, шотландка была отправлена царем на строгий «карантин». Под присмотром главной царской повитухи Саватеевны и дьяка Герасима. 
 - Мальчика повелеваю назвать Дмитрием, девочку Анастасией. Крестить по православному обряду, а затем отделить от матери – изрек свою монаршую волю, государь московский и дьяк проворно отполз от царского трона.   
  Решение об отлучении детей было сильным ударом для Марии. В отличие от своего первенца Иакова, который остался в далекой Шотландии и о ком королева вспоминал с грустью, но не с горечью, Мария сразу прикипела к двойне всей душой. В течение пяти дней она сама кормила их грудью и с каждым разом все сильнее и сильнее влюблялась в них.
  Особенно притягивала внимание королевны девочка. Рыжеволосая как мать с ямочкой на подбородке, своими чертами она напоминала Марии её мать герцогиню де Гиз.  И каждый раз, прикладывая малышку к груди, она умилялась, глядя как та, причмокивает губами и своими крепкими кулачками пытается охватить её пышный бюст.
 - Поправь ей чепчик! Съехал! – приказывала королева няньки, изготовившейся уносить девочку. - Спит спокойно? Ей там тепло?
 - Не волнуйся матушка тепло, там тепло и спит хорошо. Пушкой не разбудишь – уверяла нянька Марию.
 - А как брат? Тоже хорошо спит?
 - Спит да растет. Смотри, какой он у тебя крепыш.
  В отличие от сестры, редко открывавшей синие глаза при кормлении, мальчик всегда смотрел на мать внимательным взглядом и сосал грудь обстоятельно и неторопливо.
 - Весь в отца – говорила Мария, отдавая няньке ребенка. - Своего точно никогда не упустит. Всю грудь высосал.
 -Так, что его завтра приносить? – озабоченно переспрашивала нянька.
 - Я дам тебе, завтра, - сугубо на русский манер отвечала Мария, - у меня сил много.
  Сил у королевны действительно было много. В теле, но поджарая, она родила двойню, как говорили помогавшие ей повитухи «в один момент, не охнув». Вопреки запретам докторов, через два дня после родов, когда большинство рожениц лежало в кровати, Мария начала вставать с постели и ходить по комнате.
 - Ваше королевское величество, вам нельзя, так много ходить. Организму нужен отдых – суетился вокруг Марии доктор Бромлей, заставая свою пациентку не лежащей, а ходячей, но она презрительно отмахивалась от него. - Что вы понимаете в родах? У меня они третьи и я в них – профессор, если не академик, в отличие от вас.
  После столь едких намеков на свой чин бакалавра медицинских наук, Бромлей, с оскорбленным видом неизменно покидал королеву. К огромной радости Марии и знахарки Марфы, осуществлявшей догляд за её здоровьем. Её и черного кота Мафусаила Мария привезло с собой из Вологды, и они были единственные родные ей души в Москве.   
 - Ты матушка, перед этим иродом не сильно бы оголялась. Не ровен час шептуны об этом государю донесут, гневаться будет - говорила Марфа, тщательно обтирая вспотевшее тело королевны специальным целебным настоем. От него кожа розовела, а мелкие трещины, порезы и ссадины быстро зарастали. 
 - Он доктор, ему можно.
 - Он в первую очередь мужик. Как начал тебя в бане при родах оглядывать, никак остановиться не может.
 - Глупости – это - попыталась осадить Марфу королева, но та упрямо стояла на своем.
 - Знаем мы эти глупости, интересом кобелиным зовется.
 - Замолчи!
 - Молчу, только у тебя действительно есть, на что приятно посмотреть. Вон ты, какая справная даже после родов. Не каждая девка этим похвастаться может, не говоря о родившей бабе. Это твое главное оружие в нашей жизни - многозначительно говорила знахарка, разделяя жизнь Марии до приезда в Россию и после.
  В словах Марфы была своя правда. Грозный царь польстился не только на громкий, но малозначащий в России титул Марии, но и на её женскую красоту. На высокий рост, прямую спину и глаза с зовущей паволокой. Ели-ели дождался возвращения в Москву, чтобы уединиться с заморской королевной в царских палатах и остался довольным своим выбором.
  Чего только не говорили ему опричники вместе с митрополитом, отговаривая его от опасной близости с шотландкой, исповедующей католическую веру. Чего только не обещала ему английская королева, начиная от торговых преференций русским купцам и до регулярных поставок пушек, если он отправит Марию в монастырь. У государя всегда находилось, что сказать всем тем людям, что хотели разлучить его с Марией, от которой кроме близости, он имел дополнительные выгоды.
  Следуя примеру своего деда Ивана Великого, он разрешил Марии заняться облагораживание Кремлевского дворца, подобно бабки Софьи Палеолог. После погрома Москвы ордами крымского хана, многое в русской столице нуждалось в восстановлении. Денег было мало, но на нужды королевны стремившейся добавить к царским палатам шарм парижского Лувра, государь всегда находил средства.
  Подобно своему отцу, Иван Васильевич стал надевать на приемы послов польское и венгерское платье. Увеличил число рынд до десяти человек по каждой стороне от трона, приказал изготовить новый скипетр и державу, а также две венчальные шапки, на подобии Мономахового венца, Казанскую и Астраханскую шапку.
