ДОМ

   Изабелла сбегает по ступенькам крыльца. Она бежит быстро, размахивая портфелем. Она спешит в школу.
      - Белла, ты забыла завтрак…
   Таисия Авраамовна спускается по ступенькам и укладывает завтрак в портфель дочери. Целует её.
      - Беги, радость моя… Не опаздывай в школу…

   Изабелла добегает до калитки, поворачивается и машет маме рукой.
   

    Таисия Авраамовна возвращается в дом. В этом одном доме проживает многочисленное семейство и сейчас все взрослые члены семейства собрались обсудить вопрос дальнейшей жизни.
     - Я никуда не поеду. – Это говорит глава семейства, отец и он же дедушка Изабеллы.
   Жена главы семейства сидит и смотрит на мужа.
     - А, может, всё таки уедем?
     - Нет. Все молодые пусть едут, а я останусь… Ты поезжай с детьми… Мне будет спокойнее…
     - Папа, мы тоже останемся…
     - Нет. Все молодые должны уехать. Ваши мужья на фронте… Что вы одни, целая армия женщин будете здесь делать? Кто вас всех защитит в случае чего? Что будет с вашими детьми?
      
     Шесть дочерей главы семейства, Авраама Силовича, смотрят друг на друга. Они понимают, о чём говорит отец, но они пытаются всеми силами вынудить отца уехать всем вместе в эвакуацию, в такой далёкий город Ташкент.
   
     Авраам Силович, высокий, ещё крепкий старик не желает покидать дом. В этом большом доме, построенном ещё его прадедом, они жили всегда и он, Авраам Силович не покинет этот дом. В этом доме все корни их многочисленной родни, которая расползлась по всему свету, но все, кто остались жить при советской власти, жили здесь, в этом доме. Этот дом хранил и оберегал всех, кто в нём жил. Стены дома впитали в себя все семейные тайны, любовные истории, ссоры и примирения…
   
     За стенами этого дома укрывались все, кто внезапно нуждался в помощи при налётах красных, белых, бандитов…
      
    Советская власть не конфисковала дом, так как в нём проживало, казалось неисчислимое множество людей и все проживавшие в доме трудились и выполняли все указания партии и правительства.
        Авраам Силович поднялся, давая всем понять, что разговор окончен.
       - Собирайтесь. Вам сроку два дня.

      
       Немецкие войска наступают быстро. Украина охвачена пламенем. В Киеве идут массовые расстрелы. Беженцы наполняют Городок. Вокзал забит народом. Поездов нет, и беженцы пускаются в путь пешком. Первые бомбы посыпались на Городок, как горох. Суета, крик, призывы к помощи. Первые убитые, раненные, пожары…  Народ заметался по Городку в поиске пристанища.

          Авраам Силович стоит у калитки своего дома, а мимо него в дом проходят и проходят беженцы. Авраам Силович приветствует всех и просит не волноваться. Жена, Авраама Силовича, Геня Георгиевна стоит рядом с мужем. Она молчит. Она лишь смотрит на измождённых людей и отворачивает лицо, украдкой вытирая слёзы.
        - Авраам… успели ли наши уехать подальше?
        - Успели.
        - Спасибо тебе Авраам, за спасение наших детей.
        - Геня, тебе спасибо, что осталась со мной… разделим нашу участь до конца. Мы прожили хоро-шую, длинную жизнь.
               Авраам Силович смотрит жене в глаза.
        - Геня…
               На улице послышался треск мотоциклов.
        - Геня, в дом!
                Они побежали в дом и быстро закрыли за собой дверь на засов.

   
        Заполненный беженцами дом пребывал в полном молчании. Молчали даже младенцы, прижатые матерями к своему телу. Страх, панический страх неизвестности сковал всех.
        Темнота заглянула в окна дома. Народ начал потихоньку оживать. Они не включали свет, переговаривались шёпотом, передвигались по дому бесшумно, словно привидения.
      
      Время, прожитое в таком состоянии казалось им всем годами…  В окно раздался тихий стук, но этот тихий стук показался всем ударами пуль о стекло. Все напряжённо замерли.  Авраам Силович подошёл к окну. За окном кто-то стоял.
           - Папа…
          Авраам Силович бросился к двери. Открыл засов. Пять его дочерей со своими детьми вошли в свой дом, крадучись, как воры.
           - Папа…
   
     Беженцы быстро освободили одну из комнат, и семейство вошло туда, и стены дома  вновь услышали рассказ о жизни семьи.          
   
