Максимкина мечта

В субботу, ближе к вечеру, бабушка попросила меня отнести банку с творогом моей сестре Ольге, жившей на Абрамовке – другом конце деревни со своим мужем Витий. Свадьбу им сыграли весной, после прилёта грачей. Перекрёсток разделял нашу деревню на две равные половины. В конце одной  половины стоял дом многодетной семьи Абрама, в конце другой половины располагался дом бобыля Касьяна. Среди жителей деревни так и повелось, что одну половину они называли Абрамовкой, а другую Касьяновкой. Возвращаясь домой, я размышлял над тем, почему это наша Ольга стала так быстро толстеть? Интересно, что она такое кушает? Надо не забыть спросить у бабушки. Она наверняка всё знает. Почему солнце светит и греет, а луна только светит? Почему звёзды падают? Почему вода мокрая? О чём её ни спроси, у неё на всё есть интересная сказка. Мой дедушка тоже очень хороший, но уж очень строгий. Как говорит моя бабушка: - «Таким его сделала служба». Он полковник в отставке, бывший командир части. От него ничего не утаишь и не скроешь, порою кажется, что он тебя насквозь видит. Если что не так, он сразу наказывает, заставляет или приседать , или отжиматься, а если совсем дело плохо, то берёт офицерский ремень и приговаривает: - «Ты мой внук, и я тебя очень люблю, поэтому я тебя не наказываю, а лечу», - и несколько раз хлопает по заднице. Но не больно, так, для острастки.
- Погоди, погоди, - ругается бабушка, - Дай ему подрасти, напьёшься, он тебя тоже, полечит по сопатке.
Мои мысли прервал истошный крик…Это навстречу мне бежал Вовка Касимов – парнишка лет шести. Подбегая к своим воротам, он что есть мочи завопил:
- Мамка, вытаскивай мясо из супа, к нам гости идут.
Из за поворота, покачиваясь в разные стороны, вынырнула подвыпившая компания. Посерёдке шёл Вовкин отец дядя Ваня, справа от него, заплетаясь в ногах, дядя Миша, а слева, прихрамывая, дядя Петя. У дяди Вани в руках болталась в руках сетка, в которой звякали бутылки.
Ту4т в воротах Вовкиного дома показалась его мать тётя Света. В руках она держала огромный осиновый кол, которым обычно подпирают подгнивший забор, дабы он не заваливался на землю.
- Ах вы закалдырики хреновы, зачухондрики конченые, - потрясая колом, кричала тётя Света.
- Ну идите сюда, идите гостюшки дорогие, сейчас я вас и побрею, и помою, и накормлю, и щи с лаптями, и вареники с повидлом на третье поддам.




Не ожидая такого радужного приёма, компания на секунду остановилась, оценивая нестандартную ситуацию, и, переглянувшись между собой, быстро ретировалась в калитку дяди Мишиного дома. Звякнула щеколда, затем послышался глухой стук, видно изнутри, для пущей надёжности ворота припёрли бревном. Ещё некоторое время тётя Света потрясала колом и ругалась на непонятном языке. Потом, с минуту постояла молча. Будто прислушиваясь на реакцию своего выступления, покрутив головой смачно плюнула, бросила кол и хлопнула воротами. Тут же снова вернулась, громко выругалась, ещё раз плюнула, подобрала кол, который ей ещё пригодится, и скрылась за калиткой. Вернувшись домой, я рассказал об увиденном.
- Алкаш он беспробудный, этот дядя Ваня и тюрьма по нём плачет, - категорично высказался дед
- Тебе бы всё только тюрьма, возразила бабушка, - и так пересажали пол России, а что толку, как пили, так и пьют, если не больше чем прежде.
- Больной он, - с состраданием продолжила бабушка.
- Так что же он к доктору не идет, если больной? – спросил я.
- Доктор тело лечит, а у него душа болит, с жалостью произнесла бабушка. – Видно обиделся шибко, на весь белый свет, на всех и на вся, вот и пьёт, - подытожила она. – Был бы один, так бог бы с ним, мальчонку жалко. Ходит по деревне, как неприкаянный. Полу - голодный, полу - раздетый и никому до него дела нет. Сирота при живых родителях.
- Ну а мать – то, Светка, куда смотрит? – возмутился дед.
- А что мать? Раньше, когда совхоз был, так она хоть молоко с фермы приносила. А сейчас шаром покати. Совхоз разорился, а ведь был самым крупным в районе. Одних коров было тысяч пять. Всё пошло прахом. Скотину порезали, фермы разобрали. Местное и районное начальство понастроило из них себе коттеджи. Даже железобетонные плиты, которыми была устлана ферма, подъёмным краном из дерьма повыдёргивали и увезли. Говорят, что бывший директор Мурзайкин, в области себе двухэтажный особняк построил.
- Погодь, погодь мать. Что ты мне голову морочишь? При чём тут Мурзайкин? Разговор – то у нас о другом.
- О чём о другом, о том же самом, - не сдавалась бабушка.
- Здрасьте, я ваша тётя, - дед вынул из пачки сигарету, размяв её, закурил.
- Надо же! Я ей про Фому, она мне про Ерёму. Ятебе говорю, что если Ванька пьёт, то его жена Светка должна за своим сыном смотреть или нет?
- Конечно, должна, - согласилась бабушка. Только вот лень –то вперёд её родилась. Ты сходи посмотри на её огород, плакать захочется, за такое издевательство над землёй. Всё заросло репьём да бурьяном. А зима придёт?





