de omnibus dubitandum 110. 350

ЧАСТЬ СТО ДЕСЯТАЯ (1899-1901)

Глава 110.350. УДОВЛЕТВОРЯТЬ ВСЕМ ТРЕБОВАНИЯМ…

    14 марта 1898 года, возвращаясь со строевых занятий, Заварзин Павел Павлович застал у себя телеграмму из Петербурга с вызовом на жандармские курсы. Он удовлетворял всем требованиям, предъявлявшимся к строевым офицерам, для перехода в Корпус жандармов, а именно: по происхождению потомственный дворянин, окончил училище по первому разряду, получил отличную аттестацию из полка и, выдержал предварительное испытание при штабе Корпуса жандармов, т.е. написал сочинение на историческую тему и сдал словесный экзамен, который должен был убедить высшее начальство, что офицер обладает необходимым развитием для службы в жандармерии.
Несмотря на то, что он сам хлопотал о переводе, полученная телеграмма, ставившая ребром вопрос о перемене полковой службы на службу неизвестную, полную таинственности и ответственности, смутила его, тем более что общественное мнение в части своей, до дворцов включительно, оценивало службу жандармов не только весьма своеобразно, но даже относилось к ней отрицательно. С нею связывались многие нелепые легендарные представления, как, например, что офицер, поступивший в Корпус жандармов, дает особую присягу, обязывающую его предавать всех, вплоть до своих родителей включительно. Конечно, никакой присяги с переходом в Корпус не давалось, обязательство же бороться с врагами внутренними, так же как и внешними, заключалось в присяге каждого офицера при производстве его в первый офицерский чин. Тем не менее, он бесповоротно решил перейти в Корпус жандармов, учитывая, что и там оставаясь в Военном министерстве, хотя и будет нести службу по Министерству внутренних дел.

    Так как он одновременно состоял в стрелковом полку и был офицером в юнкерском училище, то чествовали его порознь товарищи как по полку, так и по училищу.
   
    Проводы были торжественны и тронули его искренностью и теплыми товарищескими речами. Полковые марши, игранные полковыми трубачами, песенники, дружеская обстановка, все это ярко подчеркивало грань с тем миром, куда он уходил, оставляя рыцарскую среду строевой части, с которой сроднился за 13 лет своей службы в ней. Но вместе с тем он не мог не ощущать происшедшего в нем отрыва от офицеров левого направления, отрыва, запечатлевшегося и на последующие годы.

    Сырой, холодный Петербург после южного солнца Одессы произвел на него неприятное впечатление, но суета столичной жизни, явка по начальству, приобретение учебников и т.д. не оставляли времени для хандры.

    Был назначен день начала курсов, и вызванные собрались, в числе 54 человек, в помещении штаба Корпуса жандармов у Цепного моста. Слушателями оказались офицеры различных лет, чинов, войсковых частей и образования. Были молодые люди и заслуженные сорокалетние офицеры, были окончившие только военное училище, а также и получившие, кроме того, образование в высших учебных заведениях; были офицеры гвардии и армейские. Все занимались одинаково добросовестно, просиживая над книгами до поздней ночи. Судебные уставы, уголовное право, положение о различных службах по Корпусу жандармов отнимали все время, и усвоение их требовало немало труда в течение шести месяцев.

    Наконец назначены экзамены. Усиливается зубрежка и волнение среди слушателей; экзамен имел большое значение, так как только выдержавшие это испытание переводились в Корпус жандармов и, кроме того, от старшинства баллов зависела очередь для получения лучших вакансий. Заварзин был приглашен выбирать вакансию первым, что означало право на большие политические центры, но, по личным соображениям, он отказался от назначения в Московское охранное отделение и предпочел отправиться в Кишинев, т.е. в захолустье политической жизни империи.