     Это был страшный рассказ. Это был рассказ истерзанных жизней, дней наполненных страхом, поиском своих детей и друг друга.
    

       Поезд, увозивший эвакуированных на восток не мчался со скоростью курьерского, этот поезд стоял на каждом перегоне, пропуская санитарные поезда. Поезд не уехал далеко от Городка. Поезд попал под бомбёжку. Разлетались в стороны и горели не только вагоны, но и человеческие тела. Огонь, всего горящего, освещал место ада.
          Геня Георгиевна держит на руках самого маленького, самого любимого внука. Она прижимает его к себе. Она не знает, где найти силу, которая их защитит, но каждую минуту она думает только об этом.
            Авраам Силович, едва сдерживает слёзы.
        - А, Тася, где Тася и Изабелла?
        - Папа, мы едва нашли друг друга. Мы пробрались домой старой дорогой… видно, что немцы  о ней ещё не знают…
        - Старой дорогой? Немцы не знают?
   
     Авраам Силович поднялся и вышел. Он собрал всех беженцев.
        - Сейчас! Немедленно! Все уходите!
         
     Беженцы молчали и смотрели на Авраама Силовича обезумевшими глазами. Они зашептали:
        - Куда? Везде немцы…
        - Вы пойдёте вместе с моими детьми… они вас всех выведут старой дорогой, по которой они только что пришли… немца на дороге нет. Быстро! Завтра может быть поздно. Не тащите с собой ничего! Главное быстрое передвижение… а там леса…
    
      Авраам Силович обратился к дочерям:
         - Дети! Нет времени прощаться. Надо спасать жизнь.
         Цепочка, из сорока изогнутых в три погибели человеческих тел потянулась из дома в сторону старой дороги.
 
   
      Рассвет пришёл, осветив комнаты светом солнца. Авраам Силович обошёл весь дом. Он где-то копался, что-то делал… Затем подошёл к жене, сидящей на кушетке и взял её за руку.
        - Геня… Дети спасутся… Дети останутся жить… Но, мы с тобой должны быть готовы…
      
     Авраам Силович не успел договорить, как во дворе послышался топот ног. Гул подкованных сапог разносился грохотом по пустому дому. Приклады автоматов выбивали дверь. Раздались автоматные очереди… Дверь распахнулась и, раздался оглушительный взрыв. Входная дверь вылетела с пламенем огня на тех, кто пришёл не званным. Стены дома зашатались, посыпались оконные стёкла, пламя охватило дом.
    
         

     Таисия Авраамовна бродила по аду. Она бродила и искала что-то. Она не помнила, что же она ищет, но она бродила и что-то высматривала.
      - Мама!
         Таисия Авраамовна лишь повернулась на крик и увидела девочку.
      - Ты кто?
      - Мама… Это я… Изабелла…
     Таисия Авраамовна спокойно восприняла сообщение.
      - Изабелла… Изабелла…
      - Да, мама, это я…
      - Изабелла, что мы здесь делаем?
      - Мы ехали в Ташкент… Наш поезд разбомбило. Вот…
      - Мы ехали в Ташкент… Поезд разбомбило…
      - Да. Я искала, может найду наших тётей, но никого не нашла…
       - Тёти…
      - Да, твои сёстры…
      - Мои сёстры…
             Внезапно Таисия Авраамовна заплакала.
      - Белла, радость моя…
   
       Они нашли друг друга в этом аду. Они вместе и теперь нет силы, которая их разъединит.
         
      Таисия Авраамовна оглядела ад, словно пыталась всё запомнить, затем быстро взяла Изабеллу за руку и они побежали за пределы этого ада.
          - Путь поездам отрезан… в лес!
    
      Они бежали в лес, потеряв все ориентиры, не понимая, что они бегут в сторону захваченной территории.
      
     Они бежали изо всех сил. Спотыкались и па-дали, а им навстречу бежали другие. Они бежали оттуда, куда бежали Таисия Авраамовна и Изабел-ла.
       - Вы куда? Там немцы!
      
