Повесть, написанная карандашом

1. Чардаш

Сидя на полу в своей старой квартире, в которой она не появлялась почти со времени замужества, Анна в задумчивости перебирала старые бумаги. Рядом валялась кинутая "на минутку" сумочка: женщина уже собиралась уходить, собрав всё нужное, когда на глаза попалась сиротливая стопка бумажек. Давно пора бы выкинуть, да всё руки не доходили. Теперь же лист за листом с шуршанием опускались в корзину: план на день — какого-то бородатого года, пара эскизов — работа давно сдана, чек на покупку — гарантия кончилась пару лет назад… Очередной листок приковал взгляд ритмичностью строчек.

Я иду к тебе в тумане -
Шаг за шагом, по чуть-чуть,
Робко щупая ногами
Нет ли где чего-нибудь.

Чтобы вдруг не оступиться -
Знаешь, всяко может быть -
Не обжечься, не разбиться...
Не поранить, не разбить…

Написанные простым карандашом строки местами оказались полустёрты, но память быстро возместила "недостачу". Мысли затянуло воспоминаниями двадцатилетней давности…

...

Гитара и скрипка выплетают мелодию “Чардаша”. Скрипач, долговязый нескладный юнец, сосредоточенно водит смычком по струнам, "проживая" ноты всем телом. Выглядит забавно: его голова дёргается в такт музыке и волосы то и дело закрывают лицо. Семнадцатилетние девчонки-пэтэушницы сдавленно хихикают и перемигиваются. Мастер сказала прийти послушать — они и пришли. А тут — "кла-а-ассика"! Но играют ребята действительно здорово. Правда, скрипач Аньке совершенно не глянулся, зато гитарист…

Тонкие пальцы быстро и непринуждённо двигаются по инструменту - с невероятными скоростью и точностью меняют позицию на грифе и играючи перебирают струны. Анька знает — эта лёгкость именно кажется, ведь она видела, как перед игрой юноша отогревал закоченевшие руки. Анька скользит взглядом по музыканту. Отмечает высокий лоб, тонкие черты лица. Зеленые, с золотистыми искрами, глаза иногда поглядывают на гриф. Упрямые губы сжаты. Тёмные волосы собраны в хвост (да что ж у них там в музыкальном — вообще никто не стрижется?!), лишь несколько прядей выбились, а заправить — руки заняты. Так и приходится сдувать. Аньке отчего-то хочется подойти и заправить прядку ему за ухо. Оторвавшись от лица, девушка окидывает фигуру в целом: худощавый, жилистый, как раз в её вкусе. Похоже, лет двадцати. Выглядит уверенно — не то что суетливый скрипач.

Взгляд отмечает некоторую неправильность. Точно! "Леворукая" гитара! Бох ты мой, он ещё и левша! "Положительность персонажа" в анькиных глазах поднялась ещё на пару ступенек: человек не поленился подстроить обстоятельства под себя вместо того, чтобы подстраиваться самому.

Анька ещё раз завороженно прилипает взглядом к рукам, а когда поднимает голову — сердце барабанит изнутри так, будто хочет вырваться наружу. Потому что золотисто-зелёные глаза, не мигая, смотрят прямо на неё. А мелодия "Чардаша" бежит всё быстрее, и звуки, как мячики, упруго скачут где-то в голове...

...

Анна тепло улыбнулась воспоминанию. Тогда, после концерта студентов-музыкантов в её "каблухе", она ехала вместе с парнями в казённом пазике: её отправили в Дом культуры за костюмами к конкурсу, а ребят предложили подбросить "по дороге". Завязалась беседа. Познакомились. Оказалось, что Сергей снимает комнату неподалёку от аниного дома. "Если не сможешь заснуть — звони. Я тебе колыбельную сыграю" — предложение было приятное и какое-то... уютное. Но даже в тот момент она не подозревала, что её затянет в омут на несколько лет.




2. Ты — моя совесть

Эпизоды в памяти сменяли друг друга. Прогулки, "гости", многочасовые телефонные разговоры заполночь…

...

Звонок в дверь раздаётся не то, чтобы неожиданно, но очередной узелок макраме недовольно кривится. Анька подхватывается с кровати и опрометью бросается в коридор, опережая любопытную бабушку. В проёме открытой двери маячит худощавая длинноволосая фигура:

— Привет.

