Мне так удобно

                МНЕ ТАК УДОБНО, ИЛИ ИЗ ЖИЗНИ ПОМОЕВ.

           Мымра жила всю жизнь с мамой. Она привыкла не выделяться. Пятиэтажная хрущёвка рядом с метро. Как это удобно, пять минут пешком, и ты в вестибюле метро. И на транспорт тратиться не надо, и автобус ждать с троликом тоже не надобно, местечки свои морозить. Во дворе между двумя пятиэтажками пара клумб, много деревьев и дикая груша. Как удобно и груши покупать не надо, в августе грушепад, жалко только ни одной бабке на голову не падают, как гранаты мимо летят. Ешь груши, компоты вари, мужиков трави. Шутка, конечно, но как удобно.
           Вообще всё в жизни должно быть удобно и мило прилегать к телу. Я имею ввиду одежду, ибо мужчин в ареале обитании моей милой козлихи Мымры не было. Ну, это я так её любя, просто характер у неё уже выморочный. Горбатого, как говорится могила исправит, но не исправительные работы. Некоторые думают, а иногда глубоко верят, что могут что-то улучшить в себе и стать навечно новыми, обновлёнными, белыми и пушистыми. Ничего подобного, зараза прожрала всё внутри. Там ржавчина и многослойная пыль. А ещё либо самомнение до небес, либо неверие ниже плинтуса.
           Мама воспитывала её одна. У мамы есть брат и родительскую квартиру в неплохом и слегка пафосном  в своё время районе Сокол они, чтобы продолжить свою, но уже отдельную жизнь, разменяли на две квартиры. Одну квартиру в Люблино, а другую в Текстильщиках. Мама воспитывала Мымру одна и естественно пела подспудно дочери в уши что мужики все тово… плохие и положиться на них нельзя. И родила она для себя, и воспитывает сама, и проживём как-нибудь, а мужиков нам не надо. А по сути мужа она сожрала своей скукой и вечным недовольством довольства. Ведь если она на людях была и ничего и даже улыбнуться сквозь силы могла, то дома на муже можно и ротик не закрывать. Вот он взял и покинул дурную бабу. И хоть он и появлялся иногда на горизонте, чтобы дочуре деньжат подкинуть, но всё равно со слов матери Мымре было понятно, что мужики ненадёжный материал.
           Она и в школе всех чуралась, мальчики были для неё пустой и никчёмной планетой. И позже, когда она подрастала и входила в девический возраст мать как могла выбивала у неё из головы мужской пол. А когда у Мымры вдруг объявился ухажёр и предстал пред очами мамульки, она устроила дочуре такой разнос и нытьё, что отбила охоту с кем-либо встречаться на два года. «Я родила тебя и воспитывала не для того, чтобы этот тешился, а я что буду делать одна, я для тебя всё, а ты для меня ничего, мужиков-паршивцев будешь водить? Смотри погибнешь им только одно и нужно, кобелям, они ни за что не отвечают, с них взятки гладки. Вон папаша твой где? И если Мымра намекала, что вроде бы папаша и не исчезал особо и что-то он ей рассказывал неприглядное со своей точки зрения о первых годах её младенческой жизни с мамашей. Мать тем не менее не унималась: - Бросит он тебя новый ухажёр и косточек не оставит. Только мать у тебя верная как собака. Не пущу, не отдам. Материнский эгоизм выбил у Мымры весь возникший энтузиазм по устройству семейной и личной жизни. Да и вокруг она видела полно женского сухостоя в одиночку воспитывавших один плод. Вообще в народе одного ребёнка в семье называют, уж простите… высрыш, и даже хлеще, не жалеют слов.
           Мамина помощь, изжив всех вокруг Мымры, образовала выжженную пустыню. Мир тот же самый, а в голове пустыня Сахара. Никто вдруг стал не нужен, не желанен. Да и все желания жизненные пропали, соков внутренних питательных не осталось. Везде мама. Мама со своим мнением, чаем, утренней кашей и булочкой, и проводами, и встречами на работу и с работы. Мама вышла на пенсию и делать ей стало совсем нечего. Смысл маминой производительности жить и сублимировать на дочуре и на её судьбе.