  С огромным трудом, Мария добилась разрешение от царя на свое присутствие на выходах и приеме. Пусть под густой вуалью, пусть сидя на маленьком приставном стуле, далеко позади от трона, но она там была, а потом давала государю советы. Со многим государь не соглашался, к чему-то прислушивался, но «ночная кукушка» умела неторопливо брать своё.
    По просьбе королевны царь выписал из Европы музыкантов, услаждали своей музыкой её слух. В Кремле построили специальную Потешную палату, где вдали от посторонних глаз царские скоморохи веселили Марию и царя своими кукольными представлениями. Митрополит был этим недоволен «бесовскими» играми, но государь остался глух к его словам.    
  Кроме этих малых начинаний и нововведений, королева занималась и куда значимыми делами. Так, благодаря поддержке и заступничеству госпожи Стюарт, на Печатном дворе Андроника Невежи стали печатать гравюры на библейские мотивы вместе Библией и Откровением Иоанна Богослова. Первый его тираж вызвал много нареканий со стороны духовенства из-за некоторых ошибок в тексте, но государь не стал строго судить печатников, сказав, что первый блин всегда выходит комом.
  Другой большой идеей, которую Мария неустанно продвигала вперед днем и ночью, было создание в Москве русского университета, подобно знаменитым университетам Европы.
 - Франция, Англия, Германия и Италия имеют университеты. Даже поляки и шведы создали их. Чем ты, государь хуже этих правителей? – шептала королева на ухо Ивану, лежа на царской кровати. Эта идея очень понравилась государю, но осуществить её мешала война с поляками за Ливонию.
 - Погоди, вот вернем себе земли предков, заключим мир и станем строить твой университет. Ничуть не хуже чем в Европе – клятвенно обещал государь Марии и та, была рада верить его словам.
  Грозный, несмотря на то, что определил шотландку в наложницы, относился к ней с должным вниманием и уважением. Как-никак королева, а не княжеская или дворянская дочка, что были готовы безропотно взойти на ложе государево. В отличие от них, свой характерец Мария нет-нет, да проявляла. Так королевна, добилась от царя разрешение совершать раз в месяц конные прогулки по ближайшим окрестностям Москвы. Ловко сославшись на пример его матери Елены Глинской, с разрешения мужа совершавшей нечто подобное.
  Пусть под вуалью, в сопровождении многочисленной охраны, что окружала её плотной толпою. Пусть официально это было объявлено как посещение королевой монастырей, но она ездила и при этом раздавала милость всем, кого она встретила на своем пути. Вся дворцовая челядь и приближенные только сокрушенно качали головой от столь дерзкого нарушения домашних устоев, но Марии все сошло с рук. Ведь королева может позволить себе то, что не могут все остальные. 
  Ивану очень льстило иметь возле себя красивую и образованную женщину, которая по своему происхождению и положению была чуть-чуть ниже его. А отсутствие рядом с ней  многочисленной прожорливой подобно саранче родни радовало государя в двойне. Не нужно было никому раздавать земли государевы и одаривать деньгами из казны.
  Одним словом между царем и Марией были устойчивые и разумные отношения, где каждая из сторон шла на определенные, взаимовыгодные компромиссы. Единственное, что сильно омрачало их – это вопрос о вере. Несмотря на все уговоры, шотландка ничего не хотела слышать о возможности перемены религии.
 - Я отказала в этом Елизавете Английской, отказываю и Государю русскому. Вера – это не постель, которую можно разделить по принуждению. Вера – это выбор души и ею нельзя торговать! - восклицала шотландка, вызывая у государя сильное недовольство, так как её упрямство рушило тайные царские планы. Многие советники предлагали подвергнуть королевну порке, которая обязательно сломает, её гордый характер.
 - Станет как шелковая, государь, не с первого, так со второго раза – уверенно твердили они в царские уши, но самодержец не соглашался с ними.
 - Мне рядом с собой королеву нужно иметь, а не безвольная кукла – с негодованием говорил он в ответ и начал вести усердную осаду, следуя старой поговорке про то, что один человек – один палец, а для игры на арфе нужны две руки. Много таких «пальцев» было в окружении Марии, и одним из них была Марфа.
 - Уступила бы ты государю, матушка. Ведь не в магометанскую веру он тебя склоняет со всяким там обрезанием и прочим непотребством, не приведи господи. Все тоже, только крест другой да перстоналожение иное - увещевала королеву знахарка, но та была неприступной как кремень.
 - Отстань. Не твоего ума это дело! – жестко отрезала Мария.
 - Ясное дело, что не моего ума, - покорно соглашалась Марфа, - да только стоит ли оно того, твое упрямство? Согласилась бы и давно царицей была, а так…
 - Меня вполне устраивает мое нынешнее положение при государе.
 - Оно понятно, устраивает. Да только твое место не в постели у государя, а рядом с ним на троне. Постель она до поры до времени сближает, а потом туда другие забираются раз  место на троне свободно.