— Привет! — Как же трудно балансировать между теплотой и небрежностью! — Я тут немного занята. Посидишь со мной?

Фигура просачивается в коридор, и сразу становится тесно. Или Аньке только так кажется от волнения? Пройдя в комнату и пододвинув гостю стул, Анька возвращается к рукоделию и — усаживается в тщательно отрепетированную позу.

— Я сейчас, закончу — и гулять! Мне немного осталось. — Анька споро плетёт узлы будущего браслета и украдкой поглядывает на парня: достаточно ли “хорошей девочкой” она выглядит? Видит ли он — какая она рукодельница? Замечает ли её "хозяйственность" и "деловитость"? Ему, приехавшему из областного захолустья в “большой город” гранить свой талантище, должно понравиться.

Надо, чтобы заметил. И оценил. Но пока не понять — сработало или нет…

...

В воздухе одуряюще пахнет сиренью. Анька идёт, гордо подняв голову и выпрямив спину: за руку её держит воплощённая мечта, с такой иначе не ходят. Правда, приходится поторапливаться: шаг у мечты широкий. И если хочешь, чтобы тебя держали за руку, то шагать нужно "на пятой скорости". "Длинные ноги не роскошь, а средство передвижения", так что, Анька, переживёшь — твоё "средство" это вполне позволяет" — уговаривает она себя.

— Знаешь, я сегодня с девчонкой познакомился. Она сказала, что её Анжеликой зовут. Наврала, наверное? У нас так не называют…

Аньку захлёстывает обида. Это же ЕЁ мечта, зачем этой мечте знакомиться с кем-то ещё?! Но обида и ревность — они пуганые, и потому сидят тихо. А вот чувство справедливости — нет.

— Почему наврала? Есть такое имя. У меня одноклассницу бывшую так зовут. Недалеко живёт, кстати. Где-то в "военных" домах.

— Военных? Почему военных?

Анька так радуется перемене темы, что готова рассказать хоть всю историю города (а чего не знает — придумать), не то что про пару домов!

— Потому, что там семьи военных живут, из части. Вон они, за магазином.

— Хм. Она сказала, что там и живёт!

Ревность ворочается сильнее, больно кусает изнутри. Но… лично Аньке мечта ничего не обещала (потому "молчи, глупая!"), и девушка старательно улыбается.

— А пошли в гости зайдём? Она приглашала…

Анька задыхается от возмущения, а обида прямо таки бросается в голову вместе с приливом крови. Но дурное упрямство отвечает за нее: — А давай!

Из дальнего уголка сознания то ли здравый смысл, то ли надежда тихонько шепчут про Тулу и самовары, и что романтики этой Анжелике точно сегодня не обломится. Наверняка это надежда: здравый смысл, нанюхавшись сиреневым ароматом, валяется в глубоком обмороке...

...

От воспоминания Анна поморщилась. Анжелика действительно оказалась той самой одноклассницей, и они втроём проболтали тогда до позднего вечера. Больше Сергей про знакомую не заговаривал. А когда Аня всё-таки высказалась — и про "тульские самовары", и про "в гости к девушкам с другими девушками", то услышала: " Ты это… Если я что-то не так делаю — говори мне. Будь моей совестью! Ладно?" Она предпочла бы быть для него чем-то другим, но совесть — всё лучше, чем ничего. Во всяком случае, тогда думалось именно так.

...

Поздний вечер обдаёт прохладой. Короткая юбка плотно обтягивает попку, кофточка с вырезом притягивает взгляды к завидного размера груди. Вместе с толпой студентов две подружки под смех и разговоры высыпаются из Дома Офицеров на свежий воздух — после духоты дискотеки он особенно упоителен. Анька тут же начинает деловито рыскать взглядом вокруг.

— Ты чего? — наташкины брови удивлённо поднимаются вверх. "Новенькие" ухажёры стоят рядом — выбирай любого! Чего ещё надо?

— Надо чего-нибудь алкогольного взять. Где здесь киоск был — не помнишь?

— Зачем тебе-то? Вон, орлам только намекни, они тебе в зубах чего хочешь принесут.

— Не, я не с вами.

— Домой?! Рано же!

— У Серёги сегодня из квартиры почти все "сокамерники" разъехались… — Анька невинно возводит к небу глаза.
Наташка резко серьёзнеет: — Что, на штурм пойдёшь?

