Иностранцы

(цикл рассказов)

Нелегал

Я родом из одного провинциального городка. Не такой он неказистый, раз о нём песню написали. Ещё в 19-ом веке... Юноша уходит в большой мир. Дома остались родители-старики, возлюбленная и виноградник.

В одном из ресторанов Тбилиси мне довелось услышать, как эту песню исполнял один негритянский парубок. Он - мигрант из Нигерии. Сначала хозяин ресторана определил чернокожего юношу в швейцары, для экзотики. Потом оказалось, что парень поёт и танцует. Его переквалифицировали в артисты.
Вообще Кен (так его звали) был смышлёный. Как-то на улице африканца увидели деревенские бабки. Уставились на него. «Такого ночью встретишь – кондрашка хватит!» - шепнула одна другой.
- Слон я, что ли, чтоб меня пугаться! – вдруг отреагировал Кен. Его справная грузинская речь ввергла женщин в шок. Наверное не меньший, случись им на околице деревни ночью повстречать слона.

Об этом случае мне рассказал коллега. Я с ним в том ресторане пообедал. Его зять водил с Кеном дружбу. Даже бизнес попытались с ним завести – дискотеку на колёсах. На море собирались на трайлере.
- Пришёл к нам этот артист, - продолжал коллега.- Пока зять себя в порядок приводил, гость всё время туркал его - то сорочка у моего родственничка не глаженная, то смеётся, как болван. Сам же прямо как с иголочки. Они направлялись на деловую встречу.
- Вообще, видать, легко ему. Ходит вприпляску. Даже когда малую нужду справляет, танцует, - заметил коллега.
Потом оказалось, что у этого негра возлюбленная есть, грузинка. Втрескалась в него. А он доволен, дескать, у них в Нигерии на девиц трудно положиться. Здесь по-другому. Жениться надумал.
- Вот наглец! – вырвалось у собеседника.
- А ты случаем не расист? – спросил я у него.
- Нет, вроде бы, - был ответ.
 
Позже я увидел Кена по ТВ. Его загребли, как нелегала. Эту сцену запечатлели тележурналисты. Негритянский юноша вызвал слёзы умиления у всех, кто смотрел программу о борьбе с незаконной миграцией. Судя по кадрам, у полицейских тоже. На полицейском участке он пел песню о городке, откуда я родом. "... Дома остались родители-старики, возлюбленная..."
Его депортировали. Кажется. Мне говорили, что на одном из недавних политических митингов в Тбилиси выступил негр. На отменном грузинском языке он чехвостил правительство. Неужели Кен? Сейчас всё можно допустить. Ведь среди спецназовцев, разгонявших митинг, демонстранты увидели китайца.


Эстонский крюк

Есть такие фамилии, которые обязывают. Однажды на шахматную секцию в университете, где я учился, заглянул студент по фамилии Фишер. Такой аванс требовал подтверждения. Но тбилисский Фишер разочаровал сразу. В партии с одним из перворазрядников он хладнокровно попытался поставить тому "детский мат".

Этот казус напомнил мне случай ... Я жил тогда в провинции, учился в русской школе. В то время блистали тбилисские динамовцы - баскетболисты. Мы не пропускали ни одного репортажа по ТВ. Однажды тбилисцы играли с "Калевом" из Тарту. По баскетбольным меркам эта команда не отличалась ростом, но играла элегантно, умно, особенно её лидер - Яак Липсо. Мы восторгались его "крюком", фирменным броском эстонцев. После, каждый раз, когда кто-нибудь из нас сам забрасывал мяч в кольцо по-эстонски, то не упускал случая воскликнуть "Липсо!!" При этом руку победно воздевали  вверх. Вот он - я!"

В нашей школе учился парень по фамилии Липсо. Звали его Яшей. Он - огромный детина с маловыразительными глазами - всегда молчал. Его отец торговал кроликами на базаре, мать -цветочными семенами. Они тоже были, мягко говоря, несловоохотливыми. По нашему провинциальному разумению, если ты светловолосый и нерусский, значит - иностранец, а именно - немец. В голову не приходило, что Яша мог быть эстонцем.
Однажды, во время диктанта по русской грамматике, название города Таллинн он написал через два "л", как тогда было принято, и через два "н", что в те времена "в никакие ворота не лезло". "По-эстонски это так!" - оправдывался Яша. Он не проявлял темперамента, поэтому никто не поинтересовался, откуда он мог знать такие детали.

Был у нас одноклассник Григол, которого у нас почитали за умника. Где-то он вычитал эстонские фамилии, звучание которых его очаровали. Григол нараспев произносил их: "Вооремаа, Ууэкюла, Вахематса..." Иногда шутил, когда обращался  к своему соседу по дому Гиви, говоря ему:
- Представь себе, если бы твоя фамилия была Кяяриику. Как бы звучало - Гиви Кяяриику!
Кстати, после матча тбилисского "Динамо" с "Калевом" именно Григол задались вопросом, а не приходится ли родственником Яаку Липсо наш Яша?

Я с тренером наведался к Яше. Пришлось долго стучать, пока неторопливый хозяин вышел из ворот. Зайти во двор он не пригласил. Когда на мгновение открылись ворота, я успел рассмотреть яркий цветник и аккуратнейшую садовую дорожку. Хозяин ел сало с чесноком. За забором кто-то возился - кролики, должно быть.
Несколько озадаченный "гостеприимством" Яши, тренер спросил вдруг его с язвинкой: "Правда, что все кролики - гомосеки?" Скупое на выражение лицо хозяина вдруг выразило интерес. "А что это такое? Надо у родителей спросить".
Тут тренер дал задний ход и сказал:
- Не надо, спрашивать.
Он предложил Яше прийти на тренировку "попробовать себя", дескать, фигурой парень вышел, и почти серьёзно заметил, что и фамилия у него подходящая.
- Имя тоже. Меня зовут не Яша, я - Яак, - последовало неожиданно...

Увы, из Яши - Яака баскетболист не получился, ибо был неповоротлив. Тренер ему говорил:
- Ты только встань под кольцом и держи руки вверх.
Парень исправно выполнял эту установку, а однажды перестарался и с поднятыми вверх руками трусцой бежал через всю площадку от щита к щиту.
Его засмеяли.
Как с тем Фишером-шахматистом получилось.


ДВА КИМА - ДВА ВЕСЁЛЫХ ДРУГА

В мою бытность студентом я подрабатывал сторожем на Арбате. Меня определили в институт, располагавшийся в Ново-Могильцевском переулке. Учреждение было большим, считалось головным по всему СССР. Институт занимался проектированием мясо-молочных комплексов. Я подарил бригадиру бутылку чачи, так что он меня не беспокоил своими проверками. Ко мне на пост в определённый час захаживали друзья, подруги. Правда, я спал на раскладушке, без особых удобств. Но тужить не приходилось.
Когда заступал на дежурство, на посту я заставал лифтёршу – Марью Ивановну, некогда бухгалтера. Это была пожилая седовласая женщина, пухленькая, опрятная, улыбчивая. Речь ласковая. У неё недавно умер муж. По её рассказам, он не пил, не курил, занимался гимнастикой по утрам, в год раз ложился в больницу для профилактики. Во время последнего обследования вдруг умер. Лифтёрша говорила об этом с недоумением в голосе, никого не винила. Я поймал себя на том, что чуть не улыбнулся такой нелепой развязке. И был не одинок в этом отношении. С лифтёршей общались многие из сотрудников, в основном приятные люди. После её рассказа о супруге и они подавляли улыбку, но, спохватившись, тут же начинали критиковать врачей.
Я быстро освоился, сблизился с персоналом. С кем заводил разговоры, с кем просто здоровался. Антипатичным мне казался только один субъект. В отличие от коллег, он меня и лифтёршу напрочь не замечал. Мужчина – лет под пятьдесят, смуглый, с большими глазами и полноватыми губами. В неизменном сером плаще и чёрном цилиндре на голове. Всегда хранил молчание. Только раз он позволил себе быть экспрессивным, когда минуя мой стол и выходя на улицу, вдруг зычным голосом обозвал какую-то женщину б...ю. Я дёрнулся от изумления.
 