 - Замолчи!! А не то прикажу выпороть на конюшне! – Мария в гневе схватила со стола чашку и бросила её на пол. Отчего лежавший на пуфике кот Мафусаил разом вскочил и с испугом уставился на хозяйку.
 - Твоя воля, государыне. Да только против правды не попрешь. Твое место рядом с государем на троне и больше никого. И ты это прекрасно знаешь.
  Королева стала лихорадочно искать, что ещё можно было бросить, но теперь в знахарку, однако появление дьяка Онуфрия прервало их энергичный разговор.
  Войдя в палату Марии, дьяк развернул указ и торжественно зачитал царский указ об отделении от королевны Марии новорожденных детей Дмитрия и Анастасии. Делалось это для воспитания их в православной вере и ради здоровья королевны и дальнейшего продолжения потомства.
  Не сильно искушенная в тонкостях русского языка, Мария Яковлевна не поняла полных язвительности строк о продолжении потомства. Слова дьяка о том, что ей запрещено видеться с детьми застили ей разум.
  Выкрикнув подобно раненой лебедицы, она бросилась на Онуфрия и попыталась вцепиться ему в бороду, но дьяк в последний момент успел отскочить в сторону. Что королева в этот момент кричала по-французски вперемешку с английским, история умалчивает. Однако когда дьяк докладывал царю об исполнении его воли, он сравнил шотландку с «лютой тигрой».
 - Чуть глаза мне не выцарапала своими когтями, ну чистый зверь. Охолодить надобно бы бабу, государь. Не ровен час и на тебя с кулаками бросится - хитро подкатывал к Грозному дьяк. Отнятие детей он посчитал концом влияния Марии на царя и жестоко просчитался.
 - Какая она тебе – баба, холоп!!? Она была и есть королевна московская! – грозно воскликнул государь и Онуфрий тотчас бухнулся лбом в пол и стал потихоньку отползать. Крепко англичанка государя зацепила, не время на неё поклеп возводить.
  Что касается самой Марии то весь остаток дня и все последующие дни, она провела, обливаясь слезами, горько стеная от охватившего её горя.
 - Как он может так поступать со мной!? Деспот!! - в голос рыдала шотландка, уткнувшись в плечо Марфы, которая нежно поглаживала её по голове и время от времени подавала королеве, то стакан с водой, то носовой платок, то целебной нюхательной смеси.
 - От таких вестей не только здоровье все растеряешь, умом тронуться можно – сочувственно говорила знахарка, преданно разделяя невзгоды своей подопечной. Что, впрочем, не мешало ей, регулярно извещать царя о состоянии королевны.
 - Страшно переживает, государь, страшно. Поисхудала она бедная, страсть. Одни только глаза и остались. Того и глядишь и заболеть может. После родов то всякое с женщиной может случиться – предостерегала Марфа царя.         
 - Раз она от своей веры отойти не хочет - пусть страдает. Христос терпел и нам велел, - властно изрек Иван, - а в отношении здоровья её, так это твоя забота! Умрет и тебе не жить! В котле, живьем прикажу сварить.
  Получив столь жесткую инструкцию, знахарка с утроенной силой принялась обхаживать Марию, но как всякая хитрая женщина стала действовать издалека.
  Вечером этого дня, когда состоялся разговор с царем, Марфа явилась к седевшей под караулом королевне с небольшим медным кувшином.
 - Беда у нас, матушка, - потухшим голосом произнесла знахарка. - Дмитрий хорошо грудь кормилицы принял, а вот Анна (Мария никак не могла привыкнуть к имени Анастасия и упрямо именовала дочь Анной), не берет и все. Твое молоко требует. Будь добра нацеди его для дочки своей.
  От этих слов шотландку словно пружиной подбросило с кровати. Трясущимися от волнения руками сбросила она с себя халат и что есть сил, стала сцеживать из распухшей груди молоко. Сколько слез упало в кувшин вместе с каплями молока, ведает один бог, но королева честно выцедила всю грудь и взялась за вторую, но знахарка остановила её.
 - Полно матушка, полно. Хватит твоей дочери и на сегодня и на завтра – досталось материнское молоко девочке или нет, не так важно. Новорожденная царевна не страдала от голода и невнимания, но вот её бедная мать, прочно села на крючок заброшенный Марфой. Ещё трижды приходила она к королеве с кувшином, после чего сказала, что государь сильно осерчал, узнав, что Мария тайно кормит дочь.
 - Пока ничего не сказал, но боюсь, в скором времени запретит он это делать – сказала Марфа, старательно отводя в сторону глаза.
 - Но как можно запретить!? Ведь она умрет!! – Мария клещом вцепилась в рукав знахарки и, развернув её к себе, стала пытаться заглянуть Марфе в глаза.
 - На все воля государя – со вздохом отвечала та.    
 - Как так воля государя!? Она моя дочь!! Она не может умереть!! 
 - А, что ты мне это кричишь?! Он завтра здесь будет, вот ты ему и скажи!
 - И скажу!! Все скажу!!
 - Вот и скажи!
  Стоит ли говорить, что всю ночь, шотландка не сомкнула глаз в ожидании визита государя. Сколько умных и красивых слов улеглось в её голове, образовав столбы высокой речи. Сколько правильных и значимых аргументов и ссылок было в ней, но едва государь переступил порог палаты, как все разом вылетело из ума шотландки.