Анька вздыхает. Тут уж как получится — навязываться она не собирается!

— А алкоголь зачем?

— Ну, сделаю вид, что это меня "в неадеквате" к ним ночью занесло. То есть дури-то у меня и так хватит, но нужен же "по-о-овод"!

"По-о-оводом" оказывается банка "Черной смерти", на вкус — вполне соответствует названию. Полная энтузиазма подруга с чувством выполненного долга сдаёт "совесть" "владельцу" с рук на руки. А что такого? Совесть — она явление круглосуточное!

...

Да, тогда прямо “как в книжках” получилось. Ночь, луна, шёпот и безумные поцелуи. Но при этом Сергей держался “в рамках” и не переходил некоей условной черты. Ане думалось, что если они дойдут “до конца” — то тогда её уж точно от парня не отдерёшь, будет как жена декабриста: хоть в Сибирь, хоть в столицу. Последнее было актуальнее, парень собирался в московскую консерваторию. При его способностях и целеустремлённости — раз плюнуть! Но сообщать о своих планах девушка не стала, а целеустремлённое дарование случаем не воспользовалось. Аня бесилась, но уважала его ещё больше.

Анна вздохнула. После “штурма” в их отношениях с Сергеем появилось больше интимности — не секса, а какой-то двусмысленности. В каждой фразе Ане виделся подтекст, и отвечать она старалась, имея в виду ВСЕ смыслы. Иногда юноша обнимал её или же просто касался: проводил длинными тонкими пальцами с мозолями на подушечках по плечу, шее, ладони. Аня замирала, стараясь “не спугнуть”... Не появилось только определённости. Но ей было довольно и надежды. По крайней мере пока не предлагалось ничего другого…

Очередной лист отложен в сторону.

Дуракам и влюбленным
Улыбаются боги.
Гордо рею над морем,
Шизокрылая птичка.
Я влечу в это лето,
В этот солнечный воздух,
Наплевав на приметы,
Смело до неприличья.

Рыжим золотом брызну -
Обнаженная Маха.
Я - звенящая искра
На твоем небосклоне.
Жадно ветер вдыхаю,
Шизокрылая птаха,
Но влюбленным и шалым
Улыбаются боги!




3. Многоточие

Не открывая глаз
Взглядом тебя слежу я.
Не разрывая фраз -
Нежности нить связую.

Не разнимая рук
В линий узор врастаю.
Все хироманты врут,
Порознь двоим гадая!

Не отрывая губ
Пью тебя, словно брагу.
Громче победных труб -
Шепот ночного сада...

Не убоясь - во мрак
С неба звездой сошла бы.
Не представляю как
Я без тебя жила бы.

Дата — через два года после того незабываемого Чардаша.

...

Анька второй день терзает двойной тетрадный листок в крупную клетку. Аккуратные и ровные поначалу, с течением мысли буквы становятся всё более торопливыми. Анька спешит "по свежим следам" записать всё, что её растревожило за последнюю неделю. И это — не дневник. (Фу, какая пошлость! Что ж она — какая-нибудь романтическая влюблённая дура?!) Сергей поступил-таки в свою консерваторию, и на несколько месяцев девушке осталось лишь писать письма. Анька складывает серёгины послания в стопку на край стола, чтобы проще было брать и перечитывать. Прятать их смысла нет: бабушка, конечно, любопытна, но частную переписку уважает.

"Дочитала, наконец, Мастера и Маргариту. Так понравилось, что учу кусок наизусть — тот, который про всадников Апокалипсиса. Прямо завораживает: ночь, пустота и эти четверо, колоритные такие…

Знаешь, чего я боюсь? Что за то время, что ты в Москве, мы с тобой изменимся. И изменимся каждый в свою сторону. И когда встретимся — будем уже совсем другие люди. Не хуже, но чужие. Поэтому я пишу тебе так подробно. И про тебя мне тоже всё-всё интересно. Иначе как же я смогу быть твоей совестью?...”

Анька перечитывает написанное, критически морщится и вздыхает. Чёрт! Да. Всё-таки романтическая влюблённая дура.

...