           Однажды повстречался ей мужчина славный с открытой душой и душевным пузиком. Он завёл её в какую-то столовую с клеёнками на столах и там было много пива. Она подумала, что может это судьба и грезила о нём несколько дней. Он был менеджером с синдромом пятницы. С пятницы по воскресенье утро он был слабый до всего пенящегося и искрящегося. Мама, увидев его славный животик грубо заверещала: - Он погубит мою кровинушку. Ты не видишь это пивной алкоголик. И какую Италию он тебе обещал? На северном полюсе лютой зимой? У него в голове вместо карьеры жареные колбаски и баклажки пива. Он особо ничего не предлагал только так, по-товарищески добродушно, посмеивался покуривая и попивая. У Мымры уже накопилось желание сбежать от мамы, особо не выбирая с кем. Бежать без оглядки, потому как у Мымры сложилось впечатление, что она как бы ещё при памяти и не начала жить. У неё было такое ощущение, как-будто она до сих пор ходит в школу в третий класс с косичками. Мама с ней во всём и везде. Мама и впрямую, и исподволь. И подруга, и злая соперница, и соседка недотёпа и свирепая лавочница.
           У Мымры иногда возникает желание дать маме в лоб, чтоб отстала, чтоб не лезла, не хотела помочь, отбить желание помогать. Очень хотелось мымре самой ошибаться и искать, находить и не сдаваться и главное не жить чужим умом. Разбивать свой собственный лобешник, изживать своих тараканов. Колени, если надо добиваясь истины, разбивать в кровь. А мама? Ну что мама, она на своём шарикоподшипнике среди стольких мужиков работала и столько имела внутренних ушибов психологических и установок, что ошиблась всего лишь один раз и сразу же родила Мымру. Ну, где же этому рабоче-крестьянству иметь понятия о том что прилично и что подобает, если они резко впрыгнули в бараки, а потом в хрущёвки с полей и огородов. Это те поколения, которые политикой коллективизации и индустриализации были выброшены в «каменные джунгли». Щемящая боль ностальгии по старому бытию на природе и в избе, духота нового городского и барачного существования, слежка друг за другом, как в деревне двор на двор — всё это отзывалось в десятках миллионов сердец рабочих, инженеров, учителей и толпах людей других славнейших и достойнейших профессий нового бытия. И там не было понятия личного счастья, личной свободы. Было только общественное. Внутри всё пережато исковеркано, а счастье только на бумаге на открытках с пожеланиями «счастливой личной и семейной жизни». А что это за счастье не понимал никто.
           Мымра какое-то время металась, пыталась, но сломалась. Поблёкла и быстро пострашнела. Как часто бывает у матери -тиранки есть красота, а у дочери её нет. Мать пренебрегающая мужчинами и не пользующаяся своей красотой, берегущая свою недюжинную честь и достоинство руководит жизнью дочери. А дочь, не имеющая красоты матери, хочет покорять и удивлять до поры до времени, трепыхаться, пока не поймёт, что покорять нечем.
           Мымра притащила домой щенка и нашла в этом большое счастье. Понимая, что если мать, красотка и щеголиха, элегантница в любой даже самой захудалой вещи, сознательно в своё время не прельщала мужской пол, то ей тем более карма никого не найти, и стремиться не надо. Общественное быстро берёт верх над человеком. Можно рожать и быть «я мамой», можно и не рожать, и быть синим чулком, малахольной или вполне себе интересной дамой, любящей племянников или радоваться чужим отпрыскам и продолжениям жизни. Главное надо чем-то себя занять. И Мымра-Козлиха заняла. Мама орала: - Доча, только не собака! У меня аллергия на животную шерсть, я этого не вынесу. Мымра: - Мама, тогда давайте выкинем ваше верблюжье одеяло к чертям собачьим. Мать: - Доча, верблюд - это не собака.