- Это вы про Арона Марковича? - переспросила меня Марья Ивановна после того, как я рассказал о нём. Потом продолжила: «А ведь здесь он был главным инженером. С беднягой что-то случилось. Его из уважения к прошлым заслугам держат в институте».
И вот в одно зимнее утро Арон Маркович пришёл довольно ажитированным. «Привет, Гурам!» - бросил он, глаза его блистали. Меня удивил факт, что он знал моё имя. Затем Арон Маркович заговорил с лифтёршей. Она только-только пришла. Из обрывков фраз я узнал, что всю жизнь он занимался сельским хозяйством и что это несерьёзно (?!), жил праведником и напрасно (?!), не занимался спортом, на работе ничего не делает, только цветы в горшках поливает. Говорил доверительным тоном, моментами прерывался и делал движения, отдалённо напоминавшие физкультуру. Было довольно жутковато. Я засобирался уходить, попрощался с лифтёршей и её собеседником. «Пока, Гурам!» - прозвучало громко. На улице сильно морозило. После на ахти-какой комфортной ночи на раскладушке холодный воздух бодрил меня.

Через два дня я снова заступил на дежурство. Спросил Марью Ивановну о её собеседнике. Она почти шепотом сказала: «В тот день Арона Марковича взяли. Он повёл себя неприлично». 
После этого случая я стал замечать, как труден удел проектировщика. Черчение – испытание для нервной системы. К примеру, один из сотрудников почему-то позже всех уходил с работы. Он безжалостно тёр свои глаза, массировал висок, лицо было изнеможенным. Спускаясь по лестнице, он загодя подавал сигнал, чтоб не пугать сторожа своим поздним и неожиданным появлением.
Я подружился с одним сотрудником, армянином. Он был немного старше меня. Мы подолгу беседовали на разные темы. Гамлет (так его звали) никогда не носил головной убор, не смотря на время года, стоит выглянуть солнцу, приходил на работу в одной сорочке с короткими рукавами. Мой новый знакомый отличался спортивной выправкой. Однажды я спросил его, правда ли черчение проектов связано с нервными перегрузками. «Ночами кошмары снятся. Калейдоскоп чертежей крутится перед глазами», - был ответ. Через некоторое время я стал свидетелем тяжёлой сцены. В сопровождении врача Гамлета под руки по лестнице спускали два сотрудника. Его, бледного, сильно качало. Он перехватил мой взгляд и виновато улыбнулся. У входа в институт его ждала карета «Скорой помощи». «Лицо прямо на чертёжную доску уронил. Сознание потерял. Я ему всегда говорила, чтоб он шапку в холодную погоду одевал!» - говорила тревожно его коллега.  «Да, и Гамлет перегорел!» - подумал я.

К концу семестра у меня у самого появились неприятные ощущения, будто в голове из угла в угол переливается жидкость. Я поделился ими с соседом по общежитию, биологом. Тот спросил меня, не читаю я лёжа. Получив утвердительный ответ, сосед потребовал прекратить это безобразие. Он одарил меня словом «стамина». Оно привязалось. Думал, что не только из-за его благозвучности. Я стал замечать, что то и дело разглагольствовал на темы, им обусловленные.

Это слово понравилось и Марье Ивановне. Некоторое время ушло на разъяснение его значения. В этот момент мимо нас проходили два примечательных типа. «Два Кима – два весёлых друга! - шутливо произнесла лифтёрша, - вот у кого стамины с избытком!» Звали их Ким Дар Сен и Ким Дон Чун. Они были из тех корейцев, которых после войны у них на родине переселили в Среднюю Азию. Оба по-русски говорили довольно плохо. Эту пару с собой из Алма-Аты привёз с собой новый директор института. Свою команду! Один с миловидной внешностью, у другого она была грубее. Более явственно проступали скулы, а щели глаз были поуже. Одевались без затей, всегда при галстуках, которые не меняли месяцами. Как и сорочки.
 
Стамина одолевала их. Оба маленького роста, всегда деловитые, два Кима вприпрыжку взбегали и сбегали по лестницам института. В конце рабочего дня на фоне утомленных сотрудников они, пусть неказистые, всегда казались свеженькими.
В институте работал один мой земляк. Он не был занят интеллектуальной работой, ведал автопарком. Типичный пройдоха. Как мне сказали, в его трудовой книжке обнаружили много исправлений. Мы говорили на грузинском. Когда речь зашла о корейцах, он торжественно замолчал. Так делают у нас дома, когда мало понимают в чем-то, но знают что это самое весьма и весьма неординарное. В общежитии один из моих знакомых впал в позитивный расизм -  представители дальневосточных культур отличаются стеничностью, высокой конкурентоспособностью. К тому же они не претенциозны, на рожон не лезут.

Не знаю, как Ким Дон Чун, но Ким Дар Сен был довольно простым парнем. Однажды с ним у меня получился занятный разговор. Я сидел у своего стола и рассматривал очередной выпуск книги рекордов Гиннеса. Он подошёл ко мне, когда я разглядывал фото одного американца в ковбойской шапке. Тот весил 440 кило. Кореец посмотрел на рекордсмена и задумчиво покачал головой. Из его реплики следовало, что он не удивился весу американца, а был озабочен, сколько мяса и молока требовалось на прокорм толстяка. Напомню, что институт, в котором он работал, проектировал мясо-молочные комплексы. Попытка заговорить с ним о его соплеменнике Викторе Цое не увенчалась успехом. Он только вопросительно посмотрел на меня, дескать, о чём это говорит с ним сторож. После такой его реакции в общении с ним я ограничивался только приветствиями. Марья Ивановна же, завидев его, нараспев не без игривости в тоне произносила «Ким Дар Сен, Ким Дар Сен!». Этот «напев» запал мне в душу, как и слово «стамина».

Вскоре меня перевели на другой объект. В последнее дежурство в институте, которое пришлось на воскресенье, я наблюдал, как сгружали и тянули по рельсам наверх огромные тяжеленные деревянные контейнеры. Этим занимались трое мощных парней. За такую работу, как я узнал от них, им обещали премию. Один из огромных ящиков они всё-таки уронили, из него потёк какой-то сок. От них же узнал, что завезли  электронно-вычислительную машину БЭСМ. «Бог в помощь!» - заметил я и имел в виду не только то, что им эту ношу надо было тащить на третий этаж. Того гляди, машина поможет им в их основном труде. Потом оба Кима вспомнились, то, что в Южной Корее давно уже в обиходе персональные компы. Не знаю как с этим в Северной.   

На новом объекте (спец.поликлинике) удобств было больше. Но утомление от нерегулярного сна накапливалось. Кроме того, что моём черепе из угла в угол переливалась жидкость, у меня пропал аппетит, падало настроение. Во снах слышалось напевное «Ким Дар Сен, Ким Дар Сен!» и то, как с ним перекликалось слово стамина. Я последовал рекомендации моего соседа биолога – перестал читать лёжа и бросил работу сторожа.


Степан

В городе стало много индийцев. Преимущественно молодёжь, студенты. Поначалу глазу трудно было за кого-то зацепиться – одинаково чернявые и кучерявые, с виду невысокие, девицы робко отводили глаза. Ходили стайками. Разве что можно было вычислить сикхов – те носили чалмы и без исключений были бородатыми и покрупнее.

Правда, сразу обратил на себя внимание один субъект. В мороз и зной, он в одиночестве бродил в одной и той же цветастой сорочке, измождённый, худой, небритый, руки неизменно в карманах брюк. С остановившимся взглядом парень шагал посередине проспекта, не замечая ни сигналов, ни окриков шоферов. «Йог или сумасшедший», -  подумал я. Несчастный погиб. Он не попал под машину, утонул. Под вечер иностранец проник на территорию плавательного бассейна, спрятался в туалете. Дождался, пока на комплексе никого не осталось. Видимо, молодой человек хотел поплавать в одиночестве. Утром в воде на дне бассейна его увидел сторож. Воду из бассейна выпустили и дезинфицировали его несколько дней.

Индийцы держали дистанцию. Они улыбаются хитровато, обмениваются взглядами только заговори с ними. Полагаю, что культурные различия мешали им быть более открытыми.

