Букашки

- Он обежал его, поверженного, два или три раза, словно совершая какой-то страшный ритуал и, наклонившись, заломил руку. «Если больно, стучи», - Шепнул он ему в ухо и презрительно усмехнулся. Соперник вяло стукнул несколько раз по земле свободной рукой, но даже это не остановило нападавшего. Поднажав сильнее, так что хрустнул сустав, он с победным гортанным криком выдернул руку и торжествующе потряс ею над головой...

- Что за ужасы ты рассказываешь? Кто был тот негодяй? Зачем он напал на беднягу? И отчего никто не вмешался, не остановил? Представляю, как ему было больно...
- Все шли мимо, и им было совершенно неинтересно, ведь это происходило не с ними.
- Но ты же, ты... остановился, вмешался? Я знаю, ты не смог бы пройти, делая вид, что ничего не случилось.
- Конечно, я попытался, но увы, было уже слишком поздно. Богомол был до такой степени истерзан, что...
- Что?! Ты опять за своё?! Богомол?! Какая-то букашка?!
- Да, богомол, и шершень, который так сурово расправился с ним, был на треть меньше его ростом.
- Ну и зачем мне знать про все эти звериные игрища? Мне что, мало своих забот?
- Видишь ли, все мы в определённой мере букашки. Но принимая на себя известную меру ответственности за других, мы перестаём быть ими.

Мы помолчали, и она вдруг легко и равнодушно рассмеялась:
- И как это тебе удаётся?! Каждый раз я принимаю твоё сострадание за чистую монету...
Пришёл мой черёд вставить слово, и, не дожидаясь, покуда она договорит, я спросил:
- Ты сомневаешься в моей искренности?
- В то, что ты искренен, выражая сочувствие я отчего-то верю, но вот объекты ты каждый раз выбираешь какие-то слишком неудачные.
- Если я правильно понял, то сочувствуя тебе, я - герой, а все прочие сего геройства недостойны.
- Ну, да, почти что так. Тем более... Ты же вмешался на этот раз, а разве помог?! Только расстроил себе нервы, и больше ничего.
- Я был слишком погружён в себя, чтобы видеть происходящее вокруг. Если бы не это, то заметил бы раньше и успел... Кстати, узнай я прежде, что ты интересуешься только собой, не было бы теперь этого разговора.
- А какой бы был?
- Никакого. Мы были бы далеко друг от друга.
- Так мы и сейчас далеко. Живём вместе, а что толку? Как чужие.
Я вгляделся  в её красивое лицо и понял, что она не шутит.
- И, знаешь, я тут подумала... - Продолжала тем временем она, - пока мы не повырывали друг у друга лап...
- Ты уходишь? - Скоро догадался я.
- Да, вещи ещё вчера перевезла к маме, так что тебе не придётся ни с чем возиться.

Где-то там, на каменистой тропинке ведущей к морю, вздрагивал в последний раз богомол. Он погибал, лишившись всего-навсего, руки, а я, с раз и навсегда вырванным сердцем, продолжал жить. И улыбаясь в ответ на бессмысленное «Останемся друзьями», думал о том, что, когда уходят друзья, они не воздевают кверху рук с зажатыми в них ломтями сердец, на такое способны одни лишь женщины, которые не умеют любить никого, кроме самих себя.