    Новому офицеру, только что переведенному в Корпус жандармов, давали обыкновенно место адъютанта управления, где он работал под руководством начальника своего управления в течение двух лет. Оказалось же, что начальник Заварзина, прослуживший двадцать лет на железной дороге, политической работы не знал и интересовался только хозяйственной частью, так что Павел Павлович был предоставлен самому себе, и ему приходилось с самого начала службы самостоятельно разрешать все вопросы.

    Для начала он решил привести в порядок архив управления, чтобы ознакомиться с революционными течениями на Юге России. Только с 1898 года Кишинев имел постоянную связь с социалистическими организациями Одессы, и, там были заложены ячейки классовой борьбы, чем занимался Басовский*, видный впоследствии социал-демократ, но рабочие тогда еще слабо реагировали на пропаганду и деятельность их ни в чем ярко не проявлялась.

*) Речь идет о О.Б. Басовском-Дементьеве, наладившим с августа 1901 г. транспорт «Искры» через Галицию, шедший через Львов, местечко Теофиполь, Волынской губ., в Киев.

    Служба Заварзина в Кишиневе оказалась не продолжительной, так как он был вскоре назначен сначала в Симферополь, а затем на пограничный пункт Волочиск (см. карту - военную двухверстку) для проверки паспортов пассажиров, проезжающих за границу и обратно.

    Жизнь на пограничной станции своеобразна: все интересы и служба приспособлены к приходу поездов. Вот подходит поезд из-за границы, мелькают австрийские вагоны и чиновники, а публика, передавая паспорта русским жандармам, попадает в огромный ревизионный зал, где тотчас сосредоточивается багаж и все подвергается таможенному досмотру.

    Любопытна была эта толпа самых разнообразных типов, сословий и одежды. На лицах пассажиров можно было заметить плохо скрываемое волнение за исход осмотра их багажа. Как известно, по-обывательски обман таможни не входил в разряд аморальных действий, а потому даже люди с хорошими средствами и большим положением не стеснялись иногда прибегать к всевозможным ухищрениям, чтобы провезти без пошлины какие-нибудь пустяки. Особенно отличались дамы и, часто можно было с уверенностью сказать, что те наряды, в которых они являлись в таможенный зал, не могли быть их дорожным туалетом, а были надеты специально за станцию или за две до пограничного пункта, чтобы придать новинкам вид ношеного платья.

    Однако жандармам не доводилось осматривать публику и входить в ее счастливые и неудачные таможенные похождения. Пока контролировался багаж пассажиров, они проверяли паспорта.

    Последние заносились в реестры; фамилии их владельцев проверялись по алфавитной регистрации, куда были занесены все лица, разыскиваемые и отмеченные в циркулярах Департамента полиции. Когда таковые оказывались, они брались тотчас же в незаметное наблюдение филеров, бывших на пункте. О них давались телеграммы в Департамент полиции и по месту следования. Некоторые же арестовывались и препровождались под конвоем в указанные Департаментом города. Наконец, у иных обнаруживались фальшивые паспорта, и такие «нелегальные» направлялись в полицию, для выяснения их личности. Работа была сосредоточенная и срочная, так как в течение сорока минут нужно было все закончить и дать разрешение для отправки поезда. Вся паспортная и таможенная процедура на русской границе производила неприятное впечатление на иностранцев, но за годы войны они и сами перешли к этой системе

    Следует отметить, что в паспортном деле в Российской империи был большой пробел, а именно — на паспорте не требовалась фотография его владельца, что, конечно, весьма облегчало пользование чужими документами

    Содействие военной разведке, дипломатическим курьерам, депутациям и т.д. вводило жандармского офицера в общение с людьми, занимающими большое служебное или общественное положение. Этим он был обязан знакомству со многими интересными лицами. Так и познакомился Заварзин с известными впоследствии генералом Рузским, бывшим тогда генерал-квартирмейстером Киевского военного округа, ведающим военной разведкой в Австрии.