Как-то на остановке автобуса я разговорился с индийским юношей. Решил поупражняться в своём английском. Ведь этот язык у них второй государственный.  Его звали Радж – интеллигентный худощавый юноша в очках, улыбался он сдержанно, при этом поблескивал белыми зубами. От него пахло дорогими лосьонами. Мы поговорили о том, о сём. Я узнал, что в Индии бум высшего образования. Ещё то, что означает фамилия Сингх, очень распространенная у него в стране. Оно означало «лев» и носят его члены высшего сословия. У самого Раджа фамилия была длинная и трудно запоминаемая. На мой вопрос, почему вдруг его в Тбилиси занесло, он пожал плечами. Потом ответил, те, кто побогаче, в Америке и Европе получают образование. “Это те, у кого фамилия Сингх?» - уточнил я. «Да, в основном», - ответил собеседник.

Мы вроде подружились. Но однажды в совершенно не фешенебельном районе Тбилиси, в Нахаловке, на похоронах у знакомых в толпе я увидел своего приятеля. Он ещё помогал нести гроб с покойником. Моему изумлению не было границ. Следующее утро я простоял перед своим офисом. Радж обычно проходил мимо по дороге в институт. Дождался его. После моих расспросов о вчерашнем (гроб тоже был помянут) молодой человек встревожился. Мало, что обознался, я ещё вверг его  в культурный шок. Мои «странные» речи насторожили его. После этого разговора, завидев меня, Радж обходил меня стороной.

Но вот в Тбилиси появился новое лицо индийского происхождения. В самых оживленных местах города замаячила фигура  двухметрового гиганта, настоящего атлета. Помнится арка его чёрных бровей, приятная улыбка. Он всегда был тщательно выбрит. Всем своим видом индиец излучал приветливость и открытость. С ним непрестанно здоровались прохожие. Не помню момент, когда и кто нас познакомил. На памяти только то, что представляя меня некому болезненному с виду мужчиной с коротковатой левой рукой, этот гигант торжественно назвал меня «другом». Однажды  коллега спросил меня, слышал ли о ... и назвал художника, кстати, русского по происхождению.  Я ответил утвердительно и добавил, что познакомил нас ... индиец. Так и было. Я встретил их на улице. После того, как нас представил друг другу иностранец, художник пригласил меня в мастерскую - посмотреть его работы. Тема старого Тбилиси была у него в приоритете. Хозяин взял в руки кисть, включил музыку Баха. Сказал, что во время работы без неё не обходится, начал вносить поправки в ещё не готовую картину. Индиец заскучал, оживился, когда выключили Баха и надо было бежать за пивом.

Довольно скоро парень попал в фокус телевизионщиков. Он работал звонарём в храме святой Троицы, принял христианство. Его нарекли Стефане, по-русски Степан. В кадре его благословляет иерарх церкви. Степан  облачен в яркий литургический наряд. Он сильно изогнулся, чтобы благообразный старичок прикоснулся к его голове.
В другом фильме показано, как Степан гостит в кахетинской деревне. Местные, народ простой и прямой, был очарован его знанием грузинского языка. Восторгам не было конца, после того как индиец произнёс здравицу в честь  Грузии и грузин и опорожнил огромный рог с вином.

Однажды при встрече в сквере оперного театра мой приятель делал движения, напоминающие физические упражнения.  Видимо, ощущал мышечную радость. В этот момент от него исходил позитив.«Мы сегодня всласть потренировались», - сказал он. Я не стал уточнять, кого он имел в виду.

Стефане активно интегрировался в наше общество. Так в Тбилиси обсуждался инцидент, который случился на гламурной телепередаче. Он почему-то рассмешил население - «напомаженные девицы концерт устроили». После того, как был объявлены результаты конкурса на самый безвкусный наряд, его обладательница (особа ещё та!) вилкой для ломтиков лимона пырнула в горло председателя жюри. Ведущая передачи, комментирую случившееся раза три отметила, что удар чуть не пришёлся «в артиллерию» пострадавшей (перепутала с артерией). Стефане делился со мной впечатлениями также весело и в тех же выражениях, что и диктор новостей. Особенно позабавило общественность и Стефана тоже то, что «хулиганке»  присудили 15 суток. Променяла будуар на камеру. Я не стал разделять столь лёгкое отношение к происшествию и заметил Степану, что не имело ли место покушение на убийство. Он вдруг посерьёзнел, побледнел, как будто спохватился, но ничего не ответил.

Конечно же, он не мог пропустить мимо своих соплеменников-студентов. В один прекрасный день я застал его на улице в окружении земляков. В тот момент лицо у него было серьёзным, а соплеменники смотрели на него снизу вверх. Уж не знаю о чём говорили.

Но вот наступил момент, когда Степан исчез. Иногда он грустил. Говорил, что скучает по дому, по братьям и сёстрам. Я пытался выяснить, что произошло. Ничего определённого я не узнал. Наш общий знакомый – мужчина с коротковатой левой рукой, который владел маленьким интернет-кафе, сказал мне, что в последнее время Стефане засиживался в интернете, много шумно общался с братьями через Скайп.

- Хороший был мужик! – заключил он.

Есть ещё версия, будто Степан служил в каком-то спецподразделении, которое было занято разгоном демонстраций. Его вроде заметили, говорили, будто он надавал своей дубинкой одному видному оппозиционеру. 

Я по-прежнему наблюдаю индийцев из окон моего офиса. Они по-прежнему улыбаются хитренько и передвигаются стайками. Их много и они стараются быть незаметными? Степан был другим.


Негр из местных

Увидев на горизонте океана очертания Нью-Йорка, Фрейд сказал своему спутнику:
- Американцы не подозревают, какую чуму я им везу.
Вероятно, он представлял себе, что его ученье поднимет мутную волну вульгаризаторства.  Сегодня в медицине психоанализ та сфера, в которой дилетанты наиболее активны.
Мой приятель Роман поведал мне о фразе Фрейда. Он восторгался ею, и явно не причислял себя к дилетантам. От него трудно бывало отбиться, когда приставал со своими психоаналитическими выкладками. Вообще Роман был физиком, работал в НИИ. Нас объединяла слабость к пиву. Я частенько сиживали у него дома за кружкой этого напитка.
Третьим в нашей компании был Серго. Он был обуян страстью показывать всем и везде карточные фокусы. Особенно мне и Роману. Вот такая компашка собиралась.   

Надо признать, в тот день я сам спровоцировал Романа – после первого бокала вспомнил о приключении, случившимся у меня на службе. Я работал в правозащитной организации. К нам часто звонили жалобщики. Утром позвонила женщина. Она кричала:
- Мой сын негр... Мигеля взяла полиция... Ему 10 лет. Спасите, над ним уже измываются. Мигель больной... У него член не растёт...
Последнюю фразу она повторила несколько раз. Я попросил её успокоиться и подробнее рассказать о себе. Она работала на курсирующем по Чёрному морю корабле посудомойкой, где завела любовника из Камеруна. Тот ей в сыновья годился – ему чуть за двадцать, ей за сорок было. Африканец удивлялся, что она до сих пор в девицах ходила. Потом любовник сошёл на берег и не вернулся.

Роман насторожился, Серго же отложил бокал. Фокусник слушал и виртуозно тасовал колоду карт. Он не расставался с ней.

Я записал имя и фамилию парнишки. Удивился, что фамилия у него армянская, наверное, материнская. Потом связался с дежурным по городу. Полицейский после некоторых справок подтвердил, что на беседу вызывали несовершеннолетнего Мигеля... В одном интернет-кафе обнаружили пропажу, мальчик частенько там бывал. Только-только отпустили его.

Серго слегка усмехнулся и сказал:"Негритянский подросток в нашем городе, с армянской фамилией. И мать сумасшедшая!"  Он посмотрел на меня вопросительно...
- По первому впечатлению, не совсем адекватная! – подтвердил я.
Тут вступил Роман. Он заметил, что коллизия весьма характерная и имел в виду, конечно, нечто определённое. У эфеба бывает страх кастрации, который происходит от отца. Но при отсутствии отца, его должна сменить месть пениса...
Надо сказать, что последний тезис из творчества Фрейда Роман знал по наслышке, как и многое другое. Серго попытался добиться разъяснений, о какой же мести речь, и кому. Но «психоаналитик» не растерялся и приплёл остроту из Рабле. Помните, мол, как Панург решил жениться и допекал всех разговорами на эту тему. Он спросил философа, не приходилось ли тому носить рога. Философ недоуменно переспросил его: «Куда и какие именно?» "Как Панург вопросы задаёшь," - осадил он дотошного любителя карточных фокусов.
Словом, посиделки не получилось, пришлось слушать разглагольствования Романа.
Под конец он помянул народное средство, с помощью которого можно было решить деликатную проблему Мигеля. Дескать, от одной старушки узнал.
- Я подумал, что ты только Фрейд для тебя авторитет, - заметил я.
Мне и Серго стало дурно, когда «психоаналитик» принялся пересказывать то, что поведала ему некая бабуся.

