Плакавший в Ницце...

В 1929 году в Ницце на моих глазах произошла любопытная встреча. Я приехал в этот маленький средиземноморский городок отдохнуть после периода весьма интенсивной профессиональной подготовки. В те годы Ницца сильно пустела между курортными сезонами и меня это вполне устраивало. Не буду касаться ненужных вам подробностей отдыха - для моего рассказа они не имеют никакого значения. Отмечу лишь, что изучение русского языка и русской культуры было одной из составляющих обширной программы, и вечерами я читал русскую классику. А днем совершал длительные прогулки по берегам небольшой речки Пайон и окрестным горам, а также дальние заплывы в море.
В тот день, в сумерках я спускался по старой маленькой улочке, ведущей к морю. Впереди меня, опустив голову, шел мужчина. Было видно, что он о чем-то глубоко задумался. Навстречу ему двигалась фигура огромного человека с бритой головой.  Мой внутренний голос автоматически начал описание: рост около 2 метров, плечи широкие, фигура атлетическая, лицо волевое, глаза большие черные…
Попутчик, то ли услышав шум шагов, то ли иным каким-то способом заметив человека, двигающегося навстречу, поднял голову и замер. Было видно, что встреча эта была для него неожиданна. А огромный человек, без всякого приветствия, обращаясь к моему попутчику, громко крикнул густым басом:
- Тыщи франков у тебя нету?
Я не сразу понял, что вопрос он задан на русском языке. Но, осознав это, заинтересовался разговором и сразу же обозначил спросившего «le g;ant chauve» . Загадочная русская душа, - мысленно усмехнулся я – просить у первого встречного тысячу фраков, не представившись и даже не поприветствовав, как требуют правила вежливости…
Мой попутчик поздоровался с лысым гигантом, и я понял, что он тоже был русским, и видимо, встретились люди давно и хорошо знакомые. Мой «русский язык» был достаточно хорош, для понимания устной речи, хотя, конечно ни Пушкина, ни Достоевского, ни Толстого я бы не взялся переводить. Впрочем, таких задач никто и никогда передо мной не ставил…
Я уже почти дошел до русских, и они посторонились на узкой улочке, чтобы пропустить меня. Невольно став свидетелем их разговора, я запомнил его с учетом дальнейших событий.
«Le g;ant chauve» в трех коротких фразах сообщил знакомому, что возвращается из Монте-Карло, где проиграл в казино все до последнего сантима.
- Ужасно негостеприимная странишка, - закончил он свой короткий рассказ.
Обогнав их, и уже удаляясь, я услышал  бас «le g;ant chauve»:
- Я голоден, и если ты мне даешь еще 200 франков, то я приглашу тебя на буйябез.
И вновь я поразился этим русским – взять деньги в долг и на них же угощать займодавца – это было выше моего понимания. Одновременно стало крайне интересно, чем же закончится разговор. Обоснованно предположив, что русские пойдут в тот ближайший ресторанчик на берегу моря, возле которого заканчивалась улочка, я немного ускорил шаг.
Зайдя в маленький, но уютный ресторанчик, где почти не было посетителей, я сел за столик в углу, так чтобы была видна входная дверь. Подошла немолодая усталая официантка, я заказал вино и буйабес.
Еще через пару минут пришли русские, сели за соседний столик и сделали аналогичный заказ. Я прекрасно слышал их разговор, поглощая действительно великолепный суп. Речь шла о Советском Союзе, о культуре, литературе, художественных выставках, старых знакомых. Из этих разговоров стало понятно, что «займодавец» зарабатывает на жизнь рисованием и имеет какое-то отношение к театрам и опере. Все подробностей разговоров, конечно, не воспроизведу, но один фрагмент мне запомнился, потому что… А впрочем, вы и сами поймете почему… 
- Когда ты возвращаешься в Москву? - спросил «le g;ant chauve».
- Я больше не думаю о возвращении, - ответил его собеседник, - я хочу остаться художником.
«Le g;ant chauve» улыбнулся, огромной рукой хлопнул по плечу собеседника, и вдруг мгновенно помрачнев, произнес охрипшим голосом:
- А я – возвращаюсь… так как я уже перестал быть Поэтом.
После этих слов он неожиданно разрыдался… Я с трудом услышал его голос, произнесенные почти шепотом слова:
- Теперь я… теперь я… чиновник…
К столу русских подбежала испуганная официантка.
- Месье, что случилось? Месье, что происходит? – в волнении она без конца по-французски повторяла эти слова.
- Ничего… ничего… -  ответил ей le g;ant chauve, - косточкой подавился. Он вытер лицо рукавом пиджака, и, собравшись, жестко улыбнулся. Официантка, отошла, оглянувшись еще несколько раз на странную пару.
В дальнейшем не происходило уже ничего интересного. Закончив ужин, русские расплатились и ушли. Последнее, что я слышал и видел через открытую дверь, как на улице, они пожали  другу другу руки, со словами:
- Увидимся в Париже…
- В Париже…
И каждый из них пошел своей дорогой. А я заказал себе еще вина, и немного посидел в ресторане, размышляя о русских.

                ***

В один из апрельских дней 1930 года мне принесли пачку различных советских газет. На первой странице одной из них, в правом верхнем углу я увидел большую - в четверть листа – фотографию в черной траурной рамке. На снимке было лицо лысого человека с крупными чертами. Это был тот, которого несколько месяцев назад я видел рыдающим в маленьком прибрежном ресторане.
Взяв газету в руки, под фотографией я прочел заголовок «От Секретариата РАПП» и текст: «Застрелился В. Маяковский, оставив огромной массе своих читателей, своим друзьям, товарищам по борьбе и работе признание в том, что он, Владимир Маяковский, революционный поэт, кончает жизнь самоубийством, так как его «любовная лодка разбилась»… Воевавший в своем творчестве против всяких жалких «любовишек» и семейных, камерных драм, отдавший оружие своего художественного слова борьбе за новую жизнь…».
Не дочитав статью, отложив газету я долго смотрел  в окно...

S.P.   Через много лет, уже в послевоенном Париже, довелось мне прочитать на русском языке такие строки:
Шарик
скачет по рулетке,
руки
сыпят
франки в клетки,
трутся
карты
лист о лист.
Вздув
карман
кредиток толщью
— хоть бери
его
на ощупь! —
вот он —
капиталист
Вот он,
вот он —
вор и лодырь —
из
бездельников-деляг,
мечет
с лодырем
колоды,
мир
ограбленный
деля.
Чтобы после
на закате,
мозг
расчетами загадив,
отягчая
веток сеть,
с проигрыша
повисеть…

И вновь вспомнил огромного человека, рыдающего в маленьком ресторане на берегу моря… и громкий голос, с неприязнью произносивший «Ужасно негостеприимная странишка»…