    В этом деле Заварзин оказывал ему содействие, приобретая секретных агентов, при посредстве которых удавалось получать данные, касающиеся работ на орудийных заводах Шкода, военных узкоколеек, мостов и т.п.

    По этим делам Павлу Павловичу приходилось ездить в Киев и там являться к начальнику штаба генералу Сухомлинову, впоследствии командовавшему округом и бывшему затем военным министром. Он был исключительно привлекательным и доброжелательным начальником и весьма интересовался делом разведки. Впоследствии Заварзин бывал у него на дому, где собиралось по воскресеньям большое общество. Эти собрания у Сухомлинова носили непринужденный характер и посещались самыми разнообразными элементами, без различия чинов, званий и вероисповеданий. Было просто и уютно, и все были очарованы гостеприимством генерала и первой его жены, Елизаветы Николаевны. Угощение было более чем скромное и заключалось в сандвичах и чае. Бывал там и Рузский, которому Сухомлинов не особенно симпатизировал. Он производил впечатление человека угрюмого и молчаливого. Сослуживцы считали его человеком честолюбивым и себе на уме. Вскоре он получил повышение и был переведен в Виленский округ.

    Странно и печально закончилась карьера и жизнь этих людей. Сухомлинов по должности военного министра был привлечен к следствию во время Временного правительства и заключен под стражу. Полное бесславие было уделом его последних лет после столь блестящей карьеры.

    Рузский же, впоследствии главнокомандующий Северным фронтом, прославился удачными операциями в начале Великой войны и получил генерал-адъютантские аксельбанты, а, в конце концов, был принужден бежать на Кавказ, где был схвачен большевиками и зарублен в числе многих заложников.

    Из более ярких проездов через Волочиск припоминается проследование в отдельном поезде персидского шаха. Его встречали по высочайшему повелению свитские генералы и гвардейские офицеры во главе с генерал-адъютантом Арсеньевым. Дан был парадный обед, но шах не выходил из поезда, простоявшего всю ночь на запасном пути на станции, так как шах не мог спать во время движения. Жандармов поразил тогда окружавший шаха восточный этикет, по которому его министры чуть ли не ползком приближались к своему повелителю и тем же способом удалялись от него. Этого властелина постигла незавидная участь: немного времени прошло, и он появился в Одессе после отречения от престола частным человеком.

    Вне времени прохода поездов Волочиск замирал и все жандармские и таможенные чины занимались в канцеляриях или отдыхали в ожидании следующих пассажиров.

    Пробыв в Волочиске один год, Заварзин был переведен в Киевское железнодорожное полицейское управление, на строившуюся железную дорогу. Работы там было мало, почему его прикомандировали к политическому Киевскому губернскому жандармскому управлению.

    Там ему пришлось служить под начальством генерала Новицкого, бывшего в свое время выдающейся личностью, но тогда толстым, громоздким и старым, говорившим лишь о прошлом и со злобою о настоящем.

    В Киеве впервые пришлось Заварзину участвовать в обыске у политических. Эта обязанность являлась самой неприятной стороной жандармской службы, оставляя тяжелый осадок у руководителя обыска и, озлобление или горе позади его в окружающей обыскиваемых среде; горе подчас незаслуженное, вследствие отсутствия в этой среде сочувствия к деятельности какого-нибудь своего родственника или жильца, даже и не подозреваемого ими в революционной деятельности, но подводящего ее на такую крупную неприятность.

    Бывали случаи, когда обыск открывал глаза родителям и близким на причастность сына или родственника к революционным организациям, приводя их в искреннее изумление. Первый обыск не принадлежал к числу таковых; косвенно пострадавшим лицом была лишь чужая обыскиваемому женщина, содержательница меблированных комнат. Тем не менее, Павел Павлович ясно припоминал все свои переживания этого своего первого обыска.