           Мымра надевала на себя для прогулок с полюбившимся милым псом всё что похуже, что поудобнее. Мама, надо отдать ей должное, умеющая одеваться с иголочки и прекрасно компанующая дешёвые тряпки и неброские цвета и гаммы, нередко пыталась чуть ли не сорвать с дочи явный мерзкий ширпотреб. Но, где-то внутри души она понимала, отсутствие вкуса рождается уже с младенцем. Мне так удобно говорила Мымра маме и сама себе, надевая серо-синюю вязаную фабричную шапку, тёмно-синюю неброскую куртку и дичайшей расцветки водолазку. Маму передёргивало, но одновременно успокаивало, убаюкивало хищническое собственничество и эгоизм  что может ни одна гадина, шарящая глазами в поисках дуры, не заметит этот синий цветок. "Так не доставайся же ты никому!, - грезила, в пожеланиях дочери одиночества, мама . Мымра шла с кобелём в сквер. Эти скверы новые обновлённые стали только появляться в городе. Новая удобная среда. Город идёт к человеку. Слава богу не в квартиру. Но говорят и в квартиру скоро заглянут, как только все «цифры» обновят. Мэр говорит: - Не бойтесь ничего, мы сделаем всё для вас удобным, любимые горожане. И действительно всё бесконечно перекладывают с места на место.
           Мымре нравились эти новые скверы. Всё есть и удобные лавочки, и заботливо обихоженные пятачки, и детские площадки и всякие неровности, и бугорки, и качели всех мастей и дорожки разного формата, и очень нравились широкие тропинки с разноцветной плиткой. И флора удивляет своим разнообразием, клумбы, цветы, диковинные растения, деревья искусно прореженные и посаженные. И это очень удивляло и радовало поначалу. Мымра тяготилась тем, что не пошла в дизайнеры городской среды. «Какая же это наверное увлекательная и творческая профессия. Как это интересно придумывать, чтобы было удобно и человеку и городу. Божественная профессия. Здесь можно чудить нехило (Мымра, несмотря на свою скучность, иногда робко про себя использовала слэнг), но принося исключительно людям пользу и удобство. С природой вообще Мымре всегда была проще. С деревьями, травинками она была на ты. Леса, луга, поля это было то, что её манило. Именно им она могла довериться и отдыхать душой. Её душа здесь в лоне природы распрямлялась. Она созерцала буйство природы и её личное внутренне, скрытое от глаз людей торжествовало, ликовало. Счастье её переполняло, когда она была один на один с природой. Глаза Мымры были широко открыты и у неё было ощущение, что любой новый пейзаж и просто отдельно взятое дерево, случайно попавшееся ей на пути рассказывает именно для неё свою новую историю существования на этом месте. Это было ей так удобно. Она даже мысленно здоровалась и посылала украдкой, чтобы не приняли за малохольную, воздушные поцелуи восторга постоянно встречающимся ей на пути деревьям или «компаниям» деревьев, особенно в парке, где она гуляла регулярно, пребывая в своих грёзах.
           Насколько Мымра была близка с природой, настолько ей было сложнее быть с людьми. Скверы, природа были для неё радость, социум, общество – сложность, отторжение, загнанность. Мымра не любила злословия, она его боялась, как могла избегала и лишний раз старалась его заранее предупредить, не встречаясь, как ей казалось со злыми языками и с теми двуногими, от которых злословие можно ожидать.
           Собственная работа Мымре не нравилась. Закончив институт по холодильным установкам, с прикладной механикой не дружила. Помоталась при трудоустройстве по разным притонам, ну то есть организациям. Она служила, правда совсем недолго даже в театральной антрепризе помощником костюмера. Но из-за нерасторопности, её с лёгкой руки звезды спектакля попёрли вон.  И сейчас в свои тридцать шесть лет сидит Мымра на ресепшине в первой попавшейся конторе. Именно на ресепшине, а не в регистратуре, потому как её вот эти все слова правильные, национально-ориентированные не волнуют. Зарплату дали и хорошо. На работу она не красилась, не малевалась. Хотя для многих женщин зачастую глупых и даже тупых, это был хотя бы стимул, выплеск дурной энергии изнутри и посыл внешней незатейливой красоты в поле необузданных самцов. Если ловить нечего, лови то, что ловит природа. Красотой любуются, красотой восхищаются. И даже если видно, что женщина страшная, ценят посыл и стремление быть свежей и привлекательной. А это часто даже больше ценится, чем красота. Страшнули больше берут от жизни, и циничней они.