  Одна мысль, что её дочь может погибнуть от голода, вытеснила все из головы молодой женщины. Ноги её подкосились, и она упала на колени перед царем.
 - Всякая мать имеет возможность наслаждаться близостью со своими детьми. Всякий зверь, птица, рыба и даже букашка находятся рядом с ними и защищают их от невзгод, потому что таковая суть природы и божий помысел. Великий грех разлучать мать с детьми и лишать её счастья материнства. Зачем ты так жестоко поступаешь со мной!? Зачем хочешь, чтобы дочь моя Анна умерла от разлуки со мной!? Разве она не твоя плоть от плоти, кровь от крови!? Зачем тогда ты дал ей жизнь!? Скажи!? – требовательно воскликнула шотландка, обливаясь горькими слезами, вперив жгучий взгляд в царя Ивана.
 - В том, что разлучение матери с детьми – великий грех, полностью с тобой согласен, - отвечал государь женщине. - Клянусь господом нашим богом Иисусом Христом, что никогда бы я не посмел совершить его, если бы не политика и интересы государства. Дети, рожденные тобой по своей крови и положению порфирородны, хотя мы и не состоим в законном браке. Нет никого в этом мире, кто был бы по своему положению выше их. Только ниже или ровня им. Поэтому, долг мой перед Богом и людьми воспитать их в православной вере и никакой другой. Поэтому и отняли их у тебя, чтобы не оказывала ты на них своего католического влиянию и не воспитала их тайными католиками.
 - О как жестоки твои слова!! – воскликнула Мария, обливаясь горькими слезами. - Как зло ты распоряжаешься нашими детьми, попирая законы божьи! Бог накажет тебя!
 - Я готов ответить перед господом, - твердо заявил государь. - Но и ты неправа, говоря мне эти упреки. И ты, и я господари на этой земле, на этом свете и не все наши действия и желания руководствуются законами божьими и людскими, ибо правит нами государство. Что касается судьбы детей наших, то все в твоих руках. Я говорил это раньше, говорю и теперь. Выбирай!
  Государь властно стукнул своим посохом об пол и, развернувшись, покинул палату, оставив Марию безутешно рыдать лежа на полу.
  Наверняка для общего состояния королевы это разговор ничем хорошим не кончился, если бы Марфа не взяла бы дело в свои крепкие руки.
 - Гляжу я на тебя матушка и удивляюсь, - говорила знахарка, отпаивая трясущуюся от рыданий шотландку. - По своему рождению королева, знаешь пять языков, наукам всяким обучена, а в житейском деле дура-дурой, прости ты меня господи. Обмануть мужика не можешь.       
 - Как это обмануть? – икнула от удивления Мария.
 - Ты воду пей, а не глотай. Медленно, медленно – приказала хитрая знахарка, - медленно, а то заикаешься, и никакой заговор не поможет.
 - Как это обмануть? Ведь государь от меня требует сменить веру, а я не могу сделать это - стоически произнесла шотландка и попыталась гордо вскинуть голову, но у неё это плохо получилось и она, опять принялась икать.
 - Пей, горе мое горемычное и нечего глазами водить. Это горю твоему не поможет, точно говорю, - Марфа дождалась, когда королева выпила всю воду и продолжила разговор.
 - Он требует, чтобы ты веру сменила, так ты притворись, - по слогам произнесла знахарка, стараясь донести до сознания Марии свою мысль. - Скажи, что согласна пойти с ним под венец, но публично от веры своей отрекаться не будешь, так как это лишит тебя английской короны. Перекрестишься перед всеми по-нашему, к иконам подойдешь, поцелуешь их, службу всю отстоишь и будешь государыней. Скажи царю так и он согласиться.               
 - Но это низкий обман. Это не есть хорошо! – с негодованием воскликнула Мария.
 - Тебе дети нужны? Ты Анну спасти хочешь?!
 - Да, всем сердцем!!
 - Так выбирай, что тебе ближе дети или обман – поставила вопрос ребром Марфа.
 - Я, я должна подумать – неуверенно произнесла королева, припертая к стене словами знахарки.
 - Да, что тут думать. Тут действовать надо. Анну спасать, а не думать – в негодовании воскликнула знахарка, но Стюарт твердо стояла на своем.
 - Мне надо подумать – заявила королевна и хорошо изучившая её характер Марфа, моментально отступила назад. Но только для того, чтобы начать наступление с другой стороны.
 - Думай, конечно, это твое право, но только не долго. Сама понимаешь, - с многозначительным намеком сказала знахарка. Она на секунду замолчала, а потому как будто, что-то вспомнив, произнесла. - А хочешь, я тебе матушка, гадалку приведу. Она тебе хоть по бобам, хоть по картам всю правду скажет о том, что было, что будет и чем сердце успокоится.
 - Гадалка? Зови гадалку! Пусть карты раскинет – обрадовалась шотландка, вспомнив цыганку с постоялого двора, гадавшей ей по руке.
 - Только ты об этом никому не говори, - предупредила Марфа, - а то потом хлопот не оберемся, ни ты, ни я. Не любят церковники гадалок.