Конечно, он уехал. Обещал писать и ждать ответов. Анна припомнила: сначала она строчила длинные “простыни” еженедельно — не про каждый чих, разумеется, а про мысли и переживания. Ответные письма были короче и реже, и Аня понемногу тоже начала “филонить” — писала только раз в месяц. Зато появилась привычка обсуждать с воображаемым Сергеем то, что наболело “прямо сейчас”.

Увидеться лично получилось только четыре раза за год: парень теперь бывал в городе проездом домой на каникулы и обратно в столицу к началу учёбы. Прогулки в парке, рассказы о жизни, греющие душу комплименты, согревающие тело объятия… и ничего больше. Анна выудила из памяти современное слово “френдзона”. Вот-вот, она самая.

Следующий год был не лучше. Привычка болтать с Сергеем так вросла в девушку, что она уже не всегда помнила: что писала в реальности, а чем делилась с воображением. Зато точно помнила — чего не обещала. Верности. Меняя ухажёров, как перчатки, она как бы навёрстывала упущенное за всё время безответной влюблённости. Каждым новым поклонником доказывая себе, что достойна быть желанной, любимой, нужной… А тот, кто был нужен ей, приехал только перед летними каникулами. Снова проездом.

Анна мельком глянула на первые строчки следующего листа, и в ушах гулко забухало, а ноги ослабели настолько, что если бы было куда — женщина, пожалуй, упала бы. А так — нет, только облокотилась рукой об пол и глубоко задышала, пытаясь выровнять сердцебиение. В тот день тоже ноги слабели. И не только ноги...

Колени подгибаются от страсти,
От робости закладывает уши.
Благослови Исида наши души
Так высоко взлететь, так низко пасть.

Как судьбы наши выражены чётко
В рисунке рук, в хитросплетеньи пальцев,
Когда лучи рассветные ложатся
Поверх теней, рассыпанных как чётки.

Как сладко, как тревожно, даже странно
С мечтою в поцелуе жадно слиться,
Из родника любви воды напиться,
И друг от друга оставаться пьяными.

Не существует прежних обещаний,
Не существует ни вины, ни смерти.
Лёд стал огнём, мир - призрачен, миг - светел,
Мгновенье - вечность.
Вечность до прощанья…

...

Анька сидит на кровати и дуется. Понимает, что “на пустом месте”, но всё равно обидно. Вот как можно было не позвать её с собой на дачу?! Ну и пусть ей потом с этой дачи здоровущий букет пионов привезут, но скучно-то ей сейчас! И вообще — надо с этим Игорем завязывать, что-то в нём не то…

Звонок в дверь в этот раз звучит действительно неожиданно. Неужели всё-таки дача? Анька распахивает дверь, и готовое сорваться с языка язвительное “Что, передумал?” напрочь смывает несущейся в мозг волной — крови, эмоций, слов.

Тёплый взгляд золотисто-зелёных глаз, родная открытая улыбка, тёмные пряди выбиваются из “хвостика”. Крепкие объятия убеждают в реальности происходящего.

— Привет! Ты надолго? — спрашивает она, уткнувшись в мужскую грудь. В рубашке, разумеется, но это же мелочи!

— На сегодня. Заночую у сестры, она сюда поступать приехала и квартиру снимает. Завтра домой поеду. А до вечера — гуляем! В парк?

Анька молча кивает в рубашку. Ну да, понятно — что именно не так с Игорем. Он же не Серёга.

...

Звуки шагов создают причудливый диалог: кокетливый цокот каблучков и мягкий стук мужских ботинок то поддерживают друг друга, то нетерпеливо перебивают. Мужская джинсовка, заботливо накинутая на анькины плечи, защищает от вечерней прохлады, но не от горьких мыслей: чуда вновь не случилось. За день они разделили друг с другом каждую мелочь прошедшего года, чувствуя собеседника, как сиамские близнецы — и только. Аньке этого безумно мало, но за год она почти смирилась. Значит, пусть так и будет.

Мимо пробегает автобус, и Сергей озадаченно провожает его взглядом. Вскидывает руку, глядя на часы, и…

— Чёрт, придётся пешком идти. Это последний.

— А докуда?

— До “Тарелки”.

Девушка округляет глаза: — До площади? Там же семь остановок!

Серёга беспечно пожимает плечами. Погода хорошая, можно и пройтись. Может, ему полезно — по холодку голову проветрить. Вот Аньку проводит, и пойдёт проветривать…

Перед самым её домом парень долго стоит, уткнувшись в девичью макушку. А в анькину голову приходит вполне “близнецовая” мысль.