     Они развернулись и побежали со всеми обратно в ад. Вагоны поезда уже не горели. Сгоревшее дерево и сгоревшие человеческие тела издавали жуткий запах, но народ бродил  в этом аду.  Помочь раненным не было никакой возможности. Они просто лежали и доживали свои часы и мгновенья жизни в страшных мучениях. Ад отнял разум у многих.
          Таисия Авраамовна сжала руку Изабеллы.
        - Уходим… Быстро…
          Теперь, они направились в нужном направлении и спасительный лес, уже маячил впереди, как свобода.

   
        Лесная тишь и чистый воздух сделали своё дело. Таисия Авраамовна и Изабелла уснули, не успев углубиться в лес. Они даже не заметили, как уснули не далеко от проходящей по этому лесу дороги.
       Монотонный шум телеги пробудил Таисию Авраамовну от сна. Она осторожно выглянула. На телеге сидел старик и держал в руках вожжи. Он не подгонял кобылу. Он казалось, уснул сидя. Таисия Авраамовна осторожно высунулась из-за кустов.
      - Дядя… Дядя…
        Старик очнулся и посмотрел по сторонам. Заметил Таисию Авраамовну. Остановил кобылу.
      - Эй, кто там, выходи…
          Таисия Авраамовна вышла.
       - Не бойся, дочка, здесь немцев нет… Это ста- рая дорога… Они про неё не знают…
           Таисия Авраамовна подошла к старику.
       - А, ты, дочка, бежишь?
       - Бегу…
       - Куда?
       - Подальше…
       - Э, далеко не убежишь. Фашист уже занял всё вокруг…
           Таисия Авраамовна опустила голову.
       - Ну, вот, что, садись на телегу, свезу тебя к своей бабке на хутор. Дочка наша осталась в Киеве, с внучкой. Как она там? Может и ей кто-то подсобит?
       - Дядя, я не одна. У меня тут дочка.
       - Ну и ладно. Будем, как семья. Уж больно ты похожа на нашу дочь. Она в Киеве работала учительницей.
     - И я…
     - Зови дочку свою, будем ехать домой.
         Таисия Авраамовна вернулась к тому месту, где спала Изабелла.
     - Белла, мы поедем на хутор, к этому дяде.

   

       Затерянный в лесу хутор существовал ещё со времён борьбы большевиков за власть, когда религию объявили мракобесием. Из Городка, верующие ушли в лес и основали своё поселение. При первой переписи населения страны советов этот хутор, так и был записан, как хутор, но его отнесли к управлению Городка. На хуторе стояло с десяток хат-мазанок, под соломенной крышей. Хаты-мазанки были раскиданы на большом расстоянии друг от друга. Хуторяне встречались только в церковные праздники. У каждой семьи было своё хозяйство. Они жили отшельниками. Их дети учились в интернате Городка и были на полном государственном довольствии. На школьные каникулы дети приезжали к родителям. Окончив восьмилетку в интернате, дети хуторян подались кто куда и редко приезжали к родителям. Дети хуторян учились в одном интернате и соответственно знали друг друга.
      
       Телега катила лесной дорогой, все молчали. Вдали показались какие-то строения, слышалось мычание коров. Телега миновала несколько хат и стала приближаться к  хате старика. Подъехали.
      - Ну, вот, дома…
        Старик как-то выпрямился и громко закричал:
      - Катерина! Дети приехали!
        Из хаты выскочила старуха. Она стояла и смотрела на чужих ей молодую женщину и девочку.
       - Вот, Катерина, принимай!
       - Проходите в хату…
            Они все вошли в хату, и лукавый старик Евлампий сказал:
       - Катерина, это наши дети. Покажи им фотографии, да расскажи, что б в случае чего никто не сомневался.  Понимаешь? 
         Катерина молча указала на фотографии дочки и внучки, висевшие на стене в самодельной раме.
        - Вот. А, рассказывать то и нечего. Уж, почитай, как пять годков не видели мы их. Кто знает, какие они сейчас.   
           Старуха перекрестилась и что-то зашептала.
      
     Жизнь на хуторе потекла своим чередом, день за днём. Таисия обрядилась в одежду старухи Катерины и слегка перекроенная одежда была подогнана под худобу Изабеллы. Оказалась единственная сложность – они никак не могли привыкнуть к своим новым именам.
   
