Фантазер

В детстве меня часто называли фантазером. Бабушка с гордостью говорила соседкам: «Наш Миша будет писателем или художником, с его-то воображением». Отец смеялся, подходил к шкафу, доставал очередную книгу и неумело рассказывал о путешествиях и приключениях. И только мама молча смотрела на меня огромными грустными глазами. И от этого внутри поднималась такая тоска, такое щемящее одиночество, что я застывал или бежал плакать.
В тот миг мне казалось, что исчезли все близкие мне люди: мама, папа, бабушка, исчезли соседи, тетя Маша и дядя Коля, часто бывавшие у нас в гостях. Неведомо куда пропали все мои дворовые и детсадовские приятели, обе воспитательницы и даже суровая нянечка тетя Валя. И я остался один. Совсем… Но не в нашей городской квартире, а в доме, который видел всего час назад, видел не просто в своем воображении, никакое воображение пятилетнего ребенка не способно воспроизвести такое количество мельчайших деталей.
Я видел старую, покрытую липким налетом зеленую дверь, ведущую из сумрачного коридора в большую комнату. Видел и саму эту комнату с плюшевыми ковриками на стенах, вытертыми до такой степени, что невозможно разглядеть рисунок. Огромный квадратный стол, покрытый кровавой скатертью, стоял в самом центре, сразу видно, что именно он – мебельный хозяин. Две узкие металлические койки стыдливо прятались по углам. Три небольших оконца прикрывали странные белые занавески в мелких дырочках, из которых складывался узор. Позже я узнал, что такая вышивка носит французское название – ришелье. А еще я видел печку, самую настоящую, почти как в книге сказок. Но я никогда не был раньше в деревне, все мое детство прошло в городе, а единственным путешествием стала поездка на море с родителями.
Вскоре я перестал делиться своими «фантазиями» с близкими. Я больше никому не рассказывал, как в разгар жаркого дня вдруг оказался в осеннем стылом лесу, дрожа, как тоненькие веточки, с которых облетали последние, пергаментные листья.
Тогда мне казалось - путешествовать могут все, просто считают это чем-то стыдным, чем-то, что нужно скрывать.
Я пошел в школу, и мои перемещения сильно мешали. Учительница вызывала моих родителей много чаще остальных. Хотя я пошел в первый класс, умея читать и считать, отставание к концу года стало очевидным. Бабушка окончательно ушла с работы и теперь занималась со мной по несколько часов в день. Я легко понимал, что от меня требовали, но на первой же контрольной оказался на заснеженном берегу закованной в лед реки. Сучья деревьев обреченно скрипели над моей головой, черные вороны кружили над полыньей. Мне было страшно, но я знал, что это не мой страх, я боюсь чужим страхом!
В класс я вернулся только к концу урока, долго не мог понять - где я, что от меня ждут. За листок, с единственным решенным примером, учительница поставила «двойку» и вызвала в очередной раз мою маму, теперь к директору.
- Что с ним, Катя? - спрашивала бабушка у вернувшейся мамы. -  Ничего не понимаю, он же все знает, почему не хочет работать в классе? Может сменить школу, ведь так его оставят на второй год?
- Никуда мы его переводить не будем, - тихо, но твердо заявила мама. И добавила, обращаясь ко мне:
- Собирайся, пойдем, погуляем.
2.
Мы шли по аллее пустеющего парка и ели мороженое. Мама успела купить его перед самым закрытием киоска. Это обстоятельство меня сильно радовало, и я бежал вприпрыжку по дорожке мимо клумб с первыми бутонами, мимо деревьев в зеленоватой дымке.
- Миша, - окликнула мама, - пойдем, посидим.
Мы уселись на лавочку и долго молчали, доедая эскимо. Мне нравилось так молчать с мамой, казалось, что это молчание наполняет меня чем-то важным, это как игра, когда слова вдруг становятся невидимками, вернее, неслышимками. Но в тот раз я понял, что неслышимки совсем невеселые, мне придется расстаться со своей тайной. А еще я понял, что эта тайна – одна на нас с мамой.
- Сынок, ты должен понять, что это не твое, не твои картины, не твои места. Ты видишь это только потому, что кому-то слишком страшно оставаться одному. Но пока ты маленький, ты не можешь ему помочь, разве навредить себе.
- Но я же не сам, - обиженно оправдывался я.
- Знаю, но ты можешь прекратить. Прекратить и стать совсем обычным мальчишкой, без этих перемещений.
- Без чего? – не понял я.
- Без тайны.
- Мне, наверное, будет грустно.