    Как-то осенью приехал в Киев чиновник Департамента Леонид Петрович Меньщиков и, не знакомясь с офицерами, имел продолжительную секретную беседу с генералом Новицким, продолжая затем, до поры до времени, навещать его в конспиративной обстановке. Оказалось, что этот чиновник, присланный Зубатовым, имел в своем распоряжении двенадцать филеров, тоже приехавших с ним из Москвы, состав которых был еще усилен восемью филерами местного управления.

    В Киеве охранного отделения тогда еще не было. Такие «летучие отряды», составленные из опытных, испытанных филеров, под руководством специалиста по розыску, были созданы Зубатовым, который придавал им большое значение, так как благодаря им, мог направлять розыск в разных частях империи и, кстати, выводить из инертности подлежащие власти на местах.

    Так было и с генералом Новицким. Чиновник Департамента имел обширные сведения о работе в Киеве образовавшегося там Киевского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, данные о чем поступили к Зубатову из центра, от приехавшего из-за границы секретного сотрудника. Дело было серьезное, но требовало еще выяснения на месте лиц, входящих в организацию, их связей и адресов.

    Надо принять во внимание, что зачастую в партийной среде работники знали друг друга под псевдонимами, а сведениями об адресах обмениваются редко, причем любопытство в этой области считается не только неделикатным, но даже подозрительным. Вследствие этого секретные сотрудники чаще всего дают лишь приметы, так сказать, «словесный портрет» революционного деятеля, его партийную кличку и иногда место его службы или частых посещений. Затем уже эти агентурные сведения развиваются выяснениями и наблюдениями филеров. Летучий отряд Зубатова также знал, что в Киеве имеется тайная типография, комитет партии, с разветвлениями по губернии и партийное областное бюро — словом, обширная организация.

    Было очевидно, что генерал состарился и не справляется с делом, так как местные сведения были весьма поверхностны и не вполне отвечали действительности. Следовательно, для новоприбывших работы было немало.

    По окончании ими этих работ Заварзину было приказано явиться в помещение управления в 11 часов вечера; жандармское управление помещалось в большом казенном здании, в первом этаже; грязная каменная лестница, грязные двери и такие же комнаты, высокие, без обоев, — специфический вид провинциальных казенных учреждений. На лестнице, на ступеньках, сидели городовые, в большинстве дремавшие или тупо смотревшие перед собой. Некоторые курили крепкий скверный табак. Коридор также был наполнен городовыми, сбившимися в  группы. Их было более ста человек. Воздух душный, смесь человеческого пота, табаку и старой пыли.

    Заварзин почти пробежал в канцелярию. Тут спешная работа писарей, пишущих ордера на производство обысков «с безусловным арестом» или «по результатам». Фразы эти обозначают: первая — что виновность обыскиваемого достаточно выяснена как активного революционера, почему он подлежит аресту, даже если бы обыск не дал результатов, вторая — что обыскиваемый подвергается аресту лишь при обнаружении компрометирующего его материала.

    В канцелярии были собраны все жандармские унтер-офицеры управления, и тут же находилось человек десять филеров, переодетых городовыми. В кабинетах Заварзин застал жандармских офицеров, сидевших в ожидании дальнейших распоряжений. Словом, было собрано все жандармское управление и часть киевской полиции. Освещение слабое... Разговор не клеился, некоторые офицеры уткнулись в газеты, а два молодых штабс-ротмистра сосредоточенно штудировали инструкцию производства обыска и перелистывали устав уголовного судопроизводства.

    В отдельном кабинете сидели генерал и упомянутый Меньщиков; последний, как всегда, одетый с иголочки, в форменный фрак, с золотыми пуговицами, в дымчатых очках, непринужденный и выхоленный. Был он когда-то секретным сотрудником, а теперь что называется, «делал карьеру», а в данный момент считал себя центральной фигурой. Впоследствии, когда его карьера не пошла так, как он на то рассчитывал, он счел себя обиженным, выехал за границу и стал писать против Департамента, преступно опубликовывая тайны, которые ему вверялись по службе, войдя в связь с революционерами.