   Старик Евлампий ездил в Городок и привозил новости о жизни. Он умалчивал о расстрелах коммунистов и евреев в Городке. Он говорил, что новая власть правит по-новому, но от них, хуторян, любая власть далека.  Они сами по себе.
    
    И затерянный хутор, так и переживал оккупацию сам по себе. Немцы не лезли в хутор, так как в краю не было партизан. Полицаи приезжали только разжиться едой и самогоном. Старик Евлампий не скупился, откупался…
   

     Война покатила на Запад. Старики прощались с Таисией и Изабеллой.
      - Тася, - Старуха Катерина впервые назвала Таи-
сию её настоящим именем.- не забывай, приезжай. Я буду очень рада…
            Таисия смотрела на стариков и только сейчас заметила, как они постарели за это время, напряжённое время, опасное время. Они подвергали свою жизнь опасности, ничем не выдав своего волнения. Таисия обняла стариков.
       - Вы мне, как мама и папа…
      
     Старик Евлампий отвернулся. Он знал, чья она дочь. Он знал, что случилось с её родителями. Он надеялся, что те, сорок человек, которые ушли из дома Авраама Силовича, а вместе с ними пять его дочерей, остались живы. Он последний, кто видел их на этой дороге, но он не мог сказать этого Тасе. Он боялся поселить в ней надежду, которой не суждено сбыться. Кто знает, где они? 
      
     Старик Евлампий повёз Таисию и Изабеллу в Городок. Старуха Катерина стояла у своей хаты-мазанки. Она стояла сгорбленная и постаревшая враз. Старуха Катерина стояла долго. Она стояла и смотрела вдаль, даже когда телега скрылась из вида.
      

    Телега катила по Городку и Таисия не узнавала свой Городок. Это было какое-то другое место, лишь со знакомыми очертаниями. Телега катила и катила по Городку, а Таисия всё смотрела и смотрела вокруг…
      
    Старик Евлампий остановил телегу, спрыгнул на землю и подойдя к кобыле начал что-то подправлять в упряжи. Таисия продолжала сидеть. Она смотрела на какой-то почерневший от пожара дом. В доме не было дверей и стёкол  в окнах. Остатки крыши, грудами черепицы валялись вокруг дома. Что-то забилось тревогой внутри и она, вскочив, бросилась по дорожке прямо в зияющую дыру дома.

         Это был её дом. Это было родовое гнездо. Все стены чёрные от копоти пожара. Крыши нет. Пустота, лишь ветер, влетающий в пустые оконные проёмы, гоняет пепел от стены к стене и  гудит, гудит… Гул ветра, как чьё-то завывание, разносится по пустоте, некогда живого дома.
   
     Таисия замерла. Она вслушивается в это завывание, словно пытается понять, о чём оно хочет ей рассказать. А завывание меняет тональности. Оно то плачет, то стонет, то что-то говорит. Это, ещё живые стены, рассказывают Таисии о последних днях жизни её родных. В этом доме они были здесь все, все, кроме неё и Изабеллы.
    
     Старик Евлампий привязал лошадь к столбу и направился к дому. Он не пошёл в дом, он уже бывал там. Сейчас он отправился в поход вокруг дома. Он катил перед собой старую железную бочку, неизвестно каким способом оказавшуюся в саду, и подставляя эту бочку к стене дома, палкой делал замеры оконных проёмов. Все окна оказались разных размеров, и у старика Евлампия собралась целая куча палок. Старик стянул их в пучок и понёс к телеге.
        - Изабелла… что же ты сидишь? Это твой дом, иди к маме.
   
     Изабелла осторожно спустилась с телеги и двинулась в направлении дома. Она не могла поверить, что это её дом. Она помнила свой дом большим и красивым, а это… Это какая-то развалина, но она пошла к зияющей дыре в доме, вместо дверей.
      
     Старик Евлампий положил пучок палок замеров в телегу и пошёл обратно. Он пошёл в сад искать длинную палку для замера дверей. Закончив замеры, он отнёс палку в телегу и вернулся к дому, вошёл.
         - Тася, уж как-нибудь устраивайтесь… Я поехал на хутор, сделаю вам окна и дверь… Вернусь, когда всё будет готово.
          - Папа… - Таисия произнесла слово и заплакала. – Да, спасибо Вам… за всё спасибо… Мы остались живы, а их, их никого нет… Никого!