- Наверное, но ничего не поделать. Ты же не хочешь остаться на второй год?
- Нет, конечно, нет! – вскрикнул я решительно.
- Тогда придется выбирать, в жизни всегда приходится выбирать. Не буду тебя обманывать, я не знаю, вернется ли дар позже, когда ты будешь к нему готов, в любом случае, ты привыкнешь.
- И что я должен сделать? – мне было так грустно в тот момент, что грусть не могли прогнать даже десять порций мороженого. Но и мороженого больше не было - киоск закрыли, продавщица ушла домой, и не только продавщица - на темной аллее остались только мы с мамой. Я смотрел на черные кроны деревьев, на пляшущий от ветра свет фонаря и мне было жаль и странных комнат с незнакомыми вещами, и хмурых лесов, мне было жаль всего, что я не увижу.
- Ты должен просто закрыть глаза и отпустить. Просто увидеть какую-либо картину, у тебя это получится сразу и представить, что она растворяется в темноте этой аллеи.
- А можно, ну в последний раз?
- Конечно можно, я подожду.
Я сразу понял, что это перемещение совсем не похоже на предыдущие – в этот раз оно про меня, про меня из далекого будущего. Я ехал в автомобиле по узкой дороге, опоясанной высокими деревьями. Листья осенней поземкой стелили золотом мокрый асфальт. Я крепко держал руль и чувствовал свое нетерпение. Я торопился, мне надо было успеть. И еще я боялся, но не за себя, пожалуй, впервые в жизни. Это был мой страх за другого человека, а не чужой страх за свою жизнь. Я помнил, что говорила мама, и свернул на аллею весеннего парка, свернул и отправил машину в темноту. Когда я открыл глаза, все было кончено.
- Ты молодец, - шепнула мама. Я понял, что в этот раз неслышимки были особенно громкими.
3. Дар вернулся только через тридцать лет, когда уже не вспоминал о нем. Его отголоски иногда всплывали какой-то неясной тенью: я легко мог представить себя в любом месте, представить мельчайшие детали, обстоятельства, но все же это не было перемещением, а всего лишь фантазии. Я стал фантазером!
В тот день в офисе вдруг заговорили об исчезновении Юльки. Юлька – бухгалтер нашей фирмы, молодая одинокая женщина. Не помню, кто первый произнес, что Юлька именно пропала, а не уехала, заболела или загуляла, в конце концов. Хотя представить Юльку «загулявшей» мог только человек с большим воображением.  Весь день сотрудники строили предположения. Кто-то предлагал обратиться в полицию, кто-то разыскивать родственников. Олеся, с которой Юлька бегала по магазинам в обеденные перерывы, обзванивала общих маникюрш, парикмахеров и косметологов. Старший бухгалтер Алла Валентиновна пыталась дозвониться до бывших коллег по прошлой работе Юльки.
- Что вы панику устроили? - ворчал Кирилл, руководитель нашего отделения, - взрослая девушка, мало ли…
Но к вечеру паника завладела и им.
- Слушай, ты вроде бы с Юлькой в нормальных отношениях, - обратился он ко мне.
Я пожал плечами:
- Ничего особенного, пару раз вместе обедали.
- Ты знаешь, где она живет? В ее деле только адрес регистрации, но проживает она в другом месте, снимает квартиру.
Я знал, но признаваться в этом Кириллу не хотел, он мог подумать, что наши отношения с Юлькой зашли куда дальше совместных обедов. Однажды я подвозил ее до дома. Заметил, как она несет к метро огромные пакеты, и решил довезти.  Я знал дом, подъезд и даже этаж, Юлька обмолвилась, что живет на первом, и ей не придется идти с грузом по лестнице, в доме не было лифта, но номера квартиры она тогда не сказала.
После работы я подъехал к ее дому, вошел в подъезд и почти сразу понял, где проживала девушка. Я позвонил, но мне никто не открыл. Соседи тоже ничего не знали о Юльке, да это и неудивительно в наше время. Я вышел из подъезда и взглянул на окна…
Возвращение дара было болезненным, я чувствовал, что судороги сжимают мышцы, хорошо хоть рядом оказалась лавочка. Стоило закрыть глаза, как нос и рот заполнило пылью. Пыль, но откуда? В заросшем дворе было свежо, да и дождь недавно закончился. Но страшнее пыли был страх, даже не страх, настоящий ужас, я понимал, что жить мне осталось несколько часов, а конец будет мучительным.