 - Веди – коротко приказала Мария и знахарка исчезла.
  В поздний час, миновав благополучно стоявших у дверей стрельцов, Марфа привела к королеве невысокого роста женщину. Невзрачная на вид, она обладала тремя особенностями. Несмотря на преклонный возраст, волосы у гадалки были черными как вороново крыло без единого седого волоса. Когда она сняла с головы платок, они заструились густой волной, непроизвольно порождая в умах мысль, что хозяйка их явно непростая женщина в этом мире.
  Тонкие руки, не знавшие тяжелого труда, не утратили былой ловкости и проворства. Достав из потайного кармана своей кацавейки колоду гадальных карт, она в мгновение ока раскинула их на столе, в сложном, одной ей понятном пасьянсе. При этом карты ложились точно в узор, ни разу не съехав в сторону, или наехав друг на друга, что по законам гадания было совершенно недопустимо.
  Однако главной особенностью гадалки был её голос, при полностью бесцветных глазах. Говорила гадалка низким голосом и столь убедительно, что шотландка, слушая её, ни на секунду не заподозрила в её словах обмана.
  Когда вся колода легла на стол, гадалка подняла на королеву глаза и с чувством тайного превосходства спросила, что она хочет знать.
  Заранее предупрежденная, что гадалка может ответить только на три вопроса, Мария долго мучилась, над тем определением, что больше всего важнее для неё узнать от гадания. Для верности, она даже записала на бумаге, чтобы не ошибиться и все равно, в самый ответственный момент, она спросила совершенно об ином.
 - Когда вернусь к себе на родину, и что там меня ждет? – возбужденно спросила Мария, судорожно сжимая в руке клочок бумаги с вопросами.
 - Не скоро, - пророкотала гадалка, - и ждет там тебя тлен, ибо вернешься ты туда в гробу. Большом и деревянном.
  От столь неожиданного ответа у королевы перехватило дыхание, и она вновь задала вопрос, который не значился в её списке.
 - Что же ждет меня здесь, в Московии?
 - Власть и кровь – ответ последовал с небольшой задержкой. Гадалка внимательно посмотрела карты, окружавшие червовую даму. - Большая власть и большая кровь. Ты можешь голову свою сложить, а может головы своих врагов сложить у своих ног.
 - А разве они у меня есть, враги!? – удивилась Мария.
 - Больше, чем ты думаешь? – хладнокровно произнесла женщина и требовательно посмотрела на королеву, ожидая от неё последний вопрос.
  От осознания, что она задавала совсем не те вопросы, королева покрылась красными пятнами и вновь заволновалась. Гадалка сидела тихо, не торопила Марию, но от этого молчания, она приходила в волнение все больше и больше.
  Наконец отбросив в сторону, ставшую теперь ненужно бумажку с вопросами, королева произнесла: - Что будет с моей дочерью Анной?
  От этого вопроса, казалось, что-то на миг мелькнуло в серых, давно вылинявших глазах гадалки, как будто она ждала этого вопроса.   
 - Пока будет рядом с тобой, у неё будет все хорошо. Как только отдашь её замуж в далекие земли, станешь чахнуть от разлуки. Ибо со своей дочерью ты единое целое. Не знаю, кто раньше из вас умрет, но ясно вижу, что оставшаяся из вас, долго не проживет, так как умершая позовет её за собой.
  Гадалка замолчала, затем быстро перемешала карты, собрала их в колоду и поинтересовалась: - Довольна ли ты, королевна моим гаданием? 
  Марию сильно подмывало многое сказать этой черноволосой женщине, столь бесцеремонно перекроившей её надежды и жизненные планы, но почему-то помимо своей воли, она натужно, сквозь силу ответила: - Довольна.
 - Тогда плати – потребовала гадалка, и шотландка послушно положила в её тонкую протянутую руку целый золотой корабельник.
  Всю ночь, провела Мария в раздумье, а наутро послала Марфу к царю с просьбой прийти к ней.
  О чем и как говорил государь, и королевна осталось большой тайной, ибо говорили они один на один, и никто из них не обмолвился ни словом, несмотря на вопросы любопытных придворных.
  Как видимый признак примирения между двумя коронованными особам было то, что Марии вернули детей, к её огромной радости. Другим значимым событием стало венчание Ивана и Марии в Успенском соборе по православному обряду митрополитом Московским Антонием. С ограниченным числом гостей из числа бояр и опричнины, за закрытыми воротами собора и Кремля.
  Все это было сделано по твердому настоянию шотландки, которая, несмотря на все краски и румяна предстала перед гостями и свидетелями бледной как смерть. Одного опытного взгляда было достаточно понять, что невеста проплакала всю ночь перед венчанием и это, было правдой. Много слез пролила Мария в своей опочивальне, постоянно твердя себе, что все это она сделала ради своей дочери, судьбой которой согласно договору с царем, распоряжалась только она и никто другой.
  Только с её одобрения дочь могла выйти замуж и ни с чьего другого. Но даже став замужней женщиной, она должна была жить рядом с Марией, что была категорически против её отъезда за границу.