           Душа Мымры конечно же отчасти, где-то боком, тянулась к модным бутикам, магазинчикам интересным брендам. Зайдя в магазин модных шляпок, она резко схватив первую попавшуюся шляпку, примерила её, чёрную страшную и продавщица заметно скривилась. Более решительно мымра взяла более яркую шляпку и вдруг, она это шляпка как-то заиграла на её рябом лице. Лицо одухотворилось, заулыбалось. Это была не она, не Мымра, а другая смелая женщина. Продавщица прищурилась. Мымра выскочила без шляпки на улицу.
           Смотрит Мымра на себя в зеркало и понимает, что страшная. Вглядывается в свет мой зеркальце, а видит страшную себя, ненавистную, нелюбимую. Возьмёт в ручки тушь, щётки, помаду, а они из рук вываливаются. Зачем, думает она, я буду краситься. Нет, всё не то. Нет, всё не так. Да пропади всё пропадом. Глазки карие, а волосы-то светлые. Жуть. Несочетанство. Ну была бы брюнеткой, карие сойдут. Кареглазка-страшнютка. Как-будто кикимора соломенная, анчутка травяная. Никак не приладить эти глазки карие. Берём один карий глаз – мимо, берём второй, тоже мимо. Волосы светлые, но безжизненные. Покупались же новомодные шампуни. Был полный модный приговор и что? Ноль. Висят светлые, но жирные редкие пакли. И мой их не мой, не привлекают они меня, - думала, разглядывая себя Мымра-Козлиха. Я себя не могу обмануть. У других ну такие шевелюры роскошные, а тут из сил выбивайся. Корячся, колдуй. Ни кожи, ни рожи. Не хочу так жить. Ни хочу выуживать из себя то, чего нет, выдавливать остатки, как из тюбика крем. Противно самой себе. Нет смысла ухаживать за отстоем. Не дано так не дано. Приведёшь себя в порядок, скажут при встрече на работе: - Какая вы ,Мымра Козловна, красивая, как вам идёт этот лак и лук. А отвернутся и говорят: - Страхолюдина и есть страхолюдина. А один принц, который был на горизонте говорил прямо: - Ну да ты страшная, ну и что мне нравятся страшные с утра. Страшно, это страшно! У страшного крылья не вырастут. Борьба на преодоление вечная. Чтобы быть страшным надо характер иметь недюжинный, чтобы было всё «пофик». А если внутри ты Белоснежка, Эсмеральда, Элиза?
           Но жизнь кипит, бурлит, везде и всюду предлагают удобство. Удобство, как стиль жизни, как красивая обёртка. Взяла кредит, намеревалась ипотеку. Подруги смеются, что у мымры нет ни одного кредита за плечами, даже потребительского. Она им говорит: - А зачем он мне нужен? У нас с мамой хоть денег и немного, но новый телефон я и так смогу купить, и мама, если что добавит, в чём проблема? Подруга Маша: - Милая Мымра, ну так неинтересно, скучно, ну у всех кредиты и ипотеки, мы все банками обворованы… обставлены с почётом. А ты что одна такая? Будь как все, будь проще! Возьми хоть под потребительский, хоть ссуду. У тебя вот нет детей, а Катюша, подружайка наша, вон как лихачит, чтобы деток в школу отправить кредит взяла. Сейчас все так делают, чтобы детки чистые были, красивые, модные, чтобы ни в чём другим не уступали. Не отставай от паровоза. Мымра: - А что обязательно с кем-то соревноваться? А может с заплатами было бы веселей в школу-то?! Маша: - Глупая ты, сейчас не модно быть не модным. Сейчас люди, чтобы детей в школу отправить по полквартиры закладывают обдиралам… банкирам. Это же вклад в будущее деток, потом отблагодарят. Мымра: - Кто отблагодарит? Банкиры с тётей Ирой? Маша: - Не умничай, коза! Лучше шагай в ногу со временем. Мымра: - Не знаю кто отблагодарит, а вот по мне так лучше с голой тотой, да без долгов. Подруга настояла всё-таки, не модно, не модно, не модно! Мымра пошла на поводу, взяла малюсенький кредит, чтобы не отставать от людей дворового общества. В июне, когда всё заработало, после домашней бесплатной тюрьмы, пошла и резко чтобы поменять круто жизнь купила утюг в кредит, вместо старого выкидного, который мог ещё послужить. Но главное хоть в этом сравняться с общественным мнением.