— Так, нечего по ночам шарахаться. Поднимайся к нам.

— Не, чего я буду бабушку твою беспокоить…

— А она всё равно наверняка не спит, меня ждёт. Вот она тебе и постелит, — чтобы уж точно не было никакого соблазняюще-двусмысленного подтекста, грозно добавляет Анька.

...

Бабушка, выдав раскладушку и бельё, насупленно удаляется в свою комнату. Но не спорит. Пока Сергей “вечеряет” в ванной, Анька наскоро застилает раскладушку у себя — в кухне всё равно места нет, а у неё кровать узкая, там рядом и слон поместится. Сама надевает длинную сорочку с рукавом: друзья — так друзья, нечего телесами светить. Сергей возвращается в комнату, и девушка смеющимися глазами указывает на “койкоместо”: мол, “спать подано!” Парень послушно делает пару шагов и оборачивается.

— Аня… — не то вопросительно, не то растерянно произносит он. Повисшая пауза раздражает. “Ну ладно, “близнец”, хватит уже!” — с этой мыслью Анька произносит ровным голосом “Спокойной ночи”. И выключает свет.

Пока они так стоят в темноте, проходит минута. А может, и меньше, но Аньке она кажется неделей. Слышен резкий судорожный выдох — и она уже прижата к стене, а знакомые упрямые губы сминают её губы… В какую-то долю секунды девушке кажется, что из неё выкачали весь воздух. И вокруг тоже, и именно поэтому она не в силах ни вздохнуть, ни самостоятельно удержаться на ногах. Осознание происходящего отзывается дрожью в груди. “Да какого чёрта!..” — возмущённо бьётся в анькином мозгу. А руки уже распускают мягкий темный “хвост” и губы жадно отвечают на поцелуй. Ещё мгновение — и сорочка в тандеме с мужской рукой прочно удерживает девичьи запястья где-то наверху, а вторая рука скользит по обнажившемуся телу. Снова судорожный выдох — на этот раз женский. “А, какого чёрта…” — уже пофигистично шепчет мозг. Сорочка белым флагом летит на пол. Три слаженных шага, как в вальсе. “Хорошо, что комната маленькая и кровать недалеко...” — последнее, что Анька думает осознанно.

Засыпают они через пару часов — каждый в своей постели, но накрепко сжав сплетённые пальцами руки.

...

Ещё пара листов синхронно скользнула на пол. Анна даже перечитывать не стала. Она и так всё прекрасно помнила: и что на листах, и почему было написано.

Да… Потому что обратно в Москву Сергей собирался через три дня, но по пути так и не заехал.

Тихо схожу с ума -
Координатные сбились оси.
Утром взошла луна -
Значит, вечером будет солнце.

Я напрягаю мозг -
Всё, что осталось почти что целым,
Всё, что почти спаслось.
А остальное - не сумело...

Смятая простыня.
Что-то с прицелом - выстрел мимо.
Раньше - дым без огня,
Ну а теперь огонь без дыма.

Из фейерверка чувств
Красными буквами - смятенье.
Губы касались губ,
Опасное прикосновенье.

Всё перебито в хлам:
Мысли, тарелки, чувства, стёкла.
Тело, как Божий храм,
Только немного разорённый.

Я ускоряю шаг.
Может быть, доберусь до свободы
Я не хочу бежать -
Это Она меня уводит.
...

Заморожены мысли,
Заморожены чувства
Узнавание - быстро.
Ожидание - пусто.
Заморочены рифмы,
Заворожены взгляды.
Всё сбивается с ритма.
Остановимся? - Вряд ли.

Перезвон пересудов -
Людям лишь бы шептаться.
Звон разбитой посуды,
Крик обкусанных пальцев,
Стон натянутых нервов -
Ты читай между строчек.
Между нами, наверно,
Навсегда - многоточье...




4. Последняя дата

Очередной лист, покрытый полустёртыми строчками, послушно лёг в руку.

Преданно зализываю раны
На твоих измучившихся пальцах,
Бережно разравниваю складки
Вкруг твоих невыспавшихся глаз.
Слез моих немые океаны
Да не омрачат пути скитальца.
Я перекрещу тебя украдкой,
И благословлю в который раз.

