У каждого своя дорога

   
 Максим Павлович знал Андрея давно. Ещё с тех пор, как его самого, неокрепшего юнца, судьба забросила в дальнее село по распределению. Андрей был примерно одинакового с ним возраста, но уже крепко стоял на ногах. Он читал в школе историю, был женат и, самое главное, состоял в партии. А это было тогда наипервейшим условием для продвижения по карьерной лестнице. Вскоре его жена, колхозный агроном, родила ребёнка. Жили молодожёны в одной из квартир двухэтажного домика, который был недавно построен колхозом для таких, как они, молодых специалистов. У Андрея были все перспективы стать со временем директором сельской школы, ну, и местным депутатом. Он знал себе цену, держался подобающим образом и немного особняком: не курил и старался не проводить досуг в обнимку с «зелёным змием».
Павлович в партию не рвался и поддерживал со всеми коллегами ровные отношения. Андрей ему нравился своим нахрапистым характером, и он даже тиснул статейку о коллеге и его семье в местную районную газетёнку. В учительском коллективе их, мужиков, было двое. Особенно Павловичу запомнился случай, когда дамы не поздравили их с 23 Февраля.
– А мы вот всех поздравим! – кипятился Андрей. – Не обеднеем! Купим по маленькому флакончику духов и по тюльпанчику! Пусть им будет стыдно!
Так они и сделали. Дамы, впрочем, даже как-то и не заметили это укоризненное событие. Им просто было приятно получить поздравление от коллег-мужчин. Школьники своего историка уважали. Он умел всех заставить себя уважать. Активный, пробивной, не бросал слов на ветер. Быстро решал все проблемы. Был непримирим к несправедливости. Запомнился Павловичу и случай, когда их директриса послала в лес за дровами для школы. Работал, как одержимый. Павлович за свой счёт накормил водителя в сельской кафешке, а Андрей в конце работы раздобыл где-то вино и закуску, чтобы снять, так сказать, стресс. Домой Павлович приехал поздно вечером хорошо «накачанным».
На следующий учебный год наш герой из школы сбежал, а Андрей успешно продолжил свою партийно-хозяйственную карьеру. Его избрали председателем сельсовета в соседнем селе. Павлович об этом знал, потому что периодически встречал Андрея в районе. На новом посту тот развил бурную деятельность, но то ли кому-то не угодил, то ли перешёл дорогу, или с кем-то не поделился, но его быстро сняли с важной и прибыльной должности. Пришлось снова вернуться в школу.
Начал трещать Союз. Его развал стал развалом всего: страны, морали, ценностей, обычаев и привычек. Вместе со словом «перестройка» появилось и новое слово – «оптимизация». Павлович долго его не понимал, так как на свой страх и риск полёз в малый бизнес: надо было как-то выживать. Оказалось, что всё намного проще: оптимизация – это просто уничтожение. Бессовестное уничтожение всей социальной инфраструктуры, всего «бесплатного» и доступного и, особенно, в дальних сёлах: школ, домов культуры, клубов, ФАПов и т.д. под благовидным предлогом – экономии бюджетных средств. И «доэкономились» до того, что сёла просто начали исчезать, а поля зарастать сорняками. Вот и вся суть этих «новшеств»,  суть оптимизации.
Андрей перебрался в город, пристроился в местной таможне. Стал хорошо зарабатывать. Тогда в неё брали всех с любым высшим образованием. Вскоре построил добротный домишко на окраине города. Павлович его периодически встречал и даже несколько раз воспользовался помощью друга: то надо было побыстрее проехать через пост, то продлить въезд на машину из ближнего зарубежья.
Так прошло несколько лет. Таможню периодически трясли, и Андрея из неё «попросили на выход». Года шли. Чем теперь Андрей уже Иванович занимался, Павлович не знал. Больше встречались на рынке, так как после «оптимизации» промышленности в городе вся деловая активность переместилась сюда. А однажды Павлович увидел, что его бывший коллега гуляет по рынку с изрядной седой козлиной бородёнкой.
–  Что это ты отпустил бороду? – не выдержал он. – Побрейся. Она тебя старит.
Андрей Иванович как-то непонятно сконфузился и в ответ неубедительно и невразумительно промямлил, что, мол, ему надо по работе. Он, вроде бы, подрабатывает звонарём. В следующий раз была очередь сконфузиться уже Павловича: он увидел друга в рясе. Но самое удивительное было другое: бывший бравый учитель покупал у валютчиков доллары.
– Не понял? – воскликнул Павлович. – Ты что, в батюшки записался?
–  Да, принял сан. Имею свой приход, – и Иванович назвал село, в котором работал.
– Да как же так! – продолжал удивляться Павлович. – Ты же был коммунистом!
И подумал про себя: «Опричником» партии. Может быть, даже верил в счастливое будущее, которое было уже на «горизонте».
Ответ новоиспечённого батюшки его снова ошарашил:
– У каждого своя дорога к богу!
Да, своя… Может быть, и так... Может быть, он и прав… Палыч вот так бы не смог: постоянно менять свою дорогу и «дорожные знаки» на ней. А, может быть, у каждого своя дорога не к богу, а к совести? Теперь всё продаётся и покупается. Всё имеет свою цену. И честь, и совесть, и идеалы. Вон даже девственность продают по интернету за доллары. Да… Всё имеет свою цену, но не имеет знака качества, имеет пробу, но не имеет драгоценного блеска. …Всё суета сует и томление духа под солнцем, как сказано в Библии. Всё преходяще. Теперь герои уже не павки корчагины, а геи, не дон кихоты, а рвачи и иже с ними.
Палыч смотрел, как удаляется батюшка с долларами в кармане, и продолжал думать, что он точно так бы не смог… Не смог!
…И верит ли сам новый священник, этот «новый русский», в бога или надевает на людях маску лицемерия, как это часто делают наши чиновники и правители, обещая блага земные? Не лукавит ли он? Вопрос, как говорится, риторический… Палыч не мог на него ответить. Не верилось ему как-то в это перерождение преподобного отца Андрея. Вот и верь после этого в бога…
Хотя, как говорится, пути господни неисповедимы… У каждого своя дорога… И к Богу, и к совести... И к любви, и к ненависти... И к добру, и к злу...
И свой выбор…
А в голове почему-то закрутилось советское высказывание из 60-х годов: "Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст".