Глава 5. Границы. Встречи. Теплота и отчужденность

    Я честно предупреждала: «Мне нравится делиться моими интересами, но можешь меня притормаживать. А то подсажу, и уже не будешь прежним. Со мной сложно, зато не соскучишься».
 Все мои слова, даже сказанные в шутку, ложью никогда не были. И тогда Валера мне отвечал: «Что ты, не хочу тормозить, хочу скорость набрать. Я немного закрытый, но внутри меня тоже огонь. С тобой не сложно, с тобой кайф, интересно, познавательно, спокойно, мило, чувственно. Нет пустых слов, всё сказанное важно».
 
В общем, езда без тормозов, как известно, приводит к катастрофе. А родная норка манит уютом и безопасностью, и восторг в итоге сменился страхом. И я вновь и вновь задаю себе этот мучительный вопрос – когда, как и почему моя жизнь стала ему казаться не интересной, а никому не нужной беготней от скуки и от дома.
 
Как и под чьим влиянием могла совершиться такая метаморфоза? И дело не в отношении ко мне и моему образу жизни. Человек вдруг развернулся вспять, перестал заниматься своим развитием, обокрал себя. Изменил себе самому во всем: своему потенциалу, образу мыслей, своим словам и чувствам, даже своим лучшим качествам, которые сам же называл – умению дружить и способности быть благодарным.
 
Даже вежливость и мягкость он отбросил, получив от меня столько суверенитета, сколько мог унести, и не нашел ни одного теплого слова. Только обвинения. В том, что он для меня «проект» и «игрушка», «зверек от скуки». Может ли быть что-то абсурднее? И вызывает до сих пор у меня глубокую печаль и большое сожаление, что он выбрал для себя такое кривое зеркало. Разве у меня была причина спасаться от скуки? У меня ее никогда не было. Это я могу от нее избавить. И для чего бы мне тратить время и силы на «зверька» – разговаривать, делиться сокровенными мыслями, открываться до самых глубин, как ни с кем.

Как горько, когда тебе демонстрируют уязвленность, называют черное белым и не хотят правды, хотят оставаться в своих иллюзиях, хотя они развеются как дым, если взглянуть просто на факты как они есть. Можно хотя бы представить, какое доверие должна испытывать женщина к мужчине, чтобы в незнакомом городе уйти гулять с ним ночью в пижаме, без документов, без денег, даже без белья! Или как ценно женщине мнение и восхищение мужчины, если она ради него надевает обувь на каблуке, идет в ней километры и улыбается, когда каждый шаг дается с болью, как Русалочке. А потом лечится, и это не смешно! Или разговаривает часами, даже неурочными, с тем, к кому она относится как к «дереву в лесу»?
 
Я сама делала, что хотела, и получала от этого удовольствие. Как это могло быть необоюдным или насильным в общении двух взрослых людей? Разве с моей стороны была нечестная игра? Если бы игра была, я бы поставила перед собой цель и достигла бы её скорее всего, уж я бы постаралась это сделать. А так – я наслаждалась свободой. Предоставленной мной самой себе.

Единственный человек, перед носом которого должна была бы заканчиваться моя свобода – это муж. А я постоянно разговаривала и переписывалась, ничуть этого не скрывая. Я уходила в театры и на концерты. И он ни разу не спросил меня, с кем я иду, такая нарядная. Это удивляло меня, и я готова была ответить, как есть, на любой прямой вопрос. Но он, возможно, боялся спросить. Или знал ответ. Но я очень рада, что никакой лжи между нами не было произнесено. В любом случае он проявил мужскую силу и мудрость смотреть сквозь пальцы на женские слабости. «Всё, что мне нужно знать, я знаю. Делай что хочешь, только будь со мной», – сказал он мне много позже.

Ох, какая у меня была осень! Эмоциональная и насыщенная развлечениями. Я умудрялась делить свое время между всеми, кто этого желал. У меня, кажется, дня свободного не было. Но я всегда с благодарностью к судьбе отдавала себе отчет, что только в этом году, впервые за десятилетия (как страшно звучит!), я имею силы и возможности для такой жизни. И я этим пользовалась.

Я хорошо понимала, что человеку, который ежедневно тратит три часа в день на дорогу, тяжело ехать в центр в выходной, поэтому ценила то, что Валера хочет совершить такой «подвиг» ради меня. А желание у него было. Пока его внутренний источник не закрылся, заваленный камнями осуждения, цинизма и страха.

Как он ждал первого концерта в филармонии! Он никогда не бывал в Зале Чайковского, и это стало для него значимым событием. Такое отношение было праздником и для меня. Возможность доставить человеку удовольствие, что-то открыть для него ни с чем не сравнима. Я все-таки «существо отдающее», как говорит сын. Мы опять встречались за много часов до концерта, чтобы провести время вместе. И я даже жалела в тот день, что восхитительный психоз с бурей эмоций у меня уже прошел к этому времени, и я стала совершенно безмятежна. Я подумала, что теперь на концерт мы уж точно пойдем как друзья.