Ни овощей, ни картошки, ни дров. Зубы ложи на полку, да помирай. Я не знаю, что с людьми творится? Сейчас такое трудное время, одна надежда на себя и свои руки.
- Ты ещё про Бога вспомни, - язвительно вставил дед.
- Да, и вспомню, - с укором и обидой ответила бабушка.  Сам – то неужели забыл, какая у нас в селе была трёхглавая церковь, красавица! За десятки вёрст приезжал народ на престольные праздники. Да и люди были добрее и терпимее друг к другу, хотя и жили беднее. После войны ни одеть, ни обуть, ни поесть было нечего. Но людям помогала вера. Эта огромная сила делала наши души светлыми, добрыми, чистыми. А сейчас, наши души скукожились, почерствели и почернели, а кое у кого, покрылись отравляющей плесенью. Вспомни. Года через три после смерти Сталина, когда к власти пришёл Хрущёв, начались гонения на церковь, но действовала власть хитро и изощренно. Старая школа в селе обветшала и стала мала. Классы были переполнены, хотя и учились в две смены. Решили строить новую. Построили быстро, за один год, а когда школа была готова, то спохватились, что место было выбрано не совсем удачно. Прямо напротив церкви. Такое соседство не устраивало партийное руководство, и церковь решено было снести. Вот так её и порушили. Отсюда и все беды пошли.
- Мать, ты что буробишь, какие беды? – непонимающе возразил дед.
- Я не буроблю, а истину говорю. Без веры в Господа, души людские надломились, заболели и зачахли.
- Значит, по – твоему, выходит, что Ванька пьёт оттого, что церковь сломали?
- Вот только не надо ёрничать, - обиделась бабушка.
- А я не ёрничаю, а говорю конкретно. Попались бы эти пьяницы ко мне в чась, через полгода были бы как шёлковые, а нет, то, всем бы зубы повыщёлкивал. – для убедительности он потряс своим увесистым кулаком.
 - А если бы они тебя?
 - А мне, за что?
Бабушка вздохнула… Вот скажи мне Федя, во что ты веришь? В партию, наградной пистолет и свой кулак? А сейчас давай разложим всё по полочкам… Партия твоя развалилась, пистолет в нужный момент может дать осечку, а силы покинут тебя, и с чем ты тогда останешься?
Воцарилась минутная пауза.
- Молчишь?
В ответ, дед закряхтел, почесал свой седой ёжик и нехотя протянул:
- Может ты и права… В твоих доводах, определённо, что – то есть…
Бабушка облегчённо вздохнула.
- Скажи бабушка, а есть ли такие доктора, которые душу лечат? – спросил я
Есть Максимка, есть.



Таких докторов Батюшками называют, и  служат они в церквах, но об этом я расскажу тебе завтра, а сейчас давай раздеваться, мыться и спать, а то уже поздно.
Лёжа в кровати, перед тем как заснуть, я долго мечтал о том, что когда стану взрослым, то непременно выучусь на доктора, который лечит душу. А когда заснул, мне приснился странный сон…
  Большое мрачное здание из красного кирпича, с окнами, заделанными решётками из толстых железных прутьев. Вокруг здания высокий каменный забор с колючей проволокой поверху. Я сразу догадался, что это и есть тюрьма. Из окон падали большие крупные капли.
- Это слёзы, - подумал я. Дед же говорил, что тюрьма плачет. Но тут выглянуло солнце, такое яркое, что даже глазам смотреть больно. Слёзы из окон тюрьмы перестали капать, они высохли. В следующее мгновение тюрьма превратилась в великолепную церковьс множеством куполов. Они светились и переливались в лучах яркого солнца. Был слышан звон колоколов. Моя душа переполняется радостью, а сам я сливаюсь и растворяюсь во всей этой красоте. Тут я чихнул и открыл глаза. Предо мной склонился дедушка и лукаво улыбался. В руке он держал пушинку, которой, видимо, щекотал мне нос. Старинные напольные часы отбивали восемь часов.
- Подъём, - скомандовал дед.
Я мигом соскочил с кровати, и мы побежали с ним в сад, к колодцу, обливаться холодной водой. День, приближающий меня к моей заветной мечте – начинался…