На следующее утро снова позвонила та женщина. Она поблагодарила меня. Весьма напыщенно. Потом я попросил передать трубку её сыну. Голос парнишки звучал совершенно по-детски. Он хорошо говорил на грузинском. Оказывается, нигде не учится, но разбирается в компьютерах.
О "рецепте" своего приятеля я, конечно, промолчал.

Вот уже несколько лет я наблюдаю на улице странную пару. Измученную женщину лет под пятьдесят и подростка-негра. Он всегда бывал беззаботен, игрив, забавлял себя то мячиком, то кубиком-рубиком.  Мать тревожно поглядывала на него, порой шаловливого. Парень рос и уже намного перерос женщину. Сильная худоба и бледный цвет лица свидетельствовали, что каждая зима была ему в тягость. Он, видимо, часто болел. Одевался плохо и всегда налегке, независимо от сезона.
Однажды я увидел, как Мигель отреагировал на негров-мигрантов, которых стало много в нашем городе. Он смотрел на них так, как это делает местная детвора –  с неприличным  любопытством.

Через некоторое время от коллеги я узнал, что мать и сын бездомные. Дом продал её отец-пьяница, когда она работала на лайнере. Спать им приходилось то на вокзале, то в разных интернет-кафе, где она мыла посуду. 


КИЕН

Был у нас в институте аспирант. Он занимался вопросами молодёжи и называл себя «ювентологом», специалистом по «ювентизации». Никита (его имя) любил иностранные словечки и постоянно сыпал ими. Завотделом как-то припомнил «стиляг», первых советских жертв западного образа жизни. С его подачи Никиту стали называть «научным стилягой». В ответ, в курилке аспирант неуважительно говорил о начальнике, как об «отпетом геронтократе», «сенильном субъекте» и др. В ответ начальник заметил сотрудникам, что хамство Никиты самое обычное, вполне бытовое.
Однажды я попытался помочь аспиранту в его изысканиях. Но обещание не выполнил. Под разными предлогами затягивал время.
Речь шла о приглашении на интервью моего соседа по общежитию Киена из Камбоджи, или Кампучии, как тогда называли эту многострадальную страну. «Какой материал!!» - горячился Никита.

Признаться, первое появление Киена не вызвало у меня энтузиазма. Я жил в общежитии Академии наук. Делил блок с вьетнамцем Тоном. У каждого из нас было по комнате. Сосед был тихим и почти не выдавал своего присутствия. Однажды меня привлёк внимание шум в блоке. Вышел из комнаты. Вижу русский парень разговаривает с вьетнамцем. Очевидно, его подселили к нему.
- Вы не беспокойтесь, я здесь буду прописан формально, - говорил молодой человек, - живу в Подмосковье, появляться здесь не буду.
Он был высок ростом, румяным от здоровья, говорил громко. Мой малого роста сосед с некоторой тревогой смотрел на него, даже побледнел больше обычного.
- Надо же! Как повезло вьетнамцу. «Мёртвая душа» сама заявилась! - подумал я.
Подобного рода жильцы, «мертвяки», как их ещё называли, были в цене. Один грузин-аспирант даже создал своего рода биржу «мёртвых душ». По договоренности с директором общежития, что стоило ему одной бутылки коньяка в месяц, он перехватывал их и распределял среди друзей, знакомых. Мне он тоже оказал услугу. В моей комнате был прописан аспирант из Белоруссии, которого я в глаза не видел.
Но не успел Тон осознать, какая удача ему привалила, ситуация резко изменилась. В блок заглянул комендант, спросил не здесь ли живёт аспирант из Вьетнама. Потом появился маленький, очень худой сухонький человечек. Мне он сначала показался земляком Тона. Комендант продолжал:
- Это - наш новый жилец. Он из Камбоджи, хочет жить именно с вьетнамцем, просто настаивает.
Я сразу смекнул, что камбоджиец поступал так из идеологических соображений. Годом раньше армия Вьетнама освободила Камбоджу от кровавого режима Пол Пота. Как я понял, камбоджийцы ходили в младших братьях у вьетнамцев. Некоторое время Тон пребывал в нерешительности – взять на себя роль «старшего брата» или отдать предпочтение «мертвяку». Идеологические соображения взяли верх.
- А ты пойди со мной, - обратился комендант к русскому парню, который продолжал что-то бубнить. Не вник в деликатность ситуации.
- Спустишься на второй этаж, - продолжал комендант, - и спросишь...
Было названо имя моего земляка.
Камбоджиец представился. Я не уверен, что точно расслышал его имя. Новый сосед говорил что-то непонятное, явно только-только приобщался к русскому языку. Единственное, что я расслышал: «Киен».
С появлением Киена в блоке не стало шумно. Иногда только слышались лёгкие шаги соседей, некоторые признаки жизни в ванной и туалете. С камбоджийцем мне чаще приходилось встречаться на кухне, которая располагалась в конце коридора этажа. Я, как обычно, жарил себе глазунью с ломтиками докторской колбасы. Киен варил рис, который посыпал зеленью и чесноком.
Его физиономия лоснилась от улыбки. Возникло ощущение, что она не сходила с лица моего соседа. Казалось, что мина подобострастия у Киена - это навсегда. Или, его характерная для людей тех краёв манера угодливо-услужливо сутулиться, складывать руки на груди. Меня он раздражал.
- Они - пуганные робкие ребята, - рассказывал я о своих соседях в институте, - даром что ли братья, старший и младший. Их сроднила тоталитарная идеология.
Как я заметил, Тон не особенно жаловал своего соседа. Однажды к нему пришли гости. Стоял пир горой. Проходя мимо открытой двери комнаты, я увидел Киена, сиротливо забившегося в угол. Его не пригласили к застолью.

Прошло полгода, и я по-прежнему не замечал его.
Однажды я прихворнул, простудился. Лежал в комнате. Земляки присматривали за мной. Девицы готовили для меня куриный бульон. Дверь комнаты не закрывалась. Как-то вечером кто-то негромко постучал. Это был Киен. Он осведомился о моём здоровье. Спросил, чем бы помочь. Я поблагодарил его за внимание и ответил, что у меня всё есть. Про себя ещё заметил, что у него намного лучше стало с русским. Предложил ему сесть. Сосед скромно сел на край стула. Тут я впервые рассмотрел его получше. Киен не был сухоньким старичком. На лице сохранялась свежесть, а оскал улыбки был здоровым, излучал блеск.
- Сколько тебе лет, Киен, - спросил я.
- Сорок девять, - был ответ.
- Кем ты был до приезда в Москву?
- Работал в гимназии.
- Скучаешь по дому? Там ждут тебя, наверное?
Было заметно, как вздрогнул взор Киена, хотя он продолжал улыбаться.
- Никто не ждёт, все погибли. Жена и четверо детей.
Я, конечно, знал о чудовищных экспериментах Пол Пота, но тут впервые воочию столкнулся с их жертвой. Киен заметил моё волнение. Видно, решил, что не надо больного человека тревожить. Спросил меня о Грузии, а потом удалился. Тут у меня промелькнула мысль, что заболей Киен, я, наверное, даже не обратил бы внимание на это обстоятельство.
Мне стало неудобно за себя.
С некоторых пор я завёл обычай гулять перед сном в парке, недалеко от общежития. Компанию не всегда удавалось собрать. Земляки в это время или резались в карты, или пировали. Были ребята, которые бегали в парке по вечерам, следовательно разделить моё общество не могли. В конце концов я обратился к Киену. Он сразу же, без раздумий согласился. Я даже не успел понять, был ли он рад моему предложению.
Мы разговорились. Я начал расспрашивать его о событиях в Кампучии. Мне было трудно судить, травмировали ли собеседника воспоминания. Верный себе, он продолжал мягко улыбаться.
Киен рассказывал, как войска Пол Пота вошли в столицу. Это был американизированный город. Истощенные от пребывания в джунглях красные кхмеры то ли мстили, то ли спешили, чтоб не попасть под очарование сладкой жизни. Стрельба, взрывы в городе... Они громили бары и другие злачные места. Потом взялись за банки. Сожгли все наличные деньги в центре столицы.
- Основу армии Пол Пота составляла молодёжь. Я видел полковников о 18 лет, генералов чуть старше. Новая власть вознамерилась вывести новую нацию. Всех горожан отправляли на рисовые плантации. Так мы и разделились. Младших детей с женой погнали на север к границе с Вьетнамом, старшего сына куда-то ещё, меня – на юг. Разделение семей происходило намеренно. Никакой привязанности, кроме любви к руководителю Пол Поту! По дороге, по которой нас гнали пешком, я видел, как одна девчушка с противным писклявым голосом, в форме лейтенанта выудила из колонны благообразного старичка. Она злобно кричала на него, обвиняла его том, что он - враг народа, и что не пожалеет его, пусть он ей приходится ... дедушкой. Старика отвели в сторону, поставили на колени. Юнцы накинули ему на голову целлофан, а потом убили одним ударом мотыги по затылку.
Не повезло директору гимназии, в которой я работал. Его вычислил наш бывший ученик, который был важной персоной у коммунистов. Директора расстреляли ещё по выходу из города, - продолжал Киен.
- Вот тебе и «камбоджийская ювентизация»! – промелькнуло у меня в голове.
Мой собеседник говорил мерно, не спеша. Подбирал слова. 
Он вспомнил, как юные вояки сторожили согнанных на рисовые поля людей. У полпотовцев не было боеприпасов, даже сил таскать автоматы. Они волочили их. Все знали, что пули у них на исходе, но по уставу охрану обязывали не расставаться с оружием. Умирали от голода и те, кто работал, и те, кто сторожил. Один из узников убежал в джунгли. Там можно было продержаться, много разных диких фруктов. Но беглец вернулся, не выдержал одиночества. Сколько шума было среди юнцов-солдатов. Надо было наказать провинившегося. Один из них придумал. Не стали прибегать к мотыге, с крыши одной из лачуг стащили лист пальмы. Он грубым бывает с зазубринами. Вот этими зазубринами отпилили голову нарушителю порядка.
Четыре года Киен жил в полной изоляции, как интеллигент - наиболее вредный социальный элемент. У него был свой участок. Четыре года он ходил на работу по одной и той же тропинке, туда и обратно. Питался водяной похлёбкой, которую приносили ему в поле.
Но вот однажды послышался звук приближающегося авто. Два года туда не наведывалось начальство. Из-за отсутствия горючего. Но приехали какие-то военные. Оказалось, вьетнамцы. С ним был переводчик. Его намётанный глаз определил, кто есть кто. Тех вояк сразу к стенке поставили. У мальчишек сил не было стоять, чтоб не качаться. Потом освободители стали раздавать пищу. Понемногу, как объяснил переводчик, сразу много нельзя... По возвращению в Пномпень Киен узнал о гибели семьи. Все умерли от голода...
Мой собеседник по-прежнему улыбался. Мне потом объяснили в институте, эта манера вырабатывается с воспитанием. Типа американского: «Keep smiling!»
- Если азиат держит улыбку, то из скромности, янки же для того, чтоб завидовали ему, делает это нагло, - подпустил фразу один из сотрудников. Он специализировался на критике буржуазных теорий в социологии.
Все подивились стойкости Киена.
- Я давно бы с ума сошла от такого, - прокомментировала услышанное машинистка отдела Людмила Михайловна.
С того момента меня стал нудить Никита, «приведи, приведи улыбчивого!» Но я так и не привёл Киена. Нахрап Никиты меня сдерживал...


Внук барбудос

Мы, сотрудники социологического офиса, в перерыв пили чай.
- Помню моду на портреты Хемингуэя. Особенно девицы его почитали. Местные умельцы  инкрустации и чеканки делали. На них папа Хем с трубкой или в шляпе.
Завёл разговор о Хеме шеф. Он высказал мнение, что стены офиса надо бы чем-нибудь приукрасить. «Голыми выглядят!»  Тему подхватили. Было отмечено, вне конкуренции остаётся Че Гевара, его портреты и сейчас в фаворе.  Даже на идеологически враждебном для него Западе. Он там повсюду.  На майках, плакатах...
Или, сколько воздыхательниц у принцев! Они романтические образы из сказок, хотя видок у них слащавый, отнюдь не маскулинный, - отрезал Роман Т. Он сексолог-любитель. Затем он высказал весьма спорное предположение, что боевики из ИГИЛ-а могут соперничать с напомаженными дивами мужского пола. Дикие, яростные, брутальные.
- Некогда дамочки по Фиделю Кастро воздыхали, - включился в разговор я и продолжил: 
 - Имел счастье увидеть команданте. Совсем близко. Мог руку протянуть и дотронуться.
Все, кто находился в кабинете насторожились.  Я был старше всех в офисе. К моим ретро-излияниям прислушивались.

- Как-то через городок, где я провёл своё детство, московским поездом в Тбилиси проезжал Хрущёв. Было ясное солнечное утро. Всё население городка высыпало на перрон. Играл духовой оркестр. В Тбилиси Никита Сергеевич вёз с собой гостя и какого! Фиделя Кастро! В тамбуре вагона появился премьер в белом костюме и в вышиванке, на носу шишка. За его спиной возвышалась столь узнаваемая фигура бородача в военной полевой форме цвета хаки. Он держался скромно. В его повадке не было ожидаемой страсти, взгляд казался задумчивым, а приветственные жесты не были энергичными. Фидель спокойно улыбался исходящей энтузиазмом толпе.
 
Здесь я потянулся за конфеткой. Коллеги терпеливо ждали, пока я её распаковывал и потом направил себе в рот.

- Поезд стоял минут десять. В наступившей тишине местный секретарь через мегафон толкал речь. Потом снова заиграл оркестр. Оставшиеся минута-две были посвящены общению с народом.  «Как дела!» - перекрикивая шум, натужно спросил у людей Хрущёв. Волна всеобщей благодарности накатила на премьера, он даже пошатнулся. Отличилась моя соседка тётя Маруся Петрова. Сквозь толпу она пробилась к вагону, поднялась по ступенькам и попросила премьера поцеловать его. «Да, милая!» - был ответ. «Какой он мягкий и добрый человек!» - рассказывала Маруся позже соседям. Я был мал тогда, но замечал, что в городке наибольшую пылкость в почитании Хрущёва проявляли русские женщины климактерического возраста. Как тётя Маруся.
- Да, каждому лидеру  свои фаны, - поспешил вставить комментарий Роман, -  а Фидель, видимо, понимал, что не он главный гость, вот и держался в тени. Хоть и пламенный, но этикет знает.

- Он так бы и запомнился мне слегка задумчивым, если бы... – тут я приложился к чашке, пожалел, что чай остыл. Пауза продлилась, слушатели начали волноваться. Я возобновил рассказ:
 - Поезд тронулся, медленно потянулся вдоль перрона. Вдруг оживился лидер кубинской революции. Его глаза заблестели, приветствующая рука преисполнилась силы. Приветствие было персональным. В толпе находилась Елена К., крупная полногрудая женщина. Она была похожа на мулатку – вьющиеся волосы в коротковатую стрижку, не проходящий загар, полнозубая яркая улыбка толстых губ, крупные бусы на обнаженной шее... В имеретинской глубинке, в толпе кубинец рассмотрел своё родное.

Тут я вижу шеф на часы смотрит – время моего бенефиса кончилось.
- Хорошо бы повесить портреты известных социологов, но где их найдёшь, - сказал он.
В конце «совещания»-чаепития решили развесить на стенках плакаты с пейзажами Грузии.

Когда вставали со стола, шеф извинился предо мной. Видимо почувствовал, что не дал договорить мне. Действительно, я собирался кое-что добавить к рассказанному.  Например, сюжет, показанный по тогдашнему ТВ. На острове Свободы в прокате крутили советский культовый фильм «Коммунист». В одном из кинотеатров, когда на экране бандиты истязали главного героя, которого играл актёр Урбанский, из зала по ним из зала из автоматов палили зрители-бородачи. Они кричали: «Держись, комарадос!!» Ведущая программы прослезилась от умиления.

Другое то, что я имел опыт общения с кубинцами. Рассказ об этом мог ещё более растянуть чаепитие.
 