           В банке, в котором она воспользовалась кредитом, ей не нужным, пытались навязать кучу услуг, ей точно не нужных. В конечном итоге, когда она захотела в целях собственной удобности перевести со своей карты на мамину деньги, с неё содрали процентовочку за перевод. Мымра очень оскорбилась: - Я им, этим ворам чужого добра, сделала подарок, одолжение взяла кредит, а они без предупреждения сдёрнули с меня мзду за перевод. Она пошла в отделение, не поленилась написала жалобу, что, наверное, ошиблись и случайно списали деньги за перевод. Наивная. Машина не ошибается, машина мозги вышибает. Сотрудница сказала: - Не волнуйтесь, гражданка, правильно ж по паспорту читаю, Мымра Козловна, в течении трёх дней по закону вам придёт ответ по смс, всё будет хорошо, деньги вернут. На следующий день, не заставив себя ждать, пришло сообщение-ответ на обращение от «Обирающего» банка, что всё верно, денежки сняли правильно, ничего вам не вернём, кукиш с маслом разве только. Пользуйтесь рабы онлайн-банком «Обирающего» банка, там в онлайн эти транзакции пока ещё бесплатны, не нойте. За одной «обнадёживающей» смс «Обирающего», тут же следом прислали следующее сообщение с предложением кредита под 17,9 процента годовых. Мымра опупела. Обиралы в чести, раз им дали такую свободу.
           Скука проникала в неё. Всё обман. Везде ложь. Всё красиво, а на деле пустое, никчёмное. Как ни старайся, а из круга не вылезешь. Все места заняты. Можно съездить в Испанию, а счастья не добавится. Что с ней не так, ведь все радуются. Кредиты берут уже на то, чтобы просто детей в школу отправить, свадьбу справить, юбилей закатить, на Канарах просто так в долг поторчать. Это какой-то пир во время чумы. И время-то смутное. Объявили изоляцию от всех и вся, ну, чтобы защитить людей. Хорошее ведь дело, когда о тебе заботятся и ещё на таком высоком уровне. Каждому из нас всё равно не хватает тепла и необходимой, пусть хоть пустой и никчёмной, заботы. А когда «само-само» о тебе так заботится, это же ого-го, и главное не в поликлинике и в больнице, а по телевизору. Мымра честно сидела дома и верила, особенно когда по ящику оголтело долбили: Берегите себя и главное пожилых близких, и что очень важно людей «65 плюс». Мымра не на шутку взволновалась, хоть мама и допекала, но предлагают же настойчиво её беречь от какого-то вируса. Она очень берегла маму целый месяц никуда её не выпускала даже в масках и перчатках. Мама усиленно смотрела телевизор, там орали и пугали, она всё сильнее выпучивала глаза. Там долбили по мозгам, выкручивали руки, мама синела и зеленела. Даже соседке «65 плюс» дверь не открывали. Пока мама не дошла до ручки и до конца чуть не посинела и стала задыхаться. Вызвали врачей, врачи сказали, что у них это самое смертельное и опасное для окружающих заболевание и засадили их, как преступниц под домашний усиленный контроль, практически без лечения, и ударили по ним антисоциумным мониторингом. Ломились в их маленькую квартирку в скафандрах белых, как кентервилы, и участковый, и врачи, и подельники с криками: - Эй, собаки заражённые, открывайте дверь, мы камеру в спальне ставить будем. После двух недель, когда диагноз, даже вымышленный не подтвердился, Мымра прокляла всех. Выгнала маму на длительную прогулку без права посещения квартиры в течении трёх часов.
           В банке обманули, она тут же вернула взятый кредит за проклятый ненужный ей утюг, потеряла на этом деньги, но с банком договор расторгла немедленно, чтобы больше им не пользоваться. Мымру бесило, что с работой и так не шатко-валко было, а во время вынужденной сидячки дома её и вовсе сократили, и уволили с работы. Мало того, что квартира стало тюрьмой для неё и мамы на потеху каким-то злодеям, так ещё и работы лишили. Она возненавидела невидимого врага. Хотела расколотить старый телевизор, чтобы не видеть врущих-орущих злодеев-упырей.