    Наконец принесли ордера и начали их раздавать жандармским офицерам и полицейским чиновникам, с кратким указанием об особенностях предстоящего обыска. Генерал упомянул, что требуется тщательный осмотр не только квартир, но и чердаков и подвалов, так как место нахождения тайной типографии не выяснено. Тут на губах его мелькнула злорадная улыбка, очевидно по адресу чиновника Меньщикова; причем типография тогда так и не была обнаружена.

    Затем генерал сказал, что ликвидация революционных групп производится перед намеченной революционерами уличной демонстрацией, грозящей крупными беспорядками, причем в ней должны участвовать коллективы Российской социал-демократической партии, социалисты-революционеры (эсеры), рабочие и студенты. Периодически Меньщиков наклонялся к уху генерала и, видимо, суфлировал ему, раздражая этим Новицкого, что выражалось в нетерпеливых жестах и движении губ генерала. В заключение было сказано, что весь материал обыска должен быть самим офицером перевязан, надписан ярлык и сдан Л.П. Меньщикову*, который и будет находиться до утра в управлении и в случае надобности давать по телефону указания или разрешать сомнения.

*) МЕНЬЩИКОВ Леонид Петрович (?)(11 апреля 1869, с. Беково, Саратовская губерния — 12 сентября 1932, Париж) — деятель российского политического сыска, публицист. Из семьи мещан. Закончил двухклассное мужское училище. С 1883 года учился в Москве в Строгановском училище технического рисования и прикладных знаний. Писал стихи. Член народовольческого кружка (1885—1887). С 5 февраля 1887 года по 22 августа 1887 года — под арестом. Дал признательные показания и согласился стать осведомителем охранки. 1 сентября 1887 года поступил на службу в Московское охранное отделение в качестве агента наружного наблюдения (филёра), затем «по болезни» переведён письмоводителем канцелярии.
1 августа 1889 году назначен околоточным надзирателем полицейского резерва с прикомандированием к Московскому охранному отделению. В 1896 году был назначен на должность журналиста, в 1897-м — помощник делопроизводителя, в 1900-м — чиновник особых поручений, с 1902-го был помощником начальника Московского охранного отделения, с 1903-го до своей отставки — старший помощник делопроизводителя Департамента полиции.
1 февраля 1907 вышёл в отставку в чине коллежского асессора. Поселился в Келломяки (Великое княжество Финляндское, Российская империя, ныне пос. Комарово, Санкт-Петербург, Российская Федерация). Сотрудничал в парижских газетах, писал (под псевдонимом Иванов) статьи, разоблачающие заграничную агентуру департамента полиции России.
В 1909 году эмигрировал во Францию. Жил, преимущественно, около Бордо. Продолжил работу по раскрытию «провокаторов». Руководителям запрещённых российских политических партий была предоставлена информация о «провокаторской» деятельности 292 человек, из них 90 социал-демократов, 34 бундовца, 28 эсеров, 75 польских революционеров, 45 кавказцев и 20 финнов. Всего им было выявлено около 2000 «провокаторов» разных партий и агентов полиции неопределённой политической направленности.
В частности, Меньщиков разоблачил брата члена партии «Народная воля» С.П. Дегаева, Владимира Дегаева; члена армянской партии «Дашнакцутюн» родного брата влиятельного общественного деятеля, редактора газеты «Нор-Дар» С.С. Спандарьяна; активного члена партии «Бунд» — И.М. Каплинского (1874—1918/19) — типографского работника партии; члена ЦК РСДРП, большевика — Я.А. Житомирского (Отцова) (1880—?) агента заграничной агентуры во Франции и Германии; близких к социал-демократам А.Е. Серебрякову, О.Ф. Путяту-Руссиновскую; членов партии социалистов-революционеров — Е.Ф. Азефа, Н.Ю. Татарова, З.Ф. Гернгросс-Жученко; вошедшего в доверие к социалистам, издателя А.М. Еваленко. Разоблачение агентов полиции Меньщиков осуществлял как через личную передачу информации представителям партий, так и через журналистов-«охотников за провокаторами» (например, В.Л. Бурцева). Позже он публиковал сведения о «провокаторах» сам в своих статьях и книгах.
В 1911—1913 годах — в Нью-Йорке, сотрудничал в русской газете «Новый мир» (редактор Л.Г. Дейч).
В июне 1913 года вернулся во Францию, поселился в Фонтене-о-Роз (в 10 км южнее Парижа).
Умер в парижском госпитале Бруссе в 1932 г. Похоронен на кладбище в Тие — предместье Парижа.
Жена — Вера Макарьевна, в девичестве Шелудякова, р. ? г., дочь московского купца.
Дети: Елена, р. ? г., Ольга, р. ? г., Лев, р. ? г., и Леонид, р. ? г.
Награды: золотые часы с изображением государственного герба и короны из императорского кабинета (1896);
серебряная медаль на анненской ленте «За усердие» (за отказ от бессрочного отпуска) (1897);
золотые запонки, бриллиантовый перстень из императорского кабинета;
медаль «В память царствования императора Александра III»;
орден святой Анны 3 степени (1900);
орден святого Станислава 2 степени (1902).
Работы:
Брошюра «Открытое письмо П.А. Столыпину, русскому премьер-министру» (1911), Париж.
Книга «Русский политический сыск за границей» (1914), Париж.
Книга «Охрана и революция (к истории частных политических организаций, существовавших во времена самодержавия)» (в 4-х томах; Москва, 1925—1932).
После Великой Октябрьской революции начал сотрудничать с советской властью, участвовал в качестве эксперта в работе комиссии по разбору архивов бывшей заграничной агентуры Департамента полиции.
Продал в Русский заграничный исторический архив (РЗИА) в Праге часть документов из своего архива, а другую часть документов и свою большую библиотеку революционной нелегальной литературы (1547 изданий и 1449 воззваний и листовок) продал в Институт им. Ленина (Москва, СССР) за символическую сумму в 10000 франков (130—150 долларов САСШ).

