Театральная колода. Глава 21

- Я всегда хотел спросить, как тебя звали до того, как театр дал тебе имя?
- Гелиос. Греческое имя. Старинное.
- А я – Баян. Очень древнее славянское имя. Родители были учеными. Но ты же понимаешь, какие после пятилетней войны ученые. Их сослали за Урал, на поселение. А там - выжженная земля. Они работали на расчистках городов, на восстановлении ферм и полей. И однажды нашли целый подвал, полный книг. Там и жили, тайком, учили меня читать. Я заучивал наизусть целые книги. А потом - вдруг появилась моя первая карта. И я бежал сюда.



Когда из квартиры выволокли окровавленный кусок мяса, Базилевс смог пошевелиться. Весь коврик у топчана был залит кровью.
Актер подошел к окну. Вертолетик ушел в сторону Кремля.
- Осиянко ты мое...- прошептал он. – Осиянное ты мое...
А потом подошел к топчану, набрал на узоре  коврика графический пароль. Коврик засветился, нитки расползлись в стороны. Колода актера – была спрятана между волокнами, нитки обвивали каждую бесценную карту со всех сторон. Пасьянс судьбы, пасьянс его дара - от этюда про Федора Волкова до отрывка из предвоенной, уже никому не нужной пьесы "Падение картофана".  Никакой электронный сканер не способен увидеть волшебную вещь. И карта, которую сожгла Гиена – всего лишь золотая копия, сделанная тайными ювелирами.
В этом мире все было электронным. Но существовали тайные касты. Существовало тайное знание. И существовало тайное искусство. Ювелиры, программисты, плотники, врачи, курьеры, швеи, наладчики довоенных станков. Тайный мир настоящего и мир электронный.  Базилевс служил сокрытому до времени старинному театру. Владинк служил ему. Но тот, кого уволокли патрульные культуры, Осиянец – творил его. Великую магию, что должна победить великий электронный разум.
 
Актер забрал карты, провел по коврику ладонью, и тайник зарастил себя сам.
 
Сотни лет театры были свободны, а музеи открыты для всех. Сотни лет библиотеки были в каждом городе. Сотни лет люди были богаты, как нынешние Патриархи. Но не ценили своего богатства. И тогда боги лишили людей разума, послав им в наказание ими же придуманный Искусственный интеллект.
 
Осиянец пришел оттуда. Из той эпохи, когда в театр можно было купить билет, а музеи работали, когда книги жили в каждом доме, а люди умели писать на бумаге.
 
Базилевс прошел в ванную, коснулся зеркала пальцами и пропел одну строчку из старинной мистерии. Зеркало помутнело и стало экраном.
- Владинк. Твоя Гиена только что арестовала Сиянца. Они месили его минут десять на моих глазах.
- Баз...
- Молчи. Собирай труппу. Подготовьте директора. И спускайтесь в подвал, в командный центр. Сегодня мы сыграем эту пьесу для всего мира. Трансляторы обещали мне канал в два часа и мощью небывалой.
- Они убили его на твоих глазах?
- Нет. Но, как он и предвидел, она сожгла мою карту на его глазах. К этому мы были готовы. Хватит. Я все расскажу. Объявляй сбор труппы, ждите меня.

-
Базилевс. Мы должны взять свои имена. Я хочу умереть под своим именем.
- Умереть? Мы собираемся сотворить жизнь, а ты собрался умереть?
- Гелиос. Если Сиянец погибнет, мы обречены, ты же знаешь.
- Он обещал мне выжить. И я ему верю.
- А мы все верим тебе.
 
 
Люди включили смартфоны. Воткнули в уши наушники. И запели. Все в мире. Одну песню. Одну мелодию. Все люди на свете.
 
А потом искусственная луна в небе взорвалась.
И по всему миру вырубилась энергия. Ненадолго. Отключились станции слежения, сгорела система видеонаблюдения и сенсоры, сканеры, платы, микросхемы.
 
И только Сиянец, привязанный на Площади Ненависти смотрел в сторону Театрального квартала. Он улыбался, глядя, как несется к нему Базилевс в старинном плаще и шляпе, в роли Идальго, что победил мельницу богов.
- Гелиос...- шептал Осиянец, когда актер снимал его со столба. - Ты сыграл эту пьесу до конца?
- Да.
- Ты ведь пел там, спел последнюю арию?
- Да.
- Спой мне. - и тогда Базилевс увидел, что его друг не жилец. И запел.

Когда он допел, вокруг стояли люди. Воздух вокруг был пронизан шелестом. С неба сыпались карты, серебряные и золотые, медные и бронзовые, летели и летели, укрывая собой тело Осиянца, Площадь Ненависти, которую когда-то звали иначе. А в Башне Интеллекта - горели все этажи сразу.
Карты устилали весь их путь до Театрального квартала. Они сыпались и сыпались, с тихим шелестом.
Базилевс принес тело Осиянца за кулисы. Прошел на сцену и опустил друга на подмостки. Владинк влетел на сцену и остановился. И не мог шагнуть к двум людям на краю сцены.
- Быть иль не быть... - заговорил Гелиос Базилевс. - Что благородней духом...покоряться пращам и стрелам яростной судьбы... Иль ополчась...
И стальной его голос разбудил зал. И снова посыпались карты. И когда монолог окончился - Осиянец открыл глаза.
- Ты живой. - только и сказал Гелиос.
- Да. Потому что я тебе нужен.
- Да. Впереди так много работы. Владинк откроет музыкальный театр. Я - классический. Солнечный Заяц откроет балетную школу. Петрикор - Третьяковскую галерею. Нам предстоит все восстановить. Все - с самого начала. И нам никак не обойтись без тебя.
- Знаю, Гелиос. А я - буду ловить патрульных культуры. Великий разум дал мне право поймать их всех и судить за их преступления. Как людей.
- Казнить?
- Нет. Поймать и заключить под стражу. У них будет много работы и много времени, чтобы понять, в чем их вина.
- Много работы?
- Электронный разум больше не возродится. Цикл его закончен. Значит, нам понадобятся книги. Патрульные будут переписывать книгу за книгой. Вручную. Пьесу за пьесой. Поэму за поэмой. И наконец, поймут, что они пытались контролировать и уничтожить. Книги сами решат, что делать с патрульными.
- А Гиена?
- А Гиена - принадлежит Владинку. Пусть сам исправляет ее. Он справится. Он знает, что делать.
- Но карты...
- Это не карты. Это мы своим талантом сжигали нанороботов вокруг, Базилевс. Мы были ошибкой системы и мы ее сжигали только своим даром. И сожгли. Каждый из нас - карта собственного искусства. А вместе мы - колода. Ты, я и Владинк, наша труппа - театральная колода. А есть колода балета. Колода художников. Колода оркестра. Никакое искусство не способно выжить в одиночку. Мы все, все люди на свете - одна огромная колода. Расклад человечества. И смысл в том, чтобы расклад сошелся.