           - А количество долларовых миллиардеров за период отсидки дома выросло, - радостно вбежав на кухню, где Мымра с постным лицом варганила себе омолаживающую маску на основе накопившейся подручки, так она называла оставшийся неликвид от разных съестных припасов, - закричала в истерике мама, и выхватив у дочки миску с клейкой массой, живо нанесла её себе на лицо.
           Подруги замужем давно, а я о принце всё мечтаю. И видит она этих своих подруг, у которых и сынок и дочка, Даня и Даша. А огня в глазах нет. Просто нужно быть замужем, просто надо родить, выполнять функцию. И хоть всё вокруг пестрит и кричит о красивой жизни, новых возможностей у человека не появляется особенно у женщины кроме вековых функций, быть матерью. Даже не женой, а матерью. Мымра понимает, что она не революционерка, и хотела бы замуж, возможно, и мужа, но как-то вот так никак. А бороться за это, за что за это, она не знает. Из круга не выйдешь, всё замкнуто, зациклено. И сам человек функция. Борьба одухотворённости и ширпотреба. А если всё не складывается. Не получается иметь друзей, хочешь, а не получается. Находишь их иногда новых, с кем просто хотя бы немножко можно в кафешке или на лавчонке потрещать, радуешься, как младенец. Думаешь, ну вот, свято место пусто не бывает. Клюнуло! Вместо старых двое новых впорхнуло в обитель жизни. Нет, они как пришли, так и ушли. И снова никого, и тишина. И пустота. Никому не нужен, как ни напрягайся. Карма такая. Одна, одна, одна. Баба-яга.
           В чём причина такой несусветности и несправедливости? Думает Мымра, думает. Думает она: - Может я слишком заносчивая, гордая? Ну да, а иначе как, можно же и расплескаться. А захочешь быть доступной, не получается, как ни старайся. Глупые вон тарахтят без умолку, и дети у них, и мужем управляют направо и налево. И мозги им обрабатывают все кому не лень, а они верят и поддаются пропаганде. А я никому не верю, даже маме родной. На пустые разговоры время не хочу тратить. На маленькие страсти других не хочется даже реагировать, и у самой, как у Кармен не выходит. Другого пошиба эти люди – они герои. Герои они и страсти у них роковые. А мы держимся за нашу маленькую жизнь, за маму и папу, а соседи пусть сдохнут, туда им и дорога.
           Мымра Козловна по сути своей рябая, страшненькая уже тётка, но не девушка же. С выгоревшей бесцветной душой. Никогда по большому счёту она не хотела ни себя ни окружающих удивить. Главное быть немножко в сторонке, главное быть немножко позади. Не было у неё никогда желания куда-либо махнуть. На Байкал. С рюкзаком на Ангару, навстречу утренней звезде. На Таймыр. Она сразу при рождении сломалась и в детстве позволила себя доломать. А вот так просто приодеться и зажечь, и увлечься, и встречного гадёныша заарканить, заразить… нет не этим, чем пугают сейчас… а огнём глаз Карменситы. Да Мымра страшненькая! Но сколько страшных женщин, их толпы и ничего все пристроены и рулят. И сколько красавиц её одноклассниц превратились в пыль, в ничто, а страшненькие всё больше и больше с каждым годом на коне. И интересов у них громадное количество. И огонь желаний, ну хотя бы на уровне покорять или держать в узде сильный пол. Глазки блёклые, а накрасят, им это позволяет общество и всё и другой разговор. А бровки можно сбрить полностью и нарисовать заново. И никто не осудит, и никто слова не скажет. А у мужчин сколько табу, шаг вправо, шаг влево и ты… В арсенале страшнульки столько веками наработанных ухищрений.