    Наряды начали расходиться, принимая каждый в свое распоряжение назначенных жандармов и городовых. Производилось сто тридцать семь обысков, почему наряды были небольшие — в 3-4 человека каждый. К Заварзину подошел городовой и сказал, что он московский филер, назначенный, чтобы указать ему студента, записанного в ордере без фамилии, за которым он вел наблюдение, дав ему кличку «Хмурый». Фамилию этого студента не удалось выяснить, так как он занимает комнату в квартире, где кроме него проживало еще четыре студента.

    Было два часа ночи. После душного помещения приятно было вздохнуть свежим ночным воздухом, но тотчас, вспомнив о цели этой ночной прогулки, Павел Павлович вернулся к состоянию человека, исполняющего неприятные служебные обязанности. Улицы были пусты, кое-где стояли дремавшие извозчики, впрочем, идти пришлось недалеко. Звоним, звоним несколько раз, прежде чем раздались шаги дворника. С громким ворчанием он приотворяет калитку поздним посетителям, но при виде полиции тотчас подтягивается. Он оказался расторопным, хорошо знающим всех жильцов человеком.

    Заварзин объяснил ему, зачем они пришли, на минуту он задумался и сказал: «Стало быть, вам Лебедев нужен, к нему постоянно всякая шушера ходит, блондин косоглазый он». Филер подтвердил эти приметы. Вслед за дворником все поднялись по крутой темной лестнице на четвертый этаж, где дворник позвонил у одной из дверей. На вопрос заданный женским голосом дворник ответил: «Отворите, дело к вам есть!».