Я благословлю тебя дыханьем
Невесомым, как крыло ночницы,
Утренним неслышным поцелуем
И прикосновением ресниц.
И с ответным губ твоих касаньем
Прямо в эти самые ресницы
Мы с тобой друг другу наколдуем
Нежности взаимной без границ…

Смешно… Грустно и смешно. Сколько там тех ночей-то было? По пальцам пересчитать хватит. Одной руки… “Нежности взаимной”... Аня ездила в поисках этой нежности несколько раз в столицу. Находила повод, останавливалась у друзей — и ждала встречи. Иногда даже успешно, но… встречи были мимолётными, секс — всегда “с горчинкой”.

Последний раз, оказавшись в Москве действительно по делу, позвонила уже наудачу. Голос на другом конце казался радостным, а его обладатель был на удивление свободен. Приехал, помог Ане с подругой обустроиться на временной квартире — даже приготовил недурственный ужин на всю компанию. Предложил покатать девушек по городу, устроить “вечернюю экскурсию”. А после возвращения остался на ночь.

...

С балкона открывается шикарный вид: Москва-река и разбегающиеся вокруг неё огни. Две фигуры стоят в темноте, слипшись плечами — и впрямь как сиамские близнецы.

— Как твой новый альбом?

— Выйдет через неделю. Я тебе привезу.

— Я буду ждать. — ага, сколько ещё? Последний раз Сергей заезжал к Ане полтора года назад. — Или вышли, быстрее получится.

— Или вышлю.

Аня вздрагивает от внезапно налетевшего порыва ветра, и тут же её со спины обхватывают мужские руки, а в макушку упирается подбородок.

— Знаешь, меня замуж зовут.

Подбородок сменяют губы, и быстро перебираются к уху. — Правда? — щекочут они.

— Правда.

— Пойдёшь? — губы перемещаются на шею, и Аня склоняет голову, открывая им поле для деятельности.

— Пойду… — губы прихватывают мочку уха, руки поднимают анино лицо, и её накрывает поцелуем. А потом те же руки увлекают её в комнату…

...

Лежать на диване в мужских объятиях приятно и лениво. Думать и анализировать тоже лениво — похоже, что утомилось не только анино тело, но и мозг. Сергей, отдышавшись, прижимает девушку к себе и шепчет: — Аня… Какая ты хорошая… Красивая… Такая хорошая…

Женская интуиция поднимает голову в поисках “подлянки”. И тут же получает:

— Мы сегодня последний раз вместе. Ты теперь будешь чужая… Не моя… — шёпот складывается в такие неправильные слова, что Аня не в силах поверить. А что — всё-таки надо было, чтобы твоя была? Вот так сюрприз! В груди собирается жгучий комок, на глаза наворачиваются слёзы. Не от прозвучавшего “приговора”. От несправедливости: это что — она ещё и как бы сама виновата?! Не оборачиваясь, Аня зажмуривается и дышит — глубоко-глубоко, стараясь вдохнуть в себя все слёзы, мысли и слова, которые клубятся внутри неё. Незачем. Она же…”чужая”.

...

Анна критически посмотрела на кучку листов. Неплохие стихи, надо бы к остальным на комп переписать. Собрав бумаги в стопку, женщина замерла и задумалась. Лёгкая улыбка тронула её губы, но взгляд сохранил оттенок грусти.

Внезапно она дёрнулась к сумочке и дрожащими пальцами достала карандаш. И, перевернув последний лист, застрочила неровным почерком:

Подернулись строки пеплом,
Окончена наша повесть.
Ты даже и не заметил -
Я больше тебе не совесть.

Всё море переживаний
Иссохло и обмелело.
Осталась лишь соль на ранах -
И та уже облетела.

И только искрит немного
Тот миг, где касались губы…
А впрочем, и бох с тобою.
Забылось. Жалеть не буду.

Замешкавшись, поставила сегодняшнюю дату.

В приоткрытую дверь втиснулась вихрастая голова:

-Мам, ты скоро?

Анна стряхнула с себя задумчивость и повернулась к сыну. Вгляделась в ждущие ответа серые глаза, отметила светлый упрямый жёсткий вихор надо лбом - как у отца. Уже уверенно улыбнулась:

-Да, заяц. Поехали домой. Папа ждёт.