Rip current. Кольцо Саладина. 23

Сначала я просто смотрела. И странно мне было, и очарованно. Я знала этот дом, я знала тут все здания, и этот дом особенно. И сейчас мне казалось: ещё немного, ещё какое-то усилие сделать – и откроется что-то удивительное – в этом доме, во мне самой. И станет ясно что-то важное, что ускользало от меня всю жизнь.
А оно ускользало, да. Я вспоминала, а оно ускользало, я вспоминала – а оно ускользало… А вспоминала я каждый раз какое-то разное, и ускользало от меня тоже разное…
И только однажды это ускользаемое осозналось.
Когда мы сидели на пляже с князем. Когда он сказал, что, если женщина чего-то боится, она всегда будет ведомой и никогда не станцует танго по-настоящему.
Я тогда словно споткнулась вдруг. Было такое чувство, что я какую-то загадку разгадала. Я тогда посмотрела на него во все глаза, я совершенно не предполагала за ним таких мыслей, таких слов… Это было открытие. Это было второе открытие с ним…
Первое было, когда я обнаружила, что чувство близости вспыхивает мгновенно, а не воспитывается долгими месяцами знакомства.
Это тоже было странно и важно.
И вот сейчас очень похожее чувство важного открытия распахнулось передо мной во всей красоте и силе.
И снег падал, легко и неслышно. Как в детстве.
Татка молчала рядом, словно понимая важность момента.
- Слушай, - тихо сказала я. – Все мои озарения связаны с ним. Что это?
- С домом? – тихо спросила Татка.
- Нет, не с домом. Дом тоже связан с ним. Если бы не он, я бы про этот дом так и не узнала. Я и сюда пришла благодаря ему. Я какие-то вещи осознаю благодаря ему. Это какое-то наваждение. Я не понимаю, что это? Ладно бы, если бы это был мудрец, йог какой-то, учитель, весь просветлённый. А это просто обычный парень, мой ровесник. Просто самый обыкновенный парень, у которого за плечами одна десятилетка и который говорит: «Я за тобой скучал».
Татка посмотрела на меня, увидела на моих глазах слёзы, отвернулась.
Мы помолчали. Снег падал. Я вытерла слёзы, вздохнула.
- Я уже говорила, что очень хочу увидеть этого твоего князя, - сказала, наконец, Татка. – Сейчас вот приедем, и наконец, что-то узнаем о нём. А ты пока беги, смотри, что там со двора. Может, ещё что-то вспомнишь. А я тут постою. Тебе лучше одной, я подожду.
- Я быстро, - я благодарно посмотрела на Татку. – Я только обойду вокруг, посмотрю, какие постройки во дворе, какие выходы, какие лестницы... Я быстро прибегу.
- Да ладно, - сказала Татка. – Смотри, сколько хочешь.
- Нет-нет, мне тебя жалко, замёрзнешь.
- Сама-то не замёрзни, - буркнула Татка, пряча руки в рукава.
- Да мне жарко! – возразила я и бегом побежала к воротам.


              *      *      *

Я не сразу пошёл к этому дому, хотя уже понял, где он, и видел его издалека. Вместо этого я проглотил ещё горсть снега – не очень, кстати, чистого - и вернулся обратно. Я словно хотел унять волнение какими-то привычными, незначительными шагами. А вот, например, не посмотреть ли нам, что там у нас впереди, в этой дорогой моей столице, золотой моей Москве? Что там такое дальше – тупик или поворот?
Конечно, это был поворот. Точнее Т-образный перекрёсток. Я уткнулся в перпендикулярную улицу – именно улицу, не переулок, вполне себе весёлую, хорошо застроенную, с активным движением – не то, что Трубниковский с редкими прохожими. Я посмотрел направо, потом налево, нашёл табличку. Композиторская улица. Занятное название. Видимо, композиторы жили. Или сейчас живут. Я представил в каждом доме этой улицы белые рояли, вороха нот… Композиторы с длинными волосами сидят и пишут музыку, каждый свою.
Мне стало смешно, волнение моё улеглось. В каждом доме по композитору и по белому роялю – это надо будет рассказать Белке.
Белке. Я запнулся. А какой именно? Белке, которая Нинель, или Белке, которая пани? Я вдруг понял, что подсознательно всё-таки их совмещаю в одну. Где-то там, глубоко внутри, для меня это одно существо. Голова, правда, весьма успешно и здраво разделяет их. Пока ещё. Голову бы надо тебе беречь, Чеслав Радивилов…
Я повернулся к Трубниковскому. Отсюда я видел его начало. Совсем коротенький он - всего два дома. Два больших длинных угловых дома – и всё. Если тот под номером один, значит, этот должен быть под номером два. Я поднял глаза к табличке. «Композиторская улица, 17» Ничего себе! То есть, если бы я ориентировался по табличкам, я бы этот переулок вообще не нашёл… Вот такая она – дорогая моя Москва…
Ладно, надо посмотреть, всё-таки, на этот дом. Счастье, что я его вообще нашёл. Его вполне могло не быть в действительности. Интересно, нашла ли его пани? По-хорошему, мы должны были прийти сюда вместе с ней…
Я медленно пошёл вдоль стены дома № 17 вглубь переулка. Пани говорила, что это Арбат, район исторического центра, стало быть, я сейчас в самом сердце старой Москвы.
В задумчивости, я прошёл дом номер 17, постоял перед ажурными затейливыми коваными воротами. Ворота были закрыты, но в глубине дворов кто-то блуждал в темноте, женщина, похоже. Наверное, здешняя жиличка. Может, стоит окликнуть, спросить? А что я спрошу? Вы не знаете, жила ли тут до войны Нинель Бельченко? Я представил это – и у меня мороз пошёл по коже.
Нет, в другой раз. Днём. Специально приеду. Или мы приедем вместе с ней.
Но сейчас надо хоть обойти всё целиком, он не такой простой, этот дом…
Дом, действительно был не простой: он был слеплен из нескольких разноэтажных строений; самое низкое, в один этаж, находилось в середине конструкции – словно переход между двумя корпусами. Один – пятиэтажный, другой – в три этажа. В каком же из них жила Белка? Ясно, что в трёхэтажном, именно он один и был угловым, остальные два выходили на другую улицу. Я обошёл склеенные в одно строения и даже потрогал рукой стену трёхэтажного дома, словно здороваясь.
Со стороны, наверное, это выглядело странным, но народу вокруг практически не было, только невдалеке от тротуара, ближе к скверу, стояла одинокая девчонка, по виду, уже замёрзшая. Наверное, ждала друга или подругу.
Кстати, я тоже уже начал замерзать.
Напоследок я окинул дом одним взглядом, запоминая. Интересно, куда выходили её окна? Да, надо приехать сюда днём. А сейчас – домой.
Девчонка возле тротуара всё стояла, я прошёл мимо, мельком покосившись. Точно, ждёт кого-то. И да, явно замёрзла, постукивает сапожками. Она тоже взглянула на меня. У меня возникло внезапное желание подойти и расспросить. Если ждёт кого-то – значит, местная и, может быть, знает что-то о жильцах. Но она уже отвела взгляд, уткнувшись в воротник, и я прошёл мимо.
Уже пройдя сквер, я оглянулся - в последний раз посмотреть на дом. Он был хорошо освещён, словно на альбомной фотографии, и девушка всё стояла, но теперь к ней подошла вторая, и они разговаривали, стоя очень близко. Или обнимались.
Всё-таки, дождалась, подумал я с облегчением, прибавил шагу и зашагал уже по знакомой улице к метро.

