Жоао да Круз и Соуза. Чахотка

Томная блондинка, она шумно и празднично просыпалась под пение канареек.

Когда наступал день, триумфально воспеваемый золотыми горлышками птиц, благоухающий всеми долинами роз, шумящий всеми кристальными венами источников, она вставала с кровати, напевая с простой радостью, озаряющей всё, и подходила к роялю, чтобы исполнить на рыдающих клавишах красивые баркаролы и вальсы.

Сколько раз я слышал и сколько раз видел её на первом этаже своего дома, всегда с бледным румянцем на щеках.

Как она была счастлива и как шумно и празднично просыпалась под пение канареек!

Наконец наступила зима.

Началась миграция ласточек, в стремительных полётах рассекающих пространство взмахами крыльев…

Сильные холода* требовали, чтобы женщины носили большие шерстяные накидки, удобные плюшевые муфты, перчатки, которые защищают руки, пальто и длинные тёплые мантильи, покрывающие голову.

Сильные порывы ветра и дождя, разрушительные и жестокие, исходили из атмосферы, судорожно и устрашающе сгибая желтеющие ветви деревьев.
Рассвет дрожал под холодным сияющим воздухом зимних морозов, покрывающих снегом безмятежные поля.

И там, на вершинах высоких гор, где живут бедняки, дрожали от холода и беспомощно умирали с голубым пламенем в стекленеющем взгляде блондинки и мулатки, невинные девушки, которые в прошлом сезоне тяжело работали в поле и в долгих горьких бдениях без отдыха трудились над шитьём.

Чахотка! Чахотка! Эта болезнь, терзающая и печальная, опустошающая дома, как суровые зимы опустошают поля! Болезнь художественная и разрушительная, придающая в высший степени романтический облик всем женщинам, подобно той пармской фиалке, грустному ядовитому цветку Любви, Маргарите Готье*, невыразимо меланхоличной пурпурной лилии, растущей на берегу химерических радужных озёр, которая навсегда увяла, потеряв лепестки от самой жгучей страсти, самой сильной лихорадки, огненного тайфуна глубокого дикого чувства!

Горькая болезнь! Что мрачно пожирает лёгкие, окружая того, кто страдает от боли, импрессионизмом тоски и ледяным дыханием гробницы…

И девушки, умирающие в одно и то же время от этой мучительной и безмятежной болезни, уходят в могилу, сжав приоткрытые фиолетовые губы, словно в последней и самой горькой иронии Боли, озарённые слабой улыбкой последней надежды, последней мечты, последней иллюзии, что была их утешением на Земле.

Я не видел её много дней, томную Блондинку.

Не знаю, почему, но меня беспокоит её отсутствие.

Я хотел бы всегда видеть её, как и прежде, бледную, томную и белокурую, с бледным румянцем на щеках.

Но она не появляется, не приходит, как тогда, сидеть за роялем, в ярких всполохах зари, исполнять красивые баркаролы и вальсы на рыдающих клавишах. И это отзывается в моей душе такой сильной болью, что я пытаюсь узнать, что с ней случилось, и мне отвечают, что она заболела.

- Заболела? Чем?

- Чахоткой. Врач сказал, что ей осталось недолго…

- Чахоткой! Такая молодая и такая красивая! Вокруг неё была такая праздничная атмосфера. Как она пела! Какой звонкий голос! И всё это скоро закончится, ведь она умирает…

То, что мне рассказали, было правдой. Она умирает!

Я постоянно вижу её хлорозную* бледность, глаза с лихорадочным блеском; тонкие уши, далеко отстоящие от черепа; нос, всё более утончающийся и слабый; вся она покрыта желтоватой прозрачностью смерти; болезненно худая, как те святые мученики, что живут в суровых закрытых каменных монастырях и смотрят через решётку на сумеречные небеса глазами, полными мистических флюидов Пантеизма, и которые, кажется, возносятся в нимбах, высоко, в эмпирические края возвышенных архангелов, озарённых светом…

Я постоянно вижу её сквозь стёкла, почти без отблеска жизни, словно вечернюю звезду, что собирается навсегда погасить всё своё бриллиантовое девственное сияние.

Но в ясные периоды болезни, что ощущаются в груди, стремящейся к Надежде, как великолепие новой силы и крепкого здоровья, рояль время от времени вибрирует под её лихорадочными руками, дрожащими, нервозными и мертвенно-бледными; какая-то грустная мелодия плачущих казуарин*, истерическое безумие слёз и прекрасная музыка в конце – возможно, это вздыхающая серенада Шуберта, чей тоскующий ритм так глубоко проникает в душу и печалит её, и в которой слышатся крики и рыдания любви, прерываемые мучительной агонией Смерти…




*Сильные холода – автор жил в Санта-Катарине, самом холодном штате Бразилии, где зимой выпадает снег.

*Маргарита Готье – героиня романа А. Дюма «Дама с камелиями», умершая от туберкулёза.

*Хлороз – форма малокровия.

*Казуарина – бразильское вечнозелёное дерево или кустарник.