           И вот момент настал. Вот шанс перевернуть мир. Жизнь заново. На случайном дне рождения оказался интересный хлыщ. Вполне достойный человек с накопившимся невесёлым багажом и висевшей мёртвой хваткой за плечами тёткой, бывшей женой с ребёнком. Он обучен хорошим манерам, галантен, предупредителен. Мымра клюнула, чтобы отдать всё лучшее разом. Мама взбеленилась: - Ты не дочь, а ехидна. Всё для тебя. Пойдёшь к нему лягу на пороге не встану, перешагивай. Мымра поняла, что не жизнь с мамой, надо начинать свою. Никуда мама не денется, ну немного подвинется. Надо что-то менять, иначе смерть, скука всё сожрёт. Бесцветность убьёт. Она перешагнула. Было красиво. Он был мужчиной, о котором может мечтать каждая гражданка. В нём была и мягкость, и сила, он умел красиво и складно говорить, и главное он всегда знал о чём говорит. Была слышна мысль его чувствований и переживаний, его позиции и отношения к различным предметам. И конечно он был в своих движениях прекрасен и обходителен, то, о чём каждая подруга жизни мечтает. Она не жалела туши, помады, туфель. Но странное дело, она была скучна, неразвитость души… она её проела. Не стремление ввысь, невозможность поделиться чем-то важным наболевшим начинает угнетать, надоедать. Все эти годы, что она жила с мамой, не стремилась к новому, не желала познавать мир, практически уничтожила свою личность. Стала безликой. Всё подчиняется тому, чтобы было хотя бы чуть-чуть удобно. Остался ноль. Внешне, почти незаметно, вылезало озлобление против мира, подруг, ненавистного бытия. Последнее время она ничем не интересовалась, книги не читала, а если читала, то так вскользь, между строк, или показать вид умной девушки. Он же хотел страстей, да, пусть с такой дурнушкой как она, пусть. Глазки можно подкрасить, но, когда они болотные, бесцветные ничего не исправить. Какая-то ущербность и беспочвенные завышенные требования ко всему и к окружающим сквозят из них. А вот жёстких требований к себе нет. Эта женщина не с юмором, эта Кикимора. Он строил глазки, а увел подругу, которая одна пурхается с двумя детьми.
           Вернувшись к маме, Мымра с пустыми глазами не плача, не рыдая стала гулять с собачкой. Мама была довольна, что любимая кровинушка с ней. Флёр опустошения тянется и отдает нашу силу в этот мир. – Бог есть, - хлопая погасшими, безжизненными, блёклыми глазками думала Анчутка Мымра Козловна, - болотная я какая-то гадость, и никто мне не нужен. Да и ничего мне не нужно. И мама мне не нужна. Я сама по себе. И удивлять мне никого не нужно.
           Она не сопротивлялась. Зло мира для неё было сильнее.  Мымра, потеряв прежнюю работу, устроилась кассиром в крупный супермаркет. – Ну, да понижение, - думала она, - ну да, народ проще, но зато ритейл в почёте, ритейл нынче рулит. Это не модный приговор. Но мне будет так удобнее, до работы пешком двадцать минут прогуляться, и в метро вползать не надо. Но что-то входило в её душу вызывая горечь и раздражение. Она уже не понимала почему смеются и радуются, когда вокруг обман, ложные чувства и неразбериха. Она не понимала некоторых своих подруг, которые вовсю собачась дома с родными, мчались в приюты для собак и кошек, и занимались выхаживанием этих никому не нужных животинок. Всё перевёрнуто, себе подобного можно ненавидеть, а от кошечек и собак умиляться.
           По временам, иногда и очень горьким, она бывала в церкви, находя некое утешение своим печалям. Вот и в этот раз, она пришла в храм, в котором ей всегда тепло как-то становилось и комфортно. Мымра любила душевно и удобно в этой церквушке присесть на лавочку возле стены. Здесь пылают свечи, пахнет ладаном, здесь покойно. И его её храм закрывали, он не работал во время жуткой весенней вакханалии бесов, и иногда батюшка её, как бедную сиротку пускал на богослужения, где с ней было ещё три-четыре избранных завсегдатаев, в лицо знакомых доброму старенькому батюшке. Это Храм Любимых Святителей. Она здесь погружается, как ей сказали в медитацию, созерцание. Приходит к Мымре ощущение любви и полноценности бытия, радости от бьющейся за окном жёлтой листвы и синего неба с лёгкими облачками. Здесь в церкви она чувствует безмятежность и вкусность жизни. Жизнь для неё в этом месте таинство, от которого мурашки по коже. Жизнь – это лучшее, что есть на земле. Но в этот день Мымра Козловна была как-то особо озабочена, собрана. Ничто её не волновало. Она была как бы в экстазе. И даже отстранилась от батюшки, который её поприветствовал, чинно кивнув головой. Щёки были бескровные глаза горели.