 - Только смерть может разлучить меня с Анной – твердым, беспрекословным голосом заявила шотландка, и государь с ней согласился, скрепив свою слова на кресте и Библии, по требованию Марии. 
  Вишневый бархат её свадебного платья, что удачно сочетался с красиво уложенной тугой рыжей косой, оттенял белизну лица, шеи и рук королевы. Взгляд её не радовала ни богатое жемчужное ожерелье, ни красивая золотая цепь, величественно возлежавшая на высокой груди Марии. Ведомая под руки двумя «подружками», она шла к алтарю с таким видом, как будто шла на эшафот, и являла собой полную противоположность государю. Глаза Ивана светились радостью и торжеством, что совсем не подходило человеку, в третий раз вступающему в брак.
  Следуя церковной традиции, жених первым положительно ответил на вопрос священника и требовательно посмотрел на невесту, которая, как и все женщины, несколько затянула с ответом. Когда же «Да» слетело с бескровных губ Марии, многие из присутствующих гостей с облегчением вздохнули, так как до конца не верили, что королева даст свое согласие на этот брак.
  Сомневались многие, но не сам государь. Глядя в глаза шотландке во время последней встречи, он понял, что полностью сломал её и нисколько не сомневался в том, что королева не отступит от данных ею обещаний.   
  Пройдя причащение и миропомазание по православному, Мария покорно поцеловала сначала икону, потом крест, а затем корону, протянутую ей митрополитом. При этом оба они отводили глаза. Антоний от того, что невеста перед венчанием так и не прошла обряд православного крещения, а Мария от своего вынужденного участия в этом процессе.
  Не подняла она опущенных глаз, когда жених надел на её безымянный палец обручальное кольцо. Когда митрополит объявил их мужем и женой и разрешил поцеловаться. Все для неё было как в тумане и как будто не с ней. 
  Что касается жениха самодержца, то можно было смело утверждать, что это был самый лучший день в его жизни за ближайшие два года. Брак с пусть даже бывшей и беглой шотландской королевой поднимал его статус в споре с польским королем за русские земли до небывалых высот. Теперь ни один польский королишка не посмеет пенять грозному царю в незнатном происхождении его жены и детей. Теперь его жена была истиной королевой не только по положению, но и по роду. Ибо её многочисленные английские и французские предки были сплошь и рядом увенчаны королевскими коронами в отличие от малых австрийских и итальянских корон жен польских правителей.   
  Укреплял брак царя с Марией и его внутреннее положение. Мало кто из бояр и дворян откажется присягать детям государя, рожденным не от боярыни или дворянки, а от царицы - королевы. Столь необычным титулом наградил государь свою супругу сразу после венчания, перед тем как отправиться к праздничному столу.
  В честь своей женитьбы, государь приказал устроить раздачу бесплатного угощения для москвичей и прочих гостей столицы. Что по воле судьбы и случая, оказались в этот день в Белокаменной. Также были прощены некоторые недоимки и выпущены на волю арестованные за малое преступление люди.
  Все эти милости царя, моментально были приписаны влиянию на него Марии. Сарафанное радио из Вологды уже давно достигло стен столицы, создав благоприятную почву для подобных слухов и домыслов.
 - Хоть и не нашего рода племени, но видно по всему – доброе сердце у нашей государыни матушки. Дай бог ей здоровья и терпения, чтобы отвести от нас гнев государев - говорили москвичи, крестясь в сторону Кремля, где в спешном порядке возводили новый дворец для царицы – королевы.
  Все соседи Московского царства на все лады обсуждали столь неожиданный брак русского царя с шотландской королевой. Поляки, похоронившие короля Сигизмунда, грызли от злости руки, ибо имели свою кандидатуру в жены русскому царю Анну Ягеллонку. Император Священной Римской Империи очень огорчился, узнав о замужестве Марии, так как имел на неё свои матримониальные виды. Однако больше всего в гневе была Елизавета Английская.
 - Чего можно было ожидать от такой королевы!? – саркастически воскликнула королева, когда Уолсингем доложил ей о московской свадьбе. - Она и раньше была готова ради власти раздвинуть ноги перед кем угодно лишь бы ею обладать. А теперь она отказалась и от католической веры, которую ставила выше власти и жизни! Хорошая новость для моих подданных католиков. Обязательно поздравлю их с этой радостью! 
 - Не все так просто, ваше величество. Сменила ли ваша кузина веру, никто не знает. Она венчалась по обряду этих восточных ортодоксов, но о смене ею веры нигде официально объявлено не было.
 - И это значит, рожденные ею дети могут претендовать на английский трон!? Такому никогда не бывать! Слышите милорд, ни-ког-да!
 - Вы зря так кричите, ваше величество. Дети Марии только родились и до того момента когда смогут претендовать на английский трон, сто раз сумеют умереть. Подобных случаев в истории тысячи – попытался успокоить королеву Уолсингем, но все было напрасно. Елизавета ничего не хотела слышать.
 - Помниться вы мне клятвенно обещали, что Мария никогда не доедет до Московии, а вышло все наоборот. Теперь, она жена русского царя и у них дети! Прекрасный результат!