Так вот... В Москве вместе со мной в аспирантуре института социологии учился парень из Гаваны – Анхель, невысокого роста, смуглый. «Внук барбудос», - как я его называл и имел в виду революционеров. В те времена их лидер уже был очень стар. О Фиделе ходила слава диктатора. Дескать, демократию в стране извёл и дружил с одиозными лидерами.
 
Анхель не был похож на тех бородачей, что палили по киноэкрану из автоматов. Хотя бы потому, что был безбородым. Он вёл себя как обычный иностранец, скромно, даже тихо. К тому же вокруг были «советико комарадес», типа старших товарищей, как Фидель в компании Хрущёва на вокзале в нашем городке. Раз Анхель пришёл в институт в синей сорочке, в форме комсомольцев ГДР. Одна сотрудница пошутила - она думала, что он «наш, советский», а оказалось, что «немецкий». Кубинец замялся, а потом посчитал нужным обидеться. На защите его диссертации я узнал, что на Кубе тоже идёт перестройка. Он произнёс слово на испанском. Я был очарован музыкальностью и благозвучностью этого слова. Правда, не запомнил его.
Ещё то, что русский язык он знал не блестяще. Не поспевая за речью коллег, он настороженно поводил глазами, усы топорщились. Кубинец говорил по-русски с мелодичным акцентом – предварял каждую фразу «приставкой» «э». Например, произносил не «спасибо», а «эспасибо». Как мне объяснили, все слова в испанском начинаются с гласных. Однажды в коридоре института я застал Анхеля в полной растерянности. Он только что сдал экзамен кандидатского минимума. «Э- ничего я не понимал,  э-профессор сказал «трик, трик» и показал на дверь». Потом выяснилось, Анхелю поставили тройку. 

Cо мной он общался просто. Кубинец ясно дал понять, что имеет дело с грузином. Он рассказал мне один анекдот о моём соплеменнике, который в ресторане положил на стол чемодан, за что ему сделали замечание. А тот в ответ, что у него портмоне такое. Оказалось, на далёкой Кубе знали грузин и держали за толстосумов. Другой раз по какому-то поводу ему вспомнился мой земляк из общежития. Как приедет из дому, в его комнате несколько дней пир горой стоит, в другие дни ходит по коридорам с голодными глазами. Здесь мой собеседник снисходительно улыбнулся.
 
Я навестил Анхеля в общежитии. В ней царил классический мужской беспорядок – ни одна из вещей не лежала на месте, пахло куревом и кофе. Я невольно глянул на стены, ожидая встретиться взглядами с Фиделем или Че. Увидел только изображение традиционного гаванского карнавала. В его комнате я сразился в шахматы с другим аспирантом из Кубы, светлоглазым блондином, с пшеничного цвета усами по имени Алонсо. Мне пояснили, что Фиделя Кастро вдохновляли лавры Капабланки, который родился на Кубе. Команданте распорядился широко культивировать шахматы в стране. Анхель бурно переживал перипетии моей партии с Алонсо - вовсю тараторил, картинно возделывал глаза к потолку, ходил из угла в угол. Но перехватив мой заинтересованный взгляд, остывал и принимал деловой вид. Проявил пиетет по отношению ко мне, «советико комарадес». После партии Алонсо ушёл. Я спросил Анхеля, не креол ли мой партнёр по шахматам. Тот шепнул мне, что Алонсо - еврей. Свои трудности в русском языке он компенсировал мимическими движениями, и некоторыми жестами, из которых следовало, что речь именно об еврейском происхождении земляка.
 
Как-то на празднование Нового года Анхель привёл двух своих друзей. Один из них был типа массовика-затейника, кстати темнокожий. Он пел, танцевал, тормошил публику. Кстати, русским он владел лучше, чем мой коллега. Сам Анхель пришёл на вечер в шикарном белом костюме. Вначале он вёл себя чинно, позже вошёл в раж и выдавал коленца, как мне потом рассказывали. В тот вечер я пребывал в ипохондрии, меня температурило. Темнокожий гость приступил энергично веселить меня, потянул за руку, полагаю, приглашал спеть, но быстро прекратил. Не стал беспокоить «комарадеса» с постной физиономией. Мне стало неудобно, я не разделил его стараний. Но скоро ситуацию поправил. Мой шеф никак не мог разобраться с магнитофоном, крутил диск туда и обратно, хаотично нажимал на кнопки (что-то искал). Вдруг послышалась мелодия Битл «While my guitar gentely wheeps». Я застыл, завороженный плачем соло-гитары Харрисона. Вижу, затейник тоже замер, глаза загорелись, правую руку слегка воздел вверх. Но тут шеф грубо вырубил мелодию и продолжил возиться с диском. Уж не знаю, что он искал. И тут наши взгляды, мой и гостя, встретились. 
Однако настоящим событием вечера была девушка-кубинка, высокая, красивая.  Видимо, мулатка. Её полные губы с яркой помадой, короткая стрижка. Лицом она была похожа на Елену К. из моего городка, фигурой нет – Лена отличалась дородностью. Вначале мулатка стояла несколько в сторонке, а затем, повинуясь ритму музыки, начала поводить бёдрами и плечами - предстала во всём великолепии латиноамериканского танца с его витальностью и мощью темперамента.
Из-за недомогания я ушёл пораньше. По дороге в общежитие ёрничал, дескать, социализм у них на острове карнавальный. Полагал, что сам Фидель участвует в карнавалах, не исключал, что и мой коллега Анхель тоже. Танцуют самбу с полуголыми девицами в перьях. А как же расхожие разговоры о тамошней диктатуре? Она всегда казалась мне делом людей мрачных.   

Но однажды я убедился, что у них не всё так весело на острове. Как обычно, я зашёл в столовую при общежитии, позавтракать. Вижу, Анхель и его земляки – два смуглых парня сидят за столиком. Лица у них торжественно похоронные, что-то обсуждают. Похоже было, что происходило собрание партячейки. По случаю или случайно – не могу судить - их стол был заставлен разными молочными изделиями и пирожными. Они не прикасались к ним. Вдруг Анхель потянулся к банке со сметаной и вроде как согласовал это действие с товарищами – глянул на них. Те, кивками поспешно великодушно одобрили такой его поступок. Мой коллега было приступил к сметане, но потом отодвинул банку. Завтрак у них не получился. За собранием следил не только я. Полная женщина в белом переднике, работавшая на раздаче, с открытым ртом смотрела на кубинцев. Серьёзность, с какой шло обсуждение, ошарашила её, а мне стало жутко...

... Пока я вспоминал, как звали ту женщину на раздаче, по внутренней связи ко мне позвонил шеф. Он хотел посоветоваться, нужны ли будут рамки для плакатов с изображением грузинских пейзажей. 


ПОТОМОК ИМПЕРАТОРА

Как-то в 60-е годы на центральной улице нашего городка появились два индийца. По сей день помню их светлые шальвары, рюкзаки и гипертрофированные икроножные мышцы. Они шли бодро. Лица я не рассмотрел. Так получилось, что пристроился к толпе горожан, которая следовала за ними. Мою попытку выбежать вперёд и посмотреть на пришельцев в анфас предотвратил милиционер. То что, они индийцы я узнал от него. Через мегафон он призывал горожан не мешать "гражданам из дружественной страны Индия совершать всемирное путешествие". "Ведите себя культурно!" - кричал в мегафон милиционер. Гости дошли до моста, границы городка. Страж порядка остановился и приказал последовать его примеру всем остальным. Толпа остановилась. Некоторое время индийцы в полном одиночестве пересекали мост. На другом конце их ждал другой страж порядка с мегафоном и большая группа зевак. Лиц путешественников я так и не увидел.

Впрочем, у нас в городке жили "свои" пришельцы.
Каждое утро старик-китаец на грузовом мотороллере развозил хлеб по магазинам. Он постоянно улыбался. При этом его узкие глаза терялись в складках морщин. Помню его родинку на желто-коричневой щеке.
Будучи в 5 классе школы, в учебника по истории древнего мира я узнал о китайском императоре Цинь Ши Хуанди. Меня осенило, не царских ли кровей наш китаец. Ведь звали его Иван Хуанди, что было нацарапано каракулями на пластмассовой каске, с которой он не расставался. В следующее утро Иван, как обычно, сдавал горячие булки в магазине. Для начала я спросил у него время. Китаец посмотрел на часы, расплылся в улыбке и произнёс что-то невнятное. Кажется, на родном ему языке. Я ничего не понял. Иван пожелал узнать моё имя. Вернее, дал понять, что имел в виду, задавая вопрос. Услышав ответ, он просиял и воскликнул:
- Ты кузи? (грузин, надо полагать). Моя негрузинская внешность в сочетании с совершенно грузинским именем ввела его в оторопь.
- Мама руси? - уточнил старик.
- Нет, кузи, - ввернул я.
Решив, что беседа завязалась, я задал ему свой главный вопрос, а не потомок ли он китайских императоров. Кажется, мой собеседник ничего не понял, на всякий случай улыбнулся и робко отвёл глаза и почему-то стянул с головы свой пластмассовый шлем.

Было уже за полночь. Мы, мальчишки, стояли на улице. В свете уличных фонарей я рассмотрел Ивана в компании молодого китайца. Тот был одет вызывающе немодно. Цилиндр чего стоил. В те времена этот головной убор шокировал. Они продефилировали мимо, как будто даже не заметили нас. Иван был в своей неизменной каске. Он говорил на китайском и лицо его было серьёзным.
Мама сказала, что молодой человек, вероятно, сын Ивана, который, вроде, кончал русскую школу в городке. Но вспомнить, когда учился, кто его одноклассники она не смогла. У Ивана жена русская. Как они друг с другом общаются? Он только на своём родном языке говорит, а ей откуда китайский знать. Всю жизнь здесь провела, в имеретинской глубинке.

На мой вопрос, как здесь, в городке, мог оказаться китаец, мама только пожала плечами.
- Ты сам понимаешь, китайцев так много, почему бы кому-нибудь из них случайно не забрести сюда, - ответила она мне.

Как-то я застал Ивана в компании других китайцев. Человек пять-шесть. Выглядели они экзотично. Все пожилые и почему-то в тулупах, ушанках и сапогах, хотя уже был тёплый месяц май. Откуда их столько вдруг набралось? В Тбилиси, например, куда я наезжал к бабушке, людей этого племени мне видеть не приходилось. Единственного на миллионный город негра я встречал относительно часто и в разных местах, а китайцев никогда и нигде. Логика подсказывала, что они в Тбилиси не живут. Правда, двоюродная сестра мамы рассказывала, что был у неё знакомый китаец, инженер, интеллигентный и умный человек.
- Но он оказался непорядочным мужчиной. Обещал жениться одной девушке, но ушёл к другой, - заметила она.
Для неё, одинокой женщины, тема неразделенной любви была чем-то вроде наваждения. Она распространила её и на, возможно, единственного на весь город китайца.
Кстати, к моменту этого разговора умер помянутый мною негр. Я помнил его уже стареньким. Он еле передвигал ноги и принимал валидол. О нём тётушка ничего плохого сказать не могла.

С некоторых пор хлеб в городке по магазинам стал развозить парнишка-грузин. Иван сменил занятие. Стал появляться на людях без каски. Связано это было с тем, что на городок как девятый вал обрушилась мода на восточные единоборства... Иван Хуанди стал тренером по кун фу. В спортзале школы он проводил тренировки.
 
У меня был одноклассник, который увлёкся кун фу. Мне тоже хотелось попробовать себя в этом виде борьбы. Я заглянул к нему. Обычно приветливый, Гено (так его звали) повёл себя неожиданно. Сидя на корточках, он уставился в сильно потрепанную гравюру и моё появление как будто не заметил. На гравюре была изображена схватка некого циньского героя с тигром. Воспользовавшись заминкой я осмотрелся. В комнате висело несколько китайских фонариков, а на стене красовались иероглифы. Сам хозяин комнаты был облачен в китайскую тогу.
Выйдя из состояния оцепенения, Гено извинился, объяснил, что созерцал картину, чтобы проникнуться боевым духом героя. «Мне её подарил шифу Иван», - сказал он. При упоминании имени наставника его глаза излучали преданность.

Я попросил Гено показать приёмы. Физиономия моего одноклассника вдруг стала каменной. «Я не могу разглашать тайны шифу», - заявил он торжественно.
Гено поведал мне, что Иван Хуанди мастер единоборств не то в 37, не то в 39-ом поколении. Потом он сообщил, что сын Ивана, который уехал на родину, служил в личной охране Мао Цзе-дуна. Этот факт собеседник преподнёс не без аффектации. Мол, сам прикинь, что значит ходить в телохранителях такого человека.
Гено продолжал:
- Бывает так - посмотрит на тебя учитель, аж страшно становится! Взглядом может лечить, калечить тоже. Гипнотизёр! По лицу не определить, что он о тебе думает, непроницаемый и ... неулыбчивый.
Ещё я узнал, что наставник не ест мясо, ест сою.

Я знал, что Гено был вроде переводчика у китайца - переводил посредственный грузинский Ивана на свой более сносный грузинский. Главное то, что только он имел право обращаться прямо к «наставнику». Был на особом положении. Остальные ученики общались с тренером через Гено. Такой чести мой приятель удостоился только потому, что жил по соседству с Иваном. Через него же китаец взимал плату за тренировки. Она была в два-три раза выше, чем в любой из секций карате в городке.

Я попросил одноклассника устроить встречу с его наставником. Всего-то делов – зайти по соседству. Гено отреагировал не без ревности и отказал в моей просьбе. Мол, сейчас шифу предаётся медитации. Когда я выходил от Гено, из-за забора слышно было, как некто мужского пола третировал кого-то женского пола. Содержание речи я не разобрал. Тирады на китайском сменял русский мат. Иван тиранил свою русскую жену.

Прошло время и Ивана развенчали. На шифу давно косились конкуренты. После просмотра одного из фильмов о карате местные энтузиасты восточных единоборств узнали об одной традиции. Согласно ей главы соперничающих школ в очном поединке выясняют отношения. Так поступил один из местных каратистов. Без предварительного уведомления он заявился прямо на тренировку, демонстративно стукнул дверью и громко высказал, что думал о шифу. Присутствовавшие ученики ждали ответа. Тут Иван «дал маху», начал лепетать что-то, побелел от страха, от чего даже родинка вдруг увеличилась в размерах. Как понял Гено, наставник ссылался на свою старость и немощь. Каратист ничего не сказал, повернулся и вышел из зала. Позже место Ивана занял Гено.

Однажды я заболел ангиной. Мама посоветовала обратиться к китайцу Ивану Хуанди.
- У него есть лекарства. Он получает их от сына, который живёт в Китае и работает там провизором в аптеке, - сказала она, - вроде, все эти лекарства одинаковые – маслянистые дробинки и пахнут одним и тем же, но стоят дорого.

Я не стал уточнять, кем же всё-таки был сын Ивана. Не до этого было - горло беспокоило. Я взял деньги и пошёл к китайцу. Он меня встретил приветливо, улыбался вовсю. Объяснил мне на пальцах, что гланды удалять не надо. Пояснил:
- Твоя мяса, не надо резать.
Мне дали цветистую коробочку. Помню, что заплатил за неё 50 рублей. Средство помогло. Ангину как рукой сняло.


«НЕМЕЦ-ПЕРЕЦ-КОЛБАСА»

Вильгельм -так его звали. Моя мама говорила, что у него характерный для представителей этой расы рот – безгубый, твердосомкнутый, короткий. Не из-за этого ли Вилли (так его звали в народе) никогда не улыбался?
Он разводил кроликов у себя во дворе и продавал их на базаре нашего городка.
Его дочь Марта училась со мной. Она соответствовала бытующему в грузинской провинции стереотипу немецкой девочки – белокурая, молчаливая, высокая, худая, грубоватая. Правда, губы у неё были полные. Нам ещё казалось, что её любимым блюдом должна была быть вареная картошка. Я выразил сомнение по поводу этой детали. В виде аргумента мне пересказывали некоторые советские фильмы на военные темы. В них немецкие солдаты если что и ели, то картошку. В этом отношении Марта не отвечала нашим ожиданиям. Каждый раз на завтрак в аккуратно завернутом свертке она приносила крольчатину с хлебом. Многие из нас на завтрак могли позволить себе, если не яйцо всмятку, то вареную картошку уж точно.