Юлька! Это были ее ощущения, это она дышала пылью и изводилась от страха. Но что с ней? Я опять закрыл глаза, но все, что увидел – темный клочок давно немытого пола и какую-то скомканную тряпку. Я понял, что связан, мои руки и ноги обмотаны веревками. Ну и где ее искать?
В этот момент руки завибрировали, я знал, что должен сесть в машину и завести мотор.
4. Я ехал по наитию, включив внутренний навигатор. Мой мозг сопротивлялся, уговаривая меня повернуть домой. Старался заглушить доводы рассудка, это отнимало массу сил, сил, которые, я точно знал, мне еще потребуются. Включил музыку релаксации, стараясь следить за внутренним спокойствием. Я уже имел определенный опыт практик, позволяющих в борьбе со стрессами. И вот теперь, когда источником стресса стал мой разум, надо хотя бы попытаться переключиться на расслабляющую мелодию. Дорога, по которой ехал, показалась мне смутно знакомой – забор золотого леса, хоровод легких листьев, рисующий орнамент на мокром асфальте.
Это был дачный поселок - старый, почти заброшенный. Я остановился на въезде, прислушиваясь к себе, но почему-то не мог определить место, в которое непременно должен попасть. Мне что-то мешало, и я не мог понять что именно.
Время шло, Юлька переживала страшные минуты, а я стоял и не знал, что делать. Перед глазами почему-то вставала темная аллея, всплывали горьковатые запахи первой листвы. И вдруг я услышал голос мамы: «Миша, пора. Разреши себе».
 Это была не дача, а какой-то сарай с инструментами и деревянной лежанкой, заваленной грязными тряпками. Юлькин стон доносился из-под нее.
Господи, что они с ней сделали – затравленный взгляд, сломленная фигурка в испачканной порванной рубахе, с кляпом из грязной тряпки. Я развязал веревки, и она повисла на моих руках. В машину ее пришлось нести. Я понимал, что у нас совсем мало времени, скоро сюда явятся ее преследователи, поэтому не стал выезжать на трассу, а свернул в редеющий пролесок. Осознавал, что  светлый автомобиль слишком заметен в облысевшем лесочке, но интуиция кричала: «Не смей выезжать, пережди».
- Почему мы сюда заехали? Ты с ними заодно, - вырывалась Юлька.
- С кем? Юлька, да успокойся уже, я не знаю, кто тебя преследует, но точно знаю, что они сейчас будет здесь.
- Коллекторы, меня привезли сюда коллекторы. Мишка, они бы убили меня, если бы не ты… Ты даже не представляешь, как они со мной обращались…
- Юлька, старайся сейчас не думать об этом. Нам надо выбраться. Термос на заднем сидении, там кофе.
Они появились через двадцать минут. Я был готов, единственный наш шанс выбраться – все точно рассчитать, ведь на грунтовой дороге наши следы слишком заметны.. Нам удалось оторваться только на въезде в город.
Валерка, мой школьный приятель, уже ждал нас у отделения полиции. Он принял заявление от Юльки, а потом отправил снимать побои.
- Мишка, я бы не советовал ей сегодня возвращаться домой. Да и ты, похоже, засветился. Оперативников на охрану я вам предоставить не могу, а вот девушке одной хорошей позвонить, чтобы вам номер в гостинице обеспечила, в моих силах - она работает администратором. Машину свою не бери, отвезут вас ребята.
- Только два.
- Что два? – не сразу понял Валерка. - Да, пожалуйста.
В гостинице мы прожили почти две недели, десять дней из которых в одном номере. История, которую мне рассказала Юлька, была похожа на сотни таких историй: наивная провинциалочка, переехавшая в столицу и выживающая вопреки всем обстоятельствам. В родном городе у Юли осталась мама, именно на ее лечение срочно потребовались деньги, которых у девушки просто не было. Кредит в сомнительной конторе под удушающие проценты, регулярные выплаты, а потом кризис и невозможность платить. Юля пыталась договориться, разумеется, безуспешно.
- Они стали требовать с меня левых проводок, собственности-то у меня нет. Я должна была вывести средства фирмы на левый счет.
- И ты отказалась.
- Конечно.
- Тогда они просто вывезли тебя в этот сарай.
- Да. Но как ты узнал, где я?
- Я расскажу тебе об этом чуть позже, у нас впереди очень много времени – целая жизнь.
Я, действительно, видел эту нашу жизнь с Юлькой, видел и наших детей - девочку и мальчика, видел и судебный процесс ее мучителей. Через две недели, когда их задержали, мы с Юлькой вернулись домой, в мою квартиру, ставшую в тот день нашей.