           Солнечная осенняя погода разгулялась нынче напропалую. Листья не успели полностью пожелтеть и улететь в мир иной, в мир земли, праха и тлена. Дикий разнобой и пестрота удивляла. Одни деревья почти голые с редкими листочками, другие почти одетые и даже ещё какие-то юные беззаботные, пройдя столько невероятных летних испытаний, зелёные. Ещё одни деревья были в благородном сочном жёлтом цвету, как старики, сумевшие сквозь годы пронести божественную внутреннюю красоту души. Некоторая плеяда деревьев была в ярком красном, кричащем облачении. Это были те, кто не догулял, кто не сдаётся до последнего, кто выпьет свою чашу счастья и молодости до дна и ещё возьмёт своё, и вырвет кусок у судьбы.
           Ничего этого Мымра на этот раз не заметила. Она отрешённо,  не задумываясь, вышла из храма и машинально пошла пройтись вдоль своего любимого пруда в довольно красивом большом парке, где не раз гуляла и отстранялась от быта. Шла в удобной курточке тёмно-синей с капюшоном, которые носят тысячи, миллионы тёток и говорят, что это удобно. Удобный капюшон, который вот так взмахом крыла при любом внезапном, как предупреждает нас МЧС, которое употребляет любой удобный случай засадить нас дома, изменении погоды можно накинуть на голову сверху. И идти удобно гулять. Ей как-то сейчас было внутренне в душе удобно и тревожно. И эта тревога, как-то сладко позволяла сердцу трепыхаться в груди. Она вспомнила маму, как она там? Передёрнулась при вспоминании о сидении на кассе у буржуев за копейки. Вспомнила свою собачонку, с которой хотела погулять попозже.
           Вечер стал быстро накрывать пруд и окрестности. Промозглость стала проникать внутрь под одежду. Мгла. Листья жёлтые и бурые под ногами. Вдруг налетел ветер, сорвал на плечи капюшон. Волосы у Мымры разбежались в разные стороны и она на мгновение похорошела, стала даже красивой и одухотворённой. Мымра пришла к своему любимому месту, месту силы, как она его называла. Это были ступеньки бетонные, которые спускались к воде с более крутого берега. Мымра Козловна здесь не раз представляла, как будто она не дочь Шарикоподшипницы и Козла, в этот момент, несмотря на накопившийся толстый налёт чёрствости души, у неё на глаза наворачивались слёзы, а что она некая греческая красавица или богиня, бросается с кручи в бушующее море. Действительно в этот момент налетел ещё более сильный порыв ветра, и она еле-еле удержалась на ступеньках. Деревья стали сильно раскачиваться. Поднялся скрип и вой. Погода вокруг свирепствует. Внутри что-то переключилось, сильно защемило. Голова пошла кругом. Какое-то страшное чувство повлекло нашу героиню Мымру к воде. Она не знала, что это такое, что это за чувство, но не могла ему противиться. Медленно она пошла вниз. Мысли, не давая покоя, беспорядочным роем крутились в голове: - А пропади всё пропадом. Всё в жизни с ног на голову перевёрнуто. Опоры нет. Эта вечная жизнь с мамой. Мама, мама, прости... Отсутствие любимой работы, да и целей никаких нет, не привили стремлений. Прогулки с собачкой, а люди-то где. Почему одна. Почему просто так никто никуда не позовёт. Что я хитрая какая-то, обманщица, воровка чужого счастья, благополучия? Всё не интересно. Не хочу, не хочу. Мне так удобно. Она решилась броситься в омут. Слёзы покатились из глаз. - Хватит, не могу. Надоело быть страшной, надоело терпеть, превозмогать, завидовать, ненавидеть и быть дурой. Нет сил сопротивляться и понимать, что тебе всё неинтересно и пусто в душе. Глаза как-будто у Мымры остекленели, стали неподвижными, появился пустой отсутствующий взгляд. В нескольких метрах, дико скрипнув, со страшным шумом, надломившись в стволе, царапая и раздирая рядом стоящие деревья, падала, ещё только набирающая силы и соки, молодая берёза.

        Москва. 6.10.20