Мы так и не выяснили, кто же он и что он помнит. Разговоры у нас по-прежнему были чувственные или игривые, но не в этом суть. Главный интерес был в том, что мы узнавали друг о друге, о наших мыслях. Иначе о чем можно беседовать часами?
Теперь он начал говорить «я у тебя», «ты у меня». Всё как-то стало спокойнее и глубже, появилась хорошая дружеская основа, как нам тогда обоим казалось. Мне было интересно его изучать, потому что мы разные, но на одной волне. Он беспрестанно и искренне благодарил и за общение, и за возможности увидеть новое, и за то, что он чувствует себя счастливым и спокойным, как никогда.
 
И я испытывала теплоту и признательность за эти слова. Со мной никто не общался на таком эмоциональном уровне, и это было именно то, чего мне так не хватало. Я сама не знала удовольствия открытости, всегда сдерживала все внутренние порывы, соблюдала границы своего загона. И вот теперь я спрашиваю себя (больше уже некого): почему в Зазеркалье он обвинил меня в желании узнавать его и «распутывать, как клубок»? Потому что он не знает сам себя, не доверяет себе? Потому что не захотел узнать меня, увидел при более тесном знакомстве что-то неожиданное, сложное? Заглянул и испугался?

 Сомневаюсь, что я была неделикатна. Из-за его предполагаемой ориентации я ходила вокруг него, как по битому стеклу, не зная, что может оттолкнуть. И ведь мы так совпадали во многом, это было удивительно. Мы синхронно писали одно и то же, наши шутки черпались из общего источника, мы раскрывались друг перед другом одинаково.
Когда идешь правильным путем, бывает множество вещей вокруг, милых и мелких знаков, которые я называю «петельки-крючочки». Вот танго со словами, как он говорил, про нас. И ария «Луч солнца золотого». Он, как и муж, мне эту арию пел. И эпитеты, которые ко мне применял до этого только сын. И какие-то словечки, картинки и вывески, которые смешно и неожиданно появлялись там и сям и вторили нашим разговорам. В потоке, это называется так. Когда все удается и складывается. И ты танцуешь в этом луче. А когда ты потерял ориентир, всё отворачивается от тебя и равнодушно глядит, как ты выпутаешься, вернешься ли на дорожку или пропадешь на ложных тропках – Вселенной это все равно, если ты сам отвернулся от своего света.

Той осенью мы плыли в потоке. Он сам говорил, что будто в первый раз видит все краски природы, деревья, листья, – всё ему ново. Кажется, я ему открывала не только мир музыки и театра, но и московские переулки и бульвары и вообще вот такие выходные, такой образ жизни, иное мироощущение.

Мы бывали в разных интересных местах, заходили в кафе, гуляли по городу, и часы проходили для нас незаметно. Он говорил, что представить невозможно, как он вообще к кому-то спешит, а ко мне бежит со всех ног и подгоняет электричку. Что его с ума сводит, когда я беру его под руку (всего-то), потому что «такое у него впервые». Его глаза говорили гораздо больше слов. Думаю, в моих глазах он тоже мог видеть теплоту, а не снисходительность к «зверюшке». Иногда одному было радостно то, что другому казалось скучным или печальным. Как-то в магазине он «почувствовал нас парой», и для него это, видимо, было приятно. А в танго «Осень» я, созвучно своим мыслям, слышала светлую грусть осознания быстротечности жизни, что уже «осень у дверей», а он – нежность и горечь невозможности быть вместе.
 
Я не могу представить себе, что это всё было не искренне, не вижу причины, которая заставляла бы так притворяться, лгать словами, глазами, жестами без всякой цели и смысла. Мне трудно поверить, что правдивыми были только последние слова: «Меня в твоей жизни нет. И жизнь твоя никого не интересует вообще. Ты всё себе напридумывала. Мы в тупике. Я один, и в этом ничего страшного». И все это рисует такую бессмысленную в своем отрицании безобразную и лживую картину, которая переворачивает мне всю душу. Но куда мне встроить память о том, как он нежно целовал мне пальцы, и мы кормили друг друга из рук в кафе, смотрели с восторгом глаза в глаза, тепло и дружески беседовали часами на встречах и после, потому что не могли наговориться, поверяли один другому многое, просили помощи и получали поддержку. И, хотя уверяли себя, что при случае, конечно же, расскажем друзьям, где мы побывали, ведь скрывать-то нечего, все время оба молчали об этом и хотели быть только вдвоем.

И так почему-то стремились попасть в этот проклятый Рим… Так и жили, как в «Игре престолов», под девизом: «Зима близко!». И зима наступила у нас, да ещё какая. Чистый Волошин, «..выстуженный северовосток»…

Осталось определиться: win or die.