               
             *       *       *

- Вот я дура, что тут осталась! - сетовала Татка, обнимая меня и не зная, чем утешить. – Надо было с тобой идти. Караулить тебя. Ты там что-то увидела? Что увидела? Испугалась чего-нибудь?
- Нет, нет, - я шмыгала носом и вытирала слёзы. – Ничего я не испугалась… Просто… просто…
Слёзы у меня полились сразу, как только я вошла во двор дома. Словно сломалось что-то внутри, что всегда меня держало в одной кучке. А, может, я просто устала за день.
Я стояла посреди двора, смутно чувствуя, что я здесь была. Или не была, а видела когда-то в кино. Не один раз. Раз десять или двадцать я видела в кино этот двор. Когда-то давно. В детстве? Да нет, это были совершенно не детские ощущения. Они были просто какими-то другими, совсем другими. Но в то же время они были мои...
И совершенно, совершенно невозможно было точно описать эту причастность. Она ни на что не походила, она просто была, эта странная причастность к этому дому и к этому двору. И от этого у меня по лицу лились неудержимые слёзы…
- Пошли-пошли… - бормотала Тутка, обнимая меня за плечи и гладя по спине. - Поехали домой. Ты голодная, уставшая, вот и плачешь. Жрать надо вовремя – вот что… Пошли!
Зимний воздух обвеивал моё заплаканное лицо, пока мы шли по Карманицкому переулку к метро. Я только вздыхала и шмыгала носом. И пока не могла рассказать внятно о своих чувствах. Татка благоразумно помалкивала и только уже ближе к дому, когда мы уже вышли из метро и стояли на троллейбусной остановке, наконец рискнула спустить меня к земным делам.
- Вон автомат свободный, - показала она в сторону. – Может, позвоним? Или сначала до дома?
Я кивнула. Мы забрались в будку, Татка набрала номер, протянула трубку мне. Пусто. Какое-то время я постояла с трубкой в руке, потом аккуратно повесила. Посмотрела на часы. Восемь. Самое домашнее время. Мда…
- Ладно, пошли, - скомандовала Татка, - Из общаги ещё звякнем. Я уже тоже голодная, как чёрт.
Но дозвониться из общаги у нас тоже не получилось.
- Странно, - сказала Татка вешая трубку и забирая двушку. - Такое ощущение, что что-то с телефоном. Звонок не проходит.
- Может, сломался? – предположила я, идя за Таткой к лестнице.
- Сломался очень вовремя, - заметила Татка. – Именно в такой момент, когда всё стало максимально ясно. То есть, мы уже точно были уверены в сегодняшнем вечере.
- Но ведь он ещё не кончился, - напомнила я.
- Надежда умирает последней, – заметила Татка глубокомысленно, но было видно, что и её надежды начинают подтаивать.

В половине одиннадцатого мы обе спустились вниз ещё раз.
Тщетно. Телефон молчал.
---------------------------------------------------------
Здание на фото - реальный дом, существующий в действительности по адресу, указанному в романе.
 Слева от него видно одноэтажное строение, примыкающее к пятиэтажному корпусу.
Вид со стороны переулка "Каменная слобода".
Фото сделано до реставрации.Примерно в таком виде и с этой стороны увидели его девочки.
Князь увидел этот дом со стороны Трубниковского переулка.
То есть, пани и князь шли к нему с разных сторон практически в одно время. В тот момент, когда князь дошёл до угла, пани уже находилась во дворе.

продолжение следует.