         Старик Евлампий не прощаясь, вышел из дома и телега покатила обратно, на хутор. Старик ехал, а мысли о собственной дочери: - Что с ней? Как она пережила оккупацию в Киеве, Как внучка? Есть ли какая возможность их разыскать? – наседали, и не давали ему покоя.
   
        Таисия и Изабелла примостились под домом, в закутке на голой земле. Деревья сада кивали им своими ветками, а сквозь ветки на них смотрели звёзды.  Таисия смотрела на далёкие звёзды и внезапно произнесла:
      - Они все… там… Они светят нам…

    Звёзды растаяли, выглянул край солнца, осветив другим светом  землю.
      

   Таисия и Изабелла замёрзли. Им казалось, что холод проник во все клетки их тела. Они поднялись с земли, и каждая намотала на себя все тряпки, которые привезли с собой с хутора, но согреться они не могли.

          У них нет ничего, совсем ничего, кроме этого дома, который тоже стоит искалеченный, как и их жизнь.
    - Белла, пойдём к соседям. Может, нам дадут что-нибудь… Может, мы сможем хотя бы горячей воды попить…
   

      Два соседних дома, по обе стороны от их дома стояли целехонькие.  Они направились в соседний дом, который находился справа от их дома. Постучали в дверь. Долгое время никто не открывал, но вот дверь скрипнула, и кто-то выглянул.
      - Вам чего?
        Они не узнали друг друга. Они смотрят друг на друга и молчат. Кто-то подошёл ещё к двери и выглянул из-за плеча уже смотревшего на Таисию. Тишина… и радостный крик: - Тася! Жива! – оглушил округу.
            Дверь распахнулась, и их захватили жаркие объятия соседей.
   

    Страна приступила к восстановлению после войны.
          Тяжело, холодно, голодно…
      
   Таисия Авраамовна вернулась к своей работе учителя в  школе. Изабелла вернулась к учёбе. Но, они продолжали жить у соседей. Их дом, родовое гнездо, стоял памятником.
   
  Старик Евлампий прикатил гружённую до верху телегу, и начал таскать оконные рамы во двор и казалось, что этому тасканию не будет конца. Перетаскал. Сидит. На телеге осталась только входная дверь. Ему одному уже не под силу вытащить её и перенести во двор. Старик сидит у телеги и поджидает, кого  ни будь из прохожих мужчин. Дождался. 
     - Мил человек, подсоби… Мне одному не под силу.
           Мужчина поставил чемодан на землю.
     - Старик, а ты кем им будешь?
     - Отцом.
     - Шутишь?
     - Нет.
     - Я знаю хозяина этого дома… Авраама Силовича.
     - Да, и я…  отец…

      Мужчина ничего не ответил, и они принялись за работу. Закончили. Мужчина осмотрел дом.
      - А, где же хозяева этого дома?
      - Так… Тася и Изабелла живут у соседей… Сейчас Тася на работе. Изабелла в школе. А, ты, мил человек, тоже их знаешь?
      - Да, знаю. Тася мне жена… Изабелла дочь… - Мужчина протянул руку старику. – Ну, что, старик, будем знакомиться? Меня зовут Александр Михайлович. А, тебя?
      - Меня… Старик Евлампий…
      - Ну, что, подождём, пока хозяйка вернётся с работы или пойдём к ней?
      - А, что к ней идти? Вот, она уже и возвращается. – Старик отвернулся и пошёл в сторону. Он не хотел смущать своим присутствием встречу, такую долгожданную встречу двоих. Им есть, что сказать друг другу. Они не виделись сто лет… с начала войны.
   

     Дом возвращался к жизни. Дом принял новые окна и новую входную дверь. Дом принял новую крышу. Время дождей и снегов притёрло всё новое и теперь казалось, что всё так и было, что это всё существовало всегда в этом доме.  И только память всего произошедшего в этом доме жила в его обитателях.
    
     Старик Евлампий прикатил на своей телеге внезапно. Он был грустен. Мало говорил и отказывался от угощений. Александр Михайлович, уже знавший о, всём произошедшем с его женой и дочерью теперь не называл старика Евлампия иначе, чем отец.
      - Отец, что случилось? Как мама Катерина?
      - Плохо… Что-то расхворалась…
      - Расхворалась и ты молчишь? Немедленно вези её сюда. Мы быстро поставим её на ноги. Отец, поехали вместе, немедленно!
      
     Старуху Катерину привезли в больницу. Весь персонал больницы закрутился возле неё. А, то, как же, ведь она мама Александра Михайловича. Александр Михайлович не отходил от старухи Катерины пока дело не пошло на поправку.
      - Ну, вот, мама, теперь всё будет хорошо.
      - Не клопочись, сынок… Я уже старая…
      - Старая? Да вам ещё жить и жить!
   

      Дом принял в свои объятия новых жильцов, старуху Катерину и старика Евлампия. Дом был рад, что он оживает ещё и ещё, ведь он, дом привык к большой семье.
      
    Александр Михайлович и Таисия Авраамовна шептались по ночам о том, что их единственная дочь никак не выходит замуж. Они шептались о том, что дом не наполняется привычным  шумом и смехом детворы.
    

    Дом, громадный дом тосковал по прошлой жизни. Ведь его, сто лет назад и построили таким большим для большого семейства. Дом всегда был наполнен жизнью. В этом доме появлялась на свет новая жизнь, и дом хранил и защищал их всех.


       Изабелла Александровна сидела за столом и просматривала фотографии. Здесь были фотографии всех, кроме тех, кто исчез в огне войны. Всё сгорело. Ничего не осталось, только память. Она поднялась из-за стола и пошла в другой конец комнаты к окну. Споткнулась. Пошла дальше. Возвращаясь к столу, она споткнулась вновь. Она осмотрела половицы пола. Они лежали как-то свободно. Она удивилась, ведь полы настилали отец и дедушка Евлампий. Это было так давно…
    
     Изабелла Александровна подняла половицу. Одну, ещё одну и принялась неизвестно зачем разгребать землю под ними. Она рыла землю, сама не зная, что она там ищет. Под слоем земли оказались ещё доски… ещё один пол. Она вытащила доски, и перед ней открылся подпол. Он был не больших размеров. Высота подпола была не более двух метров, и ширина составляла примерно те же размеры. Она принесла лестницу и спустилась в подпол. Темно. Она вернулась в комнату и включила освещение, дополнительно поставив настольную лампу на край подпола. Спустилась вновь. Теперь она могла хорошо видеть всё, что находится там.
       
      В подполе стоял маленький стол. На столе лежали книги и  какая-то белая накидка с полосками по краям. Она взяла в руки книги и начала листать. Книги были на иврите.  Больше в подполе ничего не было. Она взяла книги и поднялась наверх. Уселась за стол и принялась их просматривать более тщательно. Но, Изабелла Александровна не знала иврит и не могла прочесть ничего. Она просто сидела и смотрела на книги и в ней начали пробуждаться какие-то ощущения. Она не понимала ничего из предоставленных жизнью этих знаков. Она была совершенно одинокая, теперь уже пенсионерка со стажем. Она держала эти книги на иврите на  столе, на особом месте и всё время подходила к ним и брала их в руки. Какое-то далёкое, что-то смутное копошилось в мыслях. 


          Самолёт авиа компании Эль-Аль увозил её в страну предков. Она не знала, зачем и почему она вдруг решила ехать туда, в далекий Израиль. Она не понимала знаков жизни, ощущений которые возникли у неё после находки в подполе. Она была совершенно одинока.

         Изабелла Александровна и Надя сидят на лавочке в парке роз Иерусалима.
      - Мне тяжело… здесь. Я совсем потерялась в этом мире. Я ещё более одинока, чем была там.  Я вынуждена переезжать с квартиры на квартиру, за время этих переездов у меня уже ничего не осталось кроме папки с документами и фотографий, да… памяти о прошлой жизни. Я всё чаще думаю, о евреях и еврействе, видя эту жизнь здесь. Мои дедушка и бабушка были евреями,  моя мама, понятно, что была еврейкой, но мы жили вовсе не так, как живут эти евреи здесь. Я не могу принять этот образ жизни в Израиле. Обман, всё обман. Миф о какой-то еврейской жизни. Реальность иная. Если бы я могла… я пешком бы отправилась обратно на Украину, в свой дом, которого у меня уже нет.  Я предала свой дом и своих близких…