    Дверь распахнулась, и на пороге показалась полураздетая женщина лет 50 со свечой в руке. Увидев жандарма и полицию, она замерла, свеча задрожала в ее руке, и она со страхом впилась в Заварзина глазами. Момент был неприятный. Кажется, свободнее всех чувствовал себя дворник, шепнувший ей имя Лебедева. Она, видимо, несколько пришла в себя и, молча указала на вторую дверь направо, к которой быстро направились филер и жандарм с потайным фонарем в руке.

    Филер быстрым движением приподнял тюфяк у ног спящего на постели человека и вынул оттуда револьвер; жандарм же, так же быстро проведя рукой под изголовьем, посадил Лебедева на кровать. Многие революционеры на случай обыска, собираясь оказать сопротивление, держали заряженный револьвер под матрацем у ног своих, в том расчете, что при внезапном пробуждении человек приподымается и ему удобнее протянуть руку к ногам, нежели к изголовью.

    Лебедев быстро освоился с происходящим и начал одеваться, не отвечая ни на один вопрос, но рассматривая вошедших своими действительно раскосыми глазами, пренебрежительно улыбался. Около него сел городовой, которому полагалось следить за всеми движениями Лебедева, так как бывали случаи, когда арестованные вдруг вскакивали и стремительно выбрасывались через окно на улицу или внезапно, вооружившись не обнаруженным еще револьвером, стреляли в полицию или в самих себя.

    Заварзин следил за производимым обыском и, оглянувшись, заметил, что городовой мирно задремал около сидевшего все с тем же насмешливо-пренебрежительным видом Лебедева. С утомленными за день службы жандармами и городовыми это случается, почему за ними надо присматривать.

    Беглый осмотр переписки установил, что Лебедев принадлежал к Партии социалистов-революционеров и являлся членом президиума по организации забастовки и выступления на предполагавшейся демонстрации. Здесь был и набросок трех сборных пунктов.

    Составлен протокол, сданы хозяйке на хранение вещи Лебедева, и он отправлен в тюрьму. Дальнейшая его судьба принадлежала уже судебной власти. Непрошеные гости покинули в свою очередь квартиру.

    Много лет спустя, после революции и, следовательно, упразднения Корпуса жандармов, Заварзину пришлось на Кавказе встретиться мельком с Лебедевым в продовольственной комиссии. Он был одним из комиссаров Временного правительства, важен, властен и речист, Заварзин же — скромный опальный офицер. Он встретился с взглядом его раскосых глаз и прочел в них, что его узнали, хотя оба и не подали вида.

    Что он подумал, Заварзин не знал, но ему, он показался жалок, так как в простейших вопросах выказывал полное невежество и вместо указаний по существу дела разражался трескучими фразами, вроде: «Мы дали свободу народу», «мы уничтожили гнилое самодержавие», «мы будем продолжать углублять революцию», «мы доведем войну до победного конца» и т.д. что характерно для некоторых лидеров в нынешнее время, говорить "вооще"...".

    Победный конец оказался большевиками, которые быстро сократили все свободы, беспощадно истребляя тех, кто не соглашался с их диктаторской властью; особому же их преследованию подверглись социалисты-революционеры, только что столь дружелюбно работавшие с ними как товарищи по созданию революции, а затем и ее углублению. Социалистов-революционеров, так же как «буржуев», стали арестовывать, расстреливать или отправлять в ссылку. Последней участи подвергся и набравшийся было такой важности комиссар Лебедев, вскоре умерший от чахотки в ужасных условиях большевистской ссылки...

    Вскоре находящийся в Петербурге нечиновный Зубатов прислал в Киев заведовать розыском молодого талантливого офицера — штабс-ротмистра Спиридовича, впоследствии генерала, начальника охраны Государя Императора при его выездах.
Спиридович рекомендовал Заварзина Зубатову, который и, предложил ему принять Кишиневское охранное отделение. Он согласился и выехал представляться в Петербург.