По-настоящему озадачила нас Марта, когда пришло время изучать немецкий язык. Учительница обратилась к Марте, мол, ей, наверное, легко будет, ведь этот язык для неё родной.
- Да, - согласилась девочка, - но дома мы говорим на швабском, потому что мы – швабы.
Далее последовала историческая справка. Марта изъяснялась косноязычно, но вот что я запомнил. Будто бы из-за неправильной трактовки некоторых мест Священного Писания швабы потянулись к вершине горы Арарат, дабы спастись от предрекаемого их религиозными лидерами всемирного потопа. Произошло это в 19 веке. Русский царь не препятствовал массовому переселению германцев. Швабы до Арарата не дошли. По дороге их ряды поредели. Некоторые спасающиеся от потопа оседали на территориях, через которые шли. Убедившись, что катаклизма не будет, идти в гору передумала вся община. Она остановилась и осела колонией на юге Грузии. Некоторые семьи поселились в Имеретии.

Преподавательница только пожала плечами, для неё такая история была в новинку. Дети же посмеялись. Слова «шваб», «швабский» им показались почему-то смешными. В нюансах разбираться они не стали и по привычке продолжали считать одноклассницу немкой.

В городке я встречал одну тихую маленькую женщину. Она никак не привлекала к себе внимание. Случайно я узнал, что она - мать Марты. Она пришла на родительское собрание в школу. Такие неожиданности вполне объяснимы. Вилли с семьёй жил за высоченным забором, отгородившись от всех. Никто не ведал, что происходило за этой стеной, кто там вообще жил. По ту сторону забора всегда стояла глухая тишина.
Тёмной ночью трое сорванцов перемахнули через забор, воровать фрукты. Летний воздух был неподвижным, фруктовые деревья стояли как изваяния. В доме уже спали. Только из сарая доносилось мычание. Хозяин возился со своими кроликами и пел. Не исключено, что на швабском. Неожиданно темноту прорезали две очереди. Это кроликовод гонял ветры.

Даже кролики у Вилли были особенные. Однажды на базаре я почувствовал, что кто-то пристально смотрит мне в спину. Я оглянулся... На лотке восседал огромный коричневый жирный заяц, размером с малую свинью. Он смотрел прямо и как будто видел всё насквозь и с усмешкой. Как хозяин. Я подивился тому, как спокойно вёл себя заяц.

Вильгельм не выходил на улицу. Он не играл с соседскими мужчинами в нарды, домино, не разделял их пирушек и разговоров. Иногда только выглядывал из-за своего забора и неподвижным взглядом, твёрдо сомкнув губы, обозревал окрестности.
Про него ходила дурная слава склочника. Например, ему не давало покоя айвовое дерево моего родственника. Оно тянулось к солнцу и в результате вторглось в пределы двора кроликовода. Тот сначала нещадно обрубал ветки айвы. Но они только ещё больше разрастались. К моим родственникам зачастили представители исполкома и милиции. Причина - жалобы соседа.
- Ваше дерево лишило его покоя. Он решил лишить покоя и нас. Пишет постоянно, - брюзжал во время одного из вынужденных визитов милиционер.
Гостей угощали айвовым компотом, джемом, вареньем. Родственник гнал из этого фрукта водку, а из молодых листьев дерева готовил отвар – отменное отхаркивающее средство. Из сердцевины айвы получался густой сироп. Сварливый сосед был неумолим. Он отказывался от предложения пользоваться теми плодами, которые падали на его сторону, к нему во двор. Обо всём этом мои родственники узнавали от чиновников, которые пересказывали содержание кляуз Вилли. Этот субъект еле раскланивался с соседями, но скандалов не устраивал. Своего он добился. Дерево пришлось спилить.

У имеретинцев есть песня, в которой помянут некий Сепертеладзе. Народная мудрость призывает не быть похожим на него – ни тебе гостей позвать и угостить, или самому заглянуть к соседу на огонёк, ни тебе улыбнуться, ни повеселиться... Словом вроде как-будто о кролиководе песню сложили. Таких типов у нас называли «байкушами». Но Вильгельма к этой категории людей не приписывали. Говорили, что возьмёшь с иностранца, не байкуш он, а «немец-перец-колбаса».

И вот в городок случайно заехал Шеварднадзе, тогда партийный шеф. Он принимал просителей в здании райкома. Очередь собралась длиннющая. Вилли тоже явился с папками. Шеварднадзе, просматривая список граждан, обратил на невероятную для этих мест фамилию. Его разбирало любопытство. Немец предложил ему построить в предместьях городка ферму по разведению кроликов. Из своей папки он достал чертежи, расчёты, фото из семейного альбома, на которых красовались его родня и кролики... Эффект неожиданности сработал.
Довольно скоро по ТВ показывали сюжет: труженики-кролиководы Имеретии выполняют и перевыполняют взятые на себя обязательства. Некоторое время камера фокусировалась на кислой мине отца моей одноклассницы. Его представили как директора фермы. На экране много разглагольствовало местное начальство.
Вилли исполнил своё обещание, данное главному партийному боссу страны. Кроликов в городке ели утром, днём и вечером, в варенном, пареном, жареном виде под всеми мыслимыми соусами. Продуктовые магазины полнились тушками «зайцев». В гастрономический обиход вошёл паштет из крольчатины. Местные пряности сделали его популярным. Я тоже к нему пристрастился.

О директоре фермы ходили легенды. У него прорезался голос. Фразы типа «Арбайт!», «Ахтунг!», «Шнелла, шнелла!!» слышны были по всей округе. «Прямо как в фильмах о фашистах», - ляпнул мой знакомый.
Особенно яростно директор гонял несунов.
- Кроликов в городке больше, чем «кур нерезаных», зачем их красть, - вопрошал он моему отцу, с которым ещё как-то раскланивался.
Вильгельм дневал и ночевал на ферме.

Население со смешанными чувствами реагировало на происходящее. Моя мама, например, говорила о чистоте и порядке, который завёл Вилли на ферме. Опрятность вообще была возведена ею в высшую ценность.
В городке говорили о порядочности немца. Она даже стала темой бреда сумасшедшего правдоискателя Шалико Б. Несчастный тихо мирно работал бухгалтером, пока в одно прекрасное утро не сорвался. Все внутренне соглашались с тем, что говорил бухгалтер, но он сильно перепугал население. Крупный мужчина как бешеный бык бегал по городу. В какой-то момент он остановился у фонтана на центральной улице, снял с себя сорочку, обнажившись по пояс. Шалико обливал водой своё раскрасневшееся тело и издавал грозное рычание. С другими зеваками я прятался за кустами и наблюдал за ним. Я услышал его фразу: «В этом городке нет честных людей. Исключение – немец Вилли. Остальные - воры». Тут на него набросились милиционеры. Они связали буяна.

Другие граждане по-доброму и снисходительно улыбались подвижничеству Вилли. Были такие, что улыбались, но не по-доброму, а насмешливо или просто насмехались. Для них Вилли по-прежнему был «немец-перец-колбаса». Я же взгрустнул. Мог ли он выдюжить долго?
Увы, не выдюжил. Не дождался даже возвращения Марты, которую послал учиться на зоотехника в Тбилиси.

Как-то в городке, в быту его граждан, появились аэрозоли для освежения воздуха. Раньше здесь с дурным воздухом боролись своеобразно. Жгли бумагу. А тут такой прогресс... Красивые баллончики, испускавшие приятный аромат, привезли из Германии, специально для фермы. Целую партию дезодорантов украл завхоз. Ими стали облагораживать отхожие места... Рассказывали, что после этого хищения Вилли окончательно поселился на ферме. Ночи он проводил в сторожке в бдениях.

Я, как и Марта, уехал учиться в Тбилиси. В один из наездов мне бросилось в глаза, что битых зайцев в магазинах не стало, а дома меня перестали потчевать крольчатиной.
- Где мой любимый паштет? – воскликнул я в сердцах.
- Ты что не знаешь!? Умер Вилли?!– последовал ответ мамы.
- Жалко человека, таким чистюлей был, - добавила она в своем духе.
Он умер в сторожке. После его смерти зайцы на ферме начали вымирать как во время эпидемии. Мне пересказали содержания протокола о списании целой партии зверушек. Пьяный шофёр уронил с кузова грузовика бидон. Резкий звук вызвал разрыв сердца у целого загона кроликов. Пострадали преимущественно импортные особи.

Мои знакомые не разделяли мои сантименты относительно кроличьего паштета.
- Дался он тебе. Что может быть лучше, когда на пикнике зарежешь барашка и готовишь шашлык. Ешь его и запиваешь вином, - заметили мне.
Да, шашлык из кроликов – смешно!