Касатка

Как-то раз зашел я к соседу Петровичу. Сели мы под яблонькой.  Уже вечерело, его жена вынесла нам пледы. «Касатка моя!» -сказал Петрович и проводил взглядом жену. «Да, красивая!»- согласился я. И тут Петровича потянуло на откровенность.
Живем мы со своей Любушкой уже сорок лет, а знаем друг друга с детства, когда я закончил среднюю школу, она пошла в первый класс. Жили мы на одной улице, вся жизнь проходила на глазах соседей, и все знали друг друга. Вот и Люба, вначале девчушкой крутилась где-то рядом, потом выросла в девушку, и очень мне нравилась. Надо сказать, что девочкой десяти лет она осиротела, и растили ее бабка с дедом. Дед Прохор был себе на уме, местный оригинал, отличался тем, что любил в свою речь вставить старинные русские словечки, и порой понять его было ах, как нелегко. Бывало переспросишь, что он сказал, а в ответ: «Я не толмач, а язык чтить надо, шибко замусорили неметчиной». Все нерусские слова он так называл. Влюбился я в Любу, когда ей было восемнадцать, а мне уже двадцать восемь стукнуло. Зачастил я в их дом.
- Ватажишься с моей касаткой? - подсел как-то ко мне на скамейку Прохор, когда я ждал Любу.
- Да, дружим мы.
- Вижу, что влеготку хочешь ее взять, а девка внимания требует. Вот надысь наместо цветов конфект надо было принесть. Какой наклад с твоего букета? А то бы чай попили не вприкуску, а с конфектами. Любаша еще егоза, а ты соловьем перед ней заливаешься, а она и верит. Да и старый ты, вон уже плешивый.
- Почему плешивый! – возмутился я.
- Очи свои раскрой. А она хоть и сирота, а абы за кого не выдам!
Слова Прохора о плешивости запали мне в душу, в общем-то он был прав, в нашем роду все рано лысели. И занялся я укреплением волос, чего только ни втирал в голову, и лопух запаренный, и сок лука. Заметил через месяц, что волосы стали расти, только не на голове, а, извини, на заднице. Бросил я свое занятие по улучшению внешнего вида, и решил брать интеллектом.
Надо сказать, что Прохор любил играть в шахматы, а я на заводе ходил в шахматный кружок, и результаты у меня были неплохие. И стал я к Прохору искать подход через его любимую игру. Что ни вечер, мы хоть партию, но сыграем.
- Да не торкай ты ферзем! – сердился он, когда я неуверенно двигал фигурой туда-сюда.   
- Ты норовишь с кандачка играть, а надо покуменить, прежде чем фигуры торкать, - учил он меня.
Два года ухаживал я за Любашей, а позвать замуж боялся. И вот настал день, когда я решился сделать предложение. Люба знала, что я приду, нарядилась и тихонько сидела в спальне. Я тоже для торжественности момента надел костюм.
- Справная одежка, - встретил меня Прохор, - прям жаних. А чтой-то там висит, - потянул он за цепочку, что свисала из маленького кармашка пиджака. – Ишь ты, брегет у него!
- Прохор Николаевич! Я прошу руки Вашей внучки Любы! – решился я произнести.
- Ась? Шибко тихо молвишь, - начал подтрунивать дед. - Куда жену поведешь, в свои хоромы?
- Конечно в свои!
- Это с кандачка не решается, - как-то с хитринкой заговорил Прохор, замолчал на пару минут, а потом и выдал:
- А у меня уговор, выдюжишь три партии в шахматы, да чтобы ты три раза выиграл – отдам за тебя Любу!
- Лады! – ответил ему в тон.
Скажу, что сложнее для меня не было условия. Мы играли молча. Когда все три раза я выиграл, Люба, не чаявшая такого исхода, выскочила из комнаты и стала рядом со мной.
- Бабка, неси штоф и чеплажки, да яствы разной! За внучку выпьем, выросла она.
А потом уже в мою сторону добавил:
- Но знай, ты еще пожалеешь, что взял ее в жены, но в обратку не приводи, не приму!
Я засмеялся, потому что понимал, что это ревность в нем говорит, уж больно любил он свою внучку - касатку. С тех пор я всегда говорю:
- Интеллектом надо брать, интеллектом!

Петрович с шумом высыпал фигуры из шахматной доски.