 - Я не призываю вас безоговорочно в силы моей службы, ваше величество. Вы можете одним росчеркам пера обезопасить себя от происков Стюарт, назначив своим наследником её сына Иакова.
 - Идея заманчива, - моментально отреагировала Елизавета на предложение Уолсингема. - Я обдумаю его на досуге, а пока никаких поставок пушек в Московии. Вам все ясно, милорд.
 - Более чем, ваше величество.
  Такова была реакция Елизаветы Английской на замужество Марии Шотландской, а тем временем, предсказание черноволосой гадалки начало сбываться. Сохранив свое голову, Мария, вопреки собственным ожиданиям, принялась крушить головы своих недругов.
  Был месяц май, когда Иван Васильевич Грозный объявил о своем царском решении распустить опричнину, в которой оказалось много изменников и заговорщиков слову и делу государеву. Много оказалось прегрешений у царских слуг. Начиная от слишком усердного розыска крамолы и незаконного обогащения, добром казненных людей и до составления заговора против власти государя и его здоровья.
  Многие видные деятели опричнины, еще недавно гордо стоявшие у трона царя и смотревшие на всех свысока, теперь оказались кто в опале, кто в ссылке, а кто и под арестом. В числе последних лиц, был дьяк Салтыков, который под пытками рассказал Малюте Скуратову о тайном ему поручении князя Вяземского относительно жизни и здоровья государыни Марии Яковлевны. Извиваясь на дыбе, Салтыков поведал и о своем визите в Вологду, и о тайном налете его людей на постоялый двор, и о неудачных попытках отравить королевну и в Москве. 
  Когда все это было доложено государю, то он пришел в сильный гнев и тотчас приказал Малюте найти и взять под стражу лживого спальника, что было незамедлительно исполнено Скуратовым. Князь Вяземский, по приказу которого было арестовано, пытано и отдано в руки палача много народу, сломался, едва оказался в подвале. В разорванном кафтане, с разбитым лицом, он уже совсем не напоминал любимца царя, вчерашнего властителя людских судеб.
  Стоя на коленях перед государем, он поспешил исповедовать ему свою заблудшую душу в надежде на прощение и сохранения жизни. С легким сердцем указал он на Висковатого и аптекаря Папюса, как главных заговорщиков, втянувших его в это темное дело посредством звона монет. Оба указанных лица были немедленно арестованы, пытаны и дали признательные показания, от которых у царя волосы зашевелились на голове. Такой вседозволенности со стороны англичан, государь никак не предполагал. 
  Предавший однажды – предаст и дважды. Великий государь всегда помнил этот материнский наказ и без колебания, включил троицу заговорщиков в число тех лиц, что было решено казнить на Болотной площади.
  Всего их было около тридцати человек. Все они занимали высокие места возле государя, и на их наказание собралось много народа.
  Царь специально решил устроить публичную казнь, в отличие от прежних, так сказать адресных возмездий. Он желал, чтобы простой люд знал виновников в набеге татар на Москву, а также изменников, чьи коварные козни не позволяли государю удачно закончить войну за Ливонию. Что столь удачно началась для русского оружия, но никак не могла завершиться долгожданной победой и присоединением балтийских земель. 
  Всех осужденных, стражники по одному выводили из закрытых повозок на которых они приехали на площадь и подводили к высокому помосту. На нем был установлен царский трон для государя и небольшое кресло для царицы - королевы.
  Её присутствие многих ввергло в недоумение. Никогда прежде царицы не присутствовали на подобных событиях, но с учетом того, что много чего не было до появления Марии в Москве, народ покорно принял волю своего государя.
  Каждому подведенному к помосту приговоренному, бояре зачитывали перечень его прегрешений, а затем обращались к царю с предложением того или иного наказания.
Чей список не был особенно длинен и широк. Вопреки досужим рассказам иностранных дипломатов, осужденных на смерть людей, не варили живьем в котле и не вырывали куски мяса с их обнаженного тела. Все это были досужие плотские фантазии иностранцев, переносивших разновидности собственных казней. Ибо воспитанные на них с младых ногтей, они воспринимали их, как своеобразные развлечения, тогда как для русских, публичная казнь в первую очередь вызывала чувство страха, за содеянные грехи.
  В зависимости от степени вины обвиненного перед государем и народом, бояре приговаривали их либо к отсечению головы или повешенью. Далее как не странно шел расстрел из лука или пищали, а особых злодеев подвергали четвертованию, или наносили сто ударов кнутом. Последнее наказание для бывших любимцев царя считалось особенно позорным и унизительным. Так как секли в основном слуг и всевозможную голытьбу, и секли нещадно, до смерти. После ста ударов кнутом, никто не вставал живым со скамьи.   
  Многие из иностранцев, присутствие королевы в этом кровавом судилище, воспринимали, как простое и понятное для них желание поразвлечься. Получить приятное удовольствие от вида крови и мук, казнимых царем ослушников, однако они жестоко ошиблись. Очень часто Мари просила государя смягчить наказание осужденным и тот, охотно прислушивался к её словам.
  Так из тех, кто был приговорен к четвертованию, ни один не принял эту мучительную смерть и были повешены, под одобрительные крики толпы. А казнокрад Фуников был отправлен государем в ссылку в Белозерск со всем своим многочисленным семейством.
  Когда же наступил черед осужденных по её делу опричников, Мария встала с кресла и стала просить государя не отнимать у них жизни.
 - Я с радостью бы исполнил твою волю, царица, но закон требует их сурового наказания, ибо они знали, что творили свое зло и против кого, - отвечал государь шотландке. - Не в праве я прощать тех, кто поднимает руку на помазанника божьего, которым ты дважды была в своей жизни. Ибо это есть дурной пример, как для высокородного сословия, так и для простого люда. Везде должен быть порядок и потому их предадут смерти. Какую ты для них выбираешь казнь?
 - Самую легкую.
 - Хорошо. Твое слово закон. Им будет предоставлен выбор между топором и ядом – пообещал царь.
 - Ещё об одном одолжении хочу просить тебя, государь. У некоторых из осужденных есть родные и близкие, которые ни в чем не виноваты в содеянном против меня зле. Я прошу не наказывать их. Не лишить ни жизни, ни имущества, ни угла.
 - Хорошо. Я услышал твою просьбу, и родные казненных преступников, не будут подвергнуты преследованию.
 - Благодарю тебя, государь и муж мой – произнесла Мария и, поклонившись, царю в пояс,  села в свое кресло.
  Милость, проявленная королевой в этот день, обернулась для неё неожиданной стороной. Многие из семей тех, кто был осужден или арестован, по тому или иному делу теперь стали дожидаться у ворот Кремля её выхода или выезд и когда это случалось, дружно бросались ей под ноги или копыта её коня с челобитной.
  Не желая прослыть неблагодарной, Мария часто приказывала свитским принять бумагу, чем порождала надежду у несчастных. Естественной, что всем королева помочь не могла, но и то, что ей удавалось сделать, людская молва мгновенно превозносила во стократ. Отчего каждое её деяние, обрастало слухами и легендами.
  Все это натолкнуло Ивана Грозного в его сплетении тайных игр и игрищ на одну хитрую мысль. Наступила осень, когда государь собрал в Грановитой палате Боярскую думу и представителей земства, глазам которым предстала необычная картина.
  Вместо привычного царского трона и маленького резного стульчика по левую руку от царя, перед ними, стоял только один трон. Подобная картина, конечно же, моментально породила массу слухов и разговоров.
  Отсутствие места для королевы Марии было воспринято боярами и земством как признак её болезни или того хуже опалы. Многие из бояр и земщины, вполне объяснимо стояли за второй вариант. Уж больно это было в духе царя батюшки, да и царица давно не появлялась из своих покоев, но все их предположения и утверждения оказались жестоко посрамлены. Шотландка подобно фениксу, выпорхнула из темного небытия, куда её отправили злые языки.
  Когда рынды широко распахнули двери главной палаты русского государства, через них первым к боярам вышел государь, а за ним царица. В добром здравии, величественно держа голову, как и подобало её сану.
  Увидав Марию целой и невредимой, без усеченной головы, бояре обрадовались, но не успокоились. Отсутствие стула царицы много о чем говорило и вскоре, разъяснения последовали. Не садясь на трон, государь торжественно объявил, что решил отречься от своего сана и трона в пользу своей жены, Марии Яковлевны Стюарт де Гиз.
  После того, как эти слова были произнесены, Иван взял царицу под белые руки, и лично возвел по ступеням своего трона. После чего вручил Марии царский скипетр и державу, водрузил на голову специально изготовленный золотой царский венец и приказал боярам и земству присягать на верность новой государыне.
  Слова и действия Ивана вызвали шок у собравшихся сановников и воевод. Никто не мог заставить себя сделать шаг в сторону трона, опасаясь каверзного подвоха со стороны Грозного. И только когда он гневно воскликнул: - Я кому сказал, собаки!? – бояре бросились исполнять его приказ.
  Стоя у ступеней трона, государь внимательно следил, за своими приближенными, постоянно приговаривая: - Руку, руку целуй! А ты ноги целуй! Ничего, что спина не сгибается, ты на колени становись. Государыне самодержавной целуешь, не кому-нибудь, пес шелудивый!   
  Когда все закончилось, царь торжественно вывел Марию на царское крыльцо и под крики «Многие лета» представил собравшемуся в Кремле московскому народу его новую правительницу. После чего приказал накрыть столы на Ивановской площади, а сам удалился в палаты вместе с царицей государыней.
  Все бояре, земство и придворные кто присутствовали на этом событии, посчитали провозглашение Марией правительницей Московского царства дурной шуткой государя. Уж слишком неправдоподобно все это было, но дальнейший ход событий поставил их ещё в больший тупик. Утром следующего дня королевна собрала Боярскую думу и объявила, что государь Иван Васильевич съехал из кремлевских палат в Александровскую слободу, где отныне и будет находиться. После чего села на царское место и стала вершить дела, медленно и неторопливо. Откладывая в сторону особо важные, чтобы потом обсудить их с дьяком Феофаном и Малютой Скуратовым, оставленным Иваном ей в помощь. Ибо была государыня в положении, тяжелом, но